То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей… Артур Шопенгауэр

 

ПЕРЕПЛЕТЕНЬЕ СУДЕБ. МАЛЕНЬКАЯ ПОВЕСТЬ О ДАЛЁКОМ ПРОШЛОМ.

 

ПРОЛОГ.

 

Все события, описанные автором в этой повести, имели место на самом

деле.

 

Порой мы думаем, что сами творим и созидаем себя, свою жизнь. Мы совершаем ошибки. Сожалеем и каемся. И опять совершаем те же ошибки, промахи и просчёты. Иногда нам кажется, что сделай мы что-либо иначе или пройди по жизни другим путём, и многое удалось бы изменить, улучшить в своей жизни и в жизни близких людей. Думая так, мы глубоко заблуждаемся, потому что всё предопределено нашей судьбой заранее. События в нашем бытии, поступки и проступки, скорее всего, произошли бы в положенном месте и в положенное судьбой время независимо от нашего желания или протеста...

Почему-то прошлое всегда видится нам в розовом свете. Всё в нём было прекрасно и даже распрекрасно. Чем дольше живём, тем более идеализируем те годы, когда молодость только- только вступила на наш порог и всё самое важное в жизни ещё было впереди. Мы все вышли из прошлого. Без него не было бы настоящего и даже, как ни странно это звучит, будущего…

Кто знает, как сложилась бы моя судьба и судьба моей сестры, если бы в тот летний августовский день я не стукнула дверью и не уволилась с работы. Мне едва исполнилось двадцать лет. В таком возрасте любая несправедливость воспринимается тяжело и довольно резко. За мизерную плату, далеко от дома, в складском помещении, непригодном для

нормальной работы, я провела несколько лет своей жизни. Никогда и никого не подвела, свою работу всегда выполняла чётко и грамотно.

Склад располагался на пустыре, где было запланировано огромное строительство и куда со временем должно было переехать и всё начальство. Но в тот период, когда я работала там,

кроме нашего склада, рва наполненного грязной водой, городского кладбища и частных автогаражей с вечно сонными сторожами и свирепыми собаками, ничего более там не было.

И всё то время, что я проработала в этом складе, мне постоянно приходилось выбирать:

либо я осторожно пробираюсь мимо злющих собак с меня ростом и раскидываю во все стороны свой обед, стараясь этим отвлечь их свирепое внимание от моей скромной персоны, либо бегу через кладбище, трясясь от страха. Ежедневные терзания плохо влияли на моё настроение и не способствовали хорошему самочувствию.

О моих отношениях с «братьями нашими меньшими» слагались всевозможные байки и анекдоты. И не всегда приятно было слышать сочинения коллег. Приходилось терпеть и всем мило улыбаться…

Как-то однажды, в холодный зимний день, в очередной раз представ мысленно перед дилеммой, каким образом быстрее добраться в нужное мне место, я выбрала путешествие через кладбище.

А я жутко боялась мертвецов. Меня никто не вразумил тогда, что бояться надо живых, а мёртвые никому не причинят вреда. Но я ведь в те времена этого не знала…

Дни зимой короткие. Рано начинало смеркаться. В день, описываемый мною, утренние часы я отработала в управленческом здании, которое находилось далеко от постоянного места моей работы. Закончив все необходимые дела, я, пересаживаясь с одного вида городского транспорта на другой, стремилась как можно быстрее попасть туда, где меня уже заждались:

Я везла важные складские документы.

Посоветовавшись сама с собой, я решилась на отчаянный поступок – пройти через кладбище.

Территория, занимаемая городским кладбищем, была внушительных размеров. Поначалу мне показалось, что в этом выстуженном длительными морозами месте никого в тот час не было. Но страх помутил мой разум. И потому я пустилась бежать. Мне казалось, что таким образом я быстрее пересеку местность. Но кладбищенские дорожки обледенели. Их никто и никогда не посыпал песком. И лишь только я принялась бежать, как поскользнулась и упала. И тут за своей спиной я услыхала чьи-то голоса. Страх сковал и намертво приклеил меня к промёрзшей земле. Или, вернее, к толстой корке льда. Встать и убежать у меня не было сил. Его Величество Ужас превратил меня в заледеневшую статую. Оглянуться на раздавшиеся сзади голоса я не осмеливалась.

Говорящих у меня за спиной людей, как мне показалось, было много. Наверное, человек десять, а может и сто десять. Как известно, у страха глаза велики!

