Что хочет автор. Литературные конкурсы

Кто и когда догадался воткнуть среди лесостепи небольшой городок не знал никто.Впрочем, именно, неприметность и серость городка и спасала его ибестолковых усобиц скупых русских кгязей, и от лихих монгольских набегов, и от грозного штурма наполеоновской пехоты,

А, самым достоверным слухам, в годы второй великой войны германские летчики просто не нашли этот прекрасный, затерявшийся среди пышных деревянных тополей городок.

Таких городов в стране море.

Так сеье - город и город. Неизбежная река рядом с городским кварталами, умирающих сталинок и хрущевок.

Спальные районы.

Неисторический и тусклый «центр».

Рынок, стадион, больница областная, больница городская.

Пара паршивых кинотеатров, протопленных семечками и свекольным перегаром.

Несколько десяткой школ и детских садов. Магазины.

Целых четыре отделения милиции.

А в придачу к суете - трамвайно - троллейбусный парк, автоколонна, и полмиллиона человеческих душ на балансе горисполкома. Тех самых душ, что искренне любили свой незаметный иблагоустроенный город.

Люди для ентого города были специально выведены в окрестных деревнях, которые и составили сам город.

Еще немного приехало из соседних городов и городищек.

Остальные расплодились уже в самом городе.И вот чудо - нНе смотря на ранний возраст город уже вывел особую породу – людей специально для себя – алчных, жадных и умных.

И к большому несчастью они не были лучше или хуже остальных граждан великой исчезающей страны – они просто были в точь такие же как и все остальные..

Людей из города не обуревали страсти, они не делились ни на закоренелых консерваторов, ни на устойчивых либералов. Не было среди них и революционеров с огнем в душе и наганом в правом кармане. Жители города были одной монолитной, цельной массой – упругой, серой и по своему безразличной ко всему чужому и не прибыльному.

Станислав Сергеевич Артюхов, тот самый, бывший, первый секретарь обкома заговорчески говорил о своем городе: «Не первый по размеру населения, но не последний по значению».

И если вы общались с Артюховым, то знаете, что после этой фразы он улыбался и слегка похлопывал собеседника по руке.

Местные, черноземные поэты писали о своем городе, картавя висельника Есенина: «Богаты мы сталью и лесом/ Поля беленеют от льна/ Скотина пасется на пастбище/ И много мы садим репы, свеклы и зерна.»

Стандартное школьное сочинение школьника нашего города выглядело бы так: «Я очень люблю свой город. Наш город называют столицей Центральной России. Наш город очень красивый. В нем много школ, заводов, деревьев. По улицам ездят троллейбусы, автобусы, трамваи. В нашем городе много машин. Моя мама работает продавщицей в магазине, а папа работает на самом большом в городе заводе. Когда я вырасту, я тоже хочу работать на заводе, на котором работает мой папа».

За такие сочинения о чудесном городе в школе могли поставить крепкую четверку.

Четверку.

Хотя, жизнь в городах подобных данному, напоминает ритм коматозного больного. И присутствие остаточного дыхания можно было бы проследить.

Но не на косых улицах города

И не в его угрюмо - спальных районах.

И не в скорчившемся от собственного безразличия «центре».

И аже не на отчаянной городской свалке.

Сугубая функциональность города, чем-то похожая на действие протезов и различных передающих жизненные функции аппаратов, цвела.

ункция стояла во главе угла при его образовании и поглотила всю его титаническую, внешнеююжизнь.

Жизнь всех городов видна по скорости заселения центральных, да и окраинных кладбищ.

Париж, французский, так тот вообще задыхался от скопления кладбищ. Заполненые костями, косточками и костяками участки огроженной земли и вовсе могли уничтожить Париж. Цивилизация как, как видно, развивалась.

Развивалась она и в нашем городишке, хотя так и не офищировалась. Мы же вам не французы какие – то. Мы их разбили.

Правда разбили. Году эдак в тыша восемьсот ....

Впрчем меня тогда и на свете не было. Да и вас не было. И города не было.

Ничего тогда и не было.

Однако кладбища с того времени взяли да и сохранились. Наши, конечно, а не Парижские.

Безвестные бойцы труда и интеллекта, разного ранга и прижизненного денежного содержания занимают стройные ряды, проспекты и кварталы памятников.

Памятников гранитных, «настоящего цамента».

Памятников из быстро сваренной стали. Лучшей в мире, между прочим.

И памятников из лакированного дерева, с гарантией на три года устойчивого торчания на морозе, ветре и снеге.

От такой заботы о ближних глупому незнакомцу могло казаться, что население нашего города просто эмигрирует в потусторонний мир.

А ведь возможно, так оно и было. Да вот только хоронили на пригородных погостах, тех, кто и не жил ни когда.

Хотя дышал и числился исправно в домовых книгах, был прописан, зарегистрирован, учтен и исчислен.А некоторые даже платили налоги, хотя я думаю и не со всех заработков.

А за все за это полная смерть и бесплатное захоронение на нашем кладбище для всех глупых незнакомцев.

Милости просим в Липецк

Глава Вторая. Оно

Артюхов проснулся. Голодный и злой.

Надоевший и торжественный «Союз нерушимый республик свободных...» будил в эти туманные годы и простых тружеников и даже очень ответственных работников.

Партии и правительства.

Впрочем, какое у нас правительство.

Артюхов предпочитал не валяться в кровати, рассматривая солнечных зайчиков и плющевых мишек на потолке своей обкомовской квартиры. Не выжидать томного голоса жены:

- Стасик, уже пора

«пидорасик», - огразнулся про себя Артюхов, -« во имя деревенская маьб изобрела. Смерть, а не имя. Пидорасик. Лучше бы карасем назвала. Срань колхозная»…

- Стасик, - хлопотливо окнула снова жена.

«А. А, а. И ты стерва сраная, - снова отчитался Артюхов, - говно в обшем».

- Ну, Стасик, - проскрепела сорокалетняя мымра в зеленых бюгудях.

- Ладно, встаю, - выдохнул остатки свинцового сна Артюхов, встаю.

«И что бы ты старуха издохла», - опечалися секретарь спустив наконец-то ноги с кровати.

Конечно, в его характере было движение, скрытая годами опыта энергия. Она толкала его на резкий подъем утром и на рассчитанные шаги раннего моциона.

Здоровье и стабильность – вот его кредо среди этих бздящих развалин. Терпеть Артюхов не мог пьянства и лени, раскачивания и отсутствия воли к действию. Всего того, что в полной мере присутствовало у жителей города. Города, который... Который он по своему искренне любил.

Артюхов ткнул жену в бок.

«сама же разбудила. Рожа», - он бодро, но нехотя поднялся с кровати и пошел в ванну.

Умываться и бриться.

Этот обыденный для миллионов тружеников мира ритуал был для него особенным. Уже от бритвенного станка начиналась дипломатия. Бриться тщательно, но не до синевы. С синевой бреются только перед большим начальством, а Артюхов и сам большое начальство.

Одеколон, конечно, не самый дешевый, но импортный, но и не самый дорогой. Безусловно, поправить пробор перед зеркалом.

И всего-то дел на пяток минут. Это сложно не переборщить, но и держать себя в форме, в постоянной готовности к движению и действию.

Ум, способности и тем более таланты здесь ни причем. Главное – это умение подстроиться под темп и ритм системы.

Многие, многие подававшие надежды сломались именно на этом – они слишком быстро заявили о себе и слишком быстро сгорели. Им не хватило элементарного умения ждать. Умения мудро смотреть на все бури и штили. Терпения перенести временные изменения, спады.

И даже падения карьеры.

Такие ярко загорались, но еще быстрее тухли, испепелив окружавший их кислород и задохнувшись сами.

Что ж. Артюхов был не из таких. Он умел ждать. Умел надеяться. И умел не обмануться в своих надеждах.

Это было то исконнее, крестьянское, воспринятое долгими поколениями боровшимися за жизнь на скупом и кровавом русском черноземе.

Под журчание воды, в едкие минуты блаженного одиночества и душевного спокойствия Артюхову зачем – то, вспоминалось самое больное и страшное в его плоской анкетной жизни.

«В соседней области, похожей на свою, современную начал Артюхов карьеру. Сразу послу института перешел на комсомольскую работу. Заметили его. Уже через четыре года стал он секретарем областного обкома комсомола. Молодые кадры тогда смело двигали на руководящие должности. Старые кончились сами – от инсультов, инфарктов, язв. От надрыва рожденного в годы великих репрессий вечного Хозяина.

Скоро и Артюхова двинули. Дали возможность руководить всем сельским хозяйством области. Вот если бы справился, то…

Но на русском селе, молодой тогда, Артюхов едва не сломал шею.

Мрак. Восемь сельских районов Во главе комсомольцы – недоучки. Чуть глупее его самого. Чуть опытнее. Чуть проше и подлее.

Пятьдесят четыре колхоза и совхоза, которыми руководят крепкие и не полностью спившееся мужики. И соль и горь земли.

И на все пятьсот машин, две сотни тракторов и сотня комбайнов.

Ими управляли механизаторы. И те, что пришли с войны, и те, что вернулись после армии, плюнув на городские приманки. Мизер. Для области, чуть меньше Венгрии или Польши ничто.

А остальных можно было и не считать. Все, не было больше деревни.

Деревня осталась вся на полях. Московских, воронежских, курских, варшавских и берлинских.

Деревня полегла под тяжким градом немецких пулеметов. Вот и отпел ее грохот бога войны – артиллерия. А, в последние мгновения над собой, ангелов видели деревенские мужики – то шли куда-то журавлиным строем краснозвездные самолеты.

А Артюхов три года просидел на сельском хозяйстве – третьим секретарем по селу. Вот так».

Первый секретарь выдохнул – порезаться, еще не хватало. Подумают, что пью или, что нервы уже ни к черту. Если так решат, то всякое возможно. Под ним Сидело много самодовольных карьеристов, которым мешал крепкий первый секретарь зажавший в своем кулаке область.

Артюхов, покрутил в руке станок. Стряхнул лишнюю пену в раковину.

Да. На его месте нельзя давать слабину. Нельзя показать всем, что ты немного шатаешься. Не дай бог выглядеть утомленным жизнью и работой. На таком высоком посту он должен высоко нести свою голову. Как он нес бы ленинское партийное знамя. Только быстрое продвижение вперед приветствовалось партией. Ценилось не выполнение плана, а оптимизм по поводу его выполнения. Если ты энергичен и смог подтасовать план, то считай себя неуязвимым - бумажное задание партии ты и выполнил на бумаге. Страшно становилось тогда, когда возникали сомнения. И тем более расхождения с линией.

Прямой линией партии.

Вода мерно бежала умеренной струйкой, поднимая проклятые воспоминая.

За что? Почему?

«К концу третьего года стало совсем плохо. Неурожай, топливо не подвели вовремя. Дожди шли по всей области. Собранное зерно горело на токах.

Сахарная свекла сгнила и мерзла в полевых буртах, пока ее снег не замел.

Кукурузу, новомодную кукурузу ту вообще убрать не успели. Пришлось ее родную пригибать тракторами.

Вот весь план и рухнул.

Все.

Не досчитались тогда, в совокупности, двадцати трех процентов от плана. В тот год в Союзе вообще был не урожай. Зерна не хватило. Пекли хлеб из кукурузы. Люди зверели в ночных очередях.

А златоглавая Москва приказала: найти виновных.

И наказать.

Наказать».

На зимнем заседании обкома Артюхова тогда не только хорошо покритиковали. Но и предложили – или строгий выговор с занесением…

Или билет до Москвы. Учиться в партшколе. Так рухнула комсомольская карьера Артюхова. И не стал он упорствовать – поехал в Москву.

Учиться, учиться и учиться».

Артюхов, дернул шеей и стал разбирать станок. Осторожно вынул лезвие. Промыл под струей воды. Ласковая тепловатая вода уносила в горловину раковины клочья пены и кусочки волос. Она неуклонно и неотвратимо скатывалась по фаянсу. Фу.

Вода показывала, как все проходит. А вечность вытекавшей из каждого крана воды толкала первого секретаря дальше и дальше.

«Уже в Москве, надеясь в душных снах лишь на место профорга. Хотя бы на заводе или на фабрике. Артюхов, случайно столкнулся в партшколе с невзрачным человечком.

Хорошем, неброском костюме.

Ниже среднего роста. С грустными и неподвижными глазами.

С приятным. Но незаметным лицом.

Таких незаметных людей в каждом советском учреждении знали и боялись.

А Артюхову тогда было уже все безразлично. Желание проиграть ва-банк появилось у него впервые в жизни.

Неудачника прорвало и в пьяной, кухонной беседе Артюхов выложил незнакомцу все. Все что думал, о сельском хозяйстве, химизации, автоматизации и ненавистной кукурузе.

Прокричал о больном, о том что нет больше деревни.

Как нет и сельского хозяйства. Как бегут в города парни и девки.

Как гуртами собирают старух на фермы.

Как безруких алкашей с трясущимися руками записывают в комбайнеры.

Чувствуя, что такой открытый разговор раз в его жизни Артюхов кричал на весь этаж. Стучал кулаком в картонные стенки новенькой хрушевки.

Уже потом он испугался.

Но через неделю сняли Хрущева».

Артюхов, недовольно морщась, начал обрызгивать себя одеколоном. Жжение от одеколона приятно взбадривало, обновляло. Легкая боль настраивала на рабочий день на постоянное напряжение рабочих будней. Оставив флакон одеколона.

Артюхов потянулся за расческой и югославским лаком для укладки волос. Они, волосы, слава богу, у него еще были.

Все это скромно, но незаметно должно было отделить его особу от массы простых смертных. Тех, кто не имел ни возможности, ни времени, ни средств на все эти прихорашивания.

Хотя и надо быть с массой, но чуть выше массы. Быть как вождь народа – всегда на победной колеснице.

Парить над ними, но делать что-нибудь для них, чтобы они это ценили и лелеяли память. О нем.

«Хрущева сняли. Убрали его как сдавшую на долгой дистанции лошадь. Хрушев удалился в отставку злобно шипя. Никто его не слышал – шел передел власти, бывшей хрушевской власти.

Победители, вспомнили о нем. Не сразу конечно, но вспомнили. И отправили вторым секретарем в эту самую, тогда еще незнакомую ему область.

Ее хозяин был слишком близок к Хрущеву.

Говорили, еще с великой войны. Но вторым Артюхов не стал – еще до его приезда хозяин области свалился с инфарктом. А уже в санатории умер. Вот так умер. Просто. Освободив область для ее нового, сегодняшнего хозяина - Артюхова ».

Первый секретарь ткнул расческу в стаканчик.

Закрыл воду. Глубоко вздохнул и вышел из ванной.

Завершение одевания происходило после завтрака. Так он установил себе сам, еще с комсомольских времени. Так полностью исключалась возможность испачкать костюм. Сохранялась свежесть рубашки, не мялся галстук.

Видимая простота завтрака радовала Артюхова. Он редко бывал в такой, нелепой от его спортивных штанов и растянутой майки обстановки. Когда приветливо свистел чайник и не надо было соизмерять работу ножа и вилки.

Он любил церемонии и праздники, но смущался своего полного неумения вести себя достойно. Обстановки. Своих деревенских ухваток, простонародного говора. Который он всеми силами скрывал.

За утренним столом собиралась семья. Или то, что должно было служить ею для всех окружающих – сам первый, его жена и дочь. Конечно, если дочь не увозили раньше в школу.

Жена осторожно здоровалась, если была в хорошем настроении. Тихо подсовывала ему что-то приготовленное с вечера домработницей. Ставила чай.

Иногда Артюхова на столе встречали накрытые мисками тарелки с еле разогретыми полуфабрикатами.

Сегодня на кухне было все тихо и спокойно. Семейные проблемы и скандалы исчерпали себя еще на прошлой неделе. Сейчас на кухне царил хрупкий мир.

- Папа, а война будет, - испуганно спросила Артюхова страшненькая дочь.

- Кто сказал, - настороженно спросил Артюхов, а по себя ковырнул, - «Дура, заика криворожая».

- В школе, - что-то пропела доченька.

Артюхов надменно кивнул:

- Война, а с кем?

- С Америкой, - ответила дочь.

- С чего ты это вяза? – Артюхов взял ложку и стал резать ею болгарский консервированный голубец.

- А по радио сказали, - дочь качнула белыми бантами.

Артюхов протянул руку и щелчком выключил хороший импортный приемник.

«Японский, - плотоядно посетила его мыслишка, - хороший. По купонам брали. Хм.»

- Не будет, войны. Америка нас боится, - первый секретарь взял хлеб и опустил в тарелку, чтобы собрать остатки подливки.

- Сильно? – дочь выдержала тяжелый взгляд матери.

- Что сильно, - отупело вытаращил глаза первый секретарь.

- Боится, - проговорили дочь.

- Не заводи отца, - жена проворно отвесила дочери оплеуху, - жри.

- Ты мне, - посмотрел на жену Артюхов.

- Да нет, - жена кисло улыбнулась, - ты кушай.

- Хорошо, - чавкнул Артюхов и авторитетно отметил, - сильно. Очень.

Артюхов с удовольствием выудил из тарелки хлеб.

- Наш строй самый передовой в мире, - уверенно отметил первый секретарь, - сейчас даже в Африке строят социализм. Негры социализм строят. Вот Америка нас и боится.

- А вообще, - добавил Артюхов, - ешь быстрее и не мели чепухи.

Дочь – единственный ребенок Артюхова сидела смирно.

Смущенная с детства бесконечными скандалами и истериками. Она избегала родителей и всегда старалась б вырваться на улицу.

Секретарь, с некоторых пор, стремился следовать ее примеру и не задерживался дома.

- Папа, - произнесла дочь, - а к нам негры приезжали.

- Куда? - открыла рот жена Артюхова, и запихивая в него венгерскую грушу.

- В школу. В прошлом месяце, - дочь придвинула к себе чай, стараясь не пролить его на казенную скатерть.

- Как негры тебе, дочка? - Артюхов тоже взялся за чай.

- Противные они, - дочь скорчила гримасу и стала пить.

- Вонючие? – протянула жена, - да, солнышко?

- А ты откуда знаешь? – поинтересовался Артюхов.

- Заткнись, - чинно оборвала его жена.

«Сука, - Артюхов сплюнул чаинку, шумно выдохнул и стал вылазить из-за стола. Рабочий день начинался.

Заняв, этим утром, рабочее место, Артюхов прикинул планы на день: посевная закончилась. До уборочной еще уйма времени Заводы работают без ЧП Сегодня последний звонок в школах, детей скоро на все лето в лагеря рассуем. Хорошо все это.

Хорошо.

Да и день не обещал быть каким-то особенно сложным. Его область вообще была беспроблемной. Она, как правильно заметил один товарищ сверху, была никакой. В смысле обычной. В ней не было ни сверхважных стратегических производств. Ни культурного наследия прошлого и связанного с ним диссидентства интеллигенции.

Люди жили в большинстве смирные и обычные. Простые, но в меру работящие. И чего еще можно было желать руководству, как ни мерно тащащих свой плуг пары смирных гнедых.

Красная вертушка затрещала. И как всегда неожиданно.

- Да, слушаю. - Артюхов поднял тяжелую трубку и откинулся в кресле.

«Началось».

Знакомый баритон из Москвы пропел:

- Здравствуй Станислав Сергеевич! Поздравляю, многие хотели. Даже Питер. Но мы согласились, чтобы дали тебе. Поздравляю. От души. Поздравляю.

- Что мне дали? - Артюхов, оторопело прикинул себе на грудь очередной орден трудовой славы или даже трудового красного знамени.

Правда, до праздников еще далеко, но все же.

- Шутишь, да ты, что Станислав Сергеевич? Сам Феллини к тебе приедет. Жди.

- И кто?

- Феллини. Фе – лли - ни. Фе – л – ли – ниии.

- А, Феллини, - многолетняя тренировка на неожиданности позволила Артюхов не растеряться, - Феллини, конечно, будем встречать. Бор в порядок приведем. Пионеров на улицах расставим. В центральные магазины мясо привезем. Ну и обкомовские запасы пополним. Ажур обеспечим. Все как учили.

- Не только Бор, жратва здесь тоже не главное, - голос из Москвы перешел на насмешливые нотки, - подтяни, свою творческую интеллигенцию. Писателей разных. Писателей обязательно. У тебя же члены Союза есть?

- Да, - заверил Артюхов, - целых трое.

(Правда, один спился и его положили в психушку, где он выл на Луну, а в безлунные ночи облаивал лампочки. Москве об этом знать не следовало. Могли ведь назидательно сказать: «Не бережешь, ты Артюхов народных писателей». Какие там писатели. Так ведь, синяки и только).

- Вот их, писателей, журналистов. Да побольше. Сам Феллини в провинцию, в русскую провинцию едет Это тебе не шутка. Это же визит мирового, без приувеличения значения, - собеседник сделал короткую паузу, - это Феллини, а не какой-нибудь Луис Корвалан. Не чмо социалистическое. И не лапоть вроде нас с тобой. Человек ученый. Человек известный.

- Известный, - откликнулся Артюхов.

- Известный, - хамкнула Москва, - во всем мире. Известный. Конечно не как Ленин. Но…

В трубке слышался далекий вой и щелчки междугородней связи.

- Конечно, встретим как нужно, у нас сбоев как знаешь, не бывает, - Артюхов самодовольно усмехнулся, - гостеприимные мы.

В Москве снова наступила пауза, и голос насторожено произнес:

- А ты хоть знаешь кто этот Феллини?

- Как кто, - Артюхов на мгновение задумался, - второй секретарь Итальянской Компартии.

- Да, - в трубке понимающе рассмеялись, - а, ты когда последний раз за границей был.

Артюхов быстро сориентировался:

- Когда? В том году. В ГДР. Витрину социализма рассматривал.

- Понятно, дальше не пустили. Так?

- Так, - выдавил Артюхов, - посевная.

- Эх ты. Посевная. Вот, я в этом, в Италию ездил. И все об Италии изучил. Вдруг нам с ними воевать приодеться? Врага нужно знать. Феллини это кинорежиссер с мировым именем, звезда среди режиссеров. Приедет он конечно не один, а с кучей репортеров. Это визит большого уровня. К тому же Феллини глаза не зальешь по вашей обычной привычке. Он вам в душу смотреть будет. Если у вас душа эта самая есть.

-В душу, - растерялся Артюхов.

- Да в душу. Ну, это как в жопу, - пристально, - и в очередной раз Москва замолчала.

Артюхов тягостно сглотнул:

- Да, но визит такого уровня, для нас. Не слишком ли высоко?- казалось Артюхов еще больше растерялся, - а что до нашего незнания, то отправляли бы нас почаще в капстраны, мы бы всех этих Фелинов наизусть знали. Всех.

- А всех и не надо, - тошно съязвила Москва, - он один. Феллини.

Артюхов помедлил и молящее поинтересовался:

- А нельзя ли, как – нибудь это замять? - он многозначительно промолчал, чтобы товарищ из Москвы представил за эту паузу хороший отдых в области, богатую охоту, веселую комсомолку на закрытом обкомовском пляже, увесистую посылку в дорогу.

Может, какой гостинец и домой привезут. Отдельно, так сказать.

Лично.

Однако голос из Москвы не только не смягчился, но и звякнул металлом.

- Постановление ЦК уже вышло. Мудак, отказаться от такой чести... Сам знаешь нельзя, – многозначительное молчание как на очередном партийном экзамене, - Феллини тоже согласился. Уже согласился. Так что жди.

Артюхов молчал.

Не любил он таких подарков. Но по тону было видно, что это не ловушка.

просто так вышло. Как всегда.

Такая нестыковка хуже подставы. Еще хуже, чем когда орут на ЦК и выносят оргвыводы.

А это как раз тот случай, когда не знаешь где и как стелить соломку, чтобы не убиться.

Бывало, что прощали более серьезные проколы. Но. Но именно такие нестандартные не описанные в инструкциях приводили к тому, что летели головы, а растерявшиеся руководители заканчивали свой трудовой путь на больничных койках или на привилегированных участках городских кладбищь.

Да всякое бывало...

- А что не боги горшки обжигают. Берись и делай Просто и демократично, - уже оптимистично, с уважением к тревоге Артюхова, раздалось из Москвы, - но если что не так сам знаешь. Феллини это тебе не товарищ из Болгарии из Польши. Звезда! Знаменитость! Гений!

Артюхов подавленно промолчал.

- Жди, - из трубки сквозило неувядаемым партийным оптимизмом, - встречай и радуйтесь. Пока.

- До свидания.

Артюхов положил, ставшую за три минуты разговора влажной и противно скользкой от пота красную трубку.

Злость и негодование взбеленили его разум и с присущей всем, облеченным властью и доверим народа, партийцам. Преданные служители партии чувствовали себя хозяевами жизни, они и только они могли определять развитие партии, страны, мира. Любые неувязки бесили партийных миродержвцев.

«Вот оно как. Феллини. Значит Феллини. Как козла взяли. Суки. Я что им должен еще и кино смотреть? Хват и того, что в институте иностранный учил. Да учил. Хотя и с трудом. А какой учил –то? Немецкий? Не помню. Французский? Да? Не. Не то. Может.. А ладно хрен с ним. С языком. Он от этого Феллини не помощник. Фу».

Артюхов нетерпеливо ударил ладонью по вызову селектора:

- Соберите заседание исполкома.

- Когда, Станислав Сергеевич, пропел голос секретарши.

«Сука крещенная, хмыкнул Артюхов, - а еще врет, что не воруеит»

- Немедленно, сейчас же,– отрезал Артюхов и отключил селектор.

«Сука. Феллини. Срань.»

Был он зол и на себя и на всех и за испорченный день и за сложный и неожиданный визит. Кололо его и то, что звонок из Москвы пришелся утром – проверяли?

На месте ли в такой ранний час Артюхов. И какие санкции были бы а если он опоздал.

От этой мысли испарина обволокла его лопатки под хорошей болгарской рубашкой. Такой звонок не может быть один, ему следовало ждать и иных проявлений недоброжелательства Москвы. Это может и временное, наносное.

А может и по какому-либо доносу или сигналу.

Сигналу?

«Сука. Она?»

Может и у нас завелся засланный казачок, информировавший центр о происходящем.

«Вот и сука».

Если это и так, то где, где он? И где товарищ Артюхов прокололся.

«Феллини. Сука.»

Артюхов легко поднялся из-за стола и подошел к окну. ЧП были не в его вкусе. Он, как и город, любил медленный и размеренный ритм тягучей жизни, когда все можно предугадать и предвидеть.

А здесь этот итальянец. Феллини. Не коммунист. Таких они видели только по телевизору, да и то в специально отведенное время, когда безобразно толстый усатый мужик оплевывал капитализм в специальной воскресной передаче.

«Сука, - горько обожгло Артюхова, - сука.»

Артюхов просто не хотел видеть Феллини. И не из каких-то предубеждений.

а просто так, как не хотел бы увидеть в городе диковинного зубра, пусть и в крепкой клетке.

Этот Феллини вызывал в нем генетическое желание наточить надежные вилы и ждать гада. Именно так древние крестьяне готовились к приходу гостей – и хороших и не очень. Страх и недоумение, в противовес благожелательности рождались в нем быстрее, чем интерес и стремление к познанию нового.

«Ууу. Феллини».

Первый секретарь нервно потер шею:

«Дела, умеют пришпорить из Москвы Чтобы окраины не остывали. Мало выходит мы им мяса и мороженного шлем. Да задача».

Артюхов удовлетворенно осмотрел чистую, утром мытую поливальными машинами площадь. Несусветный памятник Ленина в центре. Не хуже чем у других памятник. Скульптор московский делал.

Голубые канадские ели удивительно прижившиеся в центрально черноземном климате. Раньше Москвы, между прочим.

Секретарь вздохнул.

«Феллини .Лучше бы нам еще елок вырастить дали, или кусты какие, чем этого Феллини» - горестно подумал он, примечая как к обкому подкатывают «Волги» срочно созванных начальников.

Машины суетливо расставились веером. Глухо хлопали хороши дверки качественного металла.

Начальнички шустро выскакивали из машин и быстро поднимались по лестнице. Видно, им было несладко – такой ранний вызов при неспешной жизни города не сулил ничего приятно.

«Ну и пусть мучаются, гады, не мне же одному», - оскалился Артюхов, - «Феллини все выдал. Да и не все вам в спецтранпорте кататься».

Городские начальники зная, что первый секретарь смотрит на них мимоходом здоровались и не задавая лишних вопросов исчезали в крепких дубовых дверях обкома.

Артюхов подождал, когда вызванные исчезнут из его поля зрения и после этого неторопясь пошел к своему креслу.

«Феллини».

«Сука».

«Да и жена. Феллини».

Глава Третья. Они все

Когда зовет первый исполком собирается сразу. Сейчас повинуясь партийной дисциплине, за полчаса в артюховском кабинете оказались самые занятые люди области.

Их движения еще сохранили деловую расторопность, а костюмы запах выплюнувших их машин.

Все быстро расселись, воспитанно не косясь на первого секретаря хмурившего брови во главе стола.

Артюхов усмехнулся – местные божки исправно демонстрировали свою лояльность и уважение. Может среди них и сидит злая сука, но в своей массе они верны ему.

Во всяком случае сейчас верны. Пока.

В конце-концов они хлебают с ним из одной кормушки и зависят от него сильнее, чем им кажется. Он сжал кулаки пытаясь сдержать нетерпение и раздражение. Кричать сразу, в начале заседания это дурной тон и допустить этого невозможно. Сейчас нужна демонстрация полной выдержки и спокойствия.

«Суки».

Первый секретарь натянуто улыбнулся и открыл совещание:

- К нам товарищи, едет Феллини.

Собравшиеся недоуменно взглянули на Артюхова, который уточнил:

- Феллини Фредерико это известнейший кинорежиссер. Итальянский режиссер. Москва очень настаивает на его приезде к нам. Феллини приедет не один, с ним будут журналисты. И конечно товарищи из Москвы. Делегация соберется, видимо большая. Люди серьезные. Залить им глаза водкой у вас уже не получиться. На этот счет меня специально предупредили из Москвы.

Начальники областного ранга притихли.

Где-то за окном билась ранняя муха.

«А может и шмель, - отметил Артюхов, - шмель. Сука. Вот и полный Феллини».

- Все попытки отказаться или отдалить приезд были пресечены, - уже уныло добавил первый.

Все помолчали, осознавая важность момента, и внезапно для всех наступило время расплаты.

- Так, ттак, тттак, - Артюхов шумно выдохнул воздух, - кто?, Какая блядь придумала привезти к нам этого Феллини? Кто? У кого, товарищи в голове хер вырос место редьки, а! Кому скучно жить! Кто вместо работы фильмы иностранные зырит! Если сам дурак, то к чему всех в говно мешать! Я прямо спрашиваю – кто у нас такой умный-разумный, а!

Присутствующие за столом скорбно молчали. Примерно такого они и ждали, собираясь на совещание. Ждать-то ждали, только не по такому поводу.

Задача поставленная сейчас была им просто не понятна.

Поэтому они молча разделяли негодование первого секретаря . Разделяли и молчали.

Тихо.

- Феллини этот - режиссер, значит работник культуры, - Артюхова было не остановить, - кто из работников культуры вызвал его сюда? Кому развлекушечек захотелось! Кто такой умный выискался! Кто!

«Культуры» в области возглавляла юная дочь директора Сталелитейного завода. Отличница.

Рекомендации.

Муж – кэгабэшник.

Нет, не могла, эта, с детства глупая дура, решиться на такое. Сейчас ей и правда было плохо, сам Артюхов смотрел на нее из-за своего длинного стола, бешеными глазами вожделеющего страуса.

Начальник культуры медленно поднялась. С ее лица сползла гримаса уверенности и самозначимости.

«И ты наверное сука».

- Кто вызвал этого сраного Феллини! – крикнул Артюхов, - кто!

- Я, я не знаю, – пропищала барышня.

- Как так, не знаю? Чего не знаю? Да без вашего отдела не могли же из Москвы просто так! Взять, к нам Феллини сбросить! – уже тоном ниже заметил первый секретарь.

Начальник культуры уставилась на него совьими глазами:

- Не могли товарищ первый секретарь вызвать, не могли. Но я и правда не знаю, - тихонечко выдавила она, прямо как на институтском экзамене.

- Что тогда скажете, что! – поинтересовался первый секретарь.

Артюхов вздохнул, он всегда опасался этой культуры.

И зачем она нам? У нас каждый частушки поет. Да и многие на баяне играют.

Весело.

Так зачем еще целый отдел для какой-то культуры создать?

Только для того, что бы там грели свои жопы разные жены и дочери влиятельных городских людей. Дороговато выходило для такой кормушки. Совершенно бесполезной к тому же и не только в газах первого секретаря. Впрочем, возмездие всегда приходило. И осенью этот отдел всегда первым отправлялся перебирать картошку на областных полях.

- Но у нас с культурой все хорошо? - попыталась возразить начальник отдела культуры.

- Что хорошо?! - завелся пуще прежнего остывший было Артюхов.

- Мы проводим массовые гуляния, - дрожала начальница областной культуры, - нами сформированы специальные бригады, которые поют частушки в городе, а в городском парке постоянно играет музыка.

- Какая на хрен музыка? - дергая головой, спросил Артюхов.

- Народная, - ответила культработник.

- И на хрен мне народная музыка, какая народная музыка, когда мы уже час талдычим про какого – то там Феллини. Что это! – гневно заорал Артюхов.

- Феллини, - отозвалась далеким эхом дочь начальника завода.

- Вот именно! Милая! Феллини! – гавкнул Артюхов, - а ты мне про баянистов, которые все подъезды зассали! Ты мне про Феллини доложи!

- Я, уточню, Станислав Сергеевич, - дочь директора Сталелитейного завода, готова была зарыдать, а Артюхову как-то не хотелось портить отношения с этим директором, передовиком с детства, Героем,

Птффуу…

Эх, взгрел бы он сейчас кого другого, а эту...

Да и бесполезно орать на дуру..

«Сука».

- Ладно, - Артюхов, потер нос карандашом, - ладно! Немедленно, из приемной уточните, кто мог организовать вызов Феллини! К нам в область.

- Хорошо, товарищ первый секретарь, я все сделаю, немедленно.

Дочь директора Сталелитейного завода и по совместительству начальник отдела культуры вылетела из кабинета.

Присутствующие молчали. Милицейский начальник смотрел прямо в окно. Кагэбэшник усмехнулся, отдавая должное артюховскому такту.

Сам же первый секретарь, еще немного покрутил черный карандаш, затем положил его на стол. Ослабил галстук. Выдохнул.

«Феллини. Артюхов. Сука. Оооо».

- Да, дело, такое товарищи. Фактически ЧП. Да, ну не можем мы организовать приезд такого гостя, никак не сможем. Откажемся? Так Москва не поймет. И в следующем году нам уж точно Кобзона не дадут. Даже Леонтьева не дадут. О футболе не будем забывать. Ведь только в первую лигу вышли, двух ребят из дубля киевского «Динамо», с каким трудом, с каким трудом сманили к себе. И вот. Получайте. Кинолюбы хреновы. Подвели. Да. Ну, а если, опозоримся, то еще хуже будет. На культуру нашу надежда сами понимаете, - Артюхов махнул рукой и выкатил глаза, - маленькая. Проше говоря ее просто нет. Ни культуры, ни надежды. Надо, нам решать, как выгребать из этой нежданной лужи.

Сказав это Артюхов осмотрел присутствующих.

Кэгэбэшник, улыбнулся так, как только улыбаются люди этого неприметного ведомства:

- Феллини, насколько нам известно, - долгая убедительная пауза, - не радикал и не империалист. Проверенный товарищ.

Слово «проверенный» было выделено этим незаметным человеком с некоторым акцентом. Видимо это всех и успокоило.

Сразу.

- Товарищ Феллини вряд ли будет общаться в нашем городе с разными диссидентами и борцами за права человека. Их у нас как и культуры просто нет, - продолжил кагэбэшник и обрадовался собственному остроумию, - в этом пункте у нас все схвачено и эксцессов не предвидеться. Даже с Феллини.

Слушая это начальник милиции кивал.

«Уколол. Ой как уколол. Сука. Как и Феллини.»

- Хорошо. – уже сдержанней продолжил заседание первый секретарь, - Хорошо. Как вы знаете, товарищи, на последнем пленуме, особое значение придавалось культуре. Видимо в центре, считают, что мы не достаточно внимания уделяем культурному развитию и тем самым решили нам указать на пробелы. Но это не очень серьезные пробелы если нам все-таки дали организовать визит Феллини. Надо не обмануть доверие партии.

«Партии. Суки. Феллини с Артюховым. У».

Благоговейное молчание собравшихся секретарю понравилось.

Неожиданно в кабинет влетела радостная начальница отдела культуры.

- Извините, товарищ первый секретарь, - выпалила она залпом, - в моем отделе культуры никто не направлял вызов на приезд Феллини. Для всего отдела это тоже шок! у меня даже и не знают такого имени.

- Это же хорошо! – выпалил какой-то коммунальщик, - не знают Феллини! Так может быть его и нет вовсе этого Феллини? А?

Немая сцена. Все смотрят на коммунальщика с таким осуждением, что будь тот в Японии, то вечером сделал бы себе харакири. У нас же все проще – вечером напьется.

Это и есть гуманизм.

- Спасибо, - Артюхов смог не улыбнуться и жестом приказал сесть начальнику всех культур области:

- Вот все и установилось. Хорошо, что нет в нашем руководстве расхождений. Вопрос о мотиве приезда Феллини закрыт. Москва, центр считает, что нам надо подтянуть культуру, - Артюхов убедительно продолжал, - Подтянем. И здесь мы не на последнем месте. Не на первом, но. И не на последнем. Это хорошо. Хорошо. Да и Москва нам доверяет. Это тоже хорошо. Но не будем расслабляться и составим программу встречи, хорошую программу. Все свободны, - закончил Артюхов, взглянув на кэгэбэшника и начальника милиции.

Ошарашенные совершенно необычной новостью и гневом первого областные начальнички стали незамедлительно собираться и стараясь не попасть под горячую руку исчезать из кабинета.

«Уползаете, твари, - позлорадствовал Артюхов, - обожрались. Ха».

Начальнички спеша и неспешна исчезали.

После того, как все лишние вышли, Артюхов, зевнув, спросил:

- Ну, как область?

- А. Стоит, - после минутной паузы отметил кагэбэшник.

Начальник милиции поспешно потянулся под барским артюховым взглядом:

- У нас несколько происшествий, но так по мелочи.

Милиционер нахмурил некогда чистый и честный деревенский взор:

- Вчера парторг батаречного завода умер. Трагически можно сказать умер. Утром он разукрасил член, то есть хуй, фломастером, в разные цвета. А к вечеру взял да и благополучно удавился. А так, все хорошо. Все без этих. Без экцессов.

После паузы, словно не выдержав тяжеленького артюховского взгляда он скороговоркой добавил:

- Еще кроликов в полях развели, даже трактору не проехать, столь их много, к деревьям так и липнут. Подосиновики.

Тихо.

Артюхов широко зевнул, расслабился и вальяжно махнул рукой в строну начальника милиции, словно свободно прощая грехи и парторгу и кроликам.

- Значит все хорошо. Так это хорошо.

- Хорошо, - почтительно потряс головой областной милицейский голова и сглотнул вязкую слюну.

- Хоть это хорошо, - добавил ментяра и согласно покивал своим бессмысленым словечкам.

- Интеллигенты, хреновы, придумали нам этого Феллини. Нашли бы чего попроще, Ротару например или писателя, какого на крайний случай, - протянул Артюхов.

- На писателей наши плохо ходят, - поспешно вставил милиционер, - солдат сгонять приходиться. А в прошлый раз и вообще в колонию писателей возили. Они испугались.

- Да. Писатели у нас говно, - согласился Артюхов, - но ведь можно было не все сразу Не совать нам этого. Феллини. Светило, звезду такого. Так здесь и растеряться не долго.

- Вот и опыта приема таких гостей у нас нет, - пробубнил начальник милиции.

В зале снова зависла тишь.

- У вас нет, - неожиданно и многозначительно надавил кэшэбэшник, - а у нас как в ГУМе - все есть. Встретим, товарищ первый. Встретим так, что Москва и не ожидает. Они там тоже думают, что у нас опыта встреч нет. А мы их удивим. Приятно удивим.

- Встретим, - потер гладкий подбородок Артюхов, - встретим, теперь встретим. Куда деваться. Как план спускают – выполнить. Так и сейчас. Приказали – встретим.

- Надо только проверенных людей в группу встречи определить. Пути проезда продумать, места остановок, отдыха, встреч с трудящимися. Отравленный горох завезти для почтовых голубей, чтобы они не могли передавать вражескую информацию, - настоятельно советовал товарищ из областного КГБ.

- Надо, надо, - покивал начальник милиции.

- А своего гороха у нас в области нет что ли, - спросил Артюхов.

- Нет, товарищ первый, - убедительно покачал головой кагэбэшник, - такой отравительной силы нет. Отравленный горох лучше всего английский. У него и цвет подходящий – желтый и коричневый.

- Так что мы его и изготовить не сможем?

- Такой, не сможем, лучше не рисковать. Первый раз все – таки, товарищ первый, - гнул свою линию кагэбэшник.

Артюхов кивнул, согласившись на доставку специально отравленного английского гороха в область.

«Оно и лучше, если горох изначально проверенный. Тем более английский. Если чего то на Англию все и свалим», - подумалось Артюхову.

- Желательно еще все радиопередатчики уничтожить, - тихо проговорил кагэбэшник, - по возможности снайперов на крыши посадить на крыши.

- А это еще для чего, - не понял Артюхов.

- Да, - невыразительно мычал милиционер, - да, для чего?

- Это товарищ первый секретарь для антитеррора, - терпеливо пояснил начальник КГБ области.

- Да, да, - подтвердил милиционер, - для антитеррору, снайперы это хорошо.

- Да какой антитеррор? Сейчас? У нас, году эдак в восемьдесят втором? – скептически поинтересовался Артюхов.

- Так мы на будущее, с прицелом на будущее, заранее, - отметил начальник КГБ.

- Агааа, - протянул мент.

- Ладно, - Первый секретарь мгновение поколебался и кивнул.

«Пусть будут снайперы», - лениво подумалось Артюхову, они и за порядком посмотрят, только бы горох отравленный не сожрали, а то испортят всю отчетную докуменнтацию.

- Если вы не против, товарищ первый, - прошипел кэгэбэшник, - то я могу заняться этим. Всей, так сказать подготовкой к встрече высокого гостя. Самого Феллини.

Помолчали.

Значительно, по-начальничьи, помолчали.

Пауза затянулась.

«Не слишком ли он усердствует, - подумалось первому секретарю, - не раздувается? А. Хотя чего с него возмешь. КГБ,»

Артюхов, перекатил по столу карандаш, к портрету Ленина, потом дальше, дальше. Дальше…:

- Я не против, а вы, - он посмотрел на главного милиционера области, - вы подготовьте место встречи и обслугу. Да?

Начальник милиции кивнул, от напряжения у него забилась жилка на красной шоке.

- Я еще попросил бы подготовить людей с вопросами на встречу с Феллини. Чтобы знали, что и как говорить, какие вопросы ему задавать, были бы знакомы с его творчеством. И это видимо по вашей части - кивнул Артюхов кэгэбэшнику.

- Само собой, товарищ первый, - это мы сделаем. Как всегда.

- Отлично, отлично, не мешает, конечно, и нам фильмы Феллини посмотреть, с целью ознакомления. Но это в процессе - первый секретарь поставил жирную галку в ежедневнике. – И без отрыва от производства, ведь наша область за окномне стоит, она живет. А в общем, мы готовы. Да?!

