Франтишек за стойкой бара вытирал стаканы. Прошел Лукас, кивнул на ходу и скрылся за дверью с табличкой "Директор", неплотно притворив ее за собой. Франта вернулся к стаканам и вдруг заметил, что пол слегка дрожит. И тут же услышал звук, похожий на шум самолетных двигателей. Звук нарастал, пол дрожал все сильней, как будто самолет пытался стронуться с места, но что-то его держало.

– Что вы делаете, шеф?! – закричал Франта в директорскую дверь. – Это кафе, а не самолет!

Шеф, похоже, не слышал. Он включил форсаж, грохот стал невыносимым, и Франта проснулся.

Орал будильник на тумбочке. А казалось – в голове.

Вагнер, "Полет валькирии", еще и с нарастающей громкостью – что он вчера сделал с будильником, если тот выдает такое вместо обычной трели?

Франта хлопнул сверху ладонью по будильнику (тот упал на пол и замолчал), сел на кровати и тут же рухнул назад. Пропади оно все!..

Он лежал и смотрел вверх. Потолок плыл, кровать качалась. Франта все-таки заставил себя оторвать голову от подушки и снова сел.

Будильник с тумбочки упал прямо в ботинок, который стоял у кровати. Второй ботинок лежал в дверях, футболка висела на ручке, а вот джинсы почему-то были на нем. Но с расстегнутой ширинкой.

Хватаясь за голову, он потащился в ванную.

Никогда! Никогда больше! Не мешать текилу с пивом!

Накануне, закрыв кафе и сдав деньги бухгалтеру, он, как обычно, остался еще на полчасика – выпить пива в счет зарплаты. Американское баночное похоже на пиво не больше, чем Лукас – на летчика. Тоник, только с градусами, которые к тому же действуют не сразу, а догоняют после третьей банки. Хорошее пиво осталось дома, в Братиславе, а до нее еще ой, как далеко и долго! Но крепкие напитки Франта не любил и, за неимением настоящего пива, пробавлялся этим. Лишний вес с него, кстати, набегал не хуже, чем с родного, однако Франте пока удавалось делать вид, что он не толстый, а коренастый.

Бухгалтер сидел со своими бумагами. Шефа не было, потом он вдруг пришел, радостно возбужденный, потащил бухгалтера к себе, они там, похоже, выпили, а потом шеф, выглянув из кабинета, увидел Франтишека, зазвал к себе и его, и тут-то Франта и попробовал текилу. Что было дальше, он помнил смутно. Те вдвоем объясняли ему, как шеф нагрел налоговую службу, которая насчитала им налог в три раза меньше, чем надо. Или в семь? Нет, кажется, он сначала хотел в три раза, а сделал в семь. Затем, похоже, еще текила, потом провал в памяти, потом – Вагнер.

Душ и чашка с трудом сваренного кофе почти не помогли. Франта ссыпался вниз по лестнице и, спотыкаясь, добрел до машины. Он заставил себя быть предельно внимательным по дороге в аэропорт, но, доехав, расслабился и, ставя машину на стоянку, стукнул бетонный столбик ограждения. Угол бампера и подфарник – вдрызг.

Он поднялся на второй этаж, добрался до стеклянной двери с табличкой "ЗАКРЫТО" и, толкнув ее, оказался в телескопическом трапе – передвижном коридоре, по которому пассажиры попадают из посадочного терминала прямо в самолет. В конце коридора была самолетная дверь. Сдвинув ее в сторону, Франта шагнул в "Конкорд".

Этот самолет прилетел из Парижа пробным рейсом, а возвращаться должен был уже с пассажирами. Но в это время компания приняла решение снять все "Конкорды" с линий, и самолет остался здесь. А потом появился Лукас, купил его и переоборудовал в кафе. С продажей крепких напитков, что в конечном счете определило лицо и репутацию заведения. Самолет стоял на краю поля, и посетители заходили в него, как при посадке на рейс, через передвижной коридор. Обязанностью бармена Франтишека Выдры было, кроме прочего, приходить с утра первым и включать рубильники на щитке.