Хуже всего было то, что я, не видя их, слышала все слова, произнесённые этой оравой так чётко, будто они выкрикивали их мне прямо в левое ухо. В левое, потому что мой тоненький платок сполз на правую сторону головы и прикрыл правое ухо. А левое, несчастное левое ухо, торчало на морозе. Вот оно и услыхало то, от чего моя кровушка застыла в моих же жилах:

 

- Ну и зачем им свеженькая?..

- Старую ещё не добили, как следует…

- А им уже новую подавай…

- Ну что за каторжная жизнь…

- Да разве можем мы поспеть за всеми…

- Ну ладно, бей по ней, не жалей…

- Догоняй, убежит – не догоним…

- Так мы с ней и до ночи не справимся.

- Холодно, домой пора…

- Ну и как её догнать?

- Выскользнет – нас по головке не погладят…

- Копай, не ворчи, придётся спрятать поглубже…

 

Как ни старалась я осмыслить то, что произносилось за моей спиной, мне это не удалось.

Зато поняла отборнейшие ругательства, нецензурные выражения, отлично слышимые в холодном промозглом воздухе!

Мне сделалось ещё страшнее. Преспокойно отлеживаться на земле и дожидаться кровавой расправы над собой я не могла. И потому, собрав силы, рванулась. И земля отпустила, словно поняла и приняла все мои беды и страхи…

И я помчалась, а ветер надувал моё ветхое пальтишко так, словно это был парус маленькой одинокой лодчонки, осмелившейся в бурю выйти в море…

Наверное, преследуемые охотниками звери, пытаясь спастись, проявляют такую же прыть, какой я обладала в те мгновения…

Стараясь не упасть, я добежала до поворота и только тогда осмелилась оглянуться назад.

И, конечно же, всё поняла. Люди, которые мне показались убийцами и грабителями, всего лишь были работниками этого кладбища. И готовили они могилу для того, кто имел неосторожность закончить свои земные дела в этот холодный ветреный зимний день.

И всё ими произнесённое никакого отношения ко мне не имело. Вряд ли они вообще заметили в сгустившихся сумерках тоненькую девичью фигурку. У них и своих забот имелось предостаточно. Людям, проведшим весь день на морозе, трудно было справляться даже с обычной лопатой…

Глубоко вздохнув и мгновенно успокоившись, я отряхнула пальто и устремилась к новым испытаниям, которые ещё поджидали меня впереди...

...Зимой в холодном неотапливаемом складе мечталось о лете, об отпуске и обо всём, о чём грезит в юности любая девчонка….

… После всех зимних мытарств я, как мне казалось, просто-таки выстрадала право на летний отдых. Но, несмотря на мои явные достоинства, мне в довольно грубой форме было отказано в летнем отпуске. А я уже видела себя в байдарке, плывущей по быстрой реке. Вместо байдарок и быстрых рек я оказалась дома и без работы. Отпуск мне полагался летом согласно всем советским законам, так как я была студенткой вечернего отделения института. Кто бы мог подумать, что мой громкий уход с работы перевернёт не только мою жизнь, но ещё в большей мере жизнь моей сестры. Хотя, изменяя её жизнь, я в скором будущем изменила и свою. Одни события, переплетаясь с другими, и создают канву нашей жизни. Итак, хлопнув дверью в кабинете начальника, фамилия которого была Цукерман, что означало «сладкий человек», я осталась без работы. Характер этого сладкого человека можно было бы сравнить разве что с извергающим огонь и пепел действующим вулканом! Правда, порой наступало и затишье, но оно всегда было зыбким и являлось предвестником неистовых бурь и штормов. Маленького росточка и плотного телосложения этот человек успевал многократно накричать на своих работников, успокоиться и с прежним энтузиазмом опять-таки выругать того, кто попал в недобрый час ему на глаза…

И хотя моя работа была низкооплачиваемой, да и начальство чересчур строптивое и даже злое, но всё же она приносила хоть какой-никакой доход. Потеряв работу, я осталась, как говорят в народе, совсем «на мели»…

Настроение, конечно, у меня было подавленное. Сейчас бы сказали - депрессивное. Но тогда, в далёкие семидесятые, застойные, как теперь их называют, годы, таких слов в простых семействах не держали. Лень называли ленью. У болезней были конкретные названия и такие же конкретные методы лечения. Вот в столь любимых мною книгах персонажи болели и страдали от любви. Но даже в них редко встречалось странное, по тем далёким временам, слово «депрессия». Так что у меня была то ли эта самая депрессия, то ли я страдала из-за жизненной несправедливости, но хандра и тоска прочно поселились в моей жизни. Я избегала любого общения вне дома.

Не имелось особого желания с кем-то из знакомых встречаться. При встрече обязательно возникли бы различные вопросы, на которые у меня не было желания отвечать. С утра и до позднего вечера я валялась на диване с очередной книжкой в руках. Книги всегда меня выручали. В трудные моменты своего бытия я частенько уходила в них с головой, не

замечая ничего вокруг, не отвечая на вопросы родных, чем вызывала в них протест и возмущение. Иногда, с трудом отрываясь от чтения, я какое-то время не могла сообразить, где вообще нахожусь. Рядом с местом моего обитания неизменно присутствовали конфеты, которые поглощались в невероятных количествах. Такое состояние души и тела меня устраивало вполне, но не находило достойного отклика в сердобольных душах родных и

близких. В промежутках между чтением меня одолевали попеременно то приступы самобичевания, то – жалости к самоё себя. Новая книга помогала забыть насущные проблемы, обиды и недоразумения дня настоящего. Забыться, затеряться в ином мире – мире грёз, мечтаний, было моим единственным в то время желанием. Необходимо заметить, что в те далёкие времена книги ценились значительно больше, чем теперь. Купить книгу было

нереально. Взять почитать у кого-нибудь или в общественной библиотеке - этого ещё можно было достичь, но с большим трудом, приложив для этого максимум усилий. Счастливые обладатели личных библиотек не стремились поделиться с ближним своим бесценными сокровищами. Иной раз друг, брат или сват не особенно горел желанием возвратить

взятую на время книгу её законному владельцу. В те времена знавала я одного индивидуума, на книжном шкафу которого красовался плакат:

- Книги читать не даются, так как они приобретены аналогичным образом!

И ещё там были дилетантские стихи следующего содержания:

- Не шарь по полкам жадным взглядом. --

Здесь не даются книги на дом!

- Лишь безнадёжный идиот знакомым книги раздаёт!-

Вот в такие безумные, по сегодняшним меркам, времена мы жили. При нынешнем отношении к книге всё мною ранее описанное звучит нереально. Я с малых лет ошивалась, если так можно выразиться, сначала в детской общественной библиотеке, а затем во взрослой. Иной раз я подменяла библиотекарей, и сама выдавала читателям книги. Для меня были открыты все потайные шкафы и шкафчики, запертые на огромные замки от обычных посетителей. Но беда состояла в том, что особо прятать уже было нечего – библиотеки разворовывались всеми, кому не лень было что-нибудь утащить прямо из-под носа дремлющего на своём рабочем месте библиотекаря!!!

В период моего заточения идти в библиотеку не хотелось. Там словоохотливые и сердобольные библиотекарши потихонечку – помаленечку выведали бы у меня все перипетии последних дней. Потому я перечитывала все книги, которые были под рукой.

Благо, что и шоколадных конфет было предостаточно. Наша семья состояла исключительно из одних женщин. Этот женский коллектив существовал в своём неизменном составе уже довольно долго.

Моя сестра была старше меня на три года, но верховодила я. Хотя моё первенство не исключало того, что она могла иной раз меня и поколотить, конечно, токмо из любви к ближнему своему. Мы взрослели, и междоусобные войны прекратились сами собой.

В юности иной раз мама навязывала сестре моё общество, что вызывало громкий протест с её стороны. Но деваться ей было некуда. Либо бери с собой младшую сестрёнку, либо сиди дома. Я любила компанию сестры. Мне с её друзьями было интересно и комфортно.

Мама полностью доверяла мне как надёжному средству информации обо всех

поступках и передвижениях моей старшей сестры. Я была её ушами и

глазами. Мне это нравилось, сестре вечный «хвостик» - нет. Повзрослев, каждый из нас стал жить своей жизнью. Но общие события и друзья частенько объединяли нас.

Находясь в состоянии отрешённости, я всё же иногда прислушивалась к тому, что происходило вокруг меня. А происходило следующее: моя сестра собиралась на свидание с рыжим фотографом. Сочетание рыжий и фотограф привело моё неустойчивое душевное состояние к ещё большему разладу. Читать сразу же расхотелось. Наоборот, захотелось срочно вмешаться, чтобы это свидание не состоялось. Моя деятельная натура взяла верх над

меланхолией и унынием. Время хандры прошло. Наступила пора действий. У моей сестры было своеобразное хобби – назначать свидания молодым людям (так в наше время называли юношей). В этом не было бы ничего странного или противоестественного, если бы она появлялась на этих свиданиях. Причины неявок были всегда различными: то она забывала время встреч, то место. Иногда она физически не могла в гололёд, в туфлях на высоких каблуках (в морозную и холодную погоду она выбирала почему-то именно такую

обувь) добраться вовремя до места встречи. Сожалела и грустила она о несостоявшихся встречах несколько мгновений. А потом всё повторялось опять. Моя старшая сестра рассуждала довольно мудро - она знала, что всё ещё у неё впереди…

Но меня вовсе и не касались её свидания. Да пусть себе идёт, куда хочет и к кому хочет.

Меня потрясло само сочетание – рыжий и фотограф. На мою тогдашнюю неустойчивую девичью психику это подействовало, как красная тряпка на разозленного быка.

И я энергично принялась разубеждать свою старшую сестру в целесообразности этих встреч.

По редчайшей глупости и полному незнанию жизни я была уверена в своей правоте. Если человек по профессии фотограф, то интеллектом он, конечно, обладать никак не может. Теперь, спустя годы, это звучит довольно глупо.

Но молодость безоговорочно верует в свою непогрешимость…

Заметив, что все усилия пропадают зря, и сестрица никак не реагирует на мои гневные призывы прекратить общение с этим молодым человеком, я, хорошо подумав, приняла мамино предложение съездить к её знакомым в пригород. Она давно и тщетно пыталась выдворить меня из дома, чтобы поскорее закончился мой период хандры и апатии ко всему.

Я долго сопротивлялась. Но последнее событие (предстоящее свидание сестры с рыжим фотографом) убедило меня принять мамино предложение и смотаться из дому как можно быстрее. Что я успешно и сделала. Уже на бегу я продолжала свою агитацию против этого несчастного фотографа. Но сестра, в силу своего спокойного нрава, не реагировала на мои выпады. И мне осталось лишь одно – демонстративно покинуть наше общее жилище и

тем выразить своё несогласие…

…Дверь шумно за мной закрылась. Судьба повела меня своей, только ей известной, дорогой.

И всё то, что должно было свершиться – свершилось. Но это мне тогда было неведомо…

 

НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА И ОСВОЕНИЕ НОВЫХ ТЕРРИТОРИЙ.

 

В сильнейшем раздражении я покинула наше скромное жилище. В действительности это жильё нам не принадлежало. Маленькая квартирка, лишённая самых элементарных бытовых условий, в которой прошли, пролетели наши с сестрой самые лучшие годы, была съёмной. Там мы выросли, там повзрослели. В этой двухкомнатной квартире устраивались дни рождений, отмечались социалистические праздники великой державы, принимались гости. И, как это ни странно выглядит теперь, всем хватало места.

Итак, я решила поскорее убраться с надоевшей мне территории, чтобы приступить к освоению новых жизненных пространств. Но ретироваться меня заставила сама жизнь. Новые люди и их проблемы меня совершенно не интересовали. Куда приятнее и милее было валяться на стареньком диване и читать всё, что попадётся под руку.

…Пригородная электричка повезла меня и к новым знакомым, и к новым приключениям. Одно можно отметить, что и к новым знакомствам, и к новым похождениям лично у меня ни в коей мере не было тогда тяги. Это судьба, рок, фортуна вели меня по своим тропам и дорогам. Лишь теперь, спустя много лет, я понимаю, что с тем, что предначертано судьбой – не поборешься. А тогда, сидя в электричке и всё дальше и дальше удаляясь и от столь мною любимых книг, и от протёртого старенького диванчика, и от привычного, устоявшегося годами мирка, я всё больше сердилась на саму себя, давшую возможность другим вовлечь меня в это никому не нужное путешествие. И вообще была зла на весь честной мир…

Моему путешествию пришёл конец, хотя пришлось добираться довольно долго, меняя различные виды транспорта, в том числе и свои ноги, применив их по прямому назначению. Моё знакомство с теми людьми, к которым я столь долго собиралась и добиралась, было поверхностным. И потому я была приятно удивлена радушным искренним приёмом, оказанным мне. И той атмосферой, какая царила в чистеньком маленьком домике.

А уж огромные, с мужскую ладонь, пироги с вишнями совершенно покорили моё нежное девичье сердце. Я сдалась на милость победителей со всеми своими депрессиями, сомнениями и разочарованиями. И не заметила, как подружилась со всеми членами этого маленького семейства. Вихри, ураганы и водовороты ворвались в мою молодую жизнь и закружили меня в своём неповторимом танце…

Хлебосольно- любвеобильное семейство состояло из родителей и двух дочек.

Хозяин этого шумного семейства выглядел спокойным, уравновешенным человеком. Этим мне и запомнился. А как его звали- величали, не помню. Он постоянно старался всех утихомирить, успокоить, направить нашу неуправляемую энергию в нужное русло. Но ему это удавалось с большим трудом. Как невозможно изменить бурный характер горной речки, так и молодость нельзя заставить жить по законам зрелости и мудрости…

Его жена, которую звали Лидией, была женщиной довольно крупных размеров, и даже очень крупных. Но это никак не сказывалось на её подвижности и расторопности. Она успевала бывать одновременно везде и всюду. Казалось, что всё жизненное пространство в этом доме было занято лишь ею. Лидия всё время что-то пекла, жарила, варила. Теперь я понимаю, что эта женщина работала далеко от дома, и ей хотелось обеспечить близких людей всем

необходимым. Она, как и многие, ей подобные, была « поездничкой». Так называли у нас работников из пригорода. Меня же такое неимоверное количество еды приводило к тихому

помешательству. Но как бы ни была занята эта женщина, она ведала всем. Иной раз мне

даже казалось, что она видит затылком. Все наши начинания, поступки и

проступки поддерживались и оправдывались Лидией в полной мере. Более того, она в какой-то мере подтолкнула нас к тем событиям, которым вскоре суждено было свершиться.

Их дочери – Тонечка и Галина, мало походили друг на друга. Младшая, Тонечка, ещё училась в школе. Ей было в тот период лет пятнадцать. Это была нежная застенчивая девочка. Как многие сельские девчонки, она старалась больше слушать и слышать, чем говорить. Необходимо было приложить много усилий для того, чтобы услышать от неё ответ на заданный вопрос. Расшевелить её оказалось довольно непросто.

Галина после окончания школы уже начала работать. И хотя она была медлительна и нерасторопна, в ней всё же чувствовался накал недюжинных страстей. Галина была безнадёжно влюблена в своего одноклассника Серёгу. И поначалу Серёга тоже отвечал ей взаимностью. Но что-то у них не заладилось, и почему-то парень стал избегать свою бывшую любовь. Галка молча страдала…

Мой приезд привнёс в эту семью малость оживления, чуть-чуть удивления, немного любопытства. Галка издали показывала мне свою неудавшуюся любовь. Она старалась как можно чаще попадаться ему на глаза.

И мне приходилось сопровождать свою новую подружку в те места, где, по её мнению, мог бы находиться в тот момент Сергей. Я и не возражала. Жизнь для меня в те времена казалась игрой. А в постоянном слежении за объектом Галкиной страсти присутствовала романтика и что-то новое, ранее мной не испытываемое. И я с огромным воодушевлением старалась

помочь Галке вернуть любовь. Мы проводили время весело и разнообразно, хотя какое могло быть разнообразие в маленьком посёлке городского типа! Объедались огромными пирогами, выпеченными Галкиной мамой. Бегали по вечерам по тёмным улочкам на танцплощадку в надежде застать там Сергея. Купались в пруду, ходили в гости ко всем, кто приглашал. Это были простые скромные люди со своими проблемами и заботами. Меня они принимали радушно и от всего сердца. Когда-то в каждом дворе разводили кур, кролей, а в некоторых содержали и коров. Но прокормить домашний скот становилось всё труднее. И потому-то многие отказались и от огородов, и от домашней живности. Люди потянулись за заработками в город. И уже из города везли в огромных тюках всё необходимое для жизни в этом захолустье, потому что в маленьком поселковом магазинчике в наличии имелись лишь пустые полки да засохший хлеб. Я в силу своей молодости не особо задумывалась над проблемами того времени, а находила удовольствие во всём, чем занималась тогда.

Косила траву (почему-то на кладбище). Помогала приносить воду из дальнего колодца.

В ближнем вода была мутной, и ею старались местные хозяйки не пользоваться. Мне нравилось закидывать ведро в глубокий тёмный колодец и ловким движением вытаскивать его наверх. Это было и сложно, и потрясающе интересно. О водопроводе там и не мечтали. Вода в колодце была прозрачна, чиста и холодна. При каждом глотке колодезной воды зубы сводило от немыслимого холода. Я подолгу сидела около колодца, вглядывалась в его бездну, вспоминала различные сказки и придумки о водяных, нечистых силах, которые якобы прячутся в недрах таких колодцев… Время, проведенное в гостях у столь сердобольных и любвеобильных людей, закончилось. И дни моего вынужденного отпуска завершились. Все с сожалением провожали меня на автобусную остановку, где я клятвенно пообещала вернуться.

Все свои обещания я выполнила. И я вернулась, и не одна…