АЛЕКСЕЙ ЩУРОВ

 

БЕЗ ИМЕНИ

 

Предвестия его возвращения не будут слишком очевидны, чтобы их заметить, ибо даже Вышним не сразу будет дано понять, почему мир начал постепенно приходить в упадок.

 

Древнее пророчество позабыто, и лишь отдельные его части помнят среди Вышних и тех, кто был сопричастен им, в том числе Безымянные.

 

Ныне, когда в пределах Эрдэринглы появилось дитя с кровью валькии в жилах, пришла пора заключить союз крови и праха, дабы приготовить все к его возвращению.

 

Из "Летописи Эрдэринглы",

что составлена была Оваром из Хильдеборга

в год 3787 месяца туилмо

 

ГЛАВА I

ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

 

ДИС стояла у распахнутой настежь двери Большого Дома и всматривалась в белую ночь. Ночь без сумрака или Жемчужная пелена – так часто называли в Ристагарде эту прекрасную пору, потому что на небе не было ни солнца, ни луны, ни темноты. Девушка задрожала от холодного утреннего воздуха и закуталась в меховой плащ, накинутый поверх сорочки. Потом Дис откинула мешавшие ей рыжие волосы, вспыхнувшие, словно огонь, и глянула вперед, в даль, простершуюся за тусклым морем.

Ее лицо было серьезно для девушки шестнадцати лет. Но позволить себе такой роскоши, как простодушие, она не могла. Ожидались гости. Предстояло вести переговоры о побережье с людьми из Сварткъяльда. Вести о народе тех мест определенно не нравились Дис. Она хорошо помнила, что рассказывали слухи, и не собиралась думать о возможных преимуществах и выгодах, о которых ей постоянно твердили. Дис искренне верила в несокрушимость Ристагарда; но предчувствие близкой опасности прочно укрепилось в ее душе.

Ристагард был крепостью на двух скалах, возвышавшихся над морем. Большой Дом и Верхнее Подворье занимали западную скалу, а Нижнее, с его сараями, конюшнями и помещениями для слуг, – восточную.

В крепость вело два пути. Первая дорога бежала от ворот в восточной скале и была зажата горами с обеих сторон. Потом, уходя южнее, она сворачивала в долину, где жили крестьяне. Они возделывали землю и выращивали скот только для Ристагарда, потому что долина лежала на дне обширного ущелья. По его юго-восточному склону узкая тропка карабкалась все выше и выше, а потом, через несколько недель пути, она раздваивалась: первая дорога шла через Токседгард в Кун, а вторая – на юго-запад, за Мэрэтраат, Окрайиые горы, в Ферирлунд. Это был единственный способ попасть в близлежащие страны. Другой путь в крепость – морской. Скала, на которой стоял Большой Дом, большей частью была полая. В одной из башен была узкая винтовая лестница, спускавшаяся во фьорд, который служил потайной гаванью. Там могло бы разместиться много боевых и торговых судов, но ныне Ристагард был маленьким и безызвестным поселением, где прибытие какого-никакого корабля, пусть даже самого захудалого, было крупным событием. Правда, на воде покачивались лодки, но они ждали беженцев, спасавшихся от непредвиденных несчастий, таких, как, скажем, война. Ристагард не знал войн давно, жизнь в нем текла тихо и скучно, но Морские ворота - так называли эту пещеру обитатели крепости - все же хорошо охранялись. В случае осады с моря они запирались на три цепи, так что ни один корабль не смог бы войти в гавань. Но цепи были делом ненужным. Можно было просто запереть тяжелые деревянные ворота и опустить решетку.

Когда-то Ристагард был известен мореходами и воителями, ибо со дня своего основания он был местом, где скрывались морские разбойники. Они использовали пещеры в качестве убежища для своих судов и для себя, отдавая свои жизни камням и морю. Сменилось несколько поколений, прежде чем было накоплено богатство, и были возведены западные стены вместе с Большим Домом. Позже появились дозорные вышки с сигнальными огнями. Для них выбрали восточную скалу. Зодчие руководствовались здравым смыслом: вышки, а позже их переделали в башни - заслонили бы море от Большого Дома. В это же время появился и мост, соединивший обе части Ристагарда. Кое-кто поговаривал, что еще до появления того поколения разбойников, что возвело крепость, здесь были развалины береговых башен вышнего люда, но древним преданиям никто не верил.

И все же Ристагард постепенно набирал силу, благодаря свободному доступу к морю. Дело в том, что горные цепи протянулись по всему северному побережью. Если там и были другие крепости, у них не было такого преимущества, как Морские ворота. Что же до других земель, к югу от гор, то их суда ходили по рекам и не были предназначены для перевозки больших грузов. Потому-то Ристагард в старину все время подвергался нападениям - как с суши, так и с моря. Но пока это были разрозненные набеги. Кто знает, что могло бы произойти, заключи несколько стран союз, чтобы овладеть крепостью фьорда. По крайней мере, длительная осада была бы неизбежным, но далеко не худшим из возможных зол.

Но вот на пороге новая война. И воевать предстояло с землями по имени Сварткъяльд, что занимали подножье Мэрэтраата и протянулись вдоль древних гор Тъюмэтраата (граница Сварткъяльда как раз пролегала у разлома Тъюмэ), богатых медными, железными и серебряными рудами. Сварткъяльдлинги вгрызались в недра, добывая там все, что было им нужно - ничего для торговли, все шло на войну. Ходили слухи, что готовится вторжение в Ферирлунд. Чем все закончится – легко было угадать. Сварткъяльдлинги совершали опустошительные набеги на соседние земли, всегда возвращаясь с богатым откупом, но с каждым разом они пригоняли еще больше невольников - работать в копях.

Военная мощь Сварткъяльда росла стремительно. Хотя народ тех краев славился предательствами, ничто не могло остановить его на пути к господству над другими, и те, кто намеренно или случайно становился препятствием, подлежали уничтожению. Молва приписывала эти слова конунгу Сварткъяльда.

Во всяком случае, Дис гнала прочь эти мысли. Кто знает, как бы все обернулось, если бы все эти слухи оказались правдивыми. Сейчас она наслаждалась красотой ночи, ночи без сумрака.

Когда взошло тусклое солнце, Дис вернулась в Большой Дом и отправилась в свои покои, где ее уже ждали одеваться. Потом она спустилась в зал, где на столе был накрыт обычный завтрак — жареное козье мясо, немного плодов и вино с пряностями, привезенное с далекого юга.

Едва Дис закончила есть, как ей доложили, что ее желает видеть Дварпи. Девушка велела впустить его.

Дварпи приходился Дис опекуном и давал ей советы, как управлять Ристагардом. Срок его наставничества должен был закончиться скоро: через несколько месяцев владетельница достигнет совершеннолетия, чтобы принять правление и выйти замуж за того, кто станет ей надежной опорой и защитой. Ведь Дис была сиротой. Она совсем не знала, что произошло с ее родителями, к тому же об этом в Ристагарде никто никогда не говорил.

– Пусть это утро будет светлым, моя юная владетельница побережий, -так приветствовал Дис худощавый человек в темных одеждах, склонившись пред ней.

– Желаю и тебе того же, мой опекун, - ответила Дис. - Я посылала за тобой, потому что мне срочно нужен твой совет.

– Слушаю тебя, — сказал Дварпи.

– На днях прибудут послы из Сварткъяльда, - начала Дис. - Ты обучил меня искусству сражения; мои руки привыкли к мечу, луку, стрелам и дротикам, и я знаю, как исцелять раны. Ты готовил меня к битвам, и я благодарю тебя за это. Но сейчас я в растерянности, я не знаю, как нужно встречать гостей. О cварткъяльдлингах много говорят, сведения, доходящие до меня, похожи на сплетни. Как мне понять, когда они будут говорить правду, а когда скрывать за сладкими речами злые умыслы?

– Ты все поймешь, моя госпожа, когда придет пора, - вкрадчиво

отвечал Дварпи. — Когда посол обратится к тебе, следи за его взглядом,

пристально следи. Если он опустит глаза долу, это будет означать, что либо

его намерения нечисты, либо он не говорит всей правды, либо есть то, о чем

ему вообще даже упоминать не следует. Также опасайся его слов. Коль они

слишком сладки и учтивы, змея готова ужалить и впрыснуть свой яд.

Обещания послов похожи на мед, но они смертельно опасны.

– Что мне делать, если они станут угрожать?

– Радушно принять их, невзирая на их слова, и ни коим образом не выказывать своего гнева, из-за которого многие благие начинания всегда обречены на неудачу

– А как мне с ними говорить, если они прибудут, чтобы объявить войну?

– Нельзя показывать им страх и слабость, иначе, будь уверенна, ты проиграешь битву, и еще, - добавил опекун, - отвечай на их притязания так, как подобает владетельнице северных побережий. Запомни, угрожать им ты тоже не можешь, иначе войны не избежать. Следуй моим советам, и все пройдет хорошо. Отбрось сомнения. Будем надеяться, что у нас будет мир, несмотря на то, что недалеко, быть может, время попранных клятв и договоров. Враг может обмануть нас.

- Этого я и боюсь, - ответила Дис. - Ни одной могучей твердыне не удавалось устоять против измены, и многие доблестные роды воителей оказывались жертвами предательства. Ладно, пусть будет, что будет. Если война придет к моему порогу, я не отдам Ристагард без боя.

Ступай, Дварпи, и вели с завтрашнего дня удвоить стражу на стенах. Воины должны быть готовы дать отпор натиску. Пока послы не уедут, пусть Морские ворота будут закрыты на цепь, пусть там удвоят дозор. Это задача Фрара. Напомни ему.

Дварпи низко поклонился и покинул зал. Чуть позже Дис вышла из Большого Дома и направилась к одной из башен, не такой высокой, как ее соседки. Войдя внутрь, хозяйка побережий оказалась в полной темноте. Спустившись вниз, она взяла со стены догорающий факел. Дальнейшему пути, казалось, не будет конца. Факел совсем погас, и Дис пришлось идти наощупь, держась за стену.

Воздух посвежел, похолодало. Дис отбросила бесполезный факел и стала спускаться осторожнее: ступени были влажными, и не трудно было поскользнуться. На время Дис внимания не обращала; вскоре послышался шум волн, бьющихся о камни.

Солнечный свет ударил ей в глаза внезапной вспышкой, после темноты башни он казался ненастоящим. Через некоторое время Дис привыкла к нему. Сквозь вход в пещеру она видела небо и море, легкие суденышки во фьорде были привязаны к дощатым помостам, а сами ворота - огромная арка в противоположной скальной стене - уже были закрыты на цепь.

Конечно, здесь тоже находились люди. В маленьких пещерках и выдолбленных переходах и днем и ночью стояла стража. Оттуда прекрасно просматривалось море, и царившая здесь безмятежность была кажущейся. В каждой караульной пещерке было достаточно дров - греться холодными ночами и сообщать, не идут ли враги с моря. Сделать это позволял дымоход - огромная трещина в скальной породе. Она уходила высоко, к Верхнему Подворью, где был выстроен дымник, обнесенный камнем. Трещина появилась давно, еще в эпоху Великого Пламени, но использовали ее нечасто.

Как только Дис появилась в пещере, стражники приветствовали ее. Окинув взглядом фьорд, она приказала закрыть ворота, натянуть еще две цепи и опустить решетку на случай натиска с моря.

Вернувшись в свои покои, Дис заперлась на засов и подошла к огромному ларю, с трудом подняв его окованную медью крышку. Она искала в нем что-то важное, пока на дне не обнаружилось то, что было ей нужно. Там она хранила мужскую одежду, которую она сшила сама на случай захвата крепости врагами и возможного бегства. Позаботилась Дис и об оружии. Она проверила, на поясе ли кинжал, и достала из ларя то, что она ценила дороже золота - Мёльнирсуртр, Молниеносное пламя, меч, принадлежавший когда-то ее отцу. И дорожную одежду, и меч Дис положила на повседневные платья. Сверху она накинула покрывало и с грохотом опустила крышку сундука.

Покончив с делом, она отправилась вниз, в оружейную. Дис сжала двуручный меч, когда ее взгляд упал на Фрара, которого она не заметила в полумраке!

- Я справлюсь, - ответила она, поймав удивленный взгляд воина. - Если я могу совладать с обычным мечом, то научусь сражаться и этим.

- Нужно овладеть всеми видами оружия, - ответил Фрар. - Но этот меч

слишком тяжел для твоих рук. В битве ты быстро устанешь, и враг тебя

одолеет.

- Ты во мне сомневаешься, да? - с притворным удивлением

воскликнула Дис. — Я вызываю тебя прямо сейчас.

Она крепко сжала меч и нанесла удар. Ловко увернувшись, Фрар легко отразил его. Дис пыталась снова и снова, но вскоре она начала задыхаться и не смогла удержать тяжелый меч. После нескольких неудачных попыток, Дис выпустила оружие, и оно ударилось о каменный пол. Ее руки налились свинцовой усталостью. Они тряслись. Дис не могла ими пошевелить. Резкая боль отдавалась в плечах. Дис рухнула на скамью.

– Видишь, - рассмеялся Фрар, - двуручник не для тебя. Копье, дротик, обычный меч - вот с чем ты легко управляешься. Битва была не настоящей, тебе просто повезло; а если бы все было не так - настоящая битва и никакой возможности выжить? Ты не знаешь, какова война на самом деле. Она славная и завораживающая только в дурацких песнях.

– Все же, - ответила Дис, - я научусь владеть таким мечом, и ты сам увидишь, как легко я с ним буду управляться. Говорят, война вот-вот разгорится. Ее не избежать. Я буду сражаться и покрою себя славой моих предков.

– Ты вздорная девчонка, а не владетельница, - насмешливо осадил ее Фрар.

Дис надула губы.

- Ну и что? Женщины-воительницы тоже были в моем роду, - отрезала

она, - Я буду их достойна. Все женщины Ристагарда обучаются владеть

мечом.

В ответ Фрар только улыбнулся.

Казалось, Ристагард живет своей обычной жизнью, ход которой был нерушим. Но вести о посланниках из Сварткъяльда все же посеяли тревогу. Был объявлен войсковой сбор. Все, кто мог держать в руках оружие, шли в крепость. На стенах и во фьорде Морских ворот стояла стража. Ристагард казался одной из прибрежных скал, поэтому огней не зажигали: хотели обмануть возможных врагов с моря. Ворота выходящие на Мэрэтраат были укреплены.

Ристагардцы уповали на мощь совей крепости, которую давали им горы, но они и знать не знали о ее слабом месте. Это был их союзник, который в любой момент мог сделаться предателем. Море. Заграды Морских ворот были несокрушимы для вражеских судов. Но в той стене, что находилась под водой, была щель, достаточно широкая, чтобы сквозь нее в крепость мог проникнуть вооруженный воин.

Ристагардцы готовились к войне, хотя призрачная надежда на мир все еще теплилась в их сердцах. Послы же не спешили показываться в пределах крепости.

На рассвете третьего дня бдения Дис поднялась на стену. Бойницы не давали ей рассмотреть, что было вдали, но небо, испещренное краснотой, и кровоточащий глаз восходящего солнца… Зрелище наполнило сердце девушки смутным страхом. Жди злых вестей о недавнем кровопролитии - так гласило старое поверье на этот счет.

Дис завтракала в одиночестве. Еда казалась безвкусной. Она чуть пригубила вино, когда неожиданно появился Модсогнир. Девушка знала этого воина и морехода еще с детства, и один его встревоженный вид давал понять: вести не предвещают ничего хорошего.

– С гор пришли злые вести, - хмуро проговорил он. - Но та, которую я должен сообщить, гораздо хуже всех остальных.

– Можешь говорить, - ответила Дис. - Я только могу догадываться, о чем пойдет речь. На рассвете мне был знак.

– Сварткъяльд собирает все свои войска. Ферирлунд, как выяснилось, пал еще три месяца назад. Часа не прошло, как об этом стало известно. Человек, принесший эту новость, скончался от раны. Он лежит сейчас на Нижнем Подворье, его похоронят с должными почестями, если ты пожелаешь... Мы ничего не могли поделать, моя госпожа. Он был убит сварткъяльдским дротиком: оружие того края всегда отравлено. Противоядие нам не ведомо...

– Насколько я могу судить, это еще не все, что ты хотел сказать. По твоему лицу вижу, что есть вести горше. Верно?

– Вражеские отряды идут в горы, но их окончательная цель не известна. Они разоряют селения и хутора, уничтожают все, что видят на своем пути. Их поддерживает неведомая сила, так говорят. По всему видно, что они идут сюда. Люди, живущие в горах, не могли сопротивляться их натиску, они... - заметив волнение на лице владетельницы, Модсогнир умолк. - Я не смею больше об этом говорить, - произнес он дрожащим голосом. - Они не воины, они нелюди - таковы их зверства. Мир никогда не знал ничего подобного.

– Должны ли мы готовиться к войне? - спросила Дис, вскакивая на ноги. - Что ж, врага мы встретим достойно. Но посланников все-таки придется принять. У тебя есть предположения, о чем они поведут речь? У нас все еще осталась надежда?

– Нечестивцы из Сварткъяльда понимают только язык меча, они не знают меры, когда сеют смерть,- нахмурился Модсогнир. - Нас уберегут стены и горы. Но наш враг - море. Ворота можно оставить открытыми, а решетку — поднять. - Хочешь сказать, что предатель может находиться среди нас? Если это так, назови его, - велела Дис.

- Я не знаю его, я могу лишь подозревать, - сказал Модсогнир. – Такая возможность и в самом деле есть.

- Значит, придется созвать совет. Но как могут помочь слова, если в

трудный час мы не знаем, что делать? Если измена возможна, как ее вывести

на чистую воду?

- Ответа тебе никто не даст, - произнес Модсогнир. - Будем

полагаться на доблесть воинов и на крепкие стены.

- И еще надеяться на мирный исход, - прошептала Дис. - Не могу поверить, что так легко можно предать свою землю, свой народ, своих близких... Всех, кто смыслит в ратном деле, собрать здесь в Большом Доме на совет. Иди и скажи им, что я жду здесь. Пусть поторопятся. Возможно, мои страхи пред возможной изменой всего-навсего боязнь девчонки, не смыслящей в делах правления. И все же придется принимать решения самой. Как бы мне хотелось, чтобы это была тщетная предосторожность.

- Предосторожности никогда не бывают тщетными, дочь Харальда, -возразил Модсогнир.

Они все собрались раньше, чем предполагала Дис. Дварпи, Фрар, Модсогнир, Бьярки, Хальфдан и Аскиль заняли свои места на лавах, строго по чину. Те, кто был знатнее, сидели ближе к юной владетельнице. Но лица всех присутствующих были суровы, и страхи девушки стали расти. Дис встала и заговорила, даже не силясь подавить дрожь в голосе.

- Мужи, знающие толк в войнах и сражениях, я собрала вас здесь,

чтобы держать совет великой важности, - стараясь не замечать насмешливых

улыбок некоторых воинов, она продолжила. - Нам всем известно об угрозе из

Сварткъяльда. Но я еще не опытна в делах правления и войны. Поэтому мне

нужны ваша преданность и ваши добрые советы.

Заметив на себе леденящий взгляд Дварпи, сидящего по левую руку, Дис попробовала подавить свой страх, но ей не удалось (так холодно глядел на не опекун), и она умолкла. Тогда заговорил Фрар.

- Может показаться, что ты теряешь власть, - обратился он к Дис и так

воззрился на Дварпи, что тот вздрогнул. — Но нам всем известно, что ты

никогда не вела войн. Мы твоя опора, а ты - наша владычица. Мы никого не

признаем над собой - только дочь Харальда. Здравствовать тебе,

владетельница побережий!

Все остальные подхватили этот клич.

- Всем вам известно, что враг не теряет времени, - осмелев,

продолжила Дис. - Его послы ожидаются со дня на день. Но доходящие до

нас вести тревожны. Слухам верить не стоит, поэтому пусть говорит

Модсогнир. Каждое его слово очень важно.

Модсогнир повторил все, что недавно пересказал Дис, и не успел он закончить, как заговорил Дварпи.

- Зачем тревожиться из-за каких-то непроверенных сведений? Ты

слишком молода, моя госпожа, и такое трудное решение нельзя принимать

наспех. Тебе вовсе не обязательно присутствовать здесь, мы сами можем

принять единственно верное решение, о котором тут же известим тебя.

Опекун говорил так сладко, что Дис почувствовала омерзение. Между теми словами, что он сказал ей недавно, и теми, что он говорил сейчас, была огромная разница. Одно Дис уже знала наверняка.

- Благодарю тебя за заботу, мой наставник, - жестко ответила она. -

Теперь я точно знаю, чего не должна делать. На этот раз я не стану слушать

тебя и буду принимать решения сама. Сильно же ты меня разочаровал, - и

она обратилась к остальным. — Все вы слышали злые вести. Что скажете?

Будем ли мы готовиться к осаде или встретим послов, как надлежит? Мы

купим мир или будем сражаться, зная наверняка, что обречены на смерть?

Дис говорила, и ее голос постепенно креп, в нем мало-помалу пробуждалась сила, которой она удивлялась сама. Лица воинов оставались суровыми, но на них появилось внимание. Дварпи же почувствовал, как его поглощает его собственный страх. Он незаметно удалился в темную часть зала и выжидал удобного случая, чтобы вставить словечко.

– Мы не знаем, какие условия поставят послы, сказал Бьярки. Нужно дождаться срока, выслушать их, и тогда мы сможем принять единственное верное решение.

– Дело говорит Бьярки, - поддержал Аскиль советника. - Но забывать о грядущей войне все же не следует. Сколько у нас воинов? Для рукопашной мало. Нас здесь запрут, и нам, конечно, рано или поздно придется сдаваться, если только у нас не будет добрых запасов питьевой воды. Нам будет грозить смерть, но не от голода, а от жажды. Потому мы должны использовать любую возможность, чтобы предотвратить осаду Ристагарда. Доблесть в битве - дело нужное, но нельзя забывать, что победит тот, кто выживет. Я предлагаю проверить, сколько у нас пищи и воды, и начать пополнять наши запасы.

Дис внимательно ловила каждое слово Аскиля, а когда тот закончил, обратилась к Фрару.

- А что думаешь ты? Ждет ли нас мир или долгие дни мучений, после

которых мы падем?

Тут из тени в дальнем конце зала донесся голос Дварпи.

- Куда мудрее было бы, моя госпожа, принять тех, кто исполняет волю

своего вождя, выслушать их, и только после этого принять окончательное

решение, разве нет? Станешь ли ты внимать своему опекуну и советчику и

сохранишь ли ты свое стремление к миру и процветанию твоего края? Или же

ты ввергнешь Ристагард в пучину войны, обрекая его на погибель? Мужество

без мудрости ничтожно. Дозволь же мне и дальше быть твоим поводырем в

делах державы, как всегда отдавая за тебя свою жизнь и ничего не требуя

взамен.

- Что-то очень хороши твои слова, почтенный Дварпи, для такого

грозного времени, - ответил Аскиль. — Но все же в них есть капля мудрости.

Моя госпожа, позволь нам и дальше готовиться к войне, а ты пока примешь

посолов как должно. Пусть они увидят, что мы не поражены страхом и

отчаяньем. Они расскажут о могуществе нашей крепости своему конунгу и,

возможно, он откажется идти на нас войной, и заключит с нами обоюдно выгодный союз.

- Не болтай, как выживший из ума торгаш! - воскликнул Модсогнир. - Этот враг безжалостен и ему нет дела до каких-то союзов. Твои слова глупы вдвойне. Короче говоря, мы будем защищать наши жизни от рабской участи в Сварткъяльде.

- Попридержи язык за зубами, Модсогнир! - раздалось шипение. Голос Дварпи трудно было узнать, и, Дис вздрогнула, услышав его из сумрака. - Твой долг - разить врагов и умереть на ратном поле, защищая твою госпожу, а ее задача - да и моя тоже - сохранить равновесие, используя все средства, которыми мы располагаем. И ты, и твои союзники не желаете мира, и потому вы подстрекаете к пролитию крови невинных в длительной и бессмысленной войне, вместо того, чтобы подсказать как нам избежать ее. Обвиняю тебя в неверности твоей госпоже и предательстве. Смерти - вот чего ты заслуживаешь!

В ответ на речи опекуна раздались громкие крики негодования. Даже те, кто был против обороны Ристагарда, встали теперь на сторону Модсогнира. Желая доказать его невиновность, мужи даже не могли перекричать друг друга. Дис растерялась. Она никогда раньше не попадала в такое положение; и все же она нашла средство успокоить разгневанных военачальников. Девушка резко встала с кресла и ее рыжие волосы в тусклом свете казались живыми языками пламени. Крики тут же прекратились, и она заговорила. Речь ее была резкой, от каждого слова веяло силой. И к своему удивлению, Дис чувствовала, что ее голос делается уверенным и властным.

- Я обращалась к мужам искушенным в битвах, но я ошиблась: не воины передо мной, а выводок цыплят, неспособных разделить одного червяка. Но я не стану внимать и словам лиса, притаившемуся в своем логове и выжидающему момента, когда можно без труда схватить добычу. Я прислушаюсь ко всем вам, и в то же время не стану слушать никого. Я объявляю свое и только свое решение. Мы будем готовиться к возможной осаде, но примем посланников с должным уважением. Мы должны быть готовы встретить урочный час, если он наступит. А если нет — то это станет величайшим деянием, потому что не будет пролито ни одной капли крови - ни ристагардской, ни сварткъяльдской. Такое решение должно целиком удовлетворить всех. Больше от меня вы ничего не услышите. Ступайте и делайте все так, как я сказала. Но Модсогнир пусть задержится. Мне нужно прямо сейчас обсудить с ним некоторые важные вопросы. Что же до тебя, добрый мой опекун, - Дис на какое-то мгновение умолкла, - ты тоже оставь нас.

Когда зал опустел, Дис обратилась к Модсогниру.

- Теперь я вижу, каково принимать верные решение, когда кругом одни споры. Не знаю, как тебе это объяснить, но меня не покидает ощущение близкой опасности. Думаешь, я трушу, думаешь, я не достойна своих доблестных и благородных предков?

- Ты сказала, что никогда раньше не была в таком положении и воины тебя поняли. Забудь обо всем, — Модсогнир попытался утешить Дис, но ее лицо вдруг вспыхнуло огнем.

- Я кажусь всем слабой, безвольной, - прошептала она. - Может, они и правы. Но этот Дварпи! Он удивил меня и напугал. Он никогда не был таким скрытным. Думаю, он вынашивает какие-то свои замыслы, иначе зачем ему было прятаться в тени и шипеть из-за спины, словно змей? Я разочарована и не знаю, как быть. Страх помрачает мой разум — Дис замолчала, и на глазах появились слезы.

- А что тебе говорит сердце?

- Оно... оно говорит не слушать опекуна. Большинства его советов, кажется. Мне ясно одно. Придется принять послов из Сварткъяльда и попытаться понять, какие цели преследует их конунг. Но стражу не ослаблять.

- Пусть так и будет, - согласился Модсогнир. - Сейчас это единственно верное решение, которое ты смогла принять, моя госпожа.

Дис не улыбнулась в ответ, но опытный воин заметил, как в ее глазах загорелись слабые искорки надежды - так отражается солнечный луч в росе на молодой зелени трав.

 

Проползло девять дней. Именно проползло, а не прошло: они казались тягучими, как смола и утомительными, потому что о приближении посланников не было никаких вестей. Дозор был ослаблен, новости о завоевателях обратились в досужие сплетни, а потом и вовсе забылись. И все же после каждого такого дня ожидания для Дис наступала тревожная ночь. Ей было невдомек, куда после совета пропал опекун. Его шипение стояло у девушки в ушах. Каждое его слово оборачивалось ночным кошмаром, о котором Дис ни с кем не желала говорить. Она осунулась, но продолжала ждать дальнейших вестей.

Еще не настали блеклые сумерки девятой ночи, как прибыли они. Их было трое. Но для послов они выглядели довольно странно. Двое были одеты для далекого пути, но их одежда была из дерюги и мало чем годилась даже для слуг, да и шли они пешком. Третий - совсем непривычное для ристагардцев зрелище - был закован в железные доспехи с головы до ног. Казалось, на лошади громоздится гора металла, но лошадь шла медленно и неуклюже - ее движения тоже были скованы железной броней. На голове всадника был шлем, тоже железный, без каких-либо знаков, разве что утыканный сверху многочисленными рожками вокруг чела, придавая ему вид короны. На собравшуюся толпу из глазниц шлема смотрела темнота.

Лошадь в доспехах медленно привезла своего всадника прямо к ступеням Большого Дома, где ее уже поджидали спутники, опередившие своего предводителя. Тот спустился на землю и снял шлем, завидев огненноволосую красавицу в белом платье, стоявшую возле охраняемого входа.

- Привет вам, странники из дальних земель, - молвила она. Как величать вас по именам, и каковы ваши вести - добрые или дурные?

Чужеземец взглянул на нее так, как завоеватель смотрит на жертву. Его черные волосы трепетали на ветру мраком. Левую часть лица рассекал глубокий длинный шрам. Начав говорить, он обнажил острые нечистые и смердящие зубы.

- Имя мне Йормунрекк, я герольд моего властелина. А эти двое, Лодур и Эссэль, мои спутники. Мы здесь, дабы обсудить дела, касающиеся моего господина и тебя, владетельница Ристагарда - кому владеть побережьями. Что же до вестей, то они тебе уже хорошо известны, и большего ты не услышишь, ибо мир таков, каким он и остается, а за горами, все что ни происходит - все одно и то же.

Говоря это, Йормунрекк знаком повелел Лодуру и Эссэлю встать на колени перед Дис, но сам не удостоил ее даже кивком. Он все еще жадно пожирал глазами белую фигурку с огненными волосами, что стояла на ступенях Большого Дома.

- Властелин мой приветствует тебя, юная госпожа, - продолжал посол, - и в знак доброй своей воли шлет тебе эти каменья, - он улыбнулся, при этом улыбка получилась оскаленной, как у хищного зверя. Лодур на коленях подполз к коню и, отстегнув от седла суму, точно также вернулся к хозяину, и достал из сумы каменный ларец. Когда Йормунрекк взял его и открыл, Дис не смогла сдержать любопытства, потому что в ларце лежали тусклые камни - таких она еще никогда не видела.

- Опал бледен, - заговорил посол, - но он дал Сварткъяльду богатство и мощь, он - главное сокровище моих краев. Не сойдешь ли ты, чтобы принять ларец в свои руки, моя юная и прекрасная госпожа, ибо разве не человеческое тепло дарует драгоценным каменьям их славу?

Дис колебалась. Она глядела на ларец и на камни в нем. Ей захотелось спуститься и принять дар, сказав в ответ что-нибудь учтивое. Но то, как посмотрел на нее Йормунрекк, заставило деву содрогнуться и отказаться от задуманного.

- Истинно, привезенный тобой дар щедр. Отдай его одному из моих слуг и позабудь этой ночью о тревогах. Тебя и твоих спутников хорошо накормят и устроят на ночлег, ибо вам нужен хороший отдых. Прошу идти за мной в Большой Дом, где уже накрыта трапеза.

По лицу Йормунрекка пробежала кривая ухмылка.

- Благодарствую, моя госпожа, за радушие, но все что нужно, мы взяли с собой. Скромность не велит нам есть под твоим гостеприимным кровом; кроме того, я и мои люди так устали, что мы не сможем проглотить даже самый маленький кусочек.

Дис смутилась. Она заметила встревоженные взгляды стражников и советников, почувствовала, как в ее сердце оживает страх, ведь смысл речи посла был понятней некуда. И все же она взяла себя в руки и молвила недрогнувшим голосом:

- Для Ристагарда великая честь, дать вам стол и кров. Но было бы оскорблением, если бы я навязывала вам свою волю. Дайте мне знать, что вам понадобится, и ваши желания тут же будут исполнены.

- Ты действуешь, как велит того Правда королевы, - произнес в ответ Йормунрекк.

Повелев разместить сварткъяльдлингов в одном из домов для знатных гостей у входа на Верхнее Подворье, Дис вернулась в Большой Дом. Когда дверь заперли на засов, она рухнула в кресло, и дала волю слезам; тут же всколыхнулись все ее предчувствия неотвратимого зла. Дрожащими рукам Дис закрыла лицо и попыталась прекратить плач. «Все мои усилия напрасны, что толку, - думала она. Я не знаю, о чем пойдет речь завтра, но откуда у меня ощущение близости разрушения и смерти? Что будет с Ристагардом и... - тут она поймала себя на мысли, что ей страшно задуматься о своей дальнейшей судьбе,- я не достойна своих предков. Они были могучими властителями, свершителями великих дел, а я - нет. Да и кто я такая? Всего лишь глупая перепуганная девчонка, неспособная принять единственное верное решение, слишком слабая. Он, тот посланник, какой он страшный. Наверное, он не только опытный воин, но и предательством не брезгует; как же понять, что он скрывает за красными словами и вежеством? А вежество ли то было? - она резко встала, но в ее глазах больше слез не было. — Да он держал себя не как достойный воин, а как повелитель рабов! Он так и озирался вокруг, думая, что скоро мой дом станет его домом, потому что все пройдет так, как он задумал. А дар? Нужно узнать у кого-нибудь о его значении. В любом случае я не дам этому послу здесь приказывать!»

Дис позвала Аскиля и приказала ему привести казначея. Войдя в зал, этот тучный и веснушчатый человек удивился, какой суровой, если не сказать хмурой, была его госпожа, которую он привык видеть любопытной и простодушной девушкой.

- Тебе отдали дар конунга Сварткъяльда? - спросила Дис.

- Да, моя госпожа. Я запер ларец в малой пещере, как обычно и поступаю.

- Возвращайся к Медной двери и принеси его мне. Я желаю получше рассмотреть подарок.

Вернуться и принести в зал Большого Дома каменный ларец не заняло много времени. Но эти минуты казались Дис бесконечными днями, и ее тревога росла. Как только Аскиль и казначей вернулись, она подняла крышку, и ее взору предстало нечто странное. Каменья были на месте, но их цвет стал другим. Более того, они источали невыносимый сладковатый запах тлеющей плоти. Миг - и Дис упала без памяти. Аскиль и казначей стали звать на помощь и тут же прибежали стражники, стерегшие переходы. Увидев свою правительницу без сознания, они остановились.

- Что застыли, олухи? - закричал на них Аскиль. - Разыщите целителя, пусть идет к ступеням Большого Дома. Остальным глаз не спускать с приезжих.

Когда стражи распахнули двери и помчались выполнять приказы, Аскиль схватил кувшин с водой и побрызгал на лицо Дис. Тщетно.

- Вынесем госпожу наружу, - предложил казначей. - Может, морской воздух приведет ее в чувства.

Они расстелили на полу свои плащи, положили на них Дис и кинулись прочь к выходу. Ринувшись вниз по крутым ступеням, они остановились только в нескольких шагах от Большого Дома и стали ждать. Прохладный воздух действовал медленно, но верно. Наконец у Дис судорожно дернулась рука. В это же время появился и лекарь. Пока Аскиль, едва не крича, объяснял, в чем дело, а казначей клялся, что ничего не крал, лекарь не произнес ни слова, только слушал.

- Обморок слишком странный, — сказал целитель. - Я боюсь пускать кровь. Но кое в чем вы правы. Может, обморок у госпожи от этой вони. Тлеющий труп в зале Большого Дома. Уму непостижимо!

- Клянусь, нет там никаких трупов, о которых ты говоришь! — Аскиль чувствовал, что скоро его гнев обрушится на курносого лекаря. - Это невозможно.

- Но запах смерти слишком силен, труп все еще там, в зале! - лекарь уже не возмущался, а кричал на советника. - Этот смрад доносится сюда, я же его чувствую. Нет, я вниз, домой. Но госпоже возвращаться в покои я тоже не советую. В Большом Доме она эту ночь не переживет. Пусть его двери остаются открытыми и ветер гуляет там всю ночь. И заодно труп не мешало бы вынести.

- Прав, прав ты, Мани, - сдался Аскиль. - Но в зале никакого трупа не было. Только госпожа, Глаунг и я. Глаунг может подтвердить.

- Что собственно я и делаю, - проворчал казначей. - Не смыслю я в этих государевых делах, но приказ Аскиля стеречь послов хорош. О сварткъяльдлингах много говорят, да не так хорошо, какими они с трудом пытаются казаться. Особенно эта страхолюдина в железе. На плахе поклянусь, что они явились сюда со злом. Запах... куда ему! А вот смердящие камни могли бы.

Аскиль, Глаунг и целитель уставились друг на друга. Через мгновение Аскиль задал вопрос казначею:

- Ты сказал смердящие камни?

- Сказал что сказал и повторять не собираюсь, почтенный Аскиль, раз ты глух как пень. И твое врачевание, Мани, бесполезно. Всякий скажет, что тут без чернокнижия или чего-нибудь в этом духе не обошлось

- Ларец! - воскликнул Аскиль и крикнул стражникам: - кто-нибудь, принесите сюда эту проклятую вещь!

Один из стражей помчался в Большой Дом, а когда выскочил обратно на лестницу, в одной руке у него темнел раскрытый каменный ларец, а другой он плотно прижимал плащ к лицу - таким невыносимым был смрад. Стражник выронил ларец и, как подкошенный покатился вниз. Его лицо было белым как соль, жилы бугрились на шее и на лице. Стражник широко раскрыл рот и застыл. С криками прибежало несколько воинов, но помочь они ничем не могли. Тревога распространялась молниеносно. Скорая смерть стражника заставила всех, кто находился поблизости, мчаться к высокому крыльцу Большого Дома, но увидев случившееся, любопытные тут же бежали прочь, столь отвратительное стояло зловоние. Мани, не дыша, взбежал по лестнице и закрыл крышку смертоносного ларца. Запах смерти тут же исчез.

- Правда твоя, Глаунг, - воскликнул он. - На обычную попытку отравления это не похоже. Здесь что-то другое.

- А что в ларце? Ты увидел что-то странное? - закричали Аскиль и Глаунг.

- Я только заметил черные, очень черные камни, похожие на драгоценные. Но они чернее самой черной ночи.

Тут застонала Дис, и Мани бросился к ней. От его взгляда не укрылось, что кровь пусть медленно, но все-таки начинает приливать к ее лицу — все еще смертельно бледному. Дис хватала воздух ртом, как выброшенная на сушу рыба, но постепенно приходила в себя. Вокруг Большого Дома начала собираться толпа, чтобы узнать, что за бесчинства творятся посреди ночи. От шума Ристагард пробуждался и был похож на растревоженный палкой муравейник. Все больше и больше народу шло с Нижнего подворья и у Большого Дома им становилось известно, что их госпожа при смерти из-за какого-то темного колдовства. Попытки Аскиля вразумить толпу пи к чему не привели. Люди кинулись к дому, где разместили на ночлег посла cварткъяльдлингов. Попасть внутрь так и не удалось. Сомнения исчезли: пришлецы оказались колдунами. Против истины не поспоришь, и толпа вернулась к Большому Дому, окружив крыльцо. Над Верхним Подворьем нависла тягостная тишина. Только тогда, когда Дис открыла глаза – незадолго до рассвета, — встревоженные люди начали расходиться. По крепости поползли новости пришедшем зле, против которого нужно вооружиться и растерзать cварткъяльдлингов, едва те выйдут из заколдованного дома.

Как только морские ветры прогнали смертоносный смрад из Большого Дома, Дис отнесли назад в ее покои и уложили в постель. Голова у Дис все еще кружилась, но болеть перестала довольно быстро. Говорить она могла с трудом, но все же обратилась к Модсогниру, когда тот вошел узнать, что же все-таки случилось.

– Их убьют?

– Да, госпожа, так и будет, – тихо ответил он. – Они нарушили все мыслимые законы, которые должны были соблюдать. Усни и забудь о невзгодах. Тебе нужно хорошо отдохнуть, чтобы оправиться от такой беды.

Дис попыталась приподняться на локте и еле произнесла:

– Я не хочу их смерти. Идите и скажите им, что если с голов гостей упадет хоть волосок, то изгнание из Ристагарда неминуемо. Не хочу войны. Я лишь пытаюсь... пытаюсь сберечь мир.

– Они не послушают! – гневно вскричал Модсогнир, увидев, как Дис снова побледнела. – Эти Сварткъяльдлинги будут убиты, я не могу обещать, что сдержу толпу, жаждущую свершить справедливое правосудие.

– Кто здесь правит? Я или чернь? – спросила она, не обращая внимания на знаки Аскиля и Мани. – Таков мой приказ. О чем послы поведут со мной речь, я желаю знать не завтра, а сегодня. Ступай и выполняй мой приказ.

– Да будет по слову твоему, моя госпожа, – ответил Модсогнир и, поклонившись, покинул опочивальню. Он уходил так стремительно, что чуть не сбил с ног входившего в тот момент Глаунга. Лицо казначея выражало великую тревогу, он повернулся к Аскилю, чтобы что-то ему сказать, как вдруг Дис велела казначею подойти.

– Ты узнал то, чего мне не следует знать, верно? – спросила она слабеющим голосом. – Но мне нужно это знать. Говори при всех.

– Черный янтарь! Черный янтарь! Как-то раз или, может, два я слышал о нем. Я точно о нем ничего не знаю, в основном по слухам, – лицо Глаунга покрылось холодной испариной, и он схватил ртом воздух. — Но я думал это все ложь или придумки глупцов. Стало быть, он есть на самом деле.

– Что ты слышал? – перебил казначея Аскиль. – Говори!

— Почти ничего. Но этого опасного подарка нужно опасаться. Никогда не надевать. Но лучше не принимать вовсе. Ведьмы используют его, чтобы навести порчу или лишить человека воли. Черный янтарь хуже опала, камня неудачников. Проклятье преследует того, кто хранит при себе черный янтарь. Это все, что я слышал. Да, штука страшная. Стражник погиб из-за нее.

– Значит, это чародейство, – пробормотала Дис. – Слухи толпы оказались правдивыми. Только крепкой волей можно одолеть эти чары – это мне понятно. Мне гораздо лучше и я сделаю так, как задумала. Но сначала пусть того стражника похоронят как павшего в битве. Я сама зажгу скорбную ладью и скажу ему последнее прости, и никто, слышите, никто не заставит меня отлеживаться в постели. Помогите мне встать, созовите служанок, пусть помогут мне одеться для обряда прощания. Да, что с тем даром?

– Его бросят в морскую пучину, – прозвучал ответ Глаунга. – Сейчас ларец пока в сокровищнице.

— Что ж, — сказала Дис, — после свершения обряда так и поступим. Не раньше, чем в зале соберется совет, на котором мы узнаем о намерениях врага. Но кое-что все еще ускользает от моего понимания. Иди и сделай, как сказано, и еще не забудь позвать сюда служанок. Сегодня я должна выглядеть безупречно.

Дис так ничего и не съела за утренней трапезой. Просто потому что не могла. Запах тлена все еще витал в зале Большого Дома. Конечно, он уже не был таким сильным, как ночью, но даже страже было позволено стоять не как обычно у входа, а у самой нижней ступени. Немного погодя, Дис в сопровождении служанок, державших ее под руки, вышла на берег Морских ворот. Там собралась огромная толпа, едва ли не весь Ристагард. При виде владетельницы воины принялись ударять копьями о щиты, а когда рядом с девушкой стал Йормунрекк, приветствие превратилось в грохот. Посланник безмолвствовал и стоял, озирая происходящее холодным взглядом. Дис подняла руку и наступила тишина.

– Мы все пришли, чтобы проститься с Нали, сыном Гисли. Век его был короток, он не пал в сражении, и все же он покидает нас. Да введет его валькиа в Обитель Славы и Могучие благословят его, ибо он отдал жизнь за меня и за всех нас. Пусть плакальщицы приступят к своему скорбному труду. Но прежде, чем они начнут, подойдите ко мне, родичи Нали. Ибо мой долг перед ним велик, и не в моей власти вернуть его к жизни. Буде они того пожелают, они встанут на почетном месте и позволят мне зажечь его ладью. Прошу вас, приблизьтесь.

Из толпы вышла только дева, ровесница Дис. На ней были темные одежды, волосы скрывал темный покров; в глазах стояли слезы, и бледным было ее лицо. Но ее поступь была решительной и твердой, и смотрела она прямо на Йормунрекка. Приблизившись к владетельнице, она поклонилась и, повернувшись к послу, плюнула ему в лицо, не произнеся ни слова. Незнакомка стала по правую руку от Дис. Йормунрекк ничем не ответил на оскорбление. Он вытер плевок и остался безмолвствовать. Его лицо никак не выражало гнева, но он выжидал удобного момента.

Дева обратилась к Дис.

– Моя госпожа, у Нали не было близких, и никто не придет требовать за него вергельд. Грюнд мое имя, и Нали был мне суженым. После трех полных лун должна была состояться наша свадьба. От тебя как от владетельницы Ристагарда я попрошу лишь одного. Я одна из тех несчастных, кому удалось спастись от смерти и рабства, овладевших землями к югу от моря. Сейчас перед собой я вижу того, кто приходит к властителям с добрыми намерениями, и потому заклинаю тебя: не верь ему! Он искушен в Темной Мудрости, и это правда. Изгони его! Сожги на костре! Утопи! Вот какой виры я требую за смерть любимого. Только этого и ничего больше.

Заметив ухмылку Йормунрекка, Грюнд выхватила нож и накинулась на посла него, метя в самое сердце, но ее попытка была неудачной: лезвие скользнуло по железному доспеху. Нож сломался, а чужеземец рассмеялся так, что в жилах стыла кровь. Он наотмашь ударил Грюнд, и та упала на колени. Ее глаза горели лютой ненавистью, волосы выбились из-под покрова. Стража бросилась схватить ее, но Дис не позволила. Грюнд царственно поднялась с колен и снова ее слова были обращены к Йормунрекку.

– Вижу, поклоняешься Безымянному и служишь ему неплохо, если он дает тебе как раз столько силы, чтобы ударить слабую женщину, но в моем роду были провидцы. Если я не утратила этот дар, то знай, что она, – и Грюнд указала на Дис, – ускользнет из твоих рук, чтобы ты вновь оказался у нее на пути. Последним будет это столкновение, и она сразит тебя тем, что крепко сожмет в тот момент в своей руке, даже находясь на грани смерти. Крепко запомни слова Грюнд, дочери Йовара из Ревъяльсмарки! Я сказала достаточно, чтобы понять.

Не успели все понять, что происходит, как Грюнд выхватила у плакальщицы горящий факел, молнией кинулась к лодке, вскочила в нее, и коротким мечом, сорванным с груди Нали, перерубила веревку. Ладья поплыла к раскрытым воротам. Приблизившись к выходу в море, Грюнд кинула факел на дно лодки и она тут же запылала. Сквозь дым и огонь все же было видно, как стоявшая в лодке фигура пронзила себя мечом и медленно опустилась на дно. Через несколько минут лодку поглотило море. Как только оставшийся дым развеял ветер, толпа начала редеть. Дис овладели слабость и отчаяние. Она бросила взгляд на Йормунрекка и увидела на его лице знакомую ухмылку. Ему она ничего не сказала. Открывать свои настоящие чувства к послу было еще рано. Нужно было дождаться совета. Но из головы Дис никак не уходили ни последние слова Грюнд, ни то, как она повела себя: семя сомнения уже было посеяно, всходы обещали прорасти быстро.

Все собрались в зале Большого Дома. Хотя снаружи стоял ясный день, сумрак никогда не покидал этот чертог, где постоянно горели факелы. Дис вздрогнула, глянув на танцующий огонь, вспомнив о том, чему совсем недавно была свидетельницей. Ей почудилось, что огонь в очаге набирает силу, распространяется по всему Ристагарду, и война пожирает крепость, подобно пламени. Но заметив обращенные к ней взоры советников, Дис велела послу из Сварткъяльда начинать.

– Мой повелитель, конунг Сварткъяльда, приветствует тебя, Дис Ристагардская, – начал Йормунрекк, – и повелевает мне передать тебе его требования, кои ты выслушаешь с должным смирением как покорный вассал.

– Покорный вассал? – тихо переспросила Дис, но в тишине ее голос неожиданно прозвучал как раскат грома. – Разве тебе не ведомо, что ты сейчас находишься на моей земле, которой мои предки владели испокон веков? Объясни мне и моим людям, отчего твои речи столь неучтивы? Или мы уже под пятой у твоего повелителя?

– Так и есть, – дерзко ответил посланник. – Отступать вам некуда. Мой владыка берет все, что захочет, сам. Но тебе он предлагает стать его супругой. Это будет крепкий союз Моря и Могущества Сварткъяльда. Используй преимущества, которые тебе предлагают сейчас. Откажешься – Ристагард разделит участь тех земель, что ныне стали частью Сварткъяльда. Отвечай немедленно, мой властелин ненавидит ждать. Что ты выбрала? - и он чуть не закричал на Дис. – Говори!

— Никто не смеет так обращаться к госпоже! - вскричал Модсогнир. -Ты всего лишь посланник, которому пристало говорить, а не угрожать. Если ты не спрячешь за зубами свой гнилой язык, моя секира познакомится с твоей шеей.

— Тише! – прошипел Йормунрекк, скрывая ярость. Ни одна жилка не дрогнула на его каменном лице. Легкое движение рукой и секира Модсогнира упала на пол. – Молите своих Могучих, которым вы служите, чтобы оградили вас от кары, ибо я - вестник, и особа моя неприкосновенна. А ты, Дис Ристагардская, должна покарать этого наглеца смертью, и это еще одно повеление моего владыки, истинного дарителя колец и злата. Я требую, чтобы казнь состоялась прямо сейчас. Мой конунг требует этого через мои слова. Я - его уста в этом захолустье.

Советники зашептались между собой, речи и поведение Йормунрекка вселили в их сердца страх, от Дис это не укрылось. Она медленно встала и холодно заговорила с посланником.

– Много же ты сказал и показал, да только не забывай, что здесь ты пока еще гость. Я хорошо осведомлена о тех дарах, что прислал мне твой конунг. Хочешь моего ответа - слушай и запоминай мои слова, которые тебе придется повторить своему повелителю. Ристагард никогда не впустит захватчиков на Нижнее Подворье!

Посол окинул зал взглядом и ощерился, как дикий зверь.

– Уж не намерена ли ты учить меня, как обращаться с вероломными убийцами? – загремел посланник, не скрывая злобы. – Жалкая невеждишка – вот кто ты. Что тебе известно о той ночи, что пала на ваши головы, словно беспросветные зимние сумерки? Узри свое оружие!

С этими словами он достал из-за пояса две стрелы и швырнул их к ногам Дис. Обе они были с опереньем морской чайки и с трехгранными железными наконечниками.

– Вот этими стрелами, – продолжал как ни в чем ни бывало посол – застрелили моих спутников. Здесь я услышал довольно, чтобы требовать виру за их смерть и за те унижения, что довелось мне претерпеть. Я требую виру, мой властелин требует виру, и твой долг – выплатить ту цену, которую он назовет: стань ему женой, и тогда свадебным даром тебе станет вечный мир между Сварткъяльдом и Ристагардом.

По залу прокатился ропот; стражи обнажили мечи и направились было к Йормунрекку, но Дис подняла руку, и они остановились в ожидании дальнейших приказов.

– Ты не услышал моих слов? – обратилась она к сварткъяльдцу. – Таков был мой ответ и ответ моего народа. Покинь это место и больше не возвращайся. Что же до убийства твоих слуг, умелец лжи, то пусть пятно позора появится на твоем челе! Ведь в Ристагарде самый маленький ребенок знает, что мы не берем на стрелы перья морских чаек, а наконечники у нас медные и плоские. Прочь, убийца!

В ответ Йормунрекк дико расхохотался; его лицо покраснело, словно у гниющего трупа. Казалось, в зале сгустилась тьма, и громовой голос проревел:

– Ты, отродье Хейси и Сюйотар! Кань в бездны Унту, гори в пещерах Манали, да пожрет твою плоть и душу сам Безымянный! Еще не угаснет следующий день, как ты окажешься там, откуда не возвращаются. Это сказал я и сказал я и сказал мой конунг! Он вынес свой приговор.

Неожиданно мрак разредился, но посланник исчез. Двери были распахнуты настежь, словно после бури, и снаружи доносился стихающий стук копыт. Никто не слышал друг друга из-за криков, все, кто был на совете, испугались до смерти: никогда раньше Ристагардцы не сталкивались ни с Темной Мудростью, ни с каким-либо другим колдовством. Но вот заговорила Дис. Она чувствовала, как из глубины души вырастала ее сила.

– Чары над храбрым мужем не властны; коль он падет – то только в сраженьи. Узрите свет, что за грозным мороком, вооружитесь – врага повергнуть. Забудьте свары, страхи отриньте; опасность близко, наш долг ей противиться, чтоб с честью смерть принять, покрывая мечи свои славой немеркнущей!

Услышав это, советники умолкли: такую силу вложила Дис в эти слова, что они были вынуждены ее слушать. Военачальники и стражники склонились перед ней, но она повелела им встать и продолжать совет.

– Веди нас в бой, госпожа, – воскликнули они, – и пусть Ристагард выстоит.

Дис велела им занять свои места и сказала так:

– Разве вы не поняли истинных намерений посла из Сварткъяльда? Я увидела достаточно, чтобы понять. И все же слухи о могуществе того края не ложь и не сплетни стариков. Наш враг сведущ в Темной Мудрости, он использует ее открыто, и мы не знаем, как ее превозмочь. Одним мужеством не обойтись; мы гораздо слабее. Угрозы Йормунрекка и его нрав – вот истинное свидетельство того, как сварткъяльдцы обращаются со всеми свободными людьми. А что нас ждет, когда мы станем их рабами? Нужно решить, что делать. Посол упомянул время нападения и, боюсь, все произойдет именно так. У нас нет времени, чтобы приготовиться к затяжной осаде или послать гонцов к соседям с просьбой о помощи. Скажите, что нам делать?

– Уповать на ристагардцев и их оружие, – ответил Модсогнир, – положиться на доблесть воинов и силу их мечей. Довериться скалистым стенам, что ограждают нас, и вспомнить, о чем шла речь на последнем совете.

– Пусть так и будет, – поддержал его Аскиль. – Никто не войдет в Ристагард без нашего дозволения. Выйди на Нижнее Подворье, госпожа, и послушай, что скажут люди. Таков мой совет.

– Все уже было обговорено и решено до этого дня, и я не вижу причины отказываться от решения. Пусть Ристагард будет разрушен, пусть наш народ рассеется по белу свету, пусть рухнут горы и высохнет море, но мы сделали свой выбор от отчаянья, если не сказать от безумия – либо мы победим, либо разобьют нас. Но ристагардцы никогда не станут рабами захватчиков, обратившихся к колдовству. Скажу прямо, моя госпожа, таков и мой выбор – молвил Хальфдан.

– В этих словах есть истина, – ответила Дис. – Я выйду на Нижнее Подворье, и люди убедятся в моем добром здравии. Они увидят, что я с ними в годину бедствий. Со мной никто не пойдет. Если таков мой долг правительницы, то я должна исполнить его одна – прямо сейчас.