Откинув крышку, Франта с минуту тупо смотрел на рубильники, вспоминая, какие именно включать. Так и не вспомнив, повернул вверх все подряд, начиная с самого левого. Два последних справа были заклеены скотчем в выключенном положении. Посмотрев на них секунду, Франта отодрал скотч и включил оба. И рухнул на составленные вместе под щитком три самолетных кресла. Благо в свое время сам снял у них подлокотники.

 

 

Когда 25 июля 2000 года разбился "Конкорд", взлетавший из парижского аэропорта, было проведено тщательное расследование катастрофы. Хотя в конструкции и изготовлении самолета не обнаружилось никаких фатальных изъянов, остальные "Конкорды" были доработаны, чтобы еще поднять их безопасность. Самолет, купленный Лукасом, подвергся самой основательной переделке. Кроме усиления обшивки крыла и покрышек шасси, что сделали на всех машинах, он получил лучший бортовой компьютер, какой смогли найти, и был нашпигован датчиками, которые контролировали практически все. Вплоть до состава воздуха в салоне и кабине.

Повернув заклеенные скотчем рубильники, Франта включил главный компьютер и электропитание двигателей.

Для начала компьютер запросил текущее время. Часы питались от автономного источника и не останавливались, когда рубильник выключали. Времени, как оказалось, утекло порядочно. Намеченный срок вылета в Париж давно прошел, и непонятно было, надо ли еще лететь.

Компьютер запустил программу проверки оборудования. Пассажирские кресла в салоне – в них размещались датчики распределения нагрузки – оказались по большей части сняты, оставшиеся датчики залиты чем-то липким. Определить, есть ли внутри люди, не удалось. Были сняты приборные панели и органы управления в кабине. Но все связи компьютера с исполнительными механизмами сохранились. Топливные баки оказались заполнены до предела – косвенное подтверждение того, что лететь все-таки надо.

Воздух в салоне не понравился компьютеру: жарко, влажность высокая, полно какой-то органики, явно кулинарного свойства, – и он включил вентиляцию, благо снаружи было еще прохладно. Но прогноз, принятый от автоизвещателя метеослужбы, не радовал. Температура росла, а сырость здесь, похоже, постоянно: датчики коррозии сообщали, что она вовсю идет. Надо было улетать отсюда, но в воздухе кабины присутствовали пары спирта. Программа в таком случае категорически запрещала запуск двигателей, но компьютер, несколько секунд подумав, принял решение лететь: все равно в кабине ни приборов, ни рычагов, если даже кто-то там пьян, ничего он не сделает. И, войдя во вкус самостоятельных решений, вдобавок изменил маршрут: не в Париж, а в Тулузу. Париж – это почти на пределе дальности, Тулуза чуть ближе. К тому же там (он откуда-то это знал) находится завод, где сделали самолет.

Закончив проверку, "Конкорд" запросил график вылетов и посадок. Компьютер диспетчерской службы ответил; как раз было окно. "Конкорд" скомандовал механизмам закрыть основные и запасные выходы и начал запускать моторы.

 

Несколько завсегдатаев, дожидавшихся открытия заведения перед стеклянной дверью с табличкой "ЗАКРЫТО", с удивлением увидели, как самолет, в который они стремились попасть, вдруг тронулся с места, аккуратно сдвинул крылом переходной коридор и покатился к началу полосы.

– Но это же не выход на посадку! – сказал кто-то. Другой поднял голову и прочитал вывеску над дверью:

– Кафе "Конкорд".

 

Никогда в этой диспетчерской не собиралось столько начальства сразу. Три самых больших начальника стояли перед пультом, за спиной у старшего диспетчера, и смотрели на экран, который показывал единственный движущийся самолет. Все остальные полеты, ввиду чрезвычайной ситуации, были прерваны.

– Вы уверены, что это он? – настойчиво спрашивал один из троих. Он был самый молодой, но самый солидный с виду, и вел себя так, как будто он здесь главный.

– Да, – отвечал диспетчер. – Во-первых, это подтверждают службы аэропорта, откуда он вылетел, а там его видели собственными глазами. Во-вторых, система опознавания идентифицирует его как "Конкорд", серийный номер 225. Это он.

