Я подошёл к нему и непроизвольно поморщился. То ли от презрения и брезгливости, то ли от того запаха, который свойственен всем опустившимся бродягам. Он сидел на мокром асфальте перед замызганной картонной коробкой и уронив небритый плешивый подбородок на грудь сопел, сражённый пьяным сном. Я выудил из дырки в кармане какие-то монеты и, не наклоняясь, бросил их ему в коробку. Мелочь звонко ударилась об асфальт. «Не попал» - заключил я тихо. Бродяга только всхрапнул, даже не подозревая о состоянии своего капитала. А ведь и я мог бы неплохо заработать, стоя здесь и рассказывая терпкую, грустную историю его жизни. Так уж вышло, что знаю я её даже лучше чем он сам.

Его звали Эдмунд Викторович. Не плохое имя! Гордое! Эдмунд! Он был кем-то очень значимым в какой-то конторе. Нет! В фирме! Так лучше звучит. У него была очаровательная молодая секретарша… Но он ни разу не притронулся к ней и даже не пригласил на обед , ужин или что-то подобное. Он слишком любил свою семью. Всегда гордился красавицей супругой и умницами сыновьями. У него их было двое. Эдмунд был достаточно богат и мог баловать своих домочадцев. Именно поэтому его жена могла позволить себе сидеть дома и не утруждать себя работой в душном офисе. Сыновья же имели практически всё, что хотели. Они всегда были дружны и очень любили друг друга. Единственным камнем преткновения был мотоцикл, подаренный отцом старшему после того, как тот закончил университет. Младшего подобный подарок ожидал лишь через пару лет и то только в том случае, если диплом Высшего Учебного Заведения будет им получен. Эдмунд был мудрым отцом, поэтому излишне старался не баловать мальчишек. Правильно, хотя в его случае, бесполезно.

Казалось бы, идеальная семья. Крепкая и надёжная. Оно бы было так, если бы не красавица супруга. Уже довольно давно этот кишащий любовью семейный очаг стал всё больше и больше попахивать гнилью обречённости.

Несколько первых лет жена Эдмунда исправно сидела дома, занималась детьми и хранила пресловутый уют. Но вскоре взбалмошной и резвой Катерине эта гремучая безмятежность надоела. И однажды, лениво прогуливаясь по супермаркету, где-то в отделе консервов она наткнулась на Ивана. Кажется, именно так его и звали. Хотя теперь уже сложно припомнить, давно это было. С ним она убивала часы своей тёплой вязкой жизни. Чтобы не скучать, этого Ивана сменил другой, затем третий, четвёртый… сколько их было не известно, наверное, даже создателю.

Однажды, прекрасным светлым утром Эдмунд Викторович пришёл на работу и обнаружил на своём рабочем столе замечательные по художественной ценности фотографии. Творческого вклада он конечно же не оценил, но разнообразие лиц его поразило. И лишь одно было неизменным в каждом кадре – его жена. Эдмунд пришёл в себя только в больнице. Любящее сердце очень болезненно пережило измены обожаемой жены.

Ну что ж, казалось бы, я свою работу выполнил. Но сердце всё-таки выдержало! Кроме того, выяснилось, что жену он простил и разводиться не собирается. Она в свою очередь, ощущая скудность и непостоянство своих Ванек, тоже не спешила рвать узы брака. Они снова зажили приторно дружно.

Это совсем не радовало меня. И о чудо! Наконец-то! Старший сын Эдмунда Викторовича попал в серьёзную аварию. Тёплой летней ночью мощный, но всегда послушный мотоцикл вдруг отказался слушаться хозяина. Конечно, исход был летальным.

То, что авария была подстроена, никто не сомневался. Следствие шло полным ходом. И вот однажды в квартиру убитых горем родителей пришли люди в форме и сказали «Мы нашли убийцу» и забрали младшего сына. Седая мать упала на колени и обречённо прохрипела «Почему?!». «Улики» - не оборачиваясь, кинули люди ,спускаясь по лестнице.

Внезапная проверка на фирме окончательно добила Эдмунда. Представители налоговых органов были непреклонны и почему-то не брали денег. Так Эдмунд Викторович оказался здесь, у перехода. Пьяный и грязный, опущенный, он сидел на мокром асфальте перед замызганной картонной коробкой и развязно спал. У него не было ни работы, ни детей, а его бывшая жена ждала меня дома, готовя пряный борщ.

Дождь становился сильнее и мне, в отличие от храпящего Эдика, было это заметно. Холодные капли попадали мне за воротник и злили меня. Но прятаться под крышу остановки или спускаться в подземку мне совсем не хотелось. Словно зачарованный я стоял и смотрел, как дождь неаккуратными полосами смывает копоть нелёгкого существования бывшего большого человека.

Я взял коробку, в которой блестела какая-то мелочь, высыпал её содержимое у ног Эдика, положил вверх дном и сел на картон. Размокшая коробка податливо промялась под моим весом, щедро поделившись со мной влагой. Окружающие любопытно пялились на меня, но мне было плевать. Это по моей прихоти Эдмунд Викторович стал грязным спившимся бродяжкой. Наверное теперь он имеет право знать почему всё случилось именно так. Я даже хотел разбудить его, потянулся было толкнуть, но резко одёрнул руку поближе увидев куртку. Не хочется подцепить какую-нибудь заразу. Я достал сигарету и, прикрывая её ладонью от дождя, закурил. Дым путался в каплях и помогал мне вспоминать.

Это было давно и ты, скорее всего, даже не помнишь об этом. Но тогда ты держал её за руку, а она, доверяя тебе, спокойно отклонилась к пропасти города. Внизу мчались машины, ходили люди, но никто не видел вас. Никто, кроме меня. Я наблюдал. Её жизнь была в твоих руках, и ты держал. А потом у неё за спиной ушёл с другой. Неужели ты не понимаешь, что, по сути, отпустил её руку, и она не упала вниз, только потому, что была каким-то неземным созданием.

Я видел её недавно. У неё семья. Она, скорее всего, счастлива, потому что улыбается тепло и искренне. Меня она не знает, да и о тебе наверное забыла… Все о тебе забыли.

Я встал, пнул легонечко бродяжку, но он только кашлянул во сне, брызнув каплями, попавшими на его язвенные губы.

Никому ты не нужен, Эдик! Все о тебе забыли! Нужно было держать крепче.