- Всегда готовы! - бодро гаркнули должностные лица и поручкавшись с Артюховым удались.

Окончив совет посвященных Артюхов взялся за комило, руль области – пульт с несколькими разноцветными телефонными трубками. Поднося к нему руку, он подумал: здесь бы и ребенок справился, но немедленно растоптал в себе эту подлую мысль, вспомнив, как Леонид Ильич путает и даты и цвета, а товарищ Суслов не удерживает газы.

Дззззз………

- Але….

Прошло полчаса телефонных переговоров в партийном духе. Подвластные областному кремлю люди жили точно, так как от них этого хотело начальство.

И тихо и смирено.

Они работали, ели, стали, получали нагоняи от начальства, радовались поощрениям и различным материальным приобретениям.

Они не стремились отвечать на важные вопросы жизни, если их не ставило высокое и низкое начальство.

Они не были необходимы по делам работы.

Это устраивало, устраивало Артюхова. Он радовался, что управляет такими послушными и трудолюбивыми людьми, что они работают во имя высшей цели – построения социализма.

И при этом честно не возникают. Не имеют они особенных потребностей и материальных и физических, а духовные их нужды так не велеки. Нет в области ни значительных людей, ни диссидентов, ни какой-либо жизни.

Тишь и благодать.

Все это не мешало работать плодотворно и целеустремленно – это и уважал в своих людях Артюхов.

Построив область, он осознал какую пустоту, щемящую тишь.

Это было не просто чувство тоски, одиночество. Это была ранящая душу разлука со своим народом. Тот отрыв от масс которые не смог бы пережить ни Кутузов, ни Ленин, ни Артюхов, ни какая иная сволочь. И оттолкнувшись от этой страшной пропасти Артюхов решил выехать на последний звонок в лучшую школу города.

Это проклятое мероприятие было обведено красным и стояло главным на первую половину дня.

Важное дело звало, и Артюхов вышел из обкома, решив пройти пару кварталов пешком – школа была близко.

Правда секретарская черная «Волга» медленно проползла весь путь за ним, но выучка и такт водителя всегда радовали Артюхова.

Солнце приятно нагревало землю и воздух, и прогулка удалась.

- Весна идет, - прошептал Артюхов глядя на солнечные зайчики прыгавшие по асфальту и листве серых деревьев, - весна идет, весне дорогу.

Глава Четвертая. Петрович

Артюхов пошел пешком. Петрович это видел, но остался неподвижно сидеть.

Надо ехать.

Вопрос только куда - за этим областным начальничком. Или на похороны родного брата, которого он выдавал за двоюрного, потому, что тот был судим. А сам Петрович хотя и работал водителем, но служил в КГБ.

Об этом родстве секретарского водителя и зэка может там, и знали. Но брат братом, а служба Родине выше родственных чувств. Так водитель Петрович считал всегда. Да так оно и было, было до вчерашнего дня, когда к Петровичу на квартиру в престижном районе не прибежала жена брата и не сказала сквозь слезы, что братец того: пил, пиво, а потом подавился куском печенки.

Подавился, задохнулся и умер.

Все.

- Товарищ Петрович, - как-то по-деревенски всхлипывала жена брата, - уважаемый гражданин водитель, ваш брат перестал подавать признаки жизни.

- Как так, - не понял ее Петрович, громко схлебывая вечерний чай.

- Ваш брат изволил сегодня вечером принять пару бутылочек пива, - жена брата снова зарыдала.

- И чего, - совершенно ошеломленно спросил тайно сильно пьющий Петрович.

- Ничего, - потерянно закачала головой жена брата, - ничего, после этого он стал кушать печенку, хорошую жаренную.

- Печенка это хорошо, - охотно подтвердил Петрович.

- Вот и я говорю, что печенка это хорошая закуска, - жена брата зарыдала еще сильнее, - но брат ваш подавился ею и помер.

- Как помер, - оторопело переспросил Петрович, - совсем помер или трагически.

- Трагически, трагически помер, - закивала жена брата, роняя слезы и вытираясь рукавом кофты, - очень трагически ваш брат помер. Так трагически, что даже посмертного распоряжения дать не успел.

Для Петровича это был удар - брат был моложе его на пять лет.

На целых пять лет.

Тогда водитель и подумал: «Сейчас он, а я когда? Я? Я? Неужели вот так же? Просто? Все. Просто? А как моя совершенно бессмертная душа? Она, что тоже того? А я?.

Обкомовский водитель проглотил горький комок. Неужели и его время придет, да еще так неожиданно.

Печально.

Но Петрович никак не мог допустить, чтобы начальство узнало, что его брат пил. Не мог он допустить и того, что его мундир госбезопасности будет заляпан мертвяком-братом, который одно время был заключенным и пилил лес далеко-далеко на севере.

Петрович, кряхтя надел свой мундир и приказал жене брата:

- Едем к вам.

Братова жена, испуганная регалиями Петровича молча согласилась.

По дороге, управляя своим салатовым «Москвичом» Петрович безапелляционно бросил л жена брата:

- Необходимо обставить смерть брата моего не трагически, а романтически. Нам надо, чтобы последующие поколения гордились вспоминая его гибель и учились на его примере.

Жена брата кивала головой и твердила:

- Вы лучше знаете товарищ Петрович, вам и брата в руки. Вашей родственной любви я препятствовать не буду. Любитесь, как хотите.

Петрович согласился с ее словами:

- Он же мне родной и близкий человек, он мне брат и я лучше знаю, как ему надо погибать.

- Да, товарищ Петрович, - вы в семье самый умный, - жена брата вытерла сопли о свою кремово-телесную кофту.

Через полчаса они приехали и связали брата, чтобы тот поместился в маленьком багажнике «Москвича». Петрович обернул брата ковром и вытащил на улицу. После этого Петрович решил создать брату ореол героической смерти.

- Сделаем там, - тяжело дышал Петрович утомленный возней с братом, - в районе заводов много гиблых, но часто посещаемых людьми мест. Там люди проходят часто – все четыре смены прутся по бездорожью, прыгают по деревяшкам и камням, чавкают сапогами и ботинками по грязи. В этом бездорожье канавы такие, что в них может утонуть человек, в канализационных люках тонут бродяги и доходяги. А местные дома полны деклассированных личностей и бездомных собак. Там мы и устроим героическую гибель.

Жена брата икнула и громко зарыдала.

Привезя брата в заводское захолустье Петрович рывком вытащил его из багажника, развязал. Крякнул от напряга и положив в карман брата трудовую книжку, чтобы его быстрее опознали, бросил тело в грязную лужу.

Вода смешанная с грязью хлюпнула принимая героя.

- прощай брат, - Петрович смахнул скупую слезу.

- Он был хорошим, в общем-то, человеком, - рыдаючи произнесла жена брата, - особенно когда с зоны вернулся.

- Да, брат мой был достойным человеком, - Петрович поправил орденские планки на воем мундире, - но мог и большего добиться. Мог как и я водителем служить. В одном известном ведомстве.

Сказав это Петрович многозначительно поднял палец вверх.

Жена брата снова стала кивать и сморкаться в кофту.

Петрович Обнял ее:

- Держись Матрена Ивановна, держись. Муж твой героически пал в неравной борьбе со стихией. Вон посмотри, как глубоко он уже погрузился в лужу. Для нас он такой же герой, как и капитан Немо. А может даже и больше.

- Да, так точно, товарищ водитель, - всхлипнула братова жена, - ваш брат очень даже героический персонаж.

- А тогда нечего стоять здесь и на говно смотреть, - Петрович подтянулся, - лезь в машину деревня худая, я тебя домой заброшу, а потом брата поминать поеду. Он у меня один был.

Жена брата незаметной мышью тихо забралась в машину.

- Ты, дура, - рявкнул на нее Петрович, обивая грязные ботинки об асфальт, - ходулями своими грязными коврик мне не испачкай, Поняла.

- Да товарищ, водитель, - и жена брата поджала ноги к самому подбородку, - постараюсь ваш коврик не испачкать.

Печальный и злой Петрович и довез жену брата до дома. Там высадил ее и грозно крикнул вслед:

- Дорогу теперь к нам забудь. Не по чину нам с тобой общаться. Хватит и того, что ты сволочь, брата загубила, - с этими словами Петрович зло нажал на газ.

Утром Петровича уже официально известили о смерти брата, когда в квартире водителя застрекотал телефон. Незнакомый, но строгий голос четко произнес:

- Товарищ Петрович, гражданин водитель?

- да, - ответил Петрович, - не могу знать вашего чину, но чувствую, что человек вы заслуженный и достойный. Это я у телефона, водитель в известном вам ведомстве.

- Товарищ Петрович, гражданин водитель, крепитесь. Сегодня ночью ваш брат героически погиб в борьбе со стихией. Утонул он в луже на территории заводов.

- Просто утонул или как? – с дрожью поинтересовался Петрович.

- Утонул героически, но чести вашей семьи и вашего мундира он не опозорил. Мы гордимся вашим братом, непонятно только зачем перед смертью он связал себя.

- Я об этом впервые слышу, - Петрович прослезился. Это он забыл снять веревки с брата и был сегодня близок к провалу.

- Ничего, крепитесь товарищ Петрович, гражданин водитель. Мы вам выражаем соболезнования и передаем наилучшие пожелания.

- Спасибо, - ответил Петрович и положил трубку. После второго гудка, разуметься.

Петрович воспринял все это лениво, но когда собирался на работу увидел грязные ботинки и несколько капелек грязи а своем кэгэбэшном мундире. Именно они не давали ему покоя, эти три несчастные капли, мгновенно стертые одним взмахом его твердой руки – все, что осталось от его брата.

Отношения с женой брата он поддерживать не собирался – родственники зэка не та компания которая необходима сотруднику КГБ. Не просто сотруднику, а ответственному сотруднику управляющему автомобилем первого лица в партийной иерархии области. Такие люди не имеют права давать слабину или поддаваться мимолетным порывам душе, их задача стоять на страже безопасности государства.

«Да, - вздохнув Петрович завел машину и медленно, держась поодаль, поехал за Артюховым. Маршрут его прогулки он знал, о планах первого секретаря его извещали еще вечером. Извещали свои. Если они не узнают, то хорошо, если узнают, ну что ж ему есть чем расплатиться со своими, есть чем окупить смерть брата. Он, невзрачный водитель Петрович знает о первом секретаре много того, что тот уже забыл и готов бы забыть, да не может. Свои этого не знают, они всего не знают».

Он остановил черную «Волгу» у школы во двор которой вошел Артюхов едва не споткнувшись о какого-то придурковатого школьника. Петрович выключил мотор машины, чтобы зря не жечь бензин, осмотрелся, прикинул возможные пути подъезда к самому зданию школы, ведь всякое бывает. Его – то первый секретарь еще ничего, держится. А то на курсах переподготовки, в прошлом году, ему под поллитру шофер другого первого рассказал, как его старый хрыч как-то поймал кондрашку на митинге, откинулся без сознания, обоссался и обосрался.

Да, секретаря – дохляка пихают в машину, в заднюю дверь, а он как присрет.

Страшно сказать, не то, что вспомнить, такая вонь пошла, что его нечаянно выпустили, Он и грохнулся.

Так вместе с инсультом еще и сотрясение мозга словил. Такая она серьезная их служба, опасная, но почетная и важная.

Петрович вздохнул. С первых дней службы его деревенского парня, с настоящей биографией («Как у Гагарина», - пошутил веселый особист), стали готовить к роли водителя важных лиц. За это он платил друзьями, которых не мог себе позволить, водкой, которую не пил, ночными кошмарами, где его обличали в том, что привез домой на служебной машине сумку с мясом, и грозили холодной Колымой.

Теперь Петрович расплатился с КГБ героически погибшим братом.

Петрович опять вздохнул и включил мотор, прогреть, чтобы не остыл, вдруг чего случиться с первым.

«Сука, - подумал он об Артюхове, - сука, а скольких и ты продал и предал, если так высоко залез».

Глава Пятая. Школа

Бодро входя на школьный двор, Артюхов увидел уныло стоящий прямоугольник детей в школьной форме, разбавленный серыми, коричневыми и черными пятнами – это на школьное торжество приперлись родители, умственно и душевно не переросшие уровня первого Ы класса. Но на подходе к крыльцу школы Артюхов чуть не раздавил мальчика. Мальчик, одетый а школьный мундир синего цвета, полз вверх по лестнице и выл:

- У,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у,у….

Артюхов остановился и недоуменно посмотрел на него. Мальчик поднял на первого секретаря серые бессмысленные глаза и приветливо сказал:

- Аааааааааааааааааааа.

«Экология», - вздохнул Артюхов, - это экология у нас в городе серьезно хромает. Вот такое и имеем».

Мальчик подполз поближе и стал смотреться в зеркала артюховских заграничных туфель:

- Аааааааааааааааааааа.

Первый секретарь тренированно не испугался и стал ждать помощи от школьного начальства. По его опыту где-то рядом должен стоять директор, должны кружиться завучи. Они скоро подойдут и смогут подальше отодвинуть это животное в школьной форме.

Но дебил перегородил проход и тихо произнес:

- Здрасти.

- Здравствуйте, - продублировал приветствие как ученый попугай Артюхов и усмехнулся дебильной вежливости.

Наконец директор школы, шипя отдышкой, спешно выбежал вперед, закрывая постыдную картину:

- Это слабоумный, из специального класса. Товарищ Артюхов, пожалуйста, проходите, - и двинулся вперед раздвигая аморфную толпу.

Первый секретарь ласково смотрел по сторонам, как Ильич, осматривая школьников прикрывавшихся цветами и их ошарашенных родителей.

Из-за спины раздалось дебильно - приветливое:

- Уууууууууууууууууу.

Артюхов автоматически хотел ответить дебилу оставшемуся сзади, но во время передумал. Выть на школьном празднике первому секретарю области не полагалось.

В честь праздника ступени лестницы были забиты счастливыми детьми, одних выгоняли из школы в большой мир, другие просто еще не поняли, как они попали в большую жизнь. Выпускники городились тем, что им больше не придется учиться и можно будет курить не таясь учителей. Будущие сталевары, машиностроители и иные рабочие специальности пожинали плоды первых свободных минут. Им казалось, что все кончилось, хотя самое блядство жизни как раз только и начиналось. Впереди была бесконечная работа, так называемая семейная жизнь, пьянство, разводы, бытовое свинство и прочая бытовая ерунда. Которая в скорости заполнит всю жизнь вчерашних школьников.

Сейчас же получившие школьную индульгенцию держались и независимо и дерзко, директор их побаивался, обошел стороной, там где жались еще его школьники. При виде директора последние в смятении разбегались в стороны освобождая проход к импровизированной трибуне.

«Шарахаются как от чумных», - вскользь подумал Артюхов.

Терпеливые и испуганные дети жались к стенам школы. Директор, наконец пробившийся к трибунке вцепился в микрофон и кашлянул:

- Дорогие ученики, учителя и родители. Сегодня, прощальный звонок и через несколько дней, школа закроет свои гостеприимные двери на целое лето, чтобы встретиться с вами уже осенью. Поэтому сегодня мы собрались здесь все вместе, чтобы пожелать, друг другу приятных и интересных каникул, отдыха, восстановления здоровья и сил, которые пригодятся осенью. Осень для нас это время начала учебы и мы встретимся только осенью. Одновременно мы прощаемся с нашими дорогими выпускниками, всеми теми, кто окончил нашу прекрасную школу и вышел на большую дорогу жизни, счастья и труда. Того труда, что облагораживает нашу прекрасную жизнь, труда ради высшей цели – коммунизма, который станет всем нам памятником. К этому памятнику мы и должны стремиться, достижение социализма и дальнейшее построение коммунизма это важнейшая задача которую мы будем решать вместе.

Речь директора не произвела на школьников и их родителей особого впечатления, часть ее просто не поняло, а другие давно положили и на директора и на его идиотские речи. Всем собравшимся на школьном дворе стало скучно, двор заполнился шумом и гамом. Учителя как фельдфебели царской армии пытались навести порядок или просто развлечь себя. Шум возрастал и возрастал.

- А сегодня, - директор, перевел дыхание, стремясь перекричать шум школьной сволочи, - сегодня, в честь такого праздника нас посетил высокий гость – первый секретарь областного обкома Станислав Сергеевич Артюхов. Он выступит перед нами с важной речью.

Директор, учителя и ученики стали хлопать, на последних рядах старших классов раздался какой-то несусветный гул. Всем было радостно от желанного окончания учебного года и от того, что первый секретарь освободит всех от этого бесконечного триллера со многими неизвестными и постоянными подставами, а может учащимся просто надоело изображать массовку для фильма о примерных учениках, пионерах и спортсменах.

Синие зашумели, коричневые и серые их одергивали.

Артюхов спокойно и тренированно подошел к микрофону, поднял руку и когда стало несколько тише заговорил:

- Товарищи ученики и товарищи родители, а так же уважаемые товарищи взрослые, спешу поздравить вас с окончанием очередного учебного года. Пользуясь моментом я так же хочу пожелать вам успехов в учебе и труде. Именно труд и учеба, постоянная и нескончаемая учеба, учеба до гробовой доски является нашей и вашей важнейшей задачей. Без этого невозможно построение и коммунизма и социализма. Тем более без постоянной учебы невозможна и надежность и беспрерывное функционирование наших коммунальных служб и продажа кожгалантереи, - Артюхов сделал паузу и взял протянутый директором школы стакан с водой, слегка отпил. Любуясь произведенным эффектом. Действительно, шум заглох, все стали прислушиваться в ахинее первого секретаря обкома, который выпил еще водицы и передав стакан обратно директору продолжил:

- Обязанностью детей является учеба и мы, взрослые со своей стороны делаем все возможное для того, чтобы вы – подрастающее поколение, наша смена, ни в чем не нуждались. Вот и летом вы отправитесь в летние лагеря, где для вас созданы все возможные условия. Но и там вы должны проводить время с пользой, отдыхать и учиться для того, что бы осенью с новыми силами начать учиться и учиться как можно лучше. Вы всегда должны помнить незабвенный призыв Владимира Ильича Ленина: «учиться, учиться, учиться». Этим вы должны руководствоваться всю свою жизнь и неустанно совершенствовать свое мастерство. А начинается все это именно со школы, которая дает вам необходимые знания и умения. Пользуясь моментом, еще раз поздравляю вас с успешным окончанием учебного года и желаю успехов в учебе и труде. Вы, - поднял голос первый секретарь, - будущее нашей великой страны, вам. вам строить звездолеты и космические ракеты, а Енисей мы для вас уже перекрыли. Вам остается сделать только последний шаг к звездам. Да, здравствует мирный труд советских граждан!

Артюхов взмахнул руками как мелкий комедийней актер, и школьный двор зашелся аплодисментами.

- Никогда наши мирный труд не будет остановлен иноземной агрессией, - с чувством продолжил свою речь Станислав Сергеевич, - Мы, старшее поколение не позволим врагу топтать родную землю, как этого не хотели бы многие проклятые империалисты и наши местные подонки и отщепенцы. Мы уничтожим их всех железной рукой победившего пролетариата.

Школьный двор услышав такое совсем замолчал, было слышно как только работает мотор черной «Волги» первого секретаря, а сам секретарь будучи в азарте понесся дальше:

- Вы, думаете, что приехал вот дядя из обкома и несет какую-то хуйню, что я дятел. Так думаете, потому, что вы падлы ни работать ни учиться не хотите, у вас одна задача пожрать, да напиться! Знаю я вас, работяги и бракоделы хреновы, но сразу вас предупреждаю – послаблений вам не видать, вы у меня работать как ишаки будете. Феллини видите ли вам захотелось, с ума свести меня решили, да! Не выйдет! У кузиной мамы вам всем сосать!

Сказав все это, Артюхов помахал рукой ученикам и пританцовывая стал спускаться к машине. Школьники и их родители с таким страхом смотрели на него, будто его окружали злобные телохранители. Первый секретарь напротив весело улыбался собравшимся и ласково погрозил какой-то девочке пальцем.

Артюхов уже подошел к своей служебной машине, когда расслышал сзади истошный крики:

- Станислав Сергеевич, Станислав Сергеевич! Станислав Сергеевич!!!

Он обернулся, директор школы бежал следом за ним отталкивая попадавшихся пол дороге учсеников:

- Станислав Сергеевич, - настойчиво-моляще шептал он, - к следующему году нам бы мебели, спортинвентаря. Краска и даже мел в школе уже кончались. Давно не получали, ничего не получали. Вот пользуясь, случаем, вот и обращаюсь… - директор всхлипнул почти по деревенски.

Артюхов обернулся, ища глазами начальника облано. Она стоял анеподалеку, на лице у начальницы облано застыла понимающая гримаса, и, зная, сколько ею уже получено за распределение казенных столов и мячей, литров одеколона и центнеров конфет, первый секретарь безаппеляционно срезал:

- Дать все, что просит - одна из лучших школ, - после чего убедительно пернул.

Начальница облано изобразила недоумение, сморщив маленький носик.

- Сифилистичка, - выпалил ей в лицо Артюхов и смачно плюнул в облановскую рожу.

Директор школы согнулся в три погибели прошептав:

- Спасибо, спасибо Станислав Сергеевич.

- Да и пожалуйста, - томно пролепетал Артюхов пританцовывая, - пошел на хуй мразь педагогическая.

Секретарь умело вмазал директору по морде

«это за тройку по физре в пятом классе, - подумалось Артюхову и пропихнулся к машине.

И вот наконец, от обсуждения глобальных школьных проблем его спасла черная служебная «Волга».

Первый секретарь приземлился на сидение автомобиля и прикрыл глаза. Его машина медленно стала выбираться из людского моря, слегка шумя мотором.

Артюхов поерзал на первом сидении «Волги» - «Может у меня глисты, - испуганно, подумал он, - жопа чешется, что-то, да не, они бы вылизали бы наружу, Заметил бы».

Машина резко дернулась и стала набирать ход.

Водитель, прокручивая руль заметил:

- Мои оболтусы тоже в лагеря поедут. Век бы их и не видеть. Растишь их, а они к тебе жопой в последний момент обернуться..

Артюхов улыбнулся, обрадованный таким быстрым избавлением от глистов:

- Чего, так грустно, Петрович?

- Да, так, - водитель еще прокрутил руль «Волги», и вздохнул:

- С братом двоюрным у меня плохо, - Петрович вздохнул еще громче.

- Чего, такое, может помочь чем? – первый секретарь рассеяно посмотрел на своего верного водителя.

- Да, уже поздно.

Петрович, проехал на «красный» у ЦУМа и стал поворачивать к обкому. «Волга» тихо поскрипывала корпусом на поворотах и приятно тарахтела двигателем. Люди спешившие по своим делам провожали ее восторженными взглядами – ехал известнейший в городе человек, вершитель судеб целой области.

- Брат, буйная головушка, сложил голову в кювете. Вчера, напился, домой пошел. А по пути упал в канаву и в говне захлебнулся, - удрученно сказал Петрович и еще раз вздохнул.

Артюхов и Петрович горестно помолчали.

- Это, где же у нас такие канавы, - тоже поскучнел первый секретарь.

- А, на комбинате конечно. Где же еще.

- Да, на комбинате все говно, – поддержал секретарь, - Петрович, но ты не раскисай, у тебя еще братья есть.

Петрович кивнул.

- Ну, ты им помогай, чтобы они не тонули в нашем говне. Нельзя тружеников нам терять, никак нельзя.

- Постараюсь, товарищ первый секретарь, - выдавил заслуженный водитель, - конечно внимание им нужно.

- Помощь, посильная, помощь, - подсказал Станислав Сергеевич.

- Конечно, товарищ первый секретарь и помощь, - автоматически ответил Петрович.

- Ну, вот и отлично, - секретарь широко улыбнулся.

«Волга» выскочила к служебному подъезду и весело скрипнув тормозами остановилась.

Станислав Сергеевич тяжеловато выбрался из автомобиля, немного постоял смотря на здание обкома, захлопнул дверь и отошел от машины. День складывался не очень и хорошо, обманывая его надежды. Не так все было плохо, если бы не этот пресловутый Феллини, которого как жар-птицу спихнули из Москвы. Птица эта еще не прилетев принесла пожар и в область.

Низкие облака и солнечные лучи скакавшие вокруг Артюхова не предвещали ничего хорошего, даже наоборот. Первому секретарю снова показалось, что кругом провокаторы и гнусные стукачи, даже водитель его личной машины и то стукач. От таких мыслей Артюхову стало холодно и очень боязливо.

Желая отбросить все увиденное и услышанное за день Артюхов взбежал по лестнице и ворвался в кабинет, когда неугомонный селектор замигал зеленой лампочкой.

- Да, - с заметной отдышкой сказал Артюхов.

- Станислав Сергеевич, - пощебетала секретарша, - на проводе ваша. Жженна. Ей чего-то надо. Но что именно она сообщит только вам.

- Соедините мня с ней, - Артюхов уселся в кресло.

- Сейчас товарищ первый секретарь я соединю вас с женной, - обиженно ответила секретарша, ей было обидно, что в этот раз Артюхов не назвал свою жену как-нибудь уменьшительно-ласкательно как бабки в деревнях зовут коров или свинушек.

- Хорошо, - Станислав Сергеевич решил призвать секретаршу к порядку, - хорошо, соедините, но Людмила Павловна, я уже какой год прошу вас называть ее Натальей Петровной, вам это понятно.

- Понятно, товарищ первый секретарь обкома.

Секретарша отключилась от селектора.

«Так, отношения с секретаршей испорчены на день, а может и на два, ддаааа.»

В трубке зашипел голос жены успокоенный телефонной мембраной:

- Здравствуй Стасик, я звоню по очень срочному делу. Только что мне звонила Ирочка, она приедет к нам сегодня. Она сбежала от своего мужа. Он ее совсем уже затиранил, она не может жить с ним. Он настоящий подонок. Она едет к нам. Ее надо встретить на вокзале.

Артюхов чертыхнулся и сжал зубы.

В жизни каждого бывают черные пятна, о которых не хочется вспоминать. Такой была для Артюхова Ирочка. Его тяжкая ноша и постоянный страх разоблачения. Его будущая жена еще на первом курсе института умудрилась забеременеть и родить, после ВУЗа она переехала по распределению в соседнюю область, где и встретила Артюхова. О ребенке первый секретарь обкома комсомола Артюхов узнал уже после свадьбы.

- Стасик, - мило произнесла жена собирая в пакет туфли, которые она взяла на свадьбу у подружки, - я должна сказать тебе важную веешь.

- Да, - ответил лениво Артюхов не отошедший от свадебной пьянки, - что у тебя важное.

- Стасик, - жена упаковала туфли и по - змеиному посмотрела не него, - Стасик у меня есть дочь.

- Какая такая дочь, - не понял комсомолец Артюхов, - откуда дочь?

- Оттуда, как все мы. Оттуда, - тихо сказала его жена.

- Так, ты о ней не говорила, - потряс тяжелой головой Артюхов.

- Да я милый и сама о ней забыла, - жена изобразила улыбку, - ей уже шесть или семь лет.

- А где она, - ошалело, спросил Артюхов, - не у тебя же в общаге живет.

- Нет, конечно, с таким камнем разве замуж выйдешь, - жена вздохнула и искоса посмотрела на него, - Стасик она живет в другой области у моей бабки. Она нам мешать не будет.

- Не будет, не будет, - таращился на жену Артюхов, - а если кто-то узнает? Что будет тогда? Ты об это не подумала, да?

- Стасик, - сказала примирительно жена, - если ты об этом не скажешь, то и я никому не скажу и об этом никто никогда не узнает.

- Да, - начал заводиться Артюхов, - да, так просто!

- Стасик, все это просто, - жена улыбнулась, - сейчас об этом в нашем городе никто не знает.

- Точно, - злился будущий первый секретарь, - точно, ты в этом уверена!

- Конечно, - уверенно ответила его жена, - ведь ты не знал и никто не знает. И не узнает.

Артюхов тяжело вздохнул, это известие потрясло его, потрясло сильно. Так ребенка может потрясти упаковка елочных игрушек в которой оказывается только битое стекло и металлические держатели для этого стекла.

Впрочем, о разводе он не мог и думать. Впрочем, Ирочка жила в другой области, в деревне. Непутевое дитя от первой любви жены, никчемный подкидыш к бабке. Был у Ирочки деревенский муж – алкоголик, от которого она сбегала два раза за год и трое детей, уже сейчас ни кому не нужных и неприкаянных. Детей она иногда оставляла бабке, иногда тащила с собой. Жена Артюхова иногда покупала им что-нибудь на припрятанные от мужа деньги. Артюхов на это всегда закрывал глаза – деньги его никогда не волновали, но он категорически не хотел включать этого ублюдка в свою крепкую советскую семью.

Каждый приезд Ирочки, всегда лишний и излишне волнительный, случался неожиданно. Приходились они на посевную и уборочную, пленумы партии, визиты крупных и ответственных лиц в город.

- Ладно, - Артюхов, потер шею, - ладно, а она приедет одна или со всем выводком.

- Почему ты к ней так не справедлив, Стасик, - жена сделала паузу, - она ведь наш ребенок. Она страдает. Ты забываешь, что я пожертвовала ею ради твоей партийной карьеры.

Это была часть правды, но все-таки правды. Первый секретарь вздрогнул.

- Хорошо, хорошо, - Артюхов обидчиво и обреченно засопел в трубку, - ее встретят и снимут номер в гостинице.

- Стасик, Стасик, а можно она поживет у нас, хотя бы несколько дней, места хватит, у нас большая квартира…

Жена не успела договорить, Артюхов перебил ее:

- Хорошо, мы поговорим об этом дома, когда я вернусь домой, А пока ей просто снимут гостиницу. Ты меня понимаешь. Мы обсудим это дома. Сейчас я не могу с тобой говорить у меня важные дела. Очень важные.

- Стасик, ты должен меня понять… - жена зарыдала в трубку.

Артюхов резко оборвал очередной намек на истерику жены:

- Наташа, а ты должна понять меня, у меня такой пост, нет ни минуты свободного времени, но я как ты хочешь съезжу и встречу Ирочку. Я привезу ее домой, в гостиницу, а потом, вечером мы с тобой поговорим. Хорошо. Тебя лично это устраивает?

- Да, Стасик.

- Вот хорошо. Когда приходит Ирочкин поезд? – Артюхов нервно сжал полированный край стола.

- В шесть, ой, в восемнадцать десять, - в голосе жены чувствовалась неуверенность.

- Хорошо, я встречу ее и привезу в гостиницу… Вечером мы обсудим, что делать дальше. Ты согласна?

- Да, Стасик. Да я совершенно согласна.

- Вечером мы с тобой поговорим, - тихо и многозначительно добавил Артюхов, после чего со всего маху шмякнул на телефонный аппарат трубку.

День получался тяжелый – даже слишком тяжелый для слабого секретарского мозга. Такие непредвиденные трудности могли выбить из накатанной колеи жизни кого угодно, но не такого умелого бойца партии как Артюхов. Не смотря на сложности дня, он твердо решил продолжить исполнять график рабочего дня – впрочем ничего другого ему просто не оставалось.

Артюхов посмотрел на часы – было уже пятнадцать двенадцать, пора везти дочь в музыкальную школу и он включил селектор:

- Слушаю, товарищ первый секретарь, - тихо, все еще обижаясь ответила секретарша.

- Людмила Павловна зайдите, пожалуйста, ко мне.

- Слушаюсь, товарищ первый секретарь, - секретарша отключилась.

Спустя минуту секретарша вяло прорисовалась в дверном проеме, отбросив солнечные зайчики юбкой умеренной длины.

- Товарищ, первый секретарь обкома, - четко и официально произнесла секретарша, - в приемной масса народа, посетителей, все ждут когда вы их примете. С кого начать?

В ответ на вопрос секретарши первый секретарь разозлился – ему требовалась разрядка. Энергичная и быстрая.

- Какой сегодня день, - Артюхов, поднялся с кресла, - какой?

Секретарша вскинула брови:

- Среда, товарищ первый секретарь.

- Вот именно среда. По средам я всегда вожу дочь в музыкальную школу. Всегда, - жестко ответил Артюхов.

- Да, товарищ первый секретарь, но сейчас на приеме группа творческой интеллигенции, директор лампового завода, первый секретарь Балковского райкома и..

- Отмените всех, всех, я вижу дочь два раза в неделю, - Артюхов двинулся к дверям, - в среду когда везу в школу и в понедельник когда она собирается в школу. Сегодня среда.

Секретарша растеряно смотрела на него:

- Станислав Сергеевич, - но как же всех сразу отменить?

- Так взять и отменить, как вы их записали так и отмените.

В кабинете раздался какой-то знакомый и злобный звон. Артюхов и секретарша резво обернулись.

Красный телефон прямой связи с Москвой нудно трещал.

- Товарищ первый, - секретарша взглядом показала на телефон.

- Знаю, - выкрикнул главный партией области, - знаю. Я возьму!

Услышав это секретарша выскочила из кабинета и захлопнула за собой дверь.

- Да, - Артюхов поднял трубку.

Из Москвы донеслось:

- Здравствуй Станислав Сергеевич, поздравляю, многие хотели, даже Тагил. Но мы согласились, чтобы дали тебе. Поздравляю. От души.

Артюхов вздрогнул:

- Кого вы мне еще дали?

В Москве изумились:

- Как кого, Антониони, великий итальянский режиссер между прочим, надо бы знать.

- Зачем нам этот Антониони? - возразил Артюхов.

- Как зачем? Не понимаю я тебя Станислав Сергеевич, сам же на прошедшем пленуме плакался, что в область не присылаем ни артистов, ни писателей. Вот и встречай великий итальянский режиссер. Антониони, гений, провидец.

- Да не нужен он нам, ни к чему, - резко сказал Артюхов.

В Москве возмутились:

- Как не нужно, ты что несешь – то, решение ЦК уже состоялось, ты, что от такой чести решил отказаться. Сам Антониони в твою блядскую глушь приедет!

- Да, не отказываюсь я, - уныло ответил Артюхов, - зачем нам Антониони, мы и так Феллини ждем.

- Какого Феллини? - недоуменно произнес знакомый человек в Москве.

- Феллини, гений, великий режиссер, к нам едет.

- Откуда к вам едет?

- Из Италии, наверное, раз итальянец.

- Нет, ты подожди Станислав Сергеевич, кто вам разрешил этого самого, как его там Феллини привезти? А?

- Так ты сам утром мне его навязал.

- Я? – дико поразился голос в Москве, - Феллини какого-то, да я это имя в первый раз слышу.

- Ты, думаешь, я сам себе на шею камень навязал да, - прошептал Артюхов в трубу, - взял и с дури ума придумал какого – то там Феллини и к себе в область направил.

- Да, нет, ты вроде товарищ серьезный, не мог такое сотворить.

- Я и говорю, ты мне утром звонил и сказал, что к нам Феллини едет. Я и встрепенулся.

- Да, дела, - недоумевая еще больше произнесла Москва, - а я тебе только это говорил, да?

- Да.

- Ну, тогда не знаю, может, ошибся или наоборот правильно все.

- Что правильно? - уточнил Артюхов.

- Не знаю я что правильно, но кто-то к тебе едет, это точно. А вот кто не знаю.

- Ну и на том тебе спасибо.

- Пожалуйста, Станислав Сергеевич. Ты не раскисай, - посоветовала трубка, не раскисай, встречай всех, кто бы ни приехал. Дело партийное.

- Ясно, я встречу, всех встречу. Служу Советскому Союзу, - закричал Артюхов.

- Удачи тебе, - пропела трубка и красивый баритон оборвался.

После такого диалога Артюхов был в полном смятении. Кругом творилась какая-то чертовщина. Запуталось все то. Что было понятно и ясно, очевидные вещи превратились в неразрешимые загадки. Первый секретарь закрыл глаза, перед его лицом струился свет от голубой лампы, которая должна была быть зеленой – как у Ильича. В углу щебетал кенар, а за окном стоял сам бронзовый Ленин и смотрел прямо и зорко в окно кабинета.

«Во фары-то выкатил», - подумалось Артюхову.

В дверь постучали.

«Не Ленин, - подумал Артюхов, - хотя в этом бардаке и Ленины по улицам ходить начнут. Бронзовые Ленины сойдут с постаментов и замаршируют по нашим улицам, они будут мешать движению и пугать пешеходов. Разве это будет дело. Нет, не открою. Не открою. Никогда не открою. Пусть ломают».

В дверь постучали еще раз уже настойчивее.

«Идите все вы в жопу. Нет меня и не будет. Почему именно я всем всегда нужен. Не открою. Не открою и все тут», - мечтательно потянулся в кресле Артюхов.

Дверь затряслась от энергичного стука. Так продолжалась секунд пять - десять.

«Ладно, хрен с вами. А может это все-таки Ленин явился. Сам Ленин пришел и ждет у меня в приемной. Если Ленин, то надо бы открыть.», - Артюхов, кряхтя, поднялся и нехотя открыл дверь.

- Товарищ первый секретарь, - секретарша захлопнула папку, - творческая интеллигенция настойчиво…

В ответ на это первый секретарь ужом вытянул шею из кабинета и осмотрелся. Ленина в приемной не было. Тревога была ложной. Но почему-то надо было идти в народ.

Артюхов вышел в приемную и столкнул с косматым стариком в желтом пиджачке иностранного покроя:

- Товарищ Артюхов здравствуйте, я Глебов, Павел Семенович Глебов - председатель местного общества кинолюбов. Нам сегодня позвонили и сказали, понимаете, оказывается в наш город приедет Феллини, сам Феллини. Еще сказали, что вас заинтересовали фильмы Феллини, вы их хотите пересмотреть. Вот, вот, пожалуйста. – Дед в черном пиджаке с рядом орденских планок, стоявший рядом с косматым, протянул Артюхову мятый листик с непонятными цифрами и буквами.

– Это контрамарка на фильм Феллини, сегодня мы собрали нашу инициативную группу, оперативно собрали, как видите и решили организовать внеплановый просмотр картин мастера. Первой у нас идет «Сатирикон», - торжественно заявил Глебов.

Артюхов слегка попятился, «Вот так – порнографический и, как его, содомисткий «Сатирикон». У нас в городе. Да», вслух он раздраженно крикнул:

- А кто? Кто вам разрешил доставить в город. В наш город этот «Сатирикон»! Кто! Кто разрешил распространять в городе порнографию! Кто санкционировал его просмотр! Что вы себе позволяете.

Находившиеся в приемной сжались перед бурей. Старик в желтом, слегка смутился, но уверенно ответил:

- «Сатирикон», фильм «Сатирикон» доставлен в город, года три назад. Тогда же был его показ в Доме колхозника, о, извините, во Дворце культуры. Да и у нашего общества есть право на показ фильмов. Прошедших в прокате, разумеется. «Сатирикон» целиком и полностью попадает под это постановление, у нас и специальный документ об этом из министерства культуры есть.

- Документ есть, - неудовлетворенно промычал первый секретарь.

- Да, товарищ Артюхов Станислав Сергеевич, - космач в желтом пиджачке подобострастно согнулся, - да соответствующие документы и на общество кинолюбов и на «Сатирикон» у нас есть. Они оформлены правильно и заверены министерством культуры РСФСР.

Услышав это, Артюхов немного остыл.

- А. Ну ладно. Хорошо, а когда показ.

- Если хотите, Станислав Сергеевич, то можем организовать, - сказал Глебов, - сейчас, немедленно.

Первый секретарь стремился знать врага, в лицо, понять его суть, его дьявольскую идеологию. За утро и за день Феллини столько раз заставлял отлаженный механизм области засбоить, что Артюхов решил плюнуть на дочь, на ее музыкальную школу, впрочем, не в первый раз. Феллини был важнее.

- Прекрасно я согласен, - Артюхов вальяжно жахнул рукой, - согласен, давайте сейчас, прямо в нашем партийном просмотровом зале.

- А дочь? - тихо подсказала секретарь.

- А дочь пошли-те как на хуй, - крикнул Артюхов, - да именно так пошли те мою дочь на хуй! А я пойду смотреть фильм. Показывай старина, - шлепнул Артюхов Глебова по спине.

- Хорошо, товарищ, первый секретарь, лента у меня с собой можем установить и начать показ в несколько минут.

- Отлично, - выплюнул согласие, Артюхов и приминая ковровую дорожку двинулся в просмотровую.

Часть вторая. НЕ ЗАРЕКАЙСЯ

Глава Первая. Сатирикон

Просмотровая размещалась на втором этаже, закинутые шторы создавали необходимую обстановку. Артюхов и кинолюбители вошли в полумрак зала. Тихо как мыши пришлые кинолюбители рассосались по углам.

Глебов тихо поинтересовался у начальника области:

- Станислав Сергеевич, вводное слово необходимо?

- Некогда, - отказался первый секретарь и важно погрузился в кресло. Перед его глазами мелькали пятна, красные и синие, зеленый цвет иногда заливал все, люди шипели как погруженные насосы, где-то в голове слышался шум телефонной трубки и Веселове заверение: «Феллини едет встречай! Ай! Ай! Ай! Ай!».

- Сам, блядь встречай, - закричал Артюхов вскочив в кресле. Он недоуменно посмотрел на обшарпанную интеллигенцию, окружавшую его и смутился:

- Товарищи, не ушиблись?

На него смотрели с недоумением.

- Товарищи, трудовая интеллигенция! Родные вы наши, берегите головы, у нас иногда летом град бывает с куриное яйцо! – Артюхов вскочил и стал размахивать руками как мельница перед битвой с Дон Кихотом.

- Станислав Сергеевич, может начнем?

- Да, но сначала раздайте специальные зонтики, а вдруг градом всех побьет, на хер! Как мне перед Москвой отчитываться? А! Единственного писателя алкаша не уберегли, он в псхушке сгнил, скотина! А мне за всех отвечай! Я за вас антилигенты в ответе, перед Москвой. Во! – первый секретарь ткнул пальцем в потолок обозначавший небо.

Артюхова нежно усадили в кресло, а секретарь побежала за валерьянкой. Танцы за стеной прекратились, зал просмотровой заполнила тихая, но ненавязчивая музыка.

Механик включил аппарат, сначала на экране появился светлый прямоугольник, на котором спустя некоторое время стали мелькать тесные пятна и различные мошки.

Артюхову это не понравилось:

- Что они показывают, это уродство какое-то! И это хваленый фильм! Белиберда какая-то. Чушь. Сумбур и дикость.

- Станислав Сергеевич, - раздалось из-за его спины, - это только начало. Фильм еще не начался.

- Ни хрена себе начало, - возразил Артюхов, - если такое начало, то какой конец будет? Это уже порнография какая-то. Чушь!

Аппарат настроился, и на экране замелькали первые кадры.

- Вот это дело, спасибо, товарищи, - непонятно к кому обратился Артюхов и погрузился в просмотр фильма.

- Это я пониманию, - ни к селу ни к городу, - закричал первый секретарь, - это настоящий фильм, с актерами, а не чушь, что сразу стали показывать!

Какие-то красные пятна роились, сливались, мигали и прыгали. Голос из далека шептал: Феллини, едет, идет, бредет.

Артюхов вздрагивал и неуютно корячился в кресле. С ним трясся весь ряд.

Он был там, в измозженном Солнцем и омытом термами Риме, среди знакомых и незнакомых людей, мужиков, баб, каких-то странных юношей.

Иногда он отказывался понимать происходящее, не верил и не мог поверить, что возможно, так, так просто и наивно вести себя, что не надо ограничивать свои эмоции, вырезать самоуважение и приносить его старшим, каяться и радоваться прошению.

Жить.

Шляться с мужиками по кабакам, приставать к блядям, радоваться и веселиться. Черный костюм давил и невыносимо жег партбилет оставленный в личном сейфе рядом со сберкнижкой, понимая, что сердце ленинца плавиться и смягчает. Нет, он не верил не им ни их врагам, он просто боялся, жался и дрожал всю жизнь.

