Директор По.

 

Наверное, наверное где-нибудь в укромном уголке земного шара

живут огромные люди - настоящие Гулливеры, а их маленькие

несмышленые детишки, подобные снежным человечкам, неосторожно

оставляют следы босых ног на снегу, где-нибудь в далеких

Гималаях.

Можно только представить какого размера ботиночки приходятся

им впору, а их родителям?.. Для таких башмачков оконные проемы

что лестничные ступеньки: шаг левой - первый этаж, шаг правой -

второй, шаг левой - третий, шаг правой - четвертый...

- девятый, и голова уже высоко в небе, - там, где загорается

солнце.

Настоящее солнце для Гулливеров! А для маленьких человечков

вначале выпадает серое пятнышко над крышей дома, затем светлое,

перевернутое вверх дном, блюдечко, а потом уж появляется и

усталый от долгого пути косой лучик,- слабенький, сразу же

съедаемый на глазах серой тенью.

Время стремительно приближалось к осени: все чаще горюющая

ветла сбрасывала по утрам на него слезные бомбочки, - одеяльце

разбухало, По судорожными движениями избавлялся от него,

поеживался от утренней прохлады и окончательно просыпался,

обнаруживая себя в паутинном коконе. Осторожно, чтобы не

повредить, выбирался из него ( считал тонкую, изящную вязь

вершиной искусства ), щурился, поправляя слегка измятую за ночь

соломенную шляпку, приступал к ежедневному утреннему моциону:

стряхнув с растущих неподалеку лопухов на ладошки влагу,

тщательно промывал глазки, щечки, ушки и даже шейку, стараясь

не проронить ни капельки за шиворот (верх неприятных

ощущений!), внимательно осматривал каждый прутик любимой

шляпки, прежде чем водворить ее на положенное место. Да!

Он очень много уделял ей внимания, но должны же быть в

его возрасте причуды!

Кстати о возрасте. По не знал сколько ему лет отроду: видимо

отстукало немало, да и задался он этим вопросом совсем недавно,

после того, как проснулся от неприятной боли на макушке. Он

тогда запустил ладошку под шляпу и обнаружил на пальцах красную

кровь, - шляпа имела единственную небольшую дырочку,- вот через

эту то дырочку и проник под нее обыкновенный комар. По выстроил

из осколков зеркала целую систему и увидел совсем близко

собственную макушку, с отполированным до блеска пятачком

посередине. По заштопал дырочку и решил, что ему тридцать, или

сорок, или даже пятьдесят лет...

Когда взрослые говорят о своем детстве, то забывают, что

пользуются не своей памятью, а пересказывают воспоминания своих

родителей, а у По родителей не было, он помнил себя уже зрелым

мужчиной, сидящем на свежем пеньке и следящим за строительством

объекта, руководителем которого ему предстояло быть. И

когда уехал кран, когда автомобиль увез хриплую бетономешалку, когда

площадку покинули загорелые, горластые рабочие, он оборудовал в

уголке руководящее место и приступил к написанию своего первого

приказа по жилому микрорайону. " Всвязи с окончанием

строительства назначить товарища..."

В название приличной фирмы, считал По, должно входить имя

его владельца, но к тому времени у По не было имени, и он

назвал себя именем объекта,- но оно звучало грубо и

нечистоплотно, тогда он стал отбрасывать от названия по одной

букве, начиная с конца, и после того, как освободился от

последних пяти букв имя зазвучало гордо и весомо - По!

Он заново переписал приказ. "Всвязи с окончанием

строительства назначить товарища По директором объекта. Объекту

присвоить имя его владельца - По. Подписал: "Директор по по -

По". Вместо печати он на свою подпись наложил зачернильненный

большой палец - получилось строго и со вкусом.

Нельзя сказать, что его работа отличалась особенной

сложностью и требовала от исполнителя большого ума и таланта,

нет, но прилежание и беззаветная кропотливость были необходимы.

На каждую страницу упитанной амбарной книги водружалась

"каракулевая (своего рода шарм) шапка" со следующими графами:

номер по порядку, роспись ответственного приемщика, дата и

время вывоза, примечание. В конце книги содержались сведения о

сдатчике: пол, национальность, возраст, адрес проживания

(прописка), место работы, должность.

Ночь в жизни По была короткой паузой: чаще черной - в виде

равнодушного тире, или ничего не значащего многоточия, реже

цветной - состоящей из сине-синего неба, зеленого моря, желтого

берега, кокосовых пальм и обнаженных женщин.... После таких

снов По долго нащупывал в себе необходимый пульс, прибегая к

испытанному спасительному приему: перечитывал давнишние,

занесенные в архивный каталог, записи, но сегодня... неожиданно

заскользил желтым коготком указательного пальца по чернильным

петлям последней, еще свежей, строчки: номер сто восемьдесят

шесть, Кузовкин Василий Степанович....

На глаза По навернулись слезы и буковки-лодочки,

раскачиваясь, поплыли по соленым волнам, унося его в нетакое уж

и далекое прошлое.

Первая инспекционная поездка по всей технологической цепочке

произвела тогда на него ошеломляющее впечатление. Солидный

Гоша, его имя По запомнил на всю жизнь, с песней колесил

рулевой баранкой по сытому животу и огромная, похожая на

насупленного рыжего жука, машина послушно ползала по узким

улочкам, брезгливо фыркая на роскошные, но такие запущенные

объекты. Гоша вылезал из машины, поливал (и поделом!) матом

нерадивых руководителей, делал дело, снова забирался в кабину,

и, наконец, протерев ветошью лобовое стекло, основательно

придавливал ногой к полу отполированную до блеска педаль. За

окном мелькали зеленые ели, бегали по крыше сладкие шорохи,

Гоша подпевал им "солеными" куплетами, перемеживая их любимым

припевом: "Буду есть одну мякину-у-у, а помойку не

покину-у-у..."

Размеры и богатство (не учтенное богатство!) конечного

пункта тогда на долгое время лишили По спокойного сна. Через

нос, рот, уши, через прикрытые веки к его мозгу пробирались

идеи - огромные косяки идей! По объединял объекты в секторы,

секторы в отделы, отделы в управления, управления в концерны,

концерны в ассоциации: областные, республиканские, краевые,

государственные и... даже замахнулся на создание единого

всемирного конгресса, во главе которого бы стоял он -

конгрессмен По.

Но его мечтам не суждено было осуществиться: люди еще ходили

друг к другу в гости, веселились, играли свадьбы,

газеты светились оптимистическими улыбками, а По уже чувствовал

тревогу: кривая ежедневного баланса упорно клонила головку к

низу, грозя лишить По любимой работы, без которой жизнь для

него теряла всякий смысл.

Вначале он отказал случайным прохожим, затем

командированным, и только вчера, скрепя сердцем, подписал

приказ об исключении из регистрации граждан, имеющих временную

прописку (обслуживание вышеуказанных лиц становилось не только

не рентабельным, но и убыточным).

По глубоко вздохнул; пропуская выдох, вздохнул еще раз,и

еще,и еще, замер на несколько мгновений, и затем выпустил из

себя такое облако, что, разбавленного утренней росой, его

хватило на весь окружающий мир. Сотворив из левого рукава

колечко повыше локтя, По внимательно осмотрел обнаженную руку:

бледную, увитую синим сосудистым плющом, послушную веточку, с

редкими полупрозрачными волосками, и пятью осторожными

пальчиками на конце. Пальчики проникли в темную, между

кирпичами, щелку и оттуда - из священного храма истории (из

архива), вынесли на свет Божий книгу с крупной цифрой на

обложке - 7.

По бережно раскрыл ее приблизительно посередине, наугад

выхватил глазами потускневшую строчку: номер 333; Лихтман Елена

Зельмовна; сливовые косточки - 32 шт., свежие яблоки - 300 гр.,

хлеб (белый, черный) - 120 гр., две куриные головы, четыре

ножки, косточки, потроха, перья - 600 гр., пол-литровая банка с

кислой капустой - 1 шт., хвост, голова, хрящи севрюги

свежезамороженной - 550 гр., бутылка из-под молока - 1 шт.,

спичечный коробок с тремя спичками - 1 шт., сыр голландский

(обрезки) - 150 гр., тапочки изношенные 1-пар., бутылка с

остатками ванильного ликера - 1шт., из-под "Ситро" - 2 шт.,

бумага промасленная и чистая - 60 гр., газета "Правда"-1 шт.,

окурки "Казбека" - 11 шт., колбаса краковская - 180 гр.,

жестяные банки из-под кофе со сгущенным молоком - 2 шт.,

неиспользованные конверты - 2 шт.; 14.08.58 г.; 19 час.20мин.;

По; 15.08.58 г.; 09час. 10 мин..

По хорошо помнил эту старушку, как и всех своих постоянных

клиентов; не заглядывая в конец книги, без запинки, пробежался

по ее анкетной лестнице: еврейка-пенсионерка, шестидесяти пяти

лет отроду, замужем за старым угрястым евреем-бухгалтером (в

калошах, шляпе, и с тросточкой), имела двух дочек, привозящих

на лето с собой по одному чемодану, и по одной внучке.

Вежливые были, культурные люди, а теперь... - По осторожно

закрыл архивную книгу, - теперь по их адресу проживает Кузовкин

Василий Степанович, русский, холостой плотник с

деревообрабатывающего завода, сдавший вчера, в двадцать три

часа пятнадцать минут полиэтиленовый пакет с битым бутылочным

стеклом. Не в силах больше сопротивляться отяжеленным векам, По

обреченно откинулся на спинку кресла.

День просыпался.

Гулко запрыгали по озябшему асфальту круглые "о" и плоские

"а", зашелестели подошвы; редкая дверная перестрелка готовилась

по первому сигналу желтого автобуса за углом перерасти в оглуши

тельную канонаду.

И были еще в этом утреннем букете звуки, без которых

По заранее предопределил бы для себя день потерянным, и в тоже

время тяготился их постоянным непредсказуемым сочетанием. Они

состояли из двух нетвердых шагов и одного тяжелого прыжка, из

суставного поскрипывания и сопения, одышки и... (да-да! По и на

сей раз не ошибался) прокуренной басовитой вульгарщины.

- Господину Попе! Наиярчайший, с помпончиками, привет!

Сегодня - "Господин Попа" -, но были ранее и другие, более

омерзительные определения. По напрягся в поисках достойного

равновеликого ответа, шарики его мозгов быстро-быстро забегали

по обоим полушариям, но более подходящего чем просто -

"Бобик!"- изобрести не могли. Но "Бобик" звучало чрезмерно

уничижительно, и По вспомнил, что очень не любил зиму, особенно

ее последний месяц, и он как можно чернее выдавил из себя:

- То же мне... февраль! - обрадовался неожиданной находке, -

здрасте товарищ фе - враль! Враль!-фе! Враль-фе!..

Затянувшаяся в ответ пауза красноречиво говорила о том, что

он попал в яблочко: Август Цезаревич Портополянский не находил

надежной опоры ни собственным мыслям, ни задней, перебитой под

римскую пятерку, высохшей ноге. По представил любимую позу

Августа: две скрещенные передние ноги - римской десяткой,

задние - единицей и пятеркой, - получался Рим четырнадцатого

века нашей эры; открыв глаза он убедился в абсолютной точности

своего предположения. Одержанная победа придала По

дополнительные силы для фантазии: теперь! он мог его,

всесильного Римского императора, самозваного сына Цезаря,

сравнить, например, с потрепанным самоходным воротником, к

которому с одной стороны, вместо хвоста, приделывался кусок

сопревшей веревки, а с противоположной, вместо ушей,

пристраивались несвежие носовые платки, наползающие на самые

желтушные глаза, а его нос?.. нос легко заменялся на вымазанный

чернилами школьный ластик. А еще он мог бы его сравнить....

Впрочем, по-настоящему, у него не было никакого желания обижать

своего сердечного друга.

Познакомились они лет пять тому назад в довольно критической

для По ситуации.

Старая беспринципная ворона, с утра до ночи затемняющая небо

полами черного коварного плаща, однажды изловчилась и подцепила

разомлевшего от жары По своим грубым, торчащим между

стеклянными глазами, некрасивым клювом. Долгая, изнурительная

борьба между двумя непримиримыми сторонами подходила к концу,-

над дисциплиной и порядком брал верх волюнтаризм и хаос,-

окружающий мир прощался с По....

Мир прощался и не подозревал, что имел в своем дряхлом,

огромном теле, здоровые силы, способные совершать добрые

поступки.

Эти то здоровые силы и приняли облик Августа Цезаревича

Портополянского.

Он тогда так метался вокруг березы, так кричал, так призывал

на помощь, что проходивший мимо мальчуган не мог не обратить

внимания на сидевшую на ветке странную ворону со странной

добычей. Мальчуган был веснушчат и прост, как и все современное

мужское население в его возрасте; он не стал предлагать вороне

кусочек сыра, а запустил в нее увесистым булыжником.

Ворона каркнула во все свое воронье горло, По выпал

и... Август Цезаревич Портополянский резво затащил его в подворотню,

первым протянул лапу для знакомства.

Август Цезаревич Портополянский, несмотря на перебитую ногу,

произвел на По великолепное впечатление. Гусарская грудь,

увенчанная белой звездой (орденом отметил его Всевышний

заранее, за предстоящие заслуги), отливала мягким шелком,

упругие усы дугами разлетались в противоположные стороны, в

черных, угольных глазах светилась атака! атака! атака!.. Одно

только имя говорило о его головокружительной родословной, а

целых два -"по"-, вплетенных в настоящую аристократическую

фамилию было знаком Провидения в их зарождающейся дружбе.

Август Цезаревич Портополянский любил сахарные косточки, он

лихо расправлялся с ними под одобрительным взглядом счастливого

По, но однажды По заметил как нетронутый, аккуратно завернутый

в газету, завтрак был тайно вынесен с территории предприятия.

Глубоко оскорбленный таким поведением По с величайшим трудом

удерживал в себе тучнеющую обиду пока..., пока случайно не стал

свидетелем простой, все оправдывающей разгадки.

Во время очередного инспекционного обхода двора По в кустах

акации заметил цветущую, рыжую даму,- к ней на полусогну

тых ногах, заискивающе поскуливая, подползал Август, неся в зубах,

припрятанные накануне, косточки. И пока дама бодро ими

хрумкала, он тщетно пытался взобраться на нее со стороны

хвоста. Дрожащая задняя нога подкашивалась и Август с

огорчением соскальзывал с нее на левый бок. Вставал,

принюхивался, и снова совершал обреченную на провал попытку.

Косточки исчезли, и дама окинув его презрительным взглядом

мелко затрусила к воротам, оплатив усердие слабым запахом

своего присутствия. По вдруг понял, что время было безжалостно

к Августу, а значит и к самому По....

- Думается, господин По, - Август старательно подпихивал под

себя чистую картонку, - что твоя уважаемая фирма, absit invidia

verbo, должна лопнуть как мыльный пузырь, ибо все это iners

negotium.

По насупился; он не владел латынью, но о значении этих слов

догадывался без перевода. Август заводил вечную пластинку,

выслушивать которую По не собирался.

- Послушайте, Август Цезаревич, расскажите ка лучше о своем

генеалогическом древе!

Прием был верным, и, пожалуй, единственным в своей

эффективности. Август мог часами говорить о выдуманных предках.

Признаться, подобные воспоминания тоже были своеобразным

истязанием, но По выбирал из двух зол наименьшее.

Случались в жизни По и маленькие радости, когда холодные

тучи неожиданно разбегались и теплое солнышко подхватывало его

в свои объятия, случались и редкие, сглаживающие будничные

углы, как бы неординарные события (такие По не научился

классифицировать, но и не собирался оправдываться по этому

поводу), - как например сейчас, - натужное кряхтение Августа

фальцетом перекрыли внезапно замеревшие колеса вишневых

"Жигулей". Дверца приоткрылась и заросшая курчавой

растительностью короткопалая рука подбросила кверху небольшой

ленивый сверток. Не дотянув до края емкости, сверток плюхнулся

дряблым брюшком на бетонную площадку; Август решительно

приподнялся на лапах, но По остановил его.

- Не надо! Там

ничего интересного...

- Как не надо? - Август чутко потянул носом

Воздух (сказывалась привычка), - ты сам утверждал, что это маши

на директора треста столовых, и что там всегда найдется что-нибудь

вкусненькое.

Он проявлял опрометчивую настойчивость, и По был вынужден раскрыть

ему содержание свертка.

- Там презервативы, - По чувствовал как кровь приливала к

его лицу, и пытаясь хоть как-то скрыть неловкость,

продолжил,-три, использованные, - и уж совсем не понятно к чему

добавил, - китайские....

И Август, изысканный Август, развернулся на картонке в

сторону от сомнительного свертка, и еще дальше отклонил

брезгливую улыбку.

- Почему, именно, китайские?

- Потому, что...

Начав было отвечать По вдруг осекся, Август в очередной раз

заставлял его волноваться. По готов был ответить на вопросы

призительно таким образом:"Почему презервативы? - Потому что

хозяйка вчера уехала в санаторий и муж дома остался один, так

было уже несколько лет подряд. - "Почему три?" - Таков уж этот

грузин. - "Почему использованные?" - Кто же выбрасывает

хорошие. - "Почему китайские?" - Потому что миллиардный народ,

знает что ему нужно в первую очередь, отсюда передовая

технология и прочее. А вот вопрос:"Почему, именно?" - нес в

себе уже политическую подоплеку, а По не любил политики, считая

ее источником всех бед на земле. И пока он мучительно

подыскивал фразы для ответа, подрагивающий от беззвучного

смеха, Август разошелся до широкого раскачивания всем туловищем.

- Не деловой ты господин, По. Я тут слышал, что

небезызвестная тебе особа Брыся..., - на недовольный всплеск

руки По с готовностью поправился, - ну да, ну да, эта

разноглазая Вероника, снова зачала, - он зачихал от

удовольствия, - завидное постоянство, так сказать

ежеквартальный метроном. Ты бы загнал ей эти штучки за

конвертируемую валюту, а? - откровенно перешел на лай. - Всем

хорошо! И тебе, и Брысе, ну да, да, то бишь Веронике,

и государству! Во Идея! А?..

Август мелко мстил очаровательной пушистой Веронике с

разноцветными, - зеленым и голубым, - глазами за коготковую

отметину на своем носу. При упоминании о ней он, сам того не

желая, осторожно поглаживал лапой, не зарастающие волосяным

покровом, глубокие полоски.

А По любил Веронику, втайне завидовал ее нечистоплотным, но

таким счастливым, ухажерам. Он тихонечко, что бы не услышал

Август, по слогам пропел ее имя: "Ве-ро-ни-ка...", и сразу же

день превратился в осенний симфонический оркестр: басил молодой

папаша над мягко поскрипывающей детской коляской, барабанил

ветхий старичок выбивалкой по ковровой дорожке, трубил

автомобиль неторопливым клаксоном, и сам Август невозмутимо вел

в нем свою партию.

- А не махнуть ли нам, дорогой друг, в Америку,

В Соединенные Штаты? А что? Вначале поездом, потом самолетом, или

водным путем. Представляешь, Нью-Йорк, стеклянный зал,

компьютеры, девочки - секретарши, ты за пультом, а в твоей

безобразной грязи ковыряются роботы. А? Вот жизнь! Там такие

усердные, - во! - как нужны.

По молчал, он внимательно следил за падающим на его рабочий

стол желтым, кленовым листом. "Совсем скоро, - думал он, - на

этот стол упадут первые снежинки, затем вырастут сугробы,

ударят морозы, и наступит последняя в моей жизни зима.

По настолько доверял своему предчувствию, что впервые

за долгие годы не стал утеплять свою квартирку, ремонтировать

печь, не стал заготавливать сухих веточек, ягод, овощей, не

стал подновлять затертые до дыр шубку, валенки, рукавички....

По впитывал в себя запахи, чувствовал как глубоко, глубоко,

проникают в него осенние краски.

По любил жизнь.

По любил девочку вприпрыжку

несущую пластмассовое ведерко, в котором, очень даже могло

быть, что-нибудь вкусненькое для Августа.

По огляделся по сторонам. Августа уже не было. Август

сегодня остался без завтрака.

По глубоко вздохнул и аккуратно вывел химическим карандашом:

номер сто восемьдесят семь...