Посвящается той волшебной частичке,

которая есть во мне.

 

Пролог.

 

…Ее кожа всегда была цвета сочного светлого меда, а в лучах заката она казалась насыщенно - бронзовой. Переливалась, мерцала в свете уходящего дня. Золотые волосы рассыпались сияющим полукругом по каменным плитам пола. Она лежала на спине, красиво изогнув ноги, - это я ее так положил. Стоило подойти поближе, как я мог рассмотреть своими близорукими глазами ее лицо – величайшее творение господа. Пухлые маленькие губы, аккуратный нос, большие глаза. Как жаль, что они закрыты, и не разглядеть ее синие лучики в серых зрачках… Она умерла – но она была еще жива во мне, она и сейчас живет в моем сознании. Ее тело было теплым, будто сосуд, наполненный свежим молоком, оно источало слабые ароматы ее кожи и тонкой нежно-голубой ткани, пропитанной чужими духами. То были духи моей любимой жены. Я сам выбрал это шелковое платье из ее гардероба и обрядил в него самую прекрасную девушку на этой земле. Ту, которую я убил. И ту, которая, как я недавно узнал, воскресла.

 

Дом в Трежелии, «Восточный ветер».

Я проснулась от невероятного тепла… оно наполняло всю меня, его было так много, что мне хотелось выпустить его, подарить кому-нибудь другому, так мне становилось жарко, и даже больно от этого огня. И я открыла глаза. Они открывались с такой болью, будто я не открывала их целые века, и это мучение тянулось несколько часов. Кровь… кровь в венах кипела, накалялась, бурлила, даже искрилась… Но вот я вижу перед собой темный каменный потолок с мраморной летучей мышью на нем. Я посмотрела вправо и увидела чьи-то ноги в черных туфлях. Посмотрела влево, но там меня ждала пустота. Я помнила, кто я, я мыслила и обладала зрением, но мое тело было парализовано - я не чувствовала ничего кроме огня. И тут у моей правой руки всколыхнулся длинный язык пламени и снова ушел под меня, и я поняла, что меня хотят сжечь заживо. Я закричала…

 

***

Я пишу тебе это письмо, сама не зная зачем. Я даже не знаю, кто ты, но если ты станешь моим другом, прочитав эту запись, то я жила… и живу не зря. Сейчас рядом со мной сидит, тихо и неподвижно, сама Теодора. Она пообещала мне быть рядом, что бы, когда кончится пузырек с чернилами, откупорить новый. Но пока он полон – и она просто сидит рядом и смотрит на огонь в камине. Прежде чем начать я скажу тебе – я очень люблю Теодору. Без нее бы все было не так, как есть. В моих жизни было много людей, которые хотели стать моими наставниками и учителями – ведь всегда найдется тот, кто пожелает научить тебя чему-нибудь…Но я горжусь тем, что именно Теодора рядом со мной. Это великая женщина и, прежде всего, я говорю ей «спасибо» несмотря на все ее ошибки... Я люблю тебя.

Итак, пора начать. Теодора уже проглядывает на лист, а я не хочу, что бы она видела что-либо, пока мое письмо не будет закончено.

Я попытаюсь забыть все то, что знаю сейчас и написать все так, как казалось мне в то время… так давно…

 

***

Шейла стала моей ближайшей подругой, в тот день, когда я познакомилась с Доном. В один день я приобрела самых любимых друзей своей жизни. За месяц до этого мне исполнилось 9 лет. То был февраль – шел снег, был тихий-тихий день, как будто все заснули в этом мире. Я вышла прогуляться. Меня снедало одиночество, грусть о том, что нет никого рядом со мной, кроме Тодда, моего дядьки. А что он? – думала я тогда. Что мне этот мужчина, от которого всегда пахнет грогом и пыльной одеждой. Я знала, что он любит кофе, что работает кассиром в кафе около города, что у него есть любовница по имени Джина, и что он страшно ленивый. А еще я думала, что он меня не любит.