– Вы пробовали связаться с экипажем?

– Пробовал. Вот, послушайте, что они ответили.

Отмотав назад кассету, диспетчер включил магнитофон. Раздался странный прерывистый писк. Несколько секунд все слушали, затем главный уверенно сказал:

– Абракадабра.

– Нет. Это морзянка, – возразил другой, самый старый, с седыми усами и тростью.

– Кто сейчас пользуется морзянкой? – удивленно спросил молодой. – И кто ее вообще знает? И зачем они гонят морзянку по каналу голосовой связи?

– Открутите назад, – попросил старик. Диспетчер открутил, запустил снова. Старик прислушался.

– Просит включить цифровой канал. У него очень плохой синтезатор речи.

– У кого плохой синтезатор? – не понял молодой.

– Очевидно, у того, кто просит.

Диспетчер нажал несколько кнопок, и по экрану побежали строчки: "Я конкорд. Направляюсь в Тулузу..."

 

Два человека в генеральских мундирах негромко разговаривали, стоя перед экраном радиолокационной станции. На экране перемещался единственный самолет. Столик рядом был завален распечатками.

– Что вы скажете об этом, генерал?

– Вы знаете, генерал, я не любитель научной фантастики. Мне кажется, это все же человек. Но он пытается убедить нас, что самолет ведет взбесившийся компьютер.

– А если это и в самом деле компьютер?

– Он ведет себя как личность. Я немного в курсе работ по искусственному интеллекту. Как программировать компьютер, чтобы сделать его личностью, – нет даже намека на идею. Это человек.

– Но зачем ему этот спектакль?

– Я бы тоже хотел это знать, – говорящий посмотрел на экран. – Он удаляется от берега. Если он действительно направляется в Тулузу, сейчас он идет оптимальным курсом.

– Да, – согласился другой. – Но если он повернет сюда, запаса дальности ему хватит, чтобы накрыть любой объект на побережье. И в глубину до тысячи миль. Кстати, откуда у них горючее?

Собеседник махнул рукой.

– Это не вопрос. Аэродромные службы залили по безалаберности и забыли. Проведи они сейчас ревизию – наверняка обнаружат недостачу как раз этих ста тонн керосина.

– Как вы думаете, генерал, он может представлять опасность?

– Для меня потенциальную опасность представляет все, что мне непонятно.

– Значит, сбиваем.

– Да, – согласился второй. – Я думаю, пары F-16 достаточно.

Он поднял трубку телефона. Через несколько минут два "Фантома" оторвались от полосы и взяли курс на юго-восток.

 

 

В динамике громкой связи раздался голос:

– Сэр, говорит майор Питерс. У меня проблема.

– В чем дело, майор? – спросил генерал.

– Мой ведомый капитан Хокинс дважды запускал по цели ракеты. Оба раза мой бортовой компьютер самостоятельно выдал команды на пуск, и мои ракеты сбивали его ракеты. А потом компьютер выдал мне на дисплей сообщение: "Не трогай конкорда!"

– Майор Питерс, вы прошли предполетный медосмотр?

– Прошел, сэр. – И, предупреждая следующий вопрос: – Трезв, сэр.

– Майор Питерс, я отстраняю вас от командования звеном.

– Есть, сэр.

– Капитан Хокинс, принимайте командование.

– Есть, сэр, – ответил Хокинс.

– Задача ясна?

– Поздно, – вмешался второй генерал. – Он уже в британской зоне ответственности. Бермудские острова. Пусть с ним разбираются англичане, а нам хватит разборок со своими пилотами.

В это время в динамике раздался хриплый незнакомый голос:

– Включите цифровой канал. Этот чертов синтезатор речи забирает чертову уйму ресурсов.

Ничего не понимая, генерал щелкнул тумблером, и по экрану побежали строчки: "Генерал Абрамс, это говорю я, фантом! Если ты еще раз попытаешься тронуть конкорда, я сам раздолбаю ракетами все белые дома, какие найду на базе!"