Жизнь?

Жизнь?!

Да, попробуй любой первый пройтись по городу пьяный или обняться на людях с бабой, его сожрали бы свои, те, кто минуту назад подставляли стул и услужливо двигали тарелки.

Артюхов и закричал:

- Феллини, ты футбол бы снимал, судьи наших засуживают постоянно, в каждом матче! Где правда, дорогие товарищи! Мы же простые советские люди!

- Станислав Сергеевич, - снова прозвучало с боку, - пожалуйста к порядку, вы ведь не на съезде партии.

Первый секретарь услышав это, немедленно спрятался в кресле и сжался как обезумивший хомяк.

Так, можно жить? Его никогда не потрясали иностранные магазины, мрачно, но гордо проходил он мимо столов съездовских буфетов, смело не смотрел по полкам спецприемников, спарывал бирки и ярлыки с иностранных костюмов. Материальное изобилие не поражало его.

Никогда. Он не гордился этим, просто был выше, а не скромнее. Но та, жизнь, что проходила на матерчатом полотне закрытого кинотеатра потрясла его.

Там не боялись.

Неожиданно перед ним появилась его бабка с мухобойкой и стала смотреть под кровати, причитая: «Внучок, а там никого нету, а?»

- Подожди, бабка, - махал руками Артюхов, забываясь и путая реальность, сон и фильм, - ты на пир-то не ходи. Убьют.

Бабка кивала и отвечала:

- Уж как скажешь внучок. Убьют, так убьют...

Зеленое пятно прыгало на экране:

- Если убьют, то за правое дело.

В углу плакал ребенок или секретарь Артюхова.

Плач их становился, то красным, то оранжевым, переливался многочисленными бусинками.

В всплеске света появился Петрович и обняв Артюхова сказал:

- Думай о себе, в говне не тони.

- Да, - крикнул Артюхов, - все канавы с говном осушим, будьте надежны.

Какие-то мужики пробегали мимо и толклись в секретарской голове.

А рядом кто-то спросил:

- А в Риме канавы с говном были?

- Были?

- Были, – набатом отзывалось в секретарской голове.

Бабка пропала и стала тонуть, выгребая против ветра и стоня:

- Нету у меня денег смерти заплатить, помру я в пятнадцать лет.

Появилась жена и пригрозилась повеситься в свои пятнадцать лет на Ирочке, а он ей сказал:

- Ты как Иуда на осине вешайся, сука, и кота с собой прихвати.

Пятна резвились и сливались в хоровод партийных съездов и, смеялся лысый Хрущев:

- Я тебе, ревизионист покажу и Феллини и Малую землю.

А он, Артюхов, оправдывался перед пленумом:

- Людей взять негде, все в наших легионах полегли в Тевтонобургском лесу, сеять не кому, земля стоит под паром.

Пятно вылилось в лицо Петровича гавкнувшего:

- А хуй у тебя стоит? – и пропавшего будто и не жившего вовсе.

А когда его на пленуме все-таки приперли к стенке, он выкрикнул как молодогвардеец:

- А в Риме канавы с говном были?

Но его клич остался без ответа, как жирный и тупой снегирь он клевал просо, зерно, а потом забрался в артюховские мозги и стал там верещать, превращаясь в красное пятно партбилета.

- А ты не боишься? - спросил Артюхов безумно усатого Феллини, который отвернулся к свету и пролепетал:

- О чем ты, Станислав Сергеевич? - и его лицо потеряло усы, но стало небритым, но розовым и ясным.

Неожиданно оно превратилось в тещу под розовым зонтом, ставшую слишком похожую на жирную свинью под обширным лопухом.

А потом вдруг появился в жопу пьяный сосед и сопливо сказал ему на ухо, так что слышали все:

- У меня нет тестя, у меня есть две тещи – Саша и Андрюша.

Бабка спаслась, но, выползя на берег Дона, она стала, как Мономах пить его воду из шлема и кричать:

- Бей поганых, попьем шеломами братие воду из Дону.

- Оне конечно, водичка – то целебная, - опомнился кагэбэшник.

Петрович, выглядывая из бани, кричал:

Ходи сюда, - и огорчаясь, добавлял:

- Ты, прямо собака сутулая.

Потом он увидел себя. Сильно пьяный он схватил своего домашнего кота и попытался сварить эту суку. Когда Петрович заметил, что кота надо бы ощипать, он сунул его в кастрюлю и залил водой, стал выдирать кошачью шерсть и подбрасывать ее в воздух с криком: «А лохматых жрать брезгуешь!»

Удовлетворение он ощутил только вывалив полуощипанного кота на противень, политый маслом и медом, с которого кот благополучно сбежал, подвывая и шипя от гнева.

Понимая, что остался без обеда, Артюхов занялся домашним попугаем, хотя бульон из него и получился хреновый.

К вечеру в ход пошел салат из кактусов заправленный мхом и небольшими кусочками аквариумных рыбок.

Феллини продолжал издеваться над его убогим разумом, ставя все более и более сложные задачи, у Артюхова всегда наготове были кроссворды вместо алгоритмов и установок. Но его утешал начальник милиции, говоря с убежденностью девочки-подростка:

- Вчера на заре в колхозе свиньи сдохли. Все.

А на заднем дворе рычал слон и плакал какой-то мужик.

- Я вам не верю, - Артюхов поднялся в полный рост перед безудержной атакой итальянского режиссера, - Если то, что вы наснимали - правда, то скажите, пожалуйста, как мы Берлин взяли? Как выстояли в такой войне.

Феллини спрятался за занавеску из парчи или какой-то там заграничной ткани, а Петрович строго, но справедливо спросил у него:

- Вы в бога веруете? А почему тогда не в партии?

Где-то в потемках смеялись люди.

Смеялись.

Над ним неучем деревенским смеялись, а он крепко сжимал винтовку и твердил: «Кто не за на-а-ас тот против на-а-ас, нет безразличных, правда, с нами».

А потом Петрович прибил его бабку и он долго плакал, пока не доказали, что бабка, сама померла от запору, вызванного инсультом.

- А все таки странно, - сказал Артюхов Феллини, - ведь я и не знаю своей бабки.

Но итальянец строго смотрел на него Ирочкиными глазами и почасту моргал вытирая нос и вскрикивая:

- Ой, лю - ли! Да! Ой, лю - ли!

И неужели таковы глаза были и у Ленина?

Коровьи?

Пятна продолжали какой-то непонятный ему бальный танец.

Все прояснил Брежнев, сурово спросивший его:

- Кошечками балуетесь? – и, испугавшись отрицательного ответа плотоядно добавивший:

- А я люблю грешным делом, с кальмарами и хреном. А вы не пробовали.

Опять возник усатый Петрович, заоравший на Артюхова:

- Котов бздишь, какой ты тогда партийный?!

- Тфу, - плюнула, бабка и рассмеялась голосом начальника милиции.

- Из одной мы деревни, - из тухнущего квадрата пояснил, Феллини, - из одной деревни, из одной шинели.

- Народные мы, - сказала бабка вытирая сопли пионерам, - из говна.

Говна – а- а-а –а, - отозвалось в стенах.

«Народные» - отразилось от люстр и даже подоконников.

Свет пролился неожиданно. Он разогнал какие-то светлые и темные пятна, усмирил светлячков и разных привидений нормальной жизни.

Его разбудили:

- Станислав Сергеевич, как вам фильм?

- А, - открыл глаза и рот Артюхов, - фильм? Не знаю, так сразу и не могу сказать. Надо, понимаете ли, переварить все это. С линией партии соотнести. Разуметься.

Первого секретаря окружала творческая интеллигенция настороженная смотревшая в рот партийного начальника, именно поэтому Артюхов решил продолжить речь:

- Оценку дать, конечно, сразу трудно. Да и наверное не возможно. И ненужно. Мы против этих поспешных выводов. Но отмечу со всей свой партийной прямотой – в фильме известного итальянского режиссера Феллини я не обнаружил ничего странного и противоестественного. Более, того, такие фильмы мы можем рекомендовать молодежи не смотря на педерастию пропагандируемую в кинокартине.

Он отыскал глазами Глебова и резко спросил у него:

- А вы случайно не этот?

- Кто этот? - не понял Глебов.

- Этот, - пояснил Артюхов, - гомосексуалист. Или вы просто сенсуалист, а!

Окружающие недоуменно посмотрели на Артюхова, который неожиданно стал трясти головой как гонорейный дятел.

Секретарь потянула его сзади за пиджак:

- Станислав Сергеевич, дела ждут.

- А, - громко откликнулся Артюхов, - да конечно, дела. До свидания товарищи, дорогие товарищи гомосексуалисты.

Он боялся спросить о том, как вел себя во время просмотра и поэтому быстро вышел из зала. Выбежал.

Глава Вторая. Ирочка

Первый секретарь не пошел за секретаршей в рабочий кабинет, а решил ехать за Ирочкой на вокзал. Не уведомив никого, он стремглав бросился к выходу из обкома.

Очумевший после фильма Артюхов вывалился на площадь перед обкомом и подошел к машине.

Петрович почтительно, но неторопливо открыл дверь.

Секретарь шлепнулся на сиденье:

- Поехали на железнодорожный вокзал.

- Есть, Станислав Сергеевич, - откликнулся водитель.

Петрович завел машину и погнал на вокзал.

Артюхов непринужденно моргал пустыми глазами, и что-то бубнил себе под нос. Водитель тренированно не обращал на это внимание, он сосредоточенно вел машину с трепетным грузом.

Четыре минуты езды по спецполосе оборвались на привокзальной площадке, именуемой народом «Привокзальной площадью».

Артюхов вылез из машины. Пошел к вокзалу.

Не смотря на будни вокзал, был заполнен людьми разного возраста и пола. Недалеко от Артюхов две кумушки мило толковали.

- Я исправно в бога верую. В церковь хожу, свечки ставлю, - проскрипела одна.

- Свечки ставите или в бога верите, - поинтересовалась другая.

- Свечки ставлю, - ответила первая и сплюнула семечную шелуху.

- А что так-то, - другая баба жевала моченное яблоко и сок тек по е подбородку.

Да, так и проше и дешевле, - бодро отреагировала баба, истово жравшая семечки.

- Они и дело, - сок продолжал бежать по подбородку любительницы моченых яблок, - это дело.

- Да, - согласилась ее собеседница, - да.

Артюхов издалека осторожно обошел этих баб и пошел к зданию вокзала.

Неожиданно какой-то мужик сбоку убедительно сказал:

- После того, что случилось в мой жизни я сильно обиделся на бога.

- А почему, - неожиданно для себя спросил у невидимого мужика Артюхов.

Мужик не торопись ответил:

- Да отец у меня спятил. Всю жизнь в колхозе работал, а потом у него случилось разваление личности. Просто в один прекрасный день его личность взяла и развалилась. Стал он бегать по двору, лаять и лапку давать. Какой же здесь бог, а?

- Да, - согласился с ним первый секретарь, - бог не выход.

Станислав Сергеевич замахал руками как летящий перепел и оторвавшись от мнимого собеседника шагнул в переход, ведущий на перрон.

Холодный мрамор стен, сумрачный огонь канделябров и чаш с маслом, тускло освещал темный коридор. Шаги звонко печатались о каменные плиты пола, отзвук гулко бил по ушам. Он шагал, сапоги упруго прессовали камень, тяжелый плащ волочился по полу. Темный, беспросветно темный переход, нет ни луча света, ни ориентира где и когда сможешь выйти, нет понятия и куда выйдешь. Игра в слепую, грохот шагов прерывалось мелодичным звоном шпор, он шагал, время маслянистыми каплями обволакивало и разбивалось об уступы перехода, камень пола и мрамор стен. Душно, нет свежего, тянувшего с ветром воздуха, так и должно быть в запертом помещении. Твердый, но тяжелеющий от прожитого шаг, бесконечный и огромный коридор. Рядовой партии, рыцарь ордена меченосцев, белая кость, избранный, верой и правдой. На выбранном однажды пути не было ни сомнений, ни поворотов, только прямая, взятая от старта. Всегда и везде правы не сомневающиеся в себе, верящие себе, тошнотворные и карьерные суки. Прожитая жизнь как бессмысленный переход от стойла до бойни. Шаг, еще шаг. Остановка оценена как глупость, неуверенность как слабость, по узкой, темной жизни он всегда шагал только один.

Артюхов выскочил на прожаренный весенним солнцем перрон. Здесь было немноголюдно.

Город к вечеру обретал некое очарование весны, здесь вдали от суеты центра и гари заводов было даже приятно, портили кровь только серое здание вокзала (проект сам утверждал) и черные статуи уродов из стали (уговорили поставить).

Артюхов огляделся дальнозоркими глазами, метров за сто от него стояла Ирочка с детьми. Артюхов поспешил к ним, на лице Ирочки стало читаться непонимание и недоверие, возможно, она думала о том, что придется сейчас же ехать назад – такое тоже бывало.

- Станислав Сергеевич, – молящее сказала Ирочка, и на Артюхова посмотрели испуганные глаза вечного ребенка.

- Здравствуй, Ирочка. Как доехала, как добрались? - первый секретарь обкома тренированно осмотрелся по сторонам.

Детей ее Артюхов по именам никогда не помнил и не запоминал, от этого стало как-то неловко.

- Плацкартом, хорошо, - тихонечко ответила Ирочка, дети ее насуплено молчали рассматривая нелюбимого деда.

Пауза упруго растянулась между нежданными родственниками.

- Ну, тогда пошли, - Артюхов взялся за связку из нескольких несуразных сумок. Ирочка с детьми семенили сзади, они быстро проскочили перрон и переход. У машины с открытым багажником важно курил водитель. Артюхов сначала открыл заднюю дверь, потом опустил сумки в багажник. Подтолкнул детишек на заднее сидение, сам плюхнулся рядом с водителем, который сразу же рванул с места и вывел «Волгу» на спецполосу. Многолетняя тренировка не позволяла Петровичу - заслуженному капитану КГБ изобразить чувства, но Артюхов, несущий сумки его насторожил.

«Странный он в последнее время стал», - лениво подумал Петрович, заранее прикидывая рапорт начальству, - «болеет, что-ли».

- Мы сейчас куда, - Ирочка выглянула из-за детишек, - в гостиницу или в пионерский лагерь?

- Как куда, - Артюхов повернул к ней свою голову, - домой поедем, что же это родственникам по лагерям жить.

- Нет, нет, к вам нельзя, не надо, - отказалась Ирочка.

- Почему это? – не понял Артюхов, а отказов он не любил, ни на работе, ни в жизни.

- И не родственники мы вовсе, лучше нам где-нибудь недельку пожить, а потом обратно поехать, - Ирочка боялась какого-то неожиданного подвоха в словах хитрого и изворотливого первого секретаря области. Такие люди как Артюхов ничего просто так не делают, они даже в сортиры не по надобности ходят, а по команде или с некой неведомой простым смертным целью. В этом, знакомая с повадками Артюхова Ирочка была убеждена.

Артюхов повернулся к водителю и улыбнулся, широко и непринужденно улыбнулся:

- Это наши... Мои родственники.

Водитель тренированно молчал, думая – «моих–то родственников все меньше и меньше, даже брат подавился насмерть, а этот фараон, ты глянь, бабу свежую привез, да еще с детьми, ясно и с ними забавляться будет, прав был наш начальник он того».

- Дочь жены от первого мужа, - мигнул первый секретарь обкома.

- От первой любви, - добавил Артюхов, - от первой. От этого ему не стало легче, но черный костюм душил все же меньше. Радость снилась холодным нежеланием верить в чудеса свободы.

- Сначала домой, а потом отвезешь меня в обком, - процедил Артюхов и по обыкновению мрачно уставился сычевым взглядом на дорогу. Зеленые пятна выстроились в ряд и стали травой, желтое пятно, попрыгав, превратилось в битый троллейбус, люди на тротуарах крутили головами взад-вперед и выламывали столбы из асфальта.

Петрович повернул голову назад и сказал:

- А вокзал у нас, ничего, лепота, - он шмыгнул носом и бросив руль стал чесать левую пятку.

Артюхов с криком, перехватил руль и выровнял машину, покрышки которой уже дымились.

Секретарь затормозил у своего подъезда. Двери машины открыли и Ирочка с детыми плавно перетекли в дом. Артюхов неимоверной силой мысли захлопнул двери машины.

- Петрович, ты как, - Станислав Сергеевич любезно поинтересовался у перекособоченного водителя.

- Я в порядке, капитан, сейчас вылезу обратно и поедем с ветерком понесемся. Товарищ брат.

- Какой я тебе брат, - не понял Артюхов.

- Извините товарищ первый, - ответил Петрович медленно выдавливаясь на свое место, - вы мне не брат, вы первостепенный Сатана.

- Вот это дело, это я пониманию, - торжественно произнес Артюхов, когда Петрович резко тронул машину.

Промчались быстро, сонные улицы вечером были практически пусты, высадив Ириночку, артюховская машина вернулась к обкому и остановилась у второго, запасного подъезда.

- Приказания будут, товарищ первый, - непосредственно спросил Петрович.

- Не знаю, протянул Артюхов, - может по плану мероприятий на год? А так нам, наверное, сегодня на утренник в школу.

- Так вы уже были там , - убедительно ответил Петрович.

- Нет, этот в честь Нового Года, - Артюхов наивно посмотрел на Петровича и добавил, - зайцев в полях собирать поедем, товарищи из районов очень просили. Ты сапоги резиновые возьми, нечего сейчас пачкаться, ни к чему.

Артюхов двинулся к двери обкома, когда к нему рванулся тщедушный мужчина невысокого роста в светло-кремовом женском плаще и синем берете, на бегу он выхватил из газетного свертка кухонный нож и подпрыгнув схватил Артюхова за воротник сорочки.

- Убью, - заорал он занося свой игрушечный ножик для резки моркови и картофеля.

Прозрачные глаза нападавшего не мигая смотрели на Артюхова, который ловко сдавил руку мужика-психопата и отбросил грязный нож.

Милиционеры стоящие перед дверьми серой обкомовской громады заворожено наблюдали за происходящем.

Мужик между тем продолжал цепляться за Артюхова и визжать:

- Тебя надо убить, ты слуга антихриста, вы отравили природу газами, ртутью, удобрили поля сталью… Дети мрут в колхозах, яблоки опрыскивают…

Артюхов встряхнул мужика и отбросив психа от двери, вбежал в обком, милиционеры стоявшие у входа вломились вслед за первым секретарем и захлопнули дверь.

- Товарищ первый секретарь. - Перед Артюховым выбежал молодой милицейский капитан. – Разрешите преследовать и арестовать напавшего маньяка.

Артюхов обернулся на ходу:

- Да, да капитан, арестуйте, посадите этого психа.

Уже войдя в лифт, Артюхов крикнул исчезающей, за обкомовскими дверьми, толпе милиционеров:

- Капитан, посадите, его на пятнадцать суток, вы меня слышите, на пятнадцать суток! Не вздумайте шить дело! Вы меня поняли! Скандалов нам только и не хватало!

Лифт стремительно понес его на седьмое небо обкома, где в осенних лужах ласково плескались розовые свинки.

Глава Третья. Секретарша

Украшение любой приемной, любого начальника это секретарша. Секретарь деловым людям нужен для ускорения работы, проведения документов, менее деловым, но более значимым он необходим как инструмент исполнения домашних дел, решения проблем с родственниками и бытом, совершенно незанятым людям секретарь совершенно необходим, ведь именно у таких людей проблемы накапливаются как огромный снежный комок, все незначительные вопросы перерастают в глобальные, а несколько листков бумаги превращаются в неудержимый бумажный поток.

Артюхов относился к той категории людей, которой секретарша вроде, как и не нужна, но обходиться без нее невозможно, да и пара рабочих рук не повредит. А так как секретарша была положена первому секретарю обкома по штату, то ее место в приемной просто не могло пустовать.

Уютное кресло секретарши было занято дамой лет тридцати, не злоупотреблявшей косметикой, но тем не мене выглядевшей бодрым и живым человеком. Секретарша Артюхова разбирала письма, давала указания по уборке его кабинета и неумело скрывала жгучее желание завести с ним служебный роман (фильм о таком чуде совсем недавно прошел в советском прокате).

Артюхов секретаршу игнорировал, в баню ходил с соратниками мужского пола, как правило, с Петровичем, который исправно тер ему волосатую спину.

Но именно в критический и переломный момент, когда как назло голову Артюхова стали посещать странные мысли, секретарша решила перейти к активным действиям. По-женски решив, что Артюхов сходит с ума из-за козней своей жены, она последовала совету подружки и решила штурмом очаровать несчастного первого секретаря.

И когда Артюхов тяжело ввалился в заполненный цветными пятнами и призраками кабинет, захлопнув за собой дверь, но в краткий миг секретарша успела проскочить между закрывавшейся дверь и притолокой.

- Что–нибудь случилось? В области? - оторопело спросил Артюхов.

- Нет, нет, - секретарша подошла к рабочему столу, - вы так быстро влетели.

- Да, и что? - спросил Артюхов, усаживаясь в кресло, - я так всегда вхожу.

- Конечно, - томно пробормотала секретарша и ее лицо стало краснеть, - конечно, вбегаете и не замечаете меня.

Артюхов заморгал глазами:

- Чего?

- Не чего, а кого, меня не замечаешь.

Артюхов непонятливо уставился на нее.

- Постоянно занятой, в делах весь, в работе, - секретарша села на край стола и немного задрала юбку.

Артюхов посмотрел, как воспитанная комсомолом и партией дама стала нарушать все норма советского общества. Между тем секретарша пододвинулась к нему:

- Столько дел, одни звонки полдня занимают, целых полдня, такие сложные обязанности, - наклонившись, она схватила его галстук, - надо и отдыхать иногда.

Артюхов замотал головой:

- Что вы делаете, Людмила Павловна?

- Я, - краснела все больше и больше секретарша, - я исполняю свои обязанности.

- Какие обязанности?

- Заботиться о рабочем процессе, о вашем, твоем здоровье.

- И какая же здесь забота о моем здоровье? - непонимающе спросил Артюхов.

- Прямая, Станислав Сергеевич, прямая.

Секретарша придвинулась к нему еще ближе, ослепив черными трусами под уставной, не короче чем до колена юбкой («откуда у нее это, неужели из ЦУМа», - успел подумать Артюхов):

- Надо иногда и расслабляться, у вас Станислав Сергеевич, целая область на плечах.

- Да, - промычал Артюхов, - да.

- Да, - повторила секретарша, придвинувшись ближе и положив руку на его штаны:

- А как же область без своего руководителя, как! – она сжала руку на его ремне.

- Никак, никак, - как тренированный заморский попугай произнес секретарь обкома.

- И я говорю, никак, - она стала гладить живот Артюхова.

- Что вы делаете, Людмила Павловна?! - пытался возмутиться Артюхов, - Ведь у вас есть муж.

- Не муж, - ласково пропела свекольно-красная секретарша, - не муж, а инженер на заводе. Он постоянно на заводе, там и ночует, со своими работягами, а когда приходит, то от него чем-то жареным воняет.

Говоря это, она гладила и сжимала брюки несчастного первого секретаря, все больше пребывавшего в помешательстве.

- А вы себя не бережете, - она с силой схватила Артюхова за член, - совсем, не бережете.

- Прекратите, Людмила Павловна, мы солдаты партии, нам не положено.

- Положено, положено, - она все сильнее и энергичнее сжимала артюховский член, - как под московских петухов девочек из комсомола подкладывать, так это мы можем, а собственную секретаршу отъебать сил не хватает.

- Людмила Павловна, что подумают люди?

- Ничего, они не узнают, а вы товарищ первый очень ничего, - прошептала секретарша возбуждая Артюхова все больше и больше.

- На моем посту, я не могу позволить себе слабости.

- Ну это как раз не слабость, - секретарша вытащила его член из штанов и стала ласкать пальцами, - это не слабость, Станислав Сергеевич.

- Но вы подумали..., - начал он.

- Хватит, - секретарша перегнулась через край стола и стала вылизывать его член, - хватит, - повторила она, на секунду оторвавшись, - партийцы должны быть верны друг другу везде.

- Вы так действительно думаете? - выдавил Артюхов, пытаясь отогнать огромную меч-рыбу от головы.

- Да, - секретарша сползла под стол.

- О о о о о о, - раздалось из – под стола, но Артюхов не заметил этого, он хотел только одного - убить пару другую злых мух ворвавшихся через окно и размахивавших маленькими красными флагами.

- Я так долго ждала, - просипела секретарша, - а ты все в колхозах и на свинофермах, - она сорвала с Артюхова штаны и оттолкнула кресло от стола. Сделав это, она поднялась в полный рост и разорвала кофточку, вывалив перед лицом Артюхов свои груди. Артюхов зажмурился:

- Что это?

- Сиськи, глупый, - прорычала секретарша и спустила на пол юбку, обнажив узкие черные трусы.

Первый секретарь открыл один глаз:

- Откуда у вас это?

- Что это? - секретарша наклонилась к нему, ее груди отвисли.

- Трусы необычной конструкции.

- Ах, это, - она стянула трусы и поднесла их к артюховскому лицу, - ты имеешь ввиду это?

- Да, да именно это, Это из ЦУМа?

- Нет, это с моей жопы, - ответила секретарша, проведя трусами по сведенному гримасой лицу первого секретаря обкома:

- Пора, милый, - она положила руки на его плечи и с силой надавила, - сделай, это дурашка.

Артюхов моргал глазами, сквозь пелену кислотного тумана и нескончаемый град фиолетовых опилок, он увидел, как секретарша взяла в руку его член, завела свою ногу и села на него сверху:

- А, - медленно опустилась секретарша.

- Людмила Павловна, вам плохо? - поинтересовался Артюхов.

- Нет, мне хорошо, - дернувшись, верх и вниз откликнулась она.

- Еще, еще, товарищ первый секретарь!

Артюхов вцепился в потные бедра секретарши, которая продолжала свои судорожные движения. «Главное чтобы не упала и не разбилась, фарфоровая ведь», - затрясся первый секретарь и неожиданно для себя кончил в нее.

- О о о о о о, - завопила секретарша упав на Артюхова.

Кресло не выдержало и рассыпалось.

Любовники грохнулись на лощенный паркетный пол.

- О, оргазм, - завопила секретарша, потирая ушибленную жопу.

- Чо?- совсем по деревенски, не поняв, переспросил первый секретарь.

- Оргазм, - ответила секретарша и пояснила: - кайф, улет, как после димедролу.

Первый секретарь снова часто заморгал.

- Что ты, милый, - секретарша провела по его лицу рукой, - ты сварщиком не был?

- Не, - замотал головой Артюхов.

- А то, мой дурак, - вспомнила секретутка поправляя разъехавшиеся груди, - когда на сварщика учился, тоже постоянно моргал как сыч, какой.

- Да.

Секретарша прижала Артюхова к полу:

- Мы ведь никому не скажем, да?

Артюхов ошеломленно кивнул.

Секретарша привалилась к стенке стола и представила как вечером расскажет близкой подруге: «Представляешь, Леночка я его прижала, возбудила, а потом сверху села и кончила, а потом кресло сломалось, и мы голые лежала на полу».

Она задумалась, расскажет Леночке, ну да ладно расскажет, пусть через неделю весь город знает, что она любовница первого секретаря.

Артюхов неуклюже пошевелился.

- Что ты милый, - опросила она, держа в реке его член, - тебе плохо?

- Неее, - промычал Артюхов, - галстук давит, шею давит.

- Сейчас, - секретарша стала одной рукой развязывать галстук, а другой возбуждать Артюхова.

- Мы партийцы твердые люди, - наконец произнес первый секретарь.

- Да, да, - проблеяла секретарша, - очень твердые.

Закончив с галстуком, она посмотрела на его член и сказала:

- А теперь ты меня, глупышка.

- А это обязательно, - скромно поинтересовался Артюхов.

- Да, - жарко выдохнула секретарша и повернулась к нему жопой, - возьми меня как в заграничных фильмах.

- Чо? - просто изумился Артюхов.

- Вы не смотрели иностранные кинокартины, Станислав Сергеевич?

- Не, - стыдясь ответил первый и поймав себя на мысли, что лжет, добавил, - смотрел, одну. Сатирикон называется, известного итальянского режиссера Феллини.

- А там, как правило, сношаются сзади, - секретарша расставила пошире ноги и выгнула упитанную спину.

- А, ага, - сказал Артюхов и прихлопнул рыжего шмеля норовившего укусить его за нос.

- Ты чего? – поинтересовалась секретарша.

- А, сейчас, - Артюхов вошел в нее.

- Уууу, - завыла дама лет тридцати с небольшим, служившая до этого часа просто секретаршей в обкоме партии.

Артюхов стал ебать ее, а она билась головой о стол и иногда вскрикивала:

- Оргазм.

Неожиданно зазвонил телефон, секретарша дернулась в сторону стола, громко выдохнула и обмякла.

«Жива ли?», подумал Артюхов и кончил в распластавшуюся партийку.

Солнце лениво светило сквозь тяжелые шторы, отбрасывало нелепо-длинные тени. С тихим шуршанием секретарша поднялась. Она подобрала юбку, трусы и разорванную кофточку, после чего встала перед Артюховым:

- Станислав Сергеевич, чаю?

- Да, наверное, - ответил Артюхов, наблюдая сквозь синий туман голое тело секретарши, ее стыд, просвечивавшийся через обстриженную шерсть.

- Сейчас, товарищ первый, - секретарша повернулась, повиляла жопой и пошла к комнате отдыха:

- Станислав Сергеевич, вы разрешите?

- Конечно, конечно, - закивал Артюхов, - пользуйтесь.

Неожиданно перед ним появился Петрович, грустно сказавший:

- Доигрались, товарищ первый секретарь обкома, да.

Артюхов кивнул.

- А как же я? – Петрович вплотную приблизил свое лицо к Артюхову.

- Вам плохо, товарищ первый?

- А, что? – Артюхов затряс головой, перед ним секретарша поправила кофточку и стала натягивать юбку на голые бедра, достаточно медленно, что бы он успел оценить ее.

- Вам плохо, товарищ первый? - повторила она, застегиваю молнию на боку юбки.

- Нет, нет, - мне очень хорошо, - махнул рукой Артюхов.

- Тогда поднимайтесь, а то сидите здесь голый, - секретарша улыбнулась, - ну я пойду, - она повернулась, подошла к двери, послала ему воздушный поцелуй и вышла.

Артюхов стал медленно одеваться шевелясь среди обломков своего массивного кресла.

«Во, черт», - дернулся он нащупав в кармане тряпку. Когда он ее вытащил это оказались узкие черные трусы секретарши с наивной надписью «Петечке на память».

Глава Четвертая. Заговор

В это же самое время в иной реальности гэбэшного бункера, не мигая, и потирая шеи о потные воротники, решали начальник милиции и глава КГБ. Они были по обыкновению трезвы и немногословны.

- Очень много странного в области в последнее время, не заметил? - мило произнес начальник КГБ, - очень даже у нас не спокойно, какая-то муть поднимается и закрывает горизонт видимого.

- А что, имеете ввиду, что погибла бортпроводница? Так уже расследовано все, зажегся красный семафор – поезд резко затормозил, и она подавился спермой. Насмерть, правда, - бойко из-за страза перед всесильным КГБ ответил милиционер.

- А еще, - кэгэбэшник поддевал простофилю на обычный крючок застольных разговоров.

- Еще лесник умер в районе, встал на лыжи и прошел четыре километра, запарился, словил кондрашку и умер, - милиционер области простецки улыбнулся.

Неободрительно кашлянув, начальник КГБ, процедил:

- Беда с первым секретарем, со Станислав Сергеичем беда.

- А что? - загомонил, бывший деревенский участковый, выброшенный на должность областного начальника, - что с ним? Не ужели простуда или что –нибудь серьезнее.

- Да, нет, что-то очень серьезное, - поднял кэгэбэшник на собеседника свои блеклые глаза, - Как-то странно он себя ведет, после решения о приезде этого Феллини. Какую-то бабу с детьми домой привез и объявил своей дочерью. Что-то о свободе заговаривается. Более того стал он фильмы странные смотреть.

- Да, а я и не слышал.

- Еще бы ты слышал, это только мы, - многозначительно отметил начальник КГБ, - только мы слышали. Читай, так и быть, - он выложил на стол рапорт водителя Петровича.

«По долгу службы, являясь водителем машины ГАЗ – 21 первого секретаря обкома Артюхова Станислав Сергеевича, докладываю, что вижу и слышу. А вижу я не так и много, особенно из-за того, что постоянно сижу в машине, а еще потому, что слепну уже как старый мерин. Да. Но выполняя свой долг спешу сообщить, что товарищ Артюхов ведет себя более чем странно, говорит с Феллини, а не со мной, однажды подарил мне цветы и назвал Светой. Слышу я напротив хорошо, более того, все лучше и лучше, во всяком случае, слух у меня лучше, чем у покойного моего брата, а тот был дьявольским глухарем. Сейчас весна и во дворе поют птицы, а товарищ Артюхов привез домой женщину с несколькими детьми, приблизительно от двух до пяти штук и поселил их с собой, объявив их при этом своими родственниками. Что является ложью, так как родственник у него один – это я, его сын. Не желаю примешивать обиду, но Артюхов мне даже руки не подает, а все норовит побибикать, ездить в машине со свернутой шей и почасту кричит павлином. Ситуация сложная, но бензину у меня еще много, а если вы не знаете, то это я своего брата утопил в канаве с говном. Сделал я это по прямому приказу первого секретаря обкома Артюхова Станислав Сергеевича, а не по злому умыслу. Хочу вас заверить и в том, что в сговоре с Артюховым не состою, так же как и родственных отношениях со своим покойным братом».

- Тогда понятно, - потянул милиционер, поправив очки в Грошевой пластмассовой оправе.

- Понятно, да не все, что-то здоровье нашего первого мне опасения внушает.

- Не понял, - милиционер вспотел, у него заболела голова, захотелось пить.

- Ты много не понял. Дело в том, что, что заговаривается наш товарищ секретарь.

- И что, - вылупил мент глаза.

- Да, ничего, гондон ты штопанный, - все-таки сорвался начальник КГБ, - ничего, освидетельствовать его надо. Врач, пусть его посмотрит, и тогда решим, что делать.

- А попить можно? – пришибленно спросил начальник милиции.

- Да пей, - собеседник ткнул ему графин с прокисшей водой, - пей, только не захлебнись.

Милиционер минуты две жадно сосал тухлую воду.

- Если так, то я согласен. Конечно, согласен, - закивал начальник милиции.

Его собеседник улыбнулся:

- Вот и хорошо, - на этом и порешим. Вечером я тебе позвоню и поедем к первому, он допоздна на работе. Свободен.

- А врача где возьмем? – поинтересовался напоследок милиционер, - а, врачи они ведь в диковинку у нас.

- В больнице, в больнице, - вскипел кэгэбэшник, - иди уже, весь кабинет навозом завонял, деревенщина хуева!

Начальник милиции закивал головой и двинулся к дверям:

- До свидания, до свидания, до свидания, доброго здравица,- загомонил он совсем по-деревенски и бочком протиснулся в комитетские двери.

Кэгэбэщник дождался пока закроется дверь за нерадивым неудачником, и когда он остался один подумал:

«Я умный, я достижение, мечта, я достижение народного хозяйства и, подергав руками яйца, повторил – народного хозяйства. Хозяйства».

Начальник КГБ поднялся, взял графин со стола, прошел в запасной кабинет, набрал в графин воду, а потом смачно плюнул в него – для будущих посетителей.

Посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся. С первым секретарем у него давние счеты, когда Артюхов выступал на митингах он сидел в своем мрачном подземелье, где как паук плел сети заговоров. А ему хотелось петь, выступать перед школьниками, водить хороводы в детских садах. А вместо этого, получите – убогое подземелье, деревенщину в помощники и ни какого искусства.

Да и Артюхов хорош, ни разу не пригласил его на народные праздники, в школы в колхозы, а он бы не стал лезть на первые роли, мог и просто посидеть в уголке. А теперь Артюхову мало всех этих сладких школьников, которые к нему липнут, он еще и домой детей привез.

И его, его не пригласил, один в одно рыло жрать будет. От этой мысли он чуть не заплакал, - сволочь Артюхов, просто сволочь.

«Вот теперь ты у меня и насидишься», - ожесточенно подумал начальник КГБ об Артюхове, - «я тебе мозги-то промою, педофил областной». От этого ему стало легче и он отхлебнул воды из графина.

Глава Пятая. Туман

Его заволакивал туман, туман разноцветных шаров и рыжего смога, по которому плыла огромная пачка махорки, и в полете морила клопов, убивала тараканов. За стеной делали ремонт и шелестели старыми газетами. Ему это было безразлично: «Надо сказать, чтобы не покрасили Ленина, нашего Ленина, а то он большой в смету не уложатся. А кабинет пусть красят, в синий цвет как лампа у Ильича была. Я и рассказ такой помню «Сигнальная лампа Алладина», про ленинскую лампу, которой он сигнал дал к штурму Зимнего».

Красный телефон снова зазвонил и снова неожиданно.

Артюхов осторожно осмотрел аппарат, он был надежно изолирован и если даже и был заполнен водой, то все равно был бы безопасен.

Первый секретарь взял трубку и осторожно потряс ее от воды:

- Алло?

- Станислав Сергеевич?

- Да, а что.

- Поздравляю, многие хотели, даже Баку. Но мы согласились, чтобы дали тебе. Поздравляю. От души.

- Чего дали? – проглотил слюну первый секретарь.

- Ну, как чего, ты о чем просил на последнем ЦК? А, забыл. Понимаю, дела тревоги, день рабочий к концу подходит. А впрочем, какой у нас рабочий день – круглые сутки, вся жизнь, - ликующе отозвалось из Москвы.

- А что происходит? - спросил усталый Артюхов.

- Да, так к вам Висконти едет.

- А, - произнес Артюхов, - итальянский режиссер, гений, звезда.

- Да, - убито произнес голос, - а от уда знаешь? Ты прямо говори, Станислав Сергеевич, я своих не выдам.

- От тебя.

- Как от меня?

- Да, так, - за спиной Артюхова быстро задергалась известная всей стране картина «Товарищ Л.И. Брежнев открывает в Мозамбике школу для торжественной встречи инопланетян».

- Как так?

Да так, ты мне с утра это сообщаешь. – протяжно зевнул Артюхов.

- Как сообщаю?

- По телефону, а как еще.

- А, ну, это мне понятно конечно, но почему я об этом не помню?

- Конец рабочего дня, конец и всей рабочей жизни.

- Да, да, - закивала трубка, - слушай, а что дальше?

- Дальше, - иссушенным голосом ответил Артюхов и посмотрел на лысеющую картину за спиной, на которой Брежнев открывал памятник Сталину на Кубе, - дальше, дальше я должен встречать этого самого.

- Кого, - поинтересовались из Москвы?

- Ну, этого самого Феллини.

- Какого на хер Феллини, к тебе Висконти едет.

- Знаю, - отпарировал Артюхов, – ко мне едет Висконти, но встречать мы готовимся Феллини.

- Ты что, Станислав Сергеевич? - спросила Москва после долгой паузы, - ты как себя чувствуешь?

- Как Феллини.

- Какой к черту Феллини?

- Это тот самый, который к нам едет, мы уже и фильм смотрели. Всем городом.

- И что?

- Что, что?

- Да, я интересуюсь как фильм?

- Ничего, смотреть можно, но как-то странно.

- Да, - прошептала трубка, - не бережем мы себя, работаем на износ и все ради нашей великой Родины. А ты Станислав Сергеевич, не переживай если считаешь, что Феллини едет, пусть Феллини едет.

- А вы договоритесь?

- Конечно, - ответила красная трубка, - конечно договоримся. Ты только скажи, кто он этот Феллини?

- Режиссер итальянский, известный очень.

- И он к вам едет?

- Ты его к нам и направил, еще утром.

- Оно и верно, да направил. Вот и хорошо товарищ Артюхов, что разобрались, кто к тебе едет. Это хорошо.

- Хорошо, - быстро согласился Артюхов.

- До свидания, Станислав Сергеевич. Встречай Фелконти, встречай.

Телефон обмяк и замолк.

Артюхов положил трубку, и устало откинулся в кресле, потом прокрутился и посмотрев на пустую стену за рабочим столом, решил: «Надо бы сюда картину повесить, ту где товарищ Л.И. Брежнев открывает Мозамбик для памятников инопланетян, нечего ей в подвале пылиться».

Артюхов зевнул и потянулся в разрушенном кресле.

День кончался.

За окном рабочие оборачивали памятник Ленину газетами и сбирались их красить синей краской.

Еще ранее вернувшись в обком, Артюхов чувствовал себя хорошо, только тогда он вздрагивал и кричал петухом. Вспоминался ему при этом старый генералиссимус Суворов, который тоже кричал петухом, но был великим полководцем. Ждал Артюхов и того, что вместе с Феллини в область приедет и Суворов. Правда, при слове генералиссимус он представлял себе почему-то усатого Сталина и от страха даже закричал:

- Товарищ Сталин, все в порядке генералиссимус Феллини едет.

Поняв, что сморозил глупость, Артюхов закричал петухом и вспрыгнул на стол.

Иногда ему казалось, что он сам Суворов и ведет своих гренадеров и егерей сквозь ледяной ветер Альп и град французской картечи. И тогда он всматривался в стены, пытался залезть на шкафы и рассмотреть диспозицию французов.

Потом проходило это легко и неожиданно. И только цветные пятна летали по кабинету, заполняли комнаты и падали тяжелыми густыми каплями черного масла из крана.

- Мы нашли нефть! – неожиданно закричал Артюхов, - сколько лет бурили скважины, а там все вода и вода. Хотя и минеральная. А еще Петр Великий говорил, что у нас нефть, вот мы ее и нашли.

Артюхов побежал в комнату отдыха и стал крутить краны, брызгаться нефтью. В фильмах о нефтяниках он видел, как они мажут друг друга нефтью, подставляют под нее свои кепки, умываются нефтью.

- Неужели, - Артюхов, посмотрел на свое лицо в зеркале испачканное жирной нефтью, - неужели, столько лет искали, горбатились, а не замечали, что она течет из крана. Я. Я, я ее нашел.

Он обрадовался и стал мочить пиджак в нефти, приговаривая:

- Его того, надо показать, людям, показать, пусть видят... Я, мы – я и партия нашли в нашем городе нефть...

Неожиданно из крана стало капать красное клубничное варенье.

- Нет! - закричал первый секретарь и стал выламывать кран:

- Суки, суки, куда, куда вы дели мою нефть?!

Он ожесточенно огляделся по сторонам и взвыл:

- Где моя, нефть!

Плюнув от огорчения, он уУстало сел в кресло и подумал: «Нам бы нефти, да побольше, еще алмазов, что в Якутии нашли, молибдена с севера, а то у нас кроме воды, да свеклы на полях и нет ничего. Свеклу же, ее подлюку надо бы убрать. Всегда начинаем убирать осенью, а если ее убрать летом. А лучшее вообще не сеять. Хер с ней с этой свеклой. У нас теперь нефть, настоящая нефть. И хер с ней со свеклой. Пусть ее в Воронеже сажают или в Рязани. Там грибы с глазами и свекла с ушами. А мы нефть будем добывать. Сам. Сам на буровую пойду, прорабом, хватит на жопе сидеть в кабинете, как сыч ебучий. А потом еще алмазы найдем. Сам найду. Оно-то верно, что липчане плохо работать не умеют», - с партийно-секретарской прямотой подумал Артюхов, мечтая о величие своей области.

