- Рассказ о столкновении двух воль: маньяка и девушки, и КАК ей удалось победить, когда она, казалось, была "обречена" на поражение. -

 

ПОЕДИНОК

 

1

 

Ему снова приснилось ЭТО. Он еще как-то мог иметь дело «просто» с мыслью об этом - днем, когда столько хлопот, - достаточно было немного отвлечься, отвернуться, лишь бы не внимать тихому назойливому голоску, неутомимо звучавшему там - в самом темном и потаенном углу его внутреннего мира. Но насчет сна…Сравнительно легко подавить соблазн бодрствуя: в зачатке вырвав злую мысль. Сон же заставал врасплох, и к моменту пробуждения это успевало укорениться, врасти, вжиться, пропитать собою чувства, окрасить необоримой сладостью все, ему казалось, его естество. И, потом, сон - это ведь неспроста, он считал. Это, как Глас Божий, как знак свыше. Это судьба... Чья-то. И его…

Внешне он оставался спокойным, только движения стали четче, осознаннее, чувства обострились - это жизнь пробуждалась в нем, настоящая, он знал.

Он умылся, приготовил яичницу, ел с наслаждением. Он об этом не думал - не было нужды: он уже был этим. И он себе нравился.

 

А она - нет. Не тем утром. По утрам она себе, вообще-то, редко нравились: не тот возраст (думала она). Хотя, если честно, то с возрастом было еще, по-моему, все в порядке - 27, на зависть многим. Да и с внешностью - про таких говорят: « кровь с молоком». Просто… был понедельник. И ноябрь…

Она внимательно изучала свое лицо в зеркале…

«Фу, запухшая рожа, - фыркнула скривив губы. - И зачем так много было пить?» Всплыли «виды» вчерашнего девичника…ну, не девичника, а так - встретила Зинку и Катьку, посидели в баре слегка, поболтали…но «Б-52» явно оказался лишний, короче. И пиво…

Вот так приблизительно, каким-нибудь препоганым понедельником, часто, люди вдруг понимают, что юность - аллес, - ушла вслед за детством, и с этой потерей самого, казалось бы, простого и неотъемлемого, нужно жить, нужно смириться; нужно (приходится) расстаться с привычкой быть молодым.

Ей вдруг вспомнился один случай: пошли они как-то с папой в кино. Фильм был про войну… а, может, и нет, хотя - скорее всего: ведь неспроста именно тогда в ее маленькую головку впервые пришла горькая мысль, что когда-нибудь людей, которых она любит больше всего на свете не станет. Она тихонько заплакала, стараясь, чтоб папа не услышал, и не было еще в ее жизни более горьких слез. Но вскоре экран предательски ярко сверкнул, и папа заметил искристые отблески на личике рядом с собой.

- Что такое, что случилось, зайчонок? - спросил, нежно прижав к плечу.

- Я плачу, потому что ты умрешь когда-то, - призналась она.

- Глупости! Что ж ты меня заранее хоронишь? - ответил обескураженный родитель. Ему было всего лишь 42. Но теперь уже 4 года как… нету его… и те слезы, значит, в итоге, были не так уж и глупы. А сегодня просто настал ее черед быть оплаканной, и эта сеточка легких, едва заметных еще морщинок вокруг глаз - не смерть ли это проступает? Не началось ли это неумолимое увядание? Вот же в чем вопрос.

И пусть папе предстояли после того еще довольно много счастливых (и не очень) лет жизни… не все ли равно теперь? … … …

Печаль охватила ее. Мысль за мыслью, шаг за шагом, она уводила все глубже и глубже… к какому-то темному подвалу в душе, из которого несло плесенью и тленом.

- Так, стоять! - сказала она себе, резко встряхнув светло-русыми волосами – туда нельзя… глупо! Надо вверх… к солнцу!

И ей захотелось жить - плотно, не теряя ни секунды: кто знает, сколько их там осталось?

 

Он ходил по улицам, вглядываясь в лица прохожих, которые ни о чем, глупенькие, не подозревали. Его забавляло, волнуя кровь то, что они, погруженные головой, как страусы в песок, в свои мелкие примитивные заботы, не чувствуют, не осознают, что рядом ходит Рок.

«Что ж, не надолго» - подумал он, растянув губы жуткой ухмылкой, глядя прямо в глаза одному юному шалопаю. Он бы на месте этого «слепого щенка» тут же уловил, что таит этот взгляд, и уже давно бежал бы прочь в ужасе, но эта бестолочь, как ни в чем не бывало, продолжало себе шествовать - вот что удивительно!

С грустью он осознавал свое фундаментальное отличие от окружающих людей; чувство тотального одиночества, неизбывного и неизбежного, горькой волной хлынуло, сжало виски - он аж зажмурился на мгновение, чтоб ненароком не брызнули (не дай бог!) презренные слезы…

«Суки, - сказал себе, прищурившись. - Вы за это ответите, мы еще поглядим. Поглядим!»

«Может, это будешь ты, дорогуша? Стоило бы тебя немного проучить… Хотя, нет, не интересно, - решил он, еще раз взглянув недорослю в глаза. - Старо, старо».

Да, это была власть. Настоящая, - президенты отдыхают. Хотя они, может, те еще маньяки, раз дорвались к власти…Спорный вопрос - не в обиду никому будет сказано…на всякий случай.

 

Интересно: вот такими “героями” становятся, или все-таки рождаются? В принципе, его прошлое нам известно мало, и фантазия спешит представить себе маленького мальчика, с садистским упоением отрывающего ножки у кузнечиков, крылышки у мух, или даже душащего котят…

Так вот, мое мнение – вряд ли всё так просто. Не без этого, конечно – ведь дети жестоки, но - это даже не жестокость: таким образом, дети исследуют жизнь и смерть.

