.

ЖЕЛТЫЕ БОТИНКИ

 

Андрей Петров…

 

Имя ему давала мама самостоятельно, так как отца у него никогда не было.

 

Взрастила она сыночка до пятидесяти лет и, потихонечку ушла: или ночью, или уже утречком, или еще поздним вечером.

 

Момент этот Андрей упустил: очень увлечен был новой пьесой, которую никто и никогда не примет к воплощению на сцене.

 

Режиссер местного драматического театра, беря в руки отпечатанные листочки и даже не заглядывая в них, сразу выносил приговор: "Не пойдет!" И, пристраивая заднее место на спинку кресла, намертво вмонтированного в пол, нехотя, позевывая и по-столичному перегоняя папиросу из одного уголка губ в другой, пояснял: "Понимаешь, Андрэ Петье!.." "Петер, - мягко поправлял его Петров, - Андре Петер, с ударением на второй слог". "Ну, Петер так Петер! - соглашался режиссер, - да только вот в чем закавыка. Театр – это зрелище для людей, им подавай конфликт, потому что без него в театре - ни туды ни сюды! А у тебя, понимаешь ли, водица, без признаков соли".

 

Фамилия у режиссера – Карерников, без твердого знака и псевдонима. Он почетный гражданин города за 1982 год, о чем гласила табличка в холле театра под его фотографией.

Похоронил Петров маму, и впервые посмотрел в окно как-то по-новому.

 

Оно выходило точно на Восток, - а в нем: во всю ширь его плеска-лось голубое море, и такое прозрачное, что в далекой-далекой глубине просматривалась белесое дно с загадочными тенями из живых существ.

 

Высокообразованных.

 

Потому, что там зарождались блестящие точки, - они стремительно приближались к нему, превращались в ослепительные крестики, порождали перистые облака – инверсионные следы. Петров когда-то окончил авиационный институт и, со знанием дела, не мог согласиться с мыслью, что это всего лишь реактивные самолеты. Да - самолеты (точнее – инолеты!), но не обыкновенные, потому что это были творения другой цивилизации, и летали они слишком высоко, слишком быстро, и, конечно же, аэродромами для них могли служить только космические поверхности.

 

По утрам же их следы окрашивались в бурый цвет, и они - зловещими змеями - проносились над землей, понуждая граждан со страхом втягивать головы в плечи, ибо гнев их обязан быть сокрушающим.

 

Андрей Петров отходил от окна; превращаясь в Андре Петре, включал ноутбук и с мышкой-мышкой раскрывал нужную страницу для продолжения. Но, за последнее время, отношения между ним и партнершей несколько осложнились из-за странного ее поведения в нерабочее время, особенно – в ночное. Она, в прямом смысле, стала отбиваться от рук, проявляя самостоятельность и признаки, на которые Андре уже не мог закрывать глаза.

 

Перед завтраком он находил на столе обгрызенные кусочки хлеба, сыра, колбасы, - более того: остатки пищи цепочкой тянулись к компьютеру и, главное, – были обильно пересыпаны обыкновенным мышиным пометом.

 

С этим безобразием Андре уже никак не мог смириться.

 

Беседовал, укорял, взывал к совести (в конце концов, она питалась электричеством, за ко-торое он исправно платил, а посему представить ее голодной было чрезвычайно трудно). Пробовал оставлять компьютер включенным на целые сутки - без положительных изменений.

 

Ну что ж, в его арсенале еще оставались меры и средства силового воздействия: он купил мышеловку с наикрепчайшей пружиной; продавец сказал, что такая и слону позвоночник перешибет.

 

Втайне, как бы отлучаясь в туалет, Андре поставил ее у дверцы холодильника, так как эта "морда" в прошлую ночь и туда пробралась. Позевывал, позевывал перед компьютером, демонстрируя чрезмерную усталость, и уложился в кровать пораньше. Спал очень чутко…

 

И вот, посреди ночи, машинка сработала, и с таким грохотом!..

 

Андре включил свет, метнулся к холодильнику, - мышки там не было; он тут же рванулся к столу и… поймал ее с поличным. Хитрющая – она была на прежнем месте, но ее хвост свисал со стола, не будучи подключенным к компьютеру. "Ну, что? – зловеще спросил он ее, - досталось? В следующий раз взорву к чертовой матери!"

 

… А наутро сжалился над ней. "Понимаю, - сказал примирительно, - устала, одна работа - работа. А я все жму на тебя и жму, кто ж такое выдержит?.. Вот что, - он и сам обрадовался внезапной идее, - а пойдем мы с тобой на пленер. Отдохнем, поиграем с солнышком, пожуем травки…"

 

И отправились они в инолетную сторону…

 

На изумрудную курчавую травку положил Андре ровненькую картонку, на нее пристроил компьютер, подключил мышку, ласково поглаживая по се-рой спинке.

 

На экране высветилась безмятежность, такая же что и вокруг, но еще и с изрядным количеством желтеньких меленьких цветочков. Андре бросил себя на спину, вытянулся. По небу наперегонки мчались инолеты; невидимые птички услаждали слух витиеватыми трелями. Он зажмурил гла-за, выдыхая из себя негативное за все пятьдесят лет.

 

- Прости меня, - он обращался к мышке, - за мою грубость. Нельзя нам ссориться, потому как мы с тобой одни на всем белом свете, и, если какая кошка меж нами пробежит, - улыбнулся удачно подвернувшейся фразе, - пропадем поодиночке.

 

Нет, сегодня ему определенно везло с оригинальными мыслями.

- Так что возьмемся за руки, друзья!..