Так он и мечтал, пока утомленно не заснул за рабочим столом.

- Как дела у самого? - поинтересовался начальник госбезопасности целой области.

- Хорошо, - вздрогнула секретарь, - только кричит почасту.

- Как кричит-то? - спросил тощий человек в халате с черной надписью «Врач».

- Все больше петухом заливается.

- Понятно, - покачал головой эскулап, - знакомый симптом.

- Знаете, что за болезнь? - встрял в разговор начальник милиции.

- Да нет, - врач поморщился и поправил шапочку на голове, - я тоже иногда кричу. Бывает и петухом.

- А-а-а, - задушевно протянул начальник милиции.

- И так я тоже могу, - умело парировал врач.

Они смело пошли к двери артюховского кабинета – начальник КГБ, начальниц милиции и просто некий врач гордо выпятивший свою впалую грудь. У самой двери врач вспомнил:

- Нам бы лучше неожиданно, были случаи, когда больные...

- Думай о ком говоришь, - резко пробасил начальник милиции.

- Да, конечно, - осекся врач, - были случаи, когда подозреваемые в болезни, увидев помощь, пытались убиться.

- Я тоже такое читал, - подтвердил начальник милиции, у меня в детстве любимой книгой была «Помощь идет» там у мальчика кость в горле застряла, ну и его...

- Что, ну? – спросил главный кэбэшник, слпдко подумав «мальчик, мальчик, мальчик,,,».

- Я и говорю, его машина приехала спасать, а он взял да кость и проглотил, насмерть.

- Черный, однако, у вас юмор, - заметил врач, - но дверь лучше бы открыть.

К ним подскочила секретарша со связкой ключей:

- Если необходимо, то можно открыть, но как отреагирует товарищ Артюхов?

- А что товарищ Артюхов? – недоуменно спросил начальник милиции.

- Товарищ Артюхов, видимо, спит, - бойко отрапортовала секретарша, и не любит когда его будят.

Милиционер областного масштаба вздохнул, врач попятился, а кэгэбэшник сказал:

- А товарищ Сталин тоже спал, в 1953, а разбудить так и не смогли. Знаете, чем это для его секретаря закончилось?

Секретарша вылупила глаза и закачала головой:

- Неттт.

- Вот, а, - наставительно добавил блюститель госбезопасности, - Берию-то расстреляли.

Все недоуменно посмотрели на него.

- Чо? - сказал милиционер.

- Берия у Сталина был секретарем.

- А я читала, что Поскребышев, - сказала испуганная секретарша.

- У Артюхова?

- Да нет у товарища Сталина.

- Тише, - сказал врач, - товарищ Артюхов. Проснется.

- Да, - снова протянул милиционер, - а я- то и не знал, что товарищ Артюхов был секретарем товарища Сталина.

Начальник КГБ махнул рукой, выхватил у секретарши связку ключей и стал открывать дверь артюховского кабинета, беззвучно матерясь и вспоминая Сталина, Берию и Деву Марию с двенадцатью апостолами.

Вскоре дверь поддалась отмычке начальника госбезопасности, и он осторожно вернул ключи секретарше.

- Пожалуйста, товарищи, - отворил кагэбешник дверь в кабинет первого.

Глава Шестая. Сон Станислава Сергеевича

Белая степь. В кибитке Артюхов и Пугачев. Артюхов в мундире наполеоновской молодой гвардии жмется к стенке, на Пугачева добротный космический скафандр, на шлеме алая надпись: «Куба моя любовь, остров зари багровой».

Пугачев сумрачно смотрит на Артюхова и, достав медвежий окорок посыпанный тертым оленьим рогом, начинает его есть. Чавкает, кибитку трясет на поворотах, Пугачев тихо мурлычет: «Ехал казак с Дону, с Дону до дому, с Дону до дому».

Повозка резко останавливается, в нее входит Пушкин и садиться напротив Артюхова и Пугачева. Подняв воротник ватника, он спрашивает:

- Как дела Емеля?

Пугачев тихо, не смотря на Пушкина:

- Каки дела, могли бы быть и лучше. Только ты меня засранец так описал, так изобразил. Нет теперь ни тебе, и ни мне прощенья.

Пушкин, подтягивая кожаные перчатки:

- Могло бы быть и хуже. Мораль проста басни сей – не бунтуй и не губи безвинных людей.

- Советчиков сейчас как мыла – противно, но есть в каждом магазине. Ты на моем бы месте побывал – куда деваться, вот и воевал.

- Людей морил, селения ничтожил, кровь проливал, все для чего. Ответь?

- Не знаю сам, и ты не знаешь тоже. Ты Саша душу мне не береди, не надо больше ран душевных, на кровь в ответ пришла большая кровь и крепкие веревки властолюбцев.

Пушкин, растирая перчаткой окно кибитки:

- Я о тебе писал, тебя я возвеличил, а ты был просто татем, проклятой ночи мрачным порожденьем.

Пугачев, поднимает светофильтр на шлеме:

- Не лез в народные герои я, в полководцы и отцы народов и мемуаров не оставил после смерти. Как вороны клюете вы меня, на части рвете, славы себе ища, дешевой, быстрой. Ты, Саша, ведь писал не про меня, а для себя, тебе хотелось денег, уваженья и венгерского вина. Того же что и мне, когда я грабил.

Пушкин, поправляет золоченный монокль:

- Вот мерзость, ты дворянина и навоз – то не ровняй. Не ровня мы с тобой и путь наш вышел разный. Так повелось исстари на Руси, что кто ищет, а другой находит, ты для меня дровами славы стал. Тобою растопил свою я музу. Сейчас пошли, нас ждут в иных мирах.

- Меня простили?

- Да и меня тоже. Пошли, поторопись, народный царь.

Пушкин и Пугачев распахивают пологи кибитки и собираются выйти. Артюхов, кричит им:

- А как же я!

Пушкин и Пугачев, удивленно:

- Тебя ведь нет.

- Нет, нет! – закричал Артюхов, - я есть.

- Где? – Сощурился близорукими глазами Пушкин.

- Врешь, – Пугачев стал нащупывать складной кинжал.

- Я есть, и вы есть, ко мне Феллини приедет, да, он едет.

- А кто ж он? – Пугачев поправил шлем.

Артюхов уперся носом в край стола и проснулся.

Глава Седьмая. Продолжение сна?

Артюхов уперся носом в край стола и проснулся.

Обведя сонным взглядом такой знакомый кабинет забрызганный черной и жирной нефтью, он заметил начальника милиции жавшегося к стене и кэгэбэшника из-за спины которого выглядывал невзрачный человек в дешевом сером костюме.

- А где Пушкин?

- Какой Пушкин? - спросил кэгэбэшник.

- Да, тот самый, он еще с Пугачевым разговаривал.

- Где?

- В кибитке, не в Караганде же. В кибитке, где же им еще быть.

Начальник милиции и кэгэбэшник многозначительно переглянулись. Особист толкнул человека в сером в спину:

- Станислав Сергеевич, сильно устал, посмотрите, может быть что серьезное.

Человечек в сером подошел к столу и согнулся перед первым секретарем:

- Я врач, Станислав Сергеевич, можно вас осмотреть.

- Смотри, - Артюхов откинулся в кресле, смотри Гиппократ хренов.

Серый подошел и спросил:

- Много пьете?

- Я да вообще практически не пью.

- Я не об алкоголе, а о воде. У вас отеки на лице и на руках товарищ первый секретарь. Конечно, ничего страшно, но могут со временем быть неприятности.

- При нашей работе на такие мелочи внимание не обращаем.

- Неправильно, нужно обращать внимание, нужно.

Врач стал щупать пульс.

- Вас головные боли, галлюцинации не мучают?

Артюхов промолчал.

- Хорошо, а спите как?

- Сплю я плохо.

- А почему?

- Так у меня область, целая область, то сделай, той не делай, так делай, так не делай. На рабочем месте только приказы отдаю, а думаю дома, какой тут сон.

- Да, трудная у вас должность.

- Но почетная, – сказал начальник милиции.

- У вас травмы с головой были? - врач раскрыл чемоданчик.

- Не помню.

- А если вспомнить?

- Да не помню я. Откуда им взяться.

- Спортом занимались, в молодости?

- Да, но больше, так, любительски.

- Хорошо, голоса слышите.

- Какие голоса?

- Разные.

- Разных не слышу, а вы?

- А я врач. Высуньте язык.

- А я нет. Артюхов скривил рожу и высунул язык:

- А.

- Бе, - ответил врач и почесал за ухом:

- А у вас, милейший, говно не коксуется, случаем.

- А что вы имеете в виду.

- Дорогой, вы наш! Доктор Орлов своей книге обосновал, то, что производство говна, извините покорно на слове, важнейший процесс в организме. И вот, если в силу определенных причин у вас говно коксуется, то психическое состояние заметно ухудшается, вплоть до безумия. Да-ть.

- Что дать?

- Да ладно, так ничего.

- Ну, может чего – нибудь надо и дать.

- Просто лежите спокойно и отдыхайте. Вот и все. Не желаете анализы сделать. В больнице. Я чувствую в вас сильное переутомление. Нутром так сказать чувствую.

Артюхов удивленно посмотрел на врача:

- Да, ты что рехнулся, на моих плечах область, тысячи коммунистов и беспартийных. Какая больница!

Артюхов вскочил во весь рост и бешено затряс кулаками.

- Я так и предполагал, - промямлил отскочивший к дальней стене врач, - войдите товарищи.

В кабинет вошли три санитара и уже спустя пару минут скрученного смирительной рубашкой первого секретаря вывели из обкома и посадили в машину скорой помощи, которая, приняв такого пассажира, сразу отправилась в психиатрическую клинику находившуюся в предместье скучного города.

Часть Третья. ОБЛОМ

Глава Первая. Желтый дом.

Они были.

И они умирали.

Окрестные села вели страшную жизнь – они истощались, из них в город бежали люди. Молодежь стремительно перетекала в городские трущобы наглядевшись на чудо крестьянской жизни. Оставшиеся бабки и дедки доживали и просиживали свое время на завалинках.

В одном из таких пригородных сел и было решено построить психиатрическую клинику. Связано это было с тем, что городская психушка уже не справлялась с наплывом помешавшихся селян перебравшихся в областной город и от такой высокой ответственности спятивших.

Когда ж психи совершенно забили все возможные углы в единственной психушке города, власти решили: «Все строим психушку большую и светлую».

Эта стройка была объявлена важнейшей стройкой области на седьмую пятилетку.

Место выбрали удачное – слева лес в котором бежавшие психи непременно заблудились бы, а с права местное гнилое море, форсировать которое психи не смогли бы никогда.

Высокая ограда и колючая проволока с пулеметными вышками служили надежной гарантией того, что друзья психов не попытаются их освободить, а последним препятствием для бунта было скудное питание больных.

Бедлам построили достаточно быстро. И торчал он гордо среди обезлюженного села как замок феодала над окрестными деревнями. Щурился дурдом окнами – бойницами с решетками, прятался за стальными трехметровыми воротами, скрывая психов за буйной листвой пыльных тополей.

Как все здоровые и недалекие люди местные жители и горожане стремились не замечать этого гиблого места, как не стремились, и объяснить того, почему здоровые с виду люди время от времени попадают в это учреждение. Не думал о нем и Артюхов, пока случайно не попал в гостеприимную больницу, а уж там думать ему совсем не пришлось.

В силу определенных обстоятельств пребывание С.С. Артюхова в психиатрической клинике стало возможным восстановить лишь по стенограмме найденной в архивах больницы. Многие фразы и слова при этом выглядят для читателя - нашего современника достаточно странно. То ли они подверглись последующей правке, то ли были изначально записаны с искажениями. Впрочем, удивляться этому не приходиться – желтый дом, он и есть дурдом.

Стенограмма.

Артюхова вводят в палату, в которой сидит сбесившийся писатель.

Сбесившийся писатель: Привет тебе, о царь царей.

Артюхов: Здоров ли ты, о шут и блудник.

Сбесившийся писатель: Как? Здесь? Зачем? Ты величайший государь опутан клеветой, развратом. Ты окружен убийцами, льстецами и камарильей падших дураков.

Артюхов: Ты извещен о прелестях двора, безмерно счастлив и горд я, узрев в речах твоих и радость и блаженство.

Сбесившийся писатель: О. нет, лишь кровь и яды вижу я.

Артюхов: Так, извещен ты о измене дикой, что бросила к тебе, болван, меня.

Сбесившийся писатель: Раз ты передо мной, то ясно все как день и для тебя сплели тугую сеть. Попался государь ты в лапы гордецов, что без души хотят себе присвоит все небольшое царствие твое.

Артюхов: Уж это понял я. Ты говори, как есть – откуда яд, откуда придет месть.

Сбесившийся писатель: Ты, сам в тяжелый час, пойми, что нету войска у тебя, разрушены назад пути. Враги сильны, их нам не победить. А месть придет из далека и не понятно, как и кто, когда меч поднимет за тебя. Увы, об этом ничего не знаю я.

Артюхов: Ты много говорил, но только мало сделал, где лаз, подкоп, где добрый меч, в конце концов.

Сбесившийся писатель: Нет, нету ничего. Виновен я и ты казнил бы хоть сейчас меня, да нету рядом палача, как даже нет трухлявого старого меча!

Артюхов: Ты издеваешься, паяц и шут!

Сбесившийся писатель: О да, за всех убитых и распятых по твоему веленью, по воле величайшего из живших королей!

Артюхов: В подобный страшный час я жаждал избавленья, пусть даже в смерти, и мне уже не видеть мщенья.

Сбесившийся писатель: Вот как заговорил, а государь, корона, трон, держава все в бурьяне.

Артюхов: Да испытанье это для меня, за ненависть, за жажду власти, славы. То божий суд.

Сбесившийся писатель: Постой судить себя.

Артюхов: Что так изменчив ты?

Сбесившийся писатель: Ты государь был из царей не худшим.

Артюхов: Конечно, знаю это я.

Сбесившийся писатель: Не лучшим тоже.

Артюхов: Да, да, да. (хватается за голову)

Сбесившийся писатель: Ты человек, хотя угодлив лести, мести, желаешь трон себе вернуть назад. Чрез кровь и яд, тебя не испугают стрелы, трупы, ты всем пожертвуешь.

Артюхов: Но только лишь из благородства мести, стремленья высшего из чести.

Сбесившийся писатель: Ты справедлив и честен. Я тебе тогда, чем лишь смогу, тем помогу. Как шут с тобою буду я до гроба, хоть твоего, а хоть и моего. (Тихо в строну : Скорее всеж до моего).

Артюхов: Ты верен мне, в последние минуты, ну что ж сейчас и этого мне много. А что ты верен мне болван и дурень?

Сбесившийся писатель: О государь, да просто, просто так.

Артюхов: Как так?

Сбесившийся писатель: Я милостынь подал тебе о царь. Я жизнь свою тебе отдал как жалкий и никчемный грош.

Артюхов: Ты мне, о горе, горе, горе! (рыдает)

Появляется санитар.

Санитар: Пора больные, есть режим больничный, принять снадобье и микстуры вам.

Артюхов: Нет, мне достаточно того измены яда.

Санитар: Придется подчиниться.

Артюхов: Нет и нет.

Санитар подходит к Артюхову. Сбесившийся писатель закрывает его.

Сбесившийся писатель: Не тронь царя.

Санитар: Вот психи, вот беда.

Артюхов: Изыди прочь исчадье Вельзевула, исгинь в огне из серы и свинца.

Сбесившийся писатель: Уйди, не доводи нас до греха убийства человека человеком.

Санитар: Так, хорошо я исчезаю. Но я вернусь и не один вернусь. Со смой придет и врач и медсестра и пара братьев медицинских. Вот инквизиция для вас. Лекарство примете тогда.

Артюхов: Вам не убить во мне ни зла, ни чувства мести.

Санитар, закрывая дверь: Совсем сбесились наши дураки.

Сбесившийся писатель: Ну, вот я спас тебя.

Артюхов: Да в первый раз меня спасает истукан и бабник. За это я тебе дарю пиджак.

Сбесившийся писатель, со страхом: Знак смерти для меня, ты не жалеешь слуг?

Артюхов: То милости великой моей знак, не каждый мог одеть пиджак английский и обменять его на рваный балахон больничный.

Сбесившийся писатель: Ты мудр. Я смерть тогда ведь за тебя приму.

Артюхов: Ты обещал мне жизнь спасти и спас, но то был только первый раз, еще раз докажи и верность мне и смелость.

Сбесившийся писатель: Спасибо царь за милость. (Берет пиджак и одевает его на себя).

В коридоре слышны шаги.

Артюхов: Идут, уже спешат к нам палачи.

Сбесившийся писатель: Крепитесь государь, кинжал прекрасней плена, петля - бесчестья смерть.

Артюхов: Но как поднимется рука у них, у знатных гордецов, что клятвам месть мою предпочитают. (Прячется в угол).

Раскрывается дверь на пороге капитан милиции, зам Артюхова, главврач, медсестра, санитар.

Капитан милиции: Вы живы царь!

Главврач: И не испорчен тленьем, не уничтожен правильным леченьем. (Тихо в сторону: Срок слишком маленький прошел). Берите он конечно цел и полностью на вашем попеченье.

Капитан милиции: О, царь, как мучался народ, когда вас заточили в казематы.

Зам Артюхова: Как мы без вас страдали, страшно было только от того, что преступившие святой обет, в державе вашей правят незаконно.

Артюхов: Молчи урод. Пришли вы убивать достойного из смертных, из живущих. Вам кровь моя нужна.

Главврач: Кровь брали мы у вас при поступлении.

Капитан милиции: О, государь, но ваши враги пали, сам император приказал их взять. Везут их и доставят на расправу. Вам государь, не гоже здесь стоять!

Артюхов: Да это так. Расплата за бесчестье наступит скоро, если вы со мной, но лучше нам избрать другое место для обсужденья наших страшных дел.

Главврач: Пожалуйте в отдельный кабинет.

Все кроме сбесившегося писателя уходят.

В отдельном кабинете Артюхов, капитан милиции, зам Артюхова, главврач, медсестра, санитар.

Артюхов: Так значит, решено и смута в раз просечена - у комля.

Капитан милиции: Да государь. Дороги только быстро нам, явиться не позволили в темницу.

Артюхов: Тогда добро.

Главврач: А мы, мы тоже ведь не палачи.

Артюхов: С согласием я это подтверждаю.

Зам Артюхова: А кто звонил в Москву? Я тайно сообщил туда, что царь законный в желтом доме заперт.

Артюхов: Мятеж подавлен, правда торжествует, желаете имений вы, рабов, коней и злато. Что ж похвально если вы защитить меня стремились все. Но я сначала долг отдам великий. Где он? (Артюхов оглядывает комнату). Где он?

Капитан милиции: Кто он? Кого зовете вы?

Артюхов: Да я о том несчастном дураке, с которым я сносил все муки плена. Юродивый такой, писатель местный, синяк с приветом.

Главврач: Послать немедленно за ним!

Санитар уходит.

Артюхов: Так вот здесь вы, престол мой обступили. Я вижу, вы достойны, быть со мной, когда минута мщенья наступает.

Капитан милиции: Враги низвергнуты и скоро перед вами предстанут. Их уже везут. В оковах, как велит закон жестокий.

Главврач: Но справедливый.

Капитан милиции: Уж воля ваша, мне о том судить совсем не время, да не в месте этом о справедливости и чести говорить.

Артюхов: Тот самый шут достоин избавленья и милостыни моей, хотя он дерзок, но дальнее поместье для него приберегу я. Это будет верно, за службу счастье мирного труда, на воле на природе, средь деревьев.

Зам Артюхова: Выполнить приказ мне ваш лишь будет в наслажденье, какой отдать ему удел?

Артюхов: Я думаю не ближний, с доходами, с богатую казной, с лесами, хижиною и лугами.

Зам Артюхова: Так понял я – его мы в лесники определим на дальнюю делянку.

Артюхов: Наверно так. Пиши приказ быстрее.

Входит санитар.

Санитар: Он мертв.

Артюхов: Как мертв?!

Санитар: Убит.

Капитан милиции: Убит, но как же?

Санитар: Убит кинжалом в спину. За царя он принял смерть от рук наемного убийцы.

Артюхов: Не может быть.

Санитар: Но это только так. Не рассмотрел наймит его лица, и нож вонзил прям в сердце со спины. Пиджак убийцу сбил с пути.

Артюхов, рыдая: Он был как брат мне, ближе, чем сестра, о вот еще! один злодейский козень! Так вижу я кругом враги опять.

Зам Артюхова: Но был он раб, рабом же встретил смерть, за господина своего.

Артюхов: Он братом стал мне.

Санитар: Он был рабом.

Капитан милиции: Из страха спас царя сей мирный обыватель.

Артюхов: Из высших чувств, из чести и любви.

Главврач: Как пес служил тебе, о, государь, он был лишь пешкою в руках твоей фортуны. Так стоит ли рыдать над ямой скрывшей паяца, шута и мота.

Артюхов: Как можете вы знать души моей порывы и движенья. Родная кровь моя здесь пролита, и точно это так. И если раб убит, то это только случай меня от самой страшной смерти спас. И вот вопрос – убийца, кем послан он? Кто нож его направил?

Капитан милиции: Не можем знать, но это все враги, они хотят царя низвергнуть в тлен.

Зам Артюхова: За вами государь ответ.

Артюхов: Не сметь мне указания давать! За друга своего я буду месть держать, лишь за него и только за него. Мне царствие не так уж близко было, как мой сердешный друг, хоть был он и алкаш. Да это так, с врагами я расправлюсь, но мщенье только за него и все. За остальное я врагов прощаю.

Зам Артюхова: Как благородно, как высоко.

Артюхов: Но не тебе судить, пускай потомки судят меня в час гнева и убийств, как прав я был или как зверь рубил всех без разбору.

Главврач (тихо в сторону): Покойный, все же долго не прожил бы. У сердца тоны были очень плохи, оно не билось, только лишь стонало. Удар кинжалом его только спас от длительных мучений. Только это.

Артюхов: О горе мне последний мой слуга убит. Не знаю, что и делать.

Капитан милиции: Нам надо завершить кровавого лишь долга пустяки. Их уж ведут, убивцев и воров.

Санитар: Сейчас все и решиться.

Вводят начальника милиции и полковника КГБ.

Капитан милиции: Вот и воры. Доставлены с эскортом, как пожелали вы, о государь.

Артюхов: Вам мало кровь невинную пролить и царство получить вы захотели, разграбить и остатки поделить вы отчины моей, сегодня захотели.

Главврач: Так это?

Капитан милиции: Признавайтесь.

Зам Артюхова: Кайтесь.

Артюхов, поднимая руку и требуя тишины: Но я прощаю вас за преступленья против короны, трона и меня. Ответите вы только по закону за кровь невинную, того кто ближе и роднее был мне в горе.

Капитан милиции: Как править суд?

Артюхов, обращаясь к полковнику КГБ: Ты подлый пес, всегда хотел наветом убить меня, противен, низок, ты навеки враг мой с обретенья трона. (Смотрит на начальника милиции) Но ты, которого я поднял из грязи, ты мне служи десяток добрый лет, как верный пес, о нет, еще вернее, ты охранял меня как самый верный раб и вот на что мог, ты мерзавец покуситься?

Начальник милиции: Не знаю я ответ. Как кучер сбит я вьюгою с пути и вижу, что закончу здесь дорогу.

Артюхов: Ты верно думаешь, плюю я на тебя и на твою убогую могилу. Смерть примешь ты как вор и лжец, обманщик, доверие изжог во мне ты сам. Убить его.

Капитан милиции вонзает меч в грудь начальника милиции, тот падает бездыханный.

Артюхов, обращаясь к полковнику КГБ: Тебе же гнида сдохнуть в каземате, куда меня ты думал засадить! Таков мой суд великий и бесстрастный.

Полковника КГБ уводят санитары.

Главврач: Осанну, славься, славься государь.

Хор подхватывает: Славься! Славься государь!

Артюхов выходит, все поют ему здравицу.

Санитар: Свершалась справедливость – месть.

Главврач: Война миров.

Капитан милиции, качая головой: Поход детей.

Глава Вторая. Возвращение

Из психушки Артюхова выпустили то ли весной то ли летом.

Во всяком случае, деревья уже оделись листвой, и в воздухе приятно пахло заводским графитом.

Больничная машина привезла несчастного Артюхова к дому, выкинула а асфальт и понеслась за новым клиентом.

Слегка покачиваясь от нейролептиков, он подошел к подъезду, перед которым гнездились нахохлившиеся как воробьи на морозе бабки-пенсионерки, прошел мимо них, вошел в дверь подъезда и обернулся.

Он вернулся.

Вернулся в город.

Город и знакомый и неизвестный.

Город новый и старый.

Город остался стоять, жухнуть под солнцем, и только река времени пробила, прорвала каньон границы между двумя разными и расплывчатыми между собой городами.

Теперь все шло по старому, но чуть - чуть по иному, заманчивому и неотвратимому.

Город не рос, он не впитывал в себя мелкие пригороды, не пух от окрестных деревенских жителей, переродившихся в новых мещан, он стремительно и жалобно перестраивался изнанкой, напичканной по новой моде киосками, магазинами, рынками, стоянками и парковками, веселыми алкоголиками и мрачными наркоманами. Он старел, хирел и задыхался от притока социальной желчи жегшей его из нутрии.

Город умирал. Не стремительно как уходят энергичные и мечтательные, от ранних инфарктов, умирал не как стачрики дрожащее и тихо, он умирал как немолодые деревья, умирал растя, умирал торжествуя над окружением.

Умирал придавленный вечным небом и живой водой, сути которой он не смог ни постичь, ни простить, его существование уже не было жизнью, но тянувшиеся дни и годы создавали ирреальность городского бытия.

Артюхов не спал, как городские жители и не умирал как неудачный и стыдливый своей простотой город. Он дышал, пытался метаться и жить. Из всех качеств живого существа ему не достало только одного – мечты, ранимой, но великой мечты, мечты – полета, которая могла бы пронести его над обыденностью сумерек городских кварталов и стать большим, чем просто мысли о пустом.

Он понимал это.

Знал и ощущал свою слабость, свой страх перед полетом. И мгновения счастья почерпнутые из детских грез не оставляли его разум, мучили и будили его, звали к прыжку в томительную, но свободную неизвестность.

Его стремление к мечте не было ни криком тонущего, ни просьбой молящегося. Оно просто заполнило его нутро, рвалось наружу и требовало счастья.

Полет без осознания и ощущения счастья мертв, он нелеп и неподвижен, полет с сомнениями, страхами невозможен, удел полета томное или радостное, скрытое или показное, малое или великое, но счастье.

Артюхов не был счастлив.

Он не был и несчастлив, просто он родился миллиионой из бескрылых птиц, чей жалкий рок обрекает их на бег или плавание, страх или пресмыкание, брутальную веселость или дружескую нелюдимость.

Медленно, перваливаясь с ноги на ногу и вспоминая прошлое поднялся Артюхов по когда-то знакомой номенклатурной лестнице.

Глава Третья. Новая жизнь.

Артюхов медленно поднялся по лестнице. Позвонил в дверь свой квартиры. Спустя несколько минут, после третьего звонка, дверь открыла девка в яркой майке с голой бабой:

- Мать, - протянула она, - кажись отца выпустили. Он в дверях стоит.

Ляпнув это девка ушла в квартиру. Артюхов вошел внутрь и увидел женщину когда-то, в прошлой жизни бывшую его женой.

Увидев его она всплеснула руками и закрыла расплывшееся жиром лицо.

- Господи, - тихо процедила она, - вернулся, сколько лет, сколько лет, а вернулся.

Артюхов галантно и убедительно кивнул головой и уперся плечом в дверной косяк. Его жена отняла руки от лица и сделала пригласительный жест:

- Заходи, чего в дверях стоишь-то, заходи домой Стасик, заходи. Осторожно не ударься.

Станислав Сергеевич медленно ввалился в квартиру:

- Вот, вернулся, и номер квартиры не забыл. Все помню. Помню.

- Это хорошо, - сказала жена, - хорошо, что ты все помнишь.

Артюхов потряс головой:

- Все помню, все помню, - произнес он как-то угрожающего.

«Сука».

Жена отошла подальше в квартиру.

- Стасик, - сказала она, - есть хочешь?

Артюхов кивнул.

- Тогда проходи на кухню, помнишь, где она?

Артюхов снова кивнул и пошел по деревянному полу.

Кухня в его отсутствие приобрела новые приборы - какой-то странный белый ящик с черным передом, белую же тумбу с открывавшимся круглым люком, какие странные столовые принадлежности, Надписи на всех новых предметах были иностранными.

«Наверное, английские», - подумалось Артюхову.

Жена достала какой-то пакетик в красивой упаковке, положила его в миску, залила кипятком из белой пластмассовой банки с надписью «Tefal», выложила перед ним несколько заграничных бананов и апельсинов.

- Стасик, извини уже поздно, в магазин идти не хочу, завтра все купим. А пока ешь, что есть.

Артюхов кивнул:

- А что Магазины так поздно еще работают? - он показал на настенные часы показывающие 23.07.

- Да, Стасик, теперь магазины работают круглосуточно, не все конечно, но многие. Очень многие, - жена с тревогой смотрела, а него.

- Странно, - Станислав Сергеевич осторожно взялся за вилку.

- Да, но теперь все так, многое изменилось пока тебя не было, - пригорюнилась жена.

- Ничего не изменилось, - убежденно сказа Артюхов, - я проезжал по городу Точнее меня провезли. Все осталось, как было.

- Да, Стасик, да, - закивала жена, - город остался прежним, но другое, другое многое изменилось.

- Что же изменилось? - спросил Артюхов.

Жена испуганно посмотрела на него:

- Все.

- Что все?

Первый секретарь недоуменно посмотрел на нее:

- Говори конкретнее, что именно.

- Стасик, - начала жена тихим голосом, - ты крепись, Стасик.

Артюхов кивнул и отодвинул тарелку.

- Партии больше нет.

- Какой такой партии? - спросил наивно-игриво Артюхов.

- КПСС, - шепотом произнесла жена.

- Ты чего, как нет! – вскрикнул Артюхов.

- Союза тоже нет, распался Советский Союз.

- Как распался? – обозлился Артюхов.

- Стасик, - жена погладила его по руке, - социализма тоже нет, теперь у нас рынок.

- Где рынок? - спросил Артюхов.

- Везде Стасик, во всей стране капитализм и рынок. Это называется рыночный капитализм.

Артюхов посмотрел на жену странным взглядом:

- Почему?

- Так получилось.

- Получилось? Мы проиграли Америке в войне?

Жена покачала головой:

- Войны не было, мы проиграли так, сами все сдали.

- Как так?

- Да вот так.

- Так? Так ?Так просто?

- Стасик, держись, они все сделали сами, - тоскливо сказала жена.

- Кто они? - недоуменно покрутил головой Артюхов, - кто мог на это решиться, какая пятая колонна?

- Твои, твои товарищи по партии, - тихо ответила жена, - они объявили о роспуске КПСС и распаде СССР.

- Так просто объявили и все?

- Да, просто объявили.

Артюхов долго молчал. Ночь обволакивала окно.

- Когда это случилось, - прошептал бывший первый секретарь обкома.

- В 1991 году одни твои товарищи решили спасти обломки Советского Союза. Но другие были против этого. Столкновения почти не было, так поездили танки по Москве и все, - так же тихо ответила жена.

- Танки были в Москве, у нас было как в Чили? Да? - опешил Артюхов.

- Да, Стасик, - жена качнула головой и потравила салфетку на столе, - танки были в Москве, солдат ввели много. Все было как в Чили. Но все быстро закончилось – в три дня. Сторонники СССР сдались.

- Так, просто сдались, - не понял Артюхов.

- Да. Они просто сдались, - сказала его жена.

- А что с ними сделали, - несколько кровожадно оскалился Станислав Сергеевич.

- Ничего, - спокойно ответила жена.

- Как ничего?

- Ничего, подержали в тюрьме несколько месяцев, а потом выпустили на свободу. Некоторых отправили на пенсию, другие ушли в коммерцию.

- Спекулянтами стали, что ли, - Артюхов совершенно ничего не понял.

- Нет, - поправила его жена. – теперь это называется бизнесом, коммерцией.

Они снова долгое время молчали.

- Но как это, во что мы верили, ради чего жили? – непонимающе и ошеломленно спросил Артюхов.

- А то во что вы верили и ради чего вы жили? – поинтересовалась у него жена, - если о постах, то многие твои товарищи заняли места не хуже. А что до тряпок, то ими сейчас и так все завалено.

Артюхов устало отрицательно затряс головой:

- Ну а как же социализм, пролетариат, мир социализма?

- Все рухнуло и теперь у нас капитализм, Стасик. Во всем мире единый капитализм.

- Ну а, как же генеральный секретарь, куда он смотрел?

- Теперь нет генерального секретаря, Стасик, теперь у нас президент.

- Какой еще президент? – оторопело заморгал Артюхов.

- Главный теперь у нас президент, есть и парламент. Твое место, - жена сделала ударение, - занимает избранный народом губернатор.

- Да.

- Президента избирает вся страна, ну конечно того, кого надо. Парламент тоже избирается так как надо. А уже потом президент предлагает кого-нибудь губернатором за него голосуют. И все.

- А, - махнул рукой Артюхов, - это уже было. Это-то мне и понятно.

- Да, было.

- И как при этом можно жить? – совершенно растерянно спросил Артюхов.

- Наверное, хорошо, - сказала его жена.

- Хорошо, хорошо, - после долгой паузы сказал Артюхов, - а как вы живете?

Жена посмотрела на часы:

- После того как ты заболел... Мы получали твою зарплату, жилплощадь, все привилегии, за нами даже сохранили машину. Это когда стало известно, что тебя незаконно забрали. Она и сейчас у нас, пока тебя официально не уволяли.

Она горестно вздохнула.

- Потом, Стасик, стало хуже. Союз рухнул, деньги обесценились. Твою зарплату отменили, тогда когда распустили партию.

Артюхов подавлено слушал.

- Но мы выбрались, Ирочка и наша дочь пошли работать...

- Куда? – неожиданно выкрикнул Артюхов, - куда можно пойти работать при капитализме. На панель! Они проститутки, Да!

Жена нежно погладила его по руке:

- Стасик, Стасик, нет сейчас много работы. У Ирочки даже свое дело. Мы живем, в общем, не плохо. Не так как некоторые, но лучше многих.

Артюхов молчал.

- Конечно, нам помогли и твои товарищи и твое светлое имя, - жена помолчала, - ты был так популярен, даже любим людьми.

- Что еще, - из подобья посмотрел на жену Артюхов.

- Дочь вышла замуж, я им уступила нашу спальню, а сама, сами, - поправила она, - перебрались в твой кабинет.

Артюхов молчал и изображал дикие гримасы ужаса.

- Стасик, но ты не волнуйся, скоро они съедут, они покупают квартиру. А может быть и особняк. Им надо только время, чтобы деньги из оборота изъять. И все и они съедут.

- Так, так. – Артюхов придурковато усмехнулся, - так сейчас уже и квартиры покупают? Да? А должности не покупают? Вы ведь здесь уже все продали – и родину и партию? Так!

Жена кивнула:

- Стасик не надо. Я понимаю тебе тяжело, но успокойся, ты ничего не изменишь.

Артюхов поднялся и прошелся по кухне.

- Стасик, - подала голос жена, - еще не поздно начать все сначала.

- Что с начала, - зло спросил Артюхов, - что начать?

- Жизнь, - тихонечко произнесла жена, - когда я узнала, что тебя выпускают, то поговорила с твоими друзьями...

- У меня нет друзей, - с надрывом крикнул Артюхов, - нет, это просто подонки. Одни просрали СССР, партию, социализм. Другие посадили в психушку.

Жена тихо, но уверено перебила его:

- Стасик, у тебя есть друзья. Твой бывший заместитель, твоя секретарша, они сейчас владеют фирмами. Своими. Крупными. Очень крупными фирмами. Они очень рады тебя взять на работу. Тебя помнят и хотят чтобы ты у них работал.

- Кем! - крикнул ей в лицо Артюхов, - кем! Дворником! Говночистом! Да! А может быть секретарем!

- Они предлагают тебе посты вице-президента.

- Какого на хер вице–президента!

- Это временно, Стасик, - сказала уверено жена, - временно, пока ты не откроешь свою большую фирму.

- Даааа! – заоран на нее Артюхов, - дааа!

- Стасик, - жена мельком глянула на часы, - уже поздно, давай поговорим завтра.

- Да, да! - закричал Артюхов, - мы поговорим завтра! Завтра решим как вы суки Родину продали оптом или в розницу. На что вы партию променяли на какие такие коврижки!

- Стасик, - участливо сказала жена, - тебе надо поспать, а завтра поговорим. Не забудь принять таблетки.

- Хорошо, - выкрикнул бывший первый секретарь, и хлопнув дверью, вышел из кухни.

Артюхов медленно прошел в бывший кабинет, теперь ставший их спальней. Сел за стол и обнаружил, что с его поверхности исчезли портреты Ленина, Брежнева.

Переваривая информацию, он посмотрел во двор – там ничего не изменилось.

Наверное, решил он, слишком много сразу произошло странного, что не могло не сказаться на психическом здоровье жены, вот она и напридумывала всякую чушь. Надо же придумать такое, что великая держава – Советский Союз рухнула, что коммунистической партии больше нет, что Москва стала столицей какой-нибудь Чили или Аргентины, где стреляют танки.

Даже если это и правда, то как мы тогда победили в войне с фашизмом, как создали колхозы и вырастили новое поколение людей?

Такой бред может представиться только безнадежно больному человеку. Свихнулась старушка. Ее, а не его надо было помести в дурдом.

Артюхов открыл ящик стола, содержимое его было аккуратно закрыто белым листом бумаги, он осторожно взял его и прочел:

«Жду на Венере зпт сегодня вечером тчк Феллини тчк»

Артюхов недоуменно посмотрел на этот листок: «Неужели, неужели Феллини это не выдумка его больного разума и он действительно будет в городе».

В смятении бывший первый секретарь присел в кресло.

В его прошлой жизни Феллини был его проклятием. Именно этот итальянец и подорвал его карьеру, сделав из всесильного главы области никчемного сумасшедшего. Но теперь все изменилось – сейчас Феллини остался единственной реальной связью его с прошлым миром, той связью. которая поддерживала его в этом мире.

Артюхов медленно закрыл ящик стола. Если это и правда, что все рухнуло, а его жена не сумасшедшая, что есть какой-то президент, капитализм и прочая муть, то он в такой жизни лишний.

Если же это выдумка сумасшедшей тетки, то он все равно не вернет своего влияния в области. В любом, случае, здесь в этом новом и странном мире для него уже не могло быть места. Он не желал быть ни вице-президентом какой-то спекулятивной конторы, ни второстепенным номенклатурным чиновником в области.

Дело его чести и совести – уйти из этого бреда, бежать туда где его должен ждать непонятный Феллини.

Артюхов поднялся и решительно подошел к входной двери. Стал одеваться.

- Стасик, ты куда, - неожиданно окликнула его из-за спины жена.

Артюхов закрутил головой по сторонам ища место, где бы спрятаться.

- Стасик, ты себя хорошо чувствуешь?

Артюхов уже оделся и обернулся к жене:

- Я не собираюсь это обсуждать, вообще ничего не собираюсь обсуждать. все возможные пояснения только в рабочем порядке. Тебе понятно?

Жена подошла ближе:

- Стасик, останься дома, уже поздно, тебе необходимо отдохнуть, куда ты собрался ночью? Куда Стасик?

- Это не твое дело, - оборвал ее партиец, - не твое. Но все это очень важно и для меня и для нашего города. Это важнейший шаг мой судьбы.

На шум разговора вышла дочь и сонно уставилась на сцену у двери:

- Вам чего, делать нечего? – лениво спросила она зевая, - спали бы.

- Вот я и говорю, папе – идем спать, - запричитала жена Артюхова.

Артюхов энергично закачал головой:

- Вы можете спать сколько вам угодно, но у меня еще есть дело.

- Какое у тебя может быть дело психопат, а? – дочь широко зевнула и облокотилась на дверь, - поздно уже спать надо. Чего бесишься папа, пошел бы работать на фирму, получался нормальные бабки, еще пенсию свою партийную выбил. И жил бы как человек.

- Да, Стасик не надо, тебе трудно, но останься сегодня дома, - жена попыталсь его задержать.

- Да и куда ты, папочка? – так лениво поинтересовалась дочь.

_ Я иду к Феллини! – внезапно для самого себя выкрикнул Артюхов.

- Феллини? – удивились родственники.

- Да к самому мастеру Феллини, - гордо ответил им ответственный работник партии.

- Стасик, - начала причитать жена, - но что с Феллини. Какой же у нас Феллини. В нашем – то захолустье, а.

- Па, давай спать, - дочь Артюхова широко зевнула и прикрыла рот ладонью, - уже светает.

Артюхов посмотрел на розовеющее, но еще сумрачное небо:

- А что Феллини? Есть Феллини. Он едет. Идет.

Город спал. Но его пробуждение было так же неминуемо как и ненужно.

Подумав секунду, Артюхов выпалил:

- А что есть кому-нибудь до этого дело?!

Его понесло.

- Да, он едет, но едет ко мне, только что бы говорить со мною. А вы мои родственники пошли бы на хуй! Да, именно на хуй тупые создания, помешавшиеся на тряпках и жратве. Вам бы только денег побольше и пенсию, блядь, и зарплату. Но Артюхова за банановые шкурки не купишь, за иностранные прибамбасы я не продамся. У меня есть послание, полученное в голове несколько часов назад, и я ухожу, ухожу на встречу с мэтром.

Артюхов рывком открыл добротную металлическую дверь.

- Вам этого не понять пресмыкающиеся и ничтожные человечки! Вы продали нашу великую страну За шмотки и импортную колбасу, иностранные корыта! У вас на уме только деньги, а о величии духа и подвиге воли вам остается только мечтать! Теперь распродав все великое вы служите компрадорам и капиталистам. Я не хочу с вами даже обсуждать ваши мелкие делишки! Вот так сраные душонки! Смерть мировому капиталу!

- Стасик, - вскрикнула жена, - Стасик….

- Папа, ты чего, - непонимающе смотрела на Артюхова дочь.

- А ничего! - крикнул им бывший товарищ первый, - ничего! Птфу на вашу новую и старую, но вечно сраную жизнь.

Сказав все это, Артюхов выпрыгнул на лестницу и бросился бегом из подъезда.

Бегом, бегом к месту желанного рандеву. Его путь лежал через весь ужасно разлагавшийся город и в последний раз в жизни Артюхов воспользовался своей служебной машиной, поразив водителя кратким приказом: «На Венеру».

Вместо Петровича в машине сидел неизвестный страхолюд, который не поразился приказу и спокойно завел старую черно-коричневую, от времени, секретарскую «Волгу».

Глава Четвертая. Венера

Артюхов с неподдельным интересом осмотрелся в потертом салоне старой машины:

- А где он?

- Кто он? – поинтересовался водитель.

- Да Петрович мой водитель.

- Бывший водитель, - шумно выдохнул страхолюд, - бывший.

- Так, где он? Где? – уже резче спросил Артюхов.

- А вы е знаете, - водитель покачал головой, - впрочем, откуда вам знать-то Беда с ним.

- Какая еще беда?

- Как вас отстранили от руководства областью.. так с Петровичем стало плохо. Он стал всюду писать, что он ваш сын, а вы его дед. Сначала его пытались образумит, но потом когда Петрович подал в ЗАГС заявление о расторжении с вами брака. И его пришлось забрать.

- Куда, - оторопело спросил Артюхов.