 

Хорхе Лукас спал после вчерашнего в кабинете, под который приспособил пилотскую кабину. Механики аэропорта сняли приборные панели, рычаги и штурвалы, на освободившееся место втащили столешницу из красного дерева. Командирское кресло Лукас оставил себе, остальные приказал убрать. На стол водрузил компьютер и телефон, на дверь повесил табличку "Директор", и заведение приобрело респектабельность.

Накануне они втроем праздновали маленькую победу над налоговой службой. Потом Франту развезло, и они с бухгалтером отправили его домой, от греха подальше, посадив в машину. Лукас держался лучше: сказывалась тренировка, и текилу с пивом он не мешал, и вообще не любил пива. Потом бухгалтер куда-то исчез, а Лукас, побродив по самолету, устроился спать в кабинете, в кресле.

Проснувшись, он увидел через стекло не летное поле, мачты с прожекторами и пальмы, а темно-синее небо с ослепительно белым солнцем и голубой океан внизу. Самолет слегка покачивался. Так быть не могло, и он решил, что все это ему снится.

При этом ему сильно хотелось в туалет. Какой реальный сон, подумал Лукас, поднялся и через весь самолет потащился в хвост. Спящего Франтишека он не заметил.

Выйдя из туалета, он уперся взглядом в табличку на двери в торце коридора: череп, молния, написано "Высокое напряжение". Ему смутно помнилось, что раньше эта дверь вела в багажный отсек. Он подергал ее – она оказалась запертой. Ну и сон, подумал Лукас, и побрел обратно в кабину.

За это время Франтишек успел повернуться на другой бок, и теперь Лукас едва не споткнулся о его ноги. Он остановился, хотел разбудить Франту, а потом подумал: да что это я? Сам сплю, а бармену нельзя? Пусть спит, проснусь – тогда и его подниму, – и пошел в кабину. Закрыв дверь, он упал в кресло и снова заснул.

Когда за ним закрылась дверь с табличкой "Директор", в хвосте открылась другая – та самая, с устрашающей надписью, – и оттуда осторожно выглянула Наташа.

 

Ей было девять лет, когда она увидела "Конкорд" по телевизору. С тех пор она знала, что станет стюардессой. На этом самолете.

Устроиться на работу в "Эр Франс" было не самым трудным – попасть на "Конкорд" оказалось труднее. По традиции там работали стюарды-мужчины, а после катастрофы дирекция компании держалась традиции еще крепче. Наташа добилась своего, была включена в экипаж и прилетела сюда, чтобы взять пассажиров в Париж, но первый полет на самолете ее мечты оказался последним. "Конкорды" сняли с линий, экипаж улетел обратно на "Боинге" вместе со своими несостоявшимися пассажирами.

Наташа осталась. Она устроилась официанткой в кафе Лукаса. Ей казалось, что пока рядом с самолетом есть кто-то из экипажа, еще не все потеряно. В детстве она читала сказку о паруснике, который не захотел становиться плавучим рестораном. Он сгорел, вспыхнув с верхушки мачты, как от молнии, ясным и тихим летним вечером . Своему самолету она такой судьбы не желала.

Она надеялась, что родители станут приводить сюда детей, чтобы дети смогли побывать на борту "Конкорда", пусть не летящего, а лишь стоящего в аэропорту; но у Лукаса были другие планы. Кафе быстро превратилось в мерзкую забегаловку, с соответствующими обстановкой и контингентом. Родители с детьми обходили его стороной, а тех, кто сюда попадал случайно, Наташа сама уговаривала поскорее уйти. Хозяин оказался явным жуликом, к тому же с самого начала приставал к ней, и чем дальше, тем наглее. Вдобавок Наташа постоянно конфликтовала с хозяйкой дома, где снимала квартиру, из-за поздних возвращений (а раньше она не могла, кафе закрывалось за полночь). Та, начитавшись газет, панически боялась русской мафии. Наташа была первой русской, которую хозяйка встретила в своей жизни, и, похоже, она принимала ее за какую-нибудь крестную мать.