Далее, мы могли бы представить себе пьяную бабушку… деревянные игрушки… прибитые к полу… – да, мало ли что там могло породить этот надрыв?! Ведь если приглядеться – все мы с надрывом: всем пришлось, прощаясь с детством, с чем-то смириться, через что-то переступить, что-то предать в себе – того же Деда Мороза – что-то простое и непосредственное, во что мы верили, но чего сказали, нет. И глубоко в себе мы все таим горькую обиду, и чем старше становимся – тем горше она, чему свидетельство – разочарованные скорбные лица стариков. За редкими исключениями. Вопрос только – как мы с ним (с надрывом) имеем дело, и захотим ли мстить. И если захотим, то кому? Чему?

 

На работе она ( кстати, ее зовут Олеся) наконец-то высказала начальнице всё. Что накопилось, - что она давно мечтала сказать. И написала заявление. Начальница пристальным взглядом глянула, и обещала подумать.

Хозяйка следующим утром вызвала Леську к себе и демонстративно разорвала заявление:

- Нечего мне тут норов показывать! – сказала. – Идите работайте, и… - добавила Марья Сергеевна после небольшой многозначительной паузы, -

можешь рассчитывать на повышение. В будущем.

« Wow! – прошептала Леська, выйдя из кабинета. – Обалдеть можно! Это что же получается…»

А получалось вот что: работала она (не суть важно, где) в женском коллективе (завхоз Иван Петрович и «компьюторный гений» очкарик Федька – были в принципе не в счет). То есть – в типичном «серпентарии», где каждая по отдельности вроде ничё, но вместе! Человек она была тут довольно новый и «по объявлению», значит – абсолютно беззащитный в маленькой «клановой» фирме: где, куда ни плюнь, там обязательно окажется или родственник хозяина или начальник! Не то, чтобы ее особо заедали – но ощущала она себя здесь все равно, как на вулкане, т.е. вылететь «на кислород» она могла в любую минуту – это чувствовалось. А теперь, на тебе – повышение!

«Я всю жизнь боялась показывать зубки; получается же, что не только можно, - даже нужно!»

И еще подумала:

«Вот это я крутая… ну, теперь держитесь – лучше пристегнуть ремни!»

Ее распирало от ощущения собственной силы, незнакомой, вернее – забытой: родительскими мягкими ладошками зашлепанной в детстве, высмеянной в юности; распятой в школе и похороненной в институте первым любовником. Никому не нужная и поэтому спрятавшаяся глубоко-глубоко и уснувшая, казалось, крепко-крепко. Ан - нет…

 

А ему что-то не везло: ничего путного не попадалось - он же вам был не какой-то там отстойный провинциальный маньяк и пошлый извращенец, а человек со вкусом и с двумя университетскими образованиями. И пятилетним (шутка ли!) стажем супружеской жизни. Вот. Просто, благоверная его «не понимала и оказалась такой же сучкой, как и все»…да и детей бог не дал, – и ушла к своей первой, еще школьной «незабвенной» любви, в итоге.

 

2

 

Его распирало силой. Она жгла жаром в груди, и отдавалась «мурашками» по коже; шептала ночами в ухо и стучала пульсом в висках; она искрилась в ледяной воде, которой он обливался по утрам, и витала в прохладном ноябрьском воздухе…

Но он не спешил ее выпускать, рвущуюся: он умел ждать - в этом то весь кайф. И, потом, - ему в этот раз нужно было ее накопить побольше - он чувствовал - сила ведь как пружина: чем больше давишь, тем сильней потом обратный эффект; и когда она, наконец, выстрелит, его разорвет на кусочки и он станет Богом…

Ему вспомнился первый раз. Те глаза, тот трепет, та власть, то запретное и очевидно-гибельное, но необоримо влекущее… наслаждение. Та немыслимым образом навеки роднящая связь меж двумя душами и полное беспрецедентное отсутствие фальши в отношениях, та дивная не придуманная правда о жизни и смерти, и сладкая печаль… С помощью своих жертв он, ему казалось, заглядывал за грань по ту сторону. Он исследовал…

 

У Лески же на «личном фронте» происходили ощутимые сдвиги. Нельзя сказать, что она снова, наконец, влюбилась, но могла бы. И не раз… Тут же только позволь себе. Просто, кавалеры пока не впечатляли особо, но — лиха беда начало!

Да и не к спеху было: она только начинала «входить во вкус»: ей нравилась эта игра — боже, какие, все-таки, мужики примитивные! Ну, дети, ей богу!

«Взять, к примеру, этот экземпляр, - подумала девушка, в упор, без тени смущения, разглядывая своего ухажера, - с виду вроде ничего: высокий стройный довольно брюнет, - раньше я смущалась таких, - при деньгах слегка, но… сколько у тебя, милый, этих нелепых понтов; кем ты себя возомнил, и кем, по-твоему, являюсь я? Да я тебя съем с потрохами, если надо будет!»

Именно в этот момент она одаривала его обворожительной улыбкой; тот же, ободренный ею, еще с большим усердием продолжил нести чушь о своих великих в прошлом деяниях, конечно.

Была пятница, вечер. Они с Катькой зашли в одно вполне приятное заведение, чтобы «снять немного стрессик», накопившийся за трудовую неделю, и к ним сразу же подсели двое молодых людей. К ней, скорее. Она это сразу поняла, и Катька тоже: то-то та поначалу губки поджимала! А ведь именно Катька считалась в их компании первой раскрасавицей - она была, к тому же, моложе и раньше именно «к ней» подсаживались. Она замужем даже полгода была. За принцем, но не срослось там что-то… Да и не за принцем, оказалось.