На минутку затаил дыхание, мышка мягко скребла коготками по картонке, - верный признак того, что прислушивалась.

- Мы с тобой больше чем друзья, - продолжил он с воодушевлением, - одно целое. У нас – один мозг, одна – воля, ты – продолжение моей правой руки. Знаешь, сейчас компьютеры – без мышек, пальчиком стрелка движется напрямую, но у меня и в думах нет места для подобного. Куда я без тебя, и куда ты без меня…

 

Он повернулся набок, чтобы воочию убедиться в ее согласии, но… мышки на месте не оказалось, и только на краю полянки он заметил смы-кающиеся ряды травинок. Вскочил на ноги.

 

- Мышка! Мышка!

 

В ответ – мягкий шелест ветерка; и полянка – ровная-ровная – без единой норки… без единой кочки… если только в сосновой чаще… да где уж там найти ее…

 

- Вернись! - позвал он ее плаксивым голосом, - я все прощу! По-гибнешь ведь: зима, снег, морозы, сама знаешь, как бывает холодно даже в квартире.

 

Уложил в сумку компьютер, картонку.

- Видишь? Ухожу!

 

Отойдя от полянки метров на сто, вернулся.

- Ну, пошалила и хватит!.. Мышка! Мышка!..

В ответ – мягкий шелест ветерка, - и дал он тогда волю накопившемуся за пятьдесят лет раздражению.

 

- Ты – поганка! Ты – дрянь! Неблагодарная: ты столько лет сосала мою кровушку! Я кормил тебя, обувал, одевал, ночи бессонные проводил у твоей кроватки…

 

И еще много чего наговорил он ей в тот час, и даже затаил

отмщение, которое тут же и реализовал, купив на первой автобусной остановке новую, блестящую, черную мышку.

И та оказалась очень даже покладистой.

 

С ее помощью Андре написал новую пьесу под очень конкретным на-званием: "Месть!"

 

Писал трое суток: без перерыва на обед и ночлег, - в выражениях не стеснялся. Главными героями в ней были жирная, тупая мышь, потеряв-шая остатки совести, которой, как оказалось в финале, вовсе и не было, и жестокая черная кошка. А еще был нож германского происхождения - в качестве справедливого палача, холодильник "Ока" - исстрадавшийся от ига (почище татаро-монгольского), стол – эшафот; были задействованы и другие одушевленные кухонные предметы – в массовых сценах, – шумные свидетели творящегося беззакония.

 

Поставив последнюю точку, Андре тотчас отнес пьесу на почтамт: встречаться с режиссером было (им обоим) небезопасно.

 

… Спустя неделю Андре Петер разбудил телефонный звонок: в трубке звучал голос самого Карерникова:

- Ну, знаете, батенька, это-с, я вам скажу, совсем другое дело. Это – уже что-то… Думаю, будет отличным подарком юному поколению наше-го города ко Дню знаний. Только-с мы тут решили, так сказать, кое-что подредактировать, конечно же, если не будет препятствия с вашей стороны как единоличного автора. Победу, все же, должна одержать мышка. Иначе, знаете ли, вопреки, так сказать, традициям в отечественном ду-хе…

 

Андре с нетерпением ждал паузы в его тягучем монологе (несмотря на непривычное – "Вы"), чтобы выразить свое категорическое несогласие, но последняя фраза Карерникова моментально изменила его настроение:

- А так, Вам-с уже кое-что начислено, можете обратиться в кассу, не забудьте паспорт.

- Спасибо, - только и смог пролепетать Андре Петер.

Проснулся ли он, или еще – нет?..

 

В кассе ему выдали две купюры, достоинство которых он не успел оценить, так как сразу же за дверями театра, перемахнув через порог "Башмачка", натолкнулся на очаровательную улыбку с молчаливым вопро-сом.

 

- Я - Андре Петер! – гордо сказал он, распуская кулак с купюрами, - сорок третьего размера!

 

- Очень хорошо! – проворковала она и удалилась.

 

Кажется, ее не было довольно долго; а вновь проявилась она уже с желтыми ботинками в руках. Настолько желтыми, что приступать к обсуждению других параметров было бессмысленно.

 

- Вы думаете, это то, что надо? – вкрадчиво спросил он.

 

- О, да! – бодро согласилась она, - во-первых, - это – на все. Во-вторых, - писк моды завтрашнего дня. В-третьих, - вы Андре Петер! И этим все сказано!

 

Она была первой, назвавшей его имя без ошибок.

 

- О, да! – признательным эхом откликнулся он.

 

… У Андре началась новая жизнь, и, конечно, первым человеком, с которым ему захотелось поделиться радостью, была мама.

 

Он присел на пенек еще у свежей могилки, переобулся. Встал, при-топнул каждой ногой поочередно, распластал руки горным орлом.

 

- Ну, как?.. Ты говорила бросить пустое, заняться делом. Видишь, платят – значит, дело? Если б ты знала: как мне надоели эти бесконеч-ные рефераты, пояснительные записки, бездарные дипломы!.. Андре Петер – это тебе ни хухры-мухры, осенью заговорит о нем народ! – Перешел на шепот. – Мам, ты довольна? Если слышишь, дай знать!

 

Притих, прислушался. И… остолбенел.

 

Из-под пенька вылезла обыкновенная серая мышка, обежала его вокруг, принюхалась к ботинкам и, усевшись на задние лапки, захлопала в ладошки. Ее блестящие бусинки-глазки излучали неподдельную радость.

 

- Спасибо, мама! – только и смог выдавить из себя Петров.