- Да все туда же, в дурдом, товарищ первый секретарь. На принудительное излечение, а то высокий капитанский чин не позволял его на свободе держать, вдруг он секреты какие-нибудь вражеским агентам разболтал?

- И что? – недоумевая, спросил Артюхов.

- Что, что… когда его помести в сумасшедший дом, он кричал разное – как брата в канаве с говном утопил и как вы какого-то Феллини в городе ждали… и о недостаточно культурном развитии города говорил. Бред нес, в общем полный, поэтому его пришлось помадить в одиночную палату и не кормить больше. Вот Петрович долго там не протянул и помер. Уже года три как помер, - со вздохом заключил водитель.

«Волга» катила по еще пустому городу, который еще только просыпался. Артюхов пристально всматривался в сумрачные улицы. Он хотел увидеть на улицах какое-то движение нового, перемены, изменения в городской жизни. Что-то он заметил – кое-где появились новые, яркие вывести, на улицах стояли какие-то большие шиты, но все остальное осталось по старому.

- А в городе многое изменилось, - спросил страхолюда Артюхов, - с того времени, что я… Ну с того как я попал в отпуск.

- Конечно, товарищ первый секретарь, - страхолюд изобразил умное выражение своего лошадиного лица с оттопыренными губами, - теперь много нового.

- Что, например? - с интересом спросил Артюхов.

- Ну, например, - страхолюд задумался, жуя губами и шмыгая носом – люди много нового носят, машины есть новые, автобусы. Опять же по телевизору не два канала, а целых шесть. Да.

- Шесть? – поразился Артюхов.

- Да, шесть, - почему-то вяло подтвердил водитель, - но по ним такая же туфта, как была на тех.. двух.

- А еще, что еще, - продолжил допрос бывший первый секретарь.

Ушастый и губастый страхолюд выкатил глаза:

- Товарищ первый секретарь так ведь сразу и не скажешь. Ведь всего и не упомнишь, все меняется, люди меняются.

- Разве,? Ая и е заметил, что люди меняются.

- Так вы еще людей и не видели, - оскалил желтые зубы страхолюд, - в народ надо идти с людьми общаться, тогда и можно понять разницы.

- Да? – с иронией спросил Артюхов, - так вот идти и общаться?

- Да, - не понял иронии страшный водитель, - надо идти и общаться.

- Я этим и собираюсь заниматься, - поделился намерениями со страхолюдом – машиноводителем Станислав Сергеевич, - в народ пойду.

- Оно и дело, - соглашаясь, закивал водитель, - оно правильно и верно.

Последние жилые кварталы остались позади и некогда строгая «Волга» катилась по пустому шоссе среди убогих дачных домиков сооруженных из огромных кочек, кусков шифера и разнообразного сбытого мусора. Среди всех этих нагромождений хлама произрастали чахлые деревья, окруженные несчастными побегами картофеля и томатов.

- А что это, - поинтересовался Артюхов рассматривая причудливую загородную архитектуру.

- Это товарищ первый секретарь загородные участки горожан, они здесь сажают картошку.

- Картошку?

-Картошку, - закивал водитель.

- А они здесь живут? Или как?

- Некоторые постоянно живут, - отбарабанил страхолюд крутя баранку.

- И зимой, - расспрашивал водителя Артюхов.

- И зимой, а чего им зимой в них не жить, - водила осторожно объезжал кочки.

- Так ведь холодно, - поежился, представив холод в этих никчемных домиках Станислав Сергеевич.

- Холодно конечно, но живут товарищ первый, – страхолюд переключил скорости, - а куда им еще деваться не на мороз же идти.

- Да, жизнь, - удрученно сказал Артюхов.

- Жизнь как жизнь, - философски заметил заморгавший блеклыми глазами страхолюд, - всегда была такая. Ничего не сделаешь. Так же всегда жили. Мне о том и бабка сказывала.

- Да, - согласился с ним Артюхов и всхлипнул.

Машина остановилась.

- Венера, товарищ первый секретарь, - сообщил водитель.

Артюхов тяжело выбрался из «Волги», его душили слезы, так потрясла его смерть Петровича и проклятое бытие загородниз поселенцев.

- Товарищ первый, вас подождать, - выкрикнул вслед уходящему Артюхову новый водила.

Артюхов в ответ отрицательно махнул рукой, вытер слезы и поплелся по грязной дороге на «Венеру».

«Венера», как и все в чудесном городе, извращено к верх ногами.

Это была не советская парикмахерская и не район старых хрущевок, в которых снимают квартиры приезжие из окрестных сел девки-продавщицы.

Нет «Венерой» называлась огромная свалка, куча городских отбросов, результат плотоядения и винопития города, место последнего пребывания упаковок, остатков продуктов, одежды и бумаги.

Бомжи свалки составляли элиту огромного бомжовсого мира. Ведь одно дело ютиться в убогом и сыром подвале, очищая местные мусорные контейнеры и совсем другое жить полноценной жизнью на городской свалке. Для многих поколений бомжей городская свалка было поистине родной – здесь они появлялись на свет здесь же и умирали. Особо заслуженные бомжи удостаивались посмертного погребения и установки настоящих памятников, которые сюда притаскивали со старого кладбища, а фамилии переправляли.

Стена вони встретила первого секретаря еще за полкилометра до свалки – огромной, копошащейся людьми, груды отходов. Но Артюхов не смущаясь вдыхал полной грудью отравленный воздух и шел, шел не смотря на склизкость, шел проваливаясь в дерьмищи, шел не обращая внимания на безвозрастных бомжей, жравших, искавших, находивших и снова жравших падаль. Он лез вверх переваливаясь на кусках спрессованного мусора, выбираясь из зыбучих ям перебранного трудолюбивыми бомжами городского говна. Измазавшись и отплевываясь вонью он увидел кусок неба над вершиной зловонной кучи и вскоре влез на вершину. Там его ждал человек в непринужденной позе видавшего Армагедонн мыслителя. Его силуэт с медальным профилем четко прорисовывался на фоне светлеющего неба, а строгий консервативный костюм был необычен для этого страшного места.

- Вася, - протянул незнакомец свою сильную и чистую руку.

- Артюхов, Станислав Сергеевич, - сказал первый секретарь и пожал руку Васи.

- Извините, - скрывая нетерпение и разочарование, - спросил его Артюхов, - вы здесь просто так или с целью?

- С целью, конечно, все мы здесь с целью, - спокойно ответил Вася всматриваясь в горизонт.

- Как они? - поспешил спросить Артюхов, кивнув на бомжей.

- Да, нет. Я жду человека. Как и вы, - даже не обернулся к нему Василий.

- Человека, - протянул Артюхов, - неужели здесь можно ждать человека?

- Да, жду. Феллини, слышали конечно? – так же успокойно и нейтрально ответил Вася.

- Слышал, да, - недоуменно ответил Артюхов и поинтересовался, - а вы собственно кто. По профессии.

- Слесарь я, – ответил Вася,- слесарь с героической судьбой.

Сказав это слесарь Вася протянул Артюхову пачку странных листков. В свете мигающих звезд слегка подкрашенных желтыми фонарями, первый секретарь прочел:

«Уволь. Объяснений еще до Катастрофы было дано множество. Солнечная активность и повышение температуры атмосферы Земли привели к таянью льдов и затоплению материков. Пошли мелкие и частые теплые дожди. Произошло несколько землятресений и цунами. Смерчей и ураганов вообще никто не считал. Экономика мира рухнула, сначала сельское хозяйство, потом морской транспорт. Перестали добывать нефть, остановились машины. Заводы, фабрики и фермы остановились и того раньше. Пали государства, а власть держалась только вокруг крупных городов и столиц. Армии разбежались или превратились в мародеров. Погасли телевизоры, а вскоре замолчало и радио.

Потом появились различные диковинные животные – огромные ящерицы, змеи, черви, а поля и поймы рек стали зарастать папоротниками.

А затем потянулись новые болезни, лихорадки, гриппы. А уже после этого начался настоящий ужас.

Вот так быстро и просто человечество из доминирующего вида превратилось в вымирающий.

Вот один из последних реликтов и приветствует вас, гады, если вы рептилии уже читать научились. Люди и от этого отвыкать уже стали.

Я вышел из лагеря ближе к вечеру, подбросил на спине рюкзак с продовольственными концентратами и витаминами, ощупал сумку с патронами и только тогда откинул забрало боевого шлема, повесил на шею автомат, проверил маскировочную аэрозоль и двинулся к воротам.

Лагерь – одна из пустых последних идей последнего правительства. Когда люди стали забрасывать города, где нельзя было отбиться от тварей и эпидемий, а сельские районы захлебывались от натиска червей и ящеров, кто-то придумал эти поселения. Идея проста – лагерь на несколько тысяч человек, огороженный стеной и глубоким рвом, с запасом медикаментов, продовольствия и боеприпасов. Лагерь сильнее деревни, но может пахать, сеять, убирать урожай. Он велик для отражения атак грабителей и тварей, но мал для эпидемий. В лагерях человечество переживет потепление, а потом выберется и начнет все сначала.

Эта идея работала, пока держались последние города, пока была связь, поставлялись из хранилищ медикаменты и боеприпасы. Но года два назад пали последние крупные города, а припасы перестали поставлять и того раньше. Лагеря продержались дольше, но часто к нам приходили последние радиограммы угасавших поселений, в конце которых звенела стандартная фраза: «Прощайте! Держитесь! Люди!». Сейчас этот день настал и для нашего лагеря, четыре года борьбы прошли не зря.

Но, но… уже две недели как мы не можем восстановить оборонительный периметр, все контратаки захлебываются из-за недостатка бойцов и патронов. Поэтому я и решил: «Все».

Меня никто не держал, уйти, может быть, большая глупость, чем остаться. В подавленном и обезлюженном лагере стояла напряженная тишина, только было слышно, как скрипели ветряки и свистел ветер в антеннах мертвых Радиопередатчиков.

Я вышел к первым воротам. У них стояла Рыжий Влад – истинный лидер этого лагеря, одноногий, решительный боец, такие не рвут знамен на бинты, но и не живут долго, в мирной жизни. К его счастью до мирной жизни он никогда не доживет. Мы все не доживем.

- Ты решил, Мастер?

- Да, я решил.

Он потер щеку, качнул винтовку, висевшую на плече:

- Хорошо, тогда я провожу тебя.

- Пойдем, разомнешься.

Мы прошли пост, и вышли к последним, вторым воротам.

- Куда ты?

Я поскреб пальцем цевье автомата:

- На севере, есть места, куда не доходят гады. Там, последний оплот человечества. Там надежда. Там, Влад, а не здесь.

Рыжий промолчал. У этих ворот прошлой весной прорвалась стадо варанов, посты были смяты и дежурная рота, отстреливаясь и теряя бойцов, могла только отступать к центру лагеря. Если бы я с несколькими бойцами не выбрался за ограду и не ударил по варанам сзади, вряд ли мы протянули до сегодня. Рыжий это знал. Тогда он и потерял свою ногу и три десятка, лучших, по его мнению, людей.

- Вопрос времени, сколь еще можно драться за каждый метр с этими уродами. Одно ясно – недолго.

- Но, если мы выйдем, то будем совсем беззащитны, здесь прикрывают хотя бы стены и башни.

- Тогда остается только геройски умереть. Прощай.

- Прощай и ты Мастер.

Рыжий сделал знак стражникам, и ворота раскрылись. Мы прекрасно знали, что никогда друг друга не увидим.

Выйдя за периметр, я сразу свернул к ближайшей дороге. У стен лагеря самое опасное – именно здесь можно ждать засады, здесь жрут падальщики и выслеживают добычу охотники. Быстро пройдя пару сотен метров, перебравшись через полузасыпаный Вал № 2 (а, сколько времени мы потратили год назад, что бы удержать его, тогда… Тогда, когда еще не жалели патронов) я поспешил к дороге. Поспешил – бегать здесь слишком опасно. По дорогам тоже не ходят – они забиты брошенными машинами, засеками, баррикадами, но рядом с дорогой безопасно – видно дальше и лучше, да и запах от металла и топлива хорошо-ли плохо-ли, но маскирует запах человека.

Про север я, откровенно говоря, соврал. Да, я знал и это, знали все, что на севере, есть лагеря и даже специально построенные города, там намечался последний рубеж угасавшего человечества. Но истинных данных не было. К тому же из всех грандиозных планов по спасению, осуществились единицы (хе-хе, первыми пали специальные правительственные районы, лучше снабженные и укомплектованные). Так, что на севере возможно и нет ничего. А может и есть, к тому же умирать на ногах приятнее и веселее, чем загнуться стреляя из дота по очередным тварям, черт знает от куда и берущимся. Безысходность лагеря мне очевидна давно, но сейчас, когда дожди временно ослабли и тварей меньше, я решил идти – курсом на север. Даже сейчас лагерная оборона не справляется, а что начнется с сезоном дождей, продолжительность которого не мог предсказать никто и думать страшно. Что принесут дожди на этот раз – новых змей, пауков, новую лихорадку или как всегда - все вместе? Ждать в лагере смерти?

Вечер, лучшее время для похода, к ночи, рептилии начинают хуже видеть, медленнее бегать, есть среди них правда и мутанты, любящие ночь. Но во всех людях живет надежда на счастье, а на что же еще нам надеяться.

Дорога причудливо мелькала в полумгле вечернего тумана. Парило. Осторожно выдергивая сапоги из грязи, я приближался к мосту. В моем плане, после выхода из лагеря мост – важнейшая преграда. Перейти его не так и трудно, но подойти к нему и отойти от него, вот в чем загвоздка. Предмостья еще с первых вторжений рептилий и червей стали полем смерти. Пока не научились их обходить. Тогда говорили: Умный по мосту не пойдет. Умный мост обойдет». Но тогда еще были машины, а на этом мосту я был с караваном года четыре назад, может меньше. А потом ездить стало не на чем и самое печальное что некуда.

Мост я рассмотрел в полевой бинокль с километров двух. За годы он еще больше врос в болото и это было самое опасное. Мутно-зеленая река бежала под ним, и, болото, и она, безусловно, кишела гадами и змеями.

В лагере, разрабатывая маршрут, я прикидывал два пути – через мост и южную прерию. Мост был страшен, а прерия просто-напросто не имела конца и края, в ней росли огромные папоротники, трава выше человеческого роста, бегали большие и маленькие жучки, червячки и прочая мелочь. В прерии было много гадов и покрупней, но главное препятствие это трава – огромная в рост человека жесткая как наждак, в ней невозможно ни ориентироваться, ни идти. Джунгли с их темпом движения экспедиций в два километра в сутки были действительно цветочками перед этой зелено-фиолетовой травой. Если через мост идти не хотелось, но прерию я просто не пройду. Никогда.

Осмотрев мост еще раз, я продумал путь по болоту, пересчитал кочки, бугорки, рассчитал маршрут. В болоте что-то двигалось, шевелилось, да это хорошо к счастью. Тишина на этой Земле для человека страшнее.

Вздернув затвор я аккуратно двинулся к мостику, расчет был на то, что взойдет полная Луна и мост с болотом закроют тени, а гады в полумраке видят не так что бы очень плохо, но с приборами ночного видения им не сравниться.

Уф, лучше бы я не включал ПНВ – датчики зашкалили от множества ползающих и копошащихся гадов. Все болото было переполнено ими. А впрочем, этого следовало ожидать».

- И что, дальше было, а? - Артюхов, оторопело уставился на Васю.

- Что? Мост я тогда так и не перешел... Сил не хватило… или патронов. .. Неважно. Напомню, - тянуче и умиротворенно ответил Вася, - Вернулся обратно вот и устроился у вас работать слесарем.

- Да, судьба, - Станислав Сергеевич провел рукой по лицу стараясь сбросить оцепенение и неуверенность.

- А брось не хуже чем у других. Впрочем, хуйня все это, ты лучше зови меня просто – Капитан Смерть.

- Да?

- Да.

Небо слегка окрасилось красным с одного края, видимо на востоке, Так всегда вставало Солнце.

- А ты тоже того, – переступил с ноги на ногу первый секретарь.

- Что того?

- Ну, это сумасшедший. Да? – Артюхов исподволь взглянул на Васю.

- Нет.

- Нет? – Артюхов пристальней всмотрелся в строгие черты лица собеседника.

- Нет, я просто Капитан Смерть.

Они помолчали, свет разливался по чаше горизонта все сильнее и ярче.

- Тогда понятно, - протянул Артюхов, - понятно. А он приедет?

- Кто он? – поинтересовался Капитан Смерть и оценивающе посмотрел на Артюхова

- Он, - недоуменно произнес последний, - ну он - Феллини.

- Он? - переспросил Капитан Смерть, - придет, он вообще всегда с нами. Не бзди. Скоро увидим. Придет, - добавил он уже убедительнее.

- А зачем он вообще нас вызвал? – минуту спустя спросил первый секретарь.

- Вызвал, значит надо? – хладнокровно ответил Капитан Смерть рассматривая окрестности из двигающегося мусора.

Некоторое время они стояли молча рассматривая кучу хдама разбираемую и поедаемую бомжами. Снизу раздалось какое-то пыхтение и метрах в семи от них появилась фигура человека в игривом синем костюме, она несколько раз оступилась, но выровнялась, обтерла руки о штаны и подошла к Артюхову и Капитану Смерть.

Глава Пятая. Здравствуйте, маэстро Феллини!

- Феллини, - представилась фигура закрывая светлеющий горизонт, - запозднился немного, адрес, наверное, неточно указан.

- Какой адрес? - поинтересовался Капитан Смерть.

- Да, вот он. – Феллини прищурился в полутьме: говно, точка ру.

- Все правильно это здесь, - усмехнулся Капитан Смерть.

-Хоть на город этот пресловутый посмотреть, - итальянец пнул кукую-то банку, - пока лез сюда ничего не увидел.

Феллини обернулся к городу и сделал несколько шагов к краю кучи. Артюхов и Капитан Смерть подошли к нему с разных сторон, и в свете намечавшейся зари они стали напоминать трех богатырей с замусоленной глазами картины великого русского художника.

- Картинка, не впечатляет, все как-то сумбурно и даже скучно. - промычал Феллини.

Капитан Смерть кивнул, а Артюхов обиделся:

- Делали, что могли, да народ у нас простой, деревенский, греха не таю, но многие и жопу вытирать не умели, а вы картинка. Картинка вам.. Все при деле, накормлены, напоены, не хуже чем у других...

- Ладно, не бубни, - оборвал секретаря Капитан Смерть, - заладил комсомольскую хуйню.

Артюхов заткнулся.

Феллини постарался отогнать вонь от лица:

- А мы здесь так и будем стоять?

- Как вы захотели док, так мы и пришли, - сказал Капитан Смерть.

- Я? Я захотел? –неожиданно удивился Феллини, - ну ладно я так я. А какие у вас планы?

Капитан Смерть пожал плечами, Артюхов просто промолчал, обиженно рассматривая свой знакомый и далекий город.

Может быть нам немного прогуляться, - предложил Феллини.

- Куда, - поинтересовался Капитан Смерть.

- А вон до тех огоньков, - Феллини указал на зарево над заводами.

- Так это же наши заводы, - непонимающе спросил Артюхов, - до них переться надо через весь город. Это даже не ад, это хуже, там только деревенские и могут работать, нормальный человек туда не полезет никогда. Место там гиблое, у моего шофера там даже брат в канаве с овном утонул.

- Когда, - поинтересовался у первого секретаря Капитан Смерть.

- А в прошлой жизни, - махнул рукой Артюхов.

- Понятно, - согласился с ним Капитан.

- И делать нам на заводах категорические нечего, - продолжал упираться Станислав Сергеевич.

- Вас что – нибудь смущает? – Феллини чувствовал себя на свалке неуютно, - да?

- Конечно, пройтись лучше, но до заводов далеко, а машину я свою отпустил. Она наверное уже и уехала, - подавленно произнес Артюхов.

- И что из этого, - отпарировал итальянец, - что из этого? В таком случае мы лучше пешком пройдемся по городу, осмотрим окрестности, на людей посмотрим на их быт.

- Там мало интересного... – начал Артюхов, но Феллини перебил его.

- Не скажите иногда мусор интереснее золота и картин.

- А зачем нам идти через весь город, - снова спросил Артюхов.

- Это будет наш путь, наше возвращение, мы пройдем через все эти кварталы, будем смотреть на людей, просто развлекаться.

- Так зачем же? – покачал головой бывший совслужащий.

- Просто, - Феллини взмахнул руками, - просто! Мы будем искать жизнь! Да дорогой товарищ жизнь! А для вас это будет окрестный путь, там, - указал итальянец на отлески доменных труд, - там ваша Голгофа!

- Но идти нам тогда долго, очень долго, - в смущении произнес Артюхов оглядываясь по сторонам. От рассказов Феллини ему было не по себе, какие-то пути, какая-то Голгофа, но еще больше не хотел партийцу тащиться через весь город к ужасным заводам.

- А вы уда-то спешите, что – ли? - Феллини развел руками, - я например нет, а вы Капитан?

- Я тоже совсем не против прогулки на свежем воздухе, - откликнулся Капитан Смерть, разравнивая носком ботинком комок грязи, - не против.

- Хорошо, вы сами этого захотели, - неудовлетворенно пробурчал Артюхов наблюдая как Феллини и Капитан Смерть стали спускать по склону свалки.

С городской свалки уйти оказалось не так – то просто, местные старожилы были напуганы вторжением незнакомцев и незамедлительно мобилизовались для отпора пришельцам. Группа неизвестных пробудила среди местных мысли о том, что кто-то решился захватить свалку и вытеснить ее коренных обитателей на неухоженные огороды и пустыри.

Защищая свою собственность бомжи быстро организовались и собрались плотной толпой у края великой кучи.

- Ты куда преешь, - заорал на Феллини огромный грязный бомжара неопределенного возраста с чугунной палкой в руке, - куда прешь сука!

- Извините можно пройти, - поинтересовался Феллини.

- Что!? - закричал другой бомж, - чо ты сказал! Тебя кто сюда звал! А!

компаньоны оказались окружены целой стаей обитателей свалки, которые орали, кричали и грозили им различными предметами. Это было похоже на картинку из школьного учебника, где стадо людей загоняют огромного лохматого мамонта. Учитывая стадный рефлекс и реакцию бомжей можно отметить то, что охотничьи навыки в процессе недолгой эволюции они не утратили.

- Сливки наши приехали лакать! – заорала старуха в синем одеяле.

- Да. Да, в Долгоруковском районе картошки посадили в три раза меньше, чем в прошлом, что мы жрать будем?! - поддержала ее кривобокая дура с завитыми рыжеватыми волосами.

- Да по набежали чурки всякие, проходу от них нет, - какой-то узбек замахнулся на Артюхова тупым вонючим топором.

- Товарищи, товарищи, - закричал партиец, - это недоразумение, мы здесь проездом, мы уходим!

- Родину нашу украсть хочешь, - дыхнул ему перегаром в лицо одноглазый бомж, - не выйдет!

- Да, не выйдет!

- Не получиться!

- Не отдадим и пяти родной земли, - громко закричал какой-то хилый бомженок потрясая в воздухе пустой водочной бутылкой.

Крик и гам заполнили все окружающее пространство, на этот шум с дальних углов свалки спешили ее вооруженные обитатели. Неизвестно чем это бы закончилось, если Капитан Смерть не сказал заведено прыгавшему перед ним вонючему уроду:

- А не пошел бы ты на хуй, - и пошел мимо него.

- Ты, - закричал обиженный, - ты кого на хуй послать хотел?

Капитан Смерть повернулся и толкнул его на мелкого бомжа с бутылкой. Последний упал.

- Ты! - заорал упавший, - ты мразь! Получи! – и подскочив в воздух разбил бутылку о голову обидчика.

- Ты кого обидел, гнида! – закричал бомж с чугунной трубой и в миг размозжил голову кому из стоящих рядом.

- О, выдохнул он роняя трубу, - из его спины прикрытой грязным пиджаком торчала блестящая заточка.

В мгновение ока началась все свалочная война. Свалка дралась вся. Это была высокополитическая драка – шел передел мира, счастливые обладатели лучших участков защищали их, обиженные пытались убрать состоятельных, новые жители уничтожали старожилов в борьбе за лучшие места и жизненное пространство. Здесь возникали и рушились всесвалочные империи, горела межнациональная борьба различных концов свалки, все активное население свалки стремилось занять место у свежих груд мусора и гибло в безжалостной борьбе. Ожесточенное сражение кипело в центре валки, волны спешащих на помощь накатывались со всех сторон и растекались по месту битвы, вчерашние союзники становились врагами, а недавние недруги мирились. Все было шумно, глупо и кроваво.

В таких войнах выигрывает третий – Артюхов, Феллини и Капитан Смерть неторопливо выбрались из гущи дерущихся и направились к окраине города.

- Вот вам и мировая история, как на ладони, только бомжи вместо царей и куча мусора вместо Земли, - показал на дерущихся за спиной Феллини.

- Импульсивные, однако, граждане, - пошутил Капитан Смерть, - борьба не на жизнь, а на смерть.

- И какая заметьте здесь вонь, - Феллини вздрогнул, - клоака, настоящая клоака.

- А чего вы хотели от отбросов, - сумрачно отозвался Артюхов.

Шум драки потихоньку утихал, так же понемногу слабела и мусорная вонь.

- Смотрите, - неожиданно остановился Капитан Смерть и показал на еле видевшиеся столбики перед ними.

- Что это? – прищурился Феллини всматриваясь в небольшой участок утыканный какими-то палками, заставленный грудами камней, кусками металла и кучами банок. И весь этот видимый хаос имел определенную систему - палки, кучи и груды размешались в некотором геометрическом порядке образуя ломаные ряды.

- Бомж Лелик, - прочитал вслух Артюхов и продолжил, - замерз на свалке.

- А вот интересно, - громко окликнул товарищей Капитан Смерть, - Втек, погиб под колесами трактора.

- Марина, любовь всей свалки, - прочитал очередную табличку Артюхов и посмотрел на Феллини. Итальянец невозмутимо пожал плечами:

- Некрополь.

- Что, - не сразу усек Станислав Сергеевич.

- Кладбище бомжей со свалки, - подошел к Артюхову Капитан Смерть, - завтра здесь прибавиться табличек.

- Вы правы, - Феллини осторожно поправил покосившийся столбик со полуистлевшей надписью «Валек, сожран собаками», - вы правы это кладбище бомжей.

- Своих они на свалке не зарывают, - тихо сказал Артюхов.

- Или свалку берегут или обычай у них такой странный, - Капитан Смерть рассматривал очередную нескладную кучу камней.

- Что-то человеческое в них осталось, да? - с надеждой в голосе поинтересовался бывший первый секретарь.

- Даже слишком многое, - Феллини медленно бродил по бомжевскому кладбищу, - видели какую битву они устроили. И все за власть, политическое господство и за жратву.

- Разговор об экономике, - продолжил итальянец, - это разговор, о копании в мусорных отходах.

- Ну, так уж печально, - подал голос Артюхов.

- Да, продукт экономической деятельности человека – это мусор, голая экономика как голый король ничего не производит и дает, только мусор, - убежденно сказал Феллини.

- А что же индивидуальная работа, - поинтересовался Капитан Смерть.

- Работа ради денег?

- Да, на пример, ради денег- уточнил Капитан Смерть.

- Работа на индивидуальный сральник, - не раздумывая заговорил Феллини, - правда и здесь есть определенные ограничения - много не съешь, иначе обосрешься, двести пар штанов не оденешь, а обуви и двух пар не натянешь.

- Получается маэстро, вы вообще против работы. Так? - спросил бывший первый секретарь.

- Да, я против работы, против, - утвердительно взмахнул рукой итальянец, - но не я против дела.

Несколько минут они молчали осматривая кладбище и осознавая услышанное. Феллини что-то бормотал себе под нос и сдержанно жестикулировал.

- Они здесь и поминки устраивают, - нарушил молчание Капитан Смерть перешагнул через несколько мятых пластиковых стаканчиков и тарелок с остатками какой-то снеди, - все как у людей.

- Да, - отозвался Феллини, - все как у людей. Может, тогда не будем тревожить покойников и пойдем отсюда.

- Конечно, конечно пойдем, - Артюхову было неуютно на этом заселенном мертвяками клочке земли, он стал медленно пробираться к темневшим домикам загородных дач. Феллини и Капитан Смерть догнали его. Рваный проволочный забор ограждал какую-то несуразную развалюху. Тщедушность забора подчеркивало множество предупредительных табличек и предостерегающих знаков. Среди них были и «Не влезай, убьет» и «Осторожно злая собака» и наивно-просто: «Найду-убью».

Феллини скорбно осмотрел этот парад человеческой глупости:

- А действительно, зачем мешать частному капиталу. Тот, кто нагородил этой дребедени, принципиально не может быть умным человеком.

- Здесь есть другой путь к городу? - спросил у Артюхова Капитан Смерть.

- Конечно, - Станислав Сергеевич показал на изгиб серой дороги по которой он приехал сюда, - вон там есть путь к городу.

- Хорошо там и пойдем, - Феллини пошел к дороге.

- Все-таки надо было оставить машину, - заметил Артюхов.

- Зачем? Она тебе считай, уже не нужна,- успокоил его Капитан Смерть.

Часть Четвертая. ВОСХОЖДЕНИЕ

Глава Первая. Окраина

Город начинался там, где кончался крестный путь мусора на свалку. Вдруг из–под земли мгновенно вырастали серые терриконы окраинных домов, дальше в серо-сизом мареве угадывались далекие кварталы, дороги и площади города.

Дома однообразной конструкции создавала городской форпост. Казалось, что за этой монолитно-серой стеной городские жители хотят отсвисться во время нашествия варваров или инопланетян. Бетонные дылды однообразных уродцев всматривались в горизонт квадратными бойницами окон. Неказистые пристройки к первым этажам служили магазинами, библиотеками, аптеками, игровыми домами и поликлиниками. Окруженные и отделенные от главного тела города эти дома могли выстоять и в одиночку.

Вокруг авангардных домов было тихо – их жильцы, повинуясь установленному на вечность распорядку, укатили на работу, ушли в школы, посещают магазины или окопались у телевизоров. Нелюдимость усиливала цельность и непробиваемость городской окраины, она вызывала ощущение хитрой засады с неминуемым разгромом неприятеля.

- Посмотрите каковы, - указал Феллини на первые дома города.

- Вы, ждете захватчиков и колонизаторов, - обратился к Артюхову Капитан Смерть.

- Нет, - скуксил рожу Артюхов, - план строительства города согласовывался с Генеральным Штабом, там и предложили такую архитектуру и план микрорайонов. Что нам предложили, то мы соответственно и построили.

- Твердыня какая-то, - с холодком произнес Капитан Смерть.

- Карфаген должен быть разрушен, господа, - Феллини сотоварищей к серому аванпосту города.

Где-то на фоне сирых домов тоскливо бродил мужик в красной куртке с синей коляской, из которой слышались детские вопли, иногда мужик останавливал коляску и приветливо мычал в ответ.

Феллини, Артюхов и Капитан Смерть подошли к этому первому из аборигенов - счастливых обитателей города.

Встретив наших путешественников, мужик в красном истошно завопил:

- Саша сука, но ради нее я сварил свой хуй в кипятке!

Подумав, он отметил: И сделал это совершенно добровольно.

Капитан Смерть мило заметил:

- Милейший, вы не знаете, как нам пройти в город?

Мужик в красном испугался и неожиданно громко заорал:

- У меня все дела с собой и даже справка о триппере. Леченом, - сказал мужик. При этом ребенок в коляске весело заугукал.

Мужик повернулся к ребенку и произнес:

- А. уу, а, уу, угу, ого, угу.

- Извините, что вас отвлекаем от важных дел, - сказал Феллини, - но как нам пройти в город?

Мужик в красном суетливо-быстро обернулся к нему с мужественным оскалом на постном лице:

- Почему вы считаете меня дураком, а когда я делаю умные поступки – удивляетесь? А!

- Простите, пожалуйста, но нам действительно, надо просто узнать дорогу.

- Не надо мне говорить, что мне делать, я сам знаю как мне лучше, - выпалил мужик и стал вертеть головой как пьяный аист.

Капитан Смерть пытаясь его остановить, громко гаркнув:

- Эй, ты хватит придуряться!

- Да, - мужик втянул голову в плечи и столкнул коляску с бордюра.

- Ауу, - раздалось из глубин коляски.

- Ауу, аууу, - откликнулся мужик и уставился на Феллини.

- А вы так мало говорите, чтобы не казаться полным идиотом? - спросил итальянец.

В ответ мужик в красном промычал, заугукал и стал задом отодвигаться в сторону домов. Он отвернулся от домов, и его лицо рассыпалось на части как странный цветной конструктор, задвигалось, расплылось и смылось осенним дождем. Спустя несколько секунд из-за завесы тумана донеслось:

- Саша, дура, Саша, дура, дура Саша, она глупее, чем артурик, агу, агу, ууууу...

- Он, наверное, не из местных, - оправдываясь, заметил Артюхов.

- Конечно, местные жопу вытирать не умеют, - ответил Феллини.

- А он жопу и не вытирал, просто угукал, - ляпнул Капитан Смерть.

Артюхов снова замолчал.

- Ну, а как нам все-таки пройти в город, товарищ секретарь? - спросил Феллини, - этот обидчивый псих нас так и не просветил на эту тему.

- Секретарь, - гаркнул, Капитан Смерть, - а вы сами, что не знаете как в город можно попасть.

- Знаю, - откликнулся, Артюхов, - знаю, ногами, но я больше на машине езжу, а пешком не особенно, особенно на окраине.

- Тогда придется переть вперед, - заключил Феллини.

- А вон и первый ориентир, - показал рукой Капитан Смерть, - куча каких–то несуразных строений, бело-черных. Их гаишники, что - ли понастроили.

Артюхов промолчал и не этот раз, ему было неудобно перед гостями за эти странные происшествия и поведение его сограждан. Впрочем, самих гостей города это нисколько не смущало.

Часть Вторая. Первые люди

На небольшом участке, заплеванном семечной шелухой, гнездились несколько дотоподобных киосков.

Путешественники подошли к ним. Издалека черно-белые чудовища казались неприступными монолитами, опорными пунктами мелкого капитала, но вблизи они походили на брошенную технику разбитой и бежавшей армии. Шероховатая поверхность грубо сваренных металлических коробок отливала сумерками кислотных дождей и была густо присыпана графитовой пылью. Рядом были воткнуты в асфальт металлические ящики на курьих ножках, служившие урнами, их внутренности были заполнены обертками, пакетами и промасленной бумагой от сожранных второпях пирожков, чебуреков и беляшей.

У киосков томилось несколько человек – отброшенных утренним городом – алканы, пара прогуливавших первые уроки учеников и дерганый мужичок в обветшалом обмундировании советского бюрократа. Перебирая сухими задними лапками и щекоча в воздухе передними он читал местной пьяни стихи своего сочинения об их городе, начинавшиеся весьма просто: «Привет, тебе Христа творенье... »

- А вы, что местный Пушкин? - спросил придурка Феллини.

- Пушкин, Да, Пушкин по сравнению со мной Пешкин. А кто это Пешкин. Да так, дурачок местный, - ответил дурак и скрылся за киоском, откуда вскоре послышалось веселое журчание воды.

- Я главный редактор газеты, - зарычал придурок из-за киоска, - у нас тираж больше семи тысяч, какой к черту Пушкин.

Редактор вышел на дорогу, застегивая штаны:

- Мы и общественную деятельность ведем и, между прочим, очень успешно.

- Это какую, к примеру? - заинтересовался Артюхов.

- Например, сейчас одного бомжа на работу устраиваем. Очень заслуженный человек.

- Чем заслуженный? - продолжил диалог Артюхов.

- Полярник он, - сказал редактор, появившись перед путешественниками, вытирая руки о мятый пиджачок, - много в тундре жил, спасаясь от коммунистического режима. Однажды в тайге на него напал медведь, но он быстро убежал. Когда же его захотели призвать в армию, он три года прятался на чердаке, и пять лет в подвале, а потом все-таки женился на дочери военкома и стал работать в райпо приватизатором.

Капитан Смерть заржал.

- Кому весело, - скорчил рожу редактор, - а Винт, когда служил в армии, взял и зарубил первого секретаря райкома двуручным топором, а сам сбежал в тундру. Спустя годы он вышел к людям голодный и босой.

Мимо них прошел драный мужик с баяном лихо оравший пропитым голосом:

- Пароход идет ближе к пристани, будем рыбку кормить коммунистами.

- Это случаем не он? - хихикнул Капитан Смерть.

- Обижаете, - сказал редактор, почесывая грудь, - Винт, он однорукий и не пьет почти.

- А как же он двуручным топором, какого-то хуя зарубил? - внятно поинтересовался Капитан Смерть.

- А это не он, - отрикошетил редактор, - он просто на себя вину взял, чтобы человека спасти.

- А вы почему не работаете, - строго спросил пресловутого редактора Артюхов.

- А я, - редактор слегка икнул, - пытался воздействовать на общественное мнение и за это уволен из всей официальной прессы.

- И как же, - продолжал допрос бывший первый секретарь.

- Как, как, - редактор на этот раз тонко рыгнул окатив путешественников перегаром и сушенной рыбой, - пришел я к начальству, а когда оно отказалось меня брать в штаты, я забрался на стол, спустил штаны, обернулся к начальству жопой и произвел определенное действие. Проше, говоря схватил себя за член, дернул и пернул в жирную морду начальника. А когда он стал возмущаться, что я ему газом сломал заграничные очки, на что я ответил ему: «И хуй с твоими очками». С тех пор я в опале.

- Да, вы не менее заслуженный человек, чем Винт, - сказал ему Капитан Смерть.

- А то, - откликнулся редактор, в очередной раз икнув.

Когда редактор стал чесаться, по возможности выскребая блох из подмышек, Артюхов осторожно заметил:

- Нам бы в город. Попасть.

Редактор на секунду прервал почесуху и неопределенно ткнул пальцем за спину:

- Да вон остановка, - после чего полностью потерял интерес к разговору, начав выискивать в карманах толи блошек, толи мелочь.

Остановка общественного транспорта никогда не блистала ни красотой ни фантазией дизайнера, в первые часы нового дня она была заполнена различного рода сбродом, спешившим по своим сбродным делам. Горожане суетливо, но, незаметно отталкивая и оттирая друг друга, стремились поместиться в степенно подкатывавшие автобусы.

Городской транспорт утром еле переваривал кубометры человеческого материала, которые циркулировали в городской крови. Люди стремительно неслись к центру города – его мозгу, его многочисленным рукам и ногам – заводам и фабрикам, пищеварительной системе – магазинам и рынкам, люди стремились отдать родному городу все, что было накоплено ими за несколько часов ночи, выплеснуть в общий котел городского пульса свои силы, эмоции, умения и знания, чтобы вечером обессиленными вернуться в каменные клетки, уже опустошенные и пустые.

Люди города были по-свойски герои, настолько насколько героями могут быть клетки крови – переносящие кислород и питательные вещества, геройски бросавшиеся в очаги воспаления, закрывавшие своими телами течи в кровеносных сосудах. Эти люди – герои жертвовали собой ради огромного и тяжелого механизма города и гибли, выполнив функции, которые они определили себе сами.

Впрочем, стороннему наблюдателю такой постоянный героизм мог бы показаться торжеством воли, а не пустым заполнением отведенного природой времени.

Город жил в этих тысячах людей, жил только в их представлении о нем, страхе перед пустотой заставленной неряшливыми коробками зданий и возможном лишении добровольно одетого ярма.

Сейчас, в первые городские часы, остановки были переполнены сильными и мощными волкодавами, несшимися по своим рабочим местам со скоростью курьерского поезда. К концу дня эти животные трансформируются в беспомощных мопсов, но сейчас они бросались на штурм жизненного пространства с решимостью вьетнамской пехоты бегущей на американские пулеметы.

Оценив полную безнадежность погрузиться в эту кишащую, живущую первыми утренними впечатлениями толпы, Феллини, огорченно покрутил головой:

- Горожане здесь крутятся забавней, чем хомяки в колесе, но нам, наверное, лучше пешком. Да и надежнее.

И другие двое молча согласились с ним.

Глава Третья Трамвайный парк

Все дороги вели в Рим, но в этом странном городе дороги вели куда угодно, но только не в центр. Почему? А потому, что центра в городе не было. Да именно так, хотя представить себе это и невозможно.

Город без центра не может быть, возразит посторонний наблюдатель. Но при этом жестоко ошибется. Это сливы или вишни без зернышка не бывает, а вот город может быть без центра. Может и быть. Может и жить. Дело – то просто в том, что такой город, как космическая пыль вращается вокруг одной – единственной точки массы города. Самое трудное установить где этот центр масс, ведь ушлые люди немедленно используют этот центр для своих целей и причем не всегда далеко духовных. Например, понаставят в этом центре киосков, магазинов, ресторан откроют. Или, в конце - концов, закусочную захерачат, чтобы бухать там всей компанией. Для нормального человека, нет ничего невозможного в плане уничтожения себе подобных и унижения природы.

В этом городе такого не произошло, ведь по случайному стечению обстоятельств масса города зацентровалась на трамвайный парк.

Как это произошло, не знаю, спросите лучше об этом самого Феллини, это он обнаружил городской центр.

Феллини повел в воздухе носом:

- Пахнет, - сказал он.

- Сильно, - подтвердил Капитан Смерть.

- Чем? - спросил Феллини.

Капитан Смерть пожал плечами и посмотрел на Артюхова. Первый секретарь растерянно указал на белый бетонный забор, перегородивший прямой путь через город:

- Здесь у нас был трамвайный парк.

Феллини, озабоченно осмотрелся по сторонам:

- Интересно, а кто до этого мог догадаться?

- Чего? - спросил

- Да ляпнуть в центре города трамвайное депо, как в Риме стоянку на Форуме соорудить.

- Да нет у нас центра, и никогда не было, - ответил Артюхов, - мы сами не знаем, где он есть центр этот.

- Зато мы знаем, - веско заключил Капитан Смерть, - правда только маэстро способен сказать, почему он считает трамвайный парк городским центром.

Феллини перевел взор на трамвайные рельсы бегущие в парк или выходящие из парка, на горизонте приветливо дымились трубы завода.

- Вы, понимаете начал он, город это не просто набор огородов и домов, это больше, чем философия жизни, город и есть сама жизнь. Отсюда мы и выводим то, что центр города это его сущность, квинэссенция его бытия и сущности, отраженной в существовании.

Артюхов и Капитан Смерть прислушивались к речи Феллини, который продолжил:

- Что может стать сущностью такого города - может быть мертвый металл, может и вечное движение по кругу.

- Это в физике называется мартышкиной работой, - заявил Капитан Смерть.

Феллини поморщился:

- Вы, наверное, знаете, ведь я не люблю, когда меня перебивают, во время рассуждений.

Артюхов уничижительно посмотрел на Капитана Смерть, который закружил кистями в воздухе:

- Да, я так, просто к слову пришлось.

- Впрочем, вы правы. Бессмысленная работа она всегда бессмысленная, - Феллини, указал на забор: - вот что он защищает?

- Трамваи, - отозвался Артюхов.

- Но они все на линии, на маршрутах. Так что?

Артюхов пожал плечами:

- Странные вопросы вы задаете.

Мимо них прошла бабка в старом пальто, с сумкой из минисупермаркета (так было написано) и стала огибать забор.

- Хорошо, - тогда от кого? - задал следующий вопрос Феллини.

- От людей, разумеется, - заявил Артюхов.

- От этих, - показывая на бабку, добавил Капитан Смерть.

- От этих не имеет смысла, к тому они все на работе, - ответил Феллини, - вот и получаем кучу железного хлама, совершающего ненужную работу для людей, которым она не нужна. Вот и центр города.