«Все-таки сила, уверенность - это самое ценное, что существует на свете, - думала Леська, продолжая тем временем поддерживать «светскую беседу». - На нее только и клюют… ведь люди в основном слабые: они растратили себя на всякие мелочи, и поэтому способны только брать… ».

- Мама, как интересно! - отреагировала Леся на очередную и затянувшуюся не в меру тираду своего ухажера, уверенная, что тот не почувствует довольно увесистую толику сарказма в ее голосе. - И что же было дальше?

- Ну и, короче, я ему говорю: «Слышь, еще раз ты такое исполнишь, и я тебя разберу на запчасти и спущу их в унитаз! А он, такой, хвост поджал, начал скулить, съезжать - понял, короче, что не с теми связался. Что у меня такие номера не проходят!

Он замолчал, окидывая победным взором аудиторию. В этой паузе угадывалось ожидание. Леська же специально медлила с вопросом по поводу окончания всей истории - чтобы новоявленного героя потерзать слегка, да и не особо любопытно было: и так все понятно.

- И как же все закончилось? - поспешила влезть Катька. Этот молодой человек ей нравился больше, чем «доставшийся» и она, видать, еще питала надежды изменить «расклады» в свою пользу.

- Как, как: поставили его на счетчик и забашлял он вскорости по полной программе!

« Боже, великолепен ты, душка!» - думала Олеся, продолжая улыбаться. Хотя ей, однако, взгрустнулось вдруг, и она почувствовала себя на мгновение ужасно одинокой.

Короче, девушки в итоге «продинамили» своих незадачливых кавалеров. Классически. Смылись, оставив тех наедине с несбывшимися надеждами и довольно внушительным счетом. Хотя Катька упиралась, и Леське пришлось ее буквально увести за руку:

- Леська, ты что - нормальные ребята ведь!

- Кто!? Да лохи они! Редкостные - разве не видишь!

Дома Леся продолжала грустить.

«Где же ты, мой рыцарь?» - вздохнула, уже засыпая.

 

Тем же вечером он решил «выйти в люди». Он приоделся: старомодный стильный - по щиколотки такой - темно-коричневый кожаный плащ, и высокая стройная худощавая фигура, вместе смотрелись вполне блестяще. Но особенно привлекали его выразительные карие глаза, излучающие загадочный полуночный инфернальный свет. Уверенной элегантной походкой - многим! - он напоминал принца Флоризеля, сыгранного как-то Далем, помните? Только гораздо сумрачнее. И даже (в этом темном плаще) замахивался своим видом – да, да - на «Поверженного Демона» Врубеля – чисто ассоциация. И, поэтому, он не мог не нравиться каким-нибудь восторженным институткам, к примеру…

А они ему – нет: надоели. На этот раз ему хотелось что-нибудь “погорячее”…

Он сел в свой новый авто - черный, естественно, «Опель-Вектра», и выкатил навстречу осенней киевской ночи…

Он покружил немного по улицам, затем зашуршал шинами над темной глянцевой ширью Днепра, но, проехав через мост Патона, он понял, что Левый Берег его не вдохновляет. Свернул, и через Русановский остров и мост Метро вернулся к кручам Правого Берега.

В итоге, в два часа по полуночи он вступил в сверкающую полутьму клуба «Золото». Народу оказалось сравнительно немного (для пятницы). Он устроился в одиночестве на одном из плюшевых диванов, с трех сторон окружавших небольшой танцпол. Заказал бутылку красного чилийского вина с сыром «Пэт де муа» в качестве закуски, раскурил сигару и начал свое знакомство с «контингентом».

В клубе с ленцой колбасилась в меру мажористая и в меру «закинутая» молодежь. Это обнадеживало: он не любил истерик. Но долгое время его внимание ни что не привлекало, и когда он уже почти допил свое вино, он наконец кое-чего заприметил: она была юной и шустрой, маленькой, в короткой мини в крупную клетку и, странно гармонирующих с ней, полосатых толстых колготах, плотно облегавших крепенькие стройные ножки.

Она была в компании ровесников, видимо: все они были студенты вполне приличных факультетов, типа, Киево-Могилянской академии, минимум. Один из них - блондинчик среднего роста, несколько натужно-самоуверенный, откровенно пытался уделять ей повышенное внимание.

Они вышли танцевать. Движения девушки являлись редким сочетанием раскованности и скромности. Она выделялась. Парниша же был неинтересен, хотя старался.

Осушив последний бокал, он встал и тоже нырнул в лазерное буйство.

Он умел tan`czyc`- сказывалась кислотная молодость 90-х - мастерство не пропьешь! Двигался нарочито сдержанно, для приличия. В меру. Он тоже выделялся - не мог иначе. И вот, наконец, он «поймал» ее глаза. Взгляд девушки скользнул, затем вернулся и задержался. Именно этого он и ждал; именно этого было достаточно - он знал. Ее зрачки расширились, и она поспешила отвернуться, но он чувствовал: теперь она танцует исключительно для него. Молодой человек вскоре занервничал, и, минут через 5, ему таки удалось увести девушку с танцпола в спасительный сумрак чилаута.

Это уже было абсолютно бессмысленно…

Наш «герой», вернувшись на свое место, заказал себе еще бутылку. Некоторое время он старался не смотреть в сторону девушки, хотя постоянно ощущал ее взгляд на себе; а потом резким движением снова «поймал» ее зеленые глаза. Девушка вздрогнула. Улыбнулась.

Ее бесталанный поклонник, окончательно, учуяв неладное, попытался повернуть колесо фортуны на себя. Деланно небрежным тоном он предложил сменить обстановку:

- Фу, здесь отстой, поехали лучше в «Арену», я угощаю!