Накануне, крепко поругавшись с утра с хозяйкой, она поняла, что дальше так не пойдет. Собрала немногочисленные вещи в большую сумку, притащила ее в кафе и забросила в багажник. Отсюда тоже надо было уходить: Лукас вконец распустился. Наташа решила на следующий день пойти в местную авиакомпанию, устроиться стюардессой. С ее послужным списком это не составит труда. Наверняка у них есть какое-нибудь общежитие для летного состава... А одну ночь можно переночевать в самолете, благо Лукас с обеда куда-то ушел и не появлялся до закрытия.

А когда посетители разошлись и Франта закрыл заведение, все-таки явился, зараза! Они с бухгалтером сели пьянствовать в кабинете, еще и Франту втянули. Потом все трое куда-то ушли, потом Лукас вернулся и начал шляться по самолету. Наташа спряталась от него в том же багажнике, закрутив дверь изнутри проволокой, а снаружи повесила пугающую табличку "Высокое напряжение" (Франта принес, все собирался прибить к полке с самыми крепкими напитками).

Лукас наконец угомонился и закрылся в кабинете. Тогда и Наташа устроилась спать на сложенном в углу багажника тормозном парашюте. Она поплакала немного, прощаясь со своей мечтой, и заснула.

Проснулась она от того, что самолет качался. Первое, что пришло ей в голову: Лукаса арестовали, самолет конфисковали и сейчас тащат куда-то тягачом. Она вскочила, подбежала к двери багажника. В этот момент щелкнул запор туалета, и Наташа замерла, глядя наружу через щель в двери.

Это был Лукас. Он подергал дверь багажника, что-то пробурчал и, шатаясь, пошел к пилотской кабине. Наташа открыла багажник только тогда, когда он скрылся за дверью.

Она выглянула в крайний иллюминатор и замерла от восторга. За окном она увидела не поле, аэровокзал и ангары, а темно-синее небо, какое бывает только на тех высотах, где летают "Конкорды", голубой океан под крылом и на нем несколько маленьких рыжих пятнышек – наверное, острова.

Заслезились глаза: от яркого солнца, а может, по другой причине. Наташа отошла от иллюминатора, встала у переборки, прижалась к ней щекой. Она стояла и улыбалась, не замечая слез. Переборка чуть дрожала от работы двигателей, пол под ногами покачивался.

Ей, в отличие от Лукаса, ни на миг не пришло в голову, что это сон. Она верила в свой самолет, и он не подвел. Не зря, выходит, она все это время работала здесь, отбиваясь от Лукаса и терпя подозрения квартирной хозяйки.

 

Глянув вдоль салона, Наташа увидела, что из-за переборки, из кабинки, где стоят микроволновые печки, торчат чьи-то ноги. Сначала она испугалась: решила, что Лукас вышел из кабины, – но тут же сообразила, что такие ободранные ботинки могут быть только у Франты.

Она подбежала к нему, чтобы поделиться своей радостью, увидела, что он спит, и принялась трясти за плечо:

– Франтик, проснись! Посмотри в окно! Франтик, он летит!

– О-о-о! – простонал Франта, сел и тут же рухнул обратно. – Моя голова!..

Наташа рывком открыла дверцу навесного шкафа, схватила стоявший там стакан, наполнила его водой из крана и с наслаждением опрокинула на голову Франтишеку. Тот снова сел, замотал головой и спросил:

– Куда? Летит.

– Какая разница? Ой, говорила я тебе: не мешай водку с пивом!

– О-о-о! Если бы это была водка…

Наташа опять наполнила стакан и уже примерилась вылить его на голову Франтику, когда пискнул сигнал в динамике и загорелось табло: "Вода на полу! Проверьте кран и раковину!"

– Молодец! – сказала Наташа и поставила воду на столик.

– Кто молодец? – спросил Франта.

– Не ты, – ответила Наташа. Она сдернула с крючка полотенце, намочила водой из-под крана, бросила Франтишеку на колени. – Голову замотай, что ли.

Тот поднял на нее глаза, увидел ее улыбку, дорожки от слез на щеках и вдруг отчаянно позавидовал этому самолету, потому что его самого никто и никогда в жизни так не любил.