Она встала с кресла, подошла к двери и, не дожидаясь помощи стражников (правда не без труда), приоткрыла тяжелые створы. Выйдя из большого Дома, Дис на миг задержалась на крыльце, а потом быстро сбежала по ступеням. Стражники последовали за ней, но девушка, словно почувствовав их присутствие, обернулась и знаком велела им оставаться на месте. Ворота открылись, и Дис пошла по мосту над морем. Потом – еще несколько ступенек, ведущих к узкому проему в горной породе, закрытому рукотворной стеной. Ворота в Нижнее Подворье медленно открывались. И тут Дис остановилась. Она поймала себя на том, что ей не о чем говорить. «Рыжеволосая дура! – мысленно набросилась она на себя. – Ну чем ты раньше думала? Как ты поступишь, если никто не станет слушать твои глупости? И хватит ли у тебя выдержки, чтобы оставаться сильной, если толпа предпочтет отдаться на милость чужаков? Ну, скажи, скажи, что было в твоей пустой голове, кроме дурацких мечтаний о ратоборстве и славе? Слава хороша, пока живешь. А что если смерть?.. Наверное, на войне о славе и не думают. Они все будут правы, если рассмеются мне прямо в лицо, и это будет не наихудшим из зол. Они меня не послушают. Не послушают? Нет, все будет наоборот! – глаза Дис загорелись гордостью. – Я их повелительница, и мне вести их в самое сердце бури по имени война. Я должна быть терпимой и спокойной. Я не должна показать слезы и страх. И мой голос должен быть уверенным. Раз я пережила порчу и сумела достойно ответить на злые речи посланника, ничто больше не напугает меня».

Дис медленно пошла к воротам Нижнего Подворья, но с каждым шагом вперед крепла ее уверенность в себе. Она горделиво, как и должна ступать настоящая владетельница, вошла во двор, не выказывая высокомерия. Ее появление было неожиданным, как луч света, пронзивший зимнюю свинцовую тучу; ибо она была земным солнцем под солнцем небесным, невзирая на темные одеяния. От взгляда Дис не укрылось, что когда она шла на середину подворья, за ней следовали люди, вышедшие из домов и бросившие свои дела. Там были и женщины с младенцами на руках, и малышня под приглядом старших сестер или матерей, мужи, повидавшие немало сражений и совсем зеленые юнцы – все столпились вокруг своей повелительницы, занявшей место на круглом деревянном помосте, будто бы их принесла сюда буря. Когда шум стих, Дис обратилась к толпе с такими словами:

– Народ мой, вот перед тобой я, Дис Ристагардская, чтобы узнать твое решение. Всем вам хорошо известно, что все судьбоносные дела решаются в зале Большого Дома, ибо так угодно Могучим. Но в этот день, полный скорби и сомнения, я пришла сюда, чтобы найти ответ на свой вопрос. Узнайте же, что Сварткъяльд объявил нам войну. Мы не хотели ее, но нам ее навязали. Не скрою, нас мало. Более того, осады нам не выдержать. Пока можно спасти женщин и детей, если увести их от гибели по тайным тропам под горами. Я не знаю, что ждет их там, но так у них появится хоть какая-то возможность выжить. Что до мужей, способных держать оружие в руках, все они призываются как воины Ристагарда. Жизни я не обещаю. Я могу поручиться только за почетную смерть в битве. Только это и ничего больше я обещаю. Теперь ответьте, собираетесь ли вы принять иго тех, кто искушен в Темной Мудрости и предательстве или же пасть, стяжав вечную славу? Что скажете?

На миг воцарилось молчание. Потом отовсюду – Дис сразу не поняла, в чем дело, – раздались крики. Еще больше удивилась Дис, когда осознала, что чьи-то сильные руки подняли ее над склонившейся перед ней толпой, пред ней, их повелительницей, чьи огненные волосы развевались на морском ветру.

– Из Ристагарда никто не уйдет! – кричали люди. – Ты – наша повелительница, и тебе приказывать нам идти в сердце битвы. А если мы все обречены, то ты поведешь на с к вечной славе, в чертоги, где мы все будем пировать!

– Если такова ваша воля, – Дис говорила с трудом, - да будет так. Но все же, прежде чем враг ударит, женщинам и детям придется покинуть это место. Вас уведут подальше от опасности. Остальные останутся здесь до конца.

– Доброе твое решение, но не для этой поры, госпожа, – женщины пытались перекричать друг друга. – Мы останемся с мужьями, и будем биться с ними плечом к плечу. Такая милость не для нас: как мы будем жить в незнакомых и чужих краях? Наш дом здесь, и здесь мы встретим свой конец не хуже мужей. Коли не дозволишь, мы возьмем оружие силой, и выйдем на стены боронить наши дома.

Дис смутилась. За последнее время это было единственное событие, после прихода сварткъяльдлингов в Ристагард, как тут не улыбнуться? Хотя улыбка вышла вымученной и ее губы дрожали, на глазах появились слезы гордости. Как только Дис оказалась на земле, к ней тут же протиснулся Модсогнир.

– Госпожа! – вскричал он. – Правда ли то, что ты запретила вооружать воинов? Мы все готовы отдать жизни за Ристагард, но кто кроме тебя сможет объяснить, что творится на самом деле?

– Кто распускает такие слухи? – спросила Дис. – Разве ты не видишь, Модсогнир, что и мужи и жены хотят защитить свои дома? Чтобы одолеть врага им нужно оружие, много хорошего оружия. Все, что есть у нас, достанется и войску и простым людям. Пойди и скажи от моего имени, что вооружены будут все, кто откликнулся на призыв, неважно – воитель это или нет, мужчина или женщина. Таков мой приказ.

Толпа криками поддержала ее. Так могли кричать только люди, которые не собирались отдавать жизни в обмен на рабскую участь. Опасения Дис снова усилились: как же противостоять врагу, обладающему злым колдовством? Хватит ли слов и одной только силы? Обратится ли одушевление в отчаянье и горе? Наверное, и не могло быть верного ответа на все эти вопросы. Все, что она могла – да и должна была сделать – одобрить происходящие.

Будто подхваченные мощным порывом ветра, толпа стремительно отправилась на Верхнее Подворье, и Дис шла впереди. Мужчины всех возрастов - и юноши и старики, и даже дети, которым начал идти лишь второй десяток – девушки и женщины с младенцами на руках – матери и жены, и даже те, кому уже было немало зим – все шли за своей юной госпожой, чтобы получить оружие. Но все шли в глубокой тишине, ни слова не было проронено с уст, ни звука не было произнесено, даже шороха женских юбок не было слышно. «Как призраки, – подумала Дис, – как души, обреченные на вечную жизнь в Унтуманалиэ. Был ли чужеземец прав, когда говорил мне это?» Но вот показался Большой Дом. Дис быстро поднялась на крыльцо и обратилась к людям, занявшим все Верхнее Подворье, так:

– Вижу, вы решились, и нет у меня права сковывать вашу волю. Сейчас нам понадобится любая рука, умеющая держать меч. Многие из вас должны понять: любая осада грозит нам разрушением, смертью, полным уничтожением. Вы все хотите знать, не страшно ли мне, И вот мой ответ: мне страшно. И вам тоже. Мы все связаны одной нитью, и если наши души поникнут тела, никто нас не оплачет, никто не узнает, что здесь произошло. Вашему желанию защитить себя, я не могу противиться. Это ваш святой долг. Каждый - и мужчина, и женщина – получит сейчас то, что хочет. Но еще ко многому предстоит приготовиться. Камни, кипяток, дерево, стрелы и ваша воля к победе – это все, что нам всем необходимо. Те же, кто хоть как-то может лечить, оружия не получат. Они уже вооружены своими благородными знаниями. Если вы хотите битвы, то знайте: ее я тоже не могу обещать. Раньше в таком положении я не была, но мне и так понятно, что ожидает всех нас: кровь, страдания, смерть. Несмотря на все это, я выполню ваше требование – и Дис повернулась к стражникам, только что вышедшим из Большого Дома. – Откройте оружейни, и пусть все ристаградцы получат оружие!

Такую силу вложила она в последние слова, что никто не посмел бы ослушаться. Фрар и его люди только удивились этому, и им больше ничего не оставалось, кроме как отдать ключи своей повелительнице. Толпа устремилась за ней, в оружейни Большого Дома, а когда Дис отперла тяжелые двери, все ринулись в темные кладовые. Ее голос зазвенел в темноте:

– Войдете, когда принесут факелы. Вы хотели оружия, чтобы отбить свои жизни у когтей смерти, так подождите еще чуть-чуть.

Так началось то, что позднее назовут Великим вооружением Ристагарда. Когда принесли факелы и светильники, все вошли в оружейные. Люди брали все, что могли. Не было слышно жалоб, не было сказано ни одного трусливого слова. Мерили кольчуги, надевали доспехи, искали боевые рукавицы и шлемы. Никто не улыбался, все старались, чтобы во взглядах не было ни намека на слабость. Только молчание и скрытая сила. Казалось, ими напитался даже воздух в оружейнях. Все оружие, что было в кладовых, даже самые маленькие ножи и кинжалы, даже старые, пришедшие в негодность кольчуги и копья с источенными ржой наконечниками, даже шлемы с покореженными металлическими кольцами и порванной местами кожей – все пошло на последнюю битву. Ничего не осталось. При виде всего этого у Дис возникло странное чувство. Не страха смерти, нет. Оно было до боли знакомым. И вдруг Дис вспомнила речи Дварпи. Нет, вражьи воинства не войдут в Ристагард. Он не сдастся добровольно, но будет разграблен и разрушен, потому что в его стенах угнездилась измена. Почему она вспомнила об этом именно сейчас? Было ли то некое предостережение, о значении которого можно было только гадать, или же один из недавних ночных кошмаров, что не отпускали ее по ночам? А может, это был страх утратить власть, страх, подпитываемый ее же собственной гордыней? Дис отбросила мешающий ей рыжий локон и закрыла глаза, а потом бросила взгляд на людей, бряцавших оружием. Она отступила в самый дальний угол кладовой, куда не доставал свет факелов. Она стояла, не двигаясь, но через какое-то мгновение она почувствовала, как ее дергают за юбку. Дис стала медленно отступать к свету, но подергивание не прекратилось. Глянув вниз, она поняла, что случилось. За юбку ее дергал мальчик, кажется лет четырех. Заметив, что его увидели, малыш уставился на Дис, а потом сказал:

– Мама и папа здесь. Мама говорит быть с ней. Она хочет блестящий ножик. Мама с папой пойдут на стену, я тоже хочу ножик.

Дис не смогла сдержать улыбку.

– Вижу, ты потерялся. И что ты сделаешь этим ножом? – полюбопытствовала она, положив руку мальчугану на стриженую голову.

– Ты не знаешь тетя? – в глазах малыша появилось искрение удивление, и он отпустил юбку Дис. – Она идет на войну. Я помогу маме. Я большой и сильный.

Он принял такой гордый вид, что Дис с трудом сумела сдержать рвущийся смех. Но мальчуган все услышал и обиженно сказал:

– Чего ты надо мной смеешься? У меня будет хороший ножик, большой лук и много стрел. Мама меня увидит и обрадуется. Я побью больших злых людей. Потом мы поженимся. Мы поженимся.

Тут Дис не удержалась: слова были такими откровенными, Что она наклонилась, поцеловала мальчишку и улыбнулась.

– Думаю, что когда придет время, ты станешь хорошим воином. А теперь беги к родителям. Я постараюсь найти для тебя что-нибудь подходящее.

– Овар! Куда ты запропастился, негодный мальчишка? – донесся снаружи сердитый женский голос. – Вот только доберусь до тебя и вооружу, как ты того заслуживаешь!

Мальчишка крепко вцепился в юбку Дис.

– Мама идет. Пожалуйста, не говори ей, – испугался Овар. – Я хороший. Она не разрешит побить больших злых людей.

– И правильно сделает, – ответила Дис, положив руку ему на голову, и окликнула: – Добрая женщина, твой сын здесь!

Услыхав Дис, женщина кинулась в оружейную. Ее лицо было встревожено и бледно. Было слышно, как у нее на поясе позвякивали ключи. Оружия у нее не было: она была занята поисками сорванца. Не успела она появиться в кладовой, как Овар уткнулся лицом в юбку Дис.

– Вот твой сын, – произнесла Дис. – Не сердись на него, ведь он доказал, что хоть он и мал, да удал.

Женщина схватила мальчишку и резко провернула его лицом к себе. В глазах Овара был страх; он смотрел на мать со слезами. Она подняла глаза на Дис, а потом, что-то прочитав в ее взгляде, дрожащим голосом заговорила с сыном.

– Послушай-ка, Овар, – мать пыталась говорить без раздражения, – ты – скверный мальчишка. Сбежал, разыскал госпожу, и как всегда вывалил на нее с три короба чуши! Наша госпожа была так добра, что выслушала все твои глупости, но ты отнимаешь у нее драгоценное время, потому что у нее много дел!

– Пожалуйста, не вини Овара, – вмешалась Дис. – Он хотел быть героем в глазах близких, и тебе нужно гордиться, что у тебя есть такой храбрый сын. Но я не вижу повода, чтобы вот так убегать от мамы – теперь Дис говорила с Оваром. – мама любит тебя и не хочет, чтобы ты становился большим раньше времени.

– А когда придет время? – спросил мальчик и тут же в ответ получил пинок от матери.

– Опять за глупости взялся? – мать не дала сыну договорить. – Идем-ка домой. Не забудь поблагодарить госпожу за доброту, – она поклонилась и обратилась к Дис. – Овар очень проказлив, госпожа. Мы с мужем строги с ним, а то он опять умудрятся попасть в какую-то переделку. А она может для него плохо закончиться. Овар все время видит, как ловко его отец управляется с оружием, а потом так и норовит поиграть с ножом или мечом. Но мы ему не даем. Я не хочу, чтобы он здесь задерживался и мешал тебе, госпожа. Скажи, – и тут ее голос задрожал, – когда это будет? Когда нападут, госпожа?

– Точно не знаю, но мы все делаем, что можем. Хоть бы надежда не покинула всех нас, – устало ответила Дис. – Я слишком молода и неопытна, чтобы советовать, как тебе быть со своим сыном. В одном я согласна. Его время взрослеть еще не пришло. Отправь его вместе с другими детьми. Но не оставляй. Иди с ними и попробуй уберечь их от беды.

Женщина взяла сына за руку и поклонилась Дис.

– Госпожа, – спокойно ответила она, – ты действительно очень молода, чтобы судить в таких делах. Но я скажу, что ты мудрая и добрая. Все у кого хватит сил и воли, будут биться вместе с тобой. Я сделаю, как ты хочешь.

Женщина взяла сына за руку и направилась прочь из оружейни. По пути к выходу она оглянулась и улыбнулась Дис, совсем выбившейся из сил за этот день. Владетельница улыбнулась в ответ и прислонилась к скальной стене, закрыв глаза. Ей нужно было обдумать все, что произошло сегодня. Но не успела она задуматься, как чьи-то тяжелые шаги заставили ее открыть глаза. В тусклом освещении дверного проема показался человек. Дис показалось, что это был Дварпи, но, кто знает, может, только показалось? Она захотела окликнуть его по имени, но отчего-то язык оказался скованным, а дар речи, как будто пропал безвозвратно. Лоб Дис покрыла холодная испарина. Она крепко схватилась за стену, желая только одного: одолеть тот внезапный страх, что исходил от опекуна. Да, это был страх. То самое скользкое чувство, которое Дис считала несвойственным своей сути. Она смогла узнать его, отличить от прочих ощущений. И в то же время Дис не понимала, откуда он взялся.

Вдруг человек пропал. Вместе с ним исчез и страх. Почему? Дис не знала. С трудом она заставила взять себя в руки, ради своего же блага. Она спешно покинула оружейню, чтобы почувствовать тепло солнца на своем лице.

– Ты видел кого-нибудь? – спросила Дис стражника, запирая дверь на ключ.

– Никого, моя госпожа, – последовал ответ.

«Значит, это воображение разыгралось, – подумала Дис. – Из-за всех этих событий оно становится болезненным. Так и обезумить недолго. Нет, нужно пойти и отдохнуть».

Стараясь выглядеть уверенной в себе, Дис вышла из Большого Дома и решила пройтись по Ристагарду. Повсюду она видела лишь сборы войска, смотры и снова смотры, слышала бряцание оружия, приказы военачальников… Дис бросила взгляд на Большой Дом, гордо возвышающимся над морем. Сейчас он казался ей единственным безопасным местом. Дис поспешила скрыться от любопытных глаз в сумраке за тяжелыми дверями. Там она опустилась в кресло. Ног Дис не чувствовала. Она закрыла глаза и погрузилась в темноту. Вдруг что-то затрещало, и Дис вскочила на ноги. С облегчением она поняла, что служанки разжигали огонь в очаге посреди зала. Одна из них, старуха, подошла к Дис и спросила, что угодно госпоже на ужин.

– Я не голодна, – безразлично ответила Дис.

– Нельзя так дурно обращаться с собой, госпожа, – ответила служанка. – Время идет к ночи, а ты ничего не съела с самого утра. Надеюсь, ты простишь нас, но я уже велела приготовить для тебя поесть. И еще, прости за дерзость, госпожа, но я прогнала всех твоих советников и войсковод. Да что они сами смыслят в войне? От голода только проиграешь, так моя матушка говаривала. И она была права!

На это Дис не могла ничего возразить, лишь слабо улыбнулась в ответ. Только сейчас она вспомнила, что с утра у не было во рту ни маковой росинки. Может, все ее страхи были из-за голода.

–Так что же будет на ужин? – поинтересовалась она.

– Хороший кусок мяса и подогретое питье еще никому не помешало, госпожа, – ответила старуха. – А потом, будь на то твоя воля, я скажу, чтобы тебе приготовили ложе в твоих покоях. Нужно отдохнуть и набраться сил к завтрашнему дню.

– Зачем ты это делаешь? – устало спросила Дис. – Откуда ты знаешь, что мне нужно?

– Слепой только не увидит, что к чему, – раздался ответ. – Ты слишком молода для такой ноши. Я правду говорю, потому что для меня ты девочка, которая не пожила довольно долго, чтобы набраться силы, но пытается держать все под своей рукой. Это хорошо, конечно, но даже владетельницам нужен отдых.

– Ты достаточно стара, – Дис снова заговорила со служанкой. – Ты знала моих родителей, прежних владетелей Ристагарда, верно?

Старуха немного помолчала, а потом продолжила.

– Знавала, госпожа. Но сказать могу немного. Я была совсем маленькой, когда меня взяли служанкой в Большой Дом. Помню вот, госпожа, что твоя матушка была нежной, как цветок, которому было трудно расти среди голых скал. Но воли у нее было не занимать. Ты вот красивее ее будешь, только от нее тебе достались зеленые глаза и огненные волосы. А еще она была как внезапная буря, если что не устраивало ее в решениях мужа – тут она могла и камень переубедить, и против ее доказательств нельзя было ничего выставить. Да и чего ожидать от той, у кого в роду была одна из валькир.

– Валькия?! – переспросила Дис. – Но как это возможно? Неужели я потомок одной из дев-воительниц, что помогают в битвах и встречают тех, кто слышит их зов на Дороге Семи Огней, ведущей прямо в чертоги Синкинар?

– А вот родичи твоей матушки гордятся этим, – обиженно протянула старуха.

– Родичи матери? Странно, но я никогда раньше о них не слышала. Но нет, пожалуйста, продолжай.

– Да, род владычицы Сиглаинар, многочисленный. И могучий. Было бы им известно, что здесь творится, они бы пришли на подмогу. Но столько лет прошло. Наверно, они забыли о тебе, а может и знать не знали о твоем существовании.

Дис покраснела от волнения.

– Как же так? – повысила она голос. – Почему они не придут в Ристагард, в час нашей великой беды?

– Из-за опекуна, назначенного твоим отцом. Он сделался наместником и присвоил себе всю власть над Ристагардом, даже долина была под его рукой. Никому он не нравился. Правил-то он хорошо, да был скользким, как холодный червяк. Неудивительно, что он затеял свою игру, а все из-за воли твоего отца.

«Снова этот Дварпи, – подумала Дис. – Я начинаю бояться его, а почему сама не знаю. Почему я ничего не знаю о своем роде? А вдруг он… Нет, хватит думать об этом».

Вслух же она спросила:

– А помнишь ли ты день, когда не стало истинных правителей Ристагарда? Ты расскажешь о нем? – заметив, что остальные служанки прислушиваются к разговору, Дис велела им уйти, а потом села на лавку у стола и обратилась к старухе. – Теперь продолжай. Мне нужно точно знать, кто друг, а кто враг.

Старуха села рядом с Дис, и заговорила, когда владетельница кивнула ей.

– Я уже сказала, что не знаю столько, сколько ты хочешь узнать. Отец твой, Харальд Угрюмец, был суровым правителем, и не подчиниться ему было невозможно. Но только госпожа Сиглаинар могла умилостивить его сердце или втолковать ему разумное решение, если ему приходилось ошибаться и настаивать на своем. Он был храбр и доблестен, а она – мудра и тверда при необходимости. Они могли быть хорошими правителями, хотя часто спорили между собой. У обоих была мечта: возродить флот Ристагарда и сделать его процветающим, как когда-то встарь.

Шли годы и они страшно тревожились, поскольку у них не было ребенка. И раз Ристагард оставался без наследника, всякий мог его захватить; слухи о бездетных правителях ушли далеко за горы, в Кун и в Торкседгард. Конунгам тех земель уж очень не терпелось начать войну и захватить побережья, они так и поступили бы. Да вот неожиданная новость все им спутала. То была весть о твоем рождении, госпожа. Ты единственная наследница владык Харальда и Сиглаинар, и их благих намерений.

– Что было потом, после моего рождения? – спросила Дис. Она вцепилась в юбку, ожидая услышать недоброе.

– К этому я и веду, госпожа, – отвечала старуха. – Твои родители очень обрадовались твоему рождению и потому решили отправиться в горы на охоту через девять дней, после того, как госпожа Сиглаинар оправилась после тяжелых родов. В тот день ничто не сулило беды, ярко светило солнце, ветра не было, на небе не было ни облачка. Правители со свитой выехали из Ристагарда без тебя. Вот поэтому ты и жива.

Почему они умерли, никто не знает. Они пропали в горах, а семь дней спустя из долины приехал человек. Его конь рухнул замертво прямо у ворот Нижнего Подворья, да и всадник выглядел ничуть не лучше. Его рваная одежда была покрыта пылью от горного камня, взгляд него был дикий от голода и долгих злоключений. Ему дали стол и кров, и через несколько дней он потребовал, чтобы собрали тинг Ристагарда.

– Тинг? – не скрывая удивления, спросила Дис. – Что это такое?

– Совет всех, кто здесь живет, моя госпожа. Если правители отсутствовали, то все важные дела обычно решались на тинге. Там чужак сказал, что его зовут Дварпи Пещерный, и что он был единственным свидетелем страшного обвала, под которым были погребены охотники из Ристагарда. Когда все кончилось, он поспешил на место происшествия. Выжил только Харальд Угрюмец, и то ненадолго. Он был так изранен, что перед смертью ему осталось всего несколько минут. Перед смертью правитель Ристагарда заставил Дварпи поклясться, что тот возьмет его меч Мельнирсуртр как знак власти наместника и будет заботиться о его дочери, пока она достигнет возраста, когда сможет править. В знак правдивости своих слов Дварпи показал меч Харальда. Мы все узнали его и провозгласили пришлеца наместником Ристагарда и твоим опекуном. Вот все, что мне известно, госпожа. Но знай: некоторое подозревали, что Дварпи имеет прямое касательство к гибели правителей и не боялись открыто осуждать многие его дела. Но против них он ничего не предпринимал. Тебя госпожа, он воспитал хорошо. Но больше для тебя сделали все же Модсогнир и Аскиль. Им, да и многим ристагардцам, хотелось, чтобы в тебе пробудился дух предков. Потому они и враждовали с Дварпи, который дал тебе имя.

– Теперь понятно. Но у меня остался еще один вопрос. Ты сказала, что до прихода Дварпи у меня не было имени. Как такое возможно?

– Есть древнее поверье, что младенец не может иметь имени. Должно пройти трижды девять дней, прежде чем родители нарекут дитя, Если оно, конечно, выживет. Тогда ему дают младенческое имя, и ним ребенок живет до взросления. Потом старое имя забирают и дают другое, с которым человек живет всю оставшуюся жизнь. Может быть так, что при этом человек узнает свое истинное имя, которое нельзя не то чтобы произнести вслух, но даже прошептать. Вот такой, говорят, древний закон.

– Судя по-твоему, скоро мне придется получить другое имя и стать не той Дис, которую знали люди, я права?

– Совершенно права, госпожа. Новое имя убирает то, что не нужно человеку, и может одарить его чем-то взамен. А теперь, госпожа, я умолкаю, иначе ужин будет безнадежно испорчен.

Старуха позвала остальных служанок, которые поспешили в зал, оставив дверь неприкрытой. Ужин все-таки не подгорел, и стол был накрыт через несколько минут. Хотя от кушанья шел дразнящий аромат, Дис не смогла заставить себя проглотить ни кусочка. По правде говоря, есть ей не хотелось, но пересилить себе пришлось: она понимала, что наступают трудные времена.

– Мы должны немедленно увидеть госпожу! – раздался громкий голос Модсогнира, пытающегося пройти сквозь охрану Большого Дома. – Дело, не терпящее отлагательств.

– Пусть Модсогнир и те, кто с ним, войдут! – ответила Дис. Модсогнир вместе с Аскилем и Бьярки ввалились в зал.

– С каким срочным делом вы пришли? – резко спросила Дис. – Говорите быстро и кратко!’

– Ристагард падет, – ответил Модсогнир. – У нас мало запасов и воды для питья. Если враг задумает держать осаду, крепость легко можно будет взять измором.

– Чистая правда, госпожа, – добавил Бьярки. – Еды мало, а родник оказался завален камнями. Они уже начали действовать.

– Раз так, мы будем биться с ними, чтобы пасть, покрыв себя славой, – хмуро ответила Дис. – Предаст надежда – сразит отчаянье. Об этом в Ристагарде никто не должен узнать, иначе мы потеряем последнее достоинство и будем обречены.

– Да мы все и так обречены из-за вздора глупой девчонки! – гневно вскричал Аскиль. – Прав был Дварпи, сбежав.

– Ты знал? – сурово спросила Дис, и Аскиль вздрогнул от того, как были произнесены эти слова. – Что ж, мой верный слуга, я приказываю тебе выйти на крыльцо Большого Дома и объявить, что отныне Дварпи – изменник и изгнанник. Посмеешь не выполнить этот приказ – и я сама объявлю о твоем предательстве. Наверное, ты забыл, что твоя госпожа я, и что я тоже могу приказывать, а не сидеть куклой в Большом Доме и выслушивать советы. Иди и сделай, как я велю! («В такие времена всем надо быть вместе, – подумала Дис. – Никому не позволю разъединять мой народ, и положу этим попыткам конец раз и навсегда»).

После того, как Аскиль вернулся, выполнив приказ Дис, она сказала:

– Надеюсь, воины несут дозор исправно, и люди готовы к сражению. Но я и в самом деле устала. Оставьте меня и дайте мне отдохнуть. Будите меня, если случится наихудшее.

Зал опустел, и Дис отправилась в свои покои. Постель уже была постлана и служанки как всегда ждали свою госпожу. Они раздели ее и спрятали платье в ларь. Пожелав доброй ночи, они ушли, а Дис вскочил ас постели, запрела дверь на засов и подошла к ларю. Как всегда крышка поддалась с трудом, но справившись, Дис принялась искать то, что ей было действительно нужно. Почему-то Мельнирсуртр снова оказался на дне сундука. Дис вытащила его из кожаных ножен и залюбовалась узором, бегущим по клинку. Она никогда на него не обращала внимания и не знала, что означают все эти гребни волн и молнии, покрывшие лезвие. Сведущему открылись бы тайные заклятья и скрытые руны, но для девушки было достаточно восхищаться тонкой работой неведомого мастера глубокой древности. Однако времени было мало, и Дис, отложив меч, продолжила поиски мужской одежды, подходившей странствующему по дальним краям. Ее руки тряслись, она вздрагивала от каждого шороха, что доносился из-за двери. Наконец, она нашла то, что хотела и торопливо надела штаны и серую рубаху из шерсти. Отыскался и теплый плащ с капюшоном: в северных землях даже летом могло быть холодно. Поверх рубахи Дис надела кожаную безрукавку с металлическими пластинами, а на плечи – плащ, заколов его круглой медной застежкой. В таком виде Дис легла в постель и положила рядом Мельнирсуртр. Закутавшись в теплые шкуры, она попыталась заснуть.

Странным был этот сон. Из ночной мглы долетали звуки металла, бьющегося об дерево, удары нарастали и учащались, пока не превратились в гром. Вдруг все стихло. Раздался звук треснувшего дерева, и из морока появилась огромная чудовищная и омерзительная голова с оскаленной пастью. Потом опустилась плотная пелена тумана, скрывая порождение бреда, и сквозь молочную завесу начали проступать огненные письмена. Руны то тускнели, то разгорались. Как жаль, что Дис не могла ни прочесть, ни понять огненной надписи! Но письмена и не думали исчезать. Казалось, их подпитывал сам живой огонь земных недр.

– Госпожа! – раздались громкие крики снаружи, и Дис, вскочив с постели, кинулась отпирать дверь. На ее лице был такой страх, что пришедшим пришлось отступить.

– Что случилось? Что-то срочное? – дрожащим голосом спросила Дис.

– Госпожа, – сурово ответил Модсогнир, – ты должна это увидеть сама. Враг разорил долину. Он движется сюда.

– Ночью? – Дис не скрывала удивления. – Войны и битвы происходят днем, а не в пору мрака. Я должна сама убедиться, что ты не солгал. Где враг? Пока еще в долине? Говорите! – закричала она от гнева, заметив, что все молчат, потупив глаза.

– Враг у Нижнего Подворья, – почти шепча произнес Бьярки.

– Дорогу! – вскричала Дис, хватая Мельнирсуртр и промчавшись серо-рыжим вихрем через пустой зал, выбежала на крыльцо. Все Верхнее Подворье уже было в движении, позабыв о мире. И воины, и добровольцы шли к мосту меж подворий, чтобы занять нижние стены. Всюду бряцали кольчуги и оружие. Ристагардцы поднялись на защиту, ибо все, кто мог держать в руках оружие – и мужчины и женщины – шли под синими стягами с белым кораблем. Копьеносцев было мало. За ними войсководы вели мечников. На подворьях горели костры, дым поднимался к бледному небу. Только несколько малых отрядов остались охранять Верхнее Подворье и Большой Дом. Двум отрядам приказали стеречь Морские ворота. Дис, ничего не говоря, возглавила один отряд добровольцев. Она лишь подняла Мельнирсуртр, казавшийся ей единственным достойным боевым стягом, не считая синих полотнищ. Неожиданные крики ристагардцев, возвещающие надежду, едва не оглушили ее. Она указала мечом на открытые ворота, и ее отряд двинулся за ней. Но через мгновение из Нижнего Подворья донеслись вопли гнева, ужаса и отчаянья.

Выйдя на мост меж подворьями, Дис увидела, как из долины поднимаются огромные клубы дыма. Горели хижины крестьян. Тут же раздался рев вражьих рогов, гром барабанов глушил крики людей. Пришли сварткъяльдлинги и обрушили на Ристагард наихудшее из зол – войну.

 

ГЛАВА II

 

ДОМ ПОКИНУТ

 

ВНЕЗАПНО тусклый свет померк и пала тьма. Ропот отчаянья и страха разнесся по рядам ристагардцев, и Дис почувствовала его причину: то был не сумрак ненастья и не ночная темнота. Морок поднялся над дальним горным кряжем и устремился к Ристагарду, опережая вражьи легионы – темные, железнобокие, безмолвные. Они не проронили ни звука, не бряцали железными доспехами и оружием. Страх сковывал защитников, и Дис сильно захотелось исчезнуть: приказав занимать стены Нижнего Подворья, она видела, врагов, двигавшихся, словно ночные призраки, чьи темнеющие копья полыхали пламенем, а стяги – без каких-либо знаков или гербов – были чернее самой тьмы. Отчаянье стало овладевать людьми, стоявшими за зубцами стены, но Дис обратилась к ним, пытаясь перекричать тех, кого надежда уже оставила:

– Смотрите, кто пришел! Враг подкрался, как тать и вероломный предатель. Так войны не ведут, и мы отстоим себя!

Ее слова возымели действие на тех, кто уже собрался было бежать прочь в поисках более надежного убежища, чем Ристагард. Но они устыдились и остались на своих местах.

Сварткъяльдлинги остановились у запертых ворот и застыли в ожидании только им одним ведомого знака. Откуда-то сзади донесся жуткий рев, и Ристагардцы, побросав оружие, зажали руками уши; черные враги начали свое дело. Зрелище у ворот могло повергнуть в отчаянье и безумие кого угодно, даже бывалых воинов. Пришельцы работали в глубокой тишине. Они-то знали, что их оружие куда страшнее, чем какие-то крики глупой девчонки на стене. Им сдавались более могучие земли и крепости; так всегда было, так есть, и так будет впредь, даже если слухи о жестокости сварткъяльдлингов правдивы. К воротам пригнали толпу пленных. Мужчин, женщин, детей разных возрастов, почти всех обитателей долины. Несчастных, скованных вместе, забрали из хижин и оторвали от полей; после тяжелого подъема по горной тропе их бросили наземь таким образом, чтобы происходящее внизу было хорошо видно со стены, где уже зажглись факелы.

Ни мольбы, ни проклятья, ни слезы не могли противостоять воле того, кто задумал эту войну. Медленно приближались железнобокие к своим жертвам, неспешно раскрывали ладони в железных перчатках, каждый палец которых оканчивался острым когтем, но вот один из них вырвал младенца из объятий полубезумной от горя и страха матери. Те же, кто был на стене, ничего не могли поделать – лишь смотреть: таково было действие ужаса, в который были вплетены древние темные заклятья. Младенца отшвырнули от гурта пленников, кинули прямо к воротам. Детский крик был заглушен гоготом сварткъяльдлингов, как будто это была не война, а самая обыкновенная забава. Но вдруг смех осекся. Враги застыли, словно в ожидании приказа. Все стихло. Крестьяне из долины смотрели друг на друга, в их глазах застыло отчаянье и понимание неотвратимости конца – страшного и без надежды на спасение.

Медленно въехал конь, закованный в железо. Каждый его шаг звучал как приближение неизбежной гибели. На его спине был всадник – тоже в железных доспехах. Его голову скрывал шлем с многочисленными рожками вокруг чела, по которым бежали тускло-красные сполохи, отчего вид всадника казался устрашающим во внезапной тьме. Незачем было гадать, кто он таков, ибо в Ристагарде теперь его знали слишком хорошо. Он сидел не гордо, а согнувшись в три погибели, как будто он был не полководцем и повелителем, а живым трупом, взгромоздившимся на коня. И своим воинам и врагам на стене, которых он должен был уничтожить или сделать рабами, казалось, что он умалился, но всадник осознавал свою силу и знал много способов, как ею воспользоваться.

Подъехав к своим воинам, полководец взмахнул палицей, словно освобождая ристагардцев от заклятья. В тот миг Дис почувствовала, как ее рука, несмотря на внутреннее сопротивление, тянется к ближайшему луку, сжимает его, натягивает тетиву и стреляет во всадника. Раздался металлический звон, и гора железа поднялась в стременах с необычайной легкостью, указывая рукой на младенца, орущего у ворот. Несчастная мать, потеряв последний разум, попыталась высвободиться и тут же угодила под копыта. Напуганный конь встал на дыбы и помчался прямо на нее. Всадник ничего не сделал, чтобы его остановить: неожиданность привнесла в его замысел задор. Когда тело женщины превратилось в искалеченный, разбитый труп, а конские копыта в железных подковах изодрали ее лицо до кости, всаднику подали младенца, и на глазах у всех он вырвал железными когтями легкие и печень из живого кричащего комка, превратившегося тут же в кусок мяса. Предводитель швырнул его в толпу пленников, подав знак начинать. Те застонали, раздались крики и проклятья, но пришельцы делали свое страшное дело медленно, бесшумно, вырывая вопли боли из своих жертв и гневные крики у стоящих на стене. И ристагардцы и обреченные ничего не могли поделать: первые снова находились под властью сковывающих чар и растущей ярости, а вторые… вторые с каждой секундой все ближе приближались к тому пределу, после которого возврата уже не было.

В это время узкая площадка перед воротами заполнилась вражьими воинами – и шагу ступить нельзя. Но они принесли с собой не оружие, а кайла и серпы – расчищать дорогу. Те, что пришли с кайлами, занялись горной породой, а те, что с серпами, поспешили к своим: помочь завершить страшную расправу. Понадобились часы труда, чтобы расширить проход, ибо камень не желал уступать; но даже время, казалось, было заодно со сварткъяльдлингами. Вопли не умолкали, а становились все громче и громче, но ужасней всего было то, что помочь было невозможно. Как бы хотела Дис не видеть всего этого или ослепнуть, но и на ней лежало заклятье, сковавшее всех, едва она сделала роковой выстрел и обрекла тем самым невинных на страшную смерть. Она понимала это и осознавала свою вину.

Уже был исторгнут последний крик, последнее дыхание, но кошмар еще был далек от завершения. Из кровавого месива людского мяса и тряпья сварткъяльдлинги выбирали кости и наносили на них свои мерзостные письмена. Потом, привязав кости к своему оружию, они снова застыли в ожидании. Через мгновение, по знаку Йормунрекка, раздался оглушительный камнепад: воины обрушивали камни, расчищая дорогу, но делали они это с такой легкостью, с какой нож отнимает кусок полурастаявшего масла. Камни погребли воинов под собой, над разрушением возвышался только конь с Йормунрекком в седле. И тут перед глазами ристагардцев произошло нечто: громадные обломки скал начали съеживаться, как пожухлая трава, пока не превратились в пыль, уносимую ветрами к морю.

Враги закричали, как будто праздновали свою обычную победу; не диво, что содрогнулись ристагардцы на стене, ибо эти крики скорее напоминали рычание зверя, разбуженного посреди лютой зимы. Но предводитель отъехал в сторону.

Только теперь стало понятно, почему сварткъяльдлинги не торопились сразу штурмовать ворота. Медленно его влекли те злосчастные пленники, что уцелели и теперь получали от надсмотрщиков удары кнутами, его, Таран Гада, покрытый нечестивыми письменами по обычаю того проклятого края, медленно вошел в брешь и приблизился к воротам. Голова была сработана как драконий череп с широко разверстой беззубой пастью; в глазницах же тлел огонь; его лапы постепенно переходили в острые когти, но голое бескрылое тулово напоминало кольчатого червя – воистину мерзкий вид. Следом за тараном в пролом хлынула всего лишь малая часть неприятельских войск, но площадка перед воротами оказалась заполненной до отказа. Затем они принялись кормить червя, заталкивая ему в пасть и глазницы плоть растерзанных. Делали они это оружием, к которому были привязаны кости жертв.

Дис ничего не могла противопоставить жуткому зрелищу – лишь взмахнуть рукой. По ее знаку на чудищ в людском облике обрушился шквал стрел, но что они могли поделать с теми, кто носил железные доспехи? Точно также попавшая в тенета муха пытается укусить подползающего паука, распаляя его желание напиться свежей крови. Вдруг гад покачнулся и вонзил в землю свои когти. Его тускло отсвечивающее омерзительное тело поползло к воротам, издавая жуткий скрежет. Огонь в глазницах разгорался все ярче, из ноздрей повалил дым, а пасть неожиданно ощерилась адамантовыми клыками, сквозь которые виднелся раздвоенный железный язык – раскаленный добела. Железное чудище повернуло голову налево, а потом резко откинуло назад; про его телу пробежал огонь. Гад подползал к воротам, когда со стен на него опрокинули чаны воды, но все произошло наоборот: вода, вылитая на раскаленное тулово превратилась в густой пар, уносимый ветром в сторону ристагардцев, а из гада начали вылетать огненные искры. Вскоре страшная тварь оказалась у самых ворот, она то раскрывала, то защелкивала пасть, и грохот поверг защитников в еще больший ужас. Миг – и раздался треск пожираемого дерева, а ведь гад казался всего лишь безжизненным куском железной руды. Он размолотил, измельчил, сгрыз и сжевал крепкие деревянные ворота Нижнего Подворья. Не успели Ристагардцы покинуть стену, как жуткий червь превратил ворота в прах, тут же подхваченный ветрами и закружившийся маленькими смерчиками. Но опасными были не они. В пролом на месте ворот уже прорвались железнобокие твари. Зазвучал рог – знак отступать к мосту.

Когда передовые отряды врага вторглись на Нижнее Подворье, то неведомое оружие скосило небольшой ристагардский отряд прикрытия, словно увядшую траву. Оно являло собой острое скругленное лезвие, как у серпа, только крепилось оно к длинному держаку с привязанными к нему человеческими костями. Это оружие легко рассекало кожаные доспехи и кольчужные рубахи, оставляя на телах такие раны, которые невозможно было вылечить, потому что разрезались мышцы живота и разрубались суставы. Все происходило так быстро, что отчаянье охватывало тех, кто последними достиг ворот на Верхнее Подворье и осмелился посмотреть в сторону железнобоких, привыкших ходить по трупам. Легион за легионом, отряд за отрядом, захватчик за захватчиком в железных доспехах прорывались вперед, неся с собой кромешный мрак и лютую смерть сопротивляющимся смельчакам, и участь презренных рабов сдавшимся на милость завоевателя. Милосердие? Оно ему было неведомо, и он хотел вкусить победы, которую он принесет своему повелителю. Но он оттягивал миг последнего удара, предназначенного уничтожить гордость и достоинство той, что посмела бросить ему вызов. Вот почему он бросил все подвластные ему силы, чтобы при малейшей попытке сопротивления захватить и сжечь Большой Дом. Глубоко в сердце вынашивал он эти замыслы, с тех пор как его изгнали из глуши по имени Ристагард; будут эти дураки защищаться или нет – не важно. Любую преграду можно убрать пути, а вместо этого развала бревен и камней, по недоразумению названному крепостью, вскоре появятся рудники и военный порт Сварткъяльда – совершать дальнейшие великие завоевания, еще больше укрепить его боевую мощь и навязывать свою волю остальным, рабам в скором будущем.

Размышляя так, он подъехал к только что запертым воротам Верхнего Подворья, не глядя на расступающихся перед ним военачальников. Тем, кто занимал места на стене, он казался еще более скрюченным в седле, но этот обманчивый облик скрывал настоящую опасность. Он все время скалил пожелтевшие и почерневшие зубы, виднеющиеся в ротовом отверстии шлема, он был впереди головорезов, калечащих тех, кто не успел скрыться за воротами Верхнего Подворья, странными мечами с двумя лезвиями, похожими зазубренные змеиные языки. Затем несчастных и пленников, притащивших Таран Гада, насадили на копья и укрепили их вдоль моста, сделав их тем самым страшными знаменами темневшими в отсветах пожарища, пожирающего деревянные постройки Нижнего Подворья. После этого он к всеобщему недоумению ристагардцев развернул коня скрылся, словно вознамерившись раз и навсегда покинуть поле битвы.

А в это время за стеной Дис занималась странной работой. Хотя все опять бежали наверх, и ей полагалось быть в числе первых, девушка осталась у запертых ворот и вытащила из ножен кинжал. Быстрыми движениями она принялась вырезать на их поверхности диковинный узор, приводившийся ей этой ночью. Черта к черте, линия к линии, заклятье за заклятьем выходили из-под лезвия; и пока обе створы не оказались покрыты письменами, Дис не останавливалась. От спешки Дис едва могла перевести дух. Почему-то ее не покидала уверенность, что если надпись соединит ворота, подобно крепкому нерушимому засову, враг ни за что не сможет прорваться на Верхнее Подворье. Конечно, владетельница Ристагарда не понимала, откуда пришло это знание, но внезапно она поняла одно: хочешь убежища – лучше не найти, если не отрывать ворота, ставшие неодолимой преградой на пути вражьего воинства.

Потом она взбежала на стену, и стала так, чтобы ее хорошо было видно снизу. Порыв ветра сорвал капюшон с ее головы – и в отсветах факелов затрепетали ее волосы. Казалось, от этих огненных волос исходил свет, заставивший захватчиков поднять глаза и узреть истинную владетельницу Ристагарда во всей ее горделивой красе и славе. В сердцах самих же ристагардцев вид Дис зажег новую надежду.

Надежду, которую будет легко развеять прахом и обратить в ничто – так думал он, имея на то свои причины. Он чувствовал их – невесть откуда взявшиеся могучие чары, использованные жалкой невеждишкой. Поделать он ничего не мог. Оставалось только одно – ждать, пусть и недолго.

Тем временем на стене все ярче и ярче разгорались факелы. Вскоре верх каменной преграды оделся огнем. Возгласы надежды были ответом звериному реву, доносящемуся снизу. Тот, кто привел сюда все воинства своего владыки, оказался посрамленным, – так казалось стоявшим на стене и уповающим в ее надежность.

И все же утрата Нижнего Подворья и ряды копий с умирающими вынудили Дис отдать не менее страшный приказ. Лишь тем счастливцам, кого поместили возле ворот, улыбнулась смерть от ристагардских стрел. Остальным же пришлось ждать смерти, почему-то медлившей забирать их из омраченного края. По знаку своего предводителя отряды сварткъяльдлингов кинулись разорять Нижнее Подворье. Все было предано огню, с трупов срывали доспехи и оружие. Если не удавалось снять с тела хоть какую-нибудь безделушку, то выламывали сустав, а свисающие куски плоти тут же пожирались. До Верхнего Подворья доносился треск ломающихся костей; чавканье и хруст были такими громкими, что, наверное, их слышали даже в нижних пределах Синканайи. Тем, кому повезло умереть на копьях, были избавлены от участи быть съеденными живьем.

Дис спустилась со стены. Она была сломлена увиденным. Проходя мимо ворот, она увидела, как рунные заклятья, явившиеся ей во сне, начали мерцать серебристым сиянием, которое с каждой секундой становилось все ярче и ярче. Вскоре оно сделалось таким сильным, что осветило небосвод и могло показаться, что мрак отступает перед ним. Заметив, что свет смутил врагов, ристагардцы возликовали. Но не Дис: на это у нее не было времени. Она устремилась к Большому Дому и с трудом раскрыла двери настолько широко, насколько было в ее силах. Неожиданно хлынувшая изнутри темнота обострила ощущения девушки, как будто она получила некое послание свыше. Она видела, как сгущалась темень, которую тщетно пытался осветить угасающий огонь. Из сумрака донесся нарастающий вопль, и Дис начала понимать, что несмотря на все ее усилия, несмотря на нежданное спасительное видение во сне, все пойдет прахом. Сердце подсказывало ей, что опасения, увы, имели под собой прочные основания: Дварпи все еще находился за пределами Ристагарда; кто знает, что задумал его скользкий разум. От одной такой мысли у девушки захватило дух так, что она едва не рухнула во тьму строения.

Крики и свист кнутов привели Дис в себя, похоронили все ее подозрения, вытащили ее из глуби страха и сомнения в сумрак битвы. Владетельница Ристагарда бросилась обратно на стену, приказала Бьярки и Фрару покинуть посты и увести женщин с детьми в Большой Дом, откуда тайными тропами под горами можно было покинуть крепость и выйти в горы. Потом Дис глянула вниз, на толпы захватчиков. Стрелы и луки оказались бесполезными против их железной брони. Приставив лестницы, они попытались взобраться на стену – и полетели вниз, ошпаренные кипятком и опрокинутые шестами. Многие, однако, продолжали карабкаться по деревянным лестницам, даже когда ристагардцы подожгли их, смеясь в ответ падающим сварткъяльдлингам. Тем временем Дис, улучив момент, бросила беглый взгляд в сторону Большого Дома. К ее облегчению ни внутри, ни на подворье никого не было.

Но тут же бремя отчаянья свалилось на защитников своего дома на берегу: из разломанных ворот Нижнего Подворья выезжал сам Йормунрекк. Перед ним влекли исполинский таран – как только мост его выдерживал? – самое чудовищное сооружение, на которое только способен ум человеческий. На железном брусе крепилась огромная голова. Но ужас! Сработанная в виде черепа она не могла принадлежать ни зверю, ни живому человеку. Изможденной и мерзостной казалась она с виду, но нельзя было не ощутить ее скрытой мощи. Многочисленные рога, бегущие по бокам, напоминали корону. Морда – сплошь острые грани, в глазницах – такая пустота, которая бывает лишь у мертвеца с вырванными глазами. Мрак клубился в его разверстой пасти, и создавалось впечатление, будто из нее изливается в мир само ничто. Руны смерти и разрушения покрывали голову и брус. Завыли рога, закричали от радости сварткъяльдлинги. В тусклом свечении ристагардцам открылось все уродство тарана. Йормунрекк все еще был в седле и безучастно взирал на серебристое сияние ворот. Казалось, всадник сделался каменным обломком, окруженном несчетным числом снующих муравьев. И все это двигалось по мосту к воротам Верхнего Подворья. Достигнув цели, таран застыл, словно его лишили воли, направляющей удар. Руны на морде чудовища запылали алым огнем, но ничего больше не произошло. Страшной твари оставалось только скалиться. На сей раз, темное пламя оказалось посрамленным, ибо оно было бессильно против горящего серебристого света ворот.

Осажденным оставалось только ждать и наблюдать. Дис повелела никому не приближаться к воротам и не прикасаться к ним, ибо, согласно видению, заклятья, нанесенные ею, были единственным источником несокрушимости Верхнего Подворья.

И все же она приказала военачальникам покинуть стену; со всех ног она устремилась в зал Большого Дома. Когда двери затворились, Дис обратилась к ним с такими словами:

– Как вы видите, враг не войдет. Я не могу объяснить, что произошло со мной прошлой ночью и откуда мне стало известно запирающее заклятье, но оно действует. Оно охранит нас. Но сердце подсказывает, что его можно очень легко разрушить простым сдвигом засова или даже прикосновением к надписи. Не спрашивайте, откуда это знание пришло ко мне. Одно верно: вы будете стеречь ворота, потому что это дело я могу доверить только вам. Другой вопрос, который нужно решить немедленно – это провизия и вода. Чары защитят нас от вторжения извне, от голода и жажды они не спасут. Можно будет ловить рыбу в подскальном заливе Морских врат, мы сможем протянуть долго, но рано или поздно без воды нам все равно придет конец. Вот почему нужно решить, что делать дальше, если только можно найти решение.

Последовало глубокое молчание. Дис чувствовала, каким душным и плотным становится воздух от приближающейся бури. Наконец, не слыша ответа от мужей, она подала голос.

– Если ни у кого из вас нет никаких мыслей, я сама решу, кто и в каком порядке будет охранять ворота.

– Госпожа, – ответил Модсогнир, – никто не отказывается. Все будет сделано, как ты скажешь. Но что случится, если на стене не останется ни одного военачальника?

– А вот это уже не твоя забота, – сказала Дис. – Ваш долг охранять ворота, чтобы никто не разрушил чары. Знайте все, что пока мы под их защитой. враг не сможет приблизиться к воротам. Вот мой приказ. Вы, Бьярки и Мани заступаете в дозор сегодня. Потом – Модсогнир и Фрар, затем – Аскиль и Хальфдан. Таков мой приказ, и оспариванию он не подлежит. Те, кто был назван первыми, идут охранять ворота прямо сейчас. Второй вопрос придется решать без них.

Мани и Бьярки поклонились и покинули Большой Дом. Едва они скрылись из виду, Дис продолжила:

– В крепости мало воды. Без нее мы не выстоим. Что скажете?

Зал погрузился в глубокое безмолвие. И никакого намека на ответ.

– Что скажете? – повторила вопрос Дис. – Вы думаете, что у нас достаточно воды для питья, или кому-то из вас посчастливилось отыскать некий источник, откуда мы будем черпать пресную воду – как раз по нашим нуждам?

Ответа не было.

Дис вышла из себя.

– Так каков же ответ? – Дис едва сдерживалась, стараясь говорить спокойно.

Наконец тишину нарушили.

– Мы все сделали выбор – не сдаваться на милость врага. По правде говоря, госпожа, это было единственное решение принятое всей крепостью, и я скажу, что смерть будет избавлением от рабского ярма. Все уже увидели, что творят сварткъяльдлинги с теми, кто оказался под властью их конунга. Твой выбор – лучший из всех.

– Ты не сказал, где достать воды, – раздражение Дис росло. – Что ты предлагаешь? Если ничего, кроме пустых слов, то лучше бы тебе и рта не раскрывать.

Опять последовало затяжное молчание. Дис уже приготовилась обрушить все свое раздражение на совет, как вдруг раздался жуткий вопль. От него в жилах стыла кровь, а могучих мужей охватывала та слабость, какую испытывают беспомощные новорожденные младенцы. Не говоря ни слова, Дис кинулась прочь из Большого Дома и помчалась к стене, чтобы узнать, в чем дело.

Через стены перелетали огненные снаряды, и там, где они падали, полыхало неугасимое пламя. Многие Ристагардцы падали со стены живыми кричащими факелами. Отчаянье и растерянность укоренились в сердцах тех, кому удавалось уцелеть. Истинно, враг преуспел.

Но самым страшным оказалось не это: грохот сварткъяльдских барабанов нарастал, и сгущался мрак в пасти чудовищной головы у ворот. Дис видела все это, уже будучи на стене, но что-то заставило ее оглянуться, как будто сражение должно было завершиться не на стенах, а в пределах Верхнего Подворья.

Она спустилась к воротам. Бьярки и Мани были там, но они лежали на земле, словно мертвые камни, хотя Дис чувствовала, что они все-таки живы. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: некоторые руны на воротах были сильно повреждены, даже выжжены, потому что по дереву бежали горелые полосы. Серебристое сияние угасало, и поделать ничего уже было нельзя. И еще засов. Он был слегка отодвинут, но этого вполне хватило бы, чтобы разрушить чары.

Грохот и скрежет, донеслись со стороны моста, и были они невыносимы для уха людского. Как же хотела Дис провалиться сквозь землю, чтобы не видеть мига падения Ристагарда! Возможно, это чувствовали и защитники на стенах. Страх охватил всех, только крики ужаса ристагардцев могли бы перекрыть этот грохот. Дис крепко зажмурилась, она подумала, что все происходящее – страшный сон, нужно только самую малость: проснуться. Тогда все станет, как было.

Открыла – и увидела все в огне. Громыхание усиливалось – и ворота затрещали от первого удара, подобного раскату грома. Потом последовал еще удар, и еще, и еще… И каждый удар сопровождал звук металла скользящего по камню. Девушка видела, как исчезало дерево в железной пасти, как железный язык уносил обломки ворот в сердце пустоты. Дис тут же отскочила, заметив, что голова проникает на подворье. Самым омерзительным оказалось вот что: голова вползала, отделившись каким-то образом от тарана, вползала сама – медленно, на тонких паучьих ножках. Ее нижняя челюсть судорожно открывалась и закрывалась, обнажая проржавевшие клыки и щерясь улыбкой мертвеца, желавшего сожрать все живое в пределах Эрдэринглы.

На макушке головы, посреди железной короны, возвышаясь над торжествующим безумством смерти, стоял сам Йормунрекк, готовясь нанести последний удар. А за ней – горящие клинки и темные доспехи сварткъяльдлингов.

Сзади донеслись крики – тоже вражеские. Сварткъяльдлинги бежали из башни Морских ворот. Дис словно ударило молнией. Конечно, это конец Ристагарда. И ее конец тоже. Все ее чувства словно подчинились какому-то неведомому порыву. Обнажив меч и выкрикнув: «Море и Ристагард!» – Дис набросилась на чудовищную голову. Глянув со стороны, любой назвал бы это безумием: девчонка, с одним мечом в руках, без доспехов пытается напасть на гору железа, которая вот-вот раздавит маленькую нахалку в лепешку. Одно движение лапы – и Дис отлетела в дальний конец подворья.

Ощущая боль от внезапного удара и слыша крики на стене, Дис почувствовала, как по лбу скатывается струйка крови. Но ее рука все еще сжимала Мельнирсуртр, и в тот миг, когда все надежды угасли и на секунду потемнело в глазах, Дис поняла, что нужно сделать, и сделать прямо сейчас.