Компания восторженно поддержала идею: кто ж откажется зависнуть нашару в «Арене»?

Она же неожиданно для всех отказалась. Ее судьба была предопределена:

- Я не могу! Я обещала дождаться…Ленку.

- Снежка, не гони, какую такую Ленку, Бойко, что ли? А я ей щас позвоню…

- Нет, другую. Ты ее не знаешь.

Парень упорствовал, но его, весело гогоча, быстро уволокли друзья - слово ведь не воробей!

…Они встретились на танцполе, они танцевали до утра, и она трепетала от его редких прикосновений…

Он ее увез в час, когда дворники убаюкивающе шелестели своими метлами по мокрым тротуарам…

 

3

 

А Леська все же ушла с работы - она ее просто переросла; и, потом, быть абсолютно новой на старом месте едва ли возможно, - знакомые постоянно, скованные стереотипами, напоминают тебе о прошлом. Нет, за все спасибо, конечно, но: “…Goodbye, my love, goodbye!”

Долго она не прохлаждалась – спустя пару недель устроилась в одной крупной иностранной компании. Она пришла на собеседование, излучающая уверенность, подняла бровки, улыбнулась чуть игриво, сказала такая: «А ну-ка, подавайте мне самую крутую вашу работу!» - если быть кратким; и целый замдиректора - простой и неискушенный алабамский «Вася» не устоял. Куда там он мог… Он даже влюбился, и это уже было гораздо теплее…почти горячо.

…Жизнь налаживалась, подруги завидовали, дело спорилось…

 

Дни шли. Каждый из наших “героев” жил своей “обыденной” жизнью; но они, подобно элементарным частицам с противоположными зарядами, подобно двум небесным телам, захваченным взаимным притяжением, неуклонно сближались, кружась, чтобы однажды встретиться…

Кстати, вы не замечали, что… “каждой твари по паре”; что ТАМ, НАВЕРХУ всё схвачено… неспроста, по меньшей мере, и так было и будет, и здорово, что это так?

 

Когда она его впервые увидела, он ее поразил своею…странностью: классический профиль, тонкий нос с едва заметной горбинкой… всё мелочи, но, главное - какая-то фатальная грустинка явно маячила в его глазах, и решимость, неприкаянная обреченная, трагическая, даже, и упрямая. Таких она еще, короче, не встречала. Все это неизбежно пробудило в ней инстинкт «няньки», по определению сидящий в каждой нормальной здоровой женщине.

Она, сама того не сознавая, захотела его спасти, неизвестно от чего: скорее, - от себя самого: захотелось стереть журбу, исцелить хворобу, растопить лед, согреть и ободрить, бедненького… но хорошего, она знала - чувствовала.

Конечно, подобными абстракциями она себе голову не занимала в тот миг, просто, иногда, украдкой бросаемые взгляды на него были преисполнены (вполне в рамках приличия) симпатией и интересом.

Они сидели в ресторане «Каравелла», что напирает на берег Днепра у моста Патона; она - в компании сослуживцев, шумно отмечающих чей-то День Рождения, вроде, а он - в привычном одиночестве.

Он ею тоже заинтересовался, но почему-то ему вдруг захотелось встать и уйти. Он себя с удивлением поймал уже в начале «процесса» и ему даже пришлось заставить усадить свое тело на прежнее место. Он всегда был внимателен к своим мыслям, ощущениям, и, естественно, подобные эксцессы поведения не могли не заинтриговать его. Он в каждой мелочи старался разглядывать знаки судьбы, ведущие его по жизни, и это явно был знак.

Он навострил все свои шесть органов чувств…

А Леська в это время блистала: она шутила, смеялась, иронизировала, «подкалывала», ободряла… - каждого по заслугам. Она была душой, как говорят, компании, - признанным и несомненным лидером. Мужчины наперебой соревновались за ее улыбку; в то же время, она была царственно великодушной к «соперницам».

Он вскинул брови…

Заиграл «медленный танец»… Первым ее поимел честь пригласить (согласно табели о рангов) Alfred—тот самый «Вася» из Алабамы. Этот веселый и еще сравнительно молодой человек старался держаться галантно, ухмылялся со цветущим видом, постоянно шептал ей что-то на ушко, словом, всем, чем мог, показывал, что они с Леськой на весьма «дружеской ноге». Леська не спорила…

Именно в это мгновение он и возненавидел ее:

«Сучка. Такая же, как все, сучка. Хуже - всё из-за тебя, из-за таких, как ты: завлекаешь, очаровываешь, такая милая, невинная; а внутри - один обман. Грязь, грязь!»

Он прищурился, пристально разглядывая девушку.

« Хм, такая уверенная в себе, такая “крутая” – фу, понты, понты: стоит тебя только прижать, стоит только показать реалово - правду о жизни и смерти, - и все очарование развеется как дым. Вмиг».

Именно тогда и созрело Решение: он решил действовать немедленно: ее стоило наказать не откладывая, потому что только она (из тех, что ему встречались) была достойна ответить за всё, за всех. Только она была способна сполна удовлетворить его неутолимое доселе чувство мести. Боже, как давно он ее искал!

Она должна была ответить и за эту веселость, и за эту радость, ибо они - ложь и первейший грех: не бывает такого счастья на земле, быть не может в принципе! И, значит, она - ошибка, которую его долг исправить. Чтобы спасти других: наивных и доверчивых.

Поэтому он, в нетерпении и забыв о всякой осторожности, проследил бедную девушку до самого дома, и, набросившись на нее в… (спасибо градоначальнику) полутемном дворе, оглушил Лесеньку, когда она выходила из машины и уволок в свое логово…

 

4

 

- Ну, что ж, приступим!

Комната, в которую он вошел, была ярко освещена. Отделана она была а-ля… под средневековье, типа… по-моему… Короче: первой привлекала взор массивная дубовая двуспальная кровать с шелковым балдахином и резными завитушками по дереву. Затем «шел» камин, отделанный нешлифованным гранитом. На стене, над настоящей шкурой медведя, висела парадная немецкая шпага времен Первой мировой… А, ну, еще бросался в глаза бронзовый канделябр. Горели толстые свечи…

Он приоделся во все черное, соответственно, как ему казалось, моменту.

Он никуда уже не спешил. Он был «сама важность и достоинство». Почти торжественно он приблизился к кровати – ибо знал, что каждое, даже мельчайшее его движение сейчас многое значит… Очень многое для «визави». Оно найдет свой отклик, пусть это будет страх, но уж никак не равнодушие.

« Вот она, жизнь, - он потянул носом воздух, насыщенный терпкими благовониями через расширившиеся, нервно трепещущие ноздри. – Людишки привыкли отмахиваться от нее легкомысленно, бесцельно и слепо проживая день за днем… но иногда она мстительно показывает им свое истинное лицо».

На кровати лежала девушка, без каких-либо следов никаких вообще возмутительных действий над бесчувственным телом: он ведь был культурным человеком. Шелк колыхнулся, и его глаза встретились с пристальным взглядом девушки…

 

Ей «повезло», что она очнулась минут с 10 назад. И, что до нее сразу дошел весь немудреный смысл ее положения: она лежала, врастяжку связанная за руки за ноги, в зловещей обстановке.

«Вот это да! Вот это я попала! - подумала девушка, наконец, после первых тяжелых минут полнейшего хаоса в голове. - Обалдеть можно!»…

Просто, как-то, она оказалась, почему-то, - так сложилось - внутренне готовой принять вызов, словно она всю жизнь готовилась к этому моменту: ведь Бог, говорят, не посылает испытаний сверх, конкретно, сил человеческих… Отступать ей было некуда, видимо.

 

А у него все с самого начала пошло немного «не так». В смысле, - как он ожидал. Он ожидал (он привык) видеть, откровенно говоря, приятный такой ужас в глазах беспомощной жертвы. Тут же, хотя, в принципе, все положенные признаки «уважения» были на лицо, но, оставалось, все-таки легкое чувство неудовлетворения. На периферии сознания, конечно.

Его сразу немного смутил этот ее пристальный взгляд: пусть она съежилась, и черты лица исказились, но глаза смотрели не по-детски, и слегка “не в тему”, твердо. Присутствовала, короче, в «атмосфере» едва уловимая дисгармония. Вот приблизительно так…

Зазвенела тишина… Они молча изучали «друг» недруга. Он вдруг растерял все слова…

«Странно», - подумал.

Ведь он столько раз мысленно обращался к ней с пламенными, буквально, речами. Он ведь намеревался устроить здесь что-то вроде судилища над Мировой Женственностью - Свинством, извините, - его термин.

Естественно, она отнеслась к нему более, чем серьезно - он стоил того: такой сильный, такой по-настоящему опасный, такой сумасшедший…

Ей понадобилась уйма сил, пришедших, все-таки, вовремя в помощь, чтобы отбить мощнейший, беспрецедентный по силе, «энергетический» удар: результат воздействия его темной воли. Если бы этой атаке удалось «проникнуть в сердце», она бы «всплыла» в голову подавляющим ужасом, и песенка девушки была бы сразу спета: все равно «она», отведенная ослабленная, отдалась мурашками по телу и «холодком» в позвоночнике. Леська еще более съежилась.

Снова звенящая тишина…

И потом вдруг:

- Привет! Как дела?— прорезало молнией тишину…

…Она сама этого не ожидала от себя. Этой уверенной интонации, этих слов, которые вырвались сами собой, и существовать начали сами по себе. В звенящем воздухе повисли такие…Такие приветливые и …теплые, не к месту. Но нужные: именно их и недоставало, чтобы уравновесить тьму; чтобы нанести ее мазки на холст, поверх мрачных его. Чтобы превратить эти стены в ее поле битвы…

 

* * *

 

Он ухмыльнулся в ответ.

- Привет…Зайка. Как оно?

- А … Вы как думали?

- Ну, зачем так формально, мы ведь с тобой, поверь, теперь самые близкие люди…

- Кто бы сомневался!

- Хм, - он вскинул бровями. - Не скажи, не все такие понятливые. Но я, впрочем, знал.

- Все-таки, я не так плоха, значит?

- Вряд ли. Это - вряд ли…

Ему показалось, что он овладел ситуацией, и можно продолжать:

- Итак, ты, надеюсь, понимаешь, зачем ты здесь?

Она вздохнула:

- В общем, да, но хотелось бы подробнее, если можно.

Сказала девушка это прямо, без тени, на самом-то деле невозможной, кроме кино, иронии с ее стороны в данном случае.

- Просто, - он пожал плечами, - время пришло…ответить. Вот и все.

- Ну, я так и думала… А поконкретней?

Он окинул ее взглядом с ног до головы…

И еще пауза…

- А вот это мы сейчас и выясним, и, уверен, придем к консенсусу…

Слово «консенсус» было сказано столь многозначительно, что девушке сразу, сам по себе, вспомнился один случай:

Дело было пару лет назад, одной снежной зимой - она шла с работы домой через дворы, хрустя ботинками на толстой подошве.…Тут ее внимание привлек шум: четыре дебелых уличных пса, встав у дерева на задние лапы, буквально «умоляли» в нетерпении, ласково повизгивая, спуститься с ветки вниз кошку. Именно - кошку, домашнюю купаную пушистую, и…глупую, ибо она взяла и спустилась к «обожателям». А те, благодарно и радостно, разорвали вмиг ее в клочья. И бросили… Леська подошла к кошке: хребет был сломан, кишки выпущены, она рывками хватала дрожащей пастью воздух… Наконец, хрусталик ее глаза застыл… «Кар, кар, кар», - послышалось сверху, эхом отдавая, зловеще, в ушах…

Эта сцена Леську тогда потрясла до «самых оснований глубин души». Она ее рассказала всем-всем-всем, но никто толком ничерта не понял, к сожалению; а Леська все ломала голову: в чем же смысл?.. и в чем урок?.. И еще, она вспомнила, тогда дала она себе обещание никогда не спешить верить настойчивым не к месту мольбам. Впредь по жизни… Как резюме.

« Так вот в какую игру ты хочешь со мной сыграть!» - пронзило девушку ПОНИМАНИЕ. И это было уже кое-что.

И еще она поняла, что до этого, в прошлом, ему не раз удавался сей трюк с другими… многими, читалось в его глазах… И еще вдруг ее озарило, что эти отношения, что начинались, какими извращенными они не казались, будут именно отношениями между МУЖЧИНОЙ и ЖЕНЩИНОЙ. Что она сейчас представляет собой весь женский род, и что не пристало ударять лицом в грязь – Сталинград!

 

- Итак, начнем! - бодро, выпятив немного грудь, воскликнул, наконец, он.

- Только - я умоляю - давай обойдемся без печальных историй, как тебя мамочка в детстве не долюбила: мамочки, поверь, они всех не долюбили, где-то!

Фраза была дерзкой, но она уже знала правила этой странной игры, и приняла их. Сказана она была с нескрываемым кокетством – именно с тем кокетством, которое, сознавая, что есть кокетство, от этого становится еще «матерее», но одновременно в нем появляется и некая невинность. И Леся вдруг осознала, что ни с кем ранее она не позволяла себе быть настолько женственной, как с ним. В этот миг. Словно в последний раз.

- Ха! а ты действительно ничего, но как тебе будет сложно выпутаться: уж больно тяжек груз!

- Это у кого?! Давай, хватит полунамеками!

- Хорошо, кто ты есть? Ответь мне!

- Ну, то, что ты видишь.

- Ты есть тварь!

- Ой, слова, слова! Сам их выдумываешь…Что замолчал – обоснуй - почем знаешь!?

Он приблизил свое лицо к ней движением полным угрозы. Девушка в ответ лишь поморщилась.

Тут он понял, что сегодня ему с ней не совладать, и нужно лучше взять паузу.

« Посмотрим, что запоешь завтра: поголодаешь,…сходишь пару раз под себя…это немного собьет с тебя спесь», - подумал.

- Что ж, до свиданья, - сказал. - Ты ж, надеюсь, останешься!?

 

5

 

Она всю ночь напряженно размышляла, стараясь как можно полнее воспользоваться подаренными богом минутами. Она чувствовала себя новой Шахерезадой, которой предстояло, не теряя инициативы, каждый «вечер» выдумывать новое, чтобы выжить.

Спустя пару часов Олеся поняла - что является ее главным соперником.

«Это не он, ведь на самом деле там, в глубине души, он не так уж плох: симпатичен, умен, и даже где-то благороден…бедненький», - думалось ей.

« Это все… программа!» - ужасная чуждая внешняя властная сила, овладевшая им, сужающая сознание, порабощающая.

«Как же так получилось, чем она тебя взяла?» - вопрошала девушка тишину.

Вскоре пришел ответ: она увидела, что все люди на земле чем-то заморочены. В каждом сидит программа и не одна - один озабочен деньгами, другой властью, третий наркотиками, сексом, детьми, старостью, молодостью - чем только нет! Эта зависимость от внешнего - и есть первейшее зло. Она и в себе ясно увидела кучу программ, (действительно - программ!), делающих жизнь механической и шаблонной.

Олеся никогда не была склонна к философии, не витала в облаках, всегда считала себя практичной и трезвой. А вот теперь пришлось… Да и разве это «философия»!? Философия - это когда дома, с друзьями, за бутылкой вина… праздно, а не когда нужно срочно искать выход.

«Ах! - вот именно за это ты и наказываешь людей: за порабощенность…. И еще за страх. Только кто тебе дал право?.. Ведь сам такой же! Еще хуже!»…

Олеся еще не понимала, что ей нужно делать, но зато ясно увидела - что ей надо НЕ ДЕЛАТЬ.

 

Он тоже долго не мог сомкнуть глаз…

…Что-то не получалось. Не было КОНТАКТА - этой животрепещущей нити, навеки связывающей двоих в последней любовной агонии. Ему менее всего хотелось просто подойти и «кончить». Ему хотелось принести свой ДАР. Дар смерти. Ведь что несет миру женщина - она дарует рожденье; мужская же истинная роль - даровать смерть заслужившим ее, считал он.

«Все стало с ног на голову в нашей пугливой бабьей цивилизации. Именно бабьей - т.к. «победили» бабьи ценности – оглянитесь вокруг!: мелочность, корыстолюбие, трусость и прочее… все вытекает из слепой фундаментальной женской мечты ПОСТРОИТЬ РАЙ НА ЗЕМЛЕ; то есть, на самом деле, - Вавилонскую башню. Но это невозможно, и дар женщины оборачивается проклятьем. И тут приходит смерть-освободительница, которая только кажется злом для незрелых умов, но есть - благо. Она как пробный камень, выявляющая истинную ценность жизни. Без которой и нет ее самой, а есть лишь унылая скорбная суета…», - приблизительно в этом направлении текли его мысли той ночью. И когда утром, вооружившись подобными настроениями, он снова вошел в мрачную комнату - в глазах девушки он вдруг не увидел никакой оппозиции. Вообще. Они были ясны, широко раскрыты, и «впитывали», просто впитывали…. А потом неожиданно:

- Слушай, давай поговорим: куда спешить? – время терпит – ты ж должен знать, кого…убиваешь, - с трудом решилась она произнести это слово. – Скажи, не, все понятно, но все же – за что ты на нас, женщин, так ополчился?

Он многозначительно хмыкнул.

- Но не все ж одинаковы, - продолжила Леся. – В том-то и дело, это легче всего сказать, что все бабы – суки. Ты упрощаешь жизнь, а значит, извини, конечно – дурак!

И снова она его озадачила: все эти дерзкие слова были сказаны спокойно и …дружелюбно, что странно. С отчаянной дерзостью пред лицом смерти он уже встречался, но с дружелюбием?!

Он задумался, и в эту паузу Леся осознала, что каждую секунду ей надо быть оригинальной – пристально изучая его мысли, а у людей они вполне ясно видны, особенно когда отступать не куда, и когда избитая фраза «чужая душа – потемки» превращается в « ничего нельзя скрыть»; и тогда остается просто не закрывать глаза, и, видя, мгновенно реагировать.

Мир вокруг нее изменился: он стал тем, чем является в действительности – настоящим: только силы существуют в нем, а внешние формы – не более чем декорации.

В ясной пустоте она чувствовала, что сила напротив дала слабину – потеряла прежнюю цельность.… И нужно давить дальше.

- Ну, серьезно, расскажи, шо там было: я хороший слушатель. И, потом… мне тоже хочется знать – кто меня… лишает жизни. А если – никчема… Фу, аж противно будет!

- Понимаешь, я ж тоже, как и ты, необыкновенная: у меня тоже была непростая жизнь – поспешишь, и не узнаешь. И черта с два, когда найдешь такую!

- Хм, - он ухмыльнулся, - не плохо: ты действительно – выдающаяся особа… Я – что?.. Расскажи ты лучше о себе.

Она задумалась.

- Знаешь, рассказывать нечего: мне казалось, что жизнь только начинается.

- Мда, печально…

- Так что расскажи-ка мне, как ты до этого всего докатился.

- Ты не понимаешь: у каждого своя роль на Земле: «Не всякий любит здороваться с мясником, но всякий любит бифштекс».

- Это что – цитата из фильма? Из боевика?

В ответ он прищурился, его взгляд стал колючим.

« Так, полегче, дорогая, - сказала себе Леся». Она улыбнулась.

- А можно я попробую угадать, если не хочешь рассказывать? Итак, первое: у тебя была суровая властная мать… А?

- Хм, продолжай.

Девушка улыбнулась еще шире, поняв, что она на верном пути.

- И не то, что она была плохой матерью – просто она пыталась воспитать “идеального мужчину”, со всеми вытекающими последствиями для нежной детской психики…

- А еще видно, что ты был женат: женщины оставляют свои следы; но она ни тебе, ни в тебя не верила, и не позволяла быть собой. Вот ты и озлобился на весь женский род. А зря – тебе просто не везло…

Пока она говорила эти слова, его взгляд менялся, и вот он уже смотрел на нее с какой-то… надеждой даже. Она умолкла, пристально вглядываясь в его глаза. И когда их души готовы были “соприкоснуться”, он, словно одернулся усилием воли – это программа снова включилась в нем.

« Нет, это какое-то наваждение. Так толку не будет! Мы, что два барана на узкой тропинке: упремся оба… Нам нужен третий. Для контраста…»

Он взял телефон, набрал номер:

- Але, - мягким спокойным голосом произнес в трубку. - Приезжай.

 

Он вышел, и через каких-то полчаса вернулся с…девушкой! Это была…Снежка! Но как она изменилась!: вся в коже, вся “gothic style” – и что-то хищное птичье искажало черты ее юного лица. Да, он ее, помните, увез, но совсем не собирался «кончать» - это было бы нарушением всех принципов той же конспирации, - а он был педантом. Да и не «заслуживала» она тогда смерти.

Девушка весело «ввалилась» в комнату. При виде Леси глаза ее плотоядно прищурились:

- Убьем, сучку! - воскликнула она.

Странно развивались у них отношения. Они «встречались» некоторое время, больше по инициативе Снежки. У нее была жуткая безудержная фантазия и ненасытная страстность. Ее любимый фильм был - “The natural born killers” Оливера Стоуна, и это многое объясняет в характере Снежки… Если хорошенько поразмыслить…Она сама его вскоре «вычислила» и сама предложила ужасный союз.

В нем Снежку сразу привлекла его… какое-то странное таинственное очарование. И это уже было интересно, не то что с ровесниками или “просто дядями”… Ибо ей было скучно. Скука – это бич мажоров (а Снежка была из «них» несомненно – папаня ее был бо-ольшой начальник): когда в жизни все легко и даром, люди бегут в развлечения...

Но и развлечения приедаются, хоть они становятся все изощренней. Если б родители “пригрузили” ее каким-нибудь делом… Но они считали: «пусть у дочки будет то, чего у нас не было». Особенно папочка. Он в ней души не чаял, но роль домашней паиньки для нее стала слишком тесна… особенно когда родители слепо отказываются принимать ее такой, какая она есть...

Или могла бы быть... В этом она находила смысл жизни – контрастировать назло примитивным представлениям о себе. Тайно. Когда все светлое в душе постоянно опошляется сюсюканьем, человека может начать привлекать тьма. Как способ самовыражения… Так и поехало: ранний секс, наркотики…а «предки» ни о чем не догадываются, не хотят, – ну, я вам устрою! И тут появился он… Как-то она у него дома нашла стилет; играючи приставила острую сталь к его груди…он подался вперед, на лезвие, его глаза сверкнули…и она вдруг “все” поняла, прочитала во взгляде. Сладкий запретный ужас охватил ее – «вот это тема»!

Вот, дорогуши мои, такие люди преспокойно ходят среди нас, и их гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд. Просто, многие из них всего лишь боится выявить свои темные наклонности. Но, если бы их не было, как смог тогда появиться фашизм с коммунизмом; лагеря и газовые камеры? И в наши «мирные» времена это зло видно в зависти, нетерпимости… и постоянных духовных убийствах, которые происходят повсюду: в семье, на работе, кругом!

 

…- Убьем сучку!..

- Ну, вы и гоните! - тихо сказала в ответ Олеся. - Всё, начинайте! Не хочу вас более видеть!..

- Фу, идиоты! – процедила сквозь зубы.

Была игра, она, казалось, даже вела, но сейчас ей стало противно и гадко – к черту!

Она попыталась отвернуться, слезы потекли по ее лицу - горькие слезы жалости не к себе даже, а ко всему этому гребаному миру.

« С кем я живу! - сокрушалась в удивлении она. – С кем я делю жизнь. … И нафиг это тогда надо!»

- Ах, ты тварь! - Снежка подскочила к Леське, ловко достала из сумочки узкий стилет, «писанула» бедной девушке живот. Затем попыталась лицо…

Не смогла: он поймал ее за руку, отобрал нож, и, после секундного раздумья, всадил его в грудь…Снежки!

Да: вот перед ним были два человека, две души. Они представали пред ним во всей своей красе. В полный рост, так сказать. И в этот миг он понял, что нужно решать: нужно принять срочно чью-то сторону. И он выбрал…

- Что ж, Снежка – тебе пора! – произнес он.

Снежка обернулась, ее глаза широко в недоумении, раскрылись… Дрожь объяла ее…

Она умерла на его руках. Не сразу—она страстно, со всем пылом юности, боролась со смертью. Он ее нежно гладил, прижимая к себе; а глаза умирающей неотрывно, полные угасающей вместе с силами жизни надежды, все глядели в его … Хищные черты лица Снежки постепенно разглаживались, как будь-то зло в душе умирает быстрее погребенного под его тяжестью добра. И вот вдруг она мягко улыбнулась, вздохнув, словно от облегчения. В этот миг она напоминала ангела. Ангела в крови…

Вибрации агонии пронизали, казалось, собой всю комнату, весь мир! Они увлекали за собой в бесконечность, наполняли душу священным трепетом, тотальным покоем… … …и новой жаждой жизни!

Спустя пару минут, как все кончилось, Леся сказала:

- Я поняла, что ты мне пытался объяснить…Это—настоящая тема… Но так делать можно только, если ты себя, несчастный, отделил от людей, заточил в скорлупу... А ведь всё - одно. Неужели ты не понимаешь, что мы все - ЕДИНЫ!.. Что ж у тебя там приключилось, что не срослось, как ты стал таким?.. Почему тебе наша боль не больна, а приятна… я в шоке, короче! – она покачала головой.

Некоторое время он пристально разглядывал ее; затем улыбнулся, кивнул, поднял на руки тело убитой и вышел из комнаты. Вернулся примерно через час. Он переоделся почему-то в несколько мешковатый костюм серого цвета. В его руке блестело длинное стальное лезвие.

- Что ж, - он подошел к Лесе. - Хочу тебе преподать один урок. Последний…Он тебе поможет - ведь главное в жизни это миг смерти. Он задумался на минуту. На его губах блуждала улыбка…

- …Ты знаешь, они не гневаются на меня, я чувствую, – он неопределенно махнул рукой в сторону потолка. - Они просто стоят по ту сторону, и тихо ждут...

Он резанул одну из веревок, сел на колени, погрузил лезвие себе в живот. Хлынула темная кровь.

- Она… ласкова, - прошептал.

И рухнул навзничь.

Леся, пользуясь тем, что одна из ее рук стала свободной, вскоре распутала себя, осмотрела рану, - к счастью это была просто царапина, подобрала один из телефонов, вышла на улицу, глянула адрес, набрала 02:

- Приезжайте ( назвала улицу и номер дома). Произошла…трагедия.

Выбросила мобилку в ближайший мусорник, остановилась задумчиво. Ее не оставляло ощущение какой-то… театральности всего случившегося… Она покачала головой, наконец:

- Вот же люди, бывает, гонят!.. Но сколько пафоса! ... Прикол! – сказала и пошла.

Навстречу новой СЧАСТЛИВОЙ жизни. Вопреки всему и всем.

Она так решила.

 

P.S.

 

В сводке криминальных новостей писали, что по такому то адресу (именно по тому адресу) был найден труп молодой девушки с проникающим ранением груди. Несовместимым с жизнью.

- Странно, - прошептала Леська, откинувшись на спинку кресла…

 

***

 

Несколько месяцев спустя в конце рабочего дня Леся вышла из офиса и, постукивая каблучками, направилась вверх по Червоноармiйськой. У обочины невдалеке стоял черный “Форд-Мустанг”. В окне виднелась рука водителя, тонкими длинными пальцами держащая дорогую сигару. Как только показалась девушка, тонированное стекло поднялось, и машина медленно тронулась…

 

Продолжение следует, друзья!

 

11. 04. 08.