Я помню, мои волосы золотились в свете холодного солнца и лезли мне в глаза, поэтому я убрала их, заправив в платок. Я шла по тротуару, оскальзываясь на крупных камнях, и думала ни о чем, как это часто бывает у детей. Я брела ничего не замечая, мечтая, что бы сегодня Тодд не привел Джину, - они опять займут ванну на полночи, а мне так хотелось помыться тем ароматным мылом, которое прислала мне двоюродная бабушка на Рождество.

Тут я увидела Шейлу. Но тогда она еще не была мне Шейлой – она была девочкой с противоположной улицы, девочкой из богатой семьи. Она шла, кутая руки в пушистый розовый платок, ей явно было тепло и уютно, и мне стало еще холоднее в своих тонких перчатках из искусственной кожи. Я смотрела на нее с любопытством, но без опаски – мне было плевать, что я не такая, как она. Мне просто было интересно. Она заметила мой взгляд и тоже посмотрела на меня. Я смутилась и резко опустила взгляд… я думала, что она не желает, что бы на нее смотрели бедные. Но когда я снова рискнула посмотреть на нее, я увидела, что она тоже глядит на меня и улыбается. Все это время мы шли каждая по своему тротуару, а теперь замедлили шаг. Она помахала мне, и я помахала в ответ. И, сами того, не понимая, мы вдруг пошли друг к другу через дорогу и остановились ровно посередине, подойдя совсем близко друг к другу.

- Привет! – весело сказало она, подняв на меня свои черные блестящие глаза из-под длинной челки.

- Привет! – ответила я.

- Меня зовут Шейла Виннерс.

- А меня Джессика Орели.

- Что-то я не видела тебя раньше, - сказала она.

- Я живу здесь уже год. Может, ты не замечала меня, потому что я бедная?

- Что с того, что ты бедная? Я вообще этого никогда не замечаю.

- Моя дядя говорит, что богатые, - я выразительно посмотрела на ее пуховый платок и меховой воротник, - не замечают бедных. Нас для вас как будто бы и нет.

- Вот глупость, - округлила она глаза, - не слушай своего дядю. Где ты живешь?

- По этой улице вверх, дом номер 71.

- Хочешь, я приду к тебе в гости?

- Ко мне? - как странно мне было это слышать. В моей жизни в гости ко мне ходил только мальчик- сосед еще тогда, когда была жива моя мама. Но он всегда был готов подраться, и общение заканчивалось слезами и синяками.

- Хочу, - сказала я, - а твои родители отпустят тебя?

- Почему же нет? Я скажу, что милая и хорошая.

Так мы и разошлись. Я скорее вернулась домой, мне не терпелось согреться и сесть у окна, поджидая Шейлу. Она же побежала вниз по улице в кондитерскую лавку за конфетами.

Я не верила, что сегодня утром я, как обычно проснулась одна в своей комнате, а сейчас ко мне придут гости. Я знала, что когда ждешь гостей, следует поставить чайник, затопить камин. Я стала заниматься всем этим, боясь, что все будет зря. Когда все было сделано, я уселась на подоконник рядом с цветком в синем горшке и стала смотреть на улицу, где все так же тихо и мягко шел снег белыми хлопьями. Мои следы на дорожке уже замело… На стекле я увидела мертвую малярку. Я сдула на пол ее трупик, и мне вспомнилось лето…

Шейла пришла лишь через час. Часы в нашей с Тоддом маленькой гостиной уже пробили пять, и я совсем потеряла надежду. Я даже плакала, когда увидела ее и какую-то женщину рядом. Женщина держала Шейлу за руку, идя так быстро, что Шейла за ней не поспевала. Она довела ее до низкой калитки в наш сад, поправила ей шарф и Шейла побежала к дому. Я тоже побежала – к двери, открыв ей дверь еще до того, как она взяла в руки молоточек. Мы были так рады друг друга видеть, что забыли обо всем на свете. Она обернулась и помахала рукой той женщине. В ответ она кивнула и быстро пошла вверх улице, оглядываясь в поисках дилижанса.

- Кто это?

- Это моя кузина, но она заменяет мне няню, - ответила Шейла, - я не очень люблю чужих людей в доме, а Фиалку, так мы ее называем за темно - фиалковые глаза, я знаю с рождения. Но она жутко…

- Что?..

- Ну, вечно у нее какие-то молодые люди, дела…

- А, она очень влюбчивая! – догадалась я.

- Да, что-то вроде того. Только мама Фиалки называет это другим словом. Она вообще должна была сейчас сидеть с нами, но у нее свидание и я уговорила ее…

Я улыбнулась:

- Почему ты так долго? Я думала, ты не придешь.

- Да это все Катерина, наша экономка… а садовник Эл…

Я пришла в ужас от такого количества людей в одном доме, пусть даже он такой большой. Услышав мои слова, Шейла рассмеялась, но тут же зажала рот себе ладошкой:

- Кто у тебя дома?..

- Никого, кроме тебя, - ответила я, - мой дядя еще на работе, но скоро уже должен появиться.

Теперь настала очередь Шейлы приходить в смятение. Оказалось, что она никогда не остается дома одна – их дом вообще не бывает пустым. Полчище прислуги живет на первом этаже. Но когда она узнала, что все по дому я делаю сама, то чуть не упала в обморок. От восторга. Сколько раз она бралась вычистить золу из камина, или перебрать фрукты - на нее накидывался весь дом: маленькие леди этого не делают!.. И Шейла с удовольствием помыла за нами чашки и протерла стол. А после чего заявила, что никогда не была такой счастливой. Я сказала:

- Тогда можешь приходить ко мне каждый день и делать всю работу, потому что уже смотреть на это все не могу!

Мы рассмеялись… тут раздался стук в дверь. Это был мой дядя Тодд,, и я скорее побежала к двери, молясь, что бы он был без Джины.

Мои мольбы были услышаны. Тодд был один, и когда он обнаружил в гостиной мило улыбающуюся Шейлу, радости его не было конца.

- Добрый день, - сказала Шейла.

- Здравствуй, малыш, - отозвался Тодд басом, - ты у нас откуда? Уж не Джес ли тебя нашла под дверью, как котенка?

Он закатился добродушным смехом и Шейла тоже. Одна я стояла и краснела – мне было стыдно за его шуточки. Но Шейла приняла все это с восторгом, и я смогла даже улыбнуться и налить Тодду чаю. Они все болтали и болтали, как старые друзья, я даже стала уже ревновать… но тут дядя сказал, что ему пора.

- Сегодня придет Джина, - сказал он, - я хочу выспаться. Не греми посудой слишком сильно.

Он щелкнул нас с Шейлой по носам и пошел наверх. Едва он скрылся, как она сказала:

- Какой замечательный у тебя дядя. Не смотря на то, что он говорит про бедных и богатых.

Я лишь кивнула, не понимая, что ей в нем нравится. Это понимание пришло ко мне потом. А тогда это было и не важно…

Уже стемнело, и мы с Шейлой сидели на подоконнике, ожидая Фиалку – она должна была забрать сестру. Она явилась лишь в семь часов, когда было уже время ужина. Спешно прибежала и так быстро забрала у меня Шейлу, что мы даже не успели попрощаться. Она лишь крикнула мне: приходи ко мне в гости…

Потом явилась Джина, и я даже не бросала на нее злобных взглядов и даже не огрызалась на Тодда.

Так в моей жизни появилась Шейла Виннерс. Назавтра пришла голубиная записка, и я отправилась к ней. И так было каждый день… мы выбирались гулять в парк, ходили в сопровождении Фиалки в кондитерскую, а потом вытаскивали пряники из ее сумки, а она делала вид, что не замечает. Фиалка оказалось веселой и совсем молодой девушкой. Я и Шейла стали ближе друг другу, как никто. Несколько лет подряд мы не расставались. Сначала ее родители настороженно ко мне относились, но потом, не без помощи Фиалки смирились с нашей дружбой и даже стали радоваться ей, потому что я оказалась, по их мнению «милой и хорошей». И пусть бедной, но… постепенно у нас с Шейлой складывался своя мирок, наверное, свойственный многим детям. Мы стали воспринимать взрослых как какое-то недоразумение, от которого никак не избавиться, так что нужно терпеть. Они учат тебя, что и как делать, и надо изображать, что ты делаешь так, как надо им… да, ну просто так мир устроен. На самом же деле у меня и Шейлы сложилась будто бы своя империя. Свой взгляд на мир, мы оказались прямо-таки непробиваемыми к нравоучениям. Нам было глубоко плевать, когда кто-то старался доказать нам, что ходить в таких коротких платьях просто неприлично. Мы кивали головами, брали новые платья, одевали их… а потом, сидя у меня в гостиной аккуратно подшивали. Когда надо, распарывали, но в парке нас снова видели в ужасно коротких юбках. Мы были словно два дьяволенка с крылышками. Мы взрослели. Мы набирались светских манер на званых ужинах у Шейлы и научились курить у меня на чердаке. Я даже научилась в доме Виннерс танцевать вальс и несколько па из других танцев, а Шейла так ловко чистила у меня дома овощи, что я всегда звала ее к себе, когда Тодд просил у меня рагу.

Но тот февральский день был особенно богат на счастливые знакомства.

Прошло несколько часов после ухода Шейлы, как в дверь постучали. Полная тревожных предчувствий, я вскочила с постели и спешно накинув халат, спустилась вниз. Было темно и страшно, я зажгла свет. В камине еще тлели угли.

Стук продолжался… на всякий случай я схватила кочергу. Звать Тодда я даже не подумала – он и Джина были в спальне, а оттуда их не вытащит ни торнадо, ни пожар. Я, маленький ребенок, худая хрупкая девочка открыла дверь незнакомому человеку… на пороге стоял мальчик лет 10, весь в ссадинах и кровоподтеках. Он прислонился к фонарю, шатаясь, будто пьяный. Страх сковал меня, парализовал. Я хотела было захлопнуть дверь – но тут он прошептал:

- Помоги… пожалуйста…

Я так и не узнала, что случилось с ним в ту ночь. В Балбоне полно неблагополучных кварталов. С ним случилось что-то страшное, в ту ночь его психическое состояние было ужасно, он был как безумец. Он буквально упал на меня, что-то тараторя. Кого-то звал, просил, плакал… притащив его на кухню, я уложила на кушетку и стала обрабатывать раны. Обрабатывать… этого я еще не умела. Йод, бинт, спирт… кровь, стоны, дрожь… я и сейчас помню лихорадочный блеск его глаз, когда он открыл их и посмотрел прямо на меня. Я стояла, склонившись над его ранами, у меня текли слезы – к такому шоку я была не готова. Он был поразительно худой, с яркими русыми волосами, острым носом и пухлыми губами. Я смотрела на его лицо всю ночь и только под утро задремала, когда он крепко заснул. В тот момент, когда он открыл глаза, я спросила его:

- Как тебя зовут?

Я думала, что разговор отвлечет его от боли, от мыслей о том, что с ним произошло, но он лишь прошептал: Дон… - и снова впал в это полубезумное состояние.

Когда я проснулась утром в той же позе, в которой заснула у дивана на кухне, его уже не было. Лишь записка: СПАСИБО. И все… на столе бинты, бутылки, кровь. Кровь на полу, кровь на диване, кровь у двери, на фонаре. Будто его руки резали бритвой, пальцы, ладони, предплечья. Вены не трогали. Мне думается, что его изнасиловали какие-то уроды. Почему-то вспомнился труп малярки…

Шаги Тодда заставили меня подскочить и срочно наводить порядок. И завтрак я подала ему в гостиную, хотя такое у нас случалось только по праздником. Мне повезло – Тодд спешил на работу, Джина торопила его – ее надо было отвезти домой. Чертова баба, - думала я и поражалась, как ненавижу ее.