- Натянуто, - возразил Капитан Смерть.

- И неубедительно, - согласился с Капитаном Смерть Артюхов, - вы ведь города еще не видели.

- Не видел - согласился Феллини, но людей уже видел достаточно.

Бабка прошедшая уже метров тридцать, внезапно обернулась к путешественникам и стала рассматривать их. Феллини неожиданно гавкнул на нее, бабка дернула с места как суперспортивный мотоцикл, проскочила пару метров, упала, попыталась подняться, но упала опять, бросила сумку и стала уползать, лавируя между кочками.

- Вот, - показал на нее Феллини, - вот эталон вашего города.

- И что? – непонятливо спросил Артюхов.

- А ничего просто доказательство того, что вблизи центра города малые частицы теряют равновесие и падают, - продавливал свою точку зрения Феллини.

- Натянуто, - скривился Капитан Смерть.

- Почему, - засмеялся итальянец, - почему?

- Это просто шизофрения какая-то, - осторожно заметил Артюхов.

Феллини засмеялся еще громче.

В небе над ними пролетел самолет, так низко, что были видны не только его номера и выпушенное для посадки шасси, но и иллюминаторы. Тяжелая машина натужно чертила небо, ее, как и большинство машин мира не интересовал результат труда и существования, главное заключалось в ином – быть пока работать, остановка для большинства машин – людей означала падение с небес на землю. Крах.

Феллини проводил машину взглядом:

- Здесь особая энергетика, правда, первый секретарь.

Артюхов кивнул.

- И в чем правда? - оскалился Капитан Смерть.

- Это не трамвайный парк, вы правы.

- А что?

Артюхов помялся:

- Если расскажу, все равно не поверите, а внутрь нас никогда не пустят.

- Что за глупые рассказы, - оскорбился Капитан Смерть, - да и не в вашем положении вилять.

Артюхов молчал.

- Что вы ей богу, надо быть проще, - надавил на бывшего первого секретаря Феллини, - мы никогда не поверим, что центр города не вычислили до нас.

Самолет скрылся из вида, бабка так же исчезла, движение вокруг компаньонов казалось, замерло.

Замер и Артюхов.

- Что там? – спросил уже настойчивее Капитан Смерть, - что под трамвайным парком.

При этих словах Артюхов дернулся.

- Он угадал, угадал, - закричал Феллини, - что там.

Артюхов закрутил головой:

- В это невозможно, невозможно поверить, вы мне не поверите.

- Конечно, не поверим, если догадаемся раньше.

- А у вас действительно есть выбор?

- Можно вернуться домой или властям сдаться, - намекнул Капитан Смерть.

Прошло несколько томительных мгновений.

- Там стоит аппарат, - заявил Артюхов.

- Аппарат? – поинтересовался Феллини.

- Да, аппарат, - атомный реактор со специальными ускорителями.

Попутчики недоуменно посмотрели на Артюхова.

- Какой идиот мог построить в этом городе атомный реактор?

- Не больший, чем создавший местное протухшее водохранилище.

- А зачем он здесь? - попытался заострить проблему Капитан Смерть.

- Реактор в принципе не нужен, фактически он второстепенный, его роль только снабжение энергией преобразователей, они и есть суть проекта.

- Какого проекта? - спросил Феллини.

- Эти преобразователи должны вырабатывать специальные волны, чтобы удерживать людей в городе, внушать им удовлетворение, радость, уважение к власти.

- Здорово, - отметил Капитан Смерть.

- Эти преобразователи так мощны, что могут вызвать перебои с электричеством, для избегания этого и нужен атомный реактор.

- И давно он здесь? - поинтересовался Капитан Смерть.

- Когда я принимал область, то он уже был, а с какого времени не знаю, - сказал Артюхов.

- Тогда понятно, - Феллини внимательнее осмотрел бетонный забор - понятно, что держит людей в этом городе. Сила – вы их насильно удерживаете и мучаете, ради каких-то своих целей.

- Нет, - Артюхов отрицающее замотал головой, - это не я, не партия, это спецслужбы, они это придумали и построили, я – то при каком здесь. Знаю только, что что-то есть, но не был на этом объекте не разу, там все свое, город никак к этому не относиться.

- Это же подлинный фашизм, - подступил к Артюхову Капитан Смерть.

- Не смею с вами не согласиться, - добавил Феллини, - это тот же концлагерь, только вместо колючей проволоки у вас магнитные поля. Это фашизм, но фашизм двадцать первого века.

- Так! – заорал на Артюхова Капитан Смерть.

- Может быть и так! – замахал руками Артюхов, - Но я то к этому не причастен, я только исполнитель, всего лишь рядовой партии.

- Может быть и так, - усмехнулся Капитан Смерть, - исполнитель, тюремщик то есть и не причастный ни к чему.

- Да, многих, - сказал Феллини, проведя ладонью по шее,- многих непричастных в Нюрнберге повесили.

- Так чего же вы от меня хотите?- закричал первый секретарь,- надо вам чего?!

- Не надоело душегубствовать? - Капитан Смерть подступил к Артюхову, - может, взорвем к херам собачьим этот атомный реактор, вместе с трамвайным парком?

- Может быть не так радикально? Может, не взорвем – просто остановим? Сломаем его? – вступил в разговор Феллини, - а люди, ваши люди, - пальцем ткнул он на уползавшую жопу бабки, - подумают спокойно и сделают выбор.

- Освободим людей – то, - прорычал Капитан Смерть.

Артюхова трясло.

- Чего же вы хотите? Надо – то вам чего?

Капитан Смерть приблизился к Артюхову:

- Проведи, сука, к реактору, а дальше уползай, партиец заплесневелый.

- Куда?

- А куда хочешь, падаль, туда и ползи.

Капитан Смерть схватил Артюхова за шкирку:

- Но сначала, гнида проведи к реактору.

Феллини закачал головой:

- Да, пожалуй, Станислав Сергеевич, другого выхода у вас просто нет.

- Иначе убью, - встряхнул в руке первого секретаря Капитан Смерть.

- Ну-ну хватит,- попытался освободить Артюхова Феллини.

- Не мешай фашиста душить, - откликнулся Капитан Смерть, - ему красножопому только бы людей мучить.

- Товарищи, подождите! Это же не выход, - пролепетал Артюхов, - там охрана все-таки.

- А это уж тем более не твое дело, сука, - встряхнул Артюхова Капитан Смерть.

- Вы, наверное, не понимаете, это же секретный объект, его же охраняют, если мы туда и попадем, то обратно никогда уже не выберемся.

- Что ты плетешь? – посмотрел Артюхову в глаза Капитан Смерть, - ты кого за дураков считаешь? Сам же говорил, что этот реактор людей удерживает, отключим, охрана сама разбежится.

- Вполне логично, - отметил Феллини,- зачем нам, дорогой секретарь, надо будет выбираться? Людей спасем, да и ладно.

- Ты же сам обещал народу служить, партиец хренов, - зарычал на Артюхова Капитан Смерть, - как крепостных в город сгонять – это ты можешь, а как о свободе заговорили, так обосрался сразу.

- Я предупредить просто хотел, указать на трудности, проблемы, - пытался оправдаться Артюхов.

- Трудности, милейший, мы и сами понимаем, - резонно отметил Феллини.

Бабка на дальнем плане наконец-то поднялась на ноги и стала медленно уходить от трамвайного парка, время от времени, оглядываясь на него и мелко крестясь. В парке скрежетало и звенело. Это за бетонной оградой кружились трамваи. Артюхов стоял бледный, крупная капля пота стекла по его виску.

- Вы даже не понимаете, на что идете.

- Может, быть лучше тебя понимаем, - выдавил сквозь сжатые зубы Капитан Смерть, - я понимаю. Часто уже ничего не изменишь, знаешь заговоры всяки правительства против народа, да? Войны бессмысленные, грабеж, но это цветы на куче говна выращенные, - лицо Капитана Смерть окаменело, - но иногда им мало того, что имеют, и они ось Земли сдвигают, - он посмотрел на Артюхова, - дальше ты сам читал падаль. И слушай сюда, не проведешь к реактору, я тебя, - жилистая, костистая ладонь Капитана Смерть оказалась перед лицом первого секретаря и резко сжалась с хрустом.

- Вот, так, просто, - оскалился Капитан Смерть, - я вообще не для себя убиваю, не для личной выгоды. Приходиться, - завершил он почти миролюбиво.

- А вы и, правда, нас только проведете и все, - улыбался Феллини.

Артюхов посмотрел на него:

- Хорошо, а после что?

- Захочешь, гуляй, - разозлился Капитан Смерть, - гуляй, вали от нас. Если не побоишься.

- С вами, страшнее, - сказал Артюхов, запинаясь, - ладно, я подчинюсь насилию.

Капитан Смерть отпустил Артюхова:

- Только внушению, только внушению мой храбрый друг.

После этого он легонько толкнул Артюхова в спину, и партиец зашагал, еле выдергивая ботинки из грязи.

Они подошли к проходной:

- Я там не был, - Артюхов, показал на трамвайный парк, - но план видел. Реактор где-то внизу.

Помолчали.

Капитан Смерть посмотрел на Феллини, который кивнул.

- Ты свободен, - Капитан Смерть толкнул Артюхова в грудь, - как договаривались. Можешь уходить свободно, если сможешь.

Артюхов остался перед проходной в большой грязной луже, а Феллини и Капитан Смерть пошли в трамвайный парк. Проводив их взглядом, Артюхов сжался и, подняв воротник костюма, пошел по трамвайным путям. Возмездие было не минуемо, он знал это, но куда бежать он не знал.

«С этим я точно, больше вместе срать не сяду, - думал он, - есть действительно благородные люди, а это маньяки какие-то. А на вид такие интеллигентные»

Капитан Смерть и Феллини быстро прошли на территорию парка, было как ни странно тихо. Только скрип далеких трамваев нарушал тишину.

- Держитесь за мной, док.

- Хорошо, хорошо, я рядом, - ответил Феллини.

Они мелко и суетливо перешагнули через рельсы.

- Видимо там, - Капитан Смерть показал на здание трамвайного парка, - здесь снаружи нигде не видны вентиляционные шахты и возможных входов я не вижу.

Феллини кивнул.

Через пару минут они прошли в депо.

- Куда, вы товарищи, - дернулся за стеклом вахтер.

- Пошел на хуй кощей двугорбый, - даже не обернулся на крик Капитан Смерть, Феллини двинулся за ним.

Оказавшись внутри, они огляделись.

- Ты знаешь хоть куда, идти? - спросил итальянец.

- Куда, - Капитан Смерть покачал головой, - партийный нас не просветил. Здесь должны быть схемы, указатели, а вход где-то в самом неприметном месте.

- А охрана?

- Настоящие объекты охраняются незаметно, их охрана не виду.

- А что делать будем, - Феллини колупнул окрашенную в зеленый цвет стену.

- А это уже маэстро, доверьте мне, - мрачно откликнулся из сумрака Капитан Смерть.

- Здесь где – то есть проход или лаз. Впрочем подождите меня здесь, сейчас вернусь.

Капитан Смерть исчез.

Ветер гулял внутри парка донося до Феллини запах масла и пыли. Было прохладно, слегка знобило. Трамваи ожесточенно скрежетали. В глухую бетонную коробку не доходил шум городских окраин, здесь было по-могильному тихо и холодно. Замерший темп жизнь отражался в ядовито-зеленной краске покрывавшей все заметные стены и перекрытия. Зеленка тонула в тумане сумрака, пыль разбивалась о холод заключенный в бетонный короб.

- Док, идите сюда, – закричал откуда-то из сумрака Капитан Смерть, - здесь ход.

Феллини пробрался, чертыхаясь, перепрыгивая чрез рельсы. Вскоре он нашел Капитана Смерть, который весело молотил ногой по железной двери:

- Здесь док, здесь.

- А как мы откроем, дверь, - несколько наивно спросил Феллини.

- Маэстро, маэстро, не зато отец сына бил, что тот пил, а за то, что опохмелялся. Капитан Смерть вытащил из кармана перочинный ножик:

- Сейчас все обтяпаем, быстро и со вкусом.

- Я вам не мешаю, - участливо спросил Феллини, может быть мне от света отойти. Или наоборот фонарь подержать.

- Бросьте, док, зачем? Сейчас дверка нам даст.

Капитан Смерть немного повозился с дверью, которая дрогнула и заскрипела.

- Вот и все, прошу вам, док.

Феллини протиснулся к нему и увидел темный ход вниз.

- Извините, конечно, док, но лучше я вперед пойду, - Капитан Смерть улыбнулся Феллини, - так все–таки надежнее будет.

- Может вам фонарь подержать, - снова спросил итальянец.

- Да нет у меня фонаря, - весело ответил Капитан Смерть, - зачем он мне, я в темноте прекрасно вижу. Так вы не против, что я вперед пойду?

- Хорошо, хорошо, - согласился итальянец.

Феллини отступил от двери и наблюдал, как Капитан Смерть нырнул в дверной проем. Внизу, где исчез капитан, раздался какой-то шлепок, шум, потом все стихло. Спустя пару минут оттуда раздалось:

- Лезьте, док, только осторожнее, здесь ступеньки кривые.

Феллини плюхнулся в черный проем, сорвался на лестнице. Неожиданно его подхватили и поставили на ноги.

- Сколько говорить док, здесь все кривое, а вы сломя голову как танкист в люк прыгаете.

- Спасибо, - пришел в себя Феллини, - извините за беспокойство.

- Да не за что. Здесь все равно пусто. Пока во всяком случае.

Феллини посмотрел на коридор идущий вниз и освещенный тусклыми сигнальными лампами.

- Они не тусклые, док, просто пыли много. Здесь давно никого не было, - как-то угрюмо сказал Капитан Смерть.

- Тогда наша задача облегчается, - просто сказал режиссер.

- Конечно, но если вы не против – заговорил Капитан Смерть, - я снова полезу вперед, а вы в двух шагах за мной.

- Я согласен с вашими тактическими способностями, конечно, я пойду за вами.

Капитан Смерть стал спускаться, Феллини не отставал.

Вскоре они вылезли на небольшую площадку, на которой стоял металлический шкаф.

- Открывать его даже не надо. По старой традиции шкаф просто надо потрясти, - Капитан Смерть стал раскачивать шкаф, и сверху упала плотная папка с завязками.

Капитан поднял ее и, протерев пыль, показал надпись Феллини:

«РВВ ОП (Реактор водо-водяной общего предназначения)»

- Вот так хранят секреты, - Капитан Смерть протянул папку Феллини, - почитаете.

- Нет, нет, - сделал предостерегающий жест Феллини, - у меня с русским плохо, а с техникой еще хуже.

- Ладно, принимаю огонь на себя, - Капитан Смерть с треском раскрыл папку из дешевого картона и в свете тусклой лампочки стал читать.

- Может чем – нибудь все-таки посветить, - спросил Феллини, - глаза надо беречь.

- А на кой они мне? - тихо отозвался Капитан Смерть, - Если это правда, то долго мы не протянем, я во всяком случае.

- Ну, здесь вы не правы, здоровье надо беречь, - возразил Феллини, пытаясь заглянуть в папку и рассмотреть чертежи. Капитан Смерть передал папку Феллини:

- Если нет ошибки, то это на четыре этажа вниз, где-то там и преобразователи, но их на схеме нет.

- Более секретно, - предположил Феллини.

- Да нет, ухмыльнулся Капитан Смерть, - просто реактор и генераторы принадлежат разным ведомствам. Но какое до этого дело. Грохнем одно и другое накроется. Да. Лучше конечно реактор, а преобразователи сами заглохну. Потом их, конечно, починят, Если успеют.

- Да, да, - Феллини пытался засунуть папку обратно на шкаф. Капитан Смерть взял ее, захлопнул и закинул на металлический ящик, служивший секретным шкафом:

- Вы со мной, док или как?

- Обижаете, - Феллини гордо выпрямился.

- А я грешным делом предпочел бы один.

- Почему?

- Почему? - Капитан Смерть, - осмотрелся, - одному легче, а вас, док ведь придется защищать, вы ни бежать, ни драться, не способны.

- Вы правы, капитан, но погибнуть я могу наравне с вами.

- От смерти толку мало, док, очень мало, погибнув нельзя ничего сделать ни кого победить. Это тем более очевидно если у противника подавляющее численное преимущество.

- Да, но я хочу пойти из чувства эгоизма, мне как ни странно будет приятно погибнуть за правое дело.

- Не странно, - усмехнулся Капитан Смерть, - мне не странно. Если хотите, буду рад.

- Чему? - поразился Феллини.

- Чему, а сдохнуть рядом с хорошим человеком.

Они засмеялись.

- Тише, тише, - предостерег Феллини, - охрана может услышать.

- Да и хер с нею, - заржал Капитан Смерть, его не менее громким хохотом поддержал Феллини.

Капитан Смерть полез ниже и вскоре оттуда раздался скрип несмазанных петель двери.

- Док, идите сюда, - каким –то надтреснутым голосом позвал Феллини Капитан Смерть.

Феллини медленно спустился по темной лесенке. Внизу были слышны громкие шаги. Вскоре итальянец увидел распахнутую дверь, над которой горела табличка «Реакторный зал». Он вошел и увидел огромный пустой зал. По которому меланхолично бродил Капитан Смерть.

- Его здесь никогда не было. Хотя зал и построили. Технологические каналы в стенах сделали. Реактор сочли ставить излишним.

- Вы правы, - Феллини, покрутил головой по сторонам, - здесь пусто. Совершенно пусто.

Капитан Смерть нервно мерил шагами помещение:

- И что их тогда удерживает в этом сраном городке.

- Как, что, - медленно Феллини присел на корточки, - жажда.

- Жажда, чего, мэтр?

- Чего, денег, известности, славы, бегства от убогой жизни в провинции.

- Не верю, что и в этот город людей тянет за этим же, - нервно выкрикнул Капитан Смерть.

- А какая разница, - Рим, Берлин, Нью-Йорк, Токио, Москва, люди везде одинаковы. Как листья.

- К чему вы, это док? - Капитан Смерть остановился перед Феллини.

- Люди как листья, они долго растут, зеленые, потом высыхают на корню и падают и многими этот полет золотой осени и воспринимается как вершина жизни. Люди неизменны, Капитан, и не нам их переделать. Они крутятся как крупинки вокруг власти, богатства, безопасности. В конце концов, не мы это придумали. Вам покажется глупым, но так идет с первого человекообразного стада, тот, кто смог обеспечить безопасность и пищу, и был главным. К нему и стремились. В конце концов, и в ваше время будет так же.

Капитан Смерть молчал, уставившись в пол у себя под ногами, потом он медленно поднял голову и посмотрел на Феллини:

- Док, скажите честно, вы знали?

Феллини кивнул головой.

- Тогда почему?

- Надежда умирает, последней, это банально, но, - Феллини замялся, - но я хотел бы, чтобы все было по-другому. Если бы нерадивые вожди мучили народы, если бы по вине коронованных ослов лилась кровь. Если бы люди были бы невиновны в своих собственных преступлениях.

- И что? - спросил Капитан Смерть.

- Что, лишний кусок хлеба, привилегия ходить в черной куртке а не в синей, носить цветные носки, наконец. Это и движет массой. Да, Капитан, стремление не возвыситься, а лишь унизить себе подобных. Высота нужна только ля того, что с нее плевать. Новая модель автомобиля сильнейший двигатель истории, сильнее Александра Македонского, Цезаря и Сталина вместе взятых.

- Это банально.

- Банально, но к несчастию, правда, - Феллини поднялся.

- Правда, все здесь пошито из старого, только на белую нитку сшито, - Капитан Смерть со злостью пнул бетонную стену.

- Ну, зачем расстраиваться, - удержал его за локоть Феллини, - что с того, что еще один город мертв, а капитан?

Капитан Смерть замотал головой:

- Ничего, - прочеканил он – ничего.

- Вы когда-то покинули мертвый город, и теперь тоже.

- Не мертвый, - Капитан Смерть напрягся, - не мертвый док, только обреченный. Не путайте.

- Хорошо не буду, не буду.

Они пошли обратно по прямому коридору.

- Считаете себя виноватым? – тихо поинтересовался у Капитана Смерть Феллини

- Я только сделал выбор.

- Я имею ввиду, виноватым за выбор.

- Не знаю.

- А что дальше, - спросил глухо Феллини.

- Дальше я здесь, - откликнулся Капитан Смерть, - а там где я буду в будущем не думаю, что уйду далеко.

- И что из этого.

- Я хотел спасти себя, может быть, остальных, но остальных в меньшей степени, гораздо в меньшей.

- И теперь, то же самое.

- Да, док, - Капитан Смерть обернулся к Феллини и закрыл проход, - сейчас я тоже думаю только о себе.

- И это правда, - Феллини отстранил его и пошел вперед.

- Вы не безнадежны, - крикнул он, - нет, хотя бы потому, что вы здесь. Вам хотя бы стыдно за собственную гордость, а другим, увы, увы, нет. Им не стыдно ни за глупость ни за гордость, они так же бесстыдны, как и безответственны.

Феллини толкнул последнюю ржавую дверь и вышел в зал трамвайного парка.

- Где нам теперь ловить этого секретаря, сам он больше не придет, - спросил итальянца Капитан Смерть.

- Но и далеко он не уйдет, - Феллини попытался очистить брюки от пыли: - скорее всего, он побежал, куда глаза глядят, а они у него глядели в центр города по трамвайным путям.

- Хорошо, док идем.

Они медленно пошли в город.

- Все еще не можете отойти, - попытался расшевелить Капитана Смерть Феллини.

- Да, с трудом вериться в этом. Так просто.

- А все в мире просто, капитан, все.

- И всегда живет надежда на чудо.

- Но ведь для чудес и есть мы с вами.

- А еще Санта Клаус и Микки Маус, - поотозвался Капитан Смерть.

Они пошли в город, по трамвайным путям изредка перебрасываясь незначительно-вежливыми фразами.

- Человек только рождается свободным, свободным без границ, без рамок. Джон Локк был не прав не психика человека чистый лист, а его жизнь. Вот где нет, и не может быть рамок и ограничений. Каждый пишет ее сам и только так как может, иногда лист забрызгивает грязью, иногда кровью, алкоголем, да мало ли чем, но хорошая бумага все стерпит, а плохая не годиться даже в переработку, только на серую массу туалетной бумаги, - сказал Феллини.

- Хотите сказать док, что мы с вами вторсырье, так что ли.

- В какой-то мере да. Только главное не это, а возможность распорядиться Свободой данной при рождении, свобода распоряжения так сказать. У каждого она тоже разная, все зависит от мысленного горизонта человека.

- Потолка, - подсказал Капитан Смерть.

- Да. Да, так правильнее, человек не самолет, его потолок безграничен в принципе, ему нет предела – от животного до создателя, творца. Только собственная убогая мысль не позволяет людям летать.

- Как птицам? – спросил Капитан Смерть.

- Причем здесь птицы, - отмахнулся Феллини, - они обречены на полет, а человек создан для полета, улавливаете разницу. К тому же ничего во Вселенной не сравниться со скоростью мысли.

- Каждой? – поинтересовался капитан.

- Да нет, конечно, - ответил Феллини, - Со скоростью мысли свободного творца, если она не мечется по загонам собственных предрассудков.

- Вы считаете это самым главным?

- Пожалуй, да, – быстро кивнул Феллини, - Заменой свободной мысли творящего может быть только примирение с бытием во всех его проявлениях и абсолютное сострадание к ближним. Но это действительно уже удел единиц.

- Будда, Христос, Мохаммед .... – начал перечислять Капитан Смерть.

- Довольно, хватит, - оборвал его Феллини, - ясно, что это не для простых смертных – их удел полет мечты творящего разума

Но и этого много, - добавил Феллини после паузы, - очень много. В тех измерениях, где мы живем, нет необходимости передвигаться, это слишком долго надо летать.

- Тогда что же смерть, - поинтересовался Капитан Смерть.

- Смерть можно представить как изменение пространства и времени. При жизни они в большей- меньшей степени адекватны, в момент смерти возникает положение при котором сознание человека сжимается в луч, пространство которого равно нулю, а время бесконечности. Такой луч существует некоторое время – для нас – сторонних наблюдателей. Для индивидуального бытия человека такое положение длиться вечно – субъективно. В момент угасания сознания последние ощущения будут равны бесконечности для умирающего индивида. Для него этот луч будет существовать вечно, более того выхода из этого луча он никогда не найдет и даже не будет искать. Этот мимолетный миг смерти растянется для него бесконечно. Это фактически подтверждает представление о загробной жизни как таковой. Как человек прожил жизнь, какие страсти и порывы у него были, так он и закончит свою жизнь – в бессмысленных метаниях, пороках, мерзости или, напротив, в душевном покое и радости. Этот луч становиться чертой определяющей итог жизни и в большей или меньшей степени служащий наказанием или наградой.

- Странное у вас представление о загробной жизни, - отметил Капитан Смерть.

- Увы, она не возможна. Сами понятия жизни и смерти противоречивы и противоречивы кардинально. Жизнь и смерть различаются до такой степени, что их невозможно ни соотнести, ни представить их совместное существование. Вам-то как диалектику это должно быть понятно, - спросил Феллини.

- Конечно, маэстро.

- Фактически для человека все жизнь, даже смерть в нашем понимании. А для окружающих есть черта – жизни и смерти, - уточнил итальянец.

- И чем она определяется? – проявил интерес Капитан Смерть.

- Как нестранно просто, - сказал Феллини, – только ощущениями.

- То есть, - не понял Капитан Смерть.

- Если вы видите человека и его слышите, то для вас он жив, а если нет, то наоборот. Но при этом вы не интересуетесь – слышит ли н вас и интересны ли вы для него.

- Странно, это же фантомы какие-то, - уточнил Капитан Смерть, - так ведь док.

- Да, - согласился Феллини, - как передача по телевиденью – все что происходит на экране для вас живо, а вы для них нет.

- Односторонне блокированная коммуникация.

- Точно, но жизнь и смерть не самый главный эпизод – как правило, мы не слышим большинство людей, хотя и считаем их живыми. Слышим и хотим слышать мы только себя, хотя и в разных формах, - растолковал Феллини.

- А как это преломить к мирскому городку, - спросил итальянца Капитан Смерть .

- Трудно сразу сказать, посмотрим, - пожал плечами Феллини, - Людей здесь в основном мучит любовь к теплым сортирам.

Глава Четвертая Рынок

Расставшись с попутчиками, первый секретарь попал в неприятную историю. Как только Артюхов ушел из дома, его жене немедленно позвонила в милицию.

- Говорит жена Артюхова, у меня есть важное сообщение, - сказала она.

- Какого Артюхова? Какая жена? - не понял ее дежурный.

- Бывшего первого секретаря обкома партии. Когда его выпустили из дурдома мне приказали за ним следить.

- И что вы можете нам сообщить? - уже заинтересованно спросил дежурный.

- Товарищ Артюхов, - четко доложила жена, сегодня ночью ушел из дома в неизвестном направлении.

- Как ушел? – спросил дежурный.

- Тайно скрылся из дома, а у подъезда его ждала автомашина сообщников. На ней он и скрылся окончательно.

Дежурный подумал и сказал:

- Гражданка ждите указаний у телефона.

- Слушаюсь. – сказала жена Артюхов и повесив трубку села на табуретку у телефона.

Это извести неприятно поразило милицейское начальство районного отделения милиции, которое решило потренировать своих сотрудников задержанием условного сумасшедшего.

Жена Артюхова, а вздрогнула от телефонного звонка.

- Гражданка Артюхова? - поинтересовался вежливый голос.

- Да, да, - ответила смущенная женщина.

- Мы уже приняли меры к поискам вашего заслуженного мужа, но вам необходимо проследить за ним.

- Как? - осведомилась жена Артюхов.

- Идите в том направлении, в котором скрылся ваш супруг, при его обнаружении немедленно докладываете по телефону и ближайшему наряду милиции.

- А я буду выслеживать его одна? - поинтересовалась жена бывшего первого секретаря обкома.

- В помощь вам мы уже ввели план «Перехват» и план «Антитеррор», но они результатов, к сожалению, не дали и вряд ли вообще дадут.

Вежливый голос на вздохе оборвался. Через мгновение он снова зазвучал в трубке.

- Поэтому уважаемая гражданка Артюхова вам придется охотиться на мужа в одиночку, но мы вам окажем все возможную помощь. Рассчитываем на ваше патриотическое настроение и добрую волю.

- Хорошо, - согласилась жена Артюхова, - что мне надо делать?

- Сначала оденьтесь по возможности незаметно и возьмите с собой недельный запас продуктов. Понятно?

- Так точно, все понятно.

- После этого обязательно сходите в туалет, и как следует просритесь. Преследование может длиться не один день.

- Ясно, - сказала жена Артюхова, - а как по малой нужде? А?

- Крепитесь, - голос сделал паузу, - придется под себя, но вы справитесь. Понятно?

- Да, понятно.

- И главное не забывайте быть с нами на связи, всегда. Кодовое слово семьсот семьдесят семь. Вы меня поняли?

- Да, поняла.

- Теперь повторите кодовое слово.

- Семьсот семьдесят семь, - бойко произнесла жена Артюхова.

- Прекрасно, а теперь приступайте к выполнению задания.

- Есть, - женщина повесила трубку и пошла собираться на слежку за собственным мужем.

Спустя всего лишь два часа она вышла по следу бежавшего Станислава Сергеевича. Длительно время она не могла его обнаружить и стала сомневаться в правильности избранного курса. Но неожиданно днем она увидела своего мужа. Он быстро шел по рельсам от трамвайного парка, странно размахивал руками и бубнил себе под нос. Жена Артюхова подбежала к телефону-автомату и позвонила 02.

- Дежурный слушает?

- Семьсот семьдесят семь, - тихо но четко произнесла она.

- Ясно, где?

- По пути из трамвайного парка.

- Спасибо за информацию. Преследуйте. Помощь идет.

Жена Артюхов неуклюже стала следить за бывшим первым секретарем. Но на одном из переходов через дорогу Артюхов заметил собственную жену в странном балахоне таящуюся за кустами. Здесь он понял, что она следит за ним, и бросился бежать.

- Стасик, ты куда? - закричала ему жена и побежала следом.

Однако откормленный в дурдоме Артюхов быстро увеличивал отрыв, а помощь не появлялась. Но на женино счастье из подворотни появились два милиционера, один из них застегивал штаны, а другой облизывался.

- Товарищи! - побежала к ним из последних сил жена Артюхова, - это мой муж, - она показала на убегающего партийца.

- И что? - не понял облизывавшийся милиционер.

- За ним надо следить?

- Зачем? - спросил другой мент, - зачем? Бежит и пусть бежит. От бабы любой нормальный мужик сейчас сбежит.

- Это правда, - откликнулся первый, - что вы несете гражданка. Мужчина можно сказать на свободу вырвался, может, дружка себе искать побежал.

Жена Артюхов неожиданно для себя вспомнила кодовое слово и выпалила ментам:

- Семьсот семьдесят семь, семьсот семьдесят семь, семьсот семьдесят семь!

- Вы уверены в этом? - серьезно спросил застегнувший штаны милиционер.

- Семьсот семьдесят семь, семьсот семьдесят семь, - крикнула ему в лицо артюховская баба.

Милиционеры переглянулись. Милиционер, застегнувший ширинку, смущенно произнес:

- Ясно, это тот самый сумасшедший Артюхов, о котором нам сообщили.

- Да, да, да! - закричала жена Артюхова, - Он сошел с ума и сейчас бежит в неизвестном направлении.

- Товарищ дежурный, - попытался связаться с отделением милиции один из милиционеров, - товарищ дежурный.

- Да, - хрипло раздалось из рации.

- Товарищ дежурный, - милиционер приосанился, - нами получена ориентировка на кодовую фразу семьсот семьдесят семь, что прикажете делать?

Рация некоторое время молчала, потом сквозь хрипы и шорох раздалось:

- Найти и арестовать человека по этой ориентировке.

- Есть, - коротко ответил мент и взял по козырек.

Проделав такую сложную процедуру, милиционеры бросились за Артюховым.

- Товарищ Артюхов, - закричал один, - товарищ Артюхов, остановитесь, пожалуйста!

Бывший первый секретарь на секунду обернулся и, увидев погоню, бросился бежать с удвоенной, а затем и с утроенной энергией.

- Куда же ты, сладенький? - выкрикнул один из милиционеров, перескакивая через лужу.

Дальше было хуже, - такое сразу и не забудешь: по грязной извивающийся змеей дороге бежал первый секретарь обкома Артюхов, за ним неслись, придерживая фуражки два милиционера, по обочине их преследовала артюховская жена. Поймать Артюхова сразу не удалось и милиции пришлось начать за ним погоню, но Станислав Сергеевич, не желая сдаваться, резво убегал от преследователей. Запыхавшиеся милиционеры не отставали, но и догнать Артюхова не могли.

Артюхов в свою очередь выбирал самые мрачные и грязные дороги, перепрыгивал через канавы, формировал глубокие и грязные лужи, продирался, как дикий кабан через кусты. Милиционеры бежали осторожнее, пытаясь выбрать дорогу, поэтому и отставали, один из них пытался стрелять, но «Макаров» так плясал в его нервной руке, что навести на Артюхова прицел он просто не смог.

Грязные и кривые улочки вели Артюхов к вещевому рынку города, забитому черными и белыми кавказцами и их прислужниками из городских жителей. Именно здесь Артюхов рассчитывал оторваться от преследователей.

Длительный бег с препятствиями не мог не сказаться на облике Станислава Сергеевича – он стал похож на грязный и мокрый кулек, из которого еле выглядывало лицо с безумно бегающими глазами. Убогий и преследуемый Артюхов пробрался сквозь заросли кустов на территорию рынка. Здесь среди разношерстной толпы и окованных гаражным металлом торговых рядов он рассчитывал отыскать убежище.

В поисках спокойной пристани Артюхов ворвался в маленький, убогий магазинчик местного предпринимателя – белобрысого болвана со взглядом испуганной собаки. Он прославился изготовление специального предложения – «Набор подарочный, для летнего отдыха детский» в который входили очки для плавания, дротики для метания, рогатка, водостойкие спички, кнопки и бутылочка для воды. Все это упаковывалось в аккуратный, оббитый цветной тканью гробик, который служил коробкой, но мог использоваться и при несчастных случаях с детьми. В планах был у него и взрослый набор, чтобы в максимальной степени удовлетворить потребности жителей города в летнем отдыхе.

Кстати, взрослый набор он так и не выпустил, и не из моральных соображений, как можно подумать, просто взрослые гробы дороже и больше, хранить их на складе было негде, да и выходило все значительно дороже. Сейчас дела у местного Рокфеллера шли не особенно – он разорялся, поэтому и был зол на власти, жителей города и друзей - предпринимателей.

- Здравствуйте, - разгорячено выпалил Артюхов, вбежав в магазин.

- Здорово, коли не шутишь, - ответил предприниматель, уныло осматривая полупустые прилавки своего магазина.

- А за мной гоняться менты.

- И что? - предпринимателя, казалось, это не интересовало, - Что из этого?

- А мне хотелось бы от них скрыться, - сказал Артюхов.

- Только от них? – промедлив, спросил умудренный правительственной политикой крез.

- Нет, еще и от полоумной жены, это она их вызвала, - быстро выпалил бывший глава обкома.

- А что, так – алименты, что – ли? – невзначай спросил белобрысый.

- Ага, - невнятно прожевал в ответ Артюхов.

- Да, все они такие, только о деньгах и думают, - пролепетал как сонная муха предприниматель, потом он поднял прилавок и впустил Артюхова в подсобку, вяло указав на черный выход. Станислав Сергеевич подскочил к двери и, откинув шпингалет, вылетел на улицу. Он думал убежать сразу, но мгновение спустя, подпер дверь черного входа старой липкой от грязи доской, придвинул к двери чей-то старый баул с тряпками и только после этого двинулся по проходу между магазинами и киосками. На какое-то время он мог не опасаться преследователей.

Милиционеры не сразу определили в каком магазине скрылся Артюхов, заскочив в один, второй магазин они так и не обнаружили бывшего первого секретаря. Только тогда они взвалились в магазин к белобрысому.

- Где он? – заорал самый грязный с пистолетом в руке.

- Кто он? – меланхолично спросил белобрысый?

- Псих, который забежал к тебе!

- Наверное, дальше побежал, - меланхолично ответил торговец.

- Врешь бля, дальше нет дороги – там стена, - крикнул другой мент в серо-грязной куртке.

Белобрысый пожал плечами и сделал еще более безразличное лицо, чем раньше.

- Мент с пистолетом подскочил к нему:

- Колись сука, где твой подельник?

- В заднюю дверь вышел, - быстро ответил на прямой вопрос предприниматель.

Второй мент подошел к задней двери, подергал дверь, она не поддавалась:

- Закрыто наверно..., - недоуменно сказал он.

- Куда ты его дел! – снова заорал милиционер с пистолетом.

- Да не нужен он мне, сбежал давно, - меньше всего торговцу нужны были проблемы с властью.

- Врешь, бля, ты его подельник, - еще громче заорал мент.

- Я его в первый раз вижу, сдался он мне, - убито сказал предприниматель.

- Ты бля у меня все расскажешь, не таких кололи, кооператор хренов!, - сказал это милиционер острым соколиным оком стал высматривать объект для взятки, но в магазине было действительно пусто, брать было нечего.

- Хорошо, - белобрысый уныло посмотрел себе под ноги, - я его прячу.

- Где?! – одновременно выкрикнули оба блюстителя порядка.

Белобрысый отошел от прилавка. В его голове рыгали мысли от каких-то декларациях, расходах, доходах, поставках...

«Зачем, - думалось ему, - зачем, все это, пустая, бессмысленная жизнь, в которой нет ничего важного. А ведь все начиналось по-другому, когда-то я был пионером, занимался в пяти секциях, ходил в музыкальную школу, играл на баяне. А теперь, менты, бандюки, крыши, товары, доходы, расходы, прибыль...»

Он вздохнул.

- Ты че, бля, - заорал мент, - че вздыхаешь, - где он бля?

- Сейчас, сейчас, - внешне заторопился в подсобку белобрысый.

«А ведь у меня были такие планы на жизнь, я мог бы делать открытия, а теперь, из детских воспоминаний одно интересное, так это школа, первые уроки, один раз к нам на последний звонок приезжал сам первый секретарь Артюхов и напутствовал нас во взрослую жизнь. Так все начиналось...»

- Ты чего сиси мнешь? – снова заорал мент и ткнул его пистолетом в бок, больно ткнул.

- А кто он, кого вы ищите? - робко поинтересовался предприниматель.

- Не твое сраное дело, - заорал человек с пистолетом.

Другой мент добавил:

- Опасный преступник, бывший первый секретарь Артюхов. Может, помнишь, вошь торговая, был такой хрен, пока не спятил. Целой областью управлял.

- Артюхов? – недоуменно переспросил белобрысый, - сам Станислав Сергеевич бывший глава обкома?

- Да, - орал милиционер с пистолетом, - да! Ты, че гнида подельника своего не знаешь, где он?! Куда ты его прячешь!

- Иду, иду, - предприниматель медленно втиснулся в темную подсобку.

Незадачливый торговец сглотнул слезу: «Все началось с этого желания обогатиться, сорвать денег, когда все богатеи их уже захапали. Вот и стукнуло в голову, разбогатеть, разжиться.. Оказалось наоборот все хуже, деньги которые были - ушли, торговля не пошла, влез в долги, в кредиты. Не убили только потому, что все должен, до конца жизни не расплатиться. А ведь когда-то был пионером, активистом, но как-то не получилось. Почему не мог ответить, но сам понял, что совершенно непригоден для жизни и часто подумывал о самоубийстве в различных комбинациях. Оно имело бы смысл, если бы не был всем должен, а так все деньги страховки уйдут на выплату долгов. Он это подсчитал, ума хватило».

Менты как бешеные лоси метались по магазину, хватая, что плохо лежит, круша последние крохи предпринимательских капталов.

Последней надеждой неудачника была граната, ее оставил в залог какой-то ветеран кавказкой войны, за залогом так и не вернувшийся. В темном уголке за иконой Георгия Победоносца холодела граната. Он взял ее. Пытался думать...

- Ты чо, бля, - орал мент из магазина, - выходи гнида!

- Ты задрочил что-ли! – со смехом поддержал другой сотрудник правоохранительных оргшанов

- Мы долго, в натуре ждать будем! – бесился мент с пистолетом.

Белобрысый вышел к прилавку и вытянул руки с гранатой. Менты остолбенели.

- На, сука, жри, - сорвавшимся голосом закричал владелец магазина. Последней его мыслью было: «взорвется, не взорвется...» Вспышка и веер осколков послужил ответом.

Артюхов, тяжело ступая по грязненьким ухабам нечищеной дорожки, услышал приглушенный хлопок и обернулся. В оранжевом дымке таял магазин, но для него это означало только то, что преследователи отстали. Навсегда.

Сделав еще несколько шагов, Артюхов уткнулся в крупного мужика в дешевой кожаной куртке:

- Дорогой, почему так скучно идешь, ходи в дверь, - мужик толкнул Артюхова в закоулок в запихал в какой-то металлический ящик. Ящик был невелик и Артюхов поместиля в нем с трудом, но мужик придавил его сверху сапогом, а затем захлопнул гремящую крышку ящика и несколько раз скрипнул замком.

Не успев понять-то толком, что случилось Станислав Сергеевич услышал как пленивший его говорил, видимо по мобильному телефону:

- Ашак, я бомжа поймал, заходы за мясом....

- Хорошо, дорогой, жди я уже скоро…

Артюхова окружала тьма и холод ящика. Сквозь небольшие щелки в плохо проваренных швах, в ящик струился полумрак улицы и неприятно-серого дня. Металлические стенки ящика холодили издавна непрогретым стальным листом. Дно ящика было сухим, но е менее холодным, чем стенки.

Когда глаза Артюхова привыкли к мраку ящика, он различил накарябанную на металле надпись:

«Погибаю, но не сдаюсь, прощайте товарищи»

Он уже начал замерзать в этой стальной мышеловке. Когда свет неожиданно пролился откуда-то сбоку. Артюхова выбросило из ящика как катапультой, в слепящем грязном свете перед ним стояли два кавказца в потертых куртках.

- Это он? – спросил жирный.

- А я тебе, что на заказ лавить должен? – обиделся человек поймавший Артюхова

- Почему такой странный? – попытался сбить цену жирный.

- А тебе как в прошлый раз вшивого хочется? – спокойно ответил пленитель бывшего партийца.

- Нэ городи, а вдруг просто бедный, из дома ушел, искать будут? – не унимался жирный.

- Его? Да ты посмотри, какая морда! - присмотрелся к Артюхову первый, - точно бомж.

- Ти бомж? - наклонился к Артюхову, поймавший его кавказец.

Артюхов замотал головой.

- Ти сказать можешь, ти бомж? – повторил вопрос кавказец.

Артюхов совершенно не понял вопроса и на этот раз и уставился на кавказцев.

- Да, бомж видно, - выпрямился горный мужчина, - такой дикий бомж, что слова даже забыл. Ну, кто его искать будет?

- Ладно дорогой, если бы не день рождения дочери, я такого не купил бы, - жирный скривил рожу, - сколько хочешь?

- Одну, - спокойно назвал цену ловец бомжей.

- Ты, что, за этого штуку?! – выкрикнул жирный и взмахнул руками.

- Да на нем костюм с туфлями на эту штуку и мяса полцентнера! - расхваливал товар пленитель Артюхова.

- Костюм себе оставь, туфли себе оставь, а мяса на десять кило! Понял, - отрезал жирный кавказец, - все с него себе оставь, сам блох выбирай.

- Дорогой, семьсот и мы с той друзья навсегда! – примирительно взял жирного за руку продавец.

- Извини, дорогой, я тебя уважаю, ты мне часто тряпки давал, совет давал, но пятьсот и все, - жирный попытался уйти.

- Эх, шайтан, - кавказец треснул Артюхов по затылку и толкнул к покупателю, - забирай барана. Хороший барана.

Купивший потащил Артюхов за собой, быстро удаляясь от места покупки.

- А дэньги, - закричал кавказец.

Купивший Артюхова ответил ему, ускоряя шаг:

- Дорогой я тэбэ потом отдам! – крикнул он и повернул за ряд металлических прилавков.

Кавказец тащил Артюхова за собой, ноги первого секретаря волочились по земле.

- Зачем, я вам, - тихо промямлил Артюхов.

- На мясо, - ответил тащивший, - у моей дочери скоро день рожденья, тэбя съедим.

- Вы шутите? – ужаснулся бывший первый секретарь, - вы шутите?

- Шучу, конечно, - кавказец втащил его в коричневую дверь небольшого магазинчика или кафе.

- Слушай, - сказал кавказец мрачному мужику за прилавком: - ти его разделай, я завра утром зайду.

Мужик пристально осмотрел Станислава Сергеевича:

- Ты его как хочешь, целиком или на мелкие части.

- Мне только жопа для шашлыка нужна, и еще, - продолжил жирный кавказец, - Жопа состоит из нескольких частей: преджопия, главножопия, говножопия, двух бокожопий. Я все подсчитаю, сэбэ не забэри.

Мужик за прилавком покачал медленно головой:

- Не сегодня, его, – он кивнул на Артюхова, - часа два резать, час одежду жечь. Нет не сегодня. Я рад тебе всегда помочь, но не сегодня.

- Пачему? - возмутился кавказец, - пачему другу не хочешь помочь, а?

- Послушай, - угрюмо сказало мужик, - сейчас на рынке полно ментов, здесь придурок один магазин свой рванул вместе с двумя ментами, ну их и навалило как снега зимой. Меня щипали. Злые суки. Не сегодня.

- Блядь, - ти мужик или пидераст, бомжа зарэзать для друга нэ можэщь! Да?! – завизжал жирный покупатель Артюхова.

- Извини, не сегодня, - мужик за прилавком почесал пальцем голову,- давай на днях. Тебе мясо нужно, да и у меня собака не кормлена. Я всегда не против, но не сегодня.

- Тогда спрячь его, мне торговать надо! – покупатель толкнул Артюхова к прилавку.

- Но я сказал, - примирительно сказал мрачный мужик, - не сегодня, если его менты найдут, все равно заберут.

- У мэня, у дочери праздник, а ты как гондон тянешься, - кавказец еще сильнее завелся, - зарэзять козла не можешь! Тряпка! Сам зарэжу, - заорал он и вытащил Артюхова на улицу.

Навстречу им шли два зевающих на ходу милиционера в мешковатых куртках. Взгляд сотрудников правоохранительных органов был рассеян и немного пригашен алкоголем.

- Товарищи, - освободите меня, пожалуйста, - громко заорал Артюхов.

Менты подошли:

- И что здесь такое*

Кавказец игриво улыбнулся:

- Бомж у меня вэщи воровал, я его наказать решил, - он сунул сотню ближайшему менту.

- Правда, - поинтересовался у Артюхова милиционер не получивший сотню.

- Он меня на мясо купил, - еще громче заорал Артюхов.

Кавказец сунул менту еще сотню.

- Я в розыске, - кричал Артюхов, - я первый секретарь обкома, меня ищут. Ищут по наводке моей жены.

Кавказец положил в потянутую милицейскую ладонь еще стольник. Мент оскалился и сказал Артюхову :

- Во дурак, ври больше.

- Товарищи, спасите, - Артюхов попытался вырваться из жирных рук кавказца.

- Да упокойся ты, - мент ударил Артюхова дубинкой под ребра. Секретаря скрутило и притянуло в земле.

- Кацо, - мы тебе не мешаем, все равно этих бродяг всех не перережешь, только и воруют.

- Спасыбо начальник, - начал говорить кавказец, пытаясь поднять Артюхова.

Блюм, - прилетело что-то из-за спины, голова кавказца вспыхнула градом кровавых осколков, блюм, блюм и милиционеры легли на асфальт грязными бесформенными серыми кучами.

Артюхов обнял голову руками и обернулся. Он увидел улыбавшегося Феллини и потиравшего свое плечо Капитана Смерть, последний опустил руку и передернул затвор Манлихера, который выплюнул дымившуюся гильзу:

- Хороша машина, только в плечо дает сильно, а так патрон хороший, да и бой выставлен, дай дороги.

- А мы за вами, - улыбался Феллини.

- Тебя придурок и на час одного оставить нельзя, - вскинул винтовку на плечо Капитан Смерть и поморщился.

Артюхов ошеломленно молчал, на его глазах навернулись слезы.

- Да, хватит тебе убиваться, - подошел к нему Капитан Смерть, - они умерли только на этой Земле, это только земной суд. Понял партейный.

- Он имел ввиду, что в других эхо-вариантах реальности они живы, - быстро уточнил Феллини и посмотрел на Капитана Смерть, который вальяжно кивнул:

- Это же винтовка, - толкнул он Артюхова, - а сила боя такая, что им и больно – то не было.

Солнце бродило по небу и троилось в плачущих глазах первого секретаря. Капитан Смерть приобнял его:

- Ну-ну, рева, корова. Это так, как помятая трава, о чем жалеть.

Артюхов истерично замотал головой.

- Вот, видите, все хорошо, - Феллини достал платок и стал вытирать слезы первого секретаря, - все прекрасно...

- А реактор, - сквозь, всхлипы спросил Артюхов.

- Забудь, - отрезал Капитан Смерть, и желваки на его скулах напряглись: - забудь скретарь.

Артюхов согласно закивал:

- А жена где?

- Какая жена? - убрал платок Феллини.

- Жену мы не видели, - пробасил Капитан Смерть и пошел к трупам, присел на корточки и счал обшаривать их карманы, потом оглянулся на компаньонов:

- Извините, плохая привычка, осталась, - он выпрямился во весь рост и шагнул к кавказцу.

- Если вы хотите, мы найдем вашу жену, - Феллини, отряхивал костюм Артюхова, - можем сейчас начать искать.

- Нет, спасибо, - ответил секретарь, - это она сука меня сдала.

- Ну, нас она не сдаст. Правда, капитан, - поинтересовался Феллини.

- Конечно, нас не сдаст, - откликнулся Капитан Смерть и положил винтовку на грудь кавказца: - он напал на милиционеров, их убил, а потом сам застрелился. А в основном несчастный случай.

- Несчастный случай, конечно, несчастный случай, - засмеялся Феллини.

Они прошли несколько магазинчиков, уже закрытых из-за дневного происшествия. Опытные предприниматели стремились закончить свои дела раньше, чем на их обрушаться неизбежно-строгие проверки с раздачей замечаний и получением обильных взяток.

Выход с рынка был открыт, дальше вдоль огромной лежащей трубы, дорога вела к очередной остановке общественного транспорта.

- Куда дальше уважаемые товарищи? - Феллини нерешительно остановился перед воротами.

Ворота рынка жмурились некрашеной ржавчиной, створки висели криво и раскачивались от гулявшего по рынку сквозняка. Петли ворот тихонечко скрипели, ветер выл в прорехах ворот и ветках рустующих рядом деревьев.

Было жутко.

- Конечно с рынка, - заметил через плечо Капитан Смерть, - а то наш секретарь зубы себе от страха выбьет.

Голос Артюхова прорезался:

- Здесь рядом трамвай ходит, можем до нашего областного краеведческого музея доехать, а?

Глава Пятая Трамвай.

Он ехал.

Он полз.

Оно как-то катилось.

Как бронепоезд из легенд о гражданской войне приближался обшарпанный трамвай. О, это был очень заслуженный трамвай и если бы в городе сохранилась идиотская традиции ставить памятники из творений машиностроения, то этот трамвай был бы окрашен на скорую руку и торжественно возведен на бетонный пенек величественно названный пьедесталом. Повод тоже нашли бы - день 26 трамвайщиков, подвиг трамвайщика, спасшего бешеного кота или просто день трамваевожатого. Под вой дудок похоронного оркестра местной филармонии и встал бы трамвай на вечный прикол.

Да не получилось. Не вышел трамвай на пенсию и продолжал колесить по бесконечному чугунному полотну.

Путешественники вошли в этот заслуженный трамвай, в честь очередного рабочего дня он был забит различного рода публикой стандартного типа оправлявшейся со своими публичными делами. Ехал в трамвае и суровые работяги и наивные студенты и дерганые истерички и непременные чудаковатые старушки. Одна из них дернула за рукав Феллини:

- Ты милок, на моего сына похож. Вы с ним ровесники, между вами лет десять разницы.

Феллини с улыбкой высвободил руку, трамвай уже мчался на всех возможных для него тридцати километрах скорости.

В вагоне ехали две побитых жизненными обстоятельствами женщин, лет тридцати – пятидесяти, точнее определить их возраст было не возможно, столь помято они выглядели. Одна интересовалась у другой:

- И как в с такой компанией справляетесь?

- А мы говорим, что нам надо работать.

- Да?

- Да.

- А мы, тоже возьмем бутылочку вина и нам хватает, а здесь эти приходят. А пятница вечер, отдохнуть бы, а надо им готовить.

- Нет, мы просто говорим, что нам надо работать.

- Так просто.

- Да.

- Да и я вот думаю так же говорить, что нам надо работать.

- Да, так и говорите.

- Так ты меня сейчас оставляешь.

- Выхожу сейчас.

- А я все о этих компаниях, как соберутся, так и проходу нет.

- А выговорите, нам надо работать...

- Так и будем.

- Так выходите.

- Конечно, выхожу.

- А мне интересно, вы, когда говорите, что нам надо работать, потом работаете?

- Да, нет пьем.

- Без компании пьете.

- Да, без компании пьем.

- Оно и правильно, чего деньги на закуску переводить, так же делать будем, как придут так и скажем, а нам работать надо.

- Вот, говорите, а сами пейте.

- Так я пойду, а то опять остановку пропущу.

В противоположном углу одна тетка громко, рассчитывая на сочувствие сотрамвайщиков, шептала другой:

- Так он самое интересное пропустил. И когда болел, и когда его хоронили.

Колеса трамвая громко скрипнули на повороте, пассажиры дернулись в лево вправо и обрели прежнее равновесие соленых огурцов в трехлитровой банке трясущейся на ухабах. В углу тетка продолжа вешать попутчице, которая с блаженным видом кивала, не желая тревожишь больного человека.

- А мы его в тапках похоронили, чтобы ноги ему не жало... – продолжала внушать бабка.

- Извините, что к вам обращаемся, - раздался профессионально надтреснутый голос, - поможите, чем сможете.

Невысокий немытый перед работой мужчинка в нарочито грязном костюме протискивался среди посетителей трамвая. Одной рукой он хватался за женские жопы, а другую протягивал за подаянием.

Артюхов оттолкнул этого мужика, когда он поравнялся с ними и заорал на него:

- Комсомольцем был! Беспартийный сволочь. Страну позоришь!

Окружающие недоуменно переглянулись. Из тесных рядов пассажиров раздался шепот:

- Кодлой работают, в сговоре...

- Ой, держи кошельки, - запричитала какая-то деревенская баба с кошелкой.

Все быстро сгруппировались, прикрыв внутренние карманы и передернув молнии на внешних. Мужик с протянутой рукой, как-то поник и поняв, что в этом трамвае есть побирушки покруче стал протискиваться к выходу. Артюхов закричал ему в след:

- Отщепенец, люмпен, шел бы лучше работать.

Последнюю артюховскую фразу побиравшийся мужик воспринял как свидетельство о не компетентности и заплакал.

Вагон затих.

- А вы могли бы неплохо устроиться, - резанул по тишине голос Феллини.

- А я и так, хорошо первым секретарем пристроился, - возразил Артюхов.

После этих слов люди вокруг него стали расступаться и жаться к бортам вагона. Артюхов решил совсем успокоить пассажиров:

- Товарищи, спокойно, партбюро с ним разберется. В нашем обществе не место таким тунеядцам.

Вагон затих совсем.

- Товарищи, это больше не повториться, обещаю вам. это единичный случай, - продолжил тираду Артюхов.

Люди стали коситься на него, а одна бабушка, перекрестила и положила в карман грязного артюховского костюма монетку.

Тормоза вагона взвизгнули. Трамвай остановился.

- Выходим, секретарь, - толкнул Артюхова в спину Капитан Смерть.

Когда они вышли на улицу, то увидели мужика – побирушку, который бежал вдоль трамвайных рельсов, дико озираясь на Артюхова. Из трамвая, кроме путешественников и этого мужика никто не вышел.

- Напугали вы всех, - заключил Феллини.

- Да еще как, - добавил Капитан Смерть, - они теперь долго спать не будут.

Артюхов пожал плечами:

- Но нашему обществу такое действительно не свойственно.

- Много изменилось, - отметил Феллини.

- Да, но люди, люди то остались прежними, - пытался выйти на дискуссию Артюхов.

- Они всегда прежние, - отозвался Капитан Смерть, - итальянец был прав насчет плебса. А люди ваши испуганные с детства и дрожат они до самоц своей смерти.

Феллини кивнул.

- Знаете, что, - неожиданно сказал Феллини, - ведь материализм великая вещь – он показывает край мира, его границу для простых смертных и недостижимость.

- Граница постоянно движется.

- Да, но слишком медленно, чтобы убедить нас в обратном, но слишком быстро, чтобы понять никчемность затеи покорить мир материальными средствами.

– Например? – ошеломленно спросил Артюхов.

- Долетите до края Вселенной!

- Невозможно в принципе! – возразил Капитан Смерть.

- Да, но только материально, - усмехнулся Феллини.

- Почему? – непонимающе посмотрел на него Артюхов.

- А потому, что не нужно – мы и так и на краю Вселенной и в ее центре. Мы, - промолчав, добавил Феллини, - и сама Вселенная. Кроме нас, ее нет. Но если подкачаем, то сами понимаете, всем патоку с шила лизать придется. А вы все о неизменных людях.

Глава Шестая. Монумент

- Вот это да! – свистнул Феллини и стал осматривать бурую фигуру на красном гранитном постаменте. Статуя престранно изображала невысокого плотненького человечка с лысой головой, развевающееся пальто которого и головной убор зажатый в руке дополняли дурной вкус создателей монумента.

Артюхов поежился:

- И чего здесь особенного?

- Как чего, оживился Феллини, - это же дуче!

- Постойте, маэстро, это не Муссолини, это Ленин, - сказал бывший первый секретарь.

- Ленин? - брови итальянца недоуменно взлетели, - Ленин, нет, вы меня не проведете это дуче. Я помню его статуи с малых лет, он всегда был таким – решительно непреклонным.

- Док, подумайте, ну откуда в России может быть памятник Муссолини, - вступил в разговор Капитан Смерть, - всякое происходит особенно в последнее время, но не до такой же степени.

- Подождите меня переубеждать, - закипятился Феллини, - было время, у нас в Италии такие истуканы стояли на каждом углу.

- А у нас и сейчас стоят.

- А зачем вам надо дуче увековечивать? - не понял Феллини, - у вас, что своих народных героев и проходимцев не хватает?

Артюхов терпеливо возразил:

- Маэстро, это не памятник дуче, это наш герой, великий Ленин. Ленин.

- Да, да, - закивал Феллини, - бронзы вы на дуче не пожалели, а то знаете, как у нас во время войны бронзы не хватало и приходилось исправно заменять бронзовые памятники дуче на каменные.

- Этот памятник установлен уже после войны, - махнул рукой Артюхов.

- Вот и я говорю, бронзы не жалели.

Капитан Смерть рассматривал фигуру в тройке плохого пошива и ужасном пальто, дебильно-напряженный взгляд чугунных глаз истукана был устремлен куда-то в будущее.

- А сходство есть, лысая голова, - может это дуче в молодости, так же плохо одет.

- Да, нет товарищи, какой это дуче, - возражал Артюхов, - это наш Владимир Ильич, он всегда вдохновлял нас.

- Зачем вы вместо него поставили дуче, вот и ставили бы своего любимого Ленина, дуче вам мешал, - поправил воротник рубашки Феллини.

- Да, дуче в центре города это чревато, - обернулся к Артюхову Капитан Смерть, - действительно лучше бы вы Ленина поставили, что – ли не так страшно было бы. Да и выводы по партийной части могут пойти.

- Да, сколько вам говорить, что это Ленин.

- Да, Ленин, а на дуче похож, - снова отметил Феллини.

При этом Капитан Смерть кивнул.

- Значит, - догадался Феллини, - вы поставили памятник Муссолини, а выдали его за памятник Ленину, умно, умно!

Капитан Смерть хлопнул Артюхова по спине:

- А ведь никто не догадался, конспираторы.

- Товарищи, дорогие, но ведь никто не согласился бы, поставить в нашем коммунистическом городе памятник товарищу Муссолини, - оправдывался Артюхов, - ну кому такая идея вообще могла бы прийти в голову?!

- Ну, теперь все понятно, - Феллини веселился, - вы поставили памятник Муссолини, а все думают, что это памятник Ленину.

- Тем более, что памятник Ленину у вас в городе уже есть, - отметил Капитан Смерть.

- Вот, вот какой дурак стал бы ставить в одном городе два памятника Ленину, - оживился Феллини, - следовательно, один памятник Ленину, а другой Муссолини? Так?

- Да они даже непохожи!

- Кто - Ленин на Муссолини или Муссолини на Ленина?

- Вас не переспоришь, - Артюхов устало махнул рукой и отошел от памятника.

- Умно, умно, - суетился вокруг памятника Феллини, - а как решена проблема городских туалетов, просто и изящно, - отметил он, показывая Капитану Смерть на подтеки у основания пьедестала.

- Культуру в массы, - с усмешкой отозвался Капитан и крикнул Артюхову:

- Секретарь идите к нам, вы вас не выдадим!

Артюхов уныло приплелся:

- Вы обосрали весь, мой город.

- Да нет, это вы его обосрали, - отозвался Феллини и показал Артюхову на говно у основания памятника.

Артюхов плюнул и, обернувшись лицом к Ленину, заорал:

- Вива дуче Муссолини!

Часть Пятая. ВАВИЛОН

Глава Первая Ресторан

Они отошли метров на тридцать от памятника неизвестному, но героическому персонажу.

Артюхов неожиданно произнес:

- А вы товарищи есть не хотите?

- Есть предложения? – вяло отреагировал Капитан Смерть.

- Мы уже сколько по городу шастаем, а не жрамши ни сравши, - произнес Артюхов.

- Так, вас милейший, уже чуть не съели, - сказал Феллини.

- Но, мне-то есть надо, не знаю, конечно, как вы, но я проголодался.

- Ладно, - Капитан Смерть, осмотрелся по сторонам, - где здесь продают что – либо съедобное, а не собак и не бомжей, разумеется.

Артюхов показал на неприметный домик неподалеку:

- Там когда–то неплохо кормили. Было это конечно давно, но с той поры мало что изменилось.

Путешественники подошли к нему. На здании висела гордая надпись «Р.с.»

- Рысь? - поинтересовался Феллини.

- Русь? Может быть так правильнее, - отметил Капитан Смерть.

- Не спорьте, - Артюхов взмахнул руками, - раньше это место называлось домом колхозницы. Здесь отдыхали труженики села, когда приезжали в город по неотложным делам.

- Диарея, их что – ли мучила? - переспросил его Капитан Смерть, которому идея Артюхова явно не пришлась по вкусу.

- Ерничаете, - огрызнулся Артюхов, - а, между прочим, эти люди работали в тяжелейших условиях и обеспечивали всем необходимым город.

- А что же ты тогда в труженики села не подался? - спросил его Капитан.

- У каждого свое предназначение, к тому же это не так и легко руководить сельским хозяйством целой области.

- И жрать спецпайки трудно, - оборвал Артюхова Капитан Смерть.

- Заказывать будете, - к их столику подошла уставшая официантка и толкнула на стол папку с листиками – меню.

- Да, будем, - Капитан Смерть кивнул на первого секретаря, - у нас здесь один товарищ жрать хочет.

- Что закажете? - ласково спросила у партийца официантка.

Артюхов посмотрел на залапанную папку и произнес:

- Мясо с гарниром и чай, пожалуйста.

- Ждите, - официантка удалилась, таща за собой папку.

За столиком у стены сидел мужик в красной куртке, которого они видели на окраине города, в руках он держал того самого ребенка, с которым ошивался по пригородам. При них сидела рыхлая баба с блекло-рыжими волосами, которые облезли как у старой суки, была она в невообразимом наряде провинциальной торговки шмотками и протухшими сладостями. Семейно они стремились поклевать что-то вроде старинной пиццы и запить это торжество ракеточным чаем. Баба корчила рожи, а мужик пытался изобразить умное выражение лица.

И то и другое получалось у них плохо.

- Ты посмотри, - обратился к компаньонам Капитан Смерть, - они и сюда дошли.

Феллини сощурился в полумрак зала:

- Это тот с коляской, угугукающий монстр.

- Конечно, таких опездолов даже в этом городе не много, - ответил итальянцу Капитан Смерть.

- Мало, товарищи, мало, - выдохнул Артюхов ожидая обещанного мяса с гарниром, - я же говорил он не из местных. Мы своих как могли так и воспитали, а эти прибежали наверное с юга. Там всегда у нас обезьяны жили.

- Тебе лучше знать животный мир города, - Капитану Смерть надоело смотреть на переразвитое семейство, и он отвернулся.

Феллини рассматривал стол и водил пальцами по его поверхности:

- Надо же, они его даже моют, - удивился великий итальянский редиссер.

За дальним столиком сидел жирный мужик в мешковатой куртке, он был сильно пьян и постоянно повторял:

- Алевтина! Алевтина!

- Твоя Алевтина живет на Московской 30, - сказала, подойдя к столику официантка.

- Ее и жду, - поднял, помятую морду мужик.

- Она не придет, - ответила официантка и стала собирать кружки.

- Дааа, - изумился мужик, - а пооочему?

- Отвяжись от меня, на хуй, - заорала на него официантка.

Мужик замотал головой и, уронив ее на руку, уставился в окно.

- Не обращайте на него внимание, - официантка подошла к столику компаньонов, и бухнула на него тарелку с приторно жареной картошкой и куском невообразимо изжаренной плоти, - закрытый человек, мать алкоголичка, так бухает, что соседи сбегаются бухать.

- И много таких? - спросил Артюхов.

- Да почитай весь кабак, - ответила официантка, и со вздохом добавила, - устала с этими блядьми, сил нет.

- Уф, - неожиданно заорал жирный мужик звавший Алевтину, - ух ты!

- Чего, ты орешь?! - заорала на него официантка.

Мужик снова уронил голову на руку:

- Я перднул и проснулся, - умиленно произнес он.

- Птфу, - официантка сдернула с его стола пустую бутылку и вышла из зала.

- Вам здесь не тошно, - поинтересовался Феллини у Артюхова, который стал активно ковыряться вилкой в тарелке.

- Нет, нет, - замотал головой первый секретарь, ожесточенно жуя.

Внезапно свет погас, шум и грохот падающего тела.

И боевой клич команчей:

- Алевтина!

Мужик из-за дальнего столика разбежался и прыгнул на Артюхова, именно его жирная туша закрыла в полете свет, а его вой, похожий на сирену пикирующего бомбардировщика был слышен и на улице. Мужик мягко приземлил свой центнер с гаком за стол и, вцепившись в Артюхова, заорал:

- Алевтина! Алевтина!

Артюхов попытался отцепиться, но мужик ласково заорал:

- Алевтина! Ты пришла! Алевтина! Это счастье Алевтина!

Артюхов пытался отбросить мужика:

- Товарищ, я вам не Алевтина, я мужчина.

- Да! – изумленно пропел пьяный летун, - а так и не скажешь, - а где Алевтина!

Артюхов пожал плечами и попытался отодвинуть мужика:

- Она дома, дома сидит.

- И что она там делает?! – спросил мужик и заорал трубным голосом, - Алевтина! Алевтина! Алевтина!

Феллини и Капитан Смерть наблюдали за этой сценой молча, на крик пришла официантка, неся артюховский чай. Мужик упал на колени и пополз к ней:

- Алевтина!

Он врезался в официантку, которая от толчка вылила чашку ему на голову. Пьяный взвыл от кипятка:

- Алевтина! За что Алевтина! – и схватился руками за голову, с которой бодро закапал плохо заваренный чай.

- Вот вы и остались без чаю, - улыбнулся Феллини.

- Не говорите, - мастер, - откликнулся подобревший от еды Артюхов, - здесь все так гадко. Даже странно, что в такое короткое время можно так все заговнять.

- В доме колхозника было лучше? – спросил Капитан Смерть.

Станислав Сергеевич покачал головой:

- Тише, да и пили тогда по домам, а сейчас...

- Сейчас быдлиное рыло вылезло, да? – посмотрел на семейство с окраины Капитан Смерть.

- Да, кивнул растерянно Артюхов, - да! Сейчас когда не стало моральных ориентиров они все голову подняли. Эксплуататоры и мерзавцы.

- Нет, - слегка качнул головой Феллини, - у ваших людей никогда не было моральных ориентиров.

Мужик в красном, продолжа строить умное лицо с ослиными чертами, все больше походя на секретного агента с иссушенным лицом старого алкоголика, баба вяло жевала пиццу, пытаясь попасть себе вилкой в рот, дите покрикивало обращая на себя внимание окружающих. Неожиданного перед столиком этого семейства возник мужик с обваренной головой и заорал:

- Алевтина!

Баба испугалась и, положив вилку, защелкнула рот, мужик скуксил рожу и изобразил недоумение.

- Алевтина! – пьяный распростер свои объятья, - Алевтина!

Баба крикливо визгнула:

- Меня это раздражает. Ты пьянь иди на хуй!

Но пьяный, не испугавшись, обнял ноги мужика в красной куртке и стал их гладить приговаривая:

Алевтина, Алевтина, ты пришла, я знал, ты пришла. Алевтина! - заорал он из – под стола, - Алевтина! Я так рад тебя видеть здесь! Алевтина!

Артюхов отвернулся от этой сцены:

- Товарищи, может мы, того, пойдем? – молящее произнес он.

Феллини поднялся:

- Все самое интересное, наверное, кончилось, да?

- Это тоже не свойственно нашему народу, - попытался защититься Станислав Сергеевич. .

- Они не местные? - с издевкой спросил Артюхова Капитан Смерть.

Из под стола раздалось чавканье и победный вопль:

- Алевтина!

Выйдя из-за дома, в котором помещался ресторан, они оказались на перекрестке. Где перед ними предстала удивительная картина: на краю огромной лужи сидела рыжая колли и отправляла естественные потребности.

Увидев такое Феллини весело рассмеялся, Артюхов недоуменно отвернулся, а Капитан Смерть спокойно заметил:

- Сейчас собака посрет и пройдет, не бзди.

Пытаясь навести порядок, Артюхов закричал на все улицу:

- Хозяин собаки, есть! Почему собака срет на проезжей части?!

- Да сука, прибери мохнатое чудовище, - с ехидцей добавил, Капитан Смерть

- А, блядь, иди сюда, - заорала спрятавшаяся за тощими деревьями владелица собаки. Колли дернулась и, семеня как-то боком, двинулась к хозяйке, из-под ее хвоста падали серые котяхи.

- А дура, с ума сошла, - вновь подала голос хозяйка, - сядь, прищеми жопу.

Колли оторопело свалилась в кусты и приминая ветки понеслась к невидимой хозяйке.

Артюхов виновато потер небритую щеку:

- Я говорил, у нас много деревенских, на заводах работают.

- Оно и видно, да ты и сам из села, кормщик хренов, - просипел Капитан Смерть.

- Ладно, не ссорьтесь, у нас в Риме тоже на улицах ссут.

- Люди, - со вздохом отметил Артюхов.

- Да конечно, плебс везде одинаков, - оскалился Феллини.

Капитан Смерть махнул рукой и стал обходить лужу, Артюхов и Феллини медленно пошли за ним.

- Все-таки мы многого добились, - попытался заговорить Артюхов.

- Ага, - откликнулся Капитан Смерть, выдергивая ботинки из лужи, - особенно ты.

- И я, - принял вызов Артюхов, - да я тоже развиваюсь и с каждым годом становлюсь опытнее.

- Но не лучше, - срезал Капитан Смерть.

Феллини улыбнулся.

- И я работаю над собой, - продолжал нудеть Станислав Сергеевич.

- На станке, шары биллиардные шлифуешь, - Капитан Смерть протиснулся в кучку людей торчащих на остановке и исчез из вида.

Когда Феллини и Артюхов подошли к остановке они увидели, как Капитан Смерть выскребает грязь из ботинок на другой стороне дороги перед местным краеведческим музеем.

Глава Вторая Музей

Музей размещался в знаковом месте – серо-коричневой коробке бывшего культпросвета. Кроме бракованного трактора тридцатилетней выдержки, стоявшего в холе, в музее не было, да и не могло быть экспонатов.

Само понятие художественных и исторических ценностей расходилось с сутью города и просто противоречило ему. Тем не менее, музей был. И поэтому была и история города и его прошлое и его будущее.

- А вы знаете, ведь наш город основан Петром Великим, - произнес Артюхов когда они с Феллини подошли к Капитану Смерть. На это Феллини мило улыбнулся, а Капитан Смерть тихо хихикнул.

- Это правда, все подтверждается документами, - Артюхов растеряно улыбнулся, - недавно нашли неопровержимые документы, в архиве в Москве.

- Так, при Петре столицей был Петербург, - заметил, осматривая неказистое здание, Капитан Смерть.

- Ну и что, а документы, оказались в Москве, - не смутился Станислав Сергеевич.

- Случайно, - вставил Феллини, - совершенно случайно.

- Вы мне не верите? – обиделся первый секретарь.

- Поверим, когда скажешь сколько за эту хуйню вы заплатили, - пробасил Капитан Смерть.

Артюхов уже думал обидеться, но Феллини примирительно предложил:

- Может, зайдем, в здание, музей все-таки. Его надо изнутри осматривать.

- Тем более, что снаружи смотреть не на что, культурное бескультурье, - сострил Капитан Смерть и они пошли к музейным дверям.

Двери музея, не смотря на внешнюю массивность, были новыми, сделанными из пластиковой подделки под дерево. Не смотря на качественную «немецкую технологию», они еле-еле открывались и со скрипом проворачивались, оставляя для прохода узкую полосу сантиметров в тридцать.

Протиснувшись, в музее путешественники встали перед трактором – ничтожным выродком городской технической и научной мысли. Окрашена эта груда металла была в ядовито синий цвет, а от огромных черных колес нещадно воняло резиной.

Артюхов, глядя на этого урода отвел глаза.

Феллини, осмотрел трактор и улыбнувшись, отметил:

- Вы это сами придумали?

Капитан Смерть толкнул Артюхов в спину:

- Что, я не сплю, а это? – секретарь потупил голову, - да сами, точнее наши конструкторы, на тракторном заводе. Это настоящее достижение, успех нашего города. Множество таких тракторов работает на полях, - Станислав Сергеевич немного запнулся, - или работало.

- А как вы его суда засунули, - спросил Капитан Смерть, осмотрев двери, - трактор в двери не проедет.

Артюхов пожал плечами:

- Его, наверное, собрали здесь. Как еще если он в двери не проходит.

- Зачем? – снова улыбнулся Феллини, - зачем это здесь.

- Ну, как, все-таки памятник конструкторской мысли, понимать надо, - съерничал Капитан Смерть, - надо ведь чему-нибудь поклоняться.

Артюхов не стал дослушивать этот диалог, он обиделся и пошел в зал музея.

Музей изнутри казался еще более жалким чем снаружи, он действительно не изобиловал экспонатами. Различные предметы труда и быта, вроде старых ступ и сгоревших пару веков назад сковородок, утюгов и самоваров. Вся эта коллекция могла бы находиться в загородном доме сумасшедшего любителя безделушек, но для областного музея такой набор был несколько странен.

Так и подумал Феллини, сказав Артюхову:

- Вон та статуя в углу на стуле очень не плоха.

- Это не статуя, маэстро, это смотритель, - тихо ответил итальянцу Станислав Сергеевич.

- Смотритель? - переспросил Феллини.

- Ну да, бабка, смотрит за посетителями музея. Что бы чего ни сперли.

- А, понятно, - протянул Феллини, - а здесь есть что воровать?

Артюхов промолчал, но Феллини легко похлопал его по спине:

- Не обижайтесь, - не обижайтесь, - вы ведь в этом не виноваты.

Пока они говорили в дальнем углу зала, Капитан Смерть ковырялся в старом самоваре.

- Молодой человек, - пронзительно пискнула одна из смотрительниц, - что вы делаете.

Феллини и Артюхов обернулись.

Капитан Смерть смотрел на них сквозь дыру в старом самоваре который он водрузил на свою голову.

- Молодой человек, снимите это немедленно, - старая бабка смотрительница подскочила к Капитану Смерть, на помощь ей сползались другие бабки смотрительницы, неторопливо выползая из углов запущенного зала.

- Извините, - Артюхов, зашептал бабке на ухо, - извините, товарищ не из местных, он из Мозамбика, что–ли, может быть. Не совсем понимает, что к чему.

- Не держите меня, - вырвалась умелая бабка, - я исполняю свой долг, нельзя губить экспонаты.

Бабка подскочила к Капитану Смерть и стала кричать ему в лицо:

- Молодой человек, немедленно снимите самовар, вы не имеете права.

Капитан Смерть усмехнулся своей знаменитой ухмылкой, медленно снял со своей головы самовар и с силой нахлобучил его на бабкину голову, после чего отошел в дальний угол зала.

Бабка с одетым на голове самоваром стала неумело кружиться, пискливо закричала, как подбитая птица, ткнулась головой в стену и остановилась. Другие бабки-смотрители бросились на нее, как пираньи бросаются на свою раненую подругу и рвут ее на части. Бабки медленно как немые призраки окружили несчастную с самоваром на голове, после этого начался галдеж.

Уходя из музея, путешественники слышали только громко-писклявые обрывки дежурных фраз каннибалов.

- А вот и попалась...

- Не досмотрели мы за вами...

- А теперь за все ответите...

- И кто - бы мог подумать, такая приличная женщина...

- Они все интеллигенты такие, глаз с ними не сомкнешь...

Дубовые двери из настоящего пластика со скрипом захлопнулись и заглушили этот бесконечный галдеж...

Глава Третья Центральный переход.

- А здесь придраться не к чему, - Артюхов остановился около центрального перехода, сырого и мрачного подземного лаза облицованного дешевой и битой плиткой.

- А кроме подземелья, дорогу перейти невозможно? – тихо поинтересовался Феллини.

- Здесь и нож под ребра могут сунуть, - заметил Капитан Смерть, - недорого возьмут.

Из перехода раздавались аккорды разлаженной гитары, хриплые не поставленные голоса, шум торговли и шарканье многочисленных ног. Все это было похоже на шум огромного подземного животного, жившего своей, никому не понятной нелюдимой жизнью. И это было странно, и землепроходческий азарт не просыпался.

От жизнедеятельности этого огромного животного исходил тяжелый и никчемный дух.

- Действительно, может быть, мы по земле перейдем, - спросил, поеживаясь Феллини, - под землю нам еще рановато.

- Ну, что вы, товарищи, - Артюхов увлекал за собой компаньонов, - здесь так прекрасно и совершенно, совершенно безопасно.

Переход действительно только снаружи казался страшным, внутри он выглядел просто как филиал дешевого морга или постановочная площадка страшного суда. Крики, шум, ругань и шум, шум и крикливая ругань, как вода из сообщающихся сосудов переливались друг в друга и кипя погашали свою буйную энергию.

Серо-стальные стены настоящей бетонной плитки, зашарканный и затоптанный пол и два грязно мутных пятна определявших вход и выход на поверхность.

Но не смотря на мрачность места, переход был воспринят путешественниками как одно из самых оживленных мест города между прочим, но если не оживленных, то, как минимум веселых.

Да точно, веселых.

Веселье переходу создают не заставленные завалявшейся продукцией и не многочисленные торговцы дешевой бижутерией и паспортными обложками.

Веселье этого места проистекает от исключительной по своим масштабам сходки дураков и придурков, попрошаек и растреп.

Добрая тетушка с признаками венерической болезни на желтом лице бойко торговала пирожками трехдневной выпечки, другая торговка запускала по картонной коробке несколько неугомонных заводных цыплят. Ее профессиональная болезнь и здесь обозначилась четко – она весело кивала в так скрипу цыплят, танцевала под их звон и постоянно заводила и заводила пластиково - железных уродцев. Дальше стоял на одной ноге какой-то инвалид, и пятый год собирал деньги на операцию, или на ампутацию отсутствующей ноги или ради торжества российской хирургии он решил всего себя порезать на части. Впрочем, ему подавали, это было видно по сонным глазам инвалида и его неуверенному шатанию на единственной ноге.

Еще дальше толковали два горе бизнесмена, и один из них шептал собутыльнику на ухо: «Тебе меня не понять, у тебя даже пластиковых окон нету» и он тряхнул блекло-рыжей шевелюрой, отмеченной проволочками седых волос.

Трое молодых людей походивших на франтоватых бомжей пытались весело играть отрывки из песен популярных исполнителей, а лохматый в джинсовой куртке хрипло орал:

- Еду я на родину...

Метрах в полутора стоял унылый скрипач и выводил что-то грустное на скрипке производства города Бобров, скрипка не строила, игра не получалась, скрипач трезвел и тускнел все больше и больше.

На самом выходе примостился сильно выпивший продавец каких-то безделушек:

- Эта хуйня приносит счастье и гарантированное избавление от геморроя, сказал, обращаясь к проходившим мимо него, торговец и засовывал себе в жопу медные китайские колокольчики.

- Еще один плюс здорового питания – говно входит обильное, теплое, средней плотности и почти не пахнет, – втолковывал своему собеседнику рыжий пьяный дурак по виду мелкий купец, его собеседник сползал по стене и пускал большие пузыри.

На фоне киосков прошли отборные десантники из отряда спецсил «Бедокур» одетые в оранжевые штормовки и голубые береты. За ними бодро маршировал паренек, принаряженный в старое коричневое пальто, он притопывал, ногами и лихо размахивал рукой, лицо его светилось истинным счастьем - десантники его видимо побаивались и ускорили шаг.

В общем, все развлекались, как могли.

- Такое впечатление, что обезьяний питомник распустили на каникулы, - ехидно ухмыльнулся Феллини, когда они поднимались по лестнице мимо бабки бойко предлагавшей, шнурки, веревки и мыло.

Глава Четвертая Краеведы

- Смотрите, смотрите, - Феллини показал на трех ожесточенно беседовавших аборигенов, которые приближались к ним по алее.

- А что в них необычного? - удивленно спросил Артюхов, - На вид обычные алкаши.

- У тебя в городе все на вид обычные алкаши, - ткнул Артюхова Капитан Смерть.

- Тише, - просто прислушайтесь, - Феллини поднял руку.

От группы людей доносились выкрики и среди гласных и согласных четко прорисовывалось: «Артюхов, не, не Артюхов, да нет Артюхов, не Артюхов»

- Это по твою душу, - Капитан Смерть посмотрел на первого секретаря обкома.

Артюхов сжался:

- Товарищи, но что я им плохого сделал?

- А ничего, - усмехнулся Капитан Смерть, - просто они тебя зажарить уже окончательно решили.

- Наверное, просто знакомые, - попытался успокоить Артюхова Феллини, - старые знакомые и все. Не слушайте милый Стасик нашего капитана он просто пессимист.

- Через столько лет? – Артюхов спрятался за спину Капитана Смерть.

- Да не боись, - подбодрил партийца Капитан, - их трое нас – двое, в случае чего победим. К тому же они старые задохлики, им против нас не сладить, даже во сне.

Между тем неопрятные люди подошли вплотную.

- Извините, - к Феллини обратился один из подошедших – человек пожилого возраста в поношенном синем плаще и не мене старом костюме, - вы случайно здесь не видели несколько странного человека? Такого на вид интеллигентного, но почему-то грязного и дрожащего.

- Какого человека? - поднял недоуменно брови Феллини.

- Нам показалось, что это бывший первый секретарь обкома Артюхов, - сказал мелкий мужичок с иссушенным обезьяньим черепом и желтыми зубами, изредка прерываемыми золотыми – вставными.

- А зачем он вам? - Капитан Смерть покачался на широко расставленных ногах и медленно стал разминать пальцы.

- Вы убийцы, - неожиданно по–петушиному выкрикнул из–за его спины Артюхов.

- Да нет, - тоскливо произнес третий из подошедших – мужчина далеко за шестьдесят, смотревший грустными глазами коровы, - мы не убийцы, мы краеведы.

- А! - вскрикнул из-за Капитана Смерть Артюхов, примерно представляя себе данную породу людей.

Да, Артюхов понимал с какой светлой когортой людей он имеет дело. Знаменитых и просто известных земляков в городе собирали как охотничьи трофеи – жадно, напористо и безвкусно. Не брезгуя ни враньем, ни коварством. Впрочем, как ни странно дело это было достаточно выгодно и как следствие распространенное. Опытные и умелые следопыты могли, отыскав пролетевшую через город знаменитость и причислив ее к землякам, опубликовать жалкую газетную статью или получить право выступить на городском собрании таких же следопытов. Все это тешило самолюбие местных обывателей и толкало их на поиски неведомых и загадочных земляков.

- Мы вам зла не причиним, - продолжил мужчина с грустными глазами, - нам Артюхов нужен.

- Если это конечно Артюхов, - зло выкрикнул первый из говоривших.

- Станислав Сергеевич, - обратился к Артюхову Феллини, - может быть, пообщаетесь с народом.

Артюхов нехотя вышел из-за спины Капитана Смерть и предстал на всеобщее обозрение. Вид его был жалок - лицо стало белым, челюсть дрожала, глаза суетливо бегали, ок, грязный костюм висел, сбитые ботинки покрывал густой слой грязи.

- Артюхов, Артюхов, - закричал первый из говоривших, - я узнал его!

- Шмаковяк - ты дурак, - выкрикнул мужичок с обезьяньим черепом.

Артюхов стоял перед краеведами и отрешенно смотрел на них.

- Товарищ Артюхов, - продолжил первый из говоривших, - вы наша легенда, лучший правитель области.

- В вашу честь мы вышли в областной совет с предложением переименовать одну из улиц города в вашу честь, выпалил мужик с обезьяньим черепом и блеснул желто-золотыми зубами.

- Какую улицу если не секрет, - тихо поинтересовался Артюхов.

- Улицу 26 местных Бакинских комиссаров, - гордо выкрикнул мужичок с чертами обезьянки.

- А что такая улица есть? – недоуменно спросил Артюхов.

- Конечно, - товарищ первый секретарь, - уверил его человек в поношенном плаще, - есть. Эта улица в честь наших героев и мы должны их увековечить.

- Как–то не складно получается, у вас в городе улица 26 местных Бакинских комиссаров? - спросил Феллини.

- Да это так, - подскочил на месте товарищ с обезьяньим обличьем, - у нас были свои Бакинские комиссары, в Баку свои. Это все подтверждается документами и рассказами старожилов.

- Но как в вашем городе могли быть местные Бакинские комиссары, - поинтересовался Капитан Смерть переставший разминать руки.

- Просто, - выкрикнул мужик – обезьяна, - а с Баку мы еще будем судиться, наши Бакинские комиссары были раньше и сыграли большую роль в истории страны, чем их Бакинские комиссары.

- У нас, товарищи, много и других достопримечательностей, - тихо заговорил краевед в синем плаще, - у нас в городе и Пушкин и Лермонтов и Бунин и Булгаков были.

- Как были? - недоумевая, спросил Капитан Смерть, покосившись на грустного Артюхова.

- Проездом, - ответил краевед в синем и продолжил, - наш город на культурной карте России далеко не последний, у нас есть и один из немногих в стране музеев Есенина.

- Который у нас в городе даже не был, - встрял в разговор активный старикашка - обезьяна.

- Это не важно, - медленно и примирительно сказал краевед в синем, - важен музей, а не факт пребывания того или иного персонажа в городе. Кому будет интересно, был или не был Есенин в нашем городе, а в музей может сходить каждый, там и бесплатный туалет на этот случай предусмотрен.

- А насчет всех этих писателей вы это серьезно? - спросил Феллини, - не заметно это на культурном слое вашего города.

- Все это правда, но в нашей трактовке, - пояснил синий краевед.

- Шмаковяк – дурак, - неожиданно выкрикнул старикашка, похитивший обезьяний череп.

Мелькание его желтых зубов порядком уже надоело Капитану Смерть мило сказавшему:

- А по вам видно, что вы от обезьян произошли. Всем городом. Сразу.

Обезьяна – мужик зло посмотрел на Капитана Смерть.

- А что вы всем этим стремитесь доказать? - вступил в разговор Феллини.

- Мы, мы, - набрав полную грудь воздуха, произнес краевед с грустными глазами, - не доказываем, а отвоевываем нашему великому городу достойное место в истории. То место которое наш город – гигант занимает по праву.

- Великому городу – великое место, - крикнул обезьян.

Краеведы стали перелаиваться друг с другом и пошли от путешественников. Только грустный краевед обернулся и, осмотрев Артюхова, покачал головой:

- Надо же, как живой.

Краеведы стали удаляться от них, время от времени доносилось: «Артюхов, Шмаковяк – дурак, Артюхов, Артюхов, живой, Шмаковяк – дурак.»

- А вы боялись, - участливо посмотрел на Артюхова Феллини.

- А я и сейчас боюсь, - Артюхов с неприязнью смотрел вслед краеведам, - боюсь как они меня опишут.

- Хреново, - гаркнул Капитан Смерть.

Артюхов кивнул головой.

- Признайтесь, вы знали? - поинтересовался у Артюхова Феллини, когда они медленно пошли по серо-асфальтному тротуару.

- Да, знал, конечно, - секретарь уныло кивнул, - без меня в этом гадюшнике и собаки не пердели. Не то, что эти интеллигенты. .

- И небось сам же все и начал, - убежденно сказал Капитан Смерть, - для само любования и самоуважения. Так?.

- Да, начал, - спокойно согласился Станислав Сергеевич, - начал.

- Извините, но зачем этот балаган, - Феллини недоуменно посмотрел на Артюхова, - кому это надо?

- Понимаете, город быстро рос, но корней у него не было, - тихо сказал Артюхов, - Так. А кругом торжества, вручение наград руководству, раздача импортного ширпотреба, но все это только к великим датам. Вот мы посовещались и решили написать историю нашего города.

- Так просто взять и написать? – Феллини осмотрелся по сторонам.

- Да, но серьезные историки за это гиблое дело не взялись, вот пришлось подготовить своих местных – краеведов.

- Они–то вам исправно служили, - продолжил мысль Артюхова Капитан Смерть.

- Да, служили, нашли много наших знаменитых земляков, - Станислав Сергеевич заметно поскучнел и потускнел, - время такое было, сами понимаете. Городу Киев дали героя, Туле близ которой и боев-то не было, на Малой земле памятник Брежневу соорудили, придумав, что он там вел огонь из пулемета по немецким оккупантам. Вот мы в обкоме и подумали, а чем мы хуже?

- И чего вам не хватало, - недоумевал Капитан Смерть.

- Земляков знаменитых конечно, - вяло заметил Артюхов, - а с земляками срам один только Миша Водопьянов, герой первый, да и то из села под городом. Пришлось нам много земляков найти.

- Которые в городе не были ни разу.

- Да не были, - кивнул Артюхов.

- А их-то хоть известили о своих городских корнях, - вопросительно посмотрел на Артюхова Феллини.

- Нет, конечно, - ответил бывший первый секретарь, - выбирали уже того. Покойных, что бы не раскрыли нашу историю города. Вы же понимаете, такие дурки только с покойниками проходят.

Глава Пятая Мост.

Суетное мелькание разноцветных машинок, бегавших по своим, сугубо специальным делам. Поток разнообразного транспорта перекрыл и захлестнул мост.

Мост – серо-бетонное сооружение, разделенное волей проектировщика на две отдельных полосы, составлявших собой как бы два отдельных моста.

Когда-то по мосту проходила трамвайная линия, она предназначалась для доставки людского материала на заводы, так было Проше и дешевле. Из города подвозились люди, из-за города везли руду и уголь.

Время прошло и новые люди, новые нравы воцарились в городе, теперь наивное, как пионерская любовь, и глупое как детская забота о животных, равенство было отброшено. Трамвайные пути стали мешать машинам бо-о-ольших людей ездить на свои сверх престижные рабочие места. В час пик трамваи мешали движению, они большими ползущими жуками затыкали важные артерии города, вызывали тромбы и могли вызвать остановку всего огромного городского хозяйства. Так, во всяком случае, хотелось представить вредительскую роль трамваев бо-о-ольшим людям.

Долго простой и рабочий трамвай не сдавался, но наступил день и люди, облеченные большими деньгами, убили этот непонятный для них трамвайный дух пролетариата.

Трамвайные рельсы убрали, место, где они лежали, завалили щебнем, замазали асфальтом и по нему весело побежали представительские машины становых хребтов города.

Мост выдержал это. С флегмой бронтозавра он спокойно стоял, чувствуя, как по его шкуре бегут все новые и новые машины, меланхолично наблюдал как ловкие и безызвестные хирурги взрезали его тело и удали, на их взгляд, ненужную трамвайную кость.

Мост терпеливо стоял, так и не могло быть иначе, ведь в его техническом паспорте, подписанном, кстати, Артюховым, гордо был определен срок эксплуатации – 150 лет (с возможностью продления). Зная это, мост совершенно не боялся никаких реформ, преобразований революций. Ездить ведь всем надо. И как простой мужик, пашущий при всех режимах, второпях сплевывая мат по адресу переменчивого начальства, мост, вросший быками в речное дно и блестя черно-серой асфальтной шкурой, служит всем непоседливым людям.

Увидев это создание строительного гения горожан, Капитан Смерть нахмурился:

- Такой же мост я когда-то не перешел. Сплоховал.

Феллини, рассмотрев панораму, отметил:

- Мост как в Риме, только из бетона. Римские из камня и стоят тысячелетиями. Бетон столько не простоит.

- В Риме рабов было больше, а здесь, - махнул рукой Капитан Смерть, - здесь их видимо не хватает. Да секретарь?

Артюхов оторвался от осмотра моста:

- Мост красивый, построен надежно...

- Как ваш знаменитый трактор из музея, - хихикнул Капитан Смерть.

- Да, мы отдавали предпочтение надежности, а не блеску. Мы все люди моего поколения. И на наших плечах сейчас всходит величие родной страны.

- Ну, а как насчет рабов, - отметил Феллини.

- Мы, рабов не использовали, партия всегда была против этого, только добровольно набирались строители. В том числе и для этого моста.

Феллини покачал головой.

Мост был перекинут через унылую и мелкую речку. Ее разлив в этом месте был обусловлен поиском инженеров и предназначался для создания водохранилища. Река была перегорожена и разлилась как чай по кухонной клеенке. Укротить ее не удалось, скоро река стала цвести и стала непригодна для купания.

- Зачем вы лужу-то перегородили, - недовольно спросил Капитан Смерть, - ее же курицы вброд переходить могут.

- Не скажите, - защищался Артюхов, - водохранилище построено для нужд наших заводов и играет исключительно функциональную роль...

- Как и все в вашем городе, - уточнил Феллини.

- А мост построен, чтобы, не смотря на капризы природы можно было бы организовать сообщение левой и правых частей города. Кроме этого моста у нас в городе еще два моста. Именно так и реализуется идея о развитой инфраструктуре и бесперебойном движении в рамках городской черты.

- Вы как на собрании обкома, - поморщился Феллини.

- А зачем все – таки лужу надо было перегораживать, - снова спросил Капитан Смерть.

- Если исходить не только из производственных задач, но и из социального и культурного развития города, то создание водохранилища позволило организовать городские пляжи и даже создать городскую станцию яхтсменов.

- Да, - поразился Феллини, - по этой лужаке еще и плавать на яхте можно.

- Не плавать, а как говорят правильно яхтсмены, ходить, - поправил его Артюхов, - да у нас в городе есть яхт-клуб, вон полюбуйтесь, - указал он рукой вниз.

По зелено-бурой воде уныло скользила пара замысловатых шаланд по под синтетическими парусами. Неопытные кормчие пытались ловить ветер и маневрировать в пределах акватории размером с приличную хоккейную площадку.

- А вы не боитесь, - спросил Артюхова Феллини.

- Боюсь, чего? – не понял первый секретарь.

- А того, что в один прекрасный день ваши мореходы выйдут в море и потонут.

Капитан Смерть засмеялся.

Артюхов понял, что его разыгрывают:

- Все–таки это достижение построить в таком городе как наш, яхтстанцию, - обиделся первый секретарь.

- Только не желайте своим магеланам семи футов под килем, - в вашей луже это звучит как издевка.

Веселый поток машин струился по мосту, вызывая сумбурную иллюзию жизни и процветания. Машины стремились к той части города, которая ощетинилась в нежданных пришельцев десятками стволов труб, позициями косовых батарей, минными полями люков и лазами подземных тоннелей. Здесь не любили иногородних, не ждали от них ничего хорошего, и, с осторожностью деревенского простофили, готовили к встрече с гостями наточенные вилы. Испуганность и неуверенность городских обывателей здесь была видна как нигде, их новые машины скользили с лихостью солдат-новобранцев, стремясь не получить нагоняй строго сержанта. Лесом труб, закрытых пологом дыма и смога города показывал свое усердное предназначение, свое стремление к жизни. Так, больные старики хватаются дома за любую работу, стремясь показать родственникам, что они не обуза.

- Смотрите, - неожиданно закричал Артюхов и нервно ткнул пальцем на мост.

В движущем по мосту стаде машин рассмотреть что–либо было невозможно.

- Да, смотрите, вот она, - продолжал орать Артюхов, показывая на серый предмет идущий вдоль ограждения моста, - это она, она!.

- Кто она? – спросил Феллини.

- Да моя жена, - ответил секретарь, - она следит за нами, и видите, как умело.

- А смысл ее слежки в чем? – недоуменно посмотрел на Артюхова Капитан Смерть.

- Она информацию кому-то сливает, для этого ей, возможно, даже дали мобильный телефон, - выкрикнул Станислав Сергеевич.

- А когда она нас выследит, ей дадут премию!

- Не понимаете, вы меня, - взвизгнул Артюхов, - а из-за нее меня чуть было не съели.

- Чуть-чуть в нашем случае не считается, - ответил Капитан Смерть рассматривая пробиравшуюся по мосту тетку и защитном комбинезоне, - хотя отдавая должное вашей наблюдательности было бы неплохо от нее избавиться.

- Вы сделаете это, - с восторгом вцепился в рукав капитана Артюхов, - вы сделаете, да! Вы избавите нас от слежки.

Капитан Смерть вежливо отцепил лезшего к нему с радостью трехмесячного щенка Артюхова и, улыбнувшись, ответил:

- Не волнуйтесь, я сделаю все, что могу. Не впервой.

После этих слов он неторопясь двинулся к тетке, которая при его приближении залегла и замерла как сурок.

«Обученная сука», автоматически отметил Капитан Смерть.

Смотря на жену и капитана, Артюхов спросил у Феллини:

- А вы, это вместе, что-ли?

- Вместе? - переспросил итальянец, – здесь и сейчас мы, пожалуй, что вместе. А так кто его знает?

- Но вы его знаете?

- Нет, - качал головой Феллини, - но он хороший или таковым кажется.

- Много таких, хороших, - произнес тихо Артюхов.

- Таких как он не много, - ответил маэстро, - к счастью не много.

В это время Капитан Смерть подошел к лежащей тетке и спросил:

- Не холодно лежать-то, бабуля.

Тетка не ответила. Она медленно достала из-за пазухи саперную лопатку и стала окапываться в бетоне моста.

- А вы знаете, что ваш муж Сатана-матана? – отчетливо произнес Капитан Смерть.

Тетка крупно вздрогнула и подняла голову на Капитана Смерть.

- Ну, вот – удовлетворенно отметил тот, - а то нечего глухой притворятся.

Тетка снова приняла позу окапавшегося перед танком бойца - смертника.

- Тетя, закурить не найдется? - наклонился к ней Капитан Смерть.

Тетка закрыла уши руками и притворилась спящей.

- Хорошо, - с усилием произнес Капитан Смерть, - господи помилуй люди твоея.

Он поднял артюховскую жену и легко перевалил ее через ограждение моста. Несколько секунд тетка падала кувыркаясь и кружась как клок вычесанной собачьей шерсти. Потом мягко вошла в воду и вокруг места катастрофы пошли большие круги. Они успели угаснуть когда Капитан Смерть отряхивая руки, подошел к Артюхову и Феллини.

Первый секретарь попытался обнять его:

- Вы, сделали чудо! Вы, вы спасли нас! Спасли! Я свободен! Я совершенно свободен!

- Тяжелая? - поинтересовался у Капитана Смерть Феллини.

- Куда там, четыре пуда говна и косметичка.

Артюхов весело подпрыгивал.

- Осторожнее, секретарь, - попытался успокоить его Капитан Смерть, - не попадите под машину, нам еще долго идти. А то еще и вслед за женой в лужу упадете и потоните.

- Человек все-таки, соболезновать надо - присоединился к капитану Феллини.

- А! Какое там! – кричал Артюхов, - прощай истерики, прощай корова, - он перегнулся через ограждение моста и с наслаждением смотрел на тихую гладь мертвой воды там где скрылась его жена., - птфу тебе на могилу сволочь!

- Пойдем, каннибал, - оторвал его от созерцания желто-зеленых волн Капитан Смерть.

Артюхов возбужденно закивал.

А по мосту вечным бегом белки в жестяном колесе стремились разномастные машины.

Часть шестая СВЕТ

Глава Первая. Заводоуправление

Как венчающий египетскую пирамиду гранитный пирамидон, так и страшное тело завода – города заканчивалось коричнево-серым управлением главного завода. Здесь все было концентратом и воздух, застывший в вязком мареве и люди, высушенные этим воздухом.

Кроме кисельного воздуха и стальных людей здесь не было и не могло быть ничего. И трава и деревья избегали клокочущей промышленными выбросами территории главного завода.

Пока Феллини и Артюхов с интересом осматривали облицовку заводоуправление Капитан Смерть направился ко входу здания.

- Вы куда? - окликнул его Феллини.

- Здесь внутри, много интересного, - уже издалека ответил Капитан Смерть, - мне советовали осмотреть здание изнутри.

- Мы вас проводим, - крикнул ему Артюхов.

- Спасибо, не надо, - донеслось уже от входных дверей.

Не смотря на это, Артюхов хотел идти за Капитаном Смерть, Феллини мягко, но решительно задержал его:

- У нашего друга там, наверное, дела. Свои собственные дела. Не будем ему мешать.

- Свои дела, - ответил он на немой вопрос Артюхова и примирительно добавил, - Не будем ему мешать. Хорошо?

Артюхов кивнул, а Капитан Смерть уже скрылся в здании.

Охрана всегда не может защитить, тем более от времени и прошлых прегрешений. В особых случаях охрана даже не замечает нежданных, но закономерных посетителей и почему-то это происходит тогда, когда это нужнее всего. Так случилось и сейчас, Капитан Смерть неслышно прошел мимо столбеневших от важности и долга охранников, которых хватило бы, и на то, чтобы перекопать поле средних размеров. Потом он сверился со схемой служебных помещений и неторопливо стал подниматься на самый верх. В это момент мысли его были скрыты и обнаружить его можно было бы только перед кабинетом самого.

Капитан Смерть толкнул дверь.

Двери, если им дать время и пространство, тоже выстраиваются по ранжиру. Эта дверь была в тайной дверной иерархии маршалом – цельно деревянная, черного дерева с ручками и петлями заказной работы великого мастера, она была прекрасно-уникальна. Нормальные люди за таким дверьми прячут нечто выдающиеся.

За прекрасной дверью находился изумительный кабинет, интерьер которого потрясал выдумкой и вкусом нанятого гениального дизайнера.

Во главе чудесного стола сидел человек, во всяком случае, так вначале показалось Капитану Смерть.

Жирный, лысеющий лилипут, в черном костюме, под пиджаком которого угадывалась полосатая жилетка.

Человек за столом поправил монокль в глазу и недоуменно посмотрел на Капитана Смерть:

- Вы собственно, кто?

- Человек, - спокойно ответил Капитан Смерть.

- Хэ-хэ, - произнес лысый с моноклем, - все мы люди.

- Видимо не все, - отпарировал Капитан Смерть и, придвинув свободное кресло сел.

На жирном лице хозяина кабинета отразилось недоумение. Так высшие, облеченные земной властью реагируют на нарушение их суверенных прав материальной власти.

- А я вам собственно сесть не предлагал.

- А я собственно у вас и не спрашивал, - отозвался Капитан Смерть.

Лицо человека за столом побелело, челюсть затряслась. Слегка дрожавшими пальцами он достал из красивого ящика сигару и попытался закурить. Капитан Смерть приподнялся в своем кресле, протянул руку, свободно взял сигару из ящика и прикурил у лысого.

Капитан Смерть удобно откинулся в кресле. Лысый за столом так же раскурил сигару, нервно поправил золотую цепь, свисавшую из жилетного кармана и уничижительно глядя на собеседника, выдавил:

- Что вы себе позволяете!

- А вы? - мало вам отравленного воздуха и воды, так еще и курите. В помещении, - укоризненно покачал головой Капитан Смерть.

- Что, ты себе позволяешь! - заорал лысый во главе стола, и сквозь жир его лица сверкнул мрачный образ мертвого сталевара: - Вон отсюда!

Капитан Смерть выпустил колечко дыма, которое лениво поднялось к потолку.

- Я кому сказал! - еще громче заорал лысый.

- Себе, - иронично ответил Капитан Смерть.

- Что ты сказал! - крикливо завизжал владелец многих прекрасных вещей.

Капитан Смерть невозмутимо пожевал кончик сигары:

- Да я так, разговор поддержать что-ли.

Лысого трясло все сильнее, лицо его белело и таяло за облаком дыма:

- Вон, - вспискнул он, - Вон.

Капитан Смерть рассматривал потолок.

- Я вызову охрану, - громко прошипел царь металла и сварки, и это шипение могло напугать, заставить дрожать каждого из десятков тысяч его подручных дьяволят.

За окном просматривался иделический пейзаж, нарисованный на стекле, он скрывал трубы, трубы, трубы, дымящие трубы заводских крематориев. За этим чудесным стеклом Капитан Смерть разговаривал с мелким лысым человеком, считавшим себя владельцем этого города.

И действительно многие завидовали и ненавидели этого лысого, но даже самый никчемный параличный инвалид не захотел бы занять его место сейчас, сейчас, когда к великому земному владыке пришел Капитан Смерть.

- Ты, кто, - выхрипел отравленными легкими буржуй.

- Капитан Смерть, - ответил легко собеседник, - для вас просто Смерть, - добавил он, игриво проведя сигарой, и в облачке дыма очертились его красивые пальцы рвавшие нить чужой судьбы.

Лысый все понял, его короткие руки с жирными маленькими пальчиками судорожно схватились за горло, и кабинет в последний раз осветился блеском его золота и камней:

- Уже пора? - беззвучными губами, пропел лысый.

Капитан Смерть неторопливо затянулся гаванской сигарой оставлявшей тонкий аромат аристократического диалога человека с богом. Смакуя, он выпустил дым, нежно положил сигару в исключительной работы пепельницу и, ласково посмотрев на лысого, мягко кивнул породистой головой, профиль которой с рождения знаком каждому.

Когда, через несколько минут, испуганный секретарь найдет счастливого обладателя завода, города, людей, лошадей и банковских активов, костенеющим в роскошном кресле, его поразит не пена срывающаяся с губ мертвеца на заморский костюм и не бледное с зеленой тлена его лицо, а две сигары, мило курящиеся в пепельнице, как бы продолжая в своем тлении бессловесный разговор Спасителя и Пилата.

Лысый еще пытался выжить, когда Капитан Смерть аккуратно закрыл за собой дверь, любовно потрогав на прощанье это произведение великого художника.

- Вы, так быстро, - Феллини, резко обернулся к Капитану Смерть.

- Как видите, - растянуто произнес Капитан Смерть, - смотреть там особо не на что. Вот и закруглился. По быстрому.

- Кто, закруглился? - спросил, леденея, Артюхов, уже понимавший повадки своих товарищей.

Капитан Смерть пожал плечами и улыбнулся:

- Не все ли равно как его здесь звали?

Феллини промолчал, а Артюхов оторопело спросил:

- А без этого. Этого. Можно было обойтись?

Капитан Смерть повернул к Артюхову свою голову и глубина спокойствия его глаз, стала первому секретарю ответом.

- Поспешим, товарищи, - сорвал паузу Феллини, - скоро закат, а дел много.

Капитан Смерть легко кивнул, Артюхов последний раз оглянулся на заводоуправление и двинулся следом за своими компаньонами.

Глава Вторая. Завод

Территория главного завода никогда не отличалась красотой или дизайнерским изыском. Здесь все говорило о бесконечном труде рабов собственного тщеславия и желудка. В дни пусков очередных смертоносных агрегатов, здесь радовались как радуется глава семейства, совершив выдающийся поступок, например, купив сыну велосипед или отремонтировав старую разбитую тарахтелку, которая в сводках статистики называется «семейным автомобилем». В такие дни играл оркестр, исполняя реквием по тем гордым отцам семейств, которые ради лишнего куска мяса или стали согласны сжигать свои легкие, уродовать суставы, геройски погибать ради своих семей и сверхдоходов своих добровольных хозяев.

Впрочем, сейчас, не играл оркестр, да и люди пытались не попадаться на глаза своим начальникам и охране в рабочее время. Они сознательно имитировали работу, как имитировали и повседневную жизнь, изображая и эмоции и ум.

Среди этой громкой тишины, медленно, неторопливо, как линкоры бессмертного флота, ведомого неутомимым Летучим Голландцем, шли Артюхов, Феллини и Капитан Смерть. Издалека показался автобус, прочавкавший мимо них и остановившийся на еле заметной заводской остановке. И из его дверей с деловым шумом посыпались работницы завода – бабы-тумбочки озабоченные своими рабочими семьями. Феллини сорвался с места и побежал к бабам расспрашивать про русский быт.

- Почему? - спросил Артюхов стараясь не смотреть на Капитана Смерть.

Капитан Смерть с улыбкой наблюдал, как Феллини пытался заговорить с испуганными бабами.

- Зачем? - Капитан Смерть улыбнулся еще шире.

- Все–таки это уже серьезно, - продолжил Артюхов.

- Серьезнее, чем ты можешь себе представить.

- А как, все остальное, слесарь Вася, мост?

- Слесарь Вася? - Капитан Смерть подернул плечами, - слесарь будет жить.

- Тогда, почему сейчас? - не унимался Артюхов.

- А есть разница когда?

-Он мог бы жить дальне, приносить добро, делать полезные вещи.

- Да, но почему он их не делал их до этого? - в голосе Капитана Смерть звучала сталь, - а что до добра, то вон его много из труб выходит, и будет выходить.

- Есть порядок вещей, - пытался уже сам оправдаться Артюхов.

- Нет, - мотнул головой Капитан Смерть, - есть люди устанавливающие порядок вещей, их дела устанавливают закономерность событий. Да, - продолжил он, - не всегда они виноваты, в мерзостях и грязи, но ведь могли бы отойти в сторону и не творить зла.

- Трудно отказаться, остановиться трудно, - выдавил Артюхов.

- Поэтому так и происходит. Так все кончается, многие будут плакать, что так рано, еще многое мог сделать. Оставь это все пустое, - Капитан Смерть наблюдал, как Феллини бегает за бабами, пытаясь с ними заговорить, они убегали от него, истерично смеясь, - он уже вышел весь, да и дел у него здесь не было. Даже дурных.

Артюхов запнулся с вопросом, оставшимся у него в горле, на него смотрел Капитан Смерть, еле звучно сказавший:

- Впрочем, как и у тебя.

Артюхов испуганно смотрел на Капитана Смерть.

- Знаешь, как правило, это все добровольно, - уточнил последний, - да фактически по личному желанию, а для трусливых и вообще безболезненно. Как правило.

- Ведь все интересное как всегда впереди, - в очередной раз усмехнулся Капитан Смерть.

Феллини надоело гоняться за глупыми бабами, и тяжело дыша, он подошел к ожидавшим его путешественникам.

- Дикий народ, скажу вам, - не сразу перевел дух Феллини: - просто дикари, какие-то, даже говорить не хотят.

- Может, не могут, - пошутил Капитан Смерть.

Артюхов в этот раз промолчал. Феллини, догадываясь о сути разговора, суетно устремился вперед по дороге, вслух крича о странностях местного населения. Еще через пару дорожных поворотов перед путешественниками выросла серая домна. От нее садило жаром, даже в этот вечер, Артюхов закрылся от жары рукой:

- Хорошая домна, я был при ее пуске. Жарко, только. Может, пойдем дальше, а?

Феллини кивнул на домну:

- Полезли на нее!

Артюхов растерялся:

- Да зачем лезть-то?

- А вы там были? - спросил Феллини, показывая на оголовок трубы.

- Господи, помилуй, - выпалил Артюхов и покосился на Капитана Смерть, - что мне там делать-то?

- Прогуляться, до верха, - сказал Капитан Смерть, - самого верха.

- Ну, зачем это надо-то, здесь и то жарко, а там и впомине...

- Зато интересно, - Феллини улыбался, - я, например, никогда не был на такой большой трубе.

- Я кстати тоже, - ухмыльнулся Капитан Смерть, - сколько лет, сколько зим, а не доводилось.

Артюхов сдался:

- Ладно, лезьте, а я останусь.

- А что так? - поразился Феллини.

- Да в силах своих я не уверен, - сказал первый секретарь.

- А мы поможем, - Капитан Смерть положил руку на плечо Артюхову и партиец сразу согласился.

Глава Третья. Труба

Все трое собрались на краю ревущей трубы, внизу бушевало пламя, пережигавшее людские жизни, приносящие очередные нули к банковским счетам заводских воротил. Кирпич трубы обжигал ноги, дышать в гнусном мареве было трудно.

- Это ничего, - выдохнул с усилием Артюхов, - иногда летом в городе от графита вообще дышать нечем.

- Да, - все засрали, - угрюмо хихикнул Капитан Смерть.

- Наверное, наш путь на этом и кончается, - сказал Феллини.

- Как кончается, - заволновался первый секретарь, - зачем? Может, еще по городу погуляем, воздухом подышим?

- А какой смысл, - обернулся к нему Феллини и Артюхов рассмотрел сквозь мутное марево, расплывавшееся лицо итальянца, - мы прошли большую часть города и ничего, все пусто. Дальше будет только хуже.

- Потом трущобы, Мертвое море, местный отстойник и деревни населенные говорящими животными, я там был, еще до Катастрофы, - уверенно произнес Капитан Смерть, - дальше совсем пустота.

- Я тоже думаю, что идти дальше не имеет смысла, мы прошли свой путь. Вот она наша Голгофа, - спокойно смотрел на марево домны Феллини.

Они молчали, может минуту, а может и меньше. Сейчас время уже никто не считал, оно остановилось, как для всех, так и лично для каждого. Все.

Капитан Смерть закурил от вылетевшего из домны уголька:

- Я готов.

- Точно? - переспросил его Феллини.

- Да я в жизни никому не насрал, а дальше месить говно, скучно. Да, я готов.

- А вы, - Феллини спросил Артюхова.

Первый секретарь сжался и спросил:

- Что вы собственно предлагаете? – вздрогнул Станислав Сергеевич.

- Я, - Феллини улыбнулся, - я предлагаю всего лишь прыгнуть в трубу.

- А дальше?

- Дальше? Не знаю, будь что будет.

- Дальше гиена огненная, - отозвался Капитан Смерть и бросил в трубу недогоревшую сигарету, которая вспыхнула как звездочка.

- Вот видите, мы превратимся в звезды, мы просто загоримся, - негромко сказал итальянец.

Артюхов промолчал.

- А вам не страшно, маэстро? - наконец спросил он.

- Мне, - Феллини пожал плечами, - нет, после меня останутся фильмы, книги, имя. Почему мне должно быть страшно?

- Но это глупо так уйти из жизни, глупо оставить все, - Артюхов заметно нервничал.

- Нет, - Капитан Смерть прошелся по краю трубы к Артюхову, - нет, глупо не жить, глупо быть ролью, а не человеком, глупо, это глупо.

- Но самоубийство это не выход из такого положения, - выкрикнул пересилив гул заводских машин Артюхов.

- Если вы считаете это самоубийством, - вступил в разговор Феллини, - то не надо, мы конечно не настаиваем. Вы обладаете полной свободой воли и здесь мы вам совсем не помеха. Если хотите, то можете жить дальше.

- Конечно, - иди, жри говно, - хмыкнул Капитан Смерть.

- Я не хочу, - возразил Артюхов – не хочу. Уже не хочу.

- Или не могу, - продолжил Феллини.

- Да, и не могу.

- Но порвать с бездной, можно только прыгнув в нее, иного пути, пусть и трудного нет, полет возможен только в полете, а не на земле. Нельзя испытать счастье невесомости лежа в траве, это глупо, - продолжил Феллини.

- Пустое, - сказал Капитан Смерть, - он не прыгнет, не сможет.

Артюхов озлобленно выкрикнул:

- А что, если не сложиться, что останется после меня, что? Комсомольский значок, партбилет, несколько иностранных костюмов.

- Медицинская карточка и тапочки, все то, что дома осталось, - пошутил Капитан Смерть, - все остальное сгорит в домне. Ослу понятно. Сгорит. А тапки так и будут стоять дома, пока твои их не сносят и не выбросят.

- Да, все сгорит или сгниет в земле, какая собственно разница, - отозвался итальянец, прогуливавшийся по краю трубы, - вечны только наши поступки и мысли, а иное это только тлен.

- Но, как понять, что будет вечно, как? – Артюхов еле удерживался на раскаленном кирпиче.

- Прыгнуть, - иного пути нет, – прогремело с другого края трубы.

- Да, - Капитан Смерть отогнал от своего лица пару горящих угольков взлетевших в потоке воздуха, - чтобы понять кислое яблоко или сладкое его надо надкусить.

- Хорошо, - выпалил Артюхов, - хорошо, я готов.

- Готовы? - С усмешкой переспросил Феллини, - вы точно решили?

- Да я решил, - в последний раз сказал Станислав Сергеевич.

- Тогда прыгнули, - и Капитан Смерть сделал шаг в пылающею пропасть, Феллини и Артюхов мгновение спустя последовали за ним.

Короткий человеческий миг полета был отмечен последними их земными мыслями, не поднимающими полга тайны, но уточняющие ее малоизвестные контуры.

Зачем вам это надо? – поинтересовался напоследок Феллини, отвечая на немые вопросы, - как? Просто сказать, что думаю? А что можно об этом сложно сказать.

Выдернули пожилого человека и пустили как корабль в плавание. А корабль плывет.

Мне не первый десяток и говорить я могу искренне, как всегда говорил, писал и снимал.

Всегда получается что-то не нормальное, эти ненормальности и привлекают внимание, пусть даже безумные и нелепые. Норма, наоборот, может только нагнетать тоску. Норма вообще смерть для мечты и как следствие жизни. Норма как принцип это золотая осень жизни, норма и стандарт это попытка создать единообразие, когда на большее нет сил. Уже сил нет, тогда и возникает понятие нормы.

Нет возможности готовить, покупайте готовую тухлятину, но не сравнивайте разогретую лапшу и настоящие спагетти, не ровняйте, это разное.

Так и норма, она эрзац по определению, расческа нужна лысым – волос своих нет, вот и надо их фигурно разложить, а если волосы есть, то они сами найдут себе место.

Беда в том, что часто норму люди воспринимают, как высшую данность, как неизменный порядок, как будто его не люди установили, а черт его знает кто. А для мещанства самое приятно сердцу жить в уже установленном порядке, в том течении, которое нельзя ни переделать, ни переплыть. Но хорошо – не думай и не напрягайся, просто копайся в своем саду лучше, чем сосед и радуйся этому. Так вот и тонут люди в потоке нормы и обыденности.

Чем такую жизнь можно раскрасить – только безделушками, картинками, мебелишкой, машинками, домиками, а если и на это нет возможности, то хотя бы разговорами о самом себе, но это для узкого круга – большинство это слушать не будет, только потому, что они сами такие – нормальные.

Вот так все и просто – норма норме как палка на палке – и крест на могилу готов.

Еще нужны пояснения о городе или как?

Здесь все как в плохом кино – плохой режиссер, плохие актеры, плохая массовка. В общем, все плохо – плохо.

Корабль плывет это главное, а что до этих в этом самом городе, то корабль ушел, а они за бортом плескаются, но спасательные круги бросают за борт только в глупых фильмах со слезливым концом по определенной режиссерской норме. Норме. А в жизни есть своя норма, норма – утопленников и не спасенных. Но корабль плывет, не падайте с него господа.

Я, но я – то здесь проездом. Меня здесь ничего не интересует и не трогает, они сами о себе, по нормам напишут историю города, хотя если найдется кто-то не нормальный и напишет то, что было, то конечно Вавилон падет.

Хотя в моем понимании, историю этого города написать нельзя, надо сразу малевать некролог, но я некрологи не снимаю. О мертвых или хорошо или ничего. У меня тех слов господа, нет.

- Что я об этом думаю? – усмехнулся в очередной раз Капитан Смерть, - интересный вопрос, господа. Очень интересный. А вы имеете ввиду город, людей или мою скромную роль во всем этом деле? Все сразу? Ладно, тогда по порядку.

Никогда я не видел больших городов, в мое время, когда выживал сильнейший, их уже не было. Вообще городов тогда не было. Да, как ни печально, но это так. А для чего города, это же просто колония дармоедов, которые сбежались со всех сторон, которые жрут и срут в одной конуре. Мне всегда претил городской дух, особенно в том виде, в каком я узнал его здесь.

Города, как говорили старожилы, нужны были, чтобы в них правители сидели, производство работало, в первую очередь военное, еще учить надо было людей. А остальные жители обслуживали город и его главных обитателей. Мне и тогда казалось, что это все гнило, как недельные трупы под оградой лагеря, а сейчас я в этом еще больше убедился. Не по мне эта городская жизнь. Или такая городская жизнь. Не знаю, я в городах отродясь не был.

Как я здесь появился? Не знаю, сам не напрашивался, не упрашивал никого, просто вдруг оказался на куче мусора с ориентировкой на защиту двоих – этого итальянца со светлой головой и русского совсем без башки. Остальное вы видели или увидите.

И еще боже вас упаси придумывать, откуда я на этой помойке возник, сам не знаю, а знал бы, то не сказал. Появился и все тут, пришлось так к делу.

Свою роль вообще считаю самой плевой и надуманной, всего-то ходи с этими по городку и дыши воздухом, в меру гадким, иногда еще вытаскивай секретаря из всяких там подлянок. Вот и все.

Город же мне сразу не понравился, не то чтобы он скучный был или там какой-то неуютный, да нет наоборот, старались, когда его наворочали, но нет в нем изюминки что ли души нет. Какой-то он натянутый как новобранцы на плацу, весь на живую нитку скроенный, в плане людей. Эти меня в большей степени и убили. А вас разве нет?

Все вроде имеют и жратву и патроны, а живут как будто их гигантский червяк заглотил и они в его брюхе путешествую по пустыне – ни выхода не входа, жди пока в червя не встроишься, как очередной его паразит, а если удалось, то и соси его соки. В мои годы таких не было уже, наверное, не было их или пожрали более юркие или выкинули за ограду как дармоедов.Тогда и дети пахали и стреляли наравне со всеми. Кто не работал и не воевал не то что не ел, он просто не жил. Но это в будущем было. А впрочем, о Катастрофе столько говорили, что череп мне этим галдежом пробили. Весь.

Так и скажу люди здесь не первый сорт. Но это для меня. Я вообще в этой пьесе лицо третье степенное, лишний так сказать. Не для меня это все создавалось, и свое мнение я высказывать могу, да только к чему оно. Вам нужно? тогда получите.

Спросите у солдата в отпуске, как он себя чувствует, смешно? Так я вам такое же скажу, хорошо мне здесь с вами было, да только скучно. Да и время не растягивается, скоро снова в путь, настоящий, а не в этот, когда с психом по богадельне шляешься.

Куда дальше? А я и сам не знаю, не мое это солдатское дело и счастье.

О городе еще, так что до меня, то скажу прямо этот город не стоит того чтобы его обороняли, не стоит он и одного магазина для плевой американской винтовки М16 А, дешевле городок этот 30 патронов калибра 5,45, которыми и дохлого ретроварана не завалишь.

- За дурака меня держите, - нервно задумался Артюхов, - да? А что это и правильно, правильно. Каков поп таков и приход и даже хуже, поп сбежать может, а приход остается навсегда, он вечен.

А я дурак. Хотя, я в этом не сильно и виноват. Да я человек из железа и стали, я рядовой великой партии. Был? Да, но был. А для чего – у людей моего поколения не было таких глупых и наивных вопросов – зачем надо служить родине, например.

Оправдываться не буду, как не буду и жалеть о прошедшем. Незачем, я перед всеми чист. Чистота моя врожденная, она настояна на любви к народу, посредством нашей великой партии.

Для меня Родина всегда была все, и я хотел, чтобы все жили хорошо. Не получилось. Наверное, и не могло получиться. А старались мы не для себя, не для самолюбования, а просто для народа. Простого народа. Чтобы он нас возвеличил и обожествил. Как Ленина.

Я сам Лениным не хотел быть, но он о людях думал, ради этого он и жил, за это его и отблагодарили по высшей мере - в Мавзолей под стекло положили.

Люди.

Яркая вспышка окрасила оголовок трубы. Спичка горит тусклее, но дольше.

А это сгорел в потоке огненно-раскаленного воздуха Артюхов.

- Вот так и сложен путь даже грешной души сквозь весь этот зад.

- Так праведникам еще хуже.

- А то.

- Такие банальности говорите коллега.

- Так надо отдохнуть от политкорректности. Приелась.

Феллини и Капитан Смерть исчезли.

Хотя возможно я и ошибаюсь.

Возможно, они и сейчас среди нас.

Глава Четвертая. Пролетариат

Не прав был профессор Преображенский, который не любил пролетариат.

Это не правильно.

Не верно.

Совершенно невозможно.

На самом деле пролетариат - это грозная сила.

Становой хребет любой промышленности.

Любой страны.

Ее основа, процветание и вдохновение. Если это конечно пролетариат.

Пролетариат, а не какой-то сброд окрестных деревень внезапно оказавшихся в черте новой области и столь же внезапно объявленный городом.

Городской пролетариат был именно таким.

Не лучшим, далеко не лучшим проявлением городской жизни.

Просто ли сложно ли но этот пролетариат искусственно, как и этот город, собрали с миру по нитке.

Так и получилась голому рубаха. Рубище.

Серый саван который и накрыл город.

Город.

И эту область.

И эту страну.

Изначально городское производство не требовало высококвалифицированных рабочих. Ведь рыть котлованы наравне с американскими экскаваторами и немецкими тракторами могли и местных крестьяне, рекрутированные для этого.

Какого сорта люди попадали в город из деревень?

Когда самых неработящих, никто от работы на земле не оторвет?

Понятно, что за городские стены сбегались, самые настырные, ленивые и пронырливые.

Пролетарии. Из тех, что доход от них только потомство.

Дрова для государства.

Надежда на случай в ближнем или далеком потомстве.

Оказавшись в городе, они на скорую руку слепили его заводы. Потом стали на них плодотворно трудиться.

К несчастью эту массу было еще необходимо и кормить, учить и лечить.

Бесплатно.

Разумеется.

Пришлось построить всякие пищекомплексы.

Школы.

Больницы.

А напоследок воткнуть и пару несчастных институтов.

Но это уже не от хорошей жизни.

Так и получился местный пролетариат. Глупый, ленивый, ненасытный до материального богатства и агрессивный, как вся махровая деревенщина.

Говно.

В общем.

А пролетариат скоро стал вести себя странно. Не знали матерые коммунисты, что маргиналы во втором поколении вырождаются, а в третьем опускаются.

Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее местный пролетариат стал превращаться в исконную протомассу.

ленивую, жадную и глупую.

Также медленно сдувался и город.

И вся область.

И вся страна.

Дети первых деревенских пролетариев еще шли работать на заводы и фабрики.

Внуки пионеров города, отучившись в мерзких школах и никчемных институтах, ставили себя значительно выше и не желали работать руками, предпочитая высокие и быстро доходные виды деятельности.

Поэтому город скоро обзавелся и некоторым количество так называемых актеров.

И писателей.

И художников.

И парикмахеров.

И водителей.

И торговцев.

И прочих сволочей…

Вся эта масса хотела только одного – жрать.

Аппетиты их, к тому, же стремительно росли.

Даже быстрее, чем городские кладбища.

Правда.

Хотя поверить в это и сложно.

Но нужно.

Какое-то время заводы, грубой черной металлургии кормили весь этот сброд оквартиренных бездомных маргиналов.

Так было до тех пор, пока в Китае, Индии и Бразилии не выросли значительно лучшие заводы.

Дававшие дешевую и качественную сталь.

А посему основной поток вытекавшей из города стали, стал стремительно мельчать. Хозяева города стремительно перевели свои активы в иное русло. просто оставив соблазненных вшивым комфортом псевдогорожан доживать свой век в безнадежно больном городе.

Осиротев и потеряв руководство, пролетариат стал хиреть. Но парадоксально он стал расти, как разрастается разлагающаяся туша или бродит хмель.

Вони от местного пролетариата при разложении было много. Часть несчастных жителей попыталась бежать обратно по деревням. И из этих многие действительно спаслись. Другие бросились в крупные города где и погибли под очередным валом миграции китайцев и армян.

Оставшиеся пытались как-то связать свою жизнь с угаснувшими трубами домн.

В умы оставшихся не сразу вошло понятие того, что смерть градообразующего монстра должна привести не только к остановке его жизнедеятельности и отмиранию всей его огромной обслуги, но и к медленной гибели спутников – прилипал, обступавших при жизни этого гиганта.

Городской пролетариат какое-то время метался по городу уничтожая друг друга, пытаясь обратить свою волю к жизни на борьбу с себе подобными.

И пошли в ход:

Наганы;

Гранаты;

Ножи;

Зубила;

Кистени;

Топоры;

Молотки;

Кинжалы;

Ручные каменные рубили;

Дубинки;

И палки-копалки.

Резня завершилась быстро – то стали кончаться люди считавшие, что убив соседа они не надолго смогут пережить его.

Эта бойня дала повод очередной волне миграции из мертвого города. Страх перед неизвестными от которых не спасало и испытанное оружие местного пролетариата - сваренные из гаражной стали неуклюжие железные двери дешевых квартир.

Вскоре город опустел, но до последнего вздоха городской канализации его жители так и не смогли сознаться себе в том, что их город давно мертв.

ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 30.05.2008 00:24

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.