Коробки... коробки... коробки... везде – в обеих комнатах, на кухне, в прихожей. Машуля уже устала запинаться о них. Но что делать – как говорится, один переезд равен двум пожарам, никуда от этого не деться, надо мириться с ситуацией и паковать всё, что необходимо для перевозки на новую квартиру.

Машуля вздохнула и направилась в кухню – готовить, наконец, ужин для своих мужиков. Муж возился в ванной, что-то тоже пакуя, сын делал уроки или делал вид, что делает уроки. Брат Петька валандался неприкаянно туда-сюда и требовал указаний, роскошный пуховый рыже-белый семейный любимчик Кешка валялся на кухонном диванчике, время от времени требовательно мяукая в ожидании вкусненького.

Машуля увидела на кухонном столе талоны на сахар и машинально взглянула на часы – около шести, а за окном было уже совсем по-зимнему темно. «Петюнька, а сгонял бы ты в лавку за сахаром» - попросила она – «Пропадут талоны, жалко! Я совсем забыла, что сегодня – последний «сахарный» день. Недалеко ведь, а я как раз закончу тут – вернешься прямо к ужину... Давай, брательник, полчаса – и наступит у нас «сладкая жизнь!».

Петька, ворча якобы на уличный холод и забывчивость сестры, быстро оделся и побежал в гастроном, находящийся и вправду недалеко – через дорогу от дома – почти новой шестнадцатиэтажки, где машулина семья жила в «двушке» с огромной лоджией на восьмом этаже.

Иногда Машуле не верилось, что вот – они вроде бы совсем недавно получили эту прекрасную уютную квартирку на семью из трех человек, правда, далековато от центра, как и все новые районы, а уже настало время для чего-то большего и более респектабельного... И телефон вон есть, и вообще, Машуля стала «большим человеком» после окончания своего любимого юридического института. Жалко, бабуся не дожила – не увидела машулин устроенный быт, хотя она дождалась-таки машулиной свадьбы с очень нравившимся ей машулиным женихом и даже успела понянькаться со своим любимчиком-правнучком и услышать его лепетание «Ба-бу-сеська...». А сейчас вообще бы – в роскошной-то «трешке» в центре города уж ей-то всегда бы было обеспечено лучшее местечко.

Да-а... летит времечко. Сестрица замужем, тоже дитё имеется. Петька вон – уже и в армии отслужил, живет сам по себе в бывшей машулиной избушке и ждет сноса оной в надежде тоже получить благоустроенное жилье. Пасётся, конечно, по-прежнему, у Машули, но она совсем не против, ей даже нравится верховодить семейством, где одни мужики, да и ребенок дома не один, а с дядей, которого он воспринимает, скорее, как старшего брата или, еще точнее, как нудную необходимость.

Машуля открыла кастрюлю и в эту минуту в прихожей прозвенел звонок. Она услышала через закрытую кухонную дверь, как муж, шаркая тапками по линолеуму, открыл входную дверь и направился к двери в секцию. «Наверное Петька – ворона такой - или деньги не взял, или перчатки не надел в такой-то холодуй» - подумала Машуля, услышав мужские голоса в секции, и стала помешивать кипящий суп. Сквозь полупрозрачное стекло кухонной двери она увидела две мужские фигуры. Голова мужа просунулась в приоткрытую дверь: «Маш, тут вроде бы к тебе...».

Машуля положила ложку на плиту и вышла в прихожую.

 

В прихожей, неловко переминаясь с ноги на ногу и крутя в руках перчатки, стоял её неудавшийся отчим Сашка, которого она не видела ровнёшенько двадцать лет. Увидев Машулю, он поспешно стянул с головы шапку-ушанку с кожаным верхом и сказал: «Здравствуй, Машуля! Я вот тут... был я тут неподалёку... Может разрешишь войти?» - голос его дрогнул, глаза подозрительно заблестели, он явно был растерян и показался Машуле до того старым и сморщенным, с серебрящимся под лампой ежиком седых волос и дрожащими руками, что она, сама того не ожидая, шагнула вперёд и, обняв его, сказала: «Ну, что ж, заходи, коли пришёл! Папаша, блин... явление Христа народу!».

Сашка прослезился, обняв Машулю за плечи, и засуетился: «Ты не думай, я нормально пришёл. Не сбежал ниоткуда... У меня вот – и деньги есть, и паспорт...» - и он полез во внутренний карман.

«Ты чего, совсем сдурел что ли, не в ментовку ведь заглянул. На фиг мне твой паспорт и деньги?!» - сказала Машуля и, развернув Сашку лицом к вешалке и сказав мужу, чтобы помог старику раздеться, побежала в кухню, слыша шипение убегающего супа.

Сашка, сняв пальто и хромовые сапоги, остался в теплом жакете и домашней вязки носках и осторожно прошел в кухню: «Не помешаю?». «Хрена ль с тобой случилось – ишь, обходительный какой стал...» - проворчала Машуля, вытирая следы сбежавшего-таки супа с плиты – «Садись давай вон на диванчик в уголок, рассказывай, как тебя сюда занесло и как ты нас нашёл - у меня ж и фамилия другая, и адреса ты даже прежнего не мог знать... барак-то снесли давным-давно».

Сашка с любопытством оглядывал уютную квадратную кухонку с большим окном и присборенными кокетливыми занавесочками, угловой диван, большой холодильник, полку с цветными коробочками для специй и, конечно, разглядывал саму Машулю. «Изменилась ты, доча... Вон какая стала – сама по себе, красивая, и муж у тебя красивый. А дети-то есть у вас?» - спросил осторожно, как бы боясь переступить невидимую черту. «Есть, познакомишься... Сын у нас – занят пока уроками у себя в комнате, налюбуешься еще. Ты давай, о себе рассказывай!» - ответила Машуля.

Снова слегка кашлянув, Сашка спросил: «А мой-то сын где обитается? С мамой своей или с тобой живёт... Пётр-то мой Александрович?». Машуля ухмыльнулась: «Александрович-то? Да тут он, возле сестрицы своей единоутробной... В лавку вон послала – вернется с минуты на минуту. Вспомнил, значит, под стару сраку, что сынок у тебя имеется! Зараза ты, Сашка, каких свет не видал!».

Сашка смутился: «Ну зачем ты, Мария, на меня так-то уж... Я ведь не со зла зашел, я узнать, что и как... Может помочь чем... парню-то отец всё ж таки нужен».

«Вспомнил про парня, гад ты такой?! А ты хоть помнишь, что парню-то уже двадцать пять лет? На хрен бы ты ему нужен сейчас? Ему отец был двадцать лет назад нужен, а сейчас он и сам с усам уже. Или алиментов всхотелось с него? Так как юрист тебе говорю – хрен ты чего получишь, папаша!»

«Юри-ист? А ты не прокурор ли часом или не судья ли, доча, стала? Ежели так – я из твоего дома, пожалуй, пойду сразу...» - закручинился Сашка – «Ты мне тока скажи – это не Петька ли мимо меня с минут двадцать назад пробежал? Такой – в шапке зимней и курточке?»

«Может и Петька – сказала ж, в магазин побежал, сейчас вернется» - ответила Машуля - «И не мандражись, не прокурор я, и не судья. Я завотделом в исполкоме работаю. Но практику проходила и в суде, и в прокуратуре, и даже в казенный дом твой родной – тюрягу – приходилось наведываться для практики по прокурорским делам. Так что, хочешь – общайся со мной. А не хочешь – не держу, вон Бог, а вон - порог... Я тебя сюда не зазывала. Тоже мне, праведник нашелся!». Машуля не на шутку разозлилась.

Сашка, видимо, поняв, что немного перегнул палку с вековой нелюбовью воров и преступников в целом к прокурору, быстро сменил тему: «Да уж ты не сердись на меня, старый я стал, мало ли чё сказану порой... Мама-то твоя как? Где живет? Замужем или нет?»

Машуля усмехнулась: «Никак женихаться намылился опять? Что, прислониться некуда стало? Нет, не замужем мама наша, одна живет в Сибири – тебе благодаря, между прочим. Как тогда контейнер перегнали в тьмутаракань – так там и осела».

В это время заворочался ключ во входной двери - Петька вернулся из магазина и с ходу ввалился в кухню: «На тебе твой сах...» - и осекся, увидев сидящего в углу блудного папашку.

Петька аккуратно поставил авоську на кухонный стол и, как будто в кухне никого, кроме Машули не было, обращаясь к ней, вымолвил одеревеневшими губами: «Холодно, а я, блин, перчатки не взял...». Машуля негромко сказала: «Гость у нас - поздоровался бы ты, что ли...». «Я таких гостей в гробу бы видал, в белых тапках!»- выпалил Петька и выскочил из кухни, захлопнув за собой дверь.

«Ну что, получил своё, папаша?!» - спросила Сашку Машуля. Сашка трясущимися руками выудил из кармана пачку папирос и машинально сунул «беломорину» в зубы. Потом, спохватившись, взглянул на Машулю – она молча открыла кухонную дверь и показала ему выход на лоджию из гостиной. «Пальто накинь, простынешь там от ветра» - сказала она вдогонку Сашке, но тот, не повернувшись, молча махнул рукой и вышел покурить.

Машуля прошла в комнату сына, где Петька стоял у окна, сжимая в карманах кулаки. «Ну зачем, зачем вот ты его вообще впустила?!» - повернулся он к сестре, чуть не плача. «Петь, ну, какой-никакой, а отец все же он твой» - виновато сказала Машуля и обняла брата – «Поговори с ним, не убудет от тебя ведь». «Не буду я с ним говорить... тебе надо - ты и говори, а мне ему сказать нечего!»- выпалил Петька и снова отвернулся к окну.

Машулин сын непонимающе взглядывал то на мать, то на дядю: «Ма-ам, вы чего?!» - обеспокоенно спросил он. «Ничего, ребенок, там вон незваный гость пришел, а Петя с ним разговаривать не хочет»- спокойно сказала Машуля. «Какой гость?» - живенько заинтересовался сын. «Какой-какой... никакой» - пробурчал Петька. Сын быстро выскочил из комнаты и побежал в гостиную.

Сашка, покурив на полузаснеженной ложии, вернулся уже в комнату и стоял посередине, не зная, куда себя девать. Увидев мальчика, просветлел лицом: «О-о-о... какой внук-то у меня уже большой да красивый! А я и не знал. Ты в каком классе-то уже? А звать-величать тебя как?». «А Вы что ли мой дедушка, раз внуком меня называете?» - вежливо поинтересовался Димка. «Ну, как бы дедушка я, да-а...» - смутился Сашка. «А мама говорила, что ее папа умер... а Вы что ли живой? А где Вы тогда так долго были? » - так же вежливо продолжал допытываться мальчишка. Старик кашлянул и вопросительно взглянул на Машулю: «Дак я это, внучек... я не мамин папа, а Петин». Димка гнул своё: «А как это так бывает, что у брата и сестры один папа умер, а другой живой?». Сашка смутился еще больше: « Парень-то твой, Машуля, прям как прокурор заправляет... Вопрос за вопросом и в глаза прямо смотрит...»

«Тебе только, блин, прокуроры везде мерещатся. Ребенку таить нечего – вот и смотрит диковинке прямо в глаза. Дедушка, итить... Поменьше бы мотался как Ильич по ссылкам да по тюрьмам – так тоже бы прямо в глаза людям бы смотрел» - хмыкнула Машуля и позвала всех ужинать.

 

Муж, вопросительно глянув на Машулю и правильно отреагировав на ее пожимание плечами, достал из холодильника бутылку водки и аккуратно разлил ее по хрустальным стаканчикам – типа, за знакомство! Машуля подвинула Сашке миску с квашеной капустой, но он намахнул стаканчик и лишь шумно вдохнул воздух. «Хорошо, ребята, живете... Вижу – дружные, много и говорить не надо. И Петр вон послушный... Спасибо, Машуля, что правильно моего сына воспитывала...» - и он, снова увлажнившись глазами, опрокинул в широко раскрытый рот второй стаканчик, скоренько наполненный Машулиным мужем.

Петька хмуро ел, не поднимая глаз. Бутылка опустела очень быстро, и Сашка, с сожалением выцеживая последние капли, сказал: «Эх, кабы я знал, что ты, Мария, меня впустишь, я б всего приволок – и выпить, и продуктов всяких... я ж с Северов. А так – опасался, что прогонишь, куда б я со скарбом?!». И, слегка опьянев, блудный папаша рассказал немного о себе.

 

Оказалось, что судьба Сашкина была явно писана не им самим, потому что «побывать у хозяина» ему довелось еще разок, уже после «десятки», отмотанной им полностью за покушение на убийство Машулиной и Петькиной матери – именно так, а не как хулиганство, квалифицировал прокурор всё, что случилось двадцать лет назад.

После отсидки Сашка не поехал на родной Урал, а попытался устроиться работать на Северах, пристроившись возле очередной бабёнки-разведенки. После пары лет «семейной» жизни решил повоспитывать пасынка, накуролесившего на собственных проводах в армию, и «отходил» того вожжами до полусмерти. Перепуганная мамаша еле отодрала его от сына, до кучи получив «люлей» от любимого, после чего немедленно сдала его местному участковому. Сашка угорел снова на три года со смешной формулировкой «за незаконное хранение огнестрельного оружия»... Народ в том небольшом северном поселении жил, в основном, охотой да рыбалкой, и Сашка, понятно, как все, имел и дробовичок, и двустволку, которые ему как рецидивисту иметь было не положено. Уговорив перепуганную сожительницу не возбуждать уголовное дело по факту избиения или, не приведи Господи, покушения на убийство, участковый, отреагировав, изложил органам подредактированную версию происшедшего, дабы избежать усаживания Сашки вновь надолго. Тем более, что пасынок – местный хулиган - ремня, в общем-то, стоил.

Сашка вернулся в ту же зону, где отбывал наказания ранее, где его и приняли как родного, и где пролетели его очередные несвободные три годочка.

Хвастаясь и слегка рисуясь перед Петькой, блудный папаша рассказывал, как хорошо он жил в зоне, имея под нарами схрон, полный тушенки, чая, курева и прочих прелестей суровой ворьей жизни... как выпускали его порой на нелегальные свиданки... как четко он выигрывал в карты всё, что ему нужно для жизни... какие концерты и фильмы им там «казали»... как уважительно к нему относилось население зоны, зная о его многочисленных «ходках»... Послушать Сашку - на хрена бы париться на свободе – нехай бы все в зону строем и шагали. И Машуля четко выразила эту мысль вслух, полностью игнорируя Сашкино бахвальство и воровскую романтику.

 

«Что сейчас-то делать думаешь, дедок?» - спросила Машуля. «На работу тебя вроде как не тянет, да и возраст уж пенсионный. Ни семьи, ни кола-ни двора, «романтизьм» зоновский приелся уж, наверное. Маманя твоя скончалась давненько, с сестрой отношений не поддерживаешь... Как жить-то думаешь?». Сашка вздохнул и сказал, что хотел бы пока повидать Машулину сестру – дескать, очень уж он ее любил маленькую – а потом, если Бог даст, и с бывшей женой – Машулиной мамой встретиться, прощения попросить по-христиански за содеянное, а там - как покатит уж...

«Христианин из тебя хероватенький, Сашка» - сказала, покачав головой, Машуля – «Ишь ты какой, смиренный да богобоязненный рисуешься... а я кровушку-то мамину под скамейкой деревянненькой в комнатушке участкового ой как помню... И сугроб, в который села – ноги не держали – тоже помню... и рожу твою за решеткой всю жизнь помнить буду. Не обессудь, но правду я тебе в глаза скажу – говно ты, а не христианин!».

Сашкины руки снова задрожали... «Мария,» - взмолился он – «Да что ж ты бьешь-то меня так?! Покаялся я давно, крест вон ношу, молюсь еженощно, чтоб спасение получить...». «Спасение, говоришь?!» - уже спокойнее сказала Машуля –«Ну-ну... спасайся, если сможешь. Я на тебя зла не держу, что было – то было, давно поросло. Мать моя простит ли – не знаю, это ваши дела, но в папаши нам ты уж, будь добр, не набивайся! Нам от тебя ничего не надо. И Петьку ты мне своими блатными рассказами не порть! Парень он и вправду хороший, добрый, не такая оторва как ты, и не будет никогда!».

 

Машуля постелила Сашке в комнате сына, поставив туда же раскладушку для Петьки – может, поговорят всё же ночью как мужик с мужиком. Сын с удовольствием разлегся на надувном матрасе на полу большой комнаты, где спали на диван-кровати Машуля с мужем.

Наутро Машуля, убегая на работу, сказала Сашке, что вечером попробует дозвониться до матери – узнать, захочет ли она его приезда.

Сашка и вправду днём навестил Машулину сестру, порадовался и за ее замужество, подивился, насколько похожа она на свою мать – вылитая в молодости! Вечером он вновь появился у Машули.

Машуля дозвонилась до матери, которая жила в небольшом поселке леспромхоза в Сибири и сообщила ей о «явлении», чем немало ее обеспокоила.

По разговору чувствовалось, что матери и хочется увидеть Сашку, и побаивается она в то же время, и одной ей его ну никак не принять... Машуля, порядком устав от всех этих переговоров и недоговоров, сунула телефонную трубку Сашке: «На... тебе надо увидеться, ты и договаривайся!» - и она вышла из комнаты.

Через несколько минут Сашка позвал ее вновь и вернул трубку. Мать предложила Машуле и Петьке приехать вместе с Сашкой в ближайшие выходные на пару дней – видать, охота была пуще неволи. Машуле предстоял переезд на новую квартиру и куча дел по обустройству, но, поразмыслив, она все же решила поехать, потому что знала, что Сашка все равно соберется туда, а подставлять мать (кто его там знает, что у него на уме!) ей не хотелось.

 

Сашка прижился у Машули еще на пару дней, помог с переездом и даже с засолкой мешка капусты, купленной Машулиным мужем. А потом была долгая ночь в плацкартном вагоне без сна, морозное утро сибирского полустанка, полчаса жаркой быстрой ходьбы до материного дома, и она – мать, вырядившаяся понаряднее по случаю дорогих гостей и даже подкрасившая губы и ресницы.

Были два никчемушных тягостных дня и такая же никчемушная ночь на старом и неудобном материном диване в крохотной гостиной и с сопящим на матрасике на полу Петькой. Были разговоры ни о чем и обо всем в узком «семейном» кругу.

Наконец, отчим, определившись, что он хочет попытаться устроиться на работу в недалеко расположенном леспромхозе, уехал туда, и Машуля, вздохнув с облегчением, тоже засобиралась домой. Петька радостно распрощался с матерью, и они с Машулей с удовольствием выпили по бутылочке пивка в поезде, увезшем их в прежнюю хорошую жизнь.

 

Сашка проявлялся в их жизни еще дважды: написав вскорости письмо с нового места обустройства, а потом даже прислав посылку с обновками всем членам Машулиного семейства. Машуля сухо поблагодарила его ответным письмом, попросив более не делать «царских» подарков, потому что у них всё есть. На том и расстались. Наверное, уже навсегда.