Опаленная солнцем, или Нет в жизни счастья

 

Лежу я давеча на пляжу и как говорится во все стороны гляжу. Гляжу, никто не смотрит, что я лежу. Сначала расстроилась, а потом пригляделась и вдруг поняла, как смехотворно выглядят все мои претензии. Чего думаю я ворчу как бабка на печи.

Нет, вы только посмотрите на эти обрюзгшие, словно ватные, волосатые тельца. Сутуло–недоразвитые, брюхатые как будто они на сносях уже. Мамочки мои, словно я живу на планете монстров и мутантов? Я надеюсь, вы уже поняли, о ком я говорю?

Разве ж это мужчины? Разве ж это сильный пол?

Погрустила немного, а после стала мечтать и совсем не заметила, как забылась сладким сном. Снилось мне синее море, теплый песок, пальмы и много, вы слышите, много их - загорелых, высоких и стройных. Все блондины с длинными вьющимися волосами, спадающие на широкие плечи. Пышные ягодицы. Бицепсы. Трицепсы. Они окружили меня, загородив солнце и подняв на свои сильные руки, понесли…понесли…

Одним словом очнулась я в больнице. Вся обгоревшая. Плачу не могу. Рыдаю от боли и обиды. В зеркало не могу на себя взглянуть. Страшная. Вся красота сошла на нет.

И за что мне эти наказания?

Подругу попросила тайком меня домой на машине перевезти. Ночью, чтоб не дай бог, кто-нибудь увидел. Вот лежу сейчас на боку и пишу эти строки, а сама рыдаю и рыдаю. От несправедливости, от безысходности. Ведь нет в жизни моей счастья.

 

июнь 2007

 

Голод не тетка, или Смерть на пороге

 

Валяюсь уже целый месяц дома, из-за событий о которых писала раньше.

Надоели мне салатики, которые мне приносит моя подружка, все эти заливные, оливье, под шубой и прочие синонимы застолья.

Решила я, что не гоже мне женщине с большой буквы пополнять ряды женщин, которые готовить не умеют.

Встала и счастливая оттого, что есть все же у меня сила воли, постояла несколько секунд с идиотским, но умным выражением красивого лица и медленно села, словно сдувающийся шарик.

Тупик оказался передо мной. Нет у меня ни книги поваренной, ни кастрюлек со сковородками, лишь только инструменты для черпания и ковыряния.

Сидела я ошарашенная правдой-маткой и уже слеза была готова скатиться по моей щеке, как вдруг осенило меня. Осенило и я, не успев записать то, что меня осенило, забыла все напрочь. Короче разрыдалась в пух и в прах от беспомощности.

В полумраке комнаты, слезы мои блестели в свете уличных фонарей. Я машинально нащупала пульт, включила телек и сидела так, ни жива, ни мертва. Мои влажные щеки переливались всеми цветами радуги, отражая лица телезвезд.

Едва различая отдаленные голоса, я стала проваливаться в темноту и вскоре закружилась в диком вальсе, танцуя с продуктами питания. Рядом вертелись черные серьезные сковородки и веселые кастрюльки, плоские подносы и пухлые утятницы. Работа кипела, масло шипело, духовка пылала жаром, и миксер болтал с яйцами и мукой о том, о сем. И в конце этого шумного представления, пахнущего ванилью и яблоками, предо мной появился пирог. Он подошел ко мне и представился, - Смерть на пороге.

Благо у подруги моей есть ключи от моей квартиры и созваниваемся мы с ней каждые два часа. Почуяла она неладное, благостная спасительница моя. Ворвалась она, словно ангел ко мне домой и вызвала неотложку.

Уже на грани была я, понимаете, у самого порога. Врачиха сказала, что еще чуть-чуть и все. Померла бы я от истощения. Чудо, что цела я осталась.

Вот пишу вам с больничной койки и, не переставая, ем, ем, ем.

 

июль 2007

 

«ТОШНОТА ДУШЕВНАЯ, ИЛИ ОГНЕННЫЙ САНИТАР»

 

Что-то со мной случилось. Что-то со мной произошло. Перевернулось у меня внутри неизвестная мне и науке вещь. Нет не материальное, а какое-то не понятное мне самой бестелесное вещество. Может это оттого, что провела я много дней и ночей среди больных людей, страдающих от немыслимых болезней.

Накачанная огромным количеством лекарств, я словно в тумане видела перед собой какие-то незнакомые мне лица. Они гоготали и смеялись надо мной, когда я беспомощная лежала на скрипучей кровати. Шептали мне на ухо пошлые слова и касались меня своими липкими пальцами.

Как-то ночью ко мне подобрался жутко красивый санитар и стал целовать меня, распространяя по моему телу огненные поцелуи, но его спугнула медсестра, будь она трижды проклята. Больше тот санитар так и не появился, хотя я ждала его каждую ночь.

Я почти совсем ничего не ела и поэтому похудела. Совсем как тростиночка стала. Беспомощная такая тростиночка. Хрупкая, беззащитная женщина с красивыми, тоненькими ножками. Ручки белые, белые. И глазища как голубые озера.

Дни тянулись медленно. Одинокое мое сердце отстукивало секунды моего одиночества. И хоть в палате я лежала не одна, я чувствовала как оно, то есть одиночество, подкрадывается и садится ко мне на кровать и смотрит на меня, смотрит.

Потом оказалось, что мне не то лекарство вкалывали, и у меня от него помутнение было, но я точно помню того санитара и его горячие поцелуи.

Вернувшись после лечения домой я поняла, ясно так осознала, что вернулась я не вся. Частица моей ранимой души осталась там, на скрипучей кровати.

А вот глубоко где-то у меня внутри стало что-то переворачиваться и от этих переворачиваний тошно мне. И все не выходит у меня из головы этот санитар, черт бы его побрал.

 

август 2007