С каким безумным отчаяньем жду будущего, с таким же рвением бегу от прошлого. Итог – Пусто! Не живу – пережевываю жизнь. Оторву один день, час, минуту – перемалываю месяц. Перемучиваю вымучиваясь, выдыхаясь не своим воздухом.

 

Я брела по песку, еле переставляя ноги в нещадно натирающих шлёпках. Горячий, рыжий песок - почти весь застеленный разномастными заплатами покрывал, пледов и полотенец – был везде: в шортах, в ушах, на языке.

 

Маленький мальчонка не мог забраться на горку песка. Я подошла поближе. Там на самой вершине, уставшая бабочка неуклюже взмахивала крылышками. Казалось, что еще немного и её засосёт это множество песчинок. В очередной раз, съехав на коленках вниз – заревел.

 

- На, сказала я, потрепав по рыжей голове, и осторожно вложила в его маленькие ладошки затихшую бабочку. Радостно зажегшееся солнце зажало её в руках, и понеслось к морю.

 

Жаль, но в санатории отдыхали лишь семьи и старушки, пытающиеся открыть на пляже побольше своего изжеванного тела. Второй день отпуска, а я уже устала и от моря и от людей. Как жаль! Классный отдых гарантия того, что потом можно снова терпеть занудство сына и перегар мужа. Традиционный набор каждой второй женщины.

 

Сухие, жёсткие руки женщины – массажиста нещадно терзали тело, пытаясь придать ему, по-видимому, тестообразную однородность. Потом бассейн с телами различной комплекции, цвета, фактуры и зрелости. Я, как художник, ищу интересные лица, типажи.

 

Во время одного из обедов познакомилась с изумительной старушкой, невнятного возраста. Изольда Тихоновна – прямая, сухопарая, всегда поглощающая еду ножом и вилкой, именно поглощающая. Она Трапезничала, тщательно сортировала еду на тарелке по ей одной только известному принципу. С математической точностью, чётко разрезая ножом, как скальпелем продукты на малюсенькие кусочки. Я наблюдала за ней с особым любопытством, стараясь запомнить, и в номере сделать небольшие наброски карандашом. Уже в голове вырисовывалась картина, которую напишу по приезду домой.

 

Типажи, типажи, типажи. Всюду не люди, а сплошные характерные актёры, великолепно исполняющие свои социальные роли, причём с большой искренностью и явной охотой. Наверное, мой профессиональный взгляд, чёрт его возьми, не позволяет вникнуть в личное, чуть-чуть интимное начало, а только фиксирует оболочку. Может быть!

 

Опять типажи, типажи, типажи.

 

Небольшая ватага детишек из пяти человек с мамкой – командиршей, неустанно их муштрующей. Мальчики, а их в этой семье было трое, уже вполне бы сгодились для службы в нашей доблестной армии.

 

Изумительно воркующая парочка не очень молодых людей, лет за семьдесят. Они с поразительным теплом относились друг к другу. Я их не видела порознь за всё время отпуска.

 

И так целый месяц. Пока в автобусе, уже подъезжая к дому, не увидела его. Молодой мужчина сидел напротив и что-то тыкал в своём мобильном.

 

«Ой, извините», - пробормотала я и стала нервно собирать мелочёвку, вывалившуюся под сиденье. Молочно-влажные пальцы мягко ласкали напротив сидящие ноги, незаметно, нечаянно поднимаясь выше. Я, почти опустившись на загаженный пол, не смогла сдержаться – язык под коленями, когти по лодыжкам. Смотрю в глаза: зрачки ничего не выражая, отдалились на пол жизни. Потом преданно шла за ним, за ногами, отчаянно желая провести от пятки до бедра и обратно восковыми подушками пальцев. Очутившись в его двушке, выражала свою радость чуть не по-собачьи – мягко поскуливая и вылизывая обожаемое тело. Губы, руки онемели, не воспринимая ни нежность, ни сочность, но резь внизу живота всё не проходила. Потом тихо ушла, ни спросив, ни имени, ни номера телефона, вскользь помня путь до его дома.

 

А моя мать тем временем продавала свою квартиру, дабы помочь нам с сыном. Бегала по агентствам, но ни чего не получалось, как в прочем и всегда.

 

Она не умела просить. Сама сгребала мягкими, широкими руками рыхлую землю. Несчастный лимон, беззаветно поливаемый, тихо стоял в углу и радовал душу небольшим зелёным лимончиком.

 

Запас жизни и терпения постепенно таял, а лимончик рос, успокаивая постоянством и одиночеством. Скольжение по жизни становилось скучным и однообразным.

 

Не хватало кислоты.

 

Время – азбукой Морзе отстукивало морщины.

 

Зигзагообразность и крутизна были в прошлом. А сейчас даже ходится только по прямой – любое препятствие вызывает недоумение. Как и сейчас – не ожидала увидеть дочь (числа и даты не видит, не помнит).

 

Не успев придти - ушла. Захотелось продлить мимолётное счастье, такое зыбкое и воздушное. Попыталась найти дорогу к его дому. Мимо. Не выходит.

 

Пошла домой к сыну, к мужу, к маме. И к ещё ненаписанной картине, которую назвала Мимолетным счастьем.

 

Образ оказался совершенным и завершенным. Немного похожим на демона, немного на бога. Я отключила мозг и на подсознании стала смешивать краски и наносить на холст. Почему-то синеватый, поражающий глубиной и искренностью взгляд, непомерно, преувеличенно волнующий. Руки пропорционально довольно большие, гиперболически мужественные, до крайности.

 

Долго не могла заниматься ничем другим. Все время пытаясь улучшить и не находя ничего недостающего, прекращала попытку.

 

Эта картина единственная в своем роде получилась именно из глубины, поэтому не требовала никаких доработок.

 

Целый месяц жила только ей, воспринимая окружающий мир через призму цвета и фактуры.

 

Готовка превращалась в священнодействие. Плов с насыщенным морковным цветом, оттеняемым рисом, обильно сдобренным куркумой, не для вкуса – для созвучия. На зелёных листьях салата – оранжевое безумие.

 

Выставка работ началась, когда состояние уравновешенности и ехидства окончательно вернулись в мою совсем опустошенную голову.

 

Муж наотрез отказался идти на открытие:

 

- Мне надоели эти сборища «бомонда». Чувствую себя, как фрезеровщик, попавший на съезд стоматологов и вынужденный говорить. Я юрист, ничего не понимающий в живописи. Я же тебя не таскаю на свои заседания, не прошу прочитать бумаги и сказать своё мнение.

 

Мне нечем было крыть. Фраза: «Если ты меня любишь, то…» давно морально устарела.

 

Пришлось тащиться одной. В шикарном черном платье до ужаса узком и на огромных шпильках выглядела великолепно, но ходить могла с трудом.

 

Зал был разделён на две части скульптурами не известного мне автора.

 

Открытие, как всегда затянулось. После двух часов монотонных воздыханий: «Ах, как же вы талантливы» мне захотелось бежать. Когда решение о побеге полностью созрело, передо мной появился фужер с шампанским. Держали его до дрожи знакомые руки - большие, гиперболически мужественные, до крайности. Глаза чертиками улыбались, вбирая мое естество в себя, заставляя, подчинятся им, таким близким и далеким.

 

Мы убежали вместе, не сговариваясь, не отяжеляя себя словесными баталиями. Перешептывались руками, слившись кожей, пропитавшись запахом, ароматом друг друга.

 

Говорили только по телефону, разрезая воздух электричеством дыханья.

 

Дожидались снов наших «ошибочных половинок» и бежали к телефону – спасителю оттаявших душ.

 

Когда уже нестерпимо стало врать, мы решились сказать, разорвать порочный четырёхугольник.

 

Вечером, собрав свой весёленький чемоданчик довольная летала по квартире, прощаясь с надоевшим, заплесневевшим бытом.

 

За ужином, мимоходом передавая супругу солонку:

 

- Дорогой у меня появился любовник.

 

Пауза. Ни чего не происходит. Звук размеренно пережевывающих пищу челюстей.

 

- Мы хотим жить вместе.

 

Опять ничего – ноль. Глаза бездонно пустые.

 

- Я люблю его. Мы должны развестись. Сын останется со мной.

 

Не дождавшись ответа, ушла звонить любимому.

 

- Милый я все рассказала.

 

- Знаешь, у меня жена беременна. Я не могу её бросить. И без тебя не

могу.

 

Гудки. Гудки. Гудки.

 

Ночью в постели, как не в чём не бывало:

 

- Дорогой ты на меня злишься?

 

- Нет. Вы люди творчества такие странные. Спи, всё будет хорошо.

 

Жизнь вошла в свою колею. Прежние хлопоты, заботы.

 

Через пару месяцев к нам пришла не знакомая женщина:

 

- Здравствуйте. Я жена Игоря. Он попал в аварию, через сутки умер. В его столе я нашла письмо.

 

Я ошарашено смотрела на бумагу. Его знакомый почерк. «Я не смог сделать выбор. Наверное, я слабый человек, раз оставляю и тебя и ещё народившегося ребёнка. Но по-другому я бы не смог.»

 

После, за всю свою жизнь я не написала ни одной картины.