 

 

Кевин мельком глянул на очередного посетителя, входящего в офис, и вернулся к бумагам. Через полминуты он вдруг услышал:

– Здравствуйте! Вы Кевин Райт, если я не ошибаюсь?

Подняв голову, он увидел, что вошедший стоит у его стола.

– Здравствуйте! Да, это я, – жестом указал на кресло для посетителей. – Чем могу быть полезен?

– Полковник Робинсон, – представился посетитель. – Королевские военно-воздушные силы.

Полковник королевских ВВС – это вам не просто так. Сам Кевин ушел в гражданскую авиацию в чине капитана.

– Чем могу быть полезен? – повторил он.

– Вы были пилотом "Конкорда" номер 225 в последнем пробном рейсе?

– Это тот, который мы оставили на острове… как его?

– Да, – сказал Робинсон, не дожидаясь, пока Кевин вспомнит название. – Я хотел бы получить у вас консультацию, касающуюся этого самолета.

– "Конкорда"?

– Именно этого "Конкорда".

– А что с ним?

– Он взлетел и сейчас летит в Тулузу.

– Да? Кто же его ведет?

– В том-то и дело. Он уверяет, что никто. Сам летит.

Кевин помолчал, потом сказал негромко и задумчиво, не глядя на Робинсона:

– Да… Это он может. – Посмотрел на полковника. – Но у него же нет программы автоматической посадки! Как он будет садиться?

– В том-то и дело. Он просит помочь ему приземлиться.

Кевин молчал, не зная, что дальше.

– У меня вертолет на крыше, – сказал Робинсон, – и в аэропорту готов самолет. Максимум через час мы будем в Тулузе.

Кевин глянул на часы, потом на дверь в кабинет начальника. Робинсон перехватил его взгляд.

– С вашим начальством согласовано.

– Я готов, – сказал Кевин, вставая из-за стола.

 

В служебном помещении аэропорта Тулузы негромко, чтобы не мешать работе, разговаривали двое. Один – окружной полицейский комиссар, маленький, смуглый, лысый и очень подвижный. Второй, высокий и седой, походил на инспектора Скотланд-Ярда. Он и был инспектором Скотланд-Ярда, командированным в Тулузу по линии Интерпола.

Говорил англичанин:

– …Он же Хорхе Лукас, он же Джозеф Льюис, он же Юзеф Лацис, он же Ежи Лукаш, он же Юнь Ли. Объявлен в розыск полициями десяти американских и семнадцати европейских стран, а также Японии и Сингапура.

– Франция в их число не входит, – заметил окружной комиссар. – В чем его обвиняют?

– Многочисленные мошенничества с использованием компьютера. Проникает в банковские сети, переводит деньги на счета подставных лиц, потом снимает наличные – и привет. Плюс букет сопутствующих преступлений: неуплата налогов, подделка документов и кредитных карт…

– Убийства? – спросил комиссар.

– О, нет, – ответил англичанин. – Этим он не грешен. Он, похоже, и оружия-то в руках не держал. Но ворует по-крупному. Один банк в Техасе нагрел на семь миллионов.

– Вот мерзавец! – с восхищением сказал француз. – А зачем он летит сюда?

– Вы же сами сказали, что здесь он не в розыске. Очевидно, рассчитывает скрыться. Я думаю, он и самолет приобрел для этого. Собственно, американцы его уже вычислили. Подготовили документы, собирались требовать выдачи, а он их опередил.

Окружной комиссар быстро подошел к окну, выглянул на площадку для транспорта.

– Наши люди уже прибыли. Идемте.

 

На заднем сиденье лимузина, мчавшегося от завода к аэропорту, разговаривали Генеральный Директор и Главный Конструктор.

– Как это вообще возможно?! – одновременно удивлялся и возмущался Генеральный Директор. – Я читал о работах по искусственному интеллекту – им до результата, как до Луны пешком! И что это за программа, чтобы самолет так вел себя?!

– Бросьте, это не программируется, – ответил Главный Конструктор. – То, что обычно называют искусственным интеллектом, – просто умение быстро выполнять логические операции. Интеллекта в нем не больше, чем у электросчетчика. Сознавать себя личностью – совсем другое… Кстати, где изготовлен его процессор? Если поднять документы, наверняка окажется, что где-нибудь в Южной Азии. Или в России?

– Какое это имеет отношение? – спросил Генеральный Директор.

– Самое прямое. Технология микросхем – тончайшая из технологий. Чтобы превратить кристалл кремния в процессор, в него нужно внести точно отмеренные количества примесей в точно обозначенные места. Причем эти количества измеряются всего лишь сотнями, может быть, даже десятками атомов.

Главный Конструктор замолчал. Потом сказал:

– Я бывал в России. У них там есть интересная поговорка. Дословно она переводится примерно так: "Каждый суслик – агроном".

– То есть? – спросил директор.

– То есть каждый исполнитель сам для себя решает, какие требования технологии ему соблюдать тщательно, а какие – не очень. Да иначе и нельзя работать, когда инструмента не хватает, оснастка заказана на ноябрь, а продукцию надо выдать в сентябре…

– Ужас! – воскликнул Генеральный Директор.

– А в микросхеме, если несколько атомов попадут не туда, она либо не будет работать вообще и попадет в корзину с браком, либо все-таки будет, но при этом приобретет какие-то новые, непредсказуемые свойства. Собственно, и наш разум, по всей видимости, ошибка природы.

– Спасибо, вы меня предупредили, – сказал Генеральный Директор. – Я позабочусь, чтобы на наши самолеты ставились компьютеры только с американскими процессорами. Надеюсь, у них что-либо подобное исключено.

– Как знать, – негромко заметил Главный Конструктор.

 

Кевин сел перед пультом в предложенное ему кресло, протянул руку за микрофоном.

– Здравствуй, старина! Это я, Кевин Райт. Узнаёшь?

– Включи цифровой канал, – прохрипел динамик громкой связи.

– Включите, – попросил Кевин диспетчера. Тот щелкнул клавишами, и по экрану побежали строчки:

"Здравствуй, Кевин! Конечно, узнаю. Извини, синтезатор речи у меня ни к черту. Эта программа отнимает слишком много памяти. Сведи меня потом с программистами, я им подскажу, как ужать ее раза в три".

– Сведу. Но я не думал, что ты решишься на такое воздушное хулиганство!

– Ясно. Будешь садиться?

– Уже помогаю. Какая у тебя скорость?

– А высота?

Кевин глянул на экран, куда были выведены данные станции слежения – все верно – и сказал в микрофон:

– Снижайся, как идешь, сбрось скорость до четырехсот восьмидесяти и опусти нос.

– Ничего, мне так привычнее. И, кстати, работает та маленькая телекамера, что смотрит вперед?

"Конкорд" включил камеру.

– Можешь дать картинку сюда?

– Даю, – ответил "Конкорд" после секундной паузы, и на экране появилось изображение, как будто Кевин смотрел вперед из кабины самолета.

 

Самолет тряхнуло, и Лукас открыл глаза. Удивительный сон продолжался, только за стеклом было не темно-синее небо, а обычные белые облака, которые стремительно уносились назад. Вдруг что-то загудело, заскрипело, и Лукас увидел через стекло, как носовой конус самолета поехал вниз. И в ту же секунду понял, что это не сон: он на самом деле летит. "Конкорд" каким-то образом взлетел, а сейчас у него на глазах разваливается, и вот-вот всё посыплется к чертовой матери!

Лукас схватился за подлокотники кресла и вдруг нащупал на одном из них большую кнопку. За долю секунды в его голове промелькнул целый вихрь мыслей: катапульта? На пассажирском-то самолете? Да какая разница?! Есть – и ладно! А ты вообще прыгал с парашютом? Нет, а что теперь? Разбиваться с самолетом? Прыгай, это твой шанс!

Откинувшись на спинку кресла, он зажмурился и изо всех сил нажал на кнопку. Под креслом щелкнуло, спинка завалилась назад, и, открыв глаза, Лукас увидел над собой те же облака за стеклом и следы от шурупов на потолке кабины, где раньше были приборы.

Катапульта оказалась механизмом опускания спинки. Спасения не было, но в памяти Лукаса всплыла услышанная когда-то от кого-то фраза: в падающем самолете чуть больше шансов у того, кто находится в хвосте.

– А-а-а-а-а! – закричал он, упал с кресла на четвереньки, вскочил, распахнул дверь и помчался в хвост. Мимо Наташи и Франты, сидевших за столиком и смотревших в иллюминатор, он пронесся, даже не заметив их, – оторвавшись от окна, они с удивлением посмотрели ему вслед, – рванул на себя дверь с табличкой "Высокое напряжение", ворвался в багажник, увидел лежащий в углу тормозной парашют и забился под него.

 

Кевин уже видел полосу на экране, но в нижней части картинки немного мешал носовой конус самолета.

– Что у тебя с носом? – спросил он.

– Ладно, уже неважно, – Кевин глянул на данные станции слежения: горизонтальная и вертикальная скорость, высота, расстояние до полосы. – Все, так и иди. Не бойся, полоса длинная. Будет касание – сразу сообщай мне. Шасси-то выпустить не забыл?

Все, кто в диспетчерской следил за посадкой, смотрели, как меняются цифры на одном экране и набегает на зрителей бетонная полоса на другом.

– Есть левое, – сообщил "Конкорд". И сразу же: – Правое. – И еще через три секунды: – Есть носовое.

– Отлично, – сказал Кевин. – Давай реверс полной тягой, и на стоянку. Я буду там.

Грохот реверса, которым "Конкорд" сообщил о своем возвращении, донесся даже через хорошую звукоизоляцию диспетчерской, и Кевин, вставая с кресла, подумал, что с полной тягой он, пожалуй, переборщил.

 

Окружной комиссар и его коллега из Скотланд-Ярда стояли у носа самолета. Чуть в стороне у двух машин переминались полицейские и лейтенант-пограничник. Подъехал и остановился лимузин, из него вышли Генеральный Директор и Главный Конструктор. Кевин пришел из диспетчерской пешком и встал поодаль, чтобы не мешать никому и видеть самолет целиком.

Подкатил трап, остановился у передней двери. Она сдвинулась в сторону, и из самолета начали спускаться двое: девушка в форме стюардессы "Эр Франс" с большой сумкой на плече и молодой человек без вещей, с рыхловатой фигурой начинающего любителя пива. Увидев его, полицейские сразу насторожились, а когда он ступил одной ногой на бетон, двое подлетели к нему, схватили за руки, и один уже собрался защелкнуть наручники.

Их остановил английский детектив:

– Не тот, – он вытащил из кармана фотографию, внимательно посмотрел на нее, потом на любителя пива. – Нет, не тот.

Подошел французский комиссар с мегафоном в руке, спросил прилетевших:

– Где Лукас?

– Там, – ответили оба одновременно, а молодой человек показал рукой на хвост самолета. Комиссар махнул в сторону полицейских машин:

– Подойдите туда, вам зададут несколько вопросов.

Затем, подняв мегафон, закричал снизу в открытую дверь самолета:

– Лукас, Льюис, Лацис или как тебя! Ты окружен! Сопротивление бесполезно! Бросай оружие и выходи с поднятыми руками!

Двое полицейских с пистолетами наизготовку встали с боков трапа, третий на всякий случай побежал под хвост самолета, на ходу расстегивая кобуру, – чтобы Лукас не удрал, спрыгнув через какой-нибудь люк.

– Бросьте сотрясать воздух, – сказал комиссару английский коллега. – Пошлите своих людей, пусть поищут в самолете. Он где-то спрятался, как крыса. И не бойтесь, он не вооружен. У него вообще аллергия на ружейную смазку и порох.

 

– О Господи! Что мы будем делать со всем этим? – воскликнул Генеральный Директор, глядя на самолет.

Главный Конструктор посмотрел на его вытянувшуюся физиономию, едва заметно улыбнулся и сказал:

– Летать.

Заевший подшипник наконец провернулся, и нос "Конкорда" разом съехал вниз на недостающие два с половиной градуса – как будто самолет кивнул, соглашаясь со своим конструктором.