 

Через полгода после этих событий Тодд и Джин расстались. На мой вопрос «почему», дядя только резко ругнулся, а потом похлопал меня по спине.

- Не вспоминай о ней, моя маленькая Джес. Больше Джина не придет, - он явно хотел меня обрадовать.

- А другая? – спросила я.

Он не ответил. Через месяц у нас стала появляться Барбара. Но она приходила реже и редко оставалась на ночь. К тому же она была лучше толстой Джины – изредка она приносила мне подарки.

Но занятия Тодда с женщинами мало меня волновало. Я стала ходить в школу, и хотя Шейла была от меня большую часть дня далеко, она ездила в элитную школу в центре города, я была очень счастлива.

 

3.

В 1860 году 17 января мне исполнилось 11 лет. Занятия я в школе шли довольно успешно. К тому же леди Франческа - мать Шейлы обещала перевести меня в школу дочери, что бы учились вместе, и я очень старалась.

К этому времени ничего уже не могло мешать мне в моих деяниях. Я встречалась с Шейлой, я пекла Тодду пироги, я страдала больными фантазиями о тепле и любви… хотя почему больными? Ведь каждому человеку хочется, что бы его понимали и любили… меня любила Шейла. А больше никто.

Однажды вечером Тодд пришел домой безбожно пьяным. Казалось, грог пропитал все его существо. Сколько раз я ездила к нему на работу, на дилижансе знакомого кучера Гарри, - думала я, затаскивая его домой, - сколько раз! Я приезжала, я, девяти лет отроду и просила Диану, хозяйку кабака присмотреть за ним, не давать в долг, а уж тем более не наливать. Диана смотрела на меня изумленными глазами, наверное, целую минуту. Потом кидалась ко мне, обнимала, говорила сама себе: бедный ребенок, черт возьми, как же ей живется!.. И две недели Тодд бы трезв, как стеклышко. Наверное, Диана и сама выпивала, потому что потом, видимо, она обо всем этом забывала и мне приходилось ехать снова… и вот Тодд опять был пьян…

Около часа он спал в гостиной. Я стащила с него туфли и приготовила компресс. Я не ненавидела его – я была как-то равнодушна к его выходкам… налив себе горячего сиропа, я уселась рядом с ним, ожидая, когда он проснется. Мне хотелось увидеть его реакцию, что я застала, мягко говоря, его в таком состоянии и вызвать у него чувство вины…

Когда он открыл глаза, я сама уже дремала. Увидев меня, Тодд хотел сделать вид, что еще спит, но я уже заметила его.

- Сколько время, Джес?

- Ты действительно хочешь это знать? – спросила я.

- Да…

- Полтретьего, - ледяным тоном ответила я.

Он смотрел на меня, смотрел… а потом вдруг расхохотался.

- Что ты смеешься?

Тодд уронил голову в руки. И смеялся, смеялся… он был еще немного пьян.

- Моя Джес… маленькая Джес. Тебе только лишь десять лет, а ты уже сидишь передо мной, и ты строга, как моя покойная мать. Как ты похожа на нее, и на свою маму…

Он никогда мне не говорил о ней, не такие у нас были отношения… я замерла так, прямо и строго, ухватившись за подушку.

- … мне помнится, как в 12 лет она отчитывала меня за то, что я измарал ее платье вареньем. Я кричал, что нельзя бросать свои вещи, где попало, а она ругалась, почему я бегаю с ложкой по всему дому. Она победила – она была такой маленькой прекрасной женщиной уже в свое детство… и ты будешь такой же, я знаю.. Но проживешь ты гораздо дольше ее и не оставишь единственную дочь с непутевым дядькой… я знаю…

Тодд схватил меня и прижал к себе. Точнее, он прижал подушку, которую я все еще сжимала двумя руками. Я напряглась, я стала как деревянная, а дядя, кажется, плакал.... и все приговаривал:

- Джес… Анна… Джина….

Я вырвалась и убежала на второй этаж. Почему-то я стыдилась своих слез.