Дис медленно поднялась, опираясь на меч. Она ничего толком не видела во мраке и огнистой мгле, кроме очертаний надвигающейся головы, приготовившейся исполнить волю своего повелителя. Дис собрала все силы и нанесла удар в пустоту раскрывающейся пасти. Тут же случилось нечто. Дис не могла скрыть своего удивления, потому что Мельнирсуртр запылал алым пламенем, а пронзенный им мрак начал развеиваться. Голова заскакала по подворью, суча ножками, словно самый обыкновенный недодавленный паук, – а потом рухнула на толпу ворвавшихся сварткъяльдлингов и покатилась к разлому на месте ворот.

Девушка с трудом перевела дух и пришла в себя: она сама, без чьей-либо помощи, уничтожила страшную голову и вышла победительницей в своей первой настоящей битве, но не в войне. Вопли и лязг заставили ее понять: ничего поделать уже нельзя. Орды сварткъяльдлингов исторгались из пролома и башни Морских ворот, и только теперь Дис могла рассмотреть их вооружение. На каждом воине была короткая кольчуга, прикрытая железными пластинами, защищавшими грудь, живот, спину, руки и ноги. Шлемы походили на горшки или ведра с отверстиями для глаз, и раз лица были спрятаны, невозможно было сказать, люди это или нет. Но самым любопытным – и Дис поймала себя на этом – было оружие.

Вооружены они были не одними боевыми мотыгами и серпами с зазубренными лезвиями и людскими костями, привязанными к рукояткам («Прямо жнецы смерти», – решила Дис); у каждого было по диковинному мечу с большими и малыми когтями на клинках. Нельзя было вытащить такое лезвие из тела жертвы, не причинив ей страшной боли.

Они врывались, словно потоки тьмы, и взбегали на стену, словно быстрые смерчи. Дис понимала: одна она не сможет им противостоять. Но она решилась и со всех ног помчалась к стене.

Вдруг ее схватили, и раздался вопль:

– Ко мне! Ко мне! Я держу ее!

Несмотря на пронзительный крик, срывавшийся на визг, Дис все же узнала этот голос. Она и раньше слышала его. Теперь Дварпи толкал ее к Большому Дому, жнецы следовали за ним на почтительном расстоянии; от глаз Дис это не укрылось. Она также заметила, что жнецы не собираются применять силу против нее и опекуна. Войдя в зал, Дварпи швырнул Дис на пол и закрыл дверь, не запирая ее на засов. Дис посмотрела на Дварпи и прочла в его глазах насмешку.

– Стало быть, пташка летала-летала, да в клетку попала, – произнес он. – Что же теперь она споет? Будет услаждать мой слух или начнет поносить меня?

– Ты ничтожество, – ответила Дис, пытаясь говорить ровно. – Я не ошиблась, приказав объявить о твоем изгнании.

– Тем самым намного облегчив мою задачу, юная дурочка. Ха! Я-то думал, что научил тебя многому. Впрочем, ученицей ты оказалась достойной. Дай-ка скажу, в чем ты ошиблась. Или, может, сама додумаешься? Тебе нужно было приказать меня убить, а не изгонять, – он так злобно захохотал, что Дис недоумевающее посмотрела на него. – Вот каково должно было быть единственное верное решение, госпожа. Но все же есть способ остановить ужас, охвативший Ристагард. Вождь Сварткъяльда все еще надеется на твою руку. Прими его предложение – и битва тут же прекратится. Прими во благо Ристагарда. Ответь сейчас.

Дис поднялась на ноги. Она так глянула на Дварпи, что тот умолк. Но едва ее рука потянулась к рукояти меча, Дварпи сделал еле заметный жест – и Мельнирсуртр, вылетев из ножен, упал позади опекуна.

– Маленькая мерзавка! – крикнул он. – Думаешь, меня так легко убить? Ты очень, очень сильно разочаровала меня, – того, кто тебя вырастил. Так вести госпоже не подобает, но эту ошибку я исправлю. Гау-р’нат! – тут Дис взмыла под потолок и на какое-то мгновение застыла над залом. Затем Дварпи выкрикнул: – Тумуга! – и Дис упала на живот. – Думаю, для тебя этого мало – продолжил опекун. – Свою участь ты выбрала. Скажи, а как тебе понравится это? Р’нату-ог-йукисэ!

С этими словами, Дварпи вытащил из кожаного мешочка, пристегнутого к поясу, кусок черного янтаря. Зал наполнялся сладковатым запахом тления, пока Дис с бешеной скоростью бросало из стороны в сторону по всему залу. Потом Дис завертело с такой яростной силой, словно ураган играл с младенцем. Дварпи молчал. Когда же Дис снова рухнула на пол, ее чуть ли не выворачивало. Дварпи подошел к ней и положил кусок черного янтаря перед ее глазами.

– Вижу, тебя терзает страшная боль – произнес он, рассматривая лицо Дис, искаженное мукой и страхом, с красной струйкой стекающей со лба. – Я мог бы позвать жнецов и позволить им поиграть с тобой, но я этого не сделаю. Это было бы слишком милосердно. Как видишь, я даже не начинал. Скоро ты канешь в бездны мрака, откуда не сбежать. Там на дне разыщут тебя безымянные и пожрут твою плоть, и ты сделаешься одной из них, обреченной служить величайшей цели Его, Он поглотит тебя и даже глубины Унту, даже пещеры Манали, даже муки после смерти покажутся тебе блаженством по сравнению с тем, что ты выбрала, отвергнув предложение властелина Сварткъяльда. Узри тьму и слейся с ней воедино.

Если бы то был обломок простого черного камня, то Дис увидела бы как он начал изменяться, когда говорил Дварпи. Перед ней лежала частица той черноты, которая бывает лишь в пустоте, жаждущей поглотить все живущее и всецело подчинить его себе. Она застлала очи Дис и приготовилась пожрать ее.

– Что сейчас чувствуешь? – слышала она приглушенный голос опекуна. – Как тебе нравится быть поглощенной против твоей воли? Она бессильна перед силой, которой служу я. Плач, моли о помощи, проклинай… Тщетно. Вот теперь ты готова, – прошептал он, заметив, что кожа Дис покрылась смертельной бледностью. – Напоследок я должен кое-что сделать. Авагдир леартинэ вэйр! Морканиэ-уртунэ дун! Сэтуг имриар, канн-ту бейл! Гутуб-а-дан, инв-гаутун!

Дис не могла пошевелить ни рукой ни ногой – действовало заклятье; ее сердце наполнило ощущение выпотрошенности, опустошенности; истинным было лишь одно: в этот миг она не испытывала никакой боли. Пристрастия, неприязнь, желания, ненависть, вера покинули ее, исчезли, словно никогда они не сопровождали ее на протяжении жизни. Вдруг Дис, громко закричав, покатилась под ноги опекуну и сбила его наземь. Пока он, кряхтя, поднимался, она успела придти в себя и стать собой, протягивая руку к мечу. Прикосновение к рукояти наполнило сердце Дис огнем – и посрамленная пустота отступила. Дис вскочила, и, размахивая Мельнирсуртром, набросилась на Дварпи, нанося удар. То рухнул на пол, как куль с соломой, – раздосадованный, если не сказать пораженный. Он буравил Дис удивленным и в то же время злобным взглядом – так смотрит на охотников медведь, которого они пробудили от зимней спячки и прижали к стене берлоги.

– Как это возможно? – пробормотал он, переводя взгляд на кровящую левую руку. – Тебя, тебя же должно было ввергнуть в бездну, твое имя съесть… А-а, понятно. Будь проклято мое решение не наречь тебя. Вот почему заклятье не подействовало.

– И не подействует, пока я не получу истинного имени? – спросила Дис, держа меч у горла Дварпи. – А если я тебя убью, что случится со мной, не получи я имени, о котором ты упомянул?

Дварпи замолчал. Дис старалась не упускать его из виду. Но мгновение спустя, дверь под действием чудовищной силы разлетелась на куски и Дис отлетела в темноту зала, куда стали просачиваться жнецы. Завидев лежащего на спине Дварпи, двое жнецов принялись смывать с него кровь, а остальные помчались прямо к Дис, размахивая мечами и серпами. Промедление могло стоить ей жизни – понятней некуда, и потому ненадежным убежищем для Дис стало ее кресло, в котором она сидела, держа советы. Она скользнула за высокую спинку и притаилась там, скрывшись в темноте.

Дварпи помогли подняться, и он хмуро сказал:

– Владыка ждет. Разрешаю вам ее покалечить, но слегка. Клянусь моей рукой, я хочу, чтобы ей сохранили жизнь. Как видишь, мы – продолжил он, теперь обращаясь к Дис, – еще не закончили с черным янтарем. Окружить ее и не выпускать! – закричал он страшным голосом. – Я обездвижу ее, и вы сможете сломать ей хребет. Пускай живет, чтобы увидеть, к чему приводят бесплодные решения. Ты, – крикнул он одному из жнецов, – приведи сюда Йормунрекка. Он точно обрадуется боли, которую сейчас испытает эта рыжая дура.

Жнец выбежал из зала, остальные встали в тесный круг, посреди которого оказалось кресло (и Дис). Дварпи оказался за его пределами. Скалясь от боли и злобы, он протянул вперед левую руку с черным янтарем. Как же он хотел продлить миг своего торжества, повергая своего врага в ужас. Он ничего не говорил, но сгусток тьмы, появившийся в янтаре, как будто вырвался наружу и устремился к Дис, окружая, окутывая, проникая глубоко в душу и сковывая волю усыпляющим заклятьем, что пело множество голосов, слитых в слаженные далекие хоры.

И Дис подчинилась бы заклятью сна. Но вдруг ее руки обожгло – и она пробудилась. Казалось, боль вырвала ее из далеких бездн мрака, и – о диво! – меч пылал живым обжигающим огнем – от самой рукояти до острия клинка. Выпустить его из рук Дис не могла.

Раздалась тяжкая поступь, и появился Йормунрекк. Он быстро понял, что произошло, и крикнул:

– Ублюдки! Чего застыли? Властелин больше ее не желает, мы победили. Убейте ее!

И без того узкое кольцо врагов подходило вплотную к Дис, и теперь, когда они медленно приближались (они не были уверены, стоит ли нападать на девчонку с языком огня вместо меча), у нее мгновенно возник план. Она вскочила на кресло и, подпрыгнув, перекувырнулась в воздухе, оставив врагов позади. Дис выбежала из Большого Дома, а они – за ней, проклиная ее и угрожая муками. Теперь – только к западной стене, откуда небольшой проход в скале выводил к обрыву над морем, туда, где сразу начиналась глубина без подводных камней.

– Схватить! Не выпускать! – кричали занятым грабежом и убийствами сварткъяльдлингам Дварпи и Йормунрекк, но напрасно, как будто у маленьких детей хотели отнять любимые игрушки. Дис все же успела ранить нескольких воинов, которые все-таки вняли приказу – да и было ли у нее время выяснять, почему они решили задержать ее. Достигнув западной стены и оказавшись на узкой поперечине, скользкой от крови, она увидела нечто страшное.

На обоих подворьях вздымалась яростными вихрями к небу сама тьма, одетая бледным огнем, не щадившим ничего на своем пути: строения, дома, стены, укрепления – все это падало под натиском бури и превращалось в горстки пепла. Огонь ревел с такой силой, что душил все прочие звуки, и уже приготовившись идти дальше, Дис снова оказалась в крепкой хватке Дварпи: ему хватило времени, чтобы подняться на стену. Дис напряглась и ударила опекуна. Тот, не ожидая сопротивления, упал на доски, затрещавшие под тяжестью его тела.

Дис бросилась в проход внутри горы – и вскоре очутилась по ту сторону перед блестевшим морем. Блестевшим под нарождающимися лучами ясного рассвета и незамутненным голубеющим небом. Удивляться было некогда. Сделав глубокий вдох, она прыгнула в воду, мгновенно смывшую все ужасы и усталость. Отплыв на некоторое расстояние к югу от Ристагарда, Дис была вынуждена поднять выплыть на поверхность – глотнуть воздуха и снова погрузиться в холодную воду.

А выплыв – увидела то, что превосходило собой все страхи и ночные кошмары, какие только можно было вообразить. Весь мир оделся солнечным сиянием, казалось, ничто не посмеет осквернить славы света. Но впереди все еще вздымалась туча темноты, которую не могли развеять ни солнце, ни морские ветры. Втягивая в себя дым и пламя, она висела над Ристагардом, как будто по воле каких-то чар. Она клубилась, поглощая все на своем пути, все, что могло укрываться под ее тенью, и Дис подумала, что в этот миг там, на скале, должно происходить нечто воистину страшное. Она не забыла, что делали Сварткъяльдлинги со своими жертвами, и хорошо запомнила, чего можно ожидать от тех, кто недавно, как она считала, был ей верен.

Неожиданно кто-то дернул ее за ногу. Чем сильнее Дис хотела вырваться, тем крепче становилась хватка и тем скорее ее хотели утащить в глубины моря. И когда она поддалась, то оказалась под водой, но не на глубине, а под самой кромкой, сквозь которую проникали солнечные лучи. И она тут же увидела, чьих рук это было дело.

Это были те, о ком ходило немало диковинных преданий, ибо ее окружали морские девы. Они о чем-то переговаривались, но разве это услышишь в воде? Одна из них подплыла к Дис и знаками дала понять, что никто не собирается причинить ей зла. В правой руке у нее были какие-то травы, и она показала Дис, что эти травы нужно съесть, иначе той не суждено будет снова увидеть сушу. Дис так и сделала – и мир вокруг неожиданно изменился. Ей почудилось, что ее ощущения обострились; она отчетливо слышала звенящий смех морских дев и их разговоры. А рассмотрев их поближе, Дис поняла что не так уж они и прекрасны, как вещали предания: зеленоватая кожа, местами с бурыми чешуйками, длинные волосы – что засохшие морские травы, и глаза – большие, если не сказать огромные, как плошки. Между пальцами красовались перепонки, по нижней части туловищ бежали острые плавники, а заканчивалось все рыбьими хвостами. Верхнюю часть туловища закрывали безрукавки, сплетенные из водорослей. Но и морские девы в долгу не остались: они бесцеремонно разглядывали Дис, дергая ее то за одежду, то за волосы, то за меч, и открыто говорили, что, наконец, нашлось то, над чем можно просто так посмеяться.

– Что вам от меня нужно? – Дис больше не могла совладать с чувствами и внезапно поняла, что может говорить под водой. – Зачем вы притащили меня сюда?

Ответом ей был тихий смешок, и Дис почувствовала, что ей хочется остаться в море. Вдруг рой пересмешниц рассеялся, и все они поплыли навстречу другой морской деве, той, что показалась из-за скалы. Дис решила, что она стара. Ее редкие волосы были бурыми, как пыль песчаной земли; кожу покрывали многочисленные морщины. Она неторопливо подплыла к Дис, бросила на нее оценивающий взгляд и заговорила с остальными девами.

– Так значит, это и есть дочь земли, над которой вы потешались, верно?

– Да, Фруинвар, самая настоящая дочь земли, клянемся нашими плавниками и хвостами, – ответила одна из дев.

– Тогда, как и почему ты оказалась в моих владениях? – сурово обратилась Фруинвар к Дис, хмуро рассматривая чужачку. – Как ты посмела проникнуть в Морскую обитель и остаться в живых?

– Твои девы сами притащили меня сюда, Хозяйка Моря, – ответила Дис, пытаясь сохранять спокойствие. – У меня и в мыслях не было проникнуть в твой дом и своими глазами увидеть твоих дев.

– Бури всех вас забери! Вы, ослушницы и непутевые, позволили безымянной дочери земли попасть во владения самих Эари и Лефнуи! Такого никогда не бывало от начала мира!

– Но мы дали ей немного духоросли, Фруи, она может остаться с нами...

– Я не безымянная; мое имя Дис из Риста…

– Молчать! – прикрикнула Фруинвар, и остальные девы содрогнулись. – Послушай меня, безымянная дочь земли, никогда раньше смертные и бессмертные, названные и безымянные, как ты, не вторгались в морские глубины, чтобы потом покинуть их. Ты знаешь об этом?

Дис пришла в недоумение; она не знала, что ответить. Но все же решилась.

– Знаю, Хозяйка Моря. Но я не знала, как опуститься в морские глубины, пока твои девы не притащили меня сюда. Не спеши винить их. Наверное, у них была для этого веская причина.

– Причина? – Фруинвар умолкла, чтобы обдумать ответ Дис. – Возможно, они и правы. Плыви со мной, дочь земли. Я хочу получше рассмотреть тебя, чтобы решить, что же с тобой делать. И вы, несмышленыши, тоже поплывете с нами. Мне есть, что всем вам показать.

Она отплыла чуть вперед и неожиданно прянула в глубины; Дис пришлось плыть за Фруинвар, и вокруг нее, смеясь и осторожно касаясь одежды, меча рук и волос, плыли остальные девы моря. Одна из них никак не могла остановиться.

– Смотрите, как она плывет! Ни перепонок, ни плавников, ни хвоста! Не диво, что она еле плетется, как рак-отшельник в своей раковине. Подтолкнем ее, подруги!

Остальные подхватили последние слова, как клич. Они взяли Дис за руки и помчались так быстро, что ничего не было видно вокруг, кроме темнеющих вод.

По мере того, как темнело вокруг, сбавляли скорость. Тот тут, то там скалы были одеты густыми зарослями морских трав, но теперь путь лежал мимо них, и приходилось плыть крайне осторожно: как пояснила Фруинвар, эти травы были ядовиты даже для морского народа. Дис пробовала было спросить, ядовиты ли они для тех, кто пришел сверху, но шипение старухи отбило у нее желание спрашивать о таких вещах. Казалось, пути нет конца: Дис уже и не пыталась думать о времени, потому что путешествие все продолжалось и продолжалось, и его цель была известна только Фруинвар. Выбившись из сил, она захотела спросить об этом набольшую, как вдруг из водорослей появилось что-то похожее на огромную змею. От ужаса девы завизжали и бросились врассыпную, стараясь избегать как змеи, так и ядовитых трав. Дис вновь растерялась, но теперь ей опять никто не мог помочь. И все же неведомое чудище казалось ей лучшим исходом, чем Темная Мудрость сварткъяльдлингов. Заметив, что Фруинвар не может быстро скрыться, она обнажила Мельнирсуртр и приготовилась к бою с неведомым противником.

Тот не заставил себя долго ждать. Не успела Дис вытащить меч из ножен, как появилась новая змея, и еще, и еще… Не было у тех змей ни голов, ни глаз. Скорее, то были щупальца исполинского чудища, часто нападающего среди ночей на корабли и утаскивающего их на дно морское. Там оно лакомилось вкусной человечиной, но сейчас пришлось долго голодать, а от голода его ярость позабыла всякие пределы. Так подумала Дис, увидев грязно-розовые присоски, каждая из которых была с секретом – ядовитым шипом.

Оно выплыло медленно, покачивая щупальцами. Человеческий ум не мог представить более отталкивающего зрелища. Была всего лишь Глова с щупальцами, которые трепетали, словно мантия, а где-то в их глубине скрывался большой клюв. Мутные, ничего не выражающие глаза зверя казались слепыми. Никогда не встречая человека с такой палкой, он плавно подплыл к Дис и протянул к ней щупальце. Ответом был сильный удар, а потом – облако темной крови. Но чудище это не остановило. В глазах вспыхнул желтый огонь, клюв широко раскрылся – попробовать кусок такой вкусной земной плоти и закусить старой рыбой. Но намерение чудища не укрылось от Дис: слишком плотоядным был это взгляд. Она решила пресечь нападение морского врага и, стрелой метнувшись под мантию, нанесла удар, сразу же отпрянув прочь. Зверь судорожно забил щупальцами, и кровяное облако затмило все. Но через мгновение, когда оно развеялось и вернулся сумрак, обычный для такой глубины, Дис увидела, что путь свободен. Она подала знак Фруинвар, которая, как ей показалось, внимательно следила за ходом битвы. Но морская старуха ничего не ответила, и они продолжили путь в бездну. А что еще оставалось?

Путь был долог. Ничего не случилось. Время сбилось со счета. Теперь они вплывали туда, где холод и непроглядный мрак бросали вызов прохладе и сумраку. Фруинвар взяла Дис за руку и потянула за собой. Неожиданно они остановились. Дис слышала пение Фруинвар. Оно было похоже на звучание бегучих вод, как будто вешние родники, освободившись ото льда, ниспадали с гор на заре солеманитэ, как будто реки стремились к морю, как будто волны морские разбивались о твердые утесы во время мощного прилива. Сердце Дис наполнилось покоем, и она слушала, пока Фруинвар не закончила петь.

Сразу ничего не произошло. Заклинанию требовалось время, чтобы подействовать. А когда нужные мгновения прошли, впереди забрезжил клочок света. Туда-то они и направились, и вскоре взору Дис открылось диковинное место.

Дис не смогла не вскричать от удивления. Она оказалась в месте, где на огромной глубине вода была прозрачной, как горный хрусталь, теплой, как подстывшие горячие ключи в Горах Огненной Пелены, о которых рассказывали заезжие странники, в каменном кругу, сверху перекрытом огромными глыбами, что хранили в себе свет солнца и луны, не давая темноте войти внутрь. Странно, но Дис почувствовала, как к ней начли возвращаться силы.

На плечо легла рука с травами, но Дис была спокойна. По телу пробежала дрожь, превратившаяся в теплую волну, смывшую усталость и отчаянье недавних страшных событий. Фруинвар почему-то поспешила покинуть круг, оставив в нем Дис совсем одну. Тут девушка увидела, как на каждом столбе появились руны, глубоко врезанные в камень. И сияли они также как и те письмена, которые она использовала для защиты Верхнего Подворья. Миг – и они угасли; сумрак начал возвращаться туда, откуда был изгнан.

– Пора наверх, – позвала Фруинвар. – Здесь нам делать больше нечего.

Дис подчинилась. Всплытие происходило гораздо медленнее и дольше спуска, но только сейчас можно было полюбоваться красотой моря. Водоросли больше не казались опасными и смертоносными; все оттенки бурого, зеленого, красного и желтого покрывали дно морское и камни разноцветным ковром, живущим своей тайной жизнью. Тот тут то там мелькали стайки серебристых рыбок, а далеко впереди разгорался солнечный свет.

Недалеко от водной поверхности Фруинвар свернула и Дис поплыла за ней, освещаемая солнечными бликами. Вскоре они оказались в пещере, стены которой покрывали непонятные рисунки, и немного погодя Дис поняла, что это был склеп: здесь упокоились тела и кости морского люда, а черепа, собранные в нишах, казалось, составляли вместе со стеной единое целое. Было от чего вздрогнуть.

– Поняла, зачем я тебя сюда привела и что это за место? – сурово спросила Фруинвар.

– Не знаю, зачем, но что это за место я вижу – срывающимся голосом ответила Дис.

– Так слушай меня, дочь земли, – все тем же тоном продолжала Фруинвар, – никому из Верхнего Народа до сего дня не было дано войти в обители наших предков. Ты – первая. Твои недавние дела и руны на столбах Эатурэ были для меня достаточным свидетельством, но не для предков морского люда. Поклянись, что ты никак не замешана в великой пагубе, обрушившейся на нас, и я скажу тебе, где лучше выбраться наверх. Но берегись, если ты клятвопреступница. Ты поклянешься?

– Клянусь, – ответила Дис, – хотя и не знаю, о чем ты говоришь.

Фруинвар замолчала, и тишина длилась долго. Морская старуха явно ожидала знака, ведомого только ей одной, а не дочери земли. Ничего не произошло, пока Фруинвар снова не заговорила.

– Предки приняли твою клятву, – все также сурово провозгласила она. – Значит, ты не принадлежишь к тем, кто оскверняет море и шлет перед собой смерть.

– Смерть? – переспросила Дис. – Что ты хочешь сказать, Хозяйка Моря?

– Смерть пришла к нам совсем недавно. Мы не заметили ее первых проявлений и не ощущали ее дыхания, пока не начал умирать морской люд и остальные обитатели вод. От нее нет спасения даже крупным зверям и чудищам – как безвредным, так и хищным. Думаю, ее прислала сюда чья-то злоба против всего живого, но вот чего я не могу понять – так это того, как ты, дочь земли, смогла ее пережить. Наверное, потому что у тебя до сих пор нет имени, а смерть косит как раз тех, кто уже был наречен.

По этому поводу Дис не могла ничего сказать. Но задать вопрос она осмелилась.

– Ты сказала, что я безымянная; Дварпи проболтался, что не дал мне имени; но ведь оно у меня есть: ведь я – Дис, дочь Харальда, и мне не понятно, что ты имеешь в виду. Что мне нужно знать?

– Нужно знать? Должна знать! Судя по твоим словам, тебе так и не дали имени, а те, кого забрала смерть, имели его… Может, это тебя и спасло. Знай, что если бы тебе дали твое истинное имя, ты могла бы использовать всю полноту своей силы, которая в нем сокрыта. Но иметь истинное имя, и уж тем паче знать его, – бремя не из легких. Слишком велика ответственность за деяния. Оступившись всего лишь раз, ты можешь утратить имя и стать безвольной исполнительницей воли… Ну, хватит! – резко оборвала себя Фруинвар. – Ты и так узнала довольно, чтобы понять.

– С какого времени все началось? – Дис решила перевести разговор в другое русло. – Я о бедствии.

– С тех пор, как сгустилась мгла, – последовал ответ.

Дис смутилась.

– Может, – продолжила она, – пагуба пришла сверху, с суши?

– В самую точку. С морем никогда так скверно не обходились. В воде нет зла, правящего сушей, и морской люд прекрасно знает, кто его истинные владыки.

Услышав это, Дис вспомнила последние события. Когда наступила пора Ночей-без-Тени, до Ристагарда дошли первые странные и тревожные слухи о походах и завоеваниях сварткъяльдлингов. А ведь раньше не то что о них, но о самом Сварткъяльде никто раньше не слыхал. Ни в горном Токседгарде, ни в землях Куна. Потом припомнились и внезапные изменения настроения Дварпи. Он-то делала все возможное, чтобы Дис никогда не принимала своих решений – а чтобы их исполняли, так и подавно, – и делал все ее попытки невозможными. Потом его странные слова о измене и способах принять вражеских послов отличались от тех, которые он говорил на совете… Затем – дар Йормунрекка и желание Дварпи заклясть Дис. Возможно, именно он разрушил защитные чары ворот. Слишком много совпадений, если их только можно назвать совпадениями.

– Что если зло пришло из крепости над морем, как раз неподалеку отсюда? – спросила она у Фруинвар.

– Зло не оттуда, – последовал ответ. – Пагуба пришла с далекого севера, в крепость над морем оно проникло недавно. Незадолго до твоего появления море приняло обгоревшую лодку, потом все на миг погрузилось во мрак, и прибрежные воды помутились. Морской люд счел это дурным предзнаменованием, мы должны быть готовы к худшему. Потом тень вползла в пещеру, соединяющую море и сушу, и убила все на своем пути.

Последовало затяжное молчание.

– Все эти вещи связаны между собой? Враг, напавший на нас, пользуется той же Темной Мудростью и на суше и в море. Ты можешь объяснить, чего он хочет? – спросила Дис.

– Дела Верхнего Мира Эрдэринглы нас не касаются, но мы не можем закрывать глаза на стремительно растущую опасность; я хочу сказать, что она угрожает не только твоему дому над Гремливым морем, что окружает Эрдэринглу с Дней Скорби, – ответила морская старуха. – ты сама пришла к такому выводу, к сожалению, верному. Может, у нас у всех один общий враг. Скажи-ка, что ты подразумеваешь под Темной Мудростью?

– Некое зло, некое знание, цель которого – разрушать и управлять всем, что находится в пределах этого мира. И за его пределами. Над чем ты смеешься? – неожиданно спросила она, заметив улыбку Фруинвар. – Что я не так сказала?

– Такой правильный и в то же время неправильный ответ… Возможно, ты именно та, о ком сказано в пророчестве. Вот почему тебе нужно беречь себя, безымянное дитя земли, а то превратишься в…

– В кого или во что?

– Ни в кого и ни во что особенное. Скажу тебе так: не найдешь способа спастись – значит, тебя может ожидать кое-что похуже смерти.

– Ты меня пугаешь. Хочешь сказать, что враг так опасен? – дрожащим голосом спросила Дис.

– Ты можешь оказаться частью пророчества, поэтому да. Не скажу больше, чем знаю сама, но и о древнем предсказании умолчу. Ты узнаешь его в свой черед: если слишком много говорить о таких вещах, от твоей надежды ничего не останется. А без надежды ни одно дело не делается. Ясно мне пока одно: от тебя зависит слишком много, и если ты не справишься, то не справится никто.

– А как насчет пути на землю? – спросила Дис после молчания. – Твои девы угостили меня травой, и я могу жить под водой. Но что если действие травы скоро закончится?

– Не так скоро, как тебе кажется, дочь земли. Оно продлится до первого глотка истинного воздуха. Потом ты не сможешь жить под водой, и тебе придется либо умереть, либо отведать духорослей еще раз, а найти их в наши дни не так просто. Но тебе придется подняться на поверхность, иначе в воде, где бы ты не находилась, тебя будет преследовать безымянная смерть.

Дис поняла, что Фруинвар больше не собирается продолжать, хотя жительница моря могла знать куда больше. Пришлось плыть следом за морской старухой, и путь снова оказался долог, пока они не достигли морской поверхности. Здесь Фруинвар сказала Дис:

– Больше мы не встретимся, безымянная дочь земли. Не знаю, на сторону добра или зла поведет тебя твое безымяние. Только тебе решать. Отсюда поплывешь направо, а когда твои неуклюжие подпорки, которые у вас наверху называются ногами, почувствуют дно, можешь смело поднять голову над морем. Потом иди вдоль берега у подножья гор, пока не увидишь тропу, убегающую куда-то в Большой Верхний Мир. Не знаю, насколько это правдиво, но слухи о той части Большого Мира никем не подтверждались. Да пребудут с тобой попутные течения.

Потом Дис жалела, что у нее не было времени поблагодарить Фруинвар за совет: та исчезла так быстро, как течет ключевая вода. Девушка поплыла в указанном направлении, и вскоре ее ноги коснулись дна. Дис поднялась и медленно побрела к берегу, усыпанному серой галькой, сняв со спины Мельнирсуртр и крепко сжимая его в правой руке. Хотя и стоял ясный день, было прохладно, и Дис дрожала от холода, выходя из моря.

Она так устала, что не даже не оглянулась по сторонам, чтобы понять, где очутилась; просто упала наземь и тут же заснула глубоким сном.

 

ГЛАВА III

 

ХИЖИНА ЗАБЫТОЙ МУДРОСТИ

 

ДИС не знала, сколько времени проспала после долгих злоключений и невзгод, но сон ее был так крепок, что до ее слуха не долетало ни единого звука песни Гремливого моря. Прошел день, настала ночь, и было далеко за полдень следующего дня. Когда же солнце побледнело, чтобы уступить свое место жемчужному сумраку, Дис проснулась. Теперь она внимательно осмотрелась и поняла, что место, куда привело ее море, было не таким благодатным, как ей представлялось.

Узкое побережье оказалось голым и пустынным; нападет враг – куда схорониться? Позади возвышалась скалистая стена кряжа, одного из тех, что заслоняют внутренние земли, – то ли Мэрэтраата, то ли Токседгарда, не известно, – голая, как кость, неприступная и темная в тусклом угасающем свете. Снова начал донимать холод, и Дис пробудилась окончательно. Силы вернулись, и теперь она была готова последовать совету Фруинвар и отыскать тропу через горы. Тут она поймала себя на мысли: морская старуха не была уверена в своих словах. Что если Фруинвар ошиблась? Дис помнила, что нужно идти вдоль берега, но, кажется, забыла в каком направлении – на запад или на восток. Так что пришлось положиться на добрый или злой случай, ведь тропа могла быть где угодно, и Дис не была уверена в том, что она не приведет ее обратно, во мрак утраченного дома.

Дис снова осмотрелась. Побережье тянулось на восток и огибало скалу. Другая сторона, западная, заканчивалась прямой стеной без малейшего намека на тропу, бегущую сквозь горы. Выбора, собственно говоря, и не было, поэтому Дис пришлось идти на восток, к склонам Токседгарда.

Но вот, пройдя пять долгих ристлей, она, справа от себя, заметила ущелье, клином разрезавшее высокие колена гор. Не видя никакого другого пути, Дис в спешке направилась туда. Не успела она войти в узкую щель, как тут же ее окутал сумрак. Протискиваться было трудно, но, скорее всего, это и был тот самый единственный путь через горы.

Тропа, бегущая по расщелине, не предназначалась для непрошенных гостей. Камни царапались, дышать было тяжело. Едва узкая полоска блеклого света осталась позади, Дис пришлось полагаться только на собственные ощущения, дававшие ей понять, насколько далеко она продвинулась. Она поднималась все выше и выше, тропа казалась бесконечной и никуда не ведущей, как вдруг – шмяк! – и Дис, как камень, пущенный из пращи, вылетела из щели на каменную площадку и тут же зажмурилась от непривычного света. И все же она была по-настоящему счастлива, хотя, одним лишь Великим ведомо, что ждет ее там, в новой жизни, о которой бы Дис никогда ничего не знала, оставайся она в Ристагарде до конца своих дней.

Но слабое воспоминание о доме вновь всколыхнуло все ее страхи и отчаянье. Ее искали, ищут даже сейчас, и никто не поможет в трудную минуту. Даже у морских дев она вызвала подозрение, когда те увлекли ее в глубины моря. Теперь пришлось столкнуться с правдой: нужно найти способ выжить и выстоять – а делать это гораздо труднее, чем пелось в известных ей старых песнях.

Дис поднялась на ноги и окинула взглядом место, где оказалась. Разумеется, она слышала об огромных горных кряжах Мэрэтраат и Токседгард, но как представить себе эти места, которые изначально были крепким камнем и ничем иным? Конечно, и о бездонных провалах, и о мрачных пещерах, откуда приходят крупные хищники, о царственных пиках и о сверкающих снежных вершинах, о многочисленных запутанных тропах и хитроумных переплетениях подгорных ходов, уходящих глубже корней гор, она была наслышана. Но вереди была стена со щелью, достаточно широкой, чтобы протиснуться одному человеку. Увиденное потом не было ни впечатляющим, ни величественным. Такие же горы и скалы, что были у моря рядом с Ристагардом – ничего нового.

Горы спускались площадками и уступами, петляющая тропка терялась среди серых склонов, кое-где покрытых мхом. И без того слабая надежда найти пищу и воду сделалась почти призрачной. Дис ничего не видела перед собой – сплошь серые камни, да бледное небо над головой. Она пошла вниз по тропе, на самое дно, где, наверное, можно было бы отыскать какую нибудь ложбинку, где нашелся бы хоть какой-нибудь ручей или хотя бы зеленые ягоды. Не тут-то было. Тропа словно насмехалась над Дис и почему-то резко пошла вверх. Раз другого пути не было приходилось идти вплоть до перевала, откуда шло несколько дорог, якобы – и тут у Дис возникли сомнения – ведущих через горы. Возле одной из них стоял полуразбитый валун с истершимися рунами, да только Дис не знала, что они означают. Впрочем, никому в Ристагарде не было дела до каких-то знаков и уж тем паче «буков», как иногда называли любые письмена. Находились дела важнее. А грамота – блажь, если не сказать колдовство.

«Однажды они мне уже помогли, – решила Дис. – Возможно, они помогут мне выбрать путь, хотя я и не знаю, о чем они говорят. Пусть Могучие и та валькия, что была моей праматерью, наставят меня на верный путь».

Дис выбрала нехожую дорогу, усеянную камнями, грозившими покатиться прямо из-под ног, потому что именно возле нее и стоял валун с древними рунами.

Однако вскоре она распрямилась, и чем дальше Дис шла, тем лучше становился путь. Она прошла две-три лиги, и заметила небольшую долину, поросшую деревьями. То были яблони-дички. Плоды еще не созрели, но, к радости Дис, в пищу сгодились бы и они. Девушка бросилась к деревьям, сорвала несколько яблок и быстро их съела. Кислятина оказалась распоследняя, но сейчас они были лучше всякого роскошного – по ристагардским меркам – пира.

 

Вдруг что-то треснуло, и раздался голос.

– Никогда раньше не встречала воров в моем саду, – хотя голос был спокойным, Дис все-таки вздрогнула. – Теперь же я вижу одного из них.

Дис оглянулась по сторонам, но никого не увидела. Голос все говорил. Казалось, он исходит из самого дальнего края долины.

– Воровка кое-что хотела украсть из моего сада; что ж, надо ее хорошенько проучить. Начинайте!

Внезапно корни, ветви и сучки начали разрастаться и смыкаться вокруг Дис; не успела она и глазом моргнуть, как очутилась внутри живой замкнутой и высокой стены.

– Ты кто? Покажись! – испуганно вскрикнула Дис. – Я не причиню тебе зла, если это твои земли. Но хочу предупредить: я прорублю себе путь к свободе, и никакие чары меня не остановят.

Ответа не последовало. Дис снова пришлось пустить в ход меч. Через несколько секунд она вышла из древесного круга и пошла в дальний конец долины, откуда долетал голос. Ничто больше ей не угрожало, и потому она решила поспешить.

Вокруг все было спокойным, все дышало миром, как в Ристагарде до его падения. Отчего-то на сердце у Дис стало легко, в нем зарождалась новая надежда. Деревья по пути больше не встречались, зато у горной стены появился маленький водоем, наполнявшийся водой, падающей со скалы. Разочарованию не было предела. Девушка слушала, как падает вода. Но вот в звуках водопада, точнее из-за его прозрачной и мерцающей завесы, послышался смех. Смеялся тот же голос. Дис присела и зачерпнула пригоршню воды из пруда, а когда напилась, пошла на звук – узнать, что же находится по ту сторону.

Однако ее страхи рассеялись: увиденного было достаточно. За ходом, пронзившим скальную стену, находилась еще одна долина – идеально круглая, заключенная в горное кольцо. Роща с зелеными деревьями, шумящими на ветру. Но вот странность: ни одной травинки, землю устилал плотный ковер листвы несчетных лет. Хрустящие под ногами трупики листьев по началу бросали Дис в дрожь, но вскоре она медленно вошла в озеро листвы, доходившее ей по пояс. Постепенно прокладывая себе дорогу, Дис наконец-то выбралась на пригорок посреди рощи, наполняющей воздух запахами незнакомыми людям, что живут у моря и на море. На холме стояла хижина, тоже круглая, сплетенная из веток, сучьев, кое-где щели были заткнуты шкурами зверей и отменно законопачены. Крыша напоминала вершину зеленого холма: то тут, то там виднелись островки мха и пробивающейся травы. Обойдя дом, Дис поняла, что в нем нет ни одного окна. Единственный вход был попросту занавешен домотканой рогожей. Именно изнутри и доносился смех.

Откинув занавесь, Дис не смогла сдержать любопытства и заглянула внутрь, но к ее разочарованию, она ничего не увидела, кроме сплошной темноты. Тогда девушка отодвинула рогожу и вошла. Место оказалось странным. При свете было и так понятно, что никаких других комнат тут и не было, но все стены были сплошь и рядом увешаны полочками с глиняными сосудами и пучками всяких трав – свежих, где кое-где красовались мелкие привядшие цветочки, и сухих. В глубине виднелась низкая лежанка, а посреди хижины – маленький очаг, обложенный камушками. В нем было совсем немного дров. Над очагом висел крюк, прикрепленный прочной цепью к потолку, на крюке – медный котел. В кровле не было ни дымника, ни дымохода. Когда дым заполнял помещение, то единственным способом избавиться от него было отдернуть рогожу. Наверное, даже лютой зимой здесь было так жарко от натопленного очага, что свежий морозный воздух был не помехой здешним хозяевам. В дальней части хижины что-то темнело – то ли ткацкий станок, то ли кросна.

Дис полностью овладело любопытство и, забыв обо всем, она подошла к одной из полок полюбоваться на диковинные сосуды. Диковинного в них было много чего, начиная от формы и заканчивая содержимым. Некоторые напоминали огромных растолстевших жаб, некоторые оказались тонкими, как мышиные или змеиные хвосты. Дис взяла в руки змеехвостый горшок, чтобы лучше рассмотреть его, но он выскользнул и, не разбившись, с грохотом покатился по полу. Испугавшись, Дис отскочила в сторону. Сосуд зашипел, как самая настоящая змея, но ничего больше не произошло.

Дис уже собиралась покинуть странное место, как вдруг раздался тот самый голос, который говорил с ней в долине.

– Вор прокрался в мой дом нежданно и непрошено. Кем бы ни был он, а способ наказать найду я. Подойди, жду тебя, – ровно приказал голос, не повышаясь и не падая, – рассмотреть хочу.

К удивлению Дис, стоявший до этого момента без дела ткацкий станок застучал. Она подошла поближе и увидела склонившуюся над работой маленькую тень. Тут, как будто по чьему-то повелению, взметнулся огонь в очаге и хижину залил солнечный свет. В одном Дис точно не ошиблась: ткачиха оказалась росту малого, возможно, она была из низкорослого племени карлов. Но когда женщина повернулась лицом к Дис, выяснилось, что ничего общего с карлами у нее нет и не было. Ткачиха не была неуклюжей и грузной, ее пальцы были привычны к легкой работе, а лицо, узкое и обрамленное свободно падающими волосами, не казалось старым. Она выглядела так, словно была одного возраста с Дис.

Маленькая женщина – Дис про себя назвала ее полумеркой – могла бы и показаться спокойной, если бы не огонь явного гнева, вспыхнувшего в ее глазах.

– Ну, и как у тебя хватило наглости воровать мои яблоки? – последовал вопрос. Дис заметила, что ткачиха не повышала голос, хотя в нем проскользнула явная насмешка. Женщина встала с табурета, и оказалась ростом по пояс Дис. На ней было зеленое платье, без рукавов, с красной опояской и каймой на подоле. – Тебе ведомо, что я всегда делаю с ворами, крадущими из моего сада?

– Не ведомо, – ответила Дис, будучи не в силах сдержать улыбку. – Ведь я тебя не знаю.

– Не знать меня?! – полумерка пришла в замешательство, но вдруг ее глосс изменился, и она завопила страшным голосом – Не знать меня?! Ничего, скоро ты нас узнаешь!

Тем не менее, угроза прозвучала так, что Дис рассмеялась от души. Полумерка нахмурилась.

– Что означает твой смех? – вскричала она. – Ты что не видишь, кто перед твоими громадными и тупыми глазами, глупая неуклюжая гусыня?

Дис ничего не ответила, потому что ее страхи как рукой сняло. Она словно пробудилась от тяжкого сна.

– А сама ты кто такая, чтобы встречать гостью столь неучтиво? – обратилась она к пыхтящей полумерке.

– Скоро вернется муж и посмотрит, что делать с воровкой нежданно-негаданно вломившейся в наш дом, – заявила та, буравя Дис ненавидящим взглядом.

Не успела она закончить, как в хижину ввалился человечек – чуть повыше полумерки – с огромной вязанкой хворосту. Сбросив ношу на пол, он с любопытством принялся разглядывать нежданную гостью.

– Что застыл как колода, Хенабрик? – закричала жена на мужа. – Вяжи воровку и разжигай огонь, чтобы сварить ее в кипятке.

– Так ты воровка, как утверждает Мьюриэкки? – задал вопрос Хенабрик.

– Я у вас ничего не брала – ответила Дис, стараясь не прыснуть со смеху. Только скрыть очередную улыбку ей все же не удалось. – Я не понимаю, почему эта женщина обвиняет меня в краже.

– В ней и не только! Она вторглась в наши владения, Хенабрик. Приказываю, сделай же с ней хоть что-нибудь!

– Никто мне не приказывал, женщина, – сказал Хенабрик Мьюриэкки, – и никто никогда не будет. Сиди за своим станком, болтай, кричи и ругайся, сколько душе угодно. Я устал от твоего вечного визга, а когда в такую глухомань в кои то веки зашел гость, ты делаешь все возможное, чтобы он поскорее убрался восвояси. А ты сама знаешь, куда попала? – теперь Хенабрик спрашивал Дис, разрезая веревку и подбрасывая хворосту в очаг, чтобы растопить его пожарче.

– Нет. Боюсь, я даже не знаю, куда держу путь.

– Не может быть, – проворчала Мьюриэкки, не отрываясь от работы. – Все пути имеют конец. Однажды, в этом я уверена, куда-нибудь ты придешь, да вот только сомневаюсь, по нутру ли придется тебе то место. Так что же с тобой случилось, если ты не знаешь, куда идти?

Дис назвала свое имя и рассказала Мьюриэкки и Хенабрику о недавних злоключениях. В ответ Мьюриэкки лишь пожала плечами.

– Все эти башни и крепости места, никуда негодные для житья. А что до тебя, Дис из Ристагарда, то ты самая глупая гусыня, какая только попадалась мне на глаза. Вы, люди, часто ничего не видите дальше собственного носа. Но я скажу так: может быть, ты – исключение из общего правила. Ты попросту слепа. Что-о-о еще там? – неожиданно вскрикнула полумерка и Дис невольно оглянулась. В хижину заползал серый туман, и Дис почудилось, что он приобретает очертания высокой красивой женщины.

– Оставь нас и приходить не смей, мы никого не ждем! Ты испортишь мою роботу росой – закричала Мьюриэкки. – Я не звала сюда ни Тулиэ, ни кого-либо еще из твоего рода.

Туман осел и исчез. К тому времени Хенабрик безуспешно пытался развести огонь, но прекратив тщетные старания поднялся и подошел к Дис. Теперь она смогла более пристально рассмотреть полумерка. Хенабрик оказался кряжистым человечком, одетым в бурое и зеленое. Его длинные волосы были заплетены в косы, а борода, тоже с косицами, была заткнута за широкий пояс. Правда, Дис не могла отвести взгляда от его глаз – пронзительных карих глаз с золотой искрой на дне.

– Думаешь, мы карлики? – спокойно спросил он. – Если так, то ты ошибаешься. У нас с тем племенем нет ничего общего.

– Тогда кто вы?

– Не ее дело, – Мьюриэкки и тут решила вставить словечко. – Она слишком невежественна, чтобы понять, впрочем, как и все остальные смертные. Поди, знай, не служит ли она Нечестивцу, а не ему – так Сюйотар.

Для Дис это было уже слишком. Она бросилась к станку и сорвала полотно, прежде чем Мьюриэкки успела предотвратить это. Раздался тихий перезвон, и Дис почувствовала, насколько невесомой оказалась эта ткань. Никому из смертных не дано было сделать ничего подобного. Она мерцала серебристым сиянием луны и огнистым золотом солнца; она была зелена как трава и струилась, подобно ветеркам на лугу; она была темна, словно ночь, и искрилась, как звезды в небе. Дис поднесла чудо-ткань к глазам и увидела на ней себя среди деревьев долины. И еще она срывала яблоки.

– Чье же слово крепче, Дис из Ристагарда, – твое или все-таки мое? – злорадно спросила Мьюриэкки. – Хенабрик, ты видел ткань. Что скажешь?

Хенабрик помрачнел.

– Полотно, вытканное Мьюриэкки, не лжет. Тебе это ведомо?

– Откуда? – удивилась Дис.

– Потому что Мьюриэкки вплетает в свою канву те события, что происходили на самом деле, а видит она их издалека. Если нет, то птицы, ветры, звери, дожди и туманы поведают ей то, что она захочет узнать. Сдается мне, ты глубоко оскорбила мою жену.

– В чем моя вина? – смутилась Дис, услышав, что сказал Хенабрик. – Мне просто хотелось есть, у меня ни крошки не было во рту с прошлого рассвета. Я ничего не знаю о ваших яблонях, которыми вы так дорожите и которые так сильно оберегаете.

– Гораздо сильнее, чем ты думаешь, – фыркнула Мьюриэкки. – Объясни ей, – она глянула на Хенабрика, чтобы тут же вернуться к работе.

Полумерок подошел к Дис. Теперь в его глазах горел гнев, хотя говорил он все также спокойно.

– Не только нам двоим дорого то дерево, с которого ты сорвала. Ты не видела его в подлинной красоте и славе, в пору вызревания плодов. Потом внутренний огонь зажжет это древо, и оно вырастет до небес, расцветая и благоухая, ибо в нем – изначальная благодать, которая распространяется по миру, достигая дальних стран и морей. Эта благодать сдерживает Того, чье имя нельзя называть. Иначе он войдет в Эрдэринглу, и тогда – разрушение и смерть станут участью всего живого и неживого. Древо чувствует приход зла, и потому оно в этом году плодоносит гораздо позже положенного срока, чтобы накопить силу и отдать ее единственному яблоку из многих. Но явилась ты и сорвала его. Таких плодов больше не будет никогда.

– А все твои усилия отыскать свой путь обернутся прахом – заявила Мьюриэкки – потому что пришедшие к тебе с войной из Сварткъяльда, поклоняются Ему, принося как человеческие жертвы, так и все из чего Он может высосать даже самую тусклую искорку жизни. Ты утратила все, что имела, и мир, в котором живешь. Исправить ничего нельзя, даже познания Хенабрика в Премудрости Зелий не смогут повернуть твое деяние обратно.

Потрясение Дис было так велико, что она не смогла произнести ни слова в ответ. Все, что не скажи, сразу станет ее приговором. Но все-таки нужные слова нашлись.

– У Фруинвар из Гремливого моря мудрости куда больше чем у вас двоих, вместе взятых. Она сказала, что пока надежда жива, многое можно сделать. Должен существовать способ вырастить новый плод. Как насчет древнего пророчества?

– Нет и не было никаких пророчеств о древе, - резко ответила Мьюриэкки.

– Я имею в виду пророчество, о котором я слышала от самой Фруинвар, пророчество о великом зле, которое каким-то образом связано со мной, – пробормотала Дис. – Вы не могли бы рассказать о нем подробнее?

– Значит, она все-таки посмела это сделать, намекнуть, я права? – спросила девушку Мьюриэкки.

– Да, посмела.

– Я всегда говорила, что этот морской люд не стоит доверия, и не устану повторять это еще и еще! – взвизгнула Мьюриэкки. – Чего вы вытаращилась на меня, как гусь и гусыня? Расскажи ей, Хенабрик, о том, что она так хочет узнать, и оставьте меня в покое, а не то я вам покажу, какова я на самом деле: я должна успеть доткать полотно до того, как сумерки сменятся ночью. Время здесь летит не так, как во внешнем мире, да и темнеет рано.

Последние слова явно относились к Дис.

Полумерка принялась за работу с такой скоростью и яростью, что Хенабрик взял Дис за руку и вывел ее наружу. Дис и впрямь устала от постоянной ругани Мьюриэкки. Как же она обрадовалась, когда сумрак хижины оказался позади!

Теперь она оказалась в другом сумраке – вечернем. Не в таком, который воцаряется в пору ночи жемчужной завесы, а самом обыкновенном, когда эта пора еще не наступила или миновала. Роща вокруг холма была темна, в лучах заходящего солнца деревья казались темными зелеными тенями, готовыми слиться с наступающей темнотой. Вот показались первые звезды, похожие на блестящие капли воды; воздух холодел быстро. «Но ведь так не бывает. Время Ночей без тени еще не прошло», – удивленно подумала про себя Дис. Впрочем, Хенабрику она задала другой вопрос:

– Как пророчество связано со мной?

Полумерок вдруг окаменел, словно изваяние, потом крепче сжал руку Дис и быстро – такой прыти Дис и не ожидала – помчался с холма по поверхности листвы. Миновав водопад, они оказались в долине яблонь. Застыть на месте было от чего: причина оказалась столь же очевидной, сколь и прекрасной. Вместо хилой яблоньки возвышалось могучее древо с серебристой корой. В широкой зеленой кроне пламенел алым огнем единственный плод. Внезапно древо оделось пламенем – от корней до маковки, превратилось во вместилище огненосных жизненных соков; Дис вдыхала благодатный аромат и дивилась славе, доселе недоступной взорам смертных.

– Невероятно! – воскликнул Хенабрик. – Я же сведущ в Премудрости Зелий, такого просто не может быть. Эй, а что тобой? – обратился он к Дис, которая застыла, словно находясь под действием чар. – Ты и так довольно увидела; пора возвращаться.

Они медленно побрели к водопаду. Дис очень хотелось полюбоваться Древом подольше. Чары влекли ее обратно, и она нехотя шла за Хенабриком. Даже проходя сквозь водную завесу, она не могла избавиться от мысли, что увиденное было достойно истинного великолепия и благоговения. В то же время восхищение смешалось с печалью. Неожиданно Дис будто поразило как громом средь ясного неба: в этом мире нет ничего вечного, все уйдет и исчезнет когда-нибудь в свой черед.

– Ты хотела разузнать о пророчестве, я правильно тебя понял? – голос Хенабрика, прервавший размышления, показался карканьем ворона. – Что же теперь молчишь?

– Я совсем забыла о нем, потому что ты показал мне всю красоту жизни, заключенную в этом дереве, – ответила Дис. – Но теперь я хочу знать, как я, дерево, пророчество и все остальные события связаны между собой.

Хенабрик остановился и умолк. Через некоторое время он спросил:

– Ты в самом деле не знаешь, куда попала?

– Конечно, нет, – вопрос немного смутил Дис. – Я шла, не зная, куда меня приведет мой путь, потому что я никогда не покидала Ристагард, если не считать редких поездок в ближайшую долину.

– Ты в Алтанэире, Долине Древа, – ответил Хенабрик. – Ты когда-нибудь слышала об этом названии? Впрочем, не сомневаюсь, что не слышала. Мьюриэкки в некоторой степени сварлива, но она лучше кого бы то ни было знает, что делать и когда делать. Не удивительно, что она встретила тебя враждебно: она такова со всеми чужаками, кто приходит в Алтанэир. Впрочем, ты первая. Дни сейчас темнеют, появилось много злых тварей, что приходят тревожить этот мир. Ходят слухи, что может даже вернуться сам Нечестивец, Старшие Народы поминают то и дело древнее пророчество и делают все возможное, чтобы восстановить те слова. Но, увы, оно сохранилось лишь небольших, разрозненных и смутных отрывках.

Для меня очевидно одно: ты – часть Пророчества, раз так утверждает сама Фруинвар, значит, сомнений здесь быть не может. Да, что говорить, ты сама видишь, что мое предположение верное. Ты сорвала именно тот самый единственный плод с Древа, и все же Древо вырастило новый, даровав миру свет, ярче солнечного и лунного, что приходит из дальних пределов за Синканайей.

– Так ты расскажешь, какая роль отводится мне в Пророчестве?

– Не могу, потому что не знаю наверняка даже сотую долю того, что сохранилось. А Мьюриэкки может. Вернемся в дом и расспросим ее об этом.

 

Войдя в хижину, Дис показалось, что ничего не изменилось. Мьюриэкки не отрывалась от ткачества, но что-то бормотала себе под нос, как будто она была недовольна работой. Дис подошла к станку и увидела, что с тканью творится что-то не то. Ее сияние угасало, а белизна становилась темной, как безотрадная и беззвездная ночь.

Наконец, Мьюриэкки подняла голову.

– Никак в толк не возьму, – снова слова относились к Дис, – зачем ты сюда явилась. Из-за тебя работа стоит, а на полотне, что я тку для Высокого Владыки, – темнота кромешная и больше ничего.

– Возможно, потому что ты единственная, кто сможет поведать мне о Пророчестве, о котором я все время слышу, – ответила Дис. – И если оно напрямую касается меня, то посоветуй, маленькая хозяйка, как мне быть.

– Наверняка тебя вели сюда сами Вышние, иначе Фруинвар низачто не показала бы тебе дорогу из моря, безымянная и дерзкая глупая гусыня. Видела я, как засияло Древо, да только это не доказывает твоей связи с предсказанием. А связь должна быть такой прочной, что тебе придется скормить Его пасти всех и вся, отвергнув все, что тебе дорого. Вот часть, которую я знаю напамять:

 

Полусмертная и полувалькия,

Жизнь получившая, но не рожденная,

Столкнется с Ним, со злом всемогущим.

Когда люд ее в жертву принесен

И дом высокий падет от предательства,

Утонет она в пучине моря

И путь найдет в землю Алтанэир.

Единственный плод сорвет она с Древа,

И в краже ее обвинят Хранители.

Но несмотря на их подозренья

Все страхи вскоре в ничто обратятся:

Вновь плод народится, и вспыхнет Древо,

Дабы сдержать приход Нечестивого.

 

Не обессудь, глупая гусыня, но большего мне не ведомо. Пророчество очень длинное; я его не помню, хотя еще несколько столетий назад я знала эту часть наизусть. Вспоминая древние дни, я могу сказать только то, что у тебя до сих пор нет имени, и обретешь ты истинное имя лишь в случае победы над врагом. Берегись сейчас: ты – единственный ключ его темной воли; он отыщет не один способ вернуться. Берегись вдвойне потом, когда обретешь истинное имя, ибо ты можешь оказаться слишком слабой перед его искушениями. Что-что, а способов соблазнить он знает немало, и все его уловки будут преследовать одну цель - пожрать твое Имя и сделать тебя своей безвольной игрушкой до поры, когда он не окрепнет достаточно, чтобы вернуться. Таково мое мнение. Ведь во всей Эрдэрингле не сыскать того, кто знает целиком Речи Вельфи. Захочешь узнать больше – подбирай осколки древних знаний и собирай их воедино. Предостерегаю тебя от этого и от многого другого: узнать многое не всегда во благо, скорее – во вред.

Дис долго стояла, не раскрывая рта.

– Фруинвар говорила мне что-то подобное. Теперь ты повторяешь то же самое и утверждаешь, что сварткъяльдлинги на самом деле служат еще кому-то. Кому-то, чья сила так велика, что он может вернуться в Эрдэринглу в любой момент. Но зачем, скажи мне, нужно было убивать мой народ, зачем нужно было разрушать Ристагард, что мы им сделали? Или он не так могуч, чтобы вернуться и устроить все по-своему?

– Глупая, не понимаешь, что говоришь! – наперебой закричали Мьюриэкки и Хенабрик. Потом полумерок проворчал: - По правде говоря, она совсем ничего не знает, и я начинаю сомневаться, что в пророчестве сказано именно о ней; она очень невежественна, чтобы понять.

– И достаточно высокомерна, чтобы не делать то, что нужно, – добавила Мьюриэкки. – Не вижу для нее никакого пути, разве что дорогу на Сумеречное озерье. может, ответы на все вопросы отыщутся там.

– Куда мне нужно идти? – спросила Дис.

– На вопрос я отвечу не раньше, чем ты поешь, – проворчала Мьюриэкки. – Эй, добрый муж, разведи-ка огонь в очаге.

Пока Хенабрик силился растопить очаг, Мьюриэкки встала и подошла полкам, что висели на стенах. Как тут не удивится: ведь при маленьком росте хозяйке дома удавалось с легкостью достать все, что было нужно. Вскоре на лавках стояли мисы, и Мьюриэкки, увидев, что в очаге горит огонь, прошествовала к котлу и умудрилась заглянуть в него так осторожно, что ни капельки не обожглась.

– Что у нас на обед, муж? – обратилась она к Хенабрику. – Похлебка или вареное мясо? Кажется, люди, живущие у моря, не знают что такое похлебка.

– Делай что хочешь, – ответил Хенабрик. – Только не бросай слишком много трав. Твои последние кушанья были просто непереносимы, а тебе, – он уже повернулся к Дис, – просто повезет, если жена не испортит их, как впрочем, у нее частенько выходит.

Мьюриэкки насупилась. Дис чуть улыбнулась.

– Умеешь варить похлебку – показывай как, и тогда посмотрим, чья возьмет.

С этими словами Мьюриэкки, пыхтя, отошла от котла. Хенабрик уселся на лавку, предпочитая не ввязываться в очередной спор с женой. Дис снова улыбнулась.

– У вас есть ведро или горшок? – спросила она Мьюриэкки.

– Зачем?

– Сходить за водой, а не то котел пригорит; потом скрести его не отскрести, чистить не отчистить.

– Ничего, что тебе нужно у нас нет; за водой мы никогда не ходим; все необходимое Мьюриэкки наколдует без труда. Жена, как видишь, бывает упряма, часто на нее находит, как сейчас.

Дис ничего не ответила пыхтевшему Хенабрику и не глянула на Мьюриэкки; она принялась искать достаточно вместительную посудину. Вскоре где-то под лавкой отыскалась огромная миска. Дис схватила ее и выбежала наружу. Наполнив миску до краев водой из потока, девушка припустила было со всех ног обратно, но миска оказалась тяжелой, да и пробираться приходилось сквозь листву, потому быстро не получилось. Приходилось останавливаться и давать отдых рукам. Через некоторое время она вошла в хижину и вылила в раскалившийся докрасна котел всю воду. Ледяная вода, соприкоснувшись с горячим металлом, зашипела, но горелого дыма не было. Еще несколько раз Дис сходила за водой, пока котел не наполнился до краев.

Переведя дух, Дис спросила:

– Где мясо травы и коренья?

Мьюриэкки уставилась на нее с удивлением.

– Должен знать Хенабрик: кому как не ему разбираться в Предании Трав?

– Что верно, то верно, – гордо ответил полумерок, – да только не мое дело знать, куда ты все натыкаешь, жена. Ты стряпуха, и тебе лучше знать, где у тебя травы с кореньями. А что до мяса, то я запамятовал, что ты сотворила с тем куском говядины, который я тебе принес две недели назад.

– С ним я ничего не делала, а приберегла на случай появления плода у Древа. Кстати, муж, откуда смрадом потянуло?

Мьюриэкки принюхалась, и бросилась к огромному сундуку, скрытому в полумраке. Все тут же пожалели, что она открыла его; вонь тут же заполнила дом, а когда Дис и Хенабрик подошли ближе, оказалось, что мясо сгнило, и в нем копошатся личинки.

– Вот все, что осталось, – мрачно заявила Мьюриэкки. – Без говядины и похлебка не похлебка. Так что травы и коренья теперь ни к чему.

Дис покачала головой.

– Есть присловье, что у доброй хозяйки и из объедков при выходит. Я-то знаю, как сварить похлебку из жерди…

– Что? Похлебку из жерди? Ты смеешься? – захохотала Мьюриэкки. – Где это видано и слыхано, чтобы из жердей еду готовили?

– А я могу, – ответила Дис. – За то что я приготовлю такую диковинку, ты скажешь мне, как добраться до Сумеречного озерья.

– Согласна, – ответила Мьюриэкки. – Что надо?

– Сначала нужно подождать, пока не закипит вода, – ответила Дис. – Потом в котел нужно бросить длинную палку или жердь.

Мьюриэкки и Хенабрик принялись искать жердь и устроили в доме полный кавардак; Дис пришлось спрятаться за ткацким станком, потому что хозяева дома бросали вещи в разные стороны, причем некоторые из них были такими тяжелыми, что можно было проломить голову или сильно зашибить. Но хозяева не обращали на это никакого внимания: они устроили настоящий ураган.

Наконец, когда весь дом был перевернут вверх дном, Мьюриэкки и Хенабрик, пыхтя и отдуваясь от усталости, приволокли длиннющую палку, если не сказать, кол, чем немало удивили Дис. Пытаясь сохранять спокойное выражение лица, она серьезно сказала:

– Палку нужно разрубить на мелкие куски, из которых только несколько окажутся пригодными для варки.

Хенабрик и Мьюриэкки сперва посмотрели на Дис, потом – друг на друга, и снова подняли такую бурю из вещей, что Дис уже была готова бежать, куда глаза глядят. Но вот Хенабрик отыскал боевую секиру с длинной рукоятью и изрубил палку в мелкие куски, из которых Дис выбрала два и бросила в котел. Через секунду она сказала Мьюриэкки:

– Я понимаю, что хорошей говядины у тебя нет, но было бы очень хорошо, если бы можно было отыскать немного свинины или баранины. Сгодится и оленина.

– Может, и сыщу, может и сыщу, моя огромненькая, – ухмыльнулась Мьюриэкки и крикнула мужу: – не стой, как вкопанный, спускайся в погреб!

– Еще мне понадобятся коренья, овощи, пряности и соль, – добавила Дис.

– Ты осмелилась просить слишком многого, – проворчал Хенабрик. – Думаешь, я притащу все это на своем горбу?

– Притащишь, – гневно воззрилась на мужа Мьюриэкки.

Полумерок что-то проворчал, потащился в самую темную часть дома, откинул крышку и спустился в погреб. Тогда Дис обратилась к хозяйке:

– Теперь мне нужна ложка снимать пену.

– У меня их превеликое множество, – не смогла не похвастаться Мьюриэкки. – Я покажу тебе их все, а ты сама выберешь, что подойдет.

Она потащила Дис за ткацкий станок, где в шкафу оказалось великое множество ложек: и больших и малых, и обыкновенных и диковинных. Дис остановила взгляд на ложке м длинной ручкой. Она взяла ее и поспешила обратно к котлу. Мьюриэкки пришлось бежать, чтобы успеть за Дис.

Прошло немало времени, прежде чем снизу донеслось ворчание; Потом показался Хенабрик с куском баранины в руках. Когда он поднялся, то на него нельзя было смотреть без смеха: взъерошенные волосы покрывала пыли бесконечных зим, в бороде торчала клоками паутина, а сам он все время чихал. Дис попыталась отряхнуть пыль и попросила Мьюриэкки помыть мясо. Та нахмурилась, но делать было нечего и пришлось идти к водопаду. Что до Хенабрика, то он снова полез в погреб. Вскоре он выложил немного репы, корешков сельдерея, пучки петрушки и несколько головок чеснока. Дис помогла полумерку выбраться и подобрать все, что он нашел. Чуть позже на пороге появилась Мьюриэкки. Она бросила вымытое мясо на лавку и уселась поодаль, всем своим видом показывая, что не желает участвовать в готовке

Дис и Хенабрик отнеслись к этому спокойно. Девушка мелко нарезала мясо и побросала кусочки в котел. Покончив с этим, она взяла овощи и коренья и ушла к водопаду. Вернувшись, она стала так быстро крошить их, что у Мьюриэкки глаза сделались похожими на две большие миски. Хозяйка дома отвернулась, а Дис стала возле котла и приготовилась снимать пену. Когда с этим было покончено, девушка бросила накрошенные овощи и коренья в кипящую воду и, немного подождав, попросила у Мьюриэкки немного соли. Полумерка нехотя встала и направилась к полкам. Наконец, она отыскала горшок, покрытый толстым слоем пыли и молча протянула его Дис. На дне оказалось несколько крупинок; впрочем, они тоже ушли в котел. Не скрывая своего любопытства, Хенабрик подошел к Дис. Казалось, Мьюриэкки была враждебно настроена и к нему и к чужачке, поэтому она снова уселась на лавку неподвижной колодой.

– Моя женушка остра на язык; не обращай внимания, – посоветовал он Дис и тут же поинтересовался: – Ну как, похлебка готова?

– Не так быстро, как бы мне того хотелось, – ответила Дис. – Чтобы сварить жердь нужно куда больше времени.

– Я заодно с тобой. Мьюриэкки давно не мешало бы проучить. Притворяйся в том же духе, и я тебе помогу, – прошептал Хенабрик на ухо Дис.

– Эй, о чем вы там перешептываетесь? – затараторила Мьюриэкки. – Отчего бы вам не говорить вслух? Я хочу слышать, о чем вы там болтаете.

– Продолжаем шептаться, – сказал Хенабрик. – Так сколько времени вариться похлебке?

– Буквально секунду, – ответила Дис. – Я как раз собиралась пробовать.

Дис сняла крышку и осторожно попробовала горячее варево. Это было единственное кушанье, которое она тайком выучилась готовить еще в Ристагарде: не пристало ведь владычице тратить свое время на такое никчемное занятие, как готовка. Хенабрик принюхивался к ароматным запахам, доносившимся из котла, и попросил Дис попробовать диковинной похлебки. Проглотив большую ложку, он улыбнулся от удовольствия.

– Твоя похлебка из жерди – всем похлебкам похлебка! Я хотел бы знать, где такую готовят: пускай жена научится – слышишь, Мьюриэкки? – готовить не только похлебку из палки, а еще из молота, секиры и ножа.

– Мне жаль, но тех кушаний, о которых ты сказал, мне отведывать не доводилось, – ответила Дис. – К тому же я не такая хорошая стряпуха, как ты думаешь.

– Все равно, вкус у нее отменный, и я хочу еще. Жена! – крикнул он Мьюриэкки. – Накрывай на стол и садись вместе со мной и с Дис. Иначе пропустишь этот чудесный ужин.

– Дурак! Ты забыл, что стол мы сожгли, когда навалилась темнота? - взвизгнула Мьюриэкки. – Тебе первому пришла в голову эта глупая мысль – сжечь все, что есть в доме деревянного. Теперь скажи, где новый стол, который ты обещал сделать?

– Сделать новый стол не займет много времени. А ты, – слова Хенабрика относились к Дис, – отойди-ка в сторонку.

Дис послушалась, и Хенабрик начал шептать. Потом он достал свирель и заиграл. Медленные чарующие звуки как будто погружали Дис в сон. Ей чудилось, что огонь в очаге угас, а вместо него из-под земли пробиваются ростки и вьющиеся растения. Они росли медленно, пробуждаясь от дремы, но вот музыка заиграла все быстрее и быстрее, и они, внимая ей, пробудились окончательно. Сквозь пелену сна Дис видела, как начали переплетаться зеленая лоза, плющ, цветущий вьюн с высокими и толстыми стеблями болиголова. Получился стол – крепкий и прочный на диво, и в то же время прекрасный, потому что он был живым, зеленым, украшенным белыми соцветиями болиголова по краям. Но музыка не умолкала; напев замедлился, стал плавным и печальным, исполненным той красотой, которой суждено безвозвратно покинуть этот мир. Сквозь дрему до слуха Дис донеслось тихое пение Мьюриэкки; однако было непонятно: то ли она пела для своего удовольствия, то ли обращалась к нежданной гостье. Голос хозяйки оказался звучнее и напевнее самой музыки Хенабрика, он уносил Дис в даль – мимо пылающих огней и танцующих в сером сумраке фигур. И тут перед мысленным взором Дис возникло новое видение, навеянное словами песни:

 

С озерных вод бежит туман,

На водах полусветных там

Зеленых островов гряда

Была сокрыта навсегда.

Но только на одном из них

В холмах средь пущей вековых

Есть место мудрости седой,

Где суть имян познать изволь.

Туда отважный попадет,

Коль путь неторный изберет

В урочный час и страшный срок

На перекрестке трех дорог.

По кручам горным до небес,

По землям, где сосновый лес,

Сквозь мглу и пламень под землей

Лежит дорога пред тобой.

Потом, на Пелене Огня

Ты выйдешь, жизнь свою кляня:

Боль и страданья принесет

Путь тем, кто за тобой пойдет.

Смерть – невысокая цена,

Ведь стоят жертвы имена.

Хотел бы их познать сам ад

В краю, чье имя Ревалат.

 

Музыка то становилась тише, то делалась громче, но она прекратилась, едва Мьюриэкки умолкла. Дис открыла глаза и растеряно оглядывалась по сторонам. Она прошла сквозь сумрак и пламя, но почему-то снова оказалась в странном месте, словно никогда и не покидала его.

Некоторые вещи, показавшиеся ей во сне чудом, все же произошли наяву. Диковинный стол оказался таким же настоящим, как и боль от щипка: а вдруг это все происходит не на самом деле? Стол уже был накрыт, и вокруг него стояли три круглых чурбака. Котел, оказавшийся прямо над столом начал уменьшаться и через мгновение ока он превратился в искусно украшенную, большую и глубокую медную мису с дымящейся похлебкой. Мьюриэкки подошла к чурбаку и молчаливо села за стол, давая понять, что не желает прикасаться к подозрительному и незнакомому кушанью. Тем временем Дис и Хенабрик наполнили похлебкой свои мисы и быстро покончили с ней. Полумерок оказался настоящим обжорой, он проглотил похлебку в один присест, а потом захотел еще, еще и еще. Поняв, что придется остаться голодной, Мьюриэкки налила и себе; потом она окунула ложку и поднесла немного ко рту. Хозяйка тут же скривилась, – ничего не поделаешь, таков был ее нрав, – но проглотить пришлось; а потом (своей враждебности к Дис она не позабыла) съела все до капли и принялась вылизывать мису, причмокивая, как самая настоящая хавронья, чем вызвала у мужа неудержимый смех.

Когда в большой мисе ничего не осталось, кроме кусков дерева, Мьюриэкки хлопнула в ладоши – и посуда исчезла. Стол увял и превратился в пепел очага, над которым снова висел медный котел.

– Вот так мы избавляемся от ненужных вещей, и заодно – от незваных гостей, – громко провозгласила Мьюриэкки. – Вы, смертные, так никогда не сможете. Твоя похлебка – ничто, по сравнению с чарами.

В ответ Дис только улыбнулась.

– Но ты упомянула о тени, промелькнувшей над долиной. Вы даже не пытались сдержать ее. Какая польза от чар, если они не могут защитить?

– Никакой, – выпалила Мьюриэкки, не ожидавшая такого вопроса. Впрочем, спохватившись, она тут же добавила. – А есть польза в глупой доблести и отваге, если ты идешь против служителей Безымянному? Изгнан он или нет, ему всегда удастся поддержать своих приспешников. Но все равно, рок их настигнет, и всех их пожрут. Ни сила смертных, ни Позабытая Мудрость древних уллиэмнари, ни хитроумное мастерство карликов – да и под силу ли это самим Гиллиэмиэни? – не смогут превозмочь Его, если он возвратится.

– Нечестивец, о котором я недавно слышала? – спросила Дис. – Кто же он?

– Все в свое время, моя огромненькая, все в свое время, – приговаривая так, Мьюриэкки снова села за ткачество, словно не обращая внимания на чужачку.

Спорить Дис больше не хотела. Она поняла, что разговаривать с Мьюриэкки бесполезно и обратилась к Хенабрику.

– Странная тень, промчавшая над долиной, откуда она прилетела?

Хенабрик посмотрел на Дис, в его глазах читалось явное нежелание отвечать. И все же он сказал:

– Она примчалась с севера, и от нее несло страшным холодом. Не тем, который бывает зимой, и не морозом, а холодом могилы. Он пронизывал нас до костей, и мы с женой сожгли все деревянное, что было у нас в доме. По счастью, Древо не пустило тень дальше, и она умчалась на северо-запад. Где-то там, говорят слухи, есть края, где зло пытается поднять свой древний трон. Еще там есть подземная крепость. Потому никто не обнаружил ее и никогда не видел. Там же, согласно преданиям, залегают огромные запасы черного янтаря. Владыка того края хочет добыть весь черный янтарь, какой только залегает в земных недрах, чтобы использовать его для черного колдовства. У подобных ему нет никаких иных целей, кроме одной: вернуть своего властелина в Эрдэринглу; но где им – ключа от Врат они до сих пор не нашли.

- Каким образом пророчество, Безымянный, ключ и я связаны между собой? – воскликнула Дис.

– Не могу сказать, потому что не знаю всего Пророчества. Но есть место, где, возможно, ты отыщешь разгадку. Мьюриэкки посоветовала тебе найти Ревалат, Сумеречное озерье, ты слышала об этом в песне. Ты еще помнишь, о чем пела моя жена?

Дис, задумавшись, села на скамью. Она припомнила некоторые слова, но вся песня будто стерлась из памяти. Наконец, она сказала:

– Помню, это было похоже на сон, хотя мне хотелось заснуть, я что-то слышала об озерах и туманах. Наверное, тот озерный край, куда мне предстоит идти. Там должно быть что-то вроде крепости. Но мой путь поведет меня по горам прямо в огонь. Вот все, что я запомнила.

– Иди южными тропами и попадешь, куда нужно, – усмехнулась Мьюриэкки и тихо засмеялась, не скрывая недоброго веселья. – Хотелось бы мне знать, как ты собираешься выжить на тех каменных кучах, ведь охотиться ты, кажется, не умеешь. К тому же, та часть гор не богата ни зверьем, ни съедобными растеньями. Все живое старается избежать соседства с северо-западной частью гор. Но так просто тебя мы не отпустим. Мы тебе дадим кое-чего в дорогу, поесть, иначе съедят тебя – все зависит от твоей удачи. Не хотела я этого говорить, Дис или как там тебя, но они не простят тебе побега, они начали на тебя охоту, я чувствую это в воздухе, полотно сейчас говорит мне об этом. Придется тебе уходить завтра, задолго до рассвета. Иначе не успеешь далеко отойти, как они схватят тебя. Конечно, они и Алтанэир захотят разорить, таков обычай его прислужников еще со Времен Великой Скорби. не останавливайся, прячься, ползи, беги! Если они отыщут тебя, вся Эрдэрингла будет обречена.

– Ты говоришь намеками, – сказала Дис. – Я поняла, что их владыка хочет меня убить, после того как я отказалась стать его женой и поставила его в известность, что Ристагард не покорится. Месть – вот что ему нужно.

– Не месть, глупая, – вмешался Хенабрик, – а власть, превосходящая пределы мыслимого. И все же сомневаюсь, что он ее получит. Безымянный никогда не делится силой и презирает все, что живет. Все, что мы можем, – показать тебе, как покинуть Алтанэир. И еще никогда не ночуй в скалах. Они могут быть опасными для путника.

– Против тебя я ничего не имею, – добавила Мьюриэкки. - Но ты украла, и потому я кое-что скажу. В конце пути тебя ждет надежное убежище; встретишь еще попутчиков, может, сдружишься с ними. Но это будет путь горя и отчаянья. Везде ты будешь чужой и нигде – своей. Сквозь огонь и мрак, разлуки, боль и смерть бежит твой путь. Все, кто пойдет с тобой, умрут. Один за другим сойдут они в пещеры Унту. Это не мои слова, так сказано в Пророчестве, хотя я точно его не помню, полувалькия. Пусть кровь Гиллиэмиэни, что течет в твоих жилах, поможет тебе найти мужество в минуту отчаянья. Больше по этому поводу я ничего не скажу, дева из Ристагарда. Понимай мои слова, как хочешь. Кстати, когда будем есть жердь?

Хенабрик и Дис переглянулись, а потом громко рассмеялись.

– Теперь понятно, в чем дело. Всего лишь обман, надувательство, хитрость, насмешка и притворство! Славно придумано, нечего сказать. Ну да я сдержу свое слово, – улыбнулась Мьюриэкки, не сдерживая смеха. – сколько живу, но отродясь не ела такой вкусной похлебки из жерди, в первый и в последний раз такую отведала.

Дис ничего не ответила и выглянула наружу. Темная ночь была окутана белым густым туманом. Девушка поежилась от холода и вернулась. Там ей была готова постель – набитый соломой тюфяк. Никто не пожелал ей ни доброй ночи, ни приятных снов. Голова Дис отяжелела и вскоре она закрыла глаза, чтобы заснуть в странной хижине и не видеть сновидений.

Хозяева обещание сдержали, разбудили задолго до рассвета. Сначала в темноте сна раздались их голоса, а потом на лицо полилась ледяная вода. Дис открыла глаза, но в них не было радости: она все еще надеялась, что потеря дома – это ночной кошмар, который развеется с наступлением утра.

– Где завтрак? – резко спросила она.

– Большей частью у нас в животах, – ответила Мьюриэкки. – Хочешь есть – готовь себе сама. Я никогда никому ничего не даю. Тебе надо – ты и бери.

Пришлось Дис вставать и идти умываться к водопаду. Завершив омовение, она вернулась в хижину и увидела накрытый стол, с такими блюдами, которые в Ристагарде почитались особой редкостью – сочные плоды, для которых не пришла пора даже в тех южных землях, откуда они были родом. Дис хотела поблагодарить хозяев, но никого не увидела. Поэтому она села за стол, позавтракала и запила странным питьем из деревянной чаши. От напитка, чей сладкий вкус отдавал медом, по телу пробежало тепло. Неожиданно в повеяло холодом. Нет, не зимним, а могильным.

Дис вскочила, сжав Мельнирсуртр, и приготовилась нанести удар. Но меч на это раз не пригодился. В хижину ворвались Мьюриэкки и Хенабрик, полумерка сразу же бросилась к станку и сорвала с него незаконченное полотно. Схватив нож, она истыкала ткань и искромсала ее в клочья. В доме потеплело, словно в него вернулась жизнь.

Остатки ткани валялись на полу. Дис нагнулась подобрать их, но Мьюриэкки удержала ее руку.

– Мне и дальше не мешать тебе подбирать старые невзгоды? – спросила она. – Если хочешь, удерживать тебя не стану.

Дис выпрямилась и глянула на куски материи, почерневшие, словно крылья летучих мышей: чем пристальнее она всматривалась в них, тем чернее они становились, и к ее неизвестно откуда взявшейся радости – а может, это была всего лишь игра ее воображения? – они стали скукоживаться и исчезать. Девушка не могла оторвать взгляда, но когда исчезал последний кусок, он взлетел, словно подхваченный ветром и понесся прямо на Дис. Не долетев до ее лица, он испарился. Правда, перед этим в черноте проступило неприятное лицо посла.

– Они близко, – пробормотала Мьюриэкки. – Те, кто охотится на тебя, скоро будут здесь. Забирай свои пожитки и уходи как можно скорее.

– Они? Кто?

– Его слуги, с тебя довольно знать и этого, – встревожился Хенабрик. – у нас есть немного времени собрать тебя и показать короткую дорогу из долины.

– Муж, ты с ума сошел? – проревела Мьюриэкки. – Наверняка они взяли горячий след, иначе почему они так близко подобрались к нам? Боюсь, они последуют гораздо дальше на юг, и все пути на Ревалат будут перекрыты.

– А мы? Как же мы? Разве Древо их не остановит? – спросил у жены Хенабрик, но та лишь нахмурилась в ответ.

– Разумеется, НЕТ! – рявкнула она. – Они пробрались в пучины моря, в подземный мир, разорили земли Северной Эрдэринглы, откуда нам на голову свалилась эта Дис. Нам нужно собирать пожитки и самим бежать без оглядки.

– Вы пойдете со мной? – спросила Дис, надеясь, что Мьюриэкки подтвердит ее предположения.

И Мьюриэкки ответила:

– У нас нет другого выхода. Может, пророчество и ошиблось, но только не в том, что тебе встретятся спутники, которых ты потеряешь, как бы тебе не хотелось их удержать. Да, не забыть бы… Лучше не так, я сама уничтожу остальное полотно.

Полумерка поспешила к станку, что-то неразборчиво прошептала, и станок вместе с остальной тканью превратился в пыль, тут же развеянную ветрами на четыре стороны.

– Теперь пусть приходят! Низачто и никогда не узнать им то, что они хотят, а если бы я оставила свою работу в целости и сохранности, кто знает? – объяснила Мьюриэкки девушке, которой не было особой нужды готовиться в путь. Дис вложила меч в ножны. Тем временем, Хенабрик набивал все мешки какие только смог отыскать всякой снедью. Увидев, что делает муж, Мьюриэкки рассмеялась.

– Заклятье забыл? – спросила она. – Ну и муженек у меня, защита и оборона, нечего сказать!

– Лучше не ворчи, а помогай! – перебил ее Хенабрик. – Они все ближе, я чувствую.

Мьюриэкки подошла к мешкам и хлопнула в ладоши. Все мешки тут же исчезли. Дис не могла сдержать удивления, но ей пришлось сделать шаг назад – так гневно посмотрела на нее Мьюриэкки.

– Тебе лучше идти с нами, – сказала, наконец, полумерка. – Мы найдем какое-нибудь другое место для жилья, подальше от слуг Безымянного. Некоторое время мы будем там в безопасности, а потом поживем – увидим.

Дис заметила. Что полумерки надели серые плащи и не взяли с собой никакой поклажи – руки пусты, на спинах мешков не видать. Мьюриэкки подала знак. Хенабрик и Дис последовали за ней.

Они спустились с холма и пошли в самый дальний конец долины, клином отходивший в горы от основного круга. Он густо зарос папоротником и орешником. Но Мьюриэкки не останавливалась, она зашла в самую гущу зарослей, нагнулась и исчезла в папоротниках. Хенабрик последовал ее примеру. Дис поняла, что нужно действовать таким же образом. Но не успев пройти нескольких футов, она провалилась в черноту горы.

И как раз вовремя! Хенабрик запел. Дис подняла голову и увидела, как маленькое оконце неба затягивают заросли плюща и терновника, Да так густо, что никому не придет в голову решить, что здесь есть какой-то ход.

– Дис, ты здесь? – голос полумерка прозвучал глухо, как будто издалека.

– Здесь! – воскликнула девушка.

– Чего ты так кричишь? – протрещал голос Мьюриэкки. – Нужно идти бесшумно, иначе они последуют за нами. Тогда, уверяю вас, нам точно придется туго.

Туннель был низким, и Дис пришлось скрючиться, чтобы не ударяться головой об потолок. Шли медленно, держась за стены, потому что пол был весь в выбоинах и колдобинах. И все же было одно преимущество: ход оказался прямым, без перекрестков, развилок или ответвлений.

Путь не занял слишком много времени и вскоре они вышли в пещеру с более-менее высоким потолком, где Дис могла наконец выпрямиться. Мьюриэкки и Хенабрик перешептывались между собой, но, судя по всему, они затеяли очередную склоку.

– Что не так? – спросила Дис. – Мы оказались в безвыходном положении?

– Оказались в безысходности, да еще какой! – крикнул Хенабрик. – Знал же, что нужно все держать в своих руках и не полагаться на глупую жену. Нам тут всем каюк не от голода, а от жажды. Ты же не закляла воду и пиво; за нами они не последуют, как еда.

– Я знаю, что делаю и куда иду, и я не обязана держать ответ даже перед мужем, Хенабрик! И вовсе это не безысходность, это, это, это БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ! – Мьюриэкки вдруг завопила от ужаса. – Мы и впрямь погибли, Хенабрик, Что же нам делать? Мои чары под землей не действуют, тебе как никому это известно. Нам не выбраться, не выбраться, ты что ослеп?

– Но, может быть, вы забыли о выходе? Он должен существовать, иначе вы бы не пришли сюда, – дрожащим голосом произнесла Дис. – Да и я не пошла бы с вами. Кстати, откуда идет воздух? Мои волосы, будто трепещут на ветру, таком сильном, что мне по-настоящему холодно.

– И мне холодно, но толку от твоих слов, что от козла молока, – проворчала Мьюриэкки.

– Но Дис права, пойми ты, Мьюриэкки, – обратился Хенабрик к жене. – Если она говорит, что дует, значит, где-то здесь должен быть новый ход, лаз или еще что-то в этом роде.

– Вокруг ни одной щели похожей на выход, – ответила Дис. – Кажется, воздух идет сверху, наверное, кровля не так прочна.

– Тогда, каково твое предложение? – взъелась Мьюриэкки. – Возьмешь нас обоих на закорки и вынесешь нас на поверхность лика земного? Или ты умеешь проходить сквозь неодолимые преграды?

– К сожалению, не умею, – последовал ответ, – но Мельнирсуртр все еще со мной, и я сделаю все, чтобы освободить нас.

Дис достала меч и принялась ковырять им в потолке. К неудовольствию полумерков, земля посыпалась прямо им на головы, и они решили подождать в проходе, пока Дис не закончит. Вскоре на лицо девушки упала солнечный свет. Теперь оставалось расширить получившуюся щель.

 

Всякому, кто бы ни проходил случайно в этот миг у границ Алтаниэра Сокрытого, явилось бы странное видение. Сначала среди густой иссохшей листвы вспыхнул рыжий огонек, который тут же угас. Потом из-под земли вырвалась человеческая рука и разбросала листву в стороны. Вскоре над землей показалась голова со всклокоченными волосами, а потом в узкую щель протиснулась девушка. Выбравшись из-под земли, она легла пластом и опустила руки назад в нору. Девушка, не без труда, пыталась кого-то вытащить из ямы. Этим некто оказалась женщина небольшого роста, ни на минуту не прекращающая ругань и ворчания, несмотря на все усилия девушки. Наконец, полумерка оказалась на земле и недружественно огляделась по сторонам.

– Тебе бы, Дис-Глупая-Гусыня, обходиться с нами поучтивее да с должными почестями! – выдала она, отряхивая одежду. – Но раз ты так и не уразумела, кто перед тобой, прощаю.

Дис холодно глянула на Мьюриэкки и, переведя дух, попыталась вытащить Хенабрика. С ним пришлось по-настоящему повозиться. Полумерок оказался таким тяжелым, что руки Дис туту же налились свинцом и готовы были оторваться. О том, чтобы удержать Хенабрика не было и речи, он то и дело срывался на дно ямы. Но вот, потеряв терпение, Дис прикрикнула на Мьюриэкки:

– Слушайте, ваше мельчайшее чванство, мне все равно, чего на самом деле стоит все эта болтовня о пророчестве, мне безразлична ваша судьба и вы сами. Я сейчас встану, немного отдохну и оставлю тебя одну возле этой ямы. Конечно, не увижу, каким образом ты сможешь вытащить оттуда своего мужа, только мне сдается, что твои чары делу не помогут.

Мьюриэкки лишь разинула рот, но так ничего и не ответила. Она нехотя подошла к Дис, легла рядом и когда девушка снова поймала руки Хенабрика, Мьюриэкки схватила мужа за бороду. Пока его тащили, он не мог ни ворчать, ни отругать жену. Когда же Дис и Мьюриэкки подтянули его к краю ямы и выкатили наружу, руки у них просто отваливались.

После недолгой передышки Хенабрик принялся нюхать воздух. Он вскочил на ноги.

– Они точно пронюхали, что мы сбежали. Отсюда нужно уходить, как можно скорее.

– У меня ноги болят, спина болит, руки болят, зубы болят, голова… – заныла полумерка.

– Не сомневайся, сварткъяльдлинги быстро найдут лекарство от всех твоих недугов, – хмуро заметила Дис. – Раз Хенабрик чувствует опасность, то нам, в самом деле, лучше скрыться, пока нас не настигли.

Выбрать дорогу оказалось еще труднее, чем тащить Хенабрика из ямы. От холма, возле которого оказались беглецы, расходилось несколько троп.

– Нам направо, – предложил Хенабрик, – тогда мы быстро окажемся у разлома между Мэрэтраатом и Огненной Пеленой.

– Направо, вот еще! – фыркнула Мьюриэкки. – Наши пути всегда куда шли? Налево. Мне не хочется думать о тех жутких местах, безжизненных и голых, как кость. От одной мысли о горах меня просто в дрожь бросает, и мне хочется бежать прочь от тех мест, куда ведет правая дорога. Говорят, это прямой путь в нижний мир, где ничему живому не выжить: самое жуткое и враждебное место, где даже малейший вздох смертелен из-за ядовитых дымов и испарений. Но в моей песне, Дис из Ристагарда, таков твой путь. Своей судьбы на коне не объедешь. Можешь встретиться с ней, бороться, победить, если силенок хватит и не свернешь назад.

– А я смогу? – усомнилась Дис. – Дорога кажется мне трудной, полной опасностей и бед, о которых ты упомянула. Может, твое Сумеречное озерье – обычный сон, потому что я ничего не знаю о южных землях.

– Если не знаешь, так не сомневайся в существовании того, что тебе говорят! – взвизгнула Мьюриэкки. – Прямо глупая гусыня, а не Дис. Нет, я права, однажды так тебя назвав, значит, буду так звать и впредь.

– Замолчи, жена, – резко оборвал ее Хенабрик. – Они примчатся на твои вопли!

Пришлось Мьюриэкки умолкнуть.

– Что ждет нас на прямом пути? – спросила Дис полумерков.

Мьюриэкки лишь тяжело вздохнула.

– Видишь ли, Дис, мы пытались сделать все, чтобы ты не шла прямым путем. Наверное, черный янтарь все-таки повлиял на твое решение. Они уже там, они ждут и готовы схватить тебя. Но сварткъяльдлинги не так опасны, как то, с чем тебе вскоре предстоит столкнуться на прямой дороге. Отчаяние и безверие - вот твой удел, если ты не пойдешь с нами. Направо, налево, какая разница, куда идти, если все эти дороги приведут на юг, в Ревалат. Не выбирай прямую, заклинаю тебя.

– Я не вижу безопасных путей, – возразила Дис. – Неужели ты не понимаешь, что все в великой опасности, независимо от того, какую тропу придется выбирать: они все одинаковы. Знаю, что сварткъяльдлинги преследуют меня, но если вы пойдете со мной, то пророчество коснется и вас. А если вам будет угрожать смерть, я не смогу защитить ни вас, ни тех, кто отважится последовать за мной. Нет, Мьюриэкки и Хенабрик, этой тропой я должна пройти одна.

– Такое решение от одной дурости! – вскричала Мьюриэкки. – Я отправляюсь с тобой – и точка.

– От меня тоже не отделаешься, – поддержал жену Хенабрик. – Но с тобой мы сможем дойти только до моста.

– Мост? Что за мост?

Полумерки многозначно переглянулись.

– Не хотела я говорить, да видно придется, – мрачно произнесла Мьюриэкки. – Даже если ты и выберешь прямой путь на Ревалат, который поначалу будет безопасным, тебе никогда не пересечь Разломной Бездны, потому что через нее можно перейти только по единственному мосту; на него никогда не ступала ничья нога. Ибо имя ему – Мост Срыва, и не зря. Стоит дойти до его середины, как он отбрасывает тебя назад, к тому же он такой узкий, что удержаться на нем невозможно. То ли Мост тебя сбросит, то ли сама не удержишься – все едино свалишься в Разломную Бездну, и твои разбитые кости останутся там навсегда. Так что, выбрав прямой путь, до Ревалата не дойдешь, и никакое пророчество не разрушит чар Моста Срыва.

Дис уселась наземь и задумчиво глянула на полумерку. Она сидела в тишине, разве что на ветру дрожала осина. Полумерки стояли в стороне, но когда Мьюриэкки не смогла скрыть удивления, Дис поднялась и резко произнесла:

– Я пойду прямой дорогой, и возврата не будет. Вы говорите, что сварткъяльдлинги будут подстерегать меня на каждом шагу, куда бы я ни пошла. Что ж, тогда я отправляюсь к Мосту Срыва. Там меня ждать некому, раз, судя по вашим словам, Мост сбрасывает всякого ступившего. Пока у меня есть немного времени, и я придумаю, как пересечь Разломную Бездну.

– Ты с ума сошла, Дис? – нахмурился Хенабрик. – Мост куда древнее твоих преследователей. Он таит стародавнюю злобу и темные чары. Нет, по-моему, это безумие.

Мьюриэкки вознамерилась поддержать мужа, но Дис достаточно было взгляда, чтобы охладить пыл полумерки.

– Как же я устала от вашей болтовни и трескотни! – воскликнула она. – Я решилась, никто не помешает мне осуществить задуманное. А вам незачем за мной идти. Мне иногда кажется, что с тех пор, как я покинула Ристагард, за мной идет нечто зловещее. Нет, я должна идти одна. А вам, моим маленьким хозяевам, придется искать новое убежище, иначе вы будете беззащитны перед врагами. Прошу вас, не идите за мной. Я только сейчас начинаю понимать, каким на самом деле жестоким и страшным может быть мир; красота и безмятежность, в которой я выросла, ушла навсегда. Не знаю, можно ли будет вернуть ту пору. Может, вам никогда бы не пришлось покидать Алтаниэр, если бы не я. Счастье улыбнется вам, если вы найдете новый дом, как можно скорее…

– Но там уже не будет Древа, – грустно вымолвила Мьюриэкки, – мне так будет не хватать его цветов, да и солнце там будет не так светить.

Дис не заметила, какими взглядами обменялись Мьюриэкки и Хенабрик. Ей только почудилось, что муж подмигнул жене правым глазом.

– Ладно, – снова бранчливо заговорила Мьюриэкки, – коль она сама того хочет, мешать не станем. Не терпится уносить ноги - пусть уносит.

– Не может ведь она отправиться в путь без запасов пищи: путь такой длинный, а со своей железной палкой она никудышный охотник, если только будет на кого охотиться.

– Еще я ставлю тебе условие, Дис-Глупая-Гусыня: вот мешок, и если у тебя хватит сил его поднять и пронести хотя бы на один добрый ристль – иди одна. Но если не справишься, то мы пойдем с тобой до самого Ревалата. Что, не хватит храбрости отказаться?

Дис не могла скрыть удивления; у пигалицы за минуту настроение менялось столько раз, сколько у человека волос на голове. Ничего не оставалось, кроме как взять себя в руки и ответить:

– Согласна.

– Ручаюсь, ты никогда не поднимешь этот куль, а уж сдвинуть его с места силенок не хватит, не говоря о том, чтобы его протащить, – рассмеялась Мьюриэкки. – Что сказано, то сказано: не справишься – возьмешь нас в спутники.

– Сейчас мы уйдем, – продолжил Хенабрик, – а ты останешься одна. Куль появится прямо у твоих ног. Ты знаешь, что делать.

– И помни: где бы ты не была, мы тебя отовсюду увидим, – добавила Мьюриэкки. – Мы уже уходим.

Полумерки ушли налево и вскоре скрылись за каменной стеной. Все произошло, как сказал Хенабрик. Прямо у ног Дис появился огромный тяжелый куль. Невзирая на внушительный размер и устрашающий вид, он казался легким, как перышко. Дис подняла его без труда и взвалила на спину, прямо на Мельнирсуртр. Решив не сворачивать ни налево, ни направо, она выбрала прямую дорогу, самую легкую из трех, потому что она была гладкой, широкой и шла вниз. Но не успела она ступить на нее, как куль сделался таким тяжелым, что Дис согнулась чуть ли не до земли. Сбросив ношу с плеч, она пыталась тащить ее, но напрасно. Дис испробовала все: тащить, бросать на землю, катить – без толку. Наконец, вымотавшись до изнеможения, она села на мешок. Вдруг куль завизжал так, что закладывало уши, и Дис тут же вскочила на ноги и развязала его. Она не могла поверить своим глазам: оттуда выбирались Мьюриэкки и Хенабрик.

– Ты проиграла, Дис, – радостно и удовлетворенно заявила Мьюриэкки, - так что, хочешь не хочешь, придется тебе клятву сдержать. Мы от тебя никуда, не забыла?

– Я помню.

– Хорошо. А теперь давайте решать, какую дорогу выбрать, – отдуваясь произнес Хенабрик.

– Мы пойдем прямо, – решила Дис, – через горы и на юг.

– Делай, как знаешь, – заключила Мьюриэкки.

 

ГЛАВА IV

 

НА МОСТУ СРЫВА

 

ЧЕРЕЗ горы и на юг – гораздо легче сказать, чем сделать: горные хребты таят предательство, их тропы запутаны; погода в горах может принести гибель путникам, а в глубоких распадках, расселинах и в скалах таятся разбойные ватаги разных племен и языков. Дис почти ничего об этом не знала, а полумерки – и того меньше. Неудивительно, что стоя на распутье, Дис сомневалась, какой из трех путей следует выбрать, чтобы попасть на юг.

Она сделала первый шаг по прямой дороге, а полумерки остановились чуть поодаль. Они решили, что девушка колеблется, но Дис пошла так быстро, что Мьюриэкки и Хенабрику пришлось бежать за ней со всех ног. Дорога - скорее не дорога, а уже извилистая тропа – бежала все ниже и ниже, пока по ее обеим сторонам не возникли скальные стены, сплошь одетые мягким темно-зеленым мхом.

Дорога так резко свернула, что путники с трудом удержались на ногах и не рухнули в бездну, откуда поднимались клубы густого тумана. Нет, не клубы, а непроницаемые для взгляда мглистые башни, стены и бастионы, за которыми где-то далеко над вершинами горел пылающим огненным шаром красный глаз утреннего солнца.

Они стояли на краю обрыва, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить глубокую тишину. Да и было отчего. К путникам потянулись туманы, превращая весь мир в сплошную серую завесу. Эта мгла заползала в сердце, проникала в разум и волю, пытаясь погрузить их в вечный сон, стереть всякую мысль о возвращении или продвижении вперед. Мгла вздымалась исполинскими клубами, и вскоре угасло даже бледное сияние неба.

Неожиданно из камня послышалось пение, полное прелести и тихой печали. Сначала были голоса. Они то пели, то шептали, то умолкали, но потом полилась песня, подобная звенящим горным потокам, бурлящей воде, срывающейся с вершин и пробуждающей ото сна долины, подобная морю, ласкающему берег, пенным волнам, дробящимся о высокие и неприступные скалы. Эта песня наполняла путников силой и пыталась превозмочь мглу.

– Мне знакомы эти голоса, по крайней мере, некоторые, – медленно произнесла Мьюриэкки. – Надо уходить отсюда, пока мгла не обрела достаточную мощь.

– И поскорее, – добавила Дис, – а то мы никуда не уйдем.

Словно в знак согласия, раздался звук такой силы, что путникам показалось, будто несокрушимые горы вдруг поддались нападению могучего моря и, громыхая, обвалились в бездну, после чего в сумраке вспыхнула серебристая искорка. Потом снова наступило безмолвие – и мгла начала истончаться. Поскольку ближе всех к обрыву была Дис, она сделала первый шаг, плотно прижавшись спиной к скальной стене. Из-под ног предательски посыпались камни. Девушка застыла на тропе, боясь идти дальше. Но тут она вспомнила слова Мьюриэкки. Темные чары вернутся, и подземные голоса уже не смогут сдержать их своей песней. Дис медленно пошла по обманчивой тропке, не смея оглядываться по сторонам. Она знала одно: каждый следующий шаг мог оказаться последним. Мгла снова начала сгущаться у ее ног.

Там, в глубине, появилось темное пятно. Оно росло и росло, пока не поглотило всю серость и не превратилось в провал, где нет ничего, кроме запредельной пустоты – безжизненной и непроглядной, той, что была еще до Начала Времени. Дис и пальцем не могла пошевелить: зов тьмы извне был таким сильным, что сковывал ее волю; вдруг девушка вспомнила – то же было и с черным янтарем. Единственным путем к спасению было сопротивляться зову. Едва она подалась вперед, как тьма стала светлеть, постепенно превращаясь в серую мглу. Шаг за шагом, движение за движением, прикосновение за прикосновением – так продвигалась Дис по узкой коварной тропе над бездной. О чувствах и ощущениях, мыслях и надеждах пришлось на время забыть. Юную странницу ничего не ждало впереди, кроме пустоты – ее единственного врага в этот момент.

Тропа так резко пошла вверх, что Дис еле устояла. Она ухватилась за выступ в скале и внезапно почувствовала, что освободилась. Ноги обрели былую легкость, и она устремилась наверх настолько быстро, насколько позволяла тропа. Мгла осталась клубиться внизу, бессильная от злобы и ярости. Когда же по тропе пошли Мьюриэкки и Хенабрик, мгла, словно узнав их, свертывалась и торопилась скрыться в провалах. Возможно, ей нужна была только одна жертва, но добыча ускользнула.

– Хвала Тулиэ и ее сестрам! – воскликнула Мьюриэкки, когда все оказались на крошечной площадке, где можно было сесть и перевести дух. – Их пение сильно ослабило чары, но даже им, ходящим в туманах, не под силу одолеть Темную Мудрость.

– Моя борода, – проворчал Хенабрик, – она совсем промокла! Я едва брел по тому карнизу, стараясь не свалиться во мглу. У нее было такое темное и страшное сердце, что от одного воспоминания о нем меня в дрожь бросает.

– Мне и самой было страшно, – призналась Дис. – Я чувствую, что боюсь, что страх везде… да, это Темная Мудрость. Она сковывает любого, кто оказывается у нее на пути.

– Нет, меня так просто не испугаешь! – фыркнула Мьюриэкки. – Какой вред она способна мне принести?

– Много вреда, – возразил Хенабрик. – Чем больше он ест, тем сильнее делается. Ты знаешь, о ком я говорю, Мьюриэкки. Что до Дис, то ей незачем знать так много сейчас, а не то ослабеет силой и волей раньше срока.

– Какого срока? Что это значит, Хенабрик? – спросила Дис.

– Об этом ты узнаешь не здесь и не сейчас, когда ты будешь готова узнать правду, иначе истина убьет тебя, – спокойно, но как-то хмуро изрекла Мьюриэкки. - Путь в Ревалат откроет тебе все тайны, которые тебе так не терпится узнать. Муж, что ты творишь? – слова полумерки уже относились к Хенабрику, занятому выжиманием воды из бороды. – Мы голодны, нам нужно позавтракать, что мы успели прихватить?

– Завтрак? В горах? Прямо сейчас? – Хенабрик не скрывал нерешительности и удивления, смешавшегося со страхом. – Невозможно!

– Это еще почему? – нахмурилась полумерка.

– Неужели ты забыла, где мы? Тогда позволь напомнить, женушка, что мы в горах, среди камней, и я не могу ручаться, что наши чары подействуют. Если бы мы находились в какой-нибудь лощине или долине, ты бы смогла попытаться вытащить наши вещи из-под земли. Как заставить расти неживое, я не знаю. Ты же пока не совсем овладела новым умением. Сомневаюсь, что прямо здесь появится жареный кабанчик и бурдюк с добрым пивом.

Пришлось Мьюриэкки призадуматься. Она уселась на землю и принялась думать так напряженно, что Дис испугалась за полумерку: что будет, если от таких размышлений у нее голова станет с котел? Но ничего подобного не происходило. Мьюриэкки кое-что прошептала. Ей стоило немалых усилий, чтобы на земле появилось нечто похожее на куски сырого теста. Еще несколько минут – и рядом возник кувшин. Но когда Мьюриэкки поднесла кувшин к носу и принюхалась, все стало ясно: в сосуде плескалось что-то непригодное для питья. Полумерка отшвырнула кувшин. Сосуд тут же разлетелся в мельчайшие глиняные черепки, которые тут же поглотил камень.

– Вот образчик того, что у всех дылд без исключения зовется волшебством, – вынесла приговор Мьюриэкки. – Полезная, но неудобная штука во всех отношениях. Теперь посмотрим, что можно вымесить из этого теста.

Она взяла кусок тягучего и липкого теста и принялась подозрительно рассматривать его. Потом, вызвав тем самым радость у Хенабрика и смех у Дис, Мьюриэкки принялась за работу. Разумеется, Мьюриэкки умела и знала многое, но вот самые обычные вещи, где не нужно никакого волшебства, у нее явно не получались. Через несколько мгновений тесто, смешанное с пылью и щебнем, прилипло к полумерке. Но это было не самое худшее. Теперь это была не Мьюриэкки, а самое настоящее огородное пугало: тесто облепило Мьюриэкки с головы до ног и не собиралось отпускать пленницу. Дело в том, что полумерка крепко-накрепко прилила к земле. Несмотря на усилия освободиться, все было напрасно. Тесто росло, и вскоре перед Дис Хенабриком было уже не чучело, а настоящая тестовая баба, вроде снежной, которую дети лепят зимой.

Видя, что дело нешуточное, Хенабрик попытался выцарапать жену из теста. Однако он вскоре понял, что тут ничего не поделать. К тому же полумерку не хотелось стать тестовиком. Он посмотрел на Дис, ища у нее помощи. Дис сняла с плеч Мельнирсуртр, достала его из ножен и поднесла к тесту, намереваясь сковырнуть его. Но этого делать не пришлось. Тесто начало оседать, и вскоре показалась голова полумерки. Дис приложила меч к тесту, чтобы освободить Мьюриэкки из неожиданного плена. Вскоре полумерка могла шевелить руками и ногами. Разумеется, ни о какой благодарности речи не было – так сильно расстроилась Мьюриэкки. Еще бы: чары подействовали совсем не так, как ей хотелось. Она пробормотала только одну фразу:

– Идемте дальше, дорога к Мосту не из легких.

Дис взгромоздила меч на плечи и путники пошли прочь от мглистой расселины.

Уже было далеко за полдень. Местность не менялась, от века была она однообразной: камни, горы, сереющие вдали вершины. Сердце радовала только одна вещь: несмотря на бьющий в лица ветер и сгущающиеся в сером небе тучи, дождь пока не начинался. Зато холод пронизывал до костей; Мьюриэкки и Хенабрика трясло как осиновые листья, их попытки наколдовать для себя и Дис шерстяные плащи снова потерпели неудачу. А тут еще небо потемнело, и повеяло сыростью. От редких, но тяжелых дождевых капель, бьющих по лицам, спрятаться было невозможно. Мгновение спустя, разразился настоящий ливень, и странники тут же вымокли до нитки. Пришлось идти маленькими шагами из-за того, что камни сделались скользкими. К тому же тропа резко устремилась вверх.

Все темнее и темнее становилось вокруг; ливень усиливался и вскоре вниз по тропе заструились булькающие потоки холодной воды, убыстрявшие с каждой секундой свой бег. Несчастья и не думали заканчиваться. Стоило путникам чуть помедлить, как совсем рядом полночный ветер столкнулся с полдневным. Озаряемый вспышками молний впереди завертелся набирающий силу вихрь.

– Время, подходящее для позднего завтрака, верно? – попыталась перекричать рев вихря Мьюриэкки. – Так вот, о завтраке, обеде и ужине можно забыть. Надо где-нибудь спрятаться, а не то нас сдует в какой-нибудь провал.

– Еще как сдует! – согласилась Дис, сгибаясь под шквальными порывами. – Ты видишь что-нибудь, похожее на пещеру, Хенабрик?

– Нет. Но если не ошибаюсь, что-то вроде пещеры лежит в полутора ристлях пешего ходу.

– Раз выбора нет, пошли! – еле держась на ногах ответила Дис. – Там переждем бурю, а потом – дальше на юг.

Полумерки ничего не ответили. Казалось, они оба впервые согласились со словами Дис. Путь продолжили, уже не надеясь найти укрытие от ливня и усиливающихся порывов ветра. Долго ли коротко ли брели, уже не помнилось, но вот сбоку промелькнуло темное отверстие. Оно могло оказаться как пещерой, так и звериной норой – точно не знал никто. Войдя, путники оказались в довольно неплохом месте, похожем скорее на широкую впадину в гонной породе, чем на пещеру, из-за того, что на стенах не было ни щелей, ни трещин.

Вошли они вовремя. Раздался громкий рев, заглушивший шум дождя, такой страшный, что не спасали даже прижатые к рукам уши. Где-то поблизости обрушивались и падали скалы, стенали и выли ветры и забрасывали в пещерку дождевые капли. Путники сидели, не смея проронить ни звука и с ужасом глядя не темные небеса, озаряемые вспышками молний.

И вот налетел вихрь такой силы, что даже тяжелые камни взлетали в воздух, словно пушинки. Было удивительно, что проход не завалило. Но вдруг земля затряслась, и совсем рядом что-то рухнуло. Потом все стихло. Только небо оставалось свинцово-серым над вершинами Мэрэтраата и холодный воздух напоминал о случившемся.

Греться было нечем. Среди весны почему-то веяло зимним морозом.

– У нас в Ристагарде говорят, ледяная дева вышла за теплом, – заметила Дис. – Так всегда бывает, когда мороз нагрянет среди весны или зима не хочет уступать своих прав.

– Что еще за ледяная дева? – спросила Мьюриэкки. – Знать о ней ничего не знаю. Полотно ее никогда не показывало.

– У нас об этом даже песня есть. Ее знают все на северных берегах.

– А ну-ка, расскажи, о чем она, – попросил Хенабрик.

– И откуда эта ледяная дева взялась? – полюбопытствовала Мьюриэкки.

Дис немного помолчала, а потом чуть слышно запела.

 

Корабль шел в рассвет; и вот

Исчез он в дальнем-далеке,

Но зима сердца холодит

А Сигне возле кромки вод

Все чертит руны на песке –

И метелями гасит огни

 

Хранить в пути от стрел и ран,

Хранить от вражеских мечей,

Хранить от хворей дальних стран

И от бессветия ночей.

Жар сердца ее и сгубит.

 

День миновал, мелькнула ночь,

Прошло два года чередой,

Тоскует от разлуки дочь

И ждет корабль, где бьет прибой.

 

Круг рунный смыт давно волной,

Охранный наговор ослаб,

Но лишь надеждой люд морской

Живет, коль духом не ослаб.

 

Сбылась надежда, наконец.

Закатною порой во мгле

Принес для Сигне весть гонец:

Корабль спешит назад к земле.

 

На башню бросилась она,

Где хворост заготовлен был.

Поленья маслом облила –

Огнь плясал, что было сил.

 

Но к людям воля бури зла,

Неистово ревут ветра,

Слабеет гаснущий огонь

И кружит в воздухе зола.

 

Ревет метель и снег валит,

Не видно ничего вокруг,

Раздался треск – и стихло вмиг

Бесчинство мглы и зимних вьюг.

 

И только падал белый снег,

Неслышно, словно птичий пух,

Скрывая черной гари след

И усыпляя жизни дух.

 

Он Синге холодом вскормил,

Окутал белым полотном,

И сердца жар он остудил,

Морозным напоив вином.

 

Когда же стражники пришли,

Она смотрела им в глаза.

Так ледяная красота

Им всем погибель принесла.

 

Не шевельнуться никогда

Теперь им даже в летний зной:

Ведь стала Сигне девой льда,

От горя и разлуки злой.

 

И вдруг ее глаз обожгло,

Как будто языком огня,

И сердце льдом навек взяло,

Гася в нем тусклый отблеск дня.

 

Она, дышащая зимой,

Спускалась вся белым-бела.

Одета пагубной красой,

Она к Большому Дому шла, –

 

Так мчит река тяжелый лед,

Так буря зимняя грядет,

Так снег лавина с гор несет,

Так ветр летит и градом бьет.

 

Она вошла в большой чертог,

Где пир гремел и гул стоял,

Где жаркий пламень очагов

С седых времен не угасал.

 

О диво! К кровле огнь взлетел –

И пеплом обратился вдруг.

Умолкло всё, застыли все –

Таков всеобщий был испуг.

 

И в этой давящей тиши

Она приблизилась к отцу,

И видит, как слюна бежит

По побелевшему лицу.

 

– Зачем ты ураган призвал,

Зачем ты льды наворожил,

Зачем ты мглу с небес пригнал,

Тебя чем Торвальд прогневил?

 

Нахмурил брови Бьерн Седой,

Но медленно лишь протянул:

– Достоин участи такой

Всяк, кто перечить мне дерзнул.

Теперь ступай прочь с глаз моих,

Отныне ты не дочь моя,

При всех свидетелях живых

Лишаю имени тебя!

 

Но дева глянула вокруг –

Пробрал всех холод до костей,

Вино и пиво в кубках вдруг

Покрылись льдом, и всех людей

 

От лютой стужи затрясло.

Внезапно двери сорвались –

И пепел снегом замело,

И воя вьюги ворвались,

 

Круша все на своем пути,

Кровь в жилах превращая в лед,

Тепло желая извести,

Выть дни и ночи напролет.

 

– Вот новые мне имена:

Я – снег, я – стужа, я – зима,

Я и метель, я и пурга,

Я – снег и лед, я – свет и тьма.

 

Я тверже всех земных твердынь,

Я – всех надежд угасший прах,

Я в сердце порождаю стынь,

Я – ветер в сумрачных горах.

 

Окончив, дева льда пошла

На берег к морю, чтобы плыть

К скале, где Торвальда корабль

Разбился в щепы, но добыть

 

Хотя б одну не удалось.

Так сгинет память о былом.

О диво! Море льдом взялось

Под белоснежным полотном.

 

Все видит дева льда, но нет:

Ее ничем не удивить.

Зачем стенать, к чему грустить,

К чему по ком-то слезы лить?

 

Все дальше путь ее лежит

По льду к полуночным краям,

Где вековечный мрак царит

И нет издревле счета дням.

 

Она воздвигла свой чертог

Под черным пологом небес,

И был он дивом ледяным,

Прекрасней всех земных чудес.

 

Сверкали стены изо льда,

По ним бежала рун резьба,

И в темных сводах потолка

Сияла севера звезда.

 

Бел, словно снег, ее наряд,

Искрящийся в полночной мгле,

Сверкает чистый адамант

В венце у девы на челе.

 

А очи – два осколка льда,

Они пронзительно светлы,

Но в них – ни мира, ни тепла,

Ни ненависти, ни вражды.

 

В огромном зале ледяной

Она установила трон

И воля девы хладной той

Теперь единственный закон

Но зима сердца холодит

 

Для бурь, метелей и снегов,

Для льдов, блуждающих в морях,

И метелями гасит огни

Морозов, вьюг и холодов

И для снегов в седых горах.

Жар сердца ее и сгубит.

 

– М-да, – пробормотала Мьюриэкки. – Чего только не бывает в мире людей. Впрочем, у Вышних тоже не лучше. А все потому, что самое первое зеркало было искривленным.

– Почему? – спросила Дис.

– Все очень просто, да и не трудно сказать, – ответила полумерка. – Тот, чье имя не произносится в пределах Эрдэринглы, предложил когда-то Вышним создать нечто удивительное, нечто, чтобы можно было увидеть в нем себя. Те, ничего не подозревая, согласились. А он создал зеркало, да такое, что глянешь – залюбуешься. Но если посмотреть в него, то увидишь не свое отражение, а уродца или такое чудище, от одного вида которого можно упасть замертво. Он измыслил еще вот какую пакость: велел своим слугам ходить с зеркалом по миру, да отражать в нем все, что только попадется на глаза. Как же они веселились, когда все доброе в том зеркале казалось злым, прекрасное – безобразным, светлое темным, преданность – предательством… Наконец, решил он и сам потешиться вдоволь. Взяв зеркало, он решил взобраться на самую высокую гору и отразить в нем само ясное небо. Да только не удалась забава: зеркало выскользнуло у него из рук и разбилось. Ветры тут же подхватили мельчайшие осколки и разнесли их по миру. Они могут попасть в глаз и уколоть в сердце. Тогда беде не помочь. Видно, это случилось и с твоей Сигне, которая стала ледяной девой: без осколков зеркала не обошлось – это яснее ясного, да еще горе и отцово проклятье в придачу. Говорят, что осколки того зеркала летают по миру до сих пор.

– Хороши утешительницы, ничего не скажешь, – проворчал Хенабрик. – От всего этого только мороз по коже, а тут и так сыро, да и огня не развести. Я выгляну наружу и посмотрю, что там произошло.

Лучше бы Хенабрику не выглядывать. Через секунду горестное эхо раскатилось по пещерке.

– Часть тропы, как раз та, что у входа, обвалилась. До противоположного конца расстояние немалое, а стены, похоже, гладкие, по ним не полезешь – сообщил он, подойдя к Мьюриэкки.

– Знать ничего не знаю – отрезала полумерка. – Я замерзла, устала и хочу спать. Все равно мы прошагали целый день, так что отдохнуть не помешает.

С этими словами полумерка отправилась в дальний коней пещерки, села и тут же заснула. Хенабрик последовал ее примеру. Только к Дис, сидевшей с закрытыми глазами, сон не шел. Она вспоминала, как еще в детстве ей хотелось путешествовать, как ей хотелось ездить по прибрежным кручам Мэрэтраата и охотиться на горных коз. Конечно, в серверной части этих гор козы не водились, кто мог помешать мечтать, когда очень хочется. Пару раз Дис удавалось уговорить охотников взять ее с собой в горы, но Дварпи вечно не давала ей этого сделать. Да и потом он запрещал Дис куда-либо выезжать за пределы Нижнего подворья Ристагарда: владетельнице побережий, говаривал он, не пристало сбивать ноги о камни и утруждать себя ездой на лошадях.

Потом Дис вспомнила, как однажды она решила взобраться на самую высокую скалу, что нависала над Верхним подворьем. Она тайком выбралась из Большого Дома и осторожно, благо время Жемчужной пелены уже прошло, принялась карабкаться наверх. Скала шла прямо, но ее поверхность была сплошь покрыта выемками да выступами, так что Дис без особого труда вскарабкалась на небольшую площадку, где мог разместиться ребенок ее возраста. Немного отдохнув, она решила спускаться. И тут ей впервые стало страшно по-настоящему: она посмотрела вниз и увидела, на какой головокружительной высоте оказалась. Ей пришлось три дня и три ночи, скрючившись, провести на этой площадке, пока ее не нашли. С того самого момента Дис зареклась лазать по горам. Но теперь, скорее всего, другого выхода не было.

Ночь прошла беспокойно: никак не удавалось заснуть из-за холодного ветра залетавшего в пещерку. Еды не было никакой. Воды тоже. Впрочем, подумала Дис, это даже к лучшему. На пустой желудок карабкаться по горам легче.

Она подошла к выходу из пещерки и выглянула наружу. Занималась заря. Далекие зубцы Мэрэтраата серели в далекой дымке. Глянув направо, куда лежал дальнейший путь, Дис увидела, что до убегающей вверх тропы было около фартингристля – немалое расстояние для нее, а для полумерков просто непреодолимое.

Немного времени спустя, проснулись Мьюриэкки и Хенабрик. Когда Дис сообщила им неутешительную новость, полумерки пришли в негодование.

– Карабкаться вверх мы не собираемся, – сразу отрезала Мьюриэкки. – Мне не пристало царапать руки и ноги о камни. Я – ткачиха, мне мои пальцы дороги. Вот кабы ты нас на себе перетащила – тогда другое дело.

– Мы же не карлы какие-то, чтобы по горам да по норам шастать, – проворчал Хенабрик. – Хватит с нас пещер.

– И что вы предлагаете? – рассердилась Дис.

– Сидеть здесь и ждать, пока за нами не придут и не вытащат нас отсюда! – хором крикнули в ответ полумерки.

Тут Дис разозлилась не на шутку.

– Ладно, – сказала она. – Сидите здесь, а я пошла.

– Куда пошла? – недоуменно спросили Мьюриэкки и Хенабрик.

– Из пещеры. Продолжать путь.

– Разобьешься! Покалечишься! Свалишься! Рухнешь! Шею свернешь!! Костей не соберешь!!!

– И пророчество не исполнится, – тихо добавила Мьюриэкки.

– Мне все равно, – ответила Дис. – Я вас двоих не перетащу, так что если надумаете, придется вам карабкаться по скалам самим. Если кто и попадет в Ревалат, то только я. От сварткъяльдлингов, возможно, мне и удастся убежать, но не вам. Мне кажется, вы что-то недоговариваете, когда речь заходит о них. Молчите дальше. Я все равно узнаю. А сейчас я пойду первой. Потом – Хенабрик, за ним – Мьюриэкки. Я все сказала.

– С каких пор ты возомнила себя предводительницей? – ядовито спросила Мьюриэкки. – Впрочем, ладно. Делай, что хочешь, владетельница без владений. Как глупой гусыней была, так и останешься.

На это Дис ничего не ответила. Она молча подошла к выходу и закрепила Мельнирсуртр на спине. Повернувшись спиной к проему, Дис осторожно нащупала ногой выемку в стене и стала медленно продвигаться вперед, к началу тропы.

Вскоре Дис достигла цели и стала обеими ногами на твердую почву. Полумеркам понадобилось гораздо больше времени, чтобы добраться до дороги, но они справились, причем довольно неплохо.

– Ну, все, – отдышавшись, произнесла Мьюриэкки. – Теперь всех вас поведу я. Здесь неподалеку должна быть небольшая, но укромная долина. Там мы будем жить. А ты, Дис-Глупая-Гусыня, ступай, куда знаешь.

– Ладно, – ответила Дис. – Тогда я буду знать, что часть пророчества не исполнится. Та, в которой сказано, что до Сумеречного озерья не дойдет ни один из моих спутников.

Дальше шли натощак. Дорога шла вверх, потом, обогнув каменную стену, она резко побежала вниз, в зеленую долину, по дну которой бежал поток. Едва завидев лощину, полумерки кинулись туда со всех ног. Как ни пыталась Дис удержать их, все было напрасно. Мьюриэкки и Хенабрик кричали, что как только они окажутся внизу, к ним вернется их сила, что, наконец, они устроят себе роскошный завтрак, что здесь они построят себе новый дом, и никого не пустят в эту долину.

Дис покачала головой. Нельзя же быть такими беспечными в незнакомых краях, а уж доверяться первому встречному, если попадется на пути – и подавно. Не известно, как себя поведет даже тот человек, который всю жизнь был рядом с тобой. Остерегаться даже близких – этот урок Дис запомнила крепко-накрепко.

Спуск оказался довольно легким и быстрым. Вот уже послышалось журчание потока, вот запахло луговыми цветам, которых не знала Дис, как вдруг раздались крики о помощи. Дис бросилась в самый дальний конец долины: крики доносились именно оттуда, да и голоса кричавших были ей знакомы. Дело в том, что полумерки тут же побежали в незнакомый край, а Дис предпочла задержаться у тропы и где-то с четверть часа пыталась понять, откуда может исходить возможная опасность. Только удостоверившись, что ничего подозрительного нет, Дис пошла дальше по тропе.

Не удивительно, что полумеркам была нужна ее помощь, потому что опасность оказалась смертельной. Мьюриэкки очутилась в густом кольце кустарника – густого, колючего, без листьев, смыкающегося все теснее и теснее. Хенабрик безуспешно бормотал заклятья, пытался разъединить сплетающиеся ветки, но изранил себе все руки, тут же покрывшиеся язвами. Мьюриэкки не прекращала кричать ни на миг.

Дис обнажила меч и бросилась рубить злобный кустарник, но все ее усилия ни к чему не приводили, ибо на месте каждого обрубка появлялись новые поросли, сразу же становящиеся ветками, источающими отраву. Отчаявшись, Дис мысленно, сама того не осознавая, обратилась к Мельнирсуртру: «Имя тебе – Мельнирсуртр, Молниеносное пламя, что жжет дотла всякую нечисть и не дает покоя лютой нежити, и если ты – истинно то пламя и та молния, защити от беды и погибели, а если нет – угасни навек и рассыпься прахом в руках моих!»

От безысходности говорила Дис мечу, но – о диво!– вспыхнул он так, как молния полыхает на грозовом небе, а когда Дис рассекла им воздух и услышала голос меча – звонкий, полный силы. Казалось, часть его мощи передалась Дис, когда она рубила ветви и стволы зарослей. Впрочем, они и сами спешили дать дорогу той, у кого в руках был этот меч, не знающий пощады, рубящий, обжигающий тем огнем, которого боится всякая злая тварь.

Мьюриэкки не заставила себя долго ждать. Как только Дис расчистила дорогу, полумерка бросилась прочь из опасных зарослей, которые тут же заполнили молодой порослью то место, где она находилась.

Дис обессилено опустилась на землю. Она никак не могла понять, что же произошло. Откуда у простого меча такая сила, и почему он поделился с ней.

– Говорил же тебе, Мьюриэкки, не подходи к кустарникам и не рви листья, – ворчал Хенабрик. – Все сделаешь по-своему, а к чему приведет, не думаешь.

– Ты мне не указ, что хочу то и делаю. На этом кусте должны были расти ягоды. Как ни как – еда. А ты опять лезешь меня поучать.

Дис надоело слушать очередной вздор Мьюриэкки. Она встала и сурово обратилась к полумерке.

– Говорят, карлы бранчливы и неблагодарны. Но они помнят как зло, так и добро. Ты гораздо хуже. Скажи, что сделала бы ты, окажись на твоем месте Хенабрик? Молчишь? Зато я знаю. В лучшем случае ты стояла бы на месте и ничего не делала. Ты сколько угодно можешь настаивать на своем, даже если это может привести к гибели – существуешь только ты для самой себя. Как же это страшно…

Дис замолчала, поймав жалобный взгляд Хенабрика. Мьюриэкки хлюпала носом. Казалось, она поняла, о чем говорила ей Дис, но через мгновение в ее глазах вспыхнул недобрый огонь, и ее словно прорвало:

– Скажи, а сама ты много сделаешь без своей железной палки, глупая гусыня? Что ты вообще знаешь обо мне? По-твоему, если только я одна знаю, как все должно быть на самом деле, я упрямая самовлюбленная дура? Иди, куда шла, ты нам не нужна. Я изменила решение. Мы будем жить здесь. Кустарник очень даже неплох. Я засажу им все входы в эту долину, и ни один чужак, в том числе и твои сварткъяльдлинги, сюда не войдет!

– Ты посмотри на руки Хенабрика! – разозлилась Дис. – Гляжу и удивляюсь, как он только тебя терпит. Похоже, у тебя в сердце не один осколок зеркала Безымянного. Оставайся здесь, а я отведу Хенабрика к реке – промыть раны. А потом он сам решит, идти ему дальше или нет.

Мьюриэкки только и смогла, что разинуть рот от такой дерзости. Ей смеет перчить какая-то девчонка, ей, которая уже не помнит, сколько ей веков от роду… Да и не попадал ей в глаз ни один из тех проклятых осколков. Теперь же приходится признать, что эта девчонка права. Нет, даже виду нельзя показывать, что это так. Мьюриэкки взяла Хенабрика за руки и повела к потоку. Через некоторое время они вернулись. От воды Хенабрику сделалось только хуже. Язвы на руках опухли и налились угрожающей синевой. В глазах Мьюриэкки была растерянность, она явно не знала, что делать в таких случаях. Кустарник торжествующе зашелестел.

– Все бесполезно, – пробормотала Мьюриэкки. – Зачем я тебе не послушала, Хенабрик?

– Линниэд в этих местах не растет. Из его листьев можно было бы сделать отвар и промыть им раны, – с трудом проговорил Хенабрик. – Ведь это был не простой кустарник, а хейсаторн. Я же говорил, что к нему даже подходить нельзя.

– Отсюда нужно уходить. Найти более безопасное место. Мьюриэкки останется с Хенабриком, а я осмотрю долину. Похоже, здесь есть съедобные растения, и звери, чье мясо можно есть. Нам всем нужно поесть и набраться сил, – сказала Дис. – Правда, я никогда не охотилась, но когда-нибудь нужно начинать.

Путники отправились дальше и вскоре вышли к потоку, бегущему среди зеленой рощицы. Здесь Мьюриэкки осталась присматривать за Хенабриком, а Дис отправилась осматривать долину и искать еду.

На вид долина была безопасной, если не считать густых зарослей хейсаторона, появлявшихся вдали от потока. Возле него эти кустарники не росли. К тому же на это м берегу не было слышно ни щебета птиц, ни шума, издаваемого зверьем… Дис подумала и решила перейти поток вброд. Река оказалась мелководной, в самом глубоком месте вода была Дис по пояс. Не успела Дис пересечь реку, как вид другого берега преобразился. Если он казался точно таким же, как и его близнец – прекрасный, зеленый, но безжизненный, то сейчас он поражал взгляд разнообразием красок и шумов, диковинных для горных северных земель. Яркая зелень, словно только что умытая дождем, разноцветные соцветия, источающие благоухание, неумолкающее пенье птиц, проносящихся в воздухе или сидящих на ветках деревьев – все это было волшебно и заставляло забыть о недавних невзгодах.

Дис еще раз осмотрелась. Незнакомо – значит подозрительно, а что подозрительно – то, возможно, опасно. Она обнажила Мельнирсуртр и пошла дальше.

В отличие от другого берега этот оказался обитаемым. То ли все перебрались сюда из-за разрастающихся зарослей хейсаторна, то ли еще по какой-то неведомой причине, похоже, зверье и птицы здесь были непугаными: не прошло и минуты, как Дис окружили косули, зайцы, олени и куропатки, рябчики и перепелки. Они с удивлением рассматривали нежданную гостью. Зверья все прибывало и прибывало. Приходили не только безобидные звери, но и хищники. Волки, лисы, медведи, ядовитые и неядовитые змеи – твари, которые считаются везде опасными, были безобидней мухи. Увидев все это, Дис замерла. Нет, не сможет она поднять меч на беззащитных, пришедших с миром, будь то человек или зверь. «Наверное, – решила она, – все эти звери и птицы, никогда не знали зла. Пусть не знают они его и теперь». Подумав так, она вложила Мельнирсуртр обратно в ножны. Звери не расступались, не размыкали своего кольца. Лишь хищники дали дорогу. Теперь Дис могла идти только туда. Пройдя около ристля, она услышала пение, постепенно делающееся все громче:

 

Кайту эрманъярванэн,

Киръи уйслэ парванэн,

Нариэ-он фалиэр

Асир квайнэ маниэр.

 

Гиммилиэ ун равенсэн

Вал-эн хъярмэ ланенсэн;

Ун сиг орнэ йолматар –

Листэ хин ун солматар.

 

Перед глазами Дис возникла пелена жемчужного тумана, но вскоре она рассеялась и девушка оказалась на поляне, окруженной исполинскими древними буками. На самой поляне деревья не росли, открывая ее солнечному и лунному свету. А над срединой поляны – темно-синее ночное небо, без единого облачка, и там, далеко-далеко, искрилась алмазная сеть далеких и в то же время показавшихся такими близкими звезд – только протяни руку, и они останутся в ней, превратившись в драгоценные каменья.

Случайно бросив взгляд на древесный круг, Дис заметила, как за деревьями мелькают серые тени и огоньки – то вспыхивая, то угасая. Только сейчас Дис заметила, что поляна постепенно наполняется ими, и вскоре оказалось, что на деревьях развешаны светильники, источающие мягкое сияние, что вокруг шумит веселый пир и только жемчужная пелена скрывает все от постороннего взгляда.

Пирующие были одеты в серое, бурое, зеленое, в тумане их трудно было отличить от деревьев и высокой травы, но Дис удивилась, поняв, что отчетливо видит, как они прекрасны; возраст не читался на их лицах; волос не касалась седина; в волосах у женщин были драгоценные камни, их наряды были расшиты злотом и серебром; мужчины были одеты для дальнего похода и были хорошо вооружены. Дис поборола смущение и произнесла по обычаю Ристагарда:

– Доброго вам пути и ветра, чтобы добраться до земли, куда вы направляетесь.

Пирующие посмотрели на нее и умолкли. Раздались тихие шаги. Незнакомцы встали и склонились перед ним. Наверное, Дис следовало сделать то же самое, но она стояла, не склонившись.

По толпе пробежал ропот:

– Как ты, чужеземка, к тому же смертная, посмела явиться на наш пир и столь неучтиво приветствовать Хъярнира Мудрого? Что ты скажешь в свое оправдание? Склонись, иначе не миновать тебе кары.

– Довольно глупых речей, – ответил появившийся из-за жемчужной пелены. – Это не враг нам, а гостья. Подойди, дева. Если звери встретили тебя и указали дорогу к нам, значит, скверны в тебе нет.

– А если бы было хоть немного? – робко поинтересовалась Дис.

– Тогда хищники растерзали бы тебя.

Дис смотрела на того, чье имя было Хъярнир Мудрый. Своим видом он ничем не отличался от прочих воинов. Только его длинные темные волосы были подернуты белым инеем, а взгляд говорил о том, что его обладатель видел немало на своем веку.

Дис осмелела и молвила:

– Я благодарю тебя за приглашение на пир, но я пришла не одна, а со спутниками. Им сейчас очень нужна помощь.

И Дис рассказала, как Мьюриэкки попала в ловушку хейсаторна, и как Хенабрик изранил руки о ядовитые шипы.

Хъярнир нахмурился.

– Если все так, как ты говоришь, то дело обстоит гораздо хуже, чем ты думаешь.

Стоило ему лишь кивнуть – и несколько стражников покинули поляну. На немой вопрос Дис последовал ответ:

– Звери их приведут, куда нужно, и у нас нет недостатка в целебных травах. А теперь назовись и скажи, куда ты держишь путь?

– Имя мне Дис из Ристагарда, что находится у самого моря на севере этих гор. Мой путь далек, и закончится он у Сумеречного озерья, Ревалата. Мои спутники – Мьюриэкки и Хенабрик…

– Имен твоих спутников для меня и моего народа достаточно. Если они сопровождают тебя, стало быть, ты не одна из тех.

Дис показалось, что последние слова Хъярнир произнес, задумавшись о чем-то своем.

– Сегодня вы будете нашими гостями, – обратился он к Дис. – Теперь поведай нам о себе.

Дис рассказала о том, как прибыл посол из Сварткъяльда, как надменно он повел себя, нарушая все обычаи гостеприимства, как пал Ристагард и как ей пришлось искать спасения в море и в горах, как она набрела на Алтаниэр и как полумерки были вынуждены пуститься вместе с ней в опасный путь. Не забыла поведать она и о мгле, и о буре и о ядовитых кустарниках.

– Теперь понятно, почему ты одна в горах и что ведет тебя на юг, – сказал Хъярнир и обратился к своим спутникам: – Вы все слышали речь Дис из Ристагарда. Путь к северу для нас закрыт. Нам придется идти далеко на запад и только через несколько тысяч ристлей после того, как мы минуем западные границы Сварткъяльда мы сможем свернуть к ближайшей гавани, где нас ждут корабли. А пока Дис из Ристагарда и ее спутники разделят с нами трапезу, чтобы набраться сил перед долгим походом на юг.

Вскоре стражники вернулись. Они сопровождали Мьюриэкки и Хенабрика. У полумерка на руках были повязки. Оба приблизились к Хъярниру и низко поклонились ему.

– Для меня честь принять на своем скромном пиру двух хранителей предания, – произнес Хъярнир. – Как твои руки, травник?

– Благодарствую за заботу почтенный Хъярнир, – отвечал Хенабрик. – Здесь линниэд не растет, и великое благо, что вы запаслись этим целебным зельем.

– Старший народ никогда не выходит без него в дальние странствия. В пути бывает всякое. Но как вышло, что ты не взял с собой этой травы, Хенабрик?

– Нужно было уходить слишком быстро, – ответила Мьюриэкки. – К нам пришли Его слуги.

Среди пирующих пробежал ропот, на миг свет угас, но потом снова все стало так, как было.

– Раз они пришли в Алтанэир, значит его могущество растет, и кто знает, может скоро он вступит в пределы Эрдэринглы, – добавил Хенабрик.

– Ваша весть действительно не к добру, – нахмурившись проговорил Хъярнир. – Но не будем омрачать наш пир. Вы устали и голодны. Подкрепляйтесь и набирайтесь сил, а старший народ снабдит вас всем необходимым для похода через горы. Но отправитесь в путь вы не раньше, чем догорит наш последний светильник и не исчезнет жемчужная пелена. Таково мое условие.

– К этому времени Мост Срыва тоже наберет силу, и мы не никогда пересечем его, – возразила Мьюриэкки.

– Здесь решаю я, почтенная хранительница памяти о былом, – тихо и сурово ответил Хъярнир. – Ведомо ли тебе, что в кряжах Мэрэтраата стали происходить странные вещи? Заросли хейсаторна – это только начало, по сравнению с другими вещами, – весьма безобидное. Дикие племена в долинах вооружаются. Умы их вождей смущены посулами и угрозами. Ты знаешь, чего от них можно ожидать? Пока вы с нами, чужеземцы, вам ничто не угрожает. Известно ли вам, что сейчас горные племена воюют друг с другом, что чудища, которых считали уничтоженными, снова выползают из подземелий? Говорят, что на юге видели в небе, средь бела дня, темных драконов. Не знаю, верны ли эти слухи, но боюсь, что так и есть на самом деле. О черном янтаре, излюбленном камне чернокнижцев и колдунов, говорить не буду. Дис уже испытала его действие на себе. Скоро придет великая распря. Все указывает на это. И еще: Ему снова поклоняются, как это было после Начала Времен.

Заметив, как помрачнели лица гостей, Хъярнир кликнул слуг, и перед путниками появились складные кресла, по росту каждого. Как только Дис, Мьюриэкки и Хенабрик сели в них, им подали жареное мясо, плоды и питье в небольших кубках. Едва отпив глоток, Дис ощутила, как усталость уходит, и вместе с ней – растерянность. Казалось, на путников никто не обращает внимания, но это было не так. Старшие люди следили за ней внимательно, хотя своим видом не показывали этого. Но вот трапеза окончилась. Музыка зазвучала громче и веселее – как тут не пуститься в пляс?

Мьюриэкки и Хенабрик, казалось, просто уснули в креслах. Наверное, их разморило от обильной трапезы. А Дис сидела и дивилась, каким легким может быть танец. Простой смертный так танцевать не может – ни одна травинка не примята. К ней подошел Хъярнир.

– Мы все видели, как горел хейсаторн. Скажи, как тебе удалось вызвать огонь?

Дис недоверчиво посмотрела на него. Кто знает, что задумал этот незнакомец.

– Я его не вызывала. Только подумала о том, что было бы неплохо сжечь те заросли и вызволить Мьюриэкки.

– Мудро поступаешь, Дис из Ристагарда, – промолвил Хъярнир. – Говоришь только половину правды. Только от старшего народа смертному своих тайн не утаить. Меч при тебе?

Дис вскочила с кресла. Меч, прислоненный к его ручке, оставался на месте. Она сжала его в руках.

– Тебя здесь не тронут, – успокоил ее Хъярнир, – и Мельнирсуртр не отберут. Ответь, знаешь ли ты его истинное имя?

Дис долго молчала.

– Вижу, что не знаешь. Это значит, что ты не можешь воспользоваться всей силой меча и стать с ним одним целым.

– Но ведь я смогла! – воскликнула Дис.

– Нет, – грустно ответил Хъярнир. – Мне это известно. Если бы так произошло, то Мьюриэкки и Хенабрик остались бы целыми и невредимыми, а хейсаторн сгорел бы до самых корней.

– Откуда тебе все это известно? – удивилась Дис. – Как ты узнал о Мельнирсуртре? Меч никогда не покидал Ристагарда, он находился в крепости со дня ее основания.

Хъярнир покачал головой.

– Мир существовал задолго до появления твоей крепости на приморских скалах Окрайных гор. А меч был выкован из первого железа, создан из первого булата. Но мало знать истинное имя меча. Нужно знать слово о начале железа, чтобы меч всецело служил тебе. Это знание понадобится тебе в пути к Сумеречному озерью.

– Тогда поведай мне имя и слово, – попросила Дис.

– Слушай, – начал Хъярнир. – Сказать не трудно. Говорят, что еще в те поры, когда мир только был создан, и еще не разгорелась первая битва, и не наступило Время Скорби, полюбил Ильмаран-Кователь валькию по-имени Вальгерд, что славилась красотой среди своих сестер.

Надумал Ильмаран сделать для Вальгерд свадебный подарок. Сперва выковал он огненное копье. Красивым вышло оно и ладным для боя, но имело дурное свойство: не знало глупое оружие, где друг, а где враг, – и потому разило без пощады всякого – и смертного и бессмертного.

Уничтожил копье Ильмаран и выковал боевой шлем, напитав его живым огнем. Впору пришелся бы он Вальгерд, но был у него недостаток: всякого ослеплял он – и недруга и союзника.

Бросил шлем Ильмаран в горнило и решил создать такое вещество, которое по крепости не уступало бы ничему, что было до этого в мире, кроме камня, и слушалось бы своего владельца. Долго бродил он по земле, пока не отыскал, чего хотел – обломков ничем неприметной руды.

Долго работал в кузнице Ильмаран, девять дней и девять ночей трудился он, пока, наконец, не появилось раскаленное месиво. Вырвалось оно из кузни и начало растекаться. Ужаснулся тогда кователь: все, что не попадалось на пути горячего потока, гибло от жара, кроме камней. Тогда призвал мастер Услиэ, хозяина облаков и туч. Пролился дождь – и застыли огненные языки, укротился жаркий поток, превратился в серый металл, ничему не уступавший в прочности. Говорят с тех пор, что вода, огонь и камень – лютые враги железа. Но тогда еще никто не знал, какую силу выпустил на свет Ильмаран.

Увидев, что получилось нужное вещество, решил Ильмаран выковать меч для будущей невесты – устрашится такого оружия сам Нечестивец.

Прежде чем раздувать мехи взял Ильмаран с железа клятву, что не станет оно рубить невиновного, что не захочет ничьей другой крови, кроме неправедной. Поклялось тогда железо страшной клятвой, что не причинит зла безвинному, что служить будет только правде. Начал свою работу Ильмаран, и послушным было его воле железо.

Но проведал о замысле Ильмарана Хейси, и помчался в Утумналиэ, и встревожились Темные. И пошли они к самому Лаугфайнуиру, властелину мрака, с этой вестью. Разгневался Лаугфайнуир, и задумал недоброе. Что может быть страшнее, чем обратить благо в великое зло. Увидел он молодое деревце, сгубил его, а когда сгнило оно на корню, взял он мертвой коры и сделал из нее маленький сосуд. Раздобыл он сок смертоносных трав, жабью слизь, слюну ящерицы и паучьего яду, смешал все это и поместил в сосуд. А чтоб скрепить заклятье, вскрыл он жилу на левой руке и добавил в смесь своей ядовитой крови.

Запечатав сосуд чарами, повелел он Хейси отнести порчу в кузню Ильмарана и бросить ее в огонь. Обернулся слуга шершнем и понес лихо мастеру.

В тот миг, когда влетел шершень в кузницу, Ильмаран отвернулся, чтобы глотнуть воды. Стрелой влетел шершень в пламя и бросил порчу прямо в расплавленное железо. Выполнив волю своего повелителя, исчез маленький злодей в клубах дыма и умчался назад к Мертвым горам.

Ильмаран, ничего не зная, вернулся к работе. Взяв половину от полученного железа, он создал булат, из которого выковал меч – дар достойный валькии. Когда любовался он работой, в кузницу вошла Вальгерд. Дал ей в руки Ильмаран меч, и прекрасная валькия залюбовалась его красотой. Но сделанного зла уже не исправить: выскользнул клинок из рук – и пронзил сердце Вальгерд. Так железо и булат съели свои клятвы, как псы. Так делают они и по сей день. Что же до Вальгерд, то не выдержав боли, она упала в глубокие горнила Ильмарана, унося с собой злополучный меч. Говорят, что из того железа и булата, куда упали капли ее крови, Ильмаран выковал другой меч, и дал ему имя, чтобы боронил он владельца своего от всякого зла, исходящего от Лаугфайнуира и его слуг. Сам же поклялся он, что первым выйдет в назначенный час, когда разгорится Последняя Битва с Безымянным. Вот что тебе нужно знать о начале железа и булата, чтобы стать единым целым с твоим мечом, Дис из Ристагарда.

Как только Хъярнир закончил, Мьюриэкки и Хенабрик проснулись, встали с кресел и, шепчась о чем-то своем, поспешили отойти в затененную часть прогалины. Тем временем музыка делалась все быстрее и быстрее, желание Дис присоединиться к танцующим было столь велико, что ей не было дела до всего остального: пророчество, падение Ристагарда, сварткъяльдлинги, вечно не прекращающие ссориться полумерки… Какое ей до всего дело? Она хочет танцевать, она вскочила с кресла, ноги вот-вот понесут ее вперед.

– Нельзя тебе в круг! – неожиданно закричала Мьюриэкки, чей голос прозвучал, словно карканье вороны, перекричавшей соловья. – Каждый миг для смертного станет часом. Выйдешь или прервешь танец – свалишься замертво. Человек не может просто так танцевать вместе со Старшим народом. Как бы тебе не хотелось, оставайся на месте. Это часть их волшебства. Поддашься – пропадешь.

Очарование волшебной музыкой и танцем как рукой сняло, будто его и не было. Дис снова опустилась в кресло, взяла Мельнирсуртр и протянула его Хъярниру, который не отходил от нее. Тот вытащил клинок из ножен и внимательно осмотрел его.

– Я не ошибся. В этом лезвии кровь Вальгерд. Об этом повествуют руны, невидимые для очей смертных. Потом обрати внимание, Дис, на два лица, изображенные на крестовине – мужское и женское. Ильмаран и его возлюбленная. Кователь вложил в свое творение и свой пыл, и свою любовь. От этого сила клинка сделалась более могущественной. Если он попадет не в те руки, он просто не станет служить своему новому обладателю и станет обыкновенным оружием. Теперь я назову тебе его истинное имя.

Хъярнир наклонился и что-то прошептал на ухо Дис.

– Запомни имя меча и никогда никому не называй, – сказал он, выпрямившись. – Теперь, пусть наши гости встанут с кресел.

Дис встала с готовностью, Мьюриэкки и Хенабрик – нехотя. Свет начал постепенно тускнеть, и жемчужный туман постепенно заполнял в долину. К ногам гостей уже положили мешки, наполненные снедью, на плечи им накинули теплые и легкие плащи.

Старшие люди собирались покинуть место пиршества. Они уходили бесшумно, словно светлые тени, среди которых то и дело мелькали яркие искорки. Откуда-то из тумана вышла кавалькада всадников и всадниц, но ни один из них не посмотрел в сторону Дис и полумерков. Вокруг них сгущалась жемчужная пелена, и вскоре незваные гости оказались в огромном туманном зале, где видны были только огоньки светильников, трепетавшие на ветру.

Но вот угас первый огонек. За ним – еще один светильник, и еще, и еще… Ничего не было видно вокруг, кроме густой мглы, ибо все огни исчезли. Вместе с исчезнувшим последним светильником растворился и туман, открывая долину яркому солнцу.

Только кольцо древних буков помнило таинственный пир Старших людей. Серебристые нити сверкали на ветках, но вот налетел ветер, сорвал их и унес далеко-далеко, туда, куда теперь спускается прекрасная дева-солнце.

Немного постояв на поляне, путники взвалили котомки на плечи и поспешили покинуть долину, заросшую хейсаторном. Перейдя через поток, они вернулись к входу в долину. И только оказавшись на горной тропе, Дис спросила Мьюриэкки.

– Это были Старшие люди, верно?

– Да, это были они, – последовал ответ. – Удивляюсь, с какой стати они приняли тебя, глупая гусыня, если ты не можешь с первого взгляда понять, кто перед тобой. Так дерзко и непочтительно говорить с самим Хъярниром Мудрым!

– Ты опять за свое, жена? – сурово спросил Хенабрик. – И не надоело тебе вечно устраивать склоки да распри на пустом месте?

На сей раз Мьюриэкки ничего не сказала, только насупилась. Она быстро зашагала вверх по горной тропе, желая опередить мужа-дурака и глупую гусыню. Впрочем, как она ни старалась, у нее ничего не получалось: Дис была выше ростом и шла быстрее.

– А правда, что Старшие люди бессмертны? – поинтересовалась Дис у Хенабрика, пыхтевшего под тяжестью котомки. – Так говорят наши сказания.

– Все это чепуха, – возразил Хенабрик. – Если хочешь знать, Хъярнир совсем недавно остался один из всего своего рода. Служители Безымянного об этом позаботились. Бессмертие тех людей – обыкновенная выдумка. Лучше следи за дорогой.

Дис даже не могла пожать плечами в ответ – так тяжела была ее котомка.

Местность постепенно делалась приветливее. Дис решила, что они идут прямо на юг. То тут, то там попадались зеленые распадки, щели между камнями заросли травой, среди которой желтели цветы мать-и-мачехи, только что распустившиеся из-за холодной погоды, нередкой для горных хребтов.

И все же в этой части мира не было ничего кроме гор. Вскоре Дис и ее спутники устали от однообразного вида. «По крайней мере, – подбадривала себя Дис, – здесь нет ни одного сварткъяльдлинга».

 

Неожиданно, на девятый день пути, дорога пошла вниз. К резким спускам и подъемам путники уже привыкли. Язвы на руках Хенабрика прошли, и повязки с линниэдом больше не понадобились. Как-то на привале – был третий день пути после встречи со Старшим народом – Хенабрик заметил три молодых, но уже достаточно крепких ясеня. Из их веток он умудрился ножом вырезать три посоха. Дис приняла подарок с благодарностью, а Мьюриэкки долго ворчала, что палка ей ни к чему. Но посохи не помогли: путники не заметили обрыва и рухнули вниз.

Они не расшиблись. Котомки были целы. Впереди лежала пропасть, открывшая свою гигантскую пасть. Вниз лучше было не смотреть: у пасти были острые зубы. Полумерки прижались к стене.

– Раломная бездна, – пробормотала Мьюриэкки.

– И Мост Срыва, – дрожащим голосом пролепетал Хенабрик.

Дис ничего не видела перед собой, кроме густой, как кисель, мглы. Подул пронзительный ветер и разорвал ее в клочья. Вот что увидели путники.

Узкая каменная перекладина, грубо вытесанная из камня, оказалась покрыта многочисленными трещинами и дырами. Для полумерков не составило бы большого труда перейти по ней на ту сторону, но Хенабрик и Мьюриэкки застыли на краю провала. Дис сделала первый шаг, и чуть было не свалилась в Разломную бездну. Собравшись с духом, она медленно и осторожно пошла по склизкому брусу, зная, что каждый шаг может оказаться последним.

С другой стороны, где начал сгущаться туман, тоже кто-то ступил на мост. Это была старуха, одетая в лохмотья и кривая на левый глаз. Из-под рваного капюшона торчали космы в колтунах, ее лица нельзя было разглядеть. Костлявые руки сжимали сучковатую палку, и хотя она хромала на левую ногу, движение горбуньи по опасному мосту нельзя было назвать медленным. Полумерки вжались в каменную стену.

Дис еще не успела дойти до середины, как старуха оказалась прямо перед ней и, каким-то чудом не теряя равновесия, размахнулась и ударила Дис палкой по лицу. Не удержавшись, Дис рухнула в пропасть. Ухватившись руками за брус, она попыталась подтянуться. Старуха, не теряя времени, ударила деву палкой по одной руке и тут же занесла свой посох, чтобы окончательно расправиться с висящей над провалом чужеземкой.

Откуда взялись силы, Дис не знала. Но она вскарабкалась на мост и вскочила на ноги, с трудом удерживаясь на узкой перекладине. Старуха попыталась ударить Дис по ногам, но девушка отпрыгнула, и горбунья промахнулась. Зато Дис успела ухватиться за палку и, раскачав ее, сбросила врага в пропасть. Вопль стих быстро. Удара тела не было слышно.

И тут началось. Мост задрожал, заходил ходуном – как на таком удержишься? Дис, пытаясь сохранить равновесие, прошла совсем немного – и тут же оказалось, что ее нога застряла в одной из щелей. Мьюриэкки и Хенабрик бросились ей на помощь, но мост неожиданно изогнулся и отшвырнул полумерков обратно, а Дис повисла над Разломной бездной вниз головой. Теперь мост извивался, как змея, пытаясь сбросить новую жертву следом за старухой.

Дис швыряло из стороны в сторону, но нога застряла намертво. Очевидно, от моста это не укрылось, и теперь он сворачивался кольцами, стягивая их вокруг тела, желая раздавить его, расплющить, сломать. Один его конец скручивался, а второй так и остался лежать на краю пропасти. Этим мигом полумерки и воспользовались.

– Ты сбросила с моста саму Сюйотар! – крикнула Мьюриэкки, осторожно ступая на мост. – Теперь тебе нечего бояться. Если ты сама не справишься с мостом, то никто за тебя этого не сделает!

Не успела полумерка ступить на мост, как он раскрутился, невольно подталкивая Дис к другой стороне, и устремился к Мьюриэкки. Дис тем временем сумела спрыгнуть с моста на землю, обнажить Мельнирсуртр и прошептать то имя меча, которое назвал ей Хъярнир. Извиваясь, мост нацелился на новые жертвы, и в тот миг, когда его дуга приблизилась к Дис, девушка изо всех сил нанесла удар по камню. Мост, будто повинуясь, лег и замер. Полумерки, спотыкаясь и падая, сумели перейти Разломную бездну. Дис схватила их за руки и оттащила подальше от края обрыва. Она уронила меч на землю и, тяжело дыша, села. Как ни тормошили ее Мьюриэкки и Хенабрик, Дис решила, что больше никогда не встанет на ноги. Битва с Сюйотар и мостом не давала ей подумать о боли. Сейчас, когда эти напасти остались позади, боль овладела ее телом. Наверное, что-то было сломано. Дис не понимала этого и не хотела понимать. Она погрузилась в забытье.

– Что нам теперь с ней делать? – недоуменно пожала плечами Мьюриэкки. – Дис единственная перешла по Мосту Срыва через Разверстую бездну, и победила Сюйотар. Что с ней?

– Наверное, встреча с одной из Темных не прошла бесследно, – предположил Хенабрик. – Сюйотар далеко не самый страшный противник. Но она не умерла и скоро вернется. К тому же она несколько раз ударила Дис своей клюкой.

– Палка как палка, что с нее взять? – удивилась полумерка. – Дис, конечно, досталось и от этой ведьмы, и от моста, но ведь с ней ничего страшного не случилось, правда, Хенабрик?

– Думаю, ты ошибаешься, жена, – Хенабрик принялся рыться в котомках. – В руках Сюйотар даже палка становится орудием Темной Мудрости, или ты забыла, почему мы так долго прятались в Долине Древа? Ага, нашел! – воскликнул он, доставая из котомки шелковый сверток. Размотав его, Хенабрик достал несколько листиков, еще свежих и зеленых, покрытых желтоватыми прожилками, похожими на тонкие лучики летнего солнца. Он взял один листок, дохнул на него и потер пальцами. Потом он разомкнул рот Дис и вложил туда линниэд, зажав нос Дис двумя пальцами. Девушка открыла рот, и Хенабрик влил туда немного воды из кожаной фляжки. Когда Дис проглотила листок и воду, Хенабрик оставил ее в покое.

– Теперь остается только ждать, – произнес он. – Травы, выращенные Киръялан, надежная помощь в исцелении от порчи. Но линниэд уже подувял, запаха нет, потому ждать придется дольше обычного.

Полумерки ни на шаг не отходили от Дис. Она проспала до восхода солнца и всю ночь. Когда же она открыла глаза, то раздался треск – и каменные глыбы моста обрушились в бездну. Путь назад был отрезан. Впрочем, никому не хотелось возвращаться по Мосту Срыва.

Наскоро позавтракав и не говоря ни слова, путники взвалили на спины котомки и не мешкая пустились в путь. Проклятое место осталось позади, и никто не хотел оглядываться, боясь привлечь внимание злобной горбатой старухи Сюйотар.

 

ГЛАВА V

 

СТОНЛИНГСКОЕ

ГОСТЕПРИИМСТВО

 

ОТГОРЕЛ закат, и на темном небе зажглись звезды, покрыв его простор серебристой мерцающей сетью. Горные вершины превратились в темнеющие зубцы башен и крепостей, а распадки, проломы и пещеры – в бессчетные коридоры, залы и входы в подземелья.

Ничто не нарушало безмолвия и покоя, кроме дымка, поднимавшегося от огненной точки, пляшущей на одном из многочисленных уступов. Видимо, кто-то путешествовал в горах и сейчас искал спасения от холодной ночи у теплого костра. Странники сидели у огня и кутались в плащи. Так они делали уже не в первый раз. После Моста Срыва прошла еще неделя пути. За это время погода в горах резко изменилась. Ночи и без того нетеплые, сделались морозными, на рассвете одежда путников покрывалась инеем, а вода во флягах замерзала, и ее приходилось разогревать на огне. От холода спасали костры и плащи, подаренные Старшими людьми. Мьюриэкки пришлось признать, что какой отменной ткачихой она ни была, ей до них было далеко. Плащи были легкими, но согревали не хуже теплой шубы, иначе путники замерзли бы насмерть в первую ночь. Как-то Дис рассказала полумеркам, что глубокой ночью появляется ледяная дева. Именно она и приносила стужу. Дис не спалось, поэтому она отчетливо видела в темноте высокую белую фигуру. Но Мьюриэкки и Хенабрик начали уверять ее, что это был всего лишь сон. Дис решила замолчать и больше об этом не говорить. Как знать, что может сделать та, чье сердце выстудила зима и сковали чары осколка заклятого зеркала.

Радовало одно. Мьюриэкки сдерживала свой бранчливый нрав после случая с хейсаторном и битвы на мосту. Да и ее отношение к Дис изменилось в лучшую сторону. Только одно было плохо. Полумерка была упрямее любого осла, и изменить этого не мог никто.

Вот и сейчас она упорно доказывала, почему этой ночью ей обязательно необходимо выспаться как следует.

– Костер разжигать – я, ночью караулить огонь – снова я, когда два дня назад спустились в лощину за земляникой, то собирать пришлось снова мне! Надоело! Хотела бы я знать, чем вы оба занимаетесь? – ворчала Мьюриэкки. – Если ты захотела вспомнить все, что произошло в пути, женка, – ответил Хенабрик, – скажи, ты еще не забыла, как неделю назад сама вызвалась поддерживать огонь? Мало того, что ты не подбрасывала хворост, ты дождалась, пока пламя совсем погаснет, а потом со скуки принялась громко петь? На твое пение сбежались медведи, и нам с Дис пришлось от них отбиваться. Потом тебе захотелось пойти за хворостом. Дело нужное, да только тебе взбрело голову достать сухих веток с каменного карниза. Помнишь, как Дис едва не свалилась в провал и не потеряла Мельнирсуртр? Земляники ты нарвала, за ягодки спасибо. Только кто ест ее мелкую да зеленую? В горах она созревает медленнее. А сегодня мы едва разожгли огонь, потому что ты принесла много хворосту, да только отсыревшего. С таким не то что от ледяной девы, от обычной прохлады не спасешься.

Дис слушала очередную перебранку Мьюриэкки и Хенабрика и только качала головой. Нет, очевидно, ей показалось, что полумерка изменилась. Чтобы как-нибудь прекратить бессмысленный спор, она предложила:

– Если тебе, Мьюриэкки, хочется спать, спи. Сначала за огнем присмотрю я, а потом Хенабрик.

– Ладно, это меня устраивает, – Мьюриэкки сменила гнев на милость. – Сегодня я, хоть высплюсь спокойно. Хотя такой сон – в плаще, у костра, на морозе – спокойным не назовешь. А вы стерегите огонь.

Полумерка закуталась в плащ и уселась, прислонившись спиной к стене. Хенабрик последовал ее примеру. Дис уже прекрасно знала, что супругов теперь даже камнепад не разбудит. Она подбросила хворосту в костер и стала ждать.

Немного погодя небо затянули тучи, похолодало и пошел снег. Сначала это были маленькие снежинки, кружащиеся, словно пчелки. Но потом они начали расти, и вскоре горы накрыл самый настоящий снегопад, да такой густой, что не было видно даже темного ночного неба. Дис выхватила ветку из костра и бросилась к спящим полумеркам. От дыма первым проснулся Хенабрик и растолкал Мьюриэкки. Та удивленно оглядывалась по сторонам, недоумевая, откуда средь лета появилась самая настоящая зима.

Ответ не замедлил. Хенабрик указал туда, где в воздухе было больше всего снега. Но он не падал и не летел. Он крутился, словно вьюга, но какая-то странная: она была не ниже и не выше человеческого роста. Постепенно вьюга принимала очертания высокой женщины в белых одеждах. Через мгновение снег, изменил направление. Он летел от нее к путникам. Зато теперь они могли увидеть ее.

Незнакомка была величава и сжимала в левой руке большой ледяной жезл, а правую подняла к небу. Ее белый наряд был соткан из снега и расшит ледяными кристаллами, а плащ был подобен зимней метели. Волосы были спрятаны под высоким ледяным венцом с адамантами, но венец был похож на боевой шлем. Кожа ее была белоснежной, глаза были подобны застывшим льдинкам, лик ее был царственен и прекрасен – вряд ли кто из дев и женщин мог бы состязаться с этой незнакомкой в красоте. Но стоило лишь посмотреть ей в глаза, становилось понятно, что нет в них ни тепла, ни мира, ни стремления, ни жара сердца. Только мертвый холод и покой царили в них.

Ледяная дева – а это была она – снова явилась ночью к путникам. Теперь Мьюриэкки и Хенабрик поняли, что рассказы Дис были не простой выдумкой. Подлетев поближе на серой туче, дева глянула сначала на Дис, потом на полумерков и протянула к ним руку. Их тут же пронзил холод, подступающий к сердцам. Не растерялась только Дис. Она швырнула в ледяную деву пылающей веткой и прожгла в ее наряде огромную угольно-черную дыру. Прекрасный лик красавицы исказился в гневе, но она тут же умчалась прочь, как ее и не бывало. Снегопад тут же прекратился.

– Она к нам являлась каждую ночь?! – вскрикнула Мьюриэкки, еще плотнее кутаясь в плащ. – Мы же могли насмерть заледенеть! Попомните мое слово: это происки Сюйотар.

– Или Сварткъяльда, – мрачно произнесла Дис. – Думаю, ледяная дева не посмеет сегодня вернуться. Нам все сейчас нужен сон. Завтра придется искать более надежное место для ночлега.

Следующий день пути на юг прошел без происшествий. Лишь ближе к вечеру, спустившись с очередного перевала, путники увидели пещеру. Они устроились в ней на ночлег и скудно поужинали: запасы подходили к концу, и, похоже, это беспокоило только Дис. Никто из путников не знал этой части гор. Где пополнить запасы – не известно. Плохо, что у Дис не было лука и стрел. По пути попадались дикие козы, но звери едва заприметив путников, убегали без оглядки. «Хотя, если козы убегают, – решила Дис, – значит, где-то неподалеку кто-то живет, и вряд ли он откажется помочь одиноким путникам». С этой обнадеживающей мыслью она заснула, набросив на голову капюшон. В эту ночь ледяная дева почему-то не пришла.

 

– Эй, кто ты такой? – услышала Дис сквозь сон.

Она открыла глаза и, схватив Мельнисуртр, приняла боевую стойку, но тут же рассмеялась и опустила меч. Прямо перед ней стояло трое ребятишек в одежде из козьих шкур. Самому старшему было, кажется, лет семь. Он надул губы и обиженно крикнул:

– Я Рагнар, и я – великий воин! У меня даже есть меч, вот смотри! – и он принялся тыкать в Дис деревянным кинжалом, который, по его мерке, приходился мечом. – Надо мной никому нельзя смеяться. А чужакам тем более. Назови себя.

– Экка, – ответила Дис, и поймала себя на том, что только сейчас она начала придумывать для себя новую жизнь. – Я – Экка из Холта, ищу в этих горах крепость по имени Скальгард. Говорят, там нужны воины. Хочу попробовать себя. Скажи, Рагнар, откуда ты родом и где твой дом?

Рагнар окинул взглядом своих сопровождающих – мальчика лет пяти, и девочку, ковырявшуюся в носу.

– А свой меч дашь подержать? – спросил другой мальчик. – У Рагнара есть, а мне он не даёт.

– Дам, – не скрывая улыбки, ответила Дис: всё-таки её рассказ возымел действие. – Только свой меч я не отпущу, а то он будет для тебя слишком тяжёл.

Мальчонка обхватил обеими руками рукоять меча, но его тут же оттолкнул Рагнар.

– Я вождь, и я первый беру этот меч, а ты будешь вторым после меня.

– А я? – спросила девочка, несмело подойдя к Дис.

– Тебе ещё рано, Фригг, – отрезал Рагнар. – Ты же ещё девчонка. Твоё дело – готовить и стирать, а ещё – ждать, когда вернётся воин после битвы.

– А-а я хочу-у, – протянула Фригг.

– Такой малышке как ты ещё рано, – ответила Дис. – А ты – обратилась она к Рагнару, – скажи, где твой дом.

Рагнар насупился.

– Там, – и он махну рукой в сторону темнеющей норы.

– Вы живёте прямо в пещере? – спросила Дис.

– Нет, – ответил Рагнар. – За пещерой, в долине.

– В долине? Значит, где-то неподалёку люди? И кто же они?

Дети замолчали. Наконец Фригг сказала:

– Меч дай.

И засмеялась.

– Мы – стонлинги, одни из немногих, кто остался в Мэрэтраате! – гордо ответил Рагнар. – И чужаку нечего совать нос в чужие дела. Уходи, Экка, иначе их вождь разрубит тебя надвое.

И Рагнар бросился на Дис, размахивая своим деревянным мечом. Но Дис выхватила у него из рук деревяшку и отбросила в сторону. Рагнар явно не ожидал сопротивления и поднял рёв на всю пещеру.

– Перестань реветь! – сказала Дис. – Говорил, что ты – конунг, а сам расплакался. Лучше скажи, как пройти к твоему народу и смогу ли я узнать о путях за горы.

– Ты злой, Экка, – выкрикнул Рагнар. – Ищи дорогу сам! А вы, Фригг и Олаф, стерегите чужого, я наших приведу!

”Это мне как раз и нужно, – решила Дис. – Чем скорее встречу людей, тем скорее переберусь через Мэрэтраат. Может, я смогу на какое-то время заручиться их поддержкой. Пока я останусь здесь’’.

Она проводила взглядом убегающего Рагнара и глянула на Олафа и Фригг. Они были напуганы, куда им в сторожа. Фригг что-то бормотала, но никто её не слушал, а Олаф настороженно смотрел на Дис, будто ожидая от неё подвоха. Дис тем временем осматривала пещеру, пытаясь понять, куда пропали вещи и полумерки.

Времени прошло немного. Раздались шаги. Дис крепко сжала Мельнирсуртр и приготовилась к бою. Но, заметив страх на лицах детей, она одумалась: ну и хороша! Да они же сейчас испытывают такой же страх, как она в тот миг, когда поняла, каков был на самом деле Дварпи. К тому же незачем настраивать против себя возможных союзников, тем более что ей самой сейчас нужна помощь.

Дис вложила меч в ножны.

Раздались голоса. Скорее всего, это были люди, которых прислали за ней. Они говорили на том же языке, что и Ристагарде, но их речь была гортанной, так же, как и у Рагнара.

Вскоре она их увидела: к ней направлялись пятеро воинов. На них не было доспехов – только поношенная одежда горцев из козьих шкур и кожи. Они были вооружены короткими тяжёлыми мечами, клинки которых были выпуклыми по обеим сторонам.

Дис подняла правую руку в знак мира. По крайней мере, этот обычай приветствия существовал в Ристагарде и в некоторых землях за Мэрэтраатом.

Горцы остановились. Они с недоверием смотрели на неё. Сзади выглядывал Рагнар, а Фригг и Олаф отошли в сторону.

– Мир людям этого края, – начала Дис. – Я Экка из Холта и ищу крепость Скальгард. Но я заблудился в горах, и не могу найти верный путь.

– Если ты тот, кем называешь себя, – усмехнулся кряжистый косматый старик с секирой в руках, – то наверно, без труда ответишь на мой вопрос. Я, Брагни, давно знал род Эккъяльдингов из Холта, и знаю, что каждого из первенцев, если это сын, там называют Экка. Скажи, Экка из Холта, почему?

Дис замялась, но, поймав презрительный взгляд Рагнара, она решила сказать первое, что придёт на ум, а там – будь что будет.

– Неужели так принято у народа гор встречать гостей или путников, которым нужна помощь? – удивилась она. – Воистину, вы забыли о гостеприимстве! Или, может быть, вы готовитесь отразить вражий натиск? Потому что только этим можно объяснить твою подозрительность, Брагни.

А если ты хочешь услышать мой ответ, то знай: в нашем роду этим именем называют старших сыновей в честь Экки Светловолосого. Он храбро сражался с врагами, которые в старину устроили нашествие на Холт, и не тебе поминать это имя всуе.

– Да, ты и в самом деле из рода Эккъяльдингов, – промолвил Брагни.

''Говорят: врёшь-врёшь – и правду соврёшь, – мысленно рассмеялась Дис. – Видно, придётся мне действовать в том же духе, чтобы выжить. Пойду с ними. Наверное, малыши уже в долине''.

– Здесь нечего решать: он пришёл сюда как соглядатай, а таких просто убивают на месте! – воскликнул темноволосый бородач. – Сказать можно всё что угодно, а время сейчас смутное. Мои дети подтвердят, что им угрожали мечом! Правда, Рагнар?

– Рагнар плохой, – пролепетала Фригг. – Он меня и Олафа толкал. А Экка заступился. Экка хороший.

– Это правда? – спросил бородач, и сурово глянул на Рагнара. Мальчишка сжался в комочек, будто ожидая удара. – Значит, ты соврал? Что ж ты позоришь имя Да Болда?

– Да, Рагнар соврал, тебе, отец, – вмешался Олаф. – Всё было не так.

– Но, всё равно, он чужой, – сказал Брагни. – Экку нужно привести на совет старейшин. Пусть они решают его судьбу. Справедливо ли это Да Болд, Эскил, Фафнир и Ори?

– Да, – последовал ответ.

– А ты, Экка из Холта, согласен с этим решением? – обратился к Дис Брагни.

– Раз иного пути нет, то согласен, – ответила Дис.

– Тогда отдай свой меч, – велел Ори.

Дис была вынуждена подчиниться.

 

Она шла по переходу впереди своих стражников; дети также последовали за ними. Неожиданно Дис заслонила рукой глаза: столь ярким показался ей дневной свет. Но вскоре её глаза привыкли к нему, и её взору открылась долина, вклинивающаяся в горы. По её каменистому дну пробегал ручей, а возле ручья паслись стада коз под присмотром детей-подпасков. Скалы уходили вверх уступами с широкими площадками, создавая ограду, за которую не проникали враждебные стылые ветра. Но не это поразило Дис.

Многочисленные пещеры служили жильём горцев, ибо время от времени люди в такой же поношенной грубой домотканой одежде, которую носили и стражники, то заходили под каменные своды своих естественных укрывищ, то покидали их. Особого повседневного шума, которым обычно был полон Ристагард, здесь не было слышно. Возможно, потому что мужчины ушли охотиться, и дома остались только те, кто не мог поднять оружие от слабости. Но было во всём этом что-то настораживающее.

Жестом Брагни показал ей, что нужно спуститься. Дис пошла по петлявшей между камней и скал тропе, которая оканчивалась на ровном месте – ни дерева, ни травы, сплошные камни под ногами, да торчащий из земли обломок скалы, сужающийся кверху.

Через мгновение подошли Брагни и Фафнир. Очевидно, решила Дис, они оставили охрану у входа в долину, а сами спустились стеречь её. Только зачем?

– Здесь тинг стонлингов, – ответил Фафнир; и только тут Дис разглядела его: да они же были одногодками. – Но тебе не нужно сейчас быть здесь. Я отведу тебя наверх, и о тебе позаботятся. Идём. Тебя уже ждут.

И Дис пошла за Фафниром прямо по камням, то и дело спотыкаясь, в то время как её проводник шёл быстро, словно по ровной дороге. Шли долго. Наконец, между камней начали попадаться травяные островки.

 

Долина явно была намного обширнее, чем могло показаться с высоты. И всё же, она была маленькой – хватило бы часа, чтобы обойти её из конца в конец. Но Дис устала, к тому же она ничего не ела. Однако через некоторое время Фафнир остановился, осмотрелся и свернул вправо. Дис шла за ним, не задавая вопросов.

Вверх и теперь только вверх бежала тропа. Снова Дис видела скалы, да пещерные жилища горцев. Здесь, в этой части долины, она почти никого не встретила, кроме нескольких стариков, бросавших на неё косые и настороженные взгляды.

Фафнир снова свернул вправо, и Дис последовала вдоль зевов нор (так она назвала пещеры), пока её проводник не откинул полог из шкур. Скорее всего, решила Дис, здесь живут, потому что она уже успела заметить, что люди показывались из пещер, вход в которые был скрыт такой завесой. Если же шкур на входе не было, значит, пещера была нежилой.

Она вошла вслед за Фафниром в пещеру, освещённую многочисленными плошками, с горящим в них жиром.

– Вала фэох ту-морн ат-фэарас! – обратился к тем, кто был в пещере Фафнир. – Эк вану мэ Экка эр-Холтиназ.1

– Хъяэр сэ ворниаз дириэ эр-Холтиназ у нэ ат-маннан фин ер-маннен2, – услышала Дис сначала на языке горцев, а потом – на общей речи: – Пусть чужак выйдет на свет. Мы хотим его рассмотреть поближе.

Фафнир втолкнул Дис в глубь жилища. В дальней части пещеры сидела старуха. Она ощупала лицо Дис и погладила рукой её волосы. Наконец она сказала:

– Вроде тебе немного лет, но для отрока у тебя слишком нежная кожа. Я бы сказала, – и Дис похолодела при этих словах, – сказала бы, что ты не отрок, но отроковица. Да, да, не отрок, но отроковица… Я тоже была сильная, молодая, а сейчас что? В этой части долины ведь нет никого – одни мы, да. Вот только ко мне изредка приходит Фафнир, а так – никто. Здесь ведь норы мёртвых. Да, коли состарился, то здесь не выживешь. Так вот. Отправляют сюда, и носу отсюда казать не смей. Как тебя назвали? – спросила старуха, помедлив некоторое время. – Ах, вспомнила! Экка из Холта. Возьми горшок слева от тебя. Там должно было что-то остаться. А где Фафнир? Уже ушёл, да? Да ты бери, что есть, ты всё-таки гость, а гостям отказываться нехорошо.

Дис с трудом нашла горшок, о котором говорила старуха. Заглянув в него, она увидела там только недоеденные куски полусваренного мяса. Но ей пришлось съесть немного, чтобы не обидеть хозяйку.

– Поел, да? – осведомилась старуха.

– Да, и спасибо за это, – ответила Дис. – Но как твоё имя?

– Имя? – старуха приложила палец ко лбу, что-то пытаясь вспомнить. – Разве есть имя у таких, как я? Впрочем, когда-то меня здесь звали Нарвиа, кажется так. Я-то разговорилась, а то здесь и словом обмолвиться не с кем.

– Нарвиа? – удивилась Дис. – Нарвиа Белокурая? Предводительница племени стонлингов? Неужели это действительно ты?

– Я не я – тебе то что? – скрипуче проворчала старуха. – Имени сейчас у меня нет. И меня, считай, нет. И таких, как я здесь много, и их тоже нет. Нет для тех, кто на другом конце долины.

– Но ведь о том, как ты привела своё племя в горы от войн, говорят многое! – воскликнула Дис. – И как случилось, что ты сейчас одна, когда ты должна жить в почёте?

– Есть у стонлингов такой обычай, – медленно ответила Нарвиа, – что когда человек стареет, он отдаёт своё имя другому, тому, кому надо его получить, а сам он после этого уходит. Его просто нет.

– Кого? – спросила Дис.

– Нет имени, нет меня.

– И это всё?

– Ты не знаешь наших обычаев, и не тебе их осуждать – ответила Нарвиа, сжав иссохшие жилистые руки. – Говорят, ты скоро пойдёшь на тинг, и забудешь то, что здесь видел. Так оно и будет, Экка из Холта. Так будет: я знаю. Молодые забывают быстро.

Мороз пробежал по спине Дис.

– Как понимать твои слова, Нарвиа? – спросила она.

– Никак. Сроки близко, ближе, чем ты думаешь. Они уже здесь, они придут за тобой и заберут от выживающей из ума старухи.

Дис не нашлась, что ответить. Она подошла ближе к выходу и отдёрнула завесу из шкур. Солнечный свет залил пещеру, свежий ветер ворвался в затхлую и чадящую темноту, масляные светильники погасли. Старуха закрылась руками, отстраняясь от света. И тут Дис увидела: Нарвиа была уже не той, о которой она слышала. Перед ней была старуха, которую сломили не годы, но отчаяние и одиночество. И – только сейчас Дис поняла, почему старуха пряталась от света – в довершение ко всему, Нарвиа стремительно теряла зрение. Солнечный свет почти не отражался в её глазах, но резал их до боли.

Дис выбежала прочь из норы и осмотрелась. Нет, это действительно было место, где жили изгои. То тут, то там, она видела стариков, еле поднимающихся и спускающихся по крутым тропам. Но Дис устрашило не это: если они и замечали её, то смотрели в её сторону с каким-то необъяснимым страхом и не произносили ни слова. Быть может, они не разговаривали даже друг с другом, ибо каждый из тех немногих, кому было суждено встретить свои последние дни в этом месте, считал живым только самого себя – других же людей для него уже не существовало.

Дис со всех ног бросилась прочь из этого проклятого места, где сама жизнь уже дышала смертью. Она мчалась верёд по камням, пока, наконец, не очутилась на месте тинга стонлингов.

Тинг был многолюден, и Дис решила затеряться в толпе. Но сделать это было невозможно: слишком заметной была она в своей дорожной одежде среди жителей гор. Потому её сразу же схватили и вывели на середину круга и поставили рядом с небольшим возвышением. Там стояла клетка, а в клетке сидели Хенабрик и Мьюриэкки. Перед ней стоял тучный человек. На его мясистом лице было целых пять подбородков, мутно-синие глаза ничего не выражали, седые короткие волосы обрамляли идеально круглую лысину. Завидев Дис, он указал на нее пальцем.

– Кто ты и откуда, нам уже известно, – пробасил вождь стонлингов. – Но ты вряд ли тот, кем себя называешь, Экка из Холта. Зачем ты проник на тинг, куда чужеземцам заказан доступ? И не ты ли со своими спутниками наслали на нас сегодня ночью мороз и град величиной с куриное яйцо? Да и знаешь ли ты, что за это тебя ждёт смерть?

– Об этом мне было не ведомо,– ответила Дис,– и я оказался здесь в поисках помощи. Я направлялся в крепость Скальгард, дабы учиться там искусству ведения битв. Ведь никому не хочется окончить свои дни в постели и быть застигнутым старостью. Вот что привело меня в эту долину.

Мьюриэкки было раскрыла рот, но Хенабрик зажал его рукой.

– Допустим, ты говоришь правду,– молвил вождь. – Но кто поручится за твои слова и за твою жизнь, Экка из Холта? Твои спутники? Кажется, они не могут поручиться даже за себя.

– Я, – ответил Брагни. – Этого довольно?

– И мы с Фафниром тоже, – вмешался Да Болд. – Я, по крайней мере, ещё не разучился отличать ложь от правды.

– Но наши обычаи не принимают чужаков! – послышались крики из толпы. – Смерть чужакам! Смерть!

– И таково ваше ручательство? – усмехнулся вождь горцев. – Что слова трёх против воли остальных? Этого непрошеного чужака завтра сбросят с утёса. Его спутников оставят здесь на потеху народу, пока они сами не околеют. Хотят ли того же все остальные стонлинги?

– Да! Да! Смерть чужаку! – раздались крики толпы.

– Но, согласно древнему обычаю стонлингов, чужака можно быть испытать! Что же ты за вождь, если не знаешь о нём? – взвизгнула Мьриэкки.

– Обычай? – переспросил вождь. – Да, я слышал о чём-то подобном, но вряд ли это возможно: насколько известно мне и многим из нас, этих испытаний не выдерживал никто. К тому же слова недомерке никто не давал.

– Ты не в праве оскорблять тех, кто не похож на тебя. Но я согласен, – ответила Дис. – Что это за испытания?

– Для начала тебе придётся найти выход из тьмы. Никому до сих пор не удавалось сделать этого, – хмуро вымолвил в ответ вождь. – Мало кто возвращался на свет, а если и возвращался, то уже утратив разум. Хочешь ты или нет, но тебе придётся пройти через это.

– Темнота страшит только слабого или труса, – ответила Дис. – Если таково первое испытание, то каково второе?

Вождь помолчал, а потом продолжил:

– Тебе, Экка из Холта, придётся сразиться с одним из моих воинов, но не до первой крови, а до тех пор, пока не умрёт один из вас. Хочешь быть воином – докажи, что ты им уже стал, что у тебя есть призвание убивать. Хотя вряд ли ты, Экка из Холта, выстоишь против того, кого назначу я. А им будет Вёльдир.

Дис немного помолчала, а потом ответила:

– И с этим я справлюсь. Что с третьим испытанием?

– О нём ты узнаешь, если выдержишь первые два, – криво усмехаясь ответил вождь. – Но ты и первого не осилишь: страх – это самый опасный враг. Но ты дал своё согласие, и отступления нет. Брагни, Видар и Фафнир отведут тебя к Норе прямо сейчас. Найдёшь выход до заката – твоё счастье, не найдёшь – останешься навсегда во тьме. Увести чужака, – приказал он тем, кого назвал.

– А мои спутники? – спросила Дис.

– Коли пройдешь все три испытания, они уйдут с тобой, – по наслоениям жира пробежала ехидная ухмылка. – А на нет – и жизни нет.

Дис ничего не оставалось, как подчиниться. Она вышла из круга тинга, но тут же сзади неё и впереди появилась охрана. Фафнир шёл впереди, указывая путь. Но Видар и Брагни сами прекрасно знали, куда нужно идти.

Они шли по тропе к Жилищам Изгоев – так назвали те пещеры, где коротали свой недолгий век, те, кто ослабел от старости или болезней. Дис уже был знаком этот путь. Но, не доходя до жилых нор, Брагни показал знаком, что нужно свернуть налево, и Дис спустилась в небольшой распадок, который нельзя было заметить из-за нагромождения скал и камней.

Там, в самом дальнем конце, зияла тёмная нора – чёрный зев, из которого тянуло затхлым воздухом, а рядом лежал огромный валун. Дис и горцы остановились у этой норы.

– Ты войдёшь во тьму через ворота, – обратился Брагни к Дис, – и выйти ты должен до последних лучей заходящего солнца. Видишь этот валун? Если ты не отыщешь выход из тьмы, Экка из Холта, останешься в ней навсегда.

– Я найду выход ещё до захода солнца, – ответила Дис.

– Тогда полезай в нору, и поторопись, а то времени у тебя осталось мало. Да, ещё: ты идёшь без света, – рассмеялся в ответ Фафнир.

На это Дис ничего не ответила. Она вошла в темноту низкого каменного свода, но, сделав несколько шагов, у неё появилось ощущение, что она вошла в склеп. Продвигалась она на ощупь, придерживаясь за стены; оглянувшись через некоторое время, она уже не увидела света. «Что ж, выход, наверное, скоро», – решила Дис.

Внезапно ее рука наткнулась на преграду. Однако Дис, пытаясь сохранять спокойствие, – хотя по её спине пробежал холодок, – ощупала стену и обнаружила новый ход, похожий скорее на лаз. И поскольку, так казалось Дис, выход должен был находиться где-то на другой стороне, ничего не оставалось, как нагнуться и ползти вперёд. Так Дис и поступила. Она легла на живот и начала ползком протискиваться в нору. Поначалу лаз казался ей узким, но потом, через какое-то мгновение Дис почувствовала, что пространство заметно расширилось: руки и ноги двигались более свободно, не ударяясь о боковые стены. Будучи уверенной, что это путь к свету, Дис стала ползти ещё быстрее, отбрасывая какие-то скруглённые предметы, на которые она то и дело натыкалась в темноте. Они падали, с каким-то приглушённым отзвуком, пока Дис не попала пальцами в две дыры, отбрасывая очередной такой камень, как ей казалось.

Неожиданно Дис ощутила под собой пустоту, но, не успев даже испугаться, она снова оказалась на земле, стремительно откатившись куда-то вниз и сжимая в руках круглый камень, нащупанный ею напоследок.

От удара ломило тело, но, судя по всему, обрыв был не очень крут. Дис едва поднялась на ноги, но тут же ударилась головой об низкий потолок. Пришлось согнуть ноги так, чтобы можно было стоять и не касаться головой камня. Сделала небольшой шаг влево – и испугалась: что-то, и это именно его она задела в темноте, с грохотом рухнуло наземь, и громкие отзвуки падения разнеслись по подземелью. Дис сжалась, будто от удара, однако последовавшая тишина успокоила её. Скруглённый камень лежал на коленях, и Дис ощупала его: странно, но две дыры были на одинаковом расстоянии друг от друга, а то, что она поначалу приняла за трещину, оказалось – и тут Дис закричала от ужаса! – ртом. Да, ползя по узкому лазу и свалившись в низкое подземелье, Дис расталкивала не камни, но черепа тех, кто, быть может, как она не смогли найти выхода из тьмы. Мысль этом не устрашала, но отдавало человека во власть более беспощадному врагу, чем страх, – отчаянию.

Дис на четвереньках стала ощупывать подземелье в поисках норы или лаза, то и дело натыкаясь на пыльные костяки в обрывках истлелой одежды или боевых доспехах. Теперь ею двигал не страх, но желание поскорее выбраться на свет из этого страшного места. Но вот, наконец, её рука снова провалилась в пустоту. Туда и только туда лежал её единственный путь!

И она поползла, потом через некоторое время она смогла стать на четвереньки и продвигаться чуть быстрее. Чем дальше она двигалась, тем длиннее казалось ей время. Путь шел относительно ровно, но временами он опускался, и Дис приходилось ползти всё глубже под землю. Но вот, постепенно, лаз начал устремляться вверх. Дис напрягла все свои силы, чтобы вырваться из этого тёмного логова. И вот – впереди новая нора. Дис поползла к ней – и снова оказалась в подземелье. Был ли то был склеп, из которого она хотела вырваться, или какое-то другое место, она не знала. Перед ней стояла только одна цель – свет.

Дис продолжила путь: она снова нащупала ещё один лаз, и точно также ей пришлось сначала ползти, а потом стать на четвереньки, затем – подъём, и снова – падение.

Однако после третьего раза у Дис заподозрила неладное. Нащупав один из черепов, девушка положила его у входа в подземелье, из которого она неоднократно падала, и опять проделала тот же путь, но в последний раз.

Нащупав череп, оставленный ею у выхода, Дис поняла, что её догадка подтвердилась: лаз, по которому она ползла, – причём путь в один конец длился довольно долго, – вероятно, огибал всю долину огромным кольцом. Вот почему она всё время оказывалась на том месте, с которого начинала после того, как свалилась в склеп. Во тьме отчаяние затуманивало разум тех, кому выпадало подобное испытание, они не находили выхода, и оставались здесь навсегда – так решила Дис. Но если догадка верна, то конец лаза должен был находиться ниже норы, откуда она выпала, или где-то на другом конце подземелья! В самый первый раз падать-то было намного больнее. Теперь дело было только во времени. Отыскать нору, выбраться по ней в пещеру, а там до выхода рукой подать – эти мысли полностью поглотили Дис, пока она на ощупь искала выход.

И вот, где-то на высоте человеческого роста, рука Дис снова провалилась в пустоту, но когда Дис чуть опустила её, то коснулась наклонной поверхности. Далее оказалось, что этот провал довольно широк: как раз оттуда, наверное, так и было, Дис и попала в подземелье.

Забраться в нору оказалось не так-то просто. Руки и ноги Дис соскальзывали, и она падала; потом после очередной попытки она, наконец, смогла подтянуться и протиснуться в лаз, ведущий наверх. Повезло ещё, что в стенах попадались трещины и выступы, за которые можно было ухватиться. Так, цепляясь за уступы в камне и отталкиваясь ногами, Дис карабкалась вверх, словно тюлень, оказавшийся на суше, пока её руки не сжали кромку другого лаза, пути наверх, как считала Дис.

Она подтянулась и протиснулась в нору, по которой можно было только ползти. Теперь, судя по черепам, в этом лазе, Дис поняла, насколько верной оказалась её догадка. Тогда она стала ползти ещё быстрее, так быстро, насколько позволял ей лаз.

Она всё ещё ползла, но вдруг она не ощутила над собой камня. Сердце Дис бешено заколотилось: свет был так близок! Собрав все свои силы, она бросилась к выходу из провала. Так быстро она ещё не бежала никогда. Впереди забрезжил тусклый свет заходящего солнца, лучи которого не проникли в могильную тьму, а превратились в размытое пятно у входа в подземелье. Дис ускорила бег, ибо свет начинал гаснуть: выход закрывали.

Дис еле успела протиснуться в узкую щель, что оставалась между камнем и скалой и упала наземь, судорожно хватая ртом свежий, леденящий горный воздух.

– Что, пришёл в себя? – посмеиваясь, спросил Брагни. – Оттуда ещё никто не выбирался, так что Эрик не лгал. Первое испытание ты выдержал, но вряд ли ты пройдёшь через то, что последует дальше.

– Ещё посмотрим, – заявила Дис, поднимаясь на ноги. – Я хочу видеть вождя. Ведите меня к нему! Пусть знает, что я прошёл сквозь тьму и нашёл из неё выход.

Последние слова Дис произнесла так, что они скорее походили не на просьбу, а на повеление. Горцы недоумённо посмотрели на неё, и Видар велел следовать на тинг.

Уже почти стемнело, когда Дис предстала перед Эриком и толпой его соплеменников. Она слышала шёпот удивления, и даже испуга: видно, Эрик не лгал, говоря, что из подземелий ещё никто не выходил.

– Я здесь, вождь, – громко произнесла Дис. – Твои люди могут подтвердить, что я нашёл выход из подземелий. Сейчас наступает ночь, а я устал и хочу есть. Накорми и моих спутников. Ведь ты не хочешь, чтобы о тебе прошла слава скупца?

Эрик сделал вид, что не слышал последних слов.

– Вы скоро умрете, а мертвецам еда не нужна, – рассмеялся вождь. – Эй, там, несите сюда факелов, да побольше!

Прошло немного времени – и сгущающуюся темноту озарили отсветы многих огней, ибо каждому хотелось посмотреть, чьей победой окончится поединок. Требуя тишины, Эрик поднял руку.

– Сейчас я объявляю поединок чужака, называющего себя Эккой из Холта, и Вёльдира Медвежьей Лапы. Пусть Вёльдир выйдет в круг!

Названый по имени, вышел на середину круга под боевые крики соплеменников. Дис невольно отступила: Вёльдир оказался огромного роста, его борода была заплетена в две косы и заткнута за пояс, а могучие руки легко играли тяжёлой дубиной. К тому же его громкий хохот заставил Дис съёжиться.

– Мой противник с оружием, – громко произнесла Дис, обращаясь к Эрику, – а у меня забрали мой меч Мёльнисуртр! Где же справедливость, о вождь? Пусть мне вернут то, с чем я пришёл сюда, и тогда поединок можно будет считать честным. Если ты не отдашь приказ, то будешь ославлен как бесчестный в бою.

Эрик сделал знак одному из горцев, и тот вручил Дис короткий, но тяжёлый нож с выпуклым лезвием.

– Теперь никто не вправе упрекнуть меня в бесчестии, Экка из Холта, – рассмеялся Эрик в ответ. Полумерки беспокойно заерзали в клетке. – Сейчас я оглашаю условия поединка. Они таковы: битва идёт не до первой крови, а насмерть. Чужак не может отказаться от этого поединка, иначе будет убит немедленно. Не может он также наносить предательские удары или выступить за пределы круга, иначе – смерть. И ещё он может пользоваться только руками и полученным оружием. Если кто-то окажет ему помощь из-за пределов круга, то будет умерщвлён вместе с чужаком, а победа достанется Вёльдиру. Что же до Вёльдира, то ему позволено всё. Начинать можно только по моему знаку, когда я махну рукой.

Горцы замерли, и пала гнетущая тишина. У Дис мелькнула мысль: а вдруг это действительно конец? Но посмотрев на Эрика, она поняла, что пока он не даст знак, ничего не начнётся. Поймав насмешливый взгляд Вёльдира, Дис разозлилась. Неужели он решил, что её так легко уничтожить? И не слишком ли самоуверен этот громила?

Вождь горцев взмахнул рукой, и Дис отпрыгнула к самому дальнему краю круга, приготовившись защищаться. А Вёльдир, продолжая насмешливо и презрительно ухмыляться, медленно шёл прямо на неё, потрясая своей дубиной.

В тот миг Дис стало страшно: всего несколько шагов – и её не станет. А ведь всё только начиналось, начиналось, чтобы вот так бесславно оборваться? И что подумали бы о ней её предки, среди которых была сама Вальгерд Нерождённая, по преданию ведущая свой род от одной из валький, Могучих Дев. Но ведь она всего-навсего Дис из Ристагарда, а не доблестная воительница, на которую ей так хотелось походить.

И тут сердце Дис словно огнём обожгло изнутри. Она почувствовала, что страх исчез, и рука твёрдо и уверенно сжимает нож, а она сама готова к своей первой, настоящей, и, быть может, последней битве. Каков бы ни был исход, так легко она не даст себя убить. Она плотно зажмурилась и изо всех сил метнула нож.

Дис этого уже не помнила, что произошло потом, да и не хотела помнить. Но когда она открыла глаза, то увидела Вёльдира в луже крови, а из его живота торчал нож, загнанный по самую рукоять.

Когда Вёльдира унесли, Дис обратилась к Эрику.

– Я прошёл второе испытание. Теперь ты должен дать мне и моим спутникам еду и кров, как надлежит достойному хозяину и вождю.

– Ты сказал, кто я, Экка из Холта, – угрюмо ответил Эрик. – Поэтому я хозяин своего слова. Третье испытание состоится сейчас. Только после него я решу, что делать.

– Тогда худая молва пойдёт о тебе, и прослывёшь ты скупым хозяином, нарушителем законов гостеприимства и вероломным лжецом! – воскликнула Дис.

Горцы умолкли, ибо вспыльчивый нрав Эрика был известен всем. Неожиданно вождь сделал резкое движение – и что-то стремительно просвистело во тьме.

– Так что, справедливы мои слова вождь? – раздался голос Дис. – Смотрите все, как ваш предводитель привечает гостей!

Дис подняла руку, сжимающую дротик, пущенный в неё Эриком. Но в ответ ничего не последовало.

– И это всё, на что ты способен, Экка из Хота? – рассмеялся в ответ Эрик. – Пора бы понять тебе, что закон здесь – я.

И он обратился к толпе:

– Что скажете, люди гор? Хотите ли вы, чтобы чужеземец прошёл последнее испытание сейчас или завтра на рассвете?

– Сейчас! Пусть это будет сейчас! – закричала разноголосая толпа. – Мы хотим развлечений!

– Видишь, Экка из Холта? – торжествующе и не без злорадства усмехнулся Эрик. – Они все слушают только меня, и твой голос ничего не значит. А теперь приведите ясновидящую!

Но не успел Эрик окончить, как из толпы раздался душераздирающий вопль.

– Убейте её! – и, расталкивая горцев, в круг тинга ворвалась женщина. Трудно было сказать, сколько ей лет, но она была не старой. Её тёмные волосы развевались по ветру, а цепкие глаза впились в Дис. – Убейте её! Она – в моей голове! Вот та мерзость, о которой мне было пророчество! Вот та мерзость, о которой было проклятие! Упустите возможность сейчас – не будет потом времени, даже на то, чтобы раскаяться в том, чего вы не сделали.

– О чём ты говоришь, Лаувейя? – спросил Эрик. – Где ты видишь ту, кого надо убить?

– Здесь, прямо пред собой! – выкрикнула ведунья. – Или ты не понял, о ком тебе говорил тот, ещё один пришлый? Я узнала её! Она – не тот, за кого выдаёт себя, и кем хочет казаться здесь.

– Но это Экка из Холта, чужак, прошедший два испытания. Мальчишка, а не девушка, как тебе могло показаться, – к своему неудовольствию возразил Эрик. – Осталось третье испытание, и он будет держать его перед тобой. Даже ведуньи могут ошибаться, а пророчества обманывать.

Лаувейя громко рассмеялась, и от этого смеха содрогнулись все, а лоб Дис покрылся холодным потом.

– Если ты слеп, Эрик сын Свана Трусливого, и не видишь очевидного, это твоя беда. И беда тех других, кто не хочет видеть истину. Но скажи мне, вождь, зачем тебе понадобилась Лаувейя?

– Я уже сказал, что ты – третье испытание для чужака, который стоит перед всеми людьми гор.

– И в чём же оно? – задала вопрос Лаувейя, поглядывая то на Эрика, то на Дис.

– Решать тебе, – ответил Эрик, – только поскорей.

И Лаувейя, немного подумав, ответила:

– У меня и своих дел полно: не забывай, Эрик, сын Трусливого, что я, хотя и живу с твоим племенем, не в твоей власти. Но хочешь испытания для чужака – получишь. Условия придумывай сам. Скажу только одно: самозванец должен разгадать три загадки. А моих загадок никто не разгадывал, ибо лишь знающий может дать на них ответ.

– Раз условия ставлю я, – произнёс Эрик, – то вот они: смерть тебе и твоим спутникам, если ты не дашь ответ хоть на одну загадку; умрёте вы и в том случае, если ответ будет верен, но ты опоздаешь с ним хоть на мгновение. А времени у тебя почти не будет, ибо на камень будет положено три твои пряди, и будут они подожжены. Вот мои условия, и Люди Гор согласны с ними.

– Тогда мои условия следующие, – ответила Дис. – Если я отвечу на все загадки, то ты должен будешь принять меня как гостя и не причинять мне никакого вреда, и отменить обычай изгонять стариков, больных и немощных. Поклянись в этом именами твоих предков и Вышних; и если ты преступишь клятву, то пусть за это последует кара. Только тогда соглашусь я на последнее испытание.

– Клянусь, – угрюмо выдавил Эрик.

Ведунья подошла к Дис, вынула из кожаных ножен на поясе кинжал и отрезала три небольшие пряди с её головы. Затем она положила волосы Дис на камень, но уже иначе: хотя Лаувейя и срезала волосы так, чтобы в каждой пряди их было поровну, разложила их она далеко друг от друга. Слева от себя – совсем немного, чуть больше волос оказалось посредине, и совсем мало – справа.

Окончив приготовления, ведунья подняла обе руки в знак тишины.

– Слушайте меня все, Эрик, Люди Гор и чужеземцы! Ни звука не должно быть произнесено из толпы, иначе смерть тому, кто нарушит молчание, и чужакам заодно. И ещё: сразу же после первой загадки, чужестранец, сгорит одна из твоих прядей. Не угадаешь или назовёшь верный ответ слишком поздно – смерть. А отгадаешь всё – радуйся, что уцелел. Теперь слушай:

 

Кругом рунным,

Резьбою льдяной

Покрыто оно,

Когда черно,

Когда мутно –

Во мгле оно,

Когда ясно –

Светло оно.

 

И Лаувейя, не успев договорить последних слов, схватила факел и подожгла самую большую прядь Дис.

По счастью Дис давно слышала что-то подобное, и не успел огонь погаснуть, она ответила:

– Круг рунный – это лунные лучи, льдяная резьба – созвездия, когда оно черно – это ночь, когда оно мутно и во мгле – это ненастный день, когда ясно – это светлое солнце, а всё вместе – это небо.

В ответ Лаувейя только сжала губы и пристально посмотрела на Дис, словно пытаясь высверлить в ней дыру своим взглядом. Наконец, немного помедлив, ведунья снизошла до ответа:

– Ты верно разгадал первую загадку, Экка из Холта. А, может, ты всё-таки не Экка? И не из Холта? Им, прочим, не понять того, что открыто мне; и не думай, что, найдя правильный ответ на первую загадку, ты переживёшь остальные две: ведь времени на вторую у тебя почти не остаётся, а на третью – не будет и вовсе. Вот что ждёт тебя сейчас!

И Лаувейя загадала:

 

То, что дано не нами,

Правит с давних пор нами,

Оно – в себе мир и лад,

Иначе – всеобщий распад.

Без этого – вражда вечная,

Распри и кровь бесконечная,

Без этого человек – червь,

Грызущий земную твердь,

Без этого жизни нет.

Скажи, каков твой ответ?

 

И, едва окончив произносить последнее слово, Лаувейя поднесла факел ко второй пряди Дис. Та вспыхнула, и через какое-то мгновение от неё остался один лишь пепел.

Слушая загадку, Дис перебирала в уме всё то, что она считала страшным, но каждое новое слово заставляло её искать другой ответ. Наконец, Дис, заметив, что Лаувейя подносит факел к её волосам, решила назвать первое попавшееся слово – а там будь, что будет.

– Может быть, это и не тот ответ, – дрожащим голосом произнесла она, – но мне кажется, что это – вежество. Другого ответа я не знаю.

Ведунья долго не отвечала. Затем она смахнула рукой тёплый пепел с камня и поместила посредине последнюю прядь волос Дис – совсем маленькую, на ответ не было бы и лишнего мгновения. Теперь ведунья обращалась к горцам и вождю.

– Все были свидетелями того, что чужеземец, называющий себя Эккой из Холта, верно разгадал две мои загадки? – от одобрительных возгласов из толпы и угрюмого взгляда Эрика Дис стало легче. Лаувейя продолжала: – Но это не конец! Впереди – третья загадка, и ответ должен быть дан немедленно. Тебе всё понятно, Экка из Холта, или та, кто скрывается под этим именем? – обратилась Лаувейя к Дис.

– Да, – коротко ответила она.

– Вот тебе последняя загадка, – сказала ведунья. – Всё решается сейчас, а потом наступит твой черёд, чужак.

Лаувейя поднесла огонь к последней пряди волос, но она так держала факел, чтобы ни одна искорка не упала на камень. Чуть помедлив, она громко и медленно произнесла:

 

Услышишь его – ничего не поймёшь,

Услышишь его – и всё поймёшь.

Оно чисто, но оно и грязно,

Оно бело, но оно и черно.

О нём не знают, но знает молва,

Оно – важнее, чем все слова,

Оно нашу жизнь начнёт,

И вместе с нами уйдёт.

 

Прядь Дис ярко вспыхнула – и погасла. Налетевший ветер развеял тлеющую золу.

– Что, готов твой ответ? – сразу же спросила Лаувейя.

– Мы все ждём ответа, чужак, – не скрывая злой радости громко сказал Эрик.

Теперь Дис была готова ко всему. Она понимала, до сих пор её спасало везение, и что ведунья намеренно не давала ей времени на размышления. Дис стало страшно по-настоящему. Но, собравшись с последними силами, она сдавленно выговорила сразу же после вопроса Лаувейи только одно слово:

– Имя!

На этот раз снова воцарилась тишина. Но Дис видела, как от досады или оттого, что её посрамил чужеземец, ведунья сжала кулаки и силилась что-то сказать, но не могла. Очевидно, Дис, снова благодаря удаче или совпадению, дала правильный ответ.

Внезапно Лаувейя указала на Дис и крикнула толпе:

– Неужели вы, вольные люди гор, потерпите над собой позор и насмешки? Если эта самозванка уйдёт, то разнесёт о нас злую молву, а наше пристанище перестанет быть тайным! О ней говорил посланник, значит, беда скоро придёт в наш край. Она – причина нашей скорой гибели, и она, вместе со своими спутниками, должна быть убита!

– Слышишь, вождь, как оскорбляют гостей? – обратилась Дис к Эрику. – Пусть эта женщина скажет прежде, разгадал ли я последнюю загадку или нет, а потом прими меня так, как подобает быть принятым гостю.

– Да, ты всё разгадала, самозванка! – выкрикнула Лаувейя в лицо Дис, прежде чем Эрик успел что-либо сказать в ответ. – Ты прошла последнее испытание. Но не надейся, что, пока ты будешь оставаться здесь, я не выведу тебя на чистую воду. Ты сама себя выдашь, постепенно. Может, даже мне не придётся прикладывать особых усилий, чтобы раскрыть твой обман. И горе тебе, если ты станешь причиной гибели этого народа, который приветит тебя как дорогую гостью. А то, что это не минуемо, мне известно доподлинно.

Расталкивая толпу, Лаувейя вышла из круга тинга. Впрочем, многие расступались перед ведуньей.

Наконец, Эрик заговорил.

– Не дай я поспешной и опрометчивой клятвы, Лаувейя смогла бы доказать истинность своих слов. Хотя ведуньи тоже могут ошибаться. Но не жди, чужак, что тебя здесь примут как долгожданного гостя. На эту ночь останешься у Да Болда, Экка из Холта, а завтра будет видно, – и Эрик обратился к толпе: – Тинг окончен!

– Если это так, – ответила Дис, – то я принимаю твоё решение. Но об одном ты забыл, вождь. Пусть мне возвратят мой Мёльнисуртр.

– Всё остальное решится завтра, – угрюмо ответил Эрик. – Завтра, может быть, ты получишь назад свой меч. И возможно, я прикажу отпереть клетку, где сидят твои пособники. А теперь иди и отдыхай, чужеземец.

Горцы стали мало-помалу расходиться. В толпе Дис случайно наткнулась на Рагнара. Тот подошёл к ней.

– Здорово ты показал ведунье! – воскликнул он. – А то она всех всё время пугает, и все её слушаются, даже Эрик её боится. А когда тебе вернут меч?

– Ты же слышал, что завтра, – спокойно ответила Дис, стараясь ничем не выдать себя. И улыбнувшись, она переспросила: – Тебя, кажется, зовут Рагнар? Я верно запомнил твоё имя?

– Да, – подтвердил мальчик. – Отец сказал мне отвести тебя к нам, он ушёл, едва вождь сказал, что ты будешь жить с нами. Идём.

Рагнар повёл Дис через толпу, и вскоре они вышли к жилым уступам, что находились неподалёку от входа в долину. Вверх по скале бежала тропа, и вела она к самому нижнему уступу, а находился он в нескольких халфнирах от земли. По этой тропе, придерживаясь за скалы, Дис и Рагнар взобрались на узкую площадку. Дальше, отойдя к относительно пологому краю верхнего уступа, Рагнар засунул руку в узкую щель и достал оттуда лестницу, связанную из тонких, но прочных дубовых веток, способную выдержать взрослого человека. Он приставил лестницу к уступу и знаком дал Дис понять, чтобы та карабкалась первой. Как потом оказалось, таких щелей и лестниц было немало, потому что, поднявшись на уступ вслед за Дис, Рагнар поднял лестницу и пошёл искать следующий ход. Дис решила, что жители долины берут с собой лестницы, чтобы тем самым затруднить доступ врагов в их жилища. Наконец, миновав ещё три или четыре таких жилых уступа, Рагнар и Дис оказались на самом верхнем, открытом всем ветрам и тёмному ночному небу.

Пройдя влево, Рагнар вошёл в одну из пещер. Дис последовала за ним и оказалась в пещере – небольшой, но довольно пригодной для жизни. Она бегло окинула взглядом пристанище на ночь. Посреди жилища находился небольшой очаг, выложенный камнями, а у дальней стены – постели, солома, накрытая тяжёлыми звериными шкурами.

– Ты привёл гостя, сын? – услышала Дис голос Да Болда.

– Да, – ответил Рагнар, присев у очага и начиная разжигать огонь.

– Что ж, эту ночь, Экка, можешь провести в моём жилище, – обратился Да Болд к Дис, ставя горшок возле потрескивающего огня. Когда очаг разгорелся, Да Болд поставил горшок на каменную кладку очага так, чтобы потом его можно было снять. Вскоре запах разогретого мяса заполнил пещеру. Когда еда разогрелась, Рагнар взял соломы и снял горшок с очага. Дав горшку немного остыть, он достал три глиняные миски и положил в них куски мяса.

Когда с ужином было покончено, Дис сказала:

– Я благодарю вас за гостеприимство, за еду и за кров. Если завтра всё решится, я продолжу свой путь.

– И ты пойдёшь в Скальгард? – оживился Рагнар. – Возьмёшь меня с собой? Вот увидишь, я умею ставить силки на дичь, с голоду не умрём, а ещё с нами пойдёт отец, правда?

– И как ты думаешь идти через горы, не зная троп? – спросил Да Болд. – Особенно, если сам не знаешь, куда?

– О чём ты? – недоумённо спросила Дис.

– Никакого Скальгарда нет, – отрезал Да Болд. – Все, кто живёт здесь, никогда не заходили от долины дальше трех ристлей, потому так легко и поверили тебе. Но меня не проведёшь. Я пришёл сюда давно, таким же юнцом, как и ты, и остался здесь по своей воле. Не сомневаюсь, что Эрик отпустит тебя, да и его ведьме твой уход на руку.

Ты скрываешься от кого-то, это яснее ясного. Наверное, именно о тебе и говорил чужак, который день назад пришёл к нам.

– Чужак? – испугалась Дис.

– Да, – подтвердил Рагнар. – Когда Лаувейя говорила о чужаке, она не врала. Но он искал не тебя, Экка, а какую-то девчонку. Я краем уха слышал то, что он говорил вождю. Но я кое-что запомнил. Он сказал, что у неё волосы рыжие, как огонь. Совсем как у тебя.

Не успел Рагнар договорить, как в жилище Да Болда вошла Лаувейя. В руках она держала медный кувшин.

– Мне надо поговорить с тобой, Да Болд, – сказала она, ни на кого не обращая внимания. – Выйдем. Дело слишком важное для ушей мальчишки и чужака.

Ни слова не говоря, Да Болд последовал за Лаувейей, и его не было долго. Рагнар уже спал, а гостья никак не могла сомкнуть глаз и смотрела на тлеющую золу в очаге; Дис вспоминала свои последние дни в Ристагарде.

– Ещё не спишь? – услышала Дис приглушённый голос Лаувейи и вскочила на ноги. – Я так и думала. Не думай, что я тебе враг. Просто таковы обстоятельства.

– Какие обстоятельства? – спросила Дис.

Лаувейя окинула жилище Да Болда взглядом, и убедившись, что Рагнар крепко спит, зашипела на ухо Дис:

– Говорит тебе что-нибудь такое название, как Сварткъяльд? Только не пытайся отрицать, что говорит. Твоё появление ставит под удар все мои замыслы и замыслы тех, кто слушает меня в этой долине. Там, где появляется человек из Сварткъяльда, появляется и войско: слухи об этом долетают быстро даже сюда. Думаю, спастись не сможешь ни ты, ни кто-либо из стонлингов.

Дис побледнела.

– Но откуда ты знаешь, что они здесь?

– От того, кто говорил с Эриком, а говорил он от имени Хримйотуннена, – хмуро и медленно произнесла в ответ Лаувейя. – К тому же Эрик хочет заключить союз с этим проклятым краем. Я всё это слышала. И не думай, что я ничего не делаю. Да, это я посоветовала Эрику избавиться от тебя любой ценой, едва ты оказалась в Жилищах Отверженных. Но, видимо, Вышние на твоей стороне. И ещё: ты поняла, что Эрику нельзя верить на слово, даже если он произнёс клятву прилюдно?

– Это мне уже понятно, – ответила Дис, – но не станет же он клятвопреступником в глазах своих людей?

– Ха! – воскликнула Лаувейя. – Ты ещё слишком юна, юна и неопытна, чтобы отличить того, кто искренен, а кто – лицемер. У нас все за это ненавидят Эрика, уверяю тебя. И многих тревожит возможный союз со Сварткъяльдом, который ничего хорошего никому не принесёт. Так что завтра будь наготове, и не верь нашему вождю ни при каких обстоятельствах.

– Но почему ты рассказываешь мне всё это? – удивилась Дис. – Что тебе надо?

– Вопрос ко времени, – спокойно ответила ведунья. – По крайней мере, думаю, тебя завтра не оплетут красивыми словами, а Эрик на это мастер. Да, вот ещё, пока не забыла, – и Лаувейя отстегнула с пояса кожаную флягу и протянула её Дис, – сейчас ты выпьешь вот это.

Дис с недоверием взяла флягу из рук ведуньи. Когда она открыла её, то в нос Дис ударил резкий горький запах.

– Ты что, отравы боишься? – насмешливо произнесла Лаувейя. – Не бойся и пей до дна. Так надо, если хочешь спастись. К тому же, я знаю, что тебя ждёт великая судьба, ибо таковы были мои видения.

– Видения могут ошибаться, их можно неверно истолковать, – возразила Дис.

– Не мои, – коротко ответила Лаувейя. – Пей же! Я приказываю тебе!

Дис попробовала питьё на вкус, и тут же выплюнула: оно оказалось неимоверно горьким и тошнотворным.

– Пей! – приказала Лаувейя. – Пей, если хочешь поскорее выбраться отсюда. Верь мне.

Дис с отвращением выпила фляжку до дна. Зелье обжигало горечью всё её нутро. Внезапно её голова налилась чугунной тяжестью, а перед глазами всё потемнело. Девушка словно окостенела и погрузилась в беспробудный тревожный сон.

 

Голова Дис была налита расплавленным железом: изнутри жгло огнём и давила чудовищная тяжесть. Сознание возвращалось медленно. Дис попробовала пошевелить руками, но они оказались связанными. С ногами было то же самое. Дис поняла только одно: несмотря на все заверения и клятвы, её предали.

Сквозь туман, застивший ей глаза она увидела тех, кто находился в жилище Да Болда. Их было пятеро или шестеро, но говорили они не так гортанно, как горцы. Скорее всего – и тут Дис начала понимать, что это и в самом деле так – это были пришлые воины, потому что они были вооружены гораздо лучше стонлингов.

Но вот, когда пелена окончательно спала с глаз Дис, она увидела их – людей из Сварткъяльда. Они громко говорили, смеялись, словом, чувствовали здесь себя даже не хозяевами, а победителями. Один из них склонился над Дис, и поднёс к её губам флягу. Дис отвернулась.

– Пей! – раздался приказ. – Не выпьешь добровольно – заставим. Ты ещё нужна живой. А нет, так познакомишься с этим.

Дис почувствовала у своего горла остриё ножа.

– Ты что, Игнар? – заговорил другой воин. – Наместник Его Воли за такие шутки с нас всех головы снимет, и это, считай, будет ещё мягко. Он сам сказал: доставить в целости и сохранности, и чтобы ни один волосок не упал с её головы. А с мелюзгой можно позабавиться, насчет них приказа не было.

– А ты не слышал, что сказала ведьма? – крикнул Игнар. – Заставить её выпить до дна. Иначе всеми нами займётся сам властелин. Уразумел?

Дис слушала и не понимала. Нож всё ещё был у её горла, а фляжка – у губ. Боль и горечь в животе усилились. Она застонала.

– Пей, тебе говорят! – крикнул Игнар. – Хочешь умереть достойно, сражаясь с мечом в руке? Так этого не будет. Она тебя отравила, понимаешь? А это – противоядие. Пей!

– Откуда мне знать, что ты не лжёшь? – тихо и с трудом спросила Дис.

– Посмотри на флягу. Узнаёшь?

– Да, её ночью давала мне Лаувейя.

– Значит, я лгу? – спросил Игнар.

– Он не лжёт, – послышалось в ответ.

Дис увидела, как у входа встала ведунья.

– Он не лжёт, – холодно повторила она. – Сначала я дала тебе яд, думала, что смогу изменить что-то… Но рок Вышних свершился. Теперь пей, пока можешь, и живи, упившись кровью стонлингов.

Лаувейя удалилась. Никто не посмел даже глянуть в ее сторону.

Дис отхлебнула немногого из фляги.

– Нет, пей до дна! – услышала она приказ Игнара.

Дис подчинилась, пересиливая себя и поглощая густую безвкусную жидкость мелкими глотками. Когда фляга опустела, Игнар убрал нож от горла Дис, и та через мгновение заснула под шум, доносящийся из долины.

 

Спала Дис не долго: в пещере была полумгла, скорее всего, заходило солнце. Жжения и горечи она больше не чувствовала; но всё же ей было страшно: в пещере никого не было, и слишком тихо было вокруг. К тому же никто не собирался освобождать её. Дис села, прислонившись спиной к скальной стене, и осмотрелась. Ведь должно же было в жилище Да Болда остаться что-нибудь острое. Но ничего такого, даже камешка Дис не увидела: отказать в предусмотрительности сврткъяльдлингам было нельзя.

В пещеру вошли несколько воинов во главе и Игнаром, и, без лишних слов, Игнар схватил Дис, взвалил её себе на спину и вынес наружу.

Дис не сопротивлялась. Во всяком случае, решила она, раз ей не позволили умереть и заставили ведунью приготовить противоядие, всё ещё может обойтись.

В закатном свете, окрашенном кровью и омрачаемом надвигающейся ночью, дымный свет горящих факелов на высоких шестах казался чёрным. Отряд направился к этому факельному ряду, который доходил вплоть до входа в долину. И тут Дис не смогла сдержать вырвавшийся вопль ужаса. Первым пылающим факелом оказалась осмоленная голова Эрика. А дальше ещё голова, и ещё, и ещё… Отряд замедлил шаг и продолжал продвигаться вдоль этого страшного частокола, одетого огнём. Всё уже свершилось, и, к ещё большему ужасу, Дис начала осознавать, что всё это было по слову Лаувейи.

Ибо люди из Сварткъяльда не щадили никого: ни стариков из Жилищ Отверженных, ни детей, ни женщин, ни воинов. Дис зажмурилась, но угарный дым не давал видениям уйти. Горящие головы-головешки стояли перед мысленным взором Дис. Даже когда дым не мог достичь обоняния Дис и, судя по всему, огненный частокол был пройден, она не открывала глаз, потому что воины не останавливались. Дис боялась, что даже издали она увидит дым, исходящий от голов вырезанного племени горцев.

Дис открыла глаза лишь тогда, когда она почувствовала под собой твёрдую землю: ее просто-напросто сбросили с плеч, словно тяжёлую ношу. Оглядевшись, Дис узнала ход, соединяющий долину с внешним миром. Но теперь здесь горели костры, жарились козы, воины делили скудную добычу – одним словом, люди из Сварткъяльда разбили здесь свою стоянку. Дис насчитала несколько сотен воинов; значит, в Ристагарде были и в самом деле встревожены её отсутствием, раз отправили вслед за ней такую многочисленную и спешную погоню.

Резким рывком кто-то из воинов поставил Дис на ноги и разрезал путы. Растирая онемевшие руки, Дис вынуждена была под охраной следовать ближе к выходу из долины, пока не услышала повелительный окрик остановиться. В полумгле, вдали от костров лицо предводителя отряда было видно смутно, но в то же время оно показалось Дис знакомыми.

– Итак, ты здесь, Экка из Холта, – заговорил он, и Дис узнала этот холодный голос. – Но уж если быть более точным, то не Экка, а Дис из Ристагарда.

– Йормунрекк! – воскликнула Дис. – Теперь твой вождь посылает тебя не послом, а главарём отряда головорезов?

– Да, это так, отрядом больше войском меньше. Мне это безразлично, – равнодушно ответил Йормунрекк. – И в этом нет ничего постыдного: вождь приказал воинам идти на бой, вот они и идут.

– Плохо же ты понимаешь, что значит умереть в битве. Разве не знаешь ты, что твоё имя будет ославлено?

В ответ на это Йормунрекк только рассмеялся.

– Сейчас совсем другие времена, к тому же былые нравы далеко в прошлом. Впрочем, и тогда было ничуть не лучше. Просто лгали не так искусно и убивали не столь открыто. Вот и вся разница. Но теперь, к делу, Дис из Ристагарда. Как ты думаешь, что ждёт тебя за преступления против грозного властелина Сварткъяльда?

– Мне не в чем оправдываться, – твёрдо возразила Дис. – Я невиновна, и скорее, твоему хозяину нужно искать способ загладить вину передо мной, и всеми, кого он вероломно предал и убил.

– Ответ достойный будущей жены властелина, – произнёс Йормунрекк. – Именно это от тебя и нужно. Только это, и больше ничего.

– Значит, – и Дис сама удивилась, отчего в её голосе зазвенела сталь, – всё дело только в свадьбе? Тогда предай своему хозяину, что он не возьмёт меня даже силой.

– Свадьбы тебе всё равно не избежать, – бесстрастно ответил Йормунрекк. – В Сварткъяльд тебя и недомерков доставят под усиленной охраной, а за охраной будет двойной дозор. Так что другого пути у тебя нет. Да, едва не забыл: шаг вправо или влево – ты останешься жить. Да и цена за твою шкуру ничтожна: недомерки, эти неведомо кто, умрут медленно и страшно. Их просто вывернут наизнанку на твоих глазах. К чему так хмуриться? Тебе предстоит разделить торжество победителя. Замыслы нашего конунга простираются гораздо дальше, чем может показаться на первый взгляд.

Йормунрекк взмахнул рукой, и Дис снова оказалась в руках его людей.

– Уведите эту девку к выходу из этой убогой долины, – приказал Йормунрекк. – Но если хоть один волосок упадёт с её головы, то лишитесь своих голов, и семей ваших властелин не помилует. Стеречь это сокровище пуще своих глаз, и не подпускать к ней никого. Клетку с мелюзгой охранять пуще глаз своих, иначе оплошавший будет жить до встречи с властелином. Утром мы отправимся обратно.

Дис пришлось усесться на мешках. Чуть позже ей дали остывшей козлятины и флягу воды. Но после увиденного в долине Дис кусок не шёл в горло.

Внезапно в плечо Дис вцепилась рука. Оглянувшись, Дис не поняла, кто это был: всё скрывала темнота.

– Вот видишь, – и Дис узнала голос ведуньи, – я же говорила, что так и будет.

– Поэтому ты хотела меня отравить? – гневно воскликнула Дис.

– Отчасти, да, – призналась Лаувейя. – Я предполагала, что если ты умрёшь, то люди из Сварткъяльда оставят нас в покое. Но предвидеть всего нельзя. Кто бы мог подумать, что их вождю нужна именно ты! Но пока ещё есть возможность, я сумею отомстить им за смерть тех, кого они обманули.

– Они не в первый раз так делают, – ответила Дис. – Люди из Сварткъяльда побеждают с помощью бесчестия и вероломства.

– На одну хитрость найдётся и другая, – спокойно ответила Лаувейя. – Только не засыпай этой ночью, притворись, что спишь – и полдела сделано.

– Как я могу верить тебе? – спросила Дис.

– Можешь, потому что от этого зависит твоя судьба. А потом, – и Лаувейя, подозрительно покосившись на воинов, понизила голос, – мы убежим.

Дис хотела узнать, как это случится, но ведунья уже скрылась в полумгле.

Шло время, и Дис заметила одну странную вещь: всех людей из Сварткъяльда, в том числе и тех, которые должны были стеречь её, начало клонить ко сну. Засыпали они быстро, но их сон был не похож на тот, который обыкновенно приходит по ночам: воины замирали и больше не шевелились. Дис, бесшумно, подошла к одному из стражей, но ступала она тихо, боясь кого-нибудь разбудить. Он заснул раньше тех, кого Дис видела у входа в долину. Осторожно, дрожа от страха, Дис провела рукой перед лицом спящего. Вроде бы воин должен был почувствовать движение воздуха, но никаких ощущений он не испытывал. Тогда Дис положила руку ему на лицо. Но никакого движения в ответ не последовало. Более того, спящий, так показалось Дис, не дышал вовсе.

Осознав, что произошло, Дис, крадучись так, чтобы никого не задеть, направилась к выходу из долины. Но странное дело! Никто не шелохнулся. Казалось, все уснули навсегда.

Наконец Дис выбралась наружу. Стояла глубокая ночь, и небо было затянуто сизыми клочьями туч. Где-то вдали едва мерцала звезда, затянутая туманной пеленой. После всего увиденного Дис не хотела ни с кем встречаться, но едва она отвела глаза от неба, как перед ней появилась Лаувейя.

– Наконец-то ты соблаговолила явиться! – сердито воскликнула она. – Сколько тебя можно ждать? Мы уходим прямо сейчас. Ну, и где твои пожитки?

Дис с недоумением посмотрела на ведунью, но та не дала ей и рта раскрыть.

– Сразу видно, что ты нигде не была и ничего не знаешь. Возвращайся назад, возьми какой-нибудь мешок, набери в него снеди, какую найдёшь у чужаков, да побольше. Не бойся, им уже никогда не шелохнуться. И прихвати ещё оружие. Путь не из близких. Да, ещё: найди тот меч, с которым ты пришла. Как знать, не понадобится ли он тебе. Мы ждем тебя в лощине, что рядом с входом. Иди, и не мешкай!

На это Дис не смогла ничего возразить. Она вернулась в пещеру, и – не без отвращения – взяла первый попавшийся мешок, который показался ей довольно вместительным. Потом она стала обшаривать покойников, забирая пищу и тёплую одежду, какая только могла пригодиться в дороге. Наконец, взяв напоследок флягу с водой, Дис принялась искать то, без чего она не могла отправится в путь – Мёльнисуртр, свой меч. Она пересмотрела все клинки, какие были в пещере, снимала оружие с мертвецов, но Мёльнисуртра нигде не было.

Отчаявшись найти свой меч, Дис взяла кинжал в потёртых ножнах. Она вытащила его, но металл казался темнее темноты. Дис вложила его обратно и взяла с собой. Потом она подняла тяжёлый мешок и направилась к выходу.

Внезапный удар сбил Дис с ног. Она медленно поднялась, но тут же снова оказалась на земле. Дис не видела своего противника, но поняла, что удар мог оказаться смертельным: мешок, который она подняла перед собой, был вспорот, и всё его содержимое лежало в пыли. Дис насторожилась. Но в ответ не последовало не единого звука. Тогда, помня о том, что, возможно, кто-то хочет, чтобы она не вышла из пещеры, поползла вперёд. Но, оказавшись рядом с выходом, она отпрянула в сторону – и просвистевший меч, рассекая воздух, ударился о камень.

Дис откатилась в сторону, но тут же прямо перед ней выросла тёмная фигура Йормунрекка. По его лицу пробежала издевательская усмешка, но Дис поразило другое: Йормунрекк сжимал в руках Мёльнисуртр.

Схватив лежащий рядом тяжёлый меч, Дис вскочила на ноги, и, прежде чем Йормунрекк успел нанести удар, она отскочила в сторону и приготовилась к бою.

Но противник не стал ждать и обрушил свой удар на Дис. Она на миг сдержала удар своим мечом, но тяжесть Мёльнисуртра была такова, что Дис выпустила оружие из рук и отскочила, пытаясь оказаться как можно дальше от Йормунрекка.

Увидев, что Дис безоружна, враг, издавая боевой клич, устремился к ней, но она, мгновенно упав наземь и откатившись в сторону, схватила другой меч – больше и тяжелее того, который она только что потеряла, и, размахивая им, набросилась на врага.

Видимо, такого поворота дела Йормунрекк не ожидал, потому что через мгновение острая боль пронзила его левую ногу, и из раны тонкой струёй потекла кровь. Однако он ударил Дис свободной рукой, и та отлетела к стене, оказавшись зажатой меж двух каменных выступов. Не взирая на боль и хромоту, Йормунрекк через мгновение возник рядом, но Дис бросила меч, ухватилась за камни и, поджав под себя ноги, оттолкнула противника. Высвободившись, она снова схватила меч и бросилась на слабеющего врага. В ответ Йормунрекк, собравшись с силами, метнул Мёльнисуртр в Дис. Та отскочила, но удар меча пришёлся о каменный выступ; раздался треск – и Дис, забыв обо всём, подхватила лежащий на земле черен с обломанным лезвием, и нанесла последний удар.

– Грюнд из Ревъяльсмарки, – произнесла Дис, – теперь без страха войди вместе с любимым в палаты Синканара и прими кубок с брагой. Сбылось по слову твоему.

Отдышавшись, Дис собрала новый дорожный мешок, взяла нож и меч и спрятала в мешке обломки Мёльнисуртра. Потом она поспешила прочь из пещеры, захватив из догорающего костра пылающую головню.

Но Лаувейи уже не было. Оглядевшись, Дис заметила тропу – узкую и извилистую, змеившуюся по каменистому склону. Дис сошла по тропе и оказалась в неглубоком распадке, густо поросшим деревьями и можжевельником. Но, приглядевшись внимательно, Дис увидела, что в густые заросли прорежены так, словно ветви и стволы срубили мечом. Дис не долго думала и пошла по прорубленной тропке, то и дело отталкивая в сторону колючие ветки.

На другом конце распадка Дис увидела Лаувейю, Да Болда, Хенабрика и Мьюриэкки. Они о чём-то спорили, особенно громко кричала Мьюриэкки, но когда раздался треск ветвей, шум прервался, и Дис, не зная, что задумала Лаувейя на этот раз, обнажила меч.

– Вложи меч в ножны, – услышала она голос Да Болда. – Никто тебе не причинит зла.

– Откуда мне знать, что ты говоришь правду? – выкрикнула Дис. – Меня уже сегодня несколько раз за день успели предать. Кому же верить: тебе или ведунье?

– Верь и мне, и ей, – раздался ответ. – Я клянусь тебе честью воина, что не причиню тебе вреда. Твои спутники готовы подтвердить мои слова.

– Еще как подтвердим! – рявкнул Хенабрик. – Ты был с теми, кто схватил Мьюриэкки, поэтому и подтвердим – дубиной по ногам!

– И вообще, как вы, громадные и безмозглые дылды посмели к нам прикасаться, особенно к моей особе! – не сдерживала гнева Мьюриэкки. – С меня хватит одной глупой гусыни, так нет: целый выводок за ней увяжется. Дис, ты готова? Мы пойдем одни, эти громадины нам не нужны.

– С тобой я согласен первый раз в жизни, жена, – поддержал ее Хенабрик. – От этих смертных одни беды. Совсем от Извечного Лада отбились.

– Твоей клятве я верю, Да Болд, но не верю Лаувейе, – ответила Дис. – Чем может поклясться она? Есть ли на свете нечто святое для неё?

Да Болд насторожился. Ничего не сказав, он куда-то ушел.

– Одно дело осторожность, и совсем другое – подозревать всех и вся, – произнесла Лаувейя, – даже если у тебя есть на то все причины. Я помогу тебе, если то будет в моей власти, в чём клянусь истинным именем своим. Те, кто жил от начала мира, знают, что эту клятву преступить нельзя.

– Это так, – проворчала Мьюриэкки. – Хотя к этой ведунье нет у меня доверия, но клятва свяжет ее.

Немного поколебавшись, Дис сделала еще несколько шагов, и оказалась у высокой стены – единственного места, свободного от зарослей, чуть освещённого слабым костром. Полумерки не спешили идти. Лаувейя куталась в плащ: заметно похолодало. Навстречу Дис бросился Рагнар, но тут же остановился.

– Правда, что ты – девчонка? – неуверенно спросил он. – Не может быть! У тебя нрав не такой..

– Это так, – ответила Дис.

– Тогда это даже лучше, – ответил Рагнар. – Ты не плакса и умеешь обращаться с мечом. И еще: когда я вырасту, я на тебе женюсь.

Дис едва не рассмеялась, но вовремя сдержала себя.

– Дай посмотреть твой меч, – не унимался Рагнар. – Эрик говорил, что оставит его себе, но те чужаки его отобрали. А после того, как их усыпила Лаувейя, думаю, что ты смогла вернуть себе оружие. Дай посмотреть, хоть одним глазком.

В ответ на это Дис достала рукоять со сломанным лезвием: в темноте она не заметила что подобрала, и только теперь в лунном свете блеснул холодный металл – два острых иззубренных клыка.

Рагнар недоверчиво посмотрел на обломки.

– И это всё? – разочарованно спросил он. – Тогда как же ты будешь сражаться? Впрочем, – уверенно заключил Рагнар, – если твой меч сломался в битве, то для него ещё не всё потеряно. Твоё оружие достойно славы.

Последние слова Рагнар произнёс с такой важностью, что Дис невольно рассмеялась. Рагнар надулся.

– Я сказал то, что сказал, – ответил он, – у нас так все думают. Если не веришь, спроси моего отца.

– Довольно спорить! – не выдержала Лаувейя, которой порядком надоел затянувшийся спор. – Где твой отец, Рагнар? Он обещал дождаться нас здесь. Больше никто не знает тропы в горах. А нам всем надо уходить – и как можно скорее.

Не успела ведунья замолчать, как из заросли затрещали, будто бы на них обрушилась тяжесть, и прямо у ног Дис упал труп Игнара. Она отскочила в сторону, но Лаувейя тут же зажала ей рот ладонью.

– Да Болд делает своё дело. Молчи – иначе погубишь всех нас. Поняла?

Дис попыталась кивнуть в знак согласия. И только тогда Лаувейя отпустила её.

Дис обнажила меч, взятый в пещере, а Лаувейя достала нож, такой же выпуклый и тяжёлый, как у всех горцев и людей из Сварткъяльда. Притаившись возле выхода из зарослей, они приготовились нанести удар. И когда снова затрещали под ногой сухие сучья, у Дис перехватило дыхание: впервые ей пришлось убить, чтобы защитить себя совсем недавно, и кровь Йормунрекка ещё не высохла на её рукавах. А если придётся убивать ещё и ещё? Как долго она сможет выдерживать всё это?

Неожиданно Лаувейя отошла в сторону, а Рагнар бросился из зарослей. Дис ничего не понимала. Но прошло совсем немного времени, и перед ней снова появился Рагнар, а за ним шёл Да Болд.

Не обращая внимания на Дис, он обратился к Лаувейе:

– Ты сказала, что ни одного из убийц не останется в живых. Ты так держишь своё слово? По крайней мере, убийца Фафнира и Олафа отомщен.

– Ты отомстил за дядю и брата? – поинтересовался Рагнар.

– Да. И тебе завещаю месть, сын. Все делай сам и не верь никому, даже обещаниям колдуний.

– Во-первых, – холодно ответила ведунья, – я ничего не обещала, если ты помнишь, к тому же я ведунья, а не колдунья; во-вторых, ты где-то пропал, и нам пришлось ждать тебя слишком долго. Те, пришлые, очень хитры, и потому радуйся, что эта рыжая девчонка не зарубила тебя. Только что она справилась с могучим противником, так что постоять за себя она сумеет и впредь. Неважно цел ее меч или нет. Его осколки все еще острые. Теперь скажи, куда мы пойдём? Мы отправимся на запад, как и решили?

– На запад нельзя, – вмешалась Дис. – Это Мэрэтраат, говорят, ему конца-края нет. Но если бы мы находились в Торкседгарде, то нам не было бы пути ни на запад, ни на восток. Теперь Сварткъяльд простирается к югу от этого хребта на много лиг. Это за счёт Куна и Аэйр – на востоке, и Ферирлунда – на западе. В любом случае, там мы не пройдём. Даже на побережьях, откуда я пришла, слышали об этом.

– Остаётся только путь на юг, но он долог и опасен. Я плохо знаю эти тропы, но так говорят, – ответил Да Болд.

– Раз другой дороги нет, – ответила Лаувейя, немного помолчав, – придётся идти на юг. Это наша слабая, но единственная надежда выжить. О спасении пока придётся забыть. Ты всё вынесешь, Рагнар? – обратилась она к сыну Да Болда, который уже начал вскарабкался на уступ и почти исчез в зарослях.

– Я же воин! – воскликнул мальчик. – Как отец. И поэтому справлюсь с трудностями. Лучше спроси об этом Дис.

– Я не знаю, – после колебаний ответила Дис. – Но ради себя я должна.

– Другого ответа я и не ожидала, – улыбнулась ведунья. – Но хватит болтать. Пора в путь.

– Здрасьте пожалуйста! – возмутилась Мьюриэкки. – Я должна натощак идти на край света? Я хочу есть! Эти болваны не кормили ни меня, ни мужа.

Хенабрик крепко сжал руку жены.

– Знаешь, почему мы все оказались в таком дурацком положении? Потому что моя жена тысячу крат упрямее осла! Скажи, чего ради тебя спозаранку понесло в этот лаз? Конечно, дозорные тебя там заметили и поволокли к своему вождю.

– Зато кое-кому из них очень хорошо досталось: прямо не в бровь, а в глаз! – самодовольно заявила полумерка и искоса посмотрела на Да Болда, у которого под глазом красовался синяк.

– Вот так ты отблагодарила того, кто открыл клетку и спрятал нас под помостом, – проворчал Хенабрик. – Мьюриэкки, ты неисправима.

– Хватит болтать! – не выдержала Лаувейя. – Пора в путь.

Не согласиться с ведуньей было нельзя.

Путники – их теперь уже было шестеро – выбрались из распадка и отправились на южный край долины, густо заросший чахлым боярышником, укрывающим пологие горные склоны. Поначалу идти вгору было легко: хотя колючки и больно царапали, это были не заросли хейсаторна. Держась за стволы кустарников путники одолели первый отрезок пути. Дальше подъём оказался долгим и трудным: гора оказалась гладкой и голой, без единого кустика, за который можно было бы ухватиться. Приходилось сгибаться и едва ли не ползти вверх на четвереньках.

Наконец, после долгого подъёма, Дис и Да Болд первыми оказались на площадке шириной в несколько больших шагов. От площадки вверх бежала полузаваленная щебнем и мелкими камнями тропа. Следом за ними поднимались Хенабрик, Лаувейя и Рагнар, а напоследок, пыхтя и неустанно ворча, на площадку взошла Мьюриэкки, приняв такой вид, словно она почтила всех своим присутствием.

Никто на Мьюриэкки не обращал внимания. Едва она поднялась на площадку, как ей пришлось догонять остальных и ворчать, что ей несправедливо достался самый большой мешок.

Дис заметила, что идти стало намного легче: будто бы эту тропу проложили как раз для неё. Конечно, это было не так. Эту тропу действительно проложили, но не для Дис, а для тех, кто шёл в дозор и должен был известить горцев о приближении врагов с помощью костра, о чем свидетельствовали заготовленные дрова и остатки кострища на вершине, куда поднялся отряд. Но Дис об этом не задумывалась: главное, что тропа оказалась неожиданно гладкой, и подъём – не таким крутым, как могло померещиться в темноте или при свете факелов.

Оглядевшись, девушка ничего не увидела, кроме темнеющих гор – довольно высоких по сравнению со сторожевой площадкой, но Лаувейя шла вслед за Рагнаром и Да Болдом необычайно быстро для женщины её лет. Что до полумерков, то она едва успевали за ведуньей, и приходилось ждать, пока они поднимутся.

Оказавшись на противоположном конце площадки, Дис немного отдохнула. Между тем, Лаувейя и Рагнар уже разматывали мотки верёвок, лежавшие на площадке, а Да Болд связывал их вместе. Эта задержка позволила Мъюриэкки и Хенабрику нагнать упущенное на свары время, но едва они оказались на рядом с остальными, как полумерка тут же налетела на Да Болда, увидев, что он делает с веревками.

– Не так ты их связываешь! – крикнула Мьюриэкки.

– Это еще почему? – поинтересовался Да Болд.

– Потому что твои узлы со временем развяжутся, а мои останутся на долгие века, – похвасталась Мьюриэкки. – Дай веревки мне, и я покажу, как надо.

– Изволь, – процедила сквозь зубы Лаувейя. – Тебе тоже спускаться в сосняк.

– А вот и спущусь! – взвизгнула Мьюриэкки. – Будет мне указывать невесть кто! Мне, которой с Начала Времен занимается ткачеством. Узлы мои будут крепче тех, что вяжут и Старшие и Младшие люди.

С этими словами, она сбросила со спины мешок и подсев поближе к Да Болду принялась вязать узлы. Она делала это так быстро, что веревки казались в ее руках легкими паутинками. Обвязав веревку вокруг камня, Мьюриэкки гордо объявила:

– Теперь можно спускаться. Эти узлы крепки, а веревка выдержит даже хрггъялтьорса. Первой спущусь я, чтобы никто не посмел упрекнуть меня в трусости.

Не успел никто и слова сказать, как Мьюриэкки схватилась за веревку и прыгнула вниз. Путники не дышали: никто не знал, осталась ли жива полумерка, прыгнув с такой высоты. Наконец, до них долетел крик:

– Я внизу, здесь начинается лес. Кажется здесь полным-полно сосен. В темноте не видно.

– Да, – хмуро подтвердила Лаувейя. – Внизу сосновый бор, граничащий с долиной стонлингов. Да Болд и Рагнар знают, что это за место.

Да Болд только кивнул в знак согласия. Рагнар уткнулся лицом в отцовскую куртку.

ГЛАВА VI

 

СКЁГЕЛИ НАПАДАЮТ

 

– ЧТО-ТО не так с тем местом? – спросила Дис. – Тогда зачем мы пришли сюда?

– Потому что сварткъяльдлиги не станут искать нас в лесу, они легко потеряют наш след и вернутся восвояси, – предположил Хенабрик.

– Мы все идем на юг, – изрекла Лаувейя. – Туда ведет только эта дорога. Даже если придется идти через бор, он не так опасен, как ядовитые испарения Тъюмэтраата. Через три дня мы выйдем к Разлому Тъюмэ, а там придется сворачивать на запад или на восток, потому что дальше начинаются Горы Огненной Пелены.

– Лучше сквозь огонь, чем через этот проклятый бор, – проворчал Да Болд. – Ты недолго жила у стонлингов, ведунья, и мало что понимаешь в их верованиях. Если они говорят нельзя, значит так и есть. Однажды я не поверил, и дорого заплатил за эту ошибку.

– Правда, что этот путь на юг единственный? – спросила Дис.

– Да, – ответила Лаувейя.

– Я хочу напомнить, что вы все можете пойти со мной дальше, только если сами захотите, – сказала Дис. – Мьюриэкки и Хенабрик знают о пророчестве, но они решили быть со мной до конца. Остальным лучше выбрать другой путь.

– Лаувейя говорит правду, – ответил Да Болд. – Этот бор находится на самом южном краю Мэрэтраата, который напоминает клин. По его обеим сторонам поднимаются мертвые стены, из которых идет ядовитый дым. Это северные клыки Тъюмэтраата, Гор Огненной Пелены. Там ни одно живое существо не выживет. Так что, Экка или Дис, мы твои невольные спутники.

– Раз так, – предложил Хенабрик, – пора спускаться, а то Мьюриэкки заждалась.

Спуск оказался быстрым, и вопреки всем опасениям, веревка не оборвалась. Мьюриэкки знала, что говорила. Когда все спустились, полумерка дернула за веревку – и та упала к ее ногам, как будто и не была привязана.

– Ну как? Кто здесь мастерица вязать узлы? – торжествующе спросила Мьюриэкки.

– Ты лучше на это взгляни, – Лаувейя ткнула пальцем в каменную шишигу, темную даже во мраке ночного бора. Каменная глыба напоминала человека, но какого-то странного, искаженного. Левое плечо было выше правого, а правая часть головы – выше левой. Лицо – узкое и вытянутое, словно у лошадиного черепа, а впалые глаза источали злобу и ненависть. В злорадной ухмылке кривился рот с выщербленными зубами, а вместо носа были две дырки. Хиленькие ручонки оканчивались длинными костистыми пальцами. Мьюриэкки поднесла факел поближе и громко рассмеялась.

– Вот так чучело посреди гор! Где это видано, чтобы такими на свет рождались?

– Ты еще и не то увидишь, – произнес Да Болд. – Не нужно было идти в это проклятое место.

– Вы все говорите намеками, а мене не понятно, почему это место проклятое, – ответила Дис.

– Ну так слушай, – начал Да Болд. – Стонлинги рассказывали, что здесь когда-то давно была великая битва двух соседних родов – Туров и Медведей. Чтобы заключить мир, обе стороны решили поженить дочь и сына вождей.

– И из этой свадьбы ничего не вышло? – спросил Хенабрик.

– Лучше бы не вышло, – проворчал Да Болд. – На пир явилась ведунья, и увидев, как веселы жених с невестой, – а рады они были друг другу, как снег солнцу, – решила расстроить свадьбу. Говорят, той ведьмой была Сюйотар. Она объявила, что невеста ждет ребенка от своего брата. Все сразу схватились за ножи – случилась страшная резня. Мало кто остался в живых. Что произошло потом, трудно сказать, да только потомков Туров и Медведей будто сглазили. Из поколения в поколения их дети рождались все уродливее и уродливее, теряли человеческий облик. Нравом они уподобились зверью, а изворотливость сохранили человечью. Потому они опасны вдвойне. Их прозвали скёгелями, заморышами. Но эти полулюди-полузвери не такие хлипкие, какими кажутся на первый взгляд.

– Это они съели маму? – спросил Рагнар. – Ты говорил, что это были медведи и туры. Они?

Полумерки съежились. Лаувейя неодобрительно покачала головой.

– О безымянной и беспамятной погани говорить нечего. Того гляди, сами ее позовем на наши головы. Их бор – это один день быстрого ходу. Пройдем его тихо и бесшумно – и все обойдется. Дорогу указывают шишиги, так что не заблудимся. Только идти нужно так, чтобы ни одна веточка под ногой не хрустнула. Иначе нам всем придется худо. У скёгелей слух отменный. Если сбегутся все сразу, то нам от них не отбиться.

– Откуда ты знаешь, что шишиги указывают путь? Может, они предостерегают: пути нет, – Хенабрик подозрительно покосился на Лаувейю.

Лаувейя нахмурилась.

– Это единственная дорога на юг, которая выходит к востоку от гор и не приближается к Разлому Тъюмэ. Дальше – страшнее. Тъюмэтраат это длинная горная гряда, где не растет ничего живого. Горы питают воздух ядовитыми парами, Да Болд правду сказал. А еще они наполняют его пеплом и острыми обломками камней. Хуже всего если камни превращаются в смертоносную пыль. Чем больше ее вдыхаешь, тем труднее дышится, а когда пыль забивает рот и нос, наступает конец. Выжить в тех краях невозможно, потому что Тъюмэтраат являет собой сплошную цепь из вечно раскаленных огненных гор. Недаром же его прозвали Грядой Огненной Пелены!

– Там действительно нет никакой зелени? – спросил Хенабрик.

– Никакой. Там от горячего воздуха даже вода мгновенно превращается в пар. Хотите идите через бор скёгелей, хотите – нет, дело ваше, – проворчала Лаувейя. Дис показалось, что глаза ведуньи сверкнули в темноте.

– Не все так безнадежно, – спокойно произнесла Мьюриэкки. Путники с удивленно посмотрели на полумерку. Та объяснила: – Там где вода оборачивается паром, может появиться и туман. Где-то под разломом Тъюмэ находится место сборищ туманных дев. Старшую из них, Тулиэ, я давно знаю. Нужно будет только узнать, в какой день девы тумана соберутся вместе, найти вход в подземелье и попросить у них помощи. Тут и гадать нечего. Если сварткъяльдлинги опередили Дис и посеяли смуту среди стонлингов, то мы должны оказаться далеко впереди них и выйти у Ревалата прямо из-под земли. Терпеть не могу подземелий, но раз иного выхода нет, придется мне унизиться до разговоров с невидимками. Никого другого они слушать не будут. Что решили?

– Мы пойдем через бор скёгелей, – ответила Дис. – Надеюсь, что вместе мы сможем одолеть их, если они нападут. Шишиги покажут нам, куда идти.

– Они злые и страшные, – задрожал Рагнар. – Я их боюсь. Они нас запутают.

– Глупости, – проворчал Да Болд. – Какой же ты воин и охотник, если боишься куска камня? Камни не едят людей.

– Ну, хватит! – прикрикнула Лаувейя. – Солнце поднимается – скёгели прячутся. Ночь приходит – скёгели выходят. Глядите! – и она указала на занимающуюся зарю. – Пока стоит светлый день, мы без страха быть схваченными, сможем пройти через бор. Но на пути расставлены ловушки, так что придется быть внимательными и осторожными.

 

Восходящее солнце одело золотистым светом сумрачный бор, сосны возвышались как могучие колонны, среди которых раздались песни пробудившихся ранних птиц. Земля укрыта хвоей и шишками, горный воздух напоен смолистым запахом. «Как же прекрасен этот мир, – подумала Дис. – И в этом мире все так странно переплелось». Но от размышлений ее оторвал шум уходящих спутников. Подхватив мешок, Дис бросилась за ними, в густой подлесок на поиски очередной каменной шишиги.

Только через полристля устроили привал. Там путники позавтракали из тех стонлингских запасов, что удалось забрать из долины. Рагнар пристально разглядывал Дис, а потом спросил:

– Меч покажешь? Ты обещала.

– Конечно, покажу. Вот он, Рагнар.

– Нет, – разочарованно протянул мальчик, когда Дис достала меч, взятый в пещере. – Такие в долине ковали. Ты свой еще раз покажи.

Дис ничего не оставалось делать. Она порылась в мешке и достала завернутые в ткань обломки Мельнирсуртра. Рагнар скис.

– Это же не меч. Обыкновенные железки. Вот тут еще какая-то палка, – он ухватился за крестовину, но тут же выронил ее, дуя на руку. – Ай! Горячо!

– Ты по глупости схватился за то, что тебе не принадлежит, мальчишка, – хихикнула Мьюриэкки. – Вот и поделом тебе. Меч хоть и сломан, но силы не утратил. Ты непочтителен к чужому оружию – и вот последствия. Иди к Хенабрику, он сделает, что сможет.

Дис тем временем завернула обломки Мельнирсуртра в ткань и спрятала их обратно в мешок. Пока Рагнар дошел до травника, боль прошла, а ожога как будто и не было.

– Ну, все, хватит отдыхать, – проворчала Лаувейя. – Пора идти дальше.

Путники устало поднялись с земли. Им было неохота продолжать путь после бессонной ночи. Они были измотаны, обессилены. Но иного выхода у них не было.

Они брели ристль за ристлем, но каменные шишиги словно в воду канули. Какое было им дело до аромата хвои, до скрипящих на ветру вековечных сосен? Нет шишиги – значит, сбились с пути. А сбиться с пути означало погибнуть. Поэтому шли молча, не переговариваясь даже шепотом, страшась малейшего шороха и хруста веток. Даже мирное пенье птиц усиливало ужас. Дис порой казалось, что даже Йормунрекк был не таким страшным и омерзительным: она уже знала, чего можно было от него ожидать. Здесь же царила неизвестность.

Взойдя на очередной перевал, путники облегченно вздохнули. Прямо на нем громоздилась еще одна шишига, такая же мерзкая и безобразная, но ей уже радовались как старому другу.

– Теперь нужно быть крайне осторожными, – предупредила путников Лаувейя. – Я уже ходила этой тропой, но не знаю чего можно ожидать от скёгелей. Дальше начинаются их владения, и шишиги будут встречаться все чаще и чаще. Но каждый шаг может оказаться последним из-за ловушек. Скёгели очень хорошо умеют их делать, верно, Да Болд?

Да Болд молча кивнул.

– Так что идите следом за мной, быстро и осторожно, – еще раз напомнила ведунья. – Иначе за последствия я не ручаюсь.

Шишиги теперь попадались примерно через каждый фартингристль, правда, они делались все уродливее, ужаснее и омерзительнее. Рагнар кричал от испуга, едва в дали показывалась темнеющая каменная фигура, Мьюриэкки закрывала глаза и хватаясь обеими руками за одежду Дис шла, спотыкаясь об коряги, Хенабрик и Да Болд ничего не говорили, но убыстряли шаги, а Лаувейя каждый раз шикала на Рагнара и оглядывалась по сторонам, ожидая какого-нибудь подвоха со стороны скёгелей. Попросту говоря, продвижение отряда напоминало небольшой тарарам посреди пустынного леса в горах.

Шли без остановок. Солнце стояло высоко над головой, когда Лаувейя разрешила сделать краткий привал. На этот раз путники остановились в небольшой ложбинке, рядом с шишигой. Наскоро перекусив, они решили немного отдохнуть. Разговаривать не было сил. Все сидели, прислонившись к стволам сосен. Дис тем временем разглядывала каменное изваяние. Что-то с ним было не так, только с первого взгляда нельзя было этого понять. Наконец, Дис позвала Мьюриэкки и Лаувейю.

– Мне не нравится этот камень, – сказала она. – По-моему, он чем-то отличается от остальных.

Мьюриэкки пристально осмотрела шишигу.

– Не удивительно, – ответила она. – Здесь нанесены письмена, невидимые для смертных.

– Что они говорят? – спросила Лаувейя.

– Сейчас попробую разобрать. Здесь не совсем понятно, а там – слово «одхъярни», кажется, им называли какие-то напасти, – бормотала полумерка. – А здесь надпись видна отчетливо: «Ринглум хейса сварт одхъяр ну-драгнари»…

– Что вы там шепчетесь? – прервал Мьюриэкки Да Болд. – Все уже отдохнули, пора идти.

– Помолчи, – отмахнулась от него полумерка. – Не видишь, что на шишиге написано что-то важное?

– Нет. Но если бы и было, что нам от надписи проку.

– Глупая гусыня уже есть, теперь только глупого гуся не доставало! – взорвался Хенабрик. – Сейчас Мьюриэкки дело говорит. Она видит то, чего вы смертные увидеть не можете. Что там еще написано, жена? – он тоже подошел к камню.

– Всё. Надпись обрывается, – растерянно произнесла полумерка. – Кто-то хорошо поработал, пытаясь ее стереть. Наверное, прислужники Безымянного уже и здесь побывали. Ты, кажется, упомянул Сюйотар? – вопрос теперь относился к Да Болду. – Что еще ты знаешь о скёгелях?

– Все, что я рассказал. Они не любят, когда чужие вмешиваются в их дела. Они их едят, – ответил Да Болд.

– Значит, ты с Лаувейей знаешь далеко не все, – Мьюриэкки торжествовала. – Те, кого вы называли скёгелями, уже давно здесь не живут. Об это говорит камень. Пришла хворь, поветрие, оно выкосило их всех. Так говорят.

– Тогда кто, по-твоему, съел Ниссу, мою жену и мать моих детей? – гневно крикнул Да Болд.

– Те, кто поставил шишиг в бору, – хмуро ответила Мьюриэкки. – Да уберегут нас от них Вышние. Твои скёгели были людьми, а это, – и она ткнула пальцем в шишигу, – нелюдь какая-то. Дис и та заметила, хоть и глупа. Ты сказал, что у тебя съели жену. Видно, без Безымянного тут не обошлось.

– Но это не сварткъяльдлинги, – возразила Дис. – Они…

– Безымянный поглощает чужие имена, а как он это делает, – значения не имеет – отрезал Хенабрик. – То ли он сам, то ли через своих слуг.

Лаувейя попыталась было открыть рот, как вдруг закричал Рагнар. Все бросились к нему.

С сыном Да Болда ничего не случилось. Взъерошенный, с широко раскрытыми глазами, он стоял возле огромного холма из старой хвои. Да Болд схватил сына за плечи.

– Что ты кричишь? – гневно спросил он. – Лаувейя говорит, что надо соблюдать тишину, а ты накличешь беду. Что стряслось?

– Похоже, что-то очень серьезное, – ответила Дис. – Взгляни-ка сам, Да Болд. К чему тут эта куча? Я никогда не видела сосен, но, по-моему, хвоя никогда не лежит вот так.

– Верно, – подтвердил Хенабрик. – Ох, впервые соглашусь с Мьюриэкки. Отсюда нужно бежать.

– Вы все – трусы, – передразнила полумерка Лаувейя. – От старой хвои вреда не больше, чем от опавшего листа с дерева. Я сейчас вам всем это докажу!

– А ты упрямее меня, – подметила Мьюриэкки. – Но даже мне становится не по себе от этого места. Не вороши хвою.

Но Лаувейя оказалась крепким орешком. Она взобралась на кучу и встала на нее обеими ногами.

– Там кости! – крикнул Рагнар.

Но было уже поздно. Под тяжестью ведуньи куча провалилась в яму с кольями на дне. Лаувейя даже крикнуть не успела, как рухнула прямо на них.

Путники подошли к яме, на дне которой лежало пронзенное тело.

– Надо похоронить ее, – сказала Дис. – Не годится так оставлять ведунью.

– Времени нет, – возразил Да Болд. – Скоро вечер, и скёгели выйдут на охоту.

– Вы все идите, а я задержусь, – твердо произнесла Дис. – Что бы там ни было, но мы должны сделать так, чтобы Лаувейя не ушла в пещеры Манали и жилища Унту. Я сама справлюсь.

– Ну уж нет, – вспылила Мьюриэкки. – Я остаюсь с Дис, а потом пойду с ней дальше. Ты что решил, Хенабрик? Надеюсь, ты не поступишь, как глупый гусак с заячьим сердцем?

– Мы сделаем все как положено. А Да Болд пусть уводит сына. Местные обитатели все равно их настигнут.

– Скёгели нас не поймают, па убьет скёгелей. Я ему помогу. Они съели маму, – расплакался Рагнар.

– А потом Лаувейя будет приходить к вам по ночам, – обрадовала мальчишку Мьюриэкки. – Интересно, сколько таких ночей вы выдержите?

Да Болд замолчал.

– Молчишь, значит, согласен, – вынесла приговор полумерка. – Яму нужно закопать.

– Тогда проще будет устроить в ней погребальный костер, – предложила Дис. – Можно достать дров и поджечь. Если мы будем закапывать, то не управимся до вечера.

– Скёгели учуют дым и увидят огонь, – возразил Да Болд. – Они пойдут по нашим следам.

– Следом меньше, следом больше – какая разница? – удивилась Мьюриэкки. – Эти каменные истуканы показывают путь не только нам, но и им. Это ясно как день. Об этом говорят руны на шишиге. Хватит спорить, собирайте сучья и ветки. У тебя есть огниво, Да Болд?

Охотник утвердительно кивнул. Вскоре тело Лаувейи скрылось под сучьями и ветками. Яма была заполнена на половину. Да Болд разжег огонь и бросил горящую ветку в яму. Сухое дерево затрещало, и пламя заполнило ловушку. Все стояли молча вокруг погребального костра. И только Дис сказала последнее слово:

– Пусть тебя примут в чертогах Синканайи, и пусть Вышние отвратят тебя от жилищ Унту и пещер Манали.

Путники торопились покинуть это место. Шишиги встречались все чаще и чаще. И только после девятого истукана Дис решила спросить Мьюриэкки:

– Что ты увидела на том камне?

Мьюриэкки только нахмурилась.

– Там была риструнтула. Письмена, написанные рунами, незримые для глаз смертных.

– А что там было написано?

– Точно не скажу, надпись сделана на калессэ, на этом языке сейчас мало кто говорит. Но означает она примерно вот что: «Черного Хейси круги заклятые станут путникам глупым гибелью, как стали некогда для глупых скёгелей». Удовлетворена? – как обычно съязвила Мъюриэкки.

– Удовлетворена, – ответила Дис. Только радости слова полумерки ей не прибавили.

А через некоторое время спросила:

– Скажи, Мьюриэкки, это пророчество начало сбываться?

Полумерка сделала вид, что не расслышала вопроса.

Зато оживился Хенабрик.

– Боюсь, что да. Но ты сама выбрала этот путь. Кто знает, сбудется ли все или нет. Даже пророчества могут не сбываться до конца.

Этот ответ отбил у Дис желание задавать какие-либо вопросы.

 

Бор и не думал заканчиваться. Наверное, Лаувейя ошиблась, говоря, что хватит одного дня пути, чтобы выйти на тропы близ Разлома Тъюмэ. Уже начало темнеть. Очертания деревьев и шишиг скрадывал густой вечерний сумрак, переходящий в ночь. Путники остановились на ночь посреди каменного круга, состоящего из тех же истуканов – враждебных к чужакам и озлобившихся на весь остальной мир. Один их вид отбивал у Мьюриэкки охоту подходить к ним и искать риструнтулы. Полумерка боялась, что каменные болванища сглазят ее.

Разожгли огонь. Но эта ночь обещала быть неспокойной. В свете костра чудилось, что круг состоит не из каменей, а из темнеющих теней забытого народа. Никому не хотелось ни говорить, ни что-то рассказывать. Дорога отняла последние силы. Вскоре всех охватил глубокий сон. Только Рагнар беспокойно ворочался, хотя и лежал рядом с догорающим костром. Что-то не давало ему уснуть. Сначала было темно, потом из темноты показались черные истуканы-шишиги. Только теперь они были живыми, хищными, страшными. Они медленно надвигались на Рагнара. Тот вскочил, подбежал к Дис, выхватил ее меч и закричал от страха. Но никто не проснулся. Каменные изваяния надвигались все ближе и ближе, вот уже у одного из них зашевелилась когтистая лапа и потянулась к мальчику. Рагнар изо всех сил рубанул по ней, но клинок лишь ударился о камень и выпал из его рук. Тем временем шишиги рассредоточились, и на каждого спящего пришлось по три болвана. К чужакам уже потянулись их тонкие лапы, готовые растерзать их, а противник Рагнара уже ощерил пасть, усеянную мелкими и острыми зубами. Сын Да Болда громко закричал и проснулся.

Но крик его не прервался: было от чего. Глаза у шишиг горели огнем, пасти щелкали, не переставая, но – и это было страшнее всего – они двигались, как в недавнем сне. Все происходило медленно, но от этого было не менее страшно. Из чрев шишиг доносились утробные звуки, перебивающиеся бульканьем.

Не теряя времени, Рагнар кинулся будить отца, но, похоже, Да Болд и не думал просыпаться, отмахиваясь от сына, как от назойливой мухи. Зато от криков пробудилась Мьюриэкки. Увидев, что творится что-то непонятное, полумерка подбежала к одной шишиге, а когда истукан протянул к ней тонкую руку, она завизжала так, что можно было бы оглохнуть. Зато визг Мьюриэкки подействовал. Шишига замерла, будто что-то обдумывая. Дис и Хенабрик вскочили одновременно и, схватив оружие, набросились на каменное чудище, пока Рагнар пытался растормошить отца.

Шишиги не поняли, чем им это может грозить. Они застыли в полном недоумении: как никчемные куски мяса посмели поднять руку на древний камень? Тогда одна из громадин раскрыла пасть с мелкими зубами, и приготовилась дунуть огнем. Не теряя времени, Дис проделала с ней то же самое, что некогда с чудовищной головой на Верхнем подворье Ристагарда. Камень раскололся на куски.

– Хватайте все, что попадется под руки, и цельтесь им в пасти! -

отчаянно крикнула Дис. - Делайте, как я говорю.

Наверное, ее голос прозвучал так громко, что Да Болд пробудился ото сна, отбросил в сторону плачущего Рагнара и бросился к остальным. Он видел, как в пастях шишиг то и дело вспыхивал огонь, как каменные истуканы, словно осознав исходящую опасность, с удивительной легкостью уворачивались от тех, кого наметили себе в жертву, и стремились дождаться только одного момента: когда у чужаков закончатся последние силы и предметы, которыми можно ткнуть в каменные пасти.

Да Болд, крича от ярости, подскочил к одной из шишиг и ткнул копьем ей в пасть, потом - в еще одну, и еще... Вскоре все шишиги из каменного кольца оказались уничтоженными. Вместо истуканов теперь валялись кучи щебня и шлака – такое бывают лишь в мертвых кряжах Тъюмэтраата, но путникам было уже не до таких мелочей.

Остаток ночи прошел спокойно. Нападать никто не думал. Ни сварткъяльдлингам, ни ледяной деве, ни шишигам не было дела до каких-то путешественников, спящих в сосновом бору южного Мэрэтраата. Поэтому странники проснулись поздно. Впрочем, день их не обрадовал: солнце мигало тусклым глазом в пасмурном небе, в воздухе ощущалась сырость, смешанная со смолистым запахом, отовсюду плыла густая мгла. Завтракать пришлось быстро, но когда все собрались в дорогу, Мьюриэкки угораздило споткнуться о кучу камней. Когда Хенабрик и Да Болд бросились ее поднимать, полумерка взяла в руки кусок шлака и, взглянув на него, произнесла:

– Риструнтулы были и на этих истуканах. Только я все равно не смогла бы их прочитать.

– Хотелось бы знать, почему, маленькая ведунья? – поинтересовался Да Болд.

– Потому что, - гордо ответила Мьюриэкки, – эти надписи были сделаны внутри шишиг, а не снаружи, понятно? Я не умею видеть сквозь камень. Пока не умею, но как-нибудь возьму и научусь.

– И что же там написано? – дрожа спросил Рагнар.

– Заклятье, очень древне и злобное, - ответила полумерка. - Не стану произносить его на калессэ, иначе накличу беду. Но вот как оно могло бы звучать на общей речи:

 

Страх, волю скуй! Хлад, кровь морозь! Тьма, погаси разума свет!

Сумрак, их души ввергни в печаль!

Мрак, поглоти последний рассвет!

 

Скорбь, навсегда их упорство сломи!

Горе, желанья их иссуши,

Силы противиться злу подточи

И безымянный народ накорми!

 

Ну, поняли теперь, что тут произошло на самом деле?

Все недоуменно переглянулись.

– Мне, – начал, запинаясь, Рагнар, – приснился страшный сон. Шишиги ожили. Они хотели всех нас съесть. Как маму. Они – скёгели, да?

– Не совсем, – сказал Хенабрик. – Что ты говорила о том, что скёгели – не скёгели, Мьюриэкки?

– Шишиги и скёгели – разные вещи. Но в то же время они одно целое. Ты, Да Болд, говорил, что Медведи и Туры выродились. Это правда. Но никто не знает, что виной тому Сюйотар и Хейси. Ведьма перессорила два рода во время свадьбы, а ее братец лишил их памяти. Без памяти те несчастные стали легкой добычей для Безымянного. Лаугфайнуир поглотил имена каждого из оставшихся в живых и сделал игрушками своей воли. Часть из них он так и оставил доживать в уродстве и безобразии, а часть обратил в каменных истуканов-людоедов. Можно сказать, что некоторые скёгели пожрали самих себя. Достаточно было несчастным остановиться на ночлег в таких кругах, чтобы их больше никогда не нашли. Теперь ответь нам Да Болд, как случилось, что скёгели съели твою жену? Пойми, наконец, что это важно. Не нравилась мне ваша стонлингская ведунья: неспроста она вела нас прямо к кругу Хейси.

Да Болд только хмуро взвалил мешок на спину.

– Все дело в обычной глупости дураков, которых предупреждали, об опасности. Но дураки не захотели слушать чужих советов. В тот день нам понадобились сосновые ветки для йолни, праздника зимнего солнцеворота. Мы с Ниссой отправились за пределы долины стонлингов, несмотря на предупреждения о боре. Нам рассказывали о скёгелях, особенно о том, как они опасны по ночам, но мы не обращали на это внимания. Детей мы оставили под присмотром Лаувейи, которая недавно появилась в долине и стала ведуньей после того, как Нарвию отправили в Жилища Отверженных. Мы думали вернуться к вечеру, но Нисса ни с того ни с сего побежала далеко в лес. Она мчалась все быстрее и быстрее, и я еле догнал ее. Когда она остановилась, мы оказались далеко от долины стонлингов в таком же кругу шишиг, не здесь, а дальше к востоку. Еды и воды мы не брали, но нас тут же свалил сон. Потом я еле проснулся, но лучше бы мне того не делать. Страшные камни ожили. Они двигались на Ниссу, как будто меня не было рядом. Я пробовал их остановить, но все было бесполезно. Они начали бросать меня из стороны в сторону – так любят тешиться каменные великаны. Остальные медленно шли к Ниссе спавшей беспробудным сном. Она ничего не слышала. Таково было колдовство скёгелей. Камни съели ее прямо у меня на глазах. Потом все сделалось таким, каким было прежде. Не знаю, как мне удалось найти обратный путь. Иногда слухи, которым не верят, оказываются страшной правдой. Но на юг ведет только этот путь. Лаувейя не солгала.

– Не солгала, чтобы намеренно привести нас в ловушку, – проворчал Хенабрик. – Она знала обо всем, она хотела отравить Дис, она мне кого-то напоминает, только не припомню, кого.

– Да уж не Сюйотар, я уверена, – возразила Мьюриэкки. – Дис, скажи, Лаувейя тебе чем-то напоминала Сюйотар?

– Нет, Сюйотар была старой горбатой каргой в лохмотьях, а Лаувейя была хоть и в летах, но старухой ее назвать было нельзя.

– Вот видишь, Хенабрик, успокойся, – Мьюриэкки подошла к мужу. –Твои подозрения глупы.

– И все-таки я останусь при своем мнении. Сюйотар хромала на левую ногу, Лаувейя - тоже. Как можно было этого не заметить? А личины менять? Здесь старуха – мастерица.

«А действительно, как? – подумала Дис. – Лаувейя, кажется, немного прихрамывала».

Впрочем, времени задумываться над этим не было. Нужно было найти правильную дорогу. Скорее всего, Лаувейя намеренно заманила путников в круг Хейси. Так думали все.

Шли наугад, вслед солнцу. Около полудня воздух сделался другим. Смолистый запах сосен перебивала гарь. Сначала она почти не ощущалась. Потом делалась все крепче, пока, наконец, не сменилась чадом. Да и с бором происходили перемены. Он не становился реже, Местами приходилось пробираться через бурелом. Кое-где попадались деревья с пожелтевшей хвоей, и даже с обугленной корой.

– Кажется, мы идем верной дорогой, – заметил Да Болд. – Может, мы скоро выйдем к Южному клину, охваченному огнедышащими скалами Тъюмэтраата. Только потом придется сворачивать, не доходя до Разлома Тъюмэ. Дышать становится все труднее.

Неожиданно бор закончился. Точнее, оборвался, потому что дорога уперлась в скалистую стену, где не было ни единой трещинки, и одной щёлки. Стена была неприступной, она и в самом деле походила на острие, замыкающее все остальное пространство по обеим сторонам правда, у стены возвышалась куча валунов, но положения они не спасали.

Путники стояли, не зная, что делать, но времени подумать, какие еще могут быть пути, у них не было: едва они подошли к стене, раздался пронзительный свист.

– Ловушка! - крикнула Дис.

И не ошиблась.

Просвистел дротик и ударился о камень.

Рагнар схватил его и метнул обратно. Расстояние оказалось близким. Из-за валуна вывалилась странная тварь, но рассматривать ее было некогда, потому что навстречу хлынула лавина подобных тварей. Они были чуть ниже полумерков, но выше Рагнара. На их хлипких тельцах трепыхалось что-то мешковатое, отдаленно напоминающее одежду, длинные нечесаные вшивые космы свисали до пояса, а на лицах красовались личины из сосновой коры. Что такое обувь, они забыли давно, впрочем, звуки человеческой речи – тоже. Дис на миг показалось, что где-то далеко возникла Лаувейя, тут же принявшая облик отвратительной карги, сброшенной с Моста Срыва, но, может быть, ей только показалось? Потому что видение тут же сгинуло.

Зато скёгели не пропали, словно тень, тающая в солнечных лучах. Они трясли короткими копьями с каменными зазубренными лезвиями, некоторые готовились обстрелять непрошенных гостей дротиками. Скёгели остановились, рассматривая тех, кто вторгся в их вотчину, а потом бросились на чужаков.

Дис и Да Болд уже успели обнажить мечи, а Рагнар выхватил из-за пояса нож. Полумерки спрятались за камни. Скёгели издав что-то отдаленно напоминающее звериное рычание, бросились в бой. Из-за валунов в них тут же полетели мелкие камни: это Хенабрик и Лаувейя отбивались от них чем могли, но и остальные размахивали мечами. Дис едва успевал уклоняться от дротиков, Да Болда ранило, а Рагнар лежал утыканный ими, словно еж. Дис удалось сбить ударом меча маску с одного из противников, но под ней оказалась точно такая же морда, как у шишиг. Уже обессиливших Да Болда и Дис загнали на валуны, полумеркам пришлось карабкаться к ним, а скёгели зарычали, предвкушая свежее сырое мясо, и нацелили копья на путников, прижавшихся к стене, как вдруг земля затряслась, словно в ее недрах пробудились страшные силы, стремящиеся любой ценой вырваться на свободу и показать верхнему миру, на что они способны. Скёгели дико завизжали и, побросав оружие, бросились наутек, но тщетно: гнев гор настиг и их, потому что по земле зазмеились узкие трещины, готовые поглотить нечестивцев. Но это было только началом. Выход из ловушки завалило деревьями. Многих скёгелей задавило. Послышался далекий и бессильный стон женщины и гневный рев мужчины, но эти голоса не могли принадлежать никому из смертных: бессильный вой урагана, неспособного сокрушить каменную гору, звучал бы гораздо тише.

– Вот так вопит Сюйотар, когда не удалось совершить задуманное! – крикнул Хенабрик.

– И Хейси вторит ей, – добавила Мьюриэкки.

Но это было только началом.

Началом конца скёгелей, ибо они всегда выходили на большую охоту всем племенем.

Рушились горы, падали камни, разверзлась земля под ногами. В пропасть падали путники вместе со скёгелями, а сверху - земля и обломки скал. Еще раз вздрогнули горные кряжи - и вновь все сомкнулось, как будто и не было ничего...

 

ГЛАВА VII

ТУМАННЫЕ ДЕВЫ

 

...ТОЛЬКО мрак и больше ничего вокруг – это увидел Хенабрик, раскрыв глаза. Все его тело болело так, словно побывало в огромной мельнице. Хенабрик решил, что ослеп: может, он ударился головой о камень? Говорят, что если такое происходит со смертными, они могут потерять зрение. Тут полумерок испугался не на шутку. Он один! Совсем один. И не знает, что происходит вокруг. Наверное, ему сохранили жизнь Хейси и Сюйотар, чтобы вволю позабавиться над ним, в то время, как всех остальных подстерегла куда более легкая участь? Он наощупь отполз в сторону, и сразу его рука наткнулась на огромную кучу камней. Рядом с ней полумерок нащупал торчащую руку. Она не принадлежала смертной женщине или Мьюриэкки. Это была сильная рука, наполовину раздробленная камнями. «Значит, это Да Болд, – догадался Хенабрик. – Тогда, выходит, что погибли последние стонлинги. Жаль сынишку и отца. Из Рагнара мог бы получиться со временем хороший воин. Пусть их примут гиммеленги, как подобает по делам отца и сына, и вальки поднесут им рога сладкого меду. Но где же Мьюриэкки и Дис?»

Хенабрик растерялся. Ему никогда не приходилось оказываться одному в кромешной темноте. Холод царапал его когтями до мозга костей, в сердце вкрадывался страх, готовый в любую секунду превратиться в отчаянье. Мимо промелькнула какая-то шелестящая тень. Она была чернее темноты и пронеслась как раз под носом у полумерка.

Откуда-то неподалеку донесся слабый стон. Хенабрик пополз на голос и нащупал что-то не очень большого роста.

– Ты мне руку сломал, – раздался тихий голос Мьюриэкки. – У меня все тело болит. Как будто с дерева свалилась.

– Не с дерева, а под землю. Выход, кажется, закрыт. Нам теперь надо подумать, как выбраться из этой западни.

– Да погоди ты, Хенабрик, – простонала Мьюриэкки. – Мы одни? Где Дис, где Да Болд, куда подевались эти мерзкие скёгели?

Хенабрик почесал бороду.

– Я сам только что очнулся, жена. Где Дис, я не знаю. Да Болда задавило. Его сына застрелили дротиками скёгели. Послушай, если Дис жива, ей понадобится помощь, а мы уже не сможем ее оказать.

– Это еще почему? – оживилась Мьюриэкки. – Куда ты девал запасы линниэда, что нам дал Хъярнир?

– Ты бы сама не знала, что где находится, когда падаешь в подземелья, а сверху – пыль да камни! – возмутился Хенабрик.

Видимо, его голос прозвучал так громко, что куча камней, на которой лежала Мьюриэкки зашевелилась. Полумерка подпрыгнула, словно ошпаренная, и упала прямо на Хенабрика.

- Ты с-слышал? - дрожа спросила она.

- Да. Эй, ты, куча камней, если ты сейчас не скажешь, кто ты такая, мы с женой развеем тебя по ветру! - запинаясь от страха крикнул Хенабрик.

В ответ из-под кучи послышался знакомый голос.

- Я здесь! Я не могу выбраться.

- Дис! - вместе воскликнули Хенабрик и Мьюриэкки.

Не теряя времени, ахая и охая, полумерки принялись растаскивать камни. Делали они это медленно, и через некоторое время Дис оказалась на свободе. Мьюриэкки и Хенабрик оттащили ее подальше и прислонили к стене. Дис тяжело дышала, чуть слышно просила воды. Полумерки смахнули с нее пыль, Мьюриэкки сняла с пояса небольшой флакон, с которым не расставалась никогда и влила несколько капель в рот девушки.

Вскоре Дис сделалось лучше, правда, легкое головокружение не покидало ее. Она попыталась встать, но полумерки удержали ее от этого. На вопрос о Рагнаре и Да Болде коротко прозвучал ответ Хенабрика: «Они погибли. И скёгели вместе с ними». Дис не плакала, казалось, эти слова были сказаны не ей. Ею овладело безразличие ко всему, что происходило вокруг. Она находилась в полной темноте, никого и ничего не видела, ей хотелось спать и не просыпаться. Голова ее тяжелела и клонилась на грудь. Как ни тормошили ее полумерки, как громко они ни кричали ей на ухо, желание уснуть было таким сильным, что Дис даже не открывала глаз.

- Она в беспамятстве? - тревожно спросила у Хенабрика Мьюриэкки. -Ох, угораздило же нас пойти с ней. Я слышала, что под землей водятся последние темные драконы. Хъярнир говорил, что в последнее время их видели в небе. Как думаешь, Хенабрик, нас они не съедят?

- Не исключено, что съедят, - проворчал полумерок. - Ты не забыла пророчество? Там было сказано, что все спутники Дис погибнут на пути к Сумеречному озерью. Тебе не кажется, Мьюриэкки, что пророчество начинает сбываться? Сначала Лаувейя, потом Да Болд с сынишкой... Неспроста все это.

- Впервые с тобой согласна, Хенабрик, - пролепетала Мьюриэкки. - Зелье действует не так, как обычно. Похоже, та риструнтула будет куда сильнее твоих знаний в Предании Трав.

– Все возможно. Наверное, заклятье не только оживляет камень, но и вселяет в сердце уныние и отчаянье. Травами и отварами его не снимешь.

- Мы еще посмотрим, кто кого, - проворчала Мьюриэкки. - Твое зелье, муж, подействует, вот увидишь. Заклятья Сюйотар ему нипочем.

- Ты сама говорила, что эти чары наложил Безымянный, - возразил Хенабрик. - Остается только надеяться на чудо. Если в жилах Дис течет кровь валькии, она сможет одолеть это колдовство, а если не сможет сама - то мы и подавно ей не помощники.

Мало или много времени прошло, о том не известно: в такой темноте слепнут не только живые существа, но и само время теряет зрение и сбивается со счета. Дис еще не пришла в себя. Молчание сменялось бредом, бред сменялся молчанием. Хенабрик не проронил ни звука, иногда всхлипывала Мьюриэкки.

Наконец, Хенабрику все это надоело.

- Мы не можем вечно ее караулить, - сказал он Мьюриэкки. Ищи пожитки. Надо найти дорогу отсюда, иначе нам тут самим придет конец. Мы ее далеко не протащим.

- Ты прав, - согласилась жена. - Как же я забыла!

- Ты о чем? - недоуменно спросил Хенабрик.

- Найди котомку Дис, - велела Мьюриэкки. - Там должны быть обломки Мельнирсуртра. Понял? А я пока побуду с нашей Глупой Гусыней.

- Давно ты так ее не называла, - заметил полумерок и принялся наощупь искать котомки.

Через некоторое время Хенабрик вытащил из-под завала две котомки. В первой не оказалось того, что нужно, зато из второй выпал сверток. Хенабрик ощупал его и отнес Мьюриэкки. Развернув его, полумерки увидели, как тускло светятся обломки меча. Мьюриэкки осторожно взяла несколько из них и положила один на голову Дис, другой - на живот, а третий на сердце.

- Если ты и вправду тот меч, что был выкован самим Ильмараном, если ты и вправду тот меч, что был закален в крови валькии Вальгерд, если ты и вправду тот меч, что создали для битвы с нечистью, разрушь злобные ковы Хейси и Сюйотар, помоги Дис сопротивляться воле Лаугфайнуира, помоги Дис одолеть ковы Хейси и Сюйотар, и да помогут мне в этом гиммеленги и кровь той, что течет в жилах этой смертной, и пусть рухнут ковы Хейси и Сюйотар, а слову моему имя будет меч от уныния, и да поразит он тех, кто наслал его, и да вернет он к жизни ту, что жить должна.

С каждым словом Мьюриэкки свечение обломков Мельнирсуртра усиливалось, и когда полумерка вымолвила последнее слово, они раскалились так, что могли прожечь смертную плоть насквозь, но этого не случилось. Дис застонала и открыла глаза. Она удивленно осматривалась вокруг и, заметив рядом полумерков, спросила:

- Где мы?

- Глубоко под землей, - последовал ответ Хенабрика. - Так глубоко, что и представить нельзя.

- Да Болд и Рагнар погибли, - сказала Мьюриэкки. - Да и ты сама едва не ушла в Дома Мертвых. Отца и сына завалило камнями - для них это поистине достойное надгробие.

- Они пали в битве. Их должны принять, как должно, - спокойно ответила Дис. - Только ответьте, почему на мне лежат обломки меча?

Хенабрик и Мьюриэкки рассказали, как было дело.

- Значит, пророчество сбывается, - мрачно произнесла Дис. - Ну, зачем вы все пошли со мной?

- Если бы мы не пошли, - возразил Хенабрик, - то не известно, осталась бы ты жива или обезумела бы от горя. Мьюриэкки говорит, что риструнтула в том кольце была предназначена, чтобы сеять отчаянье, уныние и безумие. Еще не известно, что лучше. Ты, видно, сама до конца не осознаешь, что происходит.

- Все отдохнули, пора выбираться на поверхность, решила за всех

Мьюриэкки. - Мы и так уйму времени потеряли.

Полумерки завернули в тряпку все осколки Мельнирсуртра, кроме одного. Дис держала его в руке, но он уже не обжигал. Он давал достаточно света, чтобы можно было двигаться под землей. В отличие от прочих пещер здесь было почем-то чисто, коридор шел только в одном направлении, но самым странным в этом месте было то, что здесь, неведомо на какой глубине, воздух был то свежим, как утром на весеннем лугу, то теплым, как в летний день, то прохладным, как ночью у моря.

Мало помалу воздух становился влажным и теплым. Чем дальше путники шли вперед, тем больше намокала их одежда. Вскоре издалека донеслось журчание подземного потока. А потом по полу заструилась вода. Она только покрывала поверхность, но путники успели намочить ноги. Но вот что удивляло: эта вода была теплой, она согревала и наполняла сердца тем же теплом, изгоняя из них холод.

Внезапно дорога закончилась. Путники оказались в огромном зале, нисколько не похожем на обычную пещеру. Потолок уходил далеко-далеко в высь, но он не терялся в темноте, а светился, как звездное небо - так его усеяли светляки. Пол оказался вымощен каменными плитами с вкраплениями древней мозаики, неповрежденной испокон веков журчащей по ней водой. Но что было поразительнее всего, путники уже не различали смутные очертания предметов, как это бывает ночью, а видели все отчетливо, словно при свете дня. По стенам бежала витиеватая резьба с многочисленными изображениями, о смысле которых Дис могла только догадываться, но - и это поражало больше всего - зал казался бесконечным.

Вдруг вода начала отступать и пол быстро высох. Однако путники стояли у входа, не смея сделать ни шагу. Тогда вода снова затопила пол, несколько раз разливаясь вокруг их ног и точно также неожиданно отступая, как будто маня дальше, в глубину таинственного чертога.

Оставалось только последовать приглашению неведомых хозяев и пойти

за потоком. Начался ряд колонн, но каких! Были они сотворены из воды, но она не бежала и не струилась - только перекатывалась и искрилась, будучи обрамлена в такие очертания, какие под силу только искусному резчику. Дивные узоры создавала вода, но не были они постоянными и вечно изменялись, причудливо переплетаясь и перетекая друг в друга.

Чем дальше, тем чудеснее становилось вокруг. Вот разгорается заря, алая, словно пламя - и тут же она превращается в синее ночное небо. Дальше - бьют родники, то мерцая, то искрясь, и освещают все вокруг. Потом взметнулся огонь подземелий - жаркий, могучий, неукротимый - и превратил воду в жаркий пар, который тут же остыл и превратился в мягкий снежный ковер.

Ничего не происходило только с водой-проводницей. Она бежала вспять, стремясь куда-то к истоку, увлекая путников за собой, пока не вернулась в широкую чашу посреди еще одного круглого зала. Именно в эту чашу с невысокого пьедестала у стены и падала вода. Она журчала тихо и мирно, но весь зал был одет не то тонкой пеленой, не то дымкой. Больше в нем ничего не было.

Путники растерянно переглянулись между собой. Они шли вслед потоку только для того, чтобы стать у чаши с водой? Впрочем, другого пути у них не было.

Неожиданно зал заволокло густым туманом, белым как молоко. Потом он сделался серым, как вечерняя тень, и, наконец, заиграл всеми цветами радуги.

- Опять туманные девы шутки шутят, - проворчал Хенабрик. - Нет, им далеко до степенности карлов или мудрости Старшего народа. Одни проказы в головах.

- Именем тумана предрассветного, тумана утреннего, тумана вечернего и тумана ночного велю вам стоять и не двигаться! - крикнула Мьюриэкки. – Пусть ко мне выйдет Тулиэ, старшая из дев. Я буду говорить с ней. А если этого мало, то я назову имя каждой из вас вслух, чтобы смертная, пришедшая с нами, запомнила их и могла приказывать вам.

Но те, к кому она обращалась, предпочли не внять крику полумерки. Из тумана раздался тихий смех, и завеса тайны стала приобретать очертания прекрасных дев, становясь все реже и реже. Красавицы кружились в танце под музыку воды, не касаясь земли. Сначала их облик был неразличим, их очертания угадывались по меняющимся цветам, но потом туман стал клубиться и летать тонкими прядями. Вот уже появились гибкие станы танцовщиц в легких нарядах, вот показались их головы в драгоценных уборах, вот замелькали необутые ноги... Когда же они все, не нарушая призрачное кружево танца вступили в чашу, вода забурлила и взметнулась вверх фонтаном, накрывая танцовщиц и обдавая путников брызгами. Казалось, зал превратился в обширную купальню, предназначенную только для тумана. Вода была всюду: она растекалась по полу, омывала стены, поднималась под самую сводчатую кровлю. И вдруг все стихло. Вода в чаше улеглась, зал высох в мгновение ока, а на водной глади - уж не адамантом ли она сделалась? - в пределах каменного окоема чаши стояли они - туманные девы, одна краше другой. По очереди выходили они в зал легкой поступью, не замочив подолов своих одежд, затмевающих мягкостью оттенков все цвета, различимые в солнечном свете. Каждая дева носила свой наряд и только своего цвета, таким же был и ее убор на челе - легкий венок, выточенный из жемчуга или алмаза. Волосы струились по плечам длинными прядями, лишь у некоторых - в одеяниях серебристых и жемчужных - они были спрятаны под светло-серыми покровами. Глядя на них, Дис почувствовала себя некрасивой.

Волшебно преобразился и чертог. Теперь в нем сиял ясный день. Дис не верила своим глазам: он весь создан из беломраморных колонн, пленивших лунное сияние. Колонны расходились вверху стрельчатыми резными сводами и были созданы так, что казались сотканными из воздуха. Да что там из воздуха: они были такими легкими, что подует легкий ветерок - и они растают.

- Так это ты грозишь поведать смертной наши истинные имена? – прозвенел, весело смеясь, девичий голосок. - Никогда не сули того, чего не можешь сделать, Хранительница Памяти. Многое тебе ведомо, но - увы! – далеко не все. Пусть подойдет ко мне та, которая еще не обрела имени.

Говорившая по виду была младше своих сестер. В отличие от них она не носила венка, не прятала волосы под легким покровом. Ее струящийся наряд был цвета жемчужной утренней зари с белоснежным шитьем.

- Ну, смелее, не бойся нас! - позвала оробевшую Дис туманная дева. - Ты прошла такой долгий и страшный путь, чтобы испугаться тех, кто не причинит тебе зла?

- Не знаю, - тихо ответила Дис. - Ты повелительница тумана, что застит взор корабельщикам и путникам в горах, обрекая их на гибель?

В ответ туманная дева только ласково рассмеялась.

- Не путай, Дис, туманы и мглу, сотворенную пособниками Безымянного. Вы, смертные, склонны ошибаться. Такова ваша суть. Пусть теперь ко мне подойдут Хранитель Предания Трав и Хранительница Мимолетной Памяти, Ткачиха Нынешнего. Я рада видеть вас в Нифлунгхалле, Обители Туманов, Хенабрик и Мьюриэкки. Вы разделите нашу радость, а для нашей смертной гостьи это будет первый и, к сожалению, последний раз, когда она посетит туманных дев и увидит их в первозданном телесном облике. Только однажды в тысячу лет собираемся мы здесь, чтобы обрести такие же тела, как у людей, но - увы! - на короткий срок. Всего на три земных дня. Как же счастливы и благословенны те, кто живет на поверхности земли!

Теперь пришла пора приветного кубка. Сестры, пусть наши гости утолят жажду! Сестра Бъярлиэ, принеси круговой кубок с водой из Фростхъяла, и да будет наполнен он до краев. А остальные пусть услаждают слух гостей музыкой, а взор - плясками.

- С радостью, о сестра Тулиэ, - ответила дева в лазоревых одеждах и удалилась. Тем временем, Тулиэ сотворила из тумана кресла, куда ее сестры усадили усталых гостей. Странно, но кресла оказались настоящими - такой уж был срок для туманных дев и всего, чего бы они не сотворили в эту пору. Пока Тулиэ занималась гостями, остальные продолжили танцевать под музыку инструментов, созданных некоторыми сестрами.

- Это великая честь, - прошептал на ухо Дис Хенабрик. - Пока ее еще никто не удостаивался.

- Туманные девы ничего не едят, только пьют, - заметила Мьюриэкки. -Пей без страха, Дис.

Бъярлиэ вернулась через некоторое время. В одной руке он держала серебряный кувшин, а в другой - небольшой серебряный кубок, украшенный витиеватой резьбой. Туманные девы прекратили танцевать и отложили инструменты в сторону.

- Все ли знают, что значит выпить воды из родника Фростхъял, налитой в Кубок Завета? - спросила Бъярлиэ.

- Знают все, - хором ответили сестры.

- Но нашим гостям про то не ведомо, - заметила Тулиэ. - Потому пусть они знают, что Кубок Завета - это могучий дар Услиэ туманным девам. Благодаря ему и воде источника Фростхъял, мы обретаем силы сопротивляться воле Хейси и не стать частью его мглы. Если среди нас находится отступница, то, испив из Кубка Завета, она навсегда превращается в бессильную дымку, которую вскоре развеют ветры. Надеюсь, этого не случится ни сейчас, ни впредь, ибо никогда раньше с нами не происходило ничего подобного. Этот же кубок мы зовем Кубком Приветствия, ибо мы всегда рады добрым гостям. Теперь же, сестры, вспомним наш обет, прежде чем каждая сделает по глотку.

Бъярлиэ подала кувшин Тулиэ, а Кубок поставила на взметнувшийся из чаши фонтан, застывший, словно пьедестал. Тулиэ подошла к нему и, наполняя Кубок водой из кувшина, промолвила:

- О, туманные девы, помните ли вы завет вод?

- Помним, - раздался ответ.

- Помните ли вы завет огня?

- Помним.

- Помните ли вы завет земли?

- Помним.

- Помните ли вы завет воздуха?

- Помним.

- Помните ли вы свои истинные имена?

- Помним.

- Я делаю глоток воды из источника Фростхъял, наполнившей сей Кубок Завета стихий мира, дабы наполниться новых жизненных сил, и приношу обет не предавать памяти о Времени Скорби и не потворствовать кощунам Безымянных и Нечестивых, предотвращая их, буде на то воля моя и сила. А буде обет мой нарушен, и мысли станут нечестивыми, стану я дымкой, что развеют ветры, и никогда не обрету телесного облика, испив воды из источника Фростхъял, наполнившей Кубок Завета.

Тулиэ отпила глоток, затем, глубоко поклонившись, передала Кубок Бъярлиэ, произнесшей подобную клятву и тем же способом передав кубок другой деве. Потом все повторилось, пока все двенадцать дев не произнесли свих клятв и не сделали по глотку. Когда кубок вернулся в руки Тулиэ, она обратилась к гостям.

– Для вас Кубок Завета станет Кубком Приветствия. Испейте из него, особенно это касается тебя, Дис из Ристагарда, еще не обретшая имени.

Дис встала с кресла, приблизилась к туманной деве и, приняв Кубок, сделала один глоток. Вода была теплой и пузырящейся. Потом, низко поклонившись, она вернула его. Точно также к Тулиэ подошли Мьюриэкки и Хенабрик, и отпили воды из Кубка.

– Теперь Кубок испит до дна, – произнесла туманная дева, – а Дис готова увидеть то, что намеренно было скрыто от нее. Пусть зал наполнится туманом, чтобы явились видения, могущие открыть глаза.

– Тулиэ, ты же не собираешься показать Дис все сразу? – встревожился Хенабрик. – Это может убить ее.

– Дис увидит только то, что должна знать, – возразила дева. – Ей откроется далеко не все, а лишь то, что ее глаза смогут различить.

– Что мне нужно знать, и что я должна увидеть в тумане? – спросила Дис. – Туман скрывает многое от людского глаза.

– Ты выпила достаточно воды из источника Фростхъял, – ответила Тулиэ, – чтобы обрести способность видеть то, что явит тебе туман. Разве ты не знаешь, что он сотворен из воды, а вода – хранительница памяти о прошлом. Стоит лишь захотеть – и она откроет многое. Только никто из смертных этого не хотел по-настоящему. Вода хранит тайны, а туман скрывает их. В последнем ты права, но лишь отчасти. Мы свято бережем эти знания и никогда не открыли бы их без крайней нужды. Мы все решили так, когда ты вместе со своими спутниками подверглись нападению тех сил, о которых вам лучше не знать. Тогда мы смогли помешать им, но наша мощь ослабела. А как ловко ты заставила Хранителей приготовить похлебку! Я сама видела все это.

– Значит, все-таки ты подсматривала, – проворчала Мьюриэкки.

– Посмотрела всего лишь одним глазком, когда Нелуи рассказала о вашей гостье, – улыбнулась Тулиэ. – Но надо торопиться. Время, которое нам отведено, истекает быстрее воды. Если вы покинете Нифлунгхаллу после того, как мы снова обратимся туманом, вы не узнаете дальнейшего пути. Я не успею рассказать о нем. Дис, ты готова?

– Я готова, – ответила девушка.

Тулиэ вернулась к чаше и взмахнула рукой. Зал наполнился густым туманом, белым, как молоко. Он был таким плотным, что все вокруг утонуло в нем, и нельзя было различить даже смутные очертания пальца, вплотную поднесенного к глазам. Дис растерялась и застыла на месте. Вряд ли кто-то заметил, что Тулиэ наклонилась и зачерпнула Кубком воды из чаши. Раздался плеск: туманная дева вылила воду на мозаичный пол. Тут же туман подернулся и начал отступать к стенам, ибо его гнала вода, вырвавшаяся из каменного окоема чаши. Она омыла стены, словно плотно прикрепляя к сенам зала туманное полотнище.

– Теперь, Дис, подойди к любой стене, не бойся, – ласково молвила Тулиэ.

Дис так и сделала. Туман плотно прилегал к стене. Но вот он заклубился и перед глазами Дис начали проступать очертания лиц, фигур людей, предметов. С удивлением девушка понимала, что видит перед собой знакомые покои Большого Дома. Она уже хотела было вскрикнуть от радости, как вдруг улыбка сошла с ее лица. На постели мучилась молодая женщина, ее рыжие волосы разметались по меховым шкурам. Вокруг нее сновали другие женщины, что-то советовали ей, но напрасно. Роды были тяжелыми. Дис захотелось оказаться там, ободрить несчастную, хотя бы ласковым словом, но это было не в ее власти. Но тут в видении явилось нечто такое, от чего Дис закричала.

– Прекрати, Тулиэ! – вмешалась Мьюриэкки. – Ты можешь убрать это.

На что туманная дева ответила:

– Туман не подчиняется чьей-либо воле, Хранительница – ни твоей, ни моей. Дис видит то, что сама хочет видеть, хотя и не догадывается об этом. Не мешай ей.

Дис кричала, потому что заметила в руках повитухи нож, вскрывающий чрево матери. Потом оттуда достали ребенка. Девочку.

Потом видение сменилось другим. Теперь оно было радостным для Ристагарда, ибо в Большой Дом входила новая хозяйка. Ее вел высокий мужчина, суровый старик, которому было больше сорока, а ристагардцы, среди которых Дис узнала несколько знакомых лиц, приветствовали новую жену своего предводителя. Да, кое-что не совпадало с рассказом служанки, но ее взяли на службу в Большой Дом еще девчонкой, откуда же было ей помнить все? Потом открылся зал Большого Дома. В креслах сидели отец Дис и ее мачеха, перед ними стояли какие-то люди и что-то доказывали, но, судя по выражению их лиц, они получили отказ.

После этого все исчезло, взору Дис предстали хмурые горы, кажущиеся мрачнее сумрачного ненастного неба, обложенного свинцовыми тучами. По крутой тропе еле брела, спотыкаясь, заморенная кляча – кожа да кости. Ни подпруги, ни седла, только веревка вместо уздечки. Всадника Дис не разглядела, но в нем она увидела что-то знакомое, только не могла понять, что. тропа змеилась, бежала то вверх, то вниз, и кляча напрягалась из последних сил, чтобы дотащить колотящую ее ношу. К слову сказать, и сам всадник выглядел не лучше – тощий, грязный, в равнине. Наконец, испустив последнее дыхание, верная кляча рухнула замертво возле узкой щели в горе. Впрочем, всаднику было не до нее. Какая корысть из падали, если она дотащила его, куда нужно? Он приблизился к щели и что-то прокричал. Спустя немного времени показалось существо, которое Дис никогда не видела. Оно было таким худым и низкорослым, что и Рагнар, и полумерки были бы для него страшными великанами. И тут Дис поняла: это не мог быть карлик. Некоторые предания рассказывали о маленьких человечках, гномах, существах злых и коварных, ленивых до такой степени, что ни за что на свете не хотели и пальцем пошевелить ради дела, даже если оно сулило бы большую выгоду. А еще это племя славилось непомерной алчностью и злобой. Правда, это были слухи и предания, о гномах мало что было известно наверняка. А теперь Дис увидела одного из них.

Гном дал знаком понять, чтобы его поставили на ладонь. Он что-то шептал на ухо незнакомцу, и тот кивал головой в знак согласия. Потом гном исчез, а в руках незнакомца оказался кусок хорошо знакомого Дис черного янтаря.

Дальше случилось то, что так хотела, но чего боялась больше всего узнать Дис. Незнакомец побрел прочь, сжимая в руках драгоценную для него ношу. Тут видение померкло, и сквозь просветы в стенах горы Дис различила всадников. Не воинов. Это была охота. Трубили рога, раздавались охотничьи кличи, все было готово для травли зверей. Охотники беззаботно ехали по горной тропе, а над ними, по переходам в горах следовал тот самый незнакомец с черным янтарем. Дис видела только его спину, но этого уже было довольно, чтобы заподозрить недоброе. Среди охотников мелькнуло два уже знакомых лица – мужское и женское. Конечно, это были владетели Ристагарда. Отец и мачеха. У отца был Мельнирсуртр. Это Дис тоже успела заметить. А потом все произошло так быстро, что увиденное могло показаться дурным сном. Незнакомец обернулся и положил левую руку на черный янтарь. Что он говорил, Дис не слышала, но теперь она знала, кто он такой. Она отчетливо видела его лицо: вытянутое, с хищными глазами, искаженным от злобы и алчбы ртом… Нет, сомнений уже не оставалось. Дварпи!

Снова все изменилось. Теперь на охотников обрушился камнепад. Без Темной Мудрости тут явно не обошлось. Дварпи выскочил из своего убежища и кинулся вниз по склону, чтобы удостовериться, осуществился ли его замысел. Все получилось почти так, как он и рассчитывал, за исключением одного: владетель Ристагарда был еще жив. У него были раздроблены ноги, но Дварпи решил действовать наверняка. Он выхватил Мельнирсуртр и зарубил им отца Дис. Взяв с собой меч, тот, кто через несколько дней станет опекуном Дис, покинул место злодеяния.

Внезапно все потускнело. Повеяло холодным ветром и сыростью. От этого Дис пришла в себя. Туман медленно отходил от стен и таял. Никого, кроме Хенабрика и Мьюриэкки Дис больше не видела. Полумерки поспешили к ней.

– Дис, мы тоже все видели! – воскликнул Хенабрик. – Это было твое прошлое, которое ты не помнила?

– На которое мне открыла глаза Тулиэ, – безрадостно ответила девушка. – Я знаю, каков Дварпи, но никогда не думала, что он мог столько лет прятаться за заботливой личиной опекуна и советчика. И потом разве не он убил тех, кто мог бы быть мне близок? Кара его настигнет, где бы он ни был, и кем бы ни притворялся.

– Довольно пустых слов, – раздался суровый голос. – У вас совсем мало времени.

Голос принадлежал туманной деве. Она изменилась, и еще как! Теперь это была женщина зрелых лет, чьи волосы и наряд были подобны летящему сумраку темных туч. Кожа ее сделалась бледной, глаза – черными, да и сама Тулиэ, как будто стала выше ростом и величественнее.

– Слушайте меня, – молвила она. – Я покажу вам дорогу из Нифлунгхаллы и проведу вас до подземелий, что находятся за Разломом Тъюмэ, но дальше я не смею идти. Помните, что у вас есть только одна подземная дорога, которая пройдет вдоль горного хребта и выведет вас на юг. Но запутаться очень легко. Пойдете наверх раньше времени – окажетесь в логовищах темных драконов, а если возьмете чуть ниже – вас встретят в жилищах Унту и пещерах Манали, а это скверные обиталища, где ненавидят живых. Путь ваш лежит сквозь неугасимое пламя недр, потому никто там не выживет. Дайте мне ваши фляги, чтобы я наполнила их водой их чаши, ибо вам придется пить только в самом крайнем случае. Только эта вода и никакая другая убережет вас от жара подземелий. Не тратьте ее напрасно, потому что земли вокруг Тъюмэтраата – это безжизненные равнины с засушливым воздухом, а если там и будут какие-то родники, заклинаю вас ни в коем случае не пить из них ни капли. Теперь дайте мне ваши фляги.

Тулиэ быстро наполнила фляги водой и вернула их путникам. Когда они взяли котомки, туманная дева велела им стать вокруг чаши, друг против друга. Снова встав посреди спокойной водной глади, Тулиэ топнула правой ногой, и дно исчезло. Под ним оказался спуск: крутая лестница с высокими и скользкими ступенями, казавшаяся во мраке бесконечной. По ней текла и шумела вода. Первой на нее ступила туманная дева, за ней осторожно последовал Дис, далее – Хенабрик, чуть ли не волоком тащивший упрямую жену в темноту. Как только Мьюриэкки оказалась ниже уровня дна чаши, вход в пещеры снова закрылся каменной крышкой, из-под которой продолжала струиться вода. Мьюриэкки закричала так, словно кошке придавили хвост, но Хенабрик тянул ее за собой.

– Еще долго спускаться, – говорила Тулиэ, не обращая ни на кого внимания. – Когда мы подойдем к выходу на тропу, я вас покину. Куда бы эта тропа ни вела, помните, что с нее нельзя сворачивать, как бы тяжело вам ни пришлось. Расстанемся мы, как только повеет жаром.

– Уже веет! – крикнула Мьюриэкки. – У тебя нет сердца, Тулиэ, сплошной туман!

Туманная дева ничего не ответила, пропустив все сказанное полумеркой мимо ушей. Она не обратила внимания даже на извинение Хенабрика. Ей было не до того. Кому как ни ей было лучше знать, что могло ожидать их впереди.

Между тем, постепенно становилось все жарче и суше. Воздух нагревался постепенно, с каждой ступенькой вниз. Вода, стекавшая по лестнице, нагревалась. Чем ниже – тем горячее, а дальше она превращалась в кипяток и, шипя, улетала паром. Тулиэ шла все медленнее. Далеко внизу показалась красная точка, но вдруг туманная дева осела на ступени и, даже не успев растечься по ним водой, превратилась в облако тумана. Оно окутало странников, как бы прощаясь, а потом взмыло вверх и устремилось в Нифлунгхаллу.

– Говорил я, что эти туманные девы – пустозвонки. Ничего не знают, кроме своей воды, – проворчал Хенабрик. – А как огонь близко, так они вскипают, как в котле, и испаряются.

– По мне лучше бы я испарилась отсюда! – воскликнула Мьюриэкки. – Снова эти норы и подземелья. Как они мне надоели!

– Теперь ничего не поделать, – ответила Дис, присев на ступеньку. – Мы снова в подземелье, и скоро начнется самое настоящее пекло. Это о нем говорилось в Пророчестве?

– О нем, о нем, – подтвердил Хенабрик. – О пламени под Горами Огненной Пелены, Тъюмэтраатом, или как там их еще называют. Проклятое место. Еще не известно, что лучше: или попасть на обед к темным драконам или в лапы к Хейси и Сюйотар.

– Молчи, глупец! – прикрикнула Мьюриэкки. – Помянешь беду по имени – она сама придет к тебе. Лучше подумай, как нам пройти через весь этот огонь.

Хенабрик сел рядом с Дис и закрыл лицо руками.

– Я не знаю, – коротко ответил он. – Но я что-нибудь придумаю.

– Мы просто пойдем, – сказала Дис. – Будем мало пить, если надо ползти из последних сил, но в южные земли мы выйдем. Другого способа нет. Даже если придется пройти сквозь норы темных драконов, мы все равно сумеем, сделать то, что должны. Если, конечно, у нас получится, – неуверенно добавила она.

– Все у нас получится, – уверила ее Мьюриэкки.

 

Глава VIII

КТО КОГО ХИТРЕЕ

 

СЛОВА полумерки приободрили Дис. Бывает, что в минуту сомнения трудно обрести былую уверенность в успехе, но Хенабрика вдруг озарило.

– Я знаю, как мы пройдем на юг. Достаточно немного подняться вверх в начале пути, и мы окажемся во владениях темных драконов.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? – напустилась на мужа Мьюриэкки. – От скёгелей уйти – в пасть к дракону приползти! Нет, лучше идти вниз. Там и прохладнее, и можно будет выиграть время.

– Зато ниже огня простираются дома Унту и Манали, – проворчал Хенабрик. – Дис незачем туда идти раньше срока.

– Срок для нее наступит еще раньше, если мы никуда не пойдем! – взорвалась Мьюриэкки.

Дис хранила молчание. У нее уже начала болеть голова и от жары, поднимающейся из подземелий, и от нового спора, затеянного полумерками. Наконец, ей все это надоело, и она крикнула:

– Кто такие темные драконы?

Мьюриэкки и Хенабрик замолчали и удивленно посмотрели на Дис.

– Ты действительно не знаешь, что это за твари? – спросила Мьюриэкки.

– Тогда слушай, – начал Хенабрик.

– Они появились из ниоткуда, – перебила полумерка жена. – Ни Вышним, ни Безымянному не ведомо, кто они такие.

– Но ведь Хъярнир говорил о темных драконах со страхом, – вмешалась Дис. – Значит, вам известно больше, чем вы хотите рассказать.

– Ладно, будь по-твоему, только смотри, как бы страх не лишил тебя последних сил, – проворчала Мьюриэкки. – Темные драконы действительно появились из довременной тьмы, окружающей Эрдэринглу. Кое-кто говорит, что их сотворил Лаугфайнуир, но это не так. Изначально тьма была пустотой, ничто, и вот это самое ничто сделалось сущностью Безымянного и еще многих темных созданий и страшных существ. Путь в Эрдэринглу был для них закрыт изначально волею Всеотца, но случилось так, что когда гиммеленги собрались вокруг него, дабы узреть Неугасимый Огнь, возроптал один из них и взбунтовался. И возжаждал он власти, и многих безвольных рабов, чтобы служили ему, и повелевать возжелал он собратьями своими. До явления Неугасимого Огня Эрдэрингла была всего лишь отблеском истинного замысла Всеотца, но когда явил он Огнь, кинулся к нему мятежный гиммелинг и, набрав полные горсти тьмы, погрузил руки свои в тот Огнь. И сжег он их дочерна, и кровь его сделалась ядом, а дыхание нечистым и смрадным, от которого хоронится все живое. Тьма же осквернила Огнь, оттого в мире день сменяется ночью. Но случилось горшее. Сказывают, что деяние мятежника было вопреки замыслу Всеотца, и ослабило оно предвечные ограды, что призваны не дать порождениям ничто проникнуть в мир. Вот почему столько зла пришло к нам извне, Дис, и вот откуда проникли в Эрдэринглу темные драконы, не принадлежащие нашему миру. А сам Лаугфайнуир – так зовут его в пределах Эрдэринглы – пришел в мир, уже лишенным своего имени.

– Страшнее Лаугфайнуира, того мятежника, все равно не найти, – проворчал Хенабрик. – Даже темные драконы – это жалкие ящеры, по сравнению с ним. Но все же их нужно опасаться, ибо они сильны, хитры и коварны. Они обладают даром речи и способны заворожить любого, будь то Старший или Младший народ, так что, Дис, берегись их речей. К тому же у них очень хороший нюх, а спать они могут, не смыкая век. Теперь ты осознаешь, какой перед всеми нами выбор – драконы, пламя глубин или обители мертвых. Каков твой выбор?

«Сквозь мглу и пламень под землей лежит дорога пред тобой», – вспомнила Дис строки пророчества, но почему-то у нее в сердце зародился какой-то непонятный страх.

– К драконам, так к драконам, – она подумала вслух. – Говорят, они не изрыгают огонь.

– Я всегда говорила, Дис, что ты – глупая гусыня, но теперь я начинаю сомневаться, что после падения в Нифлунгхаллу у тебя осталась хоть капля мозгов в голове! – воскликнула Мьюриэкки. – Темные драконы тоже дышат, а самое опасное у них – дыхание, потому что дышат они не огнем, а ядовитым льдом. По мне, уж лучше идти сквозь пламя Тъюмэтраата, чем сунуться в нору к ящерам.

– Тебе, жена, хочется в обители мертвых? – разгневался Хенабрик. – Так вот, я потащу тебя выше подземельного пламени, хочешь ты того или нет. Дис сказала – к драконам, значит, мы все туда пойдем!

– Погодите! – крикнула Дис. – Я еще ничего не решила.

– Уже РЕШИЛА! – раздался хоровой ответ.

– Вы решили за меня! – возмутилась Дис. – Разве это справедливо?

– А справедливо заживо сгореть под землей? – раздраженно спросил Хенабрик?

– И разве справедливо, если я погибну под землей? – возмутилась Мьюриэкки. – Я еще пожить хочу.

– Вы обманули меня, но как вы обманите темных драконов, если они такие, как вы о них рассказываете? – спросила Дис. – Вы что-то придумали?

– Еще нет, но у меня с собой целый мешок хитростей – ответила Мьюриэкки.

– А у меня – целых два! – воскликнул Хенабрик.

Дис стало все ясно. Конечно, полумеркам – да что тут говорить, и ей самой – совсем не хотелось идти в подземную печь, никогда не знавшую прохлады. От подземного жара испарилась даже Тулиэ. А ведь туманная дева и близко не подходила к огню. Каково же должно быть там, в недрах, если сейчас от тепла и духоты не было спасения? Впрочем, чтобы попасть к драконам, все равно пришлось бы идти через огонь. Это Дис помнила хорошо. Водой из фляг еще никто не пользовался, так что была слабая надежда провести упрямых полумерков сквозь огонь – подальше от темных драконов и от пещер Унту и обителей Манали. Решив так и поступить, Дис встала и сказала:

– К темным драконам все равно придется идти через пламя. Обходных путей здесь нет. Но как только появится возможность укрыться от подземного жара, мы поднимемся к ящерам.

Хенабрик обрадовался такому решению. Мьюриэкки надулась, словно жаба перед дождем. Но делать было нечего, и она была вынуждена смириться. Встав, путники медленно побрели вниз, к самому пеклу. Вода уже не бежала по раскаленным ступеням. Жар был такой, что чувствовался через обувь. Здесь, наверное, не спасла бы и вода, подаренная Тулиэ. Лестница казалась бесконечной, не знающей, откуда идет огонь. Сказать, что с каждым шагом приходилось туго – это было бы не сказать ничего. Язык лип к нёбу, можно было в любую минуту потерять сознание, или, одурев от духоты, упасть и скатиться по ступеням. Но вот далеко-далеко вспыхнуло красное свечение, а потом угасло. Так повторялось несколько раз. Путники остановились, чтобы передохнуть, отпили немного воды из фляг и продолжили спуск. Свечение не делалось ярче, да и мог ли быть таким подземный огонь. Нет, оно мелькало по стенам и по ступеням, но не осмеливалось вскарабкаться выше некоего предела установленного кем-то в незапамятные времена.

И вот, когда закончилась последняя ступенька, на путников повеяло таким жаром, что они возблагодарили судьбу за встречу с туманными девами и дар старшей из них, ибо кто бы ни был сейчас на их месте, ему бы грозила участь рухнуть замертво и истлеть в огне. Они стояли не на пороге зала, вроде Нифлунгхаллы, а в бесконечном пространстве мрака, никогда не знавшего утреннего света. То тут, то там текли реки расплавленной горной породы, смешанной с огнем, между которыми чернели островки камня, готовые вот-вот погрузиться в это страшное месиво. Невозможно было различить, где ровная поверхность, где глубокий провал, где выемка, а где бездонная пропасть, наполненная огнем. Казалось, ничто от начала мире не нарушало этой скорбной и унылой угрюмости. Да и как найти тропу, о которой говорила Тулиэ? Это было невозможно в вечно меняющемся мире подземелий.

Растерянность охватила путников. Туманная дева упомянула единственную тропу, ведущую наверх, но не сказала, как отличить ее от прочих, грозящих верной гибелью. О темных драконах можно было пока забыть.

Дис несмело сделала первый шаг и тут же вернулась обратно: нога погрузилась во что-то вязкое и горячее. Если бы не вода из источника, вместо ступни у девушки красовалась бы головешка. «Может, дорогу подскажет вода?» – подумала Дис. Она налила в ладонь совсем немного воды и вылила ее на раскаленную землю. Но вода не испарилась. Она превратилась в шарики, которые покатились направо от огненной жижи. Дис запомнила направление, потому что, достигнув раскаленного потока, подсказка исчезла.

– Ай-да глупая гусыня, – не сдержала похвалы Мьюриэкки. – Так просто взяла и разгадала загадку туманной девы.

– Зато теперь мы знаем, куда идти, – пробормотал Хенабрик. – Там будет выход в норы темных драконов. Сейчас важно попасть туда, А как обмануть этих тварей, разберемся на месте.

На это Дис ничего не сказала. Она пошла туда, куда покатились водяные шары. Полумерки, не теряя времени и не обращая внимания на огнистые потоки, то и дело пересекающие путь, со всех ног бросились за ней. Дальше было проще: это была единственная тропа, испокон веков служившая своеобразным мостом над пламенеющими безднами. Заблудиться было невозможно. Воду старались не пить. Впрочем, жажда особо не докучала. Путники старались не растягиваться и шли друг за другом, желая как можно скорее покинуть горнила земли.

Дорога шла то над провалами и трещинами, то вела в узкие коридоры, где нельзя было развернуться. Тогда приходилось идти гуськом. Порой слышался грохот и треск разверзающейся земли, но вскоре путники привыкли к нему, хотя им все время приходилось оставаться настороже.

Хуже всего были всплески огненного месива. Такие фонтаны могли запросто прожечь плоть насквозь. Путников уже несколько раз чуть не задело. Страшнее всего была неизвестность. Пока все было относительно спокойно, но кому из живущих на поверхности ведомы все подземные тайны?

Постепенно тропа поднималась вверх. Жар начал умаляться, но прошло еще немало времени, прежде чем в подземелье повеяло прохладой. Дис стало не по себе. Чем дальше они поднимались, тем холоднее становилось вокруг. Знала бы она, что от главной дороги бежал чуть заметный во мраке поворот, выводивший сквозь бушующий огонь на поверхность! Но именно его она и пропустила. Поэтому вскоре ей и полумеркам пришлось испытывать нешуточный холод. Дис уж было подумала, что ледяная дева правит и под землей, как вдруг Хенабрик потащил ее за пояс.

– Куда ты понеслась? – зашептал он. – Разве ты не ощущаешь, как все изменилось?

– Ощущаю, – отвечала Дис. – Наверное, ход выведет нас к леднику, а там мы снова столкнемся с ледяной девой. Нужно вернуться и захватить подземного огня.

– В своем ли ты уме Дис? – спросил Хенабрик. – Если они нас учуяли, как мы незаметно проберемся мимо них?

– Ты о темных драконах, муж? – воскликнула Мьюриэкки. – На моих полотнах они не появлялись очень долго. Раз я их не видела, значит опасаться нечего. Их нет, они погибли, как многие злые твари в Битве при топях Нэхъяр. Возможно, они оставили приплод здесь. Но разве живая тварь может выжить без еды и воды?

– Пока вы спорите, драконы нас могут услышать, – вмешалась Дис. – Если только они существуют. Но вы оба сами этого не знаете. Я предлагаю сделать так: вы остаетесь здесь и ждете меня, а я проберусь вперед и узнаю, живы ли эти твари.

– Мне твоя затея не по сердцу! – отрезала Мьюриэкки. – Только, похоже, другого выхода у нас нет. А если с тобой что-то случится? Как мы узнаем?

– Услышите мой крик – значит, все пропало. А если вернусь, то расскажу, что увидела – пообещала Дис.

– Только возвращайся поскорее, – напутствовал ее Хенабрик.

– Целой и невредимой – добавила Мьюриэкки. – Пусть милость гиммиленгов хранит тебя.

На это Дис ничего не ответила.

 

Она обнажила меч и, не оглядываясь, прижимаясь к стене, стала прокрадываться вперед. Удивительно, но этот коридор шел прямо, от него не бежали боковые ходы, как это часто бывает в подземельях, а стены были идеально гладкими, будто их неведомо, когда долго и упорно шлифовали водные потоки, примерно как море обычно делает с галькой на морском берегу. Холод начал пробирать до костей. На полу стали появляться выбоины и трещины, кое-где пробегали глубокие борозды. Вскоре стали попадаться мелкие камни – довольно неприятная штука, если не хочешь быть услышанным. Стоит пнуть такой камень ногой, или оступиться, как эхо раскатится по подземелью на несколько ристлей, а там – не ровен час его услышат пещерные жители, те самые, о которых говорил Хенабрик. Осторожность соблюдать было очень тяжело, тем более, что немного погодя, весь пол оказался засыпанным такими камнями. Каждый шаг превращался в шорох, каждый шорох раскатывался отголоском, и Дис приходилось каждый раз замирать на месте, чтобы понять, насколько близка опасность.

Знакомые отсветы подземного пламени не успокаивали. Напротив, они вызывали еще большую тревогу. Даже пришедшим из пустоты темным драконам в этом мире требовалось тепло, как и любому другому живому существу, обитающему в его пределах. Это Дис знала твердо. Она замедлила ход и, затаив дыхание, прислушалась. Ответом ей было молчание. Значит, драконье логово еще далеко. Но недооценивать опасность не следует.

Крадучись, Дис вышла к пологому спуску в пещеру. Здесь подземный жар вел сражение с холодом дыхания темных драконов. В разломах земли текла огненная жижа, но она даже не грела. Зато Дис увидела, что стоит над обширной подземной котловиной, на дне которой находились те, кому суждено было стать препятствием на ее пути.

Они темнели в огненных отсветах и казались черными тенями. Но ошибки не могло быть. Тени имели телесное воплощение. Кольчатые хвосты, гладкочешуйчатые огромные тела с длинными шеями и рогатыми головами. Да, такими перед взором Дис из Ристагарда предстали темные драконы. Они умалились, но все еще оставались огромными, они не сделались от этого слабее и мягче в броне; о них позабыли, но они уснули глубоко под землей, чтобы снова вернуться и потревожить этот мир. Драконы спали на мертвых шлаковых отвалах, а не на огромных грудах и холмах из серебра и золота, сложив крылья, как огромные летучие мыши. Но некоторые из них выглядели совсем иначе. Крыльев у них не было, да и видом своим, кроме темной чешуи, они ничем не отличались от червей. Отличие от огненосных пещер было только в том, что здесь царил жуткий холод, и Дис не знала, что лучше: гореть в огненном месиве или окоченеть до мозга костей.

Спускаться в котловину девушка не стала. Она осознавала, какая опасность может угрожать ей, Мьюриэкки и Хенабрику. Приготовившись идти назад, Дис почувствовала, как кто-то цапнул ее за ногу. Она присела на корточки и увидела перед собой маленьких драконьих детенышей. У ее ног вертелась стайка бескрылой мелюзги. Удивительно, но драконята никак не походили внешним обликом на своих грозных родителей. Они еще не были покрыты чешуей, неуклюже переминались на лапах, а некоторые настолько осмелели, что стали ластиться к Дис, словно маленькие котята, впервые увидавшие маму. Один детеныш изогнул сипну и еще раз цапнул Дис за ногу, требуя к себе большего внимания, а потом, видя, что цель не достигнута, слегка укусил Дис. В ответ остальные драконята набросились на обидчика и устроили ему изрядную трепку. Внезапно мелюзга завизжала и бросилась врассыпную. К Дис приближался другой дракон, чуть крупнее своих меньших братьев и сестер, но уже знавший, что к чему. Он был покрыт темной чешуей, по-кошачьи хищные глаза смотрели на Дис как на кусок мяса. Он зашипел и распластал кожистые крылья, а потом заговорил:

– Убирайся, ты здесь чужая. Пока я не голоден, но кто знает, может, мне захочется съесть тебя прямо сейчас. Никого не пропустим, здесь наш дом, убирайся.

– Я и так уйду, – ответила Дис.

– Стоять! Еще шаг и я разбужу набольших. Они с тобой не станут церемониться, как эти малявки. Я запомнил твой запах, я чую твое дыхание, прерывистое от страха и тревоги. Впрочем, ты не одна. С кем ты пришла и где они? – взвизгнул дракон.

– О ком ты говоришь? – Дис решила не выдавать спутников. – Я здесь одна.

– Ври, да не завирайся. Их двое. От тебя исходят два запаха, отличных от твоего. Я очень хорошо их чую, – не удержался от хвастовства дракон. – Ведь не даром мое истинное имя Ритъяльсорм.

– Твое истинное имя Ритъяльсорм? – переспросила Дис.

– Ну да, еще раз повторяю для невышедшей умом смертной! Я – Ритъяльсорм, – разгневался дракон.

– Раз таково твое истинное имя, приказываю тебе замолчать и застыть на месте, Ритъяльсорм, – неуверенно произнесла Дис.

Маленький дракон уже раскрыл пасть, чтобы укусить дерзкую смертную, неумело взмахнул крыльями – да так и застыл, не оторвавшись от земли. Но Дис было некогда удивляться, она бросилась обратно к Хенабрику и Мьюриэкки. Еле добежав до них, она упала, тяжело дыша. Полумерки всполошились и как обычно подняли тарарам на все подземелье, позабыв о темных драконах.

– Что? Где? Как? – закричали они наперебой, не обращая на состояние Дис никакого внимания. – Ты нашла выход?

Дис не слушала их. Она только смогла растеряно пробормотать:

– Я говорила с ним, с темным драконом.

– Как же говорила! – воскликнула Мьюриэкки. – У страха глаза велики, вот тебе и померещилось.

– Ты точно с ним разговаривала? – озабоченно спросил Хенабрик. – Смотри, такие игры не для смертных.

– Говорила также, как сейчас говорю с вами – ответила Дис. – Малыши такие смешные, а тот, что постарше – злющий, как Хейси и Сюйотар вместе взятые.

– Только этого не хватало! Если ты видела их приплод, то многие Большие Драконы скоро проснутся от тысячелетнего сна и выберутся на поверхность. Ты точно говорила с одним из малышей? - поинтересовалась полумерка.

– Да, он такой грубый и злой, а в замашках, угрозах и хвастовстве не уступит сварткъяльдлингам. Правда, не знаю, как у меня получилось, но я заставила его застыть на месте. Я что-то такое сделала, а что – не помню.

Полумерки переглянулись.

– Даже слабые детеныши драконов уже обладают чарами своих предков. Они не так сильны, но действуют безотказно, – проговорил Хенабрик. – Наверное, тебе, Дис стоит вернуться на то место, и там ты вспомнишь, как у тебя получилось остановить детеныша. Он успел воспользоваться своей силой, я в этом не сомневаюсь. Ты попала под действие чар забвения, но это пока можно исправить. Если бы это был взрослый дракон, то ты бы ничего не помнила, и у тебя была бы иная жизнь. Только дракону, околдовавшему тебя, под силу снять заклятье. Ты еще неплохо отделалась, безымянная Дис из Ристагарда.

– А я не хочу идти ни к червякам, ни к их выводку! – воскликнула Мьюриэкки. – Они мне не нравятся.

– Тогда придется вернуться, – хмуро сказала Дис. – Выход я так и не нашла.

 

Отпив из фляги, девушка отправилась обратно в гнездилище темных драконов. Там все было как прежде. Ритъяльсорм стоял на месте, не в силах пошелохнуться. Только его желтые глаза пылали злобным огнем. Дис коснулась его рукой, но это не нарушило оцепенения детеныша драконов. Осторожно, стараясь не попасться на глаза малышне и прячась за шлаковыми насыпями, Дис начала обходить пещеру в поисках возможного выхода, то и дело спотыкаясь об хвост или огромную когтистую лапу. Выход оказался в противоположном конце логова – щель, узкая даже для головы дракона, но вполне приемлемая для человека. Обрадовавшись, Дис собралась обратно, как вдруг раздался голос:

– Уже уходишь? Тебе не кажется, что ты кое-что забыла сделать?

Дис вздрогнула и притаилась за камнем, не смея выглянуть из-за него. Конечно, этот раскатистый голос принадлежал темному дракону, наверное, одному из набольших. Он лежал рядом с выходом на огромном шлаковом отвале и смотрел прямо на камень, за которым скрылась Дис. Глаза его были прикрыты мутными тяжелыми веками, но у девушки возникло ощущение, что дракон видит сквозь них.

– И что же я должна сделать? – Дис сделала вид, что удивилась.

– Освободить малого дракона, – прозвучал ответ.

– Каким образом?

– Так же, как ты остановила его! – проревел дракон. – Ты связала моего наследника, произнеся его истинное имя! Назови имя и прикажи ему снова стать прежним, иначе я уничтожу и тебя и твоих спутников. Тебя я разорву сейчас, а на них мы славно поохотимся!

Дракон захохотал так, что содрогнулась пещера, и Дис испугалась, не пробудились ли ото сна другие большие и малые драконы. Но этого не произошло.

– Нет, великий дракон, – учтиво ответила Дис. – Я бы и хотела исправить ошибку, но не могу: твой потомок напустил на меня чары беспамятства и я не помню имени, что он мне назвал. Поклянись самой страшной клятвой, что существует среди темных драконов, что ни ты сам, ни весь твой род не причинят вреда мне и моим спутникам. Кроме того, ни один из вас не лишит нас памяти, а я запомню имя освобожденного дракона и твое. Это на тот случай, если хоть один из драконьего рода нарушит твою клятву. И еще я хочу знать, что такое истинное имя. Об этом расскажешь мне ты.

– Не слишком ли многого ты хочешь? – разгневался дракон. – Требовать, чтобы я назвал свое истинное имя какому-то ничтожному насекомому! Да еще потребовал от всего своего рода выполнения пустых требований жалкой смертной! Неслыханная дерзость, какой мы, темные драконы не слыхивали от Начала Времен. Никто не примет твоих условий, человечишка. Ты заслужила кару.

Дракон дыхнул в сторону Дис, но его дыхание не возымело действия. Во-первых, преградой служил камень и, во-вторых, наверное, действовала вода из источника. Дис только поежилась от холода, но увидеть ее труп дракону не довелось.

– Ты смеешь сомневаться в моем могуществе? – дерзко выкрикнула Дис. – Я и мои спутники сильнее тебя и всего твоего рода. Запомни, я выполню твою просьбу только после твоей клятвы. Не раньше.

– Эта клятва невыполнима. Попроси о чем-нибудь другом, пока можешь, – коварно предложил дракон. – Ведь тебе еще столько предстоит узнать, Зачем откладывать на потом, когда у тебя появляется возможность сделать это прямо сейчас? Может, тебя хотели убить твои родители, скажем отец, решивший, что ты виновата в смерти его жены? А может, не так уж и плохи сварткъяльдлинги? Новое всегда дается большой кровью и великими жертвами, зачем было отвергать предложение их правителя? Чего ты достигла, своим глупым отказом, а? Кровь, разорение, смерть! Радуйся же своим успехам, ибо это только твои первые шаги. Я чувствую, что тебя разрывает желание узнать все, поддайся ему и пусть оно исполнится.

И правда, речи дракона повергли Дис в смятение. Что он хотел ей сказать? Отчего соблазняет посулами, которые выполнить в его власти? Может, и в самом деле вся ее недолгая жизнь никому не нужна и можно было бы избежать гибели Ристагарда? Уж не прав ли дракон? Дис захотелось выйти из-за камня и расспросить древнего ящера обо всем, что ей так хотелось знать. Но сердце подсказывало ей иное: дракон зломудр и готовит ей ловушку, похожую на те, в которые она уже попадала. Кто знает, возможно, это или что-то еще не позволило Дис даже высунуться из-за камня. Во всяком случае, дракона постигло разочарование.

– Крепкий же ты орешек! – проревел он от злости. – Ладно, будь по-твоему. Я поклянусь.

Знала бы Дис, как коварны драконы и чего на самом деле стоят их клятвы! Но в ристагардских преданиях о таких существах не упоминалось и потому она наивно внимала каждому слову гладкочешуйного гада. Когда же клятва была принесена, Дис, все еще опасаясь выходить из-за камня – что было вполне разумно, – заговорила:

– Теперь поведай мне свое истинное имя.

– Гримвур, – нехотя ответил дракон, распластав крылья и вытянув шею по направлению к камню.

– А теперь, Гримвур, выполни клятву, и я сдержу обещание, – ответила Дис.

– Ладно, – сдержанно вымолвил дракон. – Имя того глупца Ритъяльсорм. Запомнила?

– Запомнила, – ответила Дис. – И помни, что ты поклялся не накладывать ни на меня, ни на моих спутников чары забвения.

– Я поклялся, что не сделаю этого, – прорычал Гримвур, едва сдерживая гнев. – Хочешь знать, что такое истинное имя, изволь! Ты когда-нибудь испытывала такое ощущение, когда тебя выворачивают наизнанку, а когда тебя возвращают в прежнее состояние – ты уже не прежняя, а сосредоточие пустоты?

– Кажется, что-то припоминаю, – ответила Дис. – Из-за черного янтаря…

Дракон рассмеялся так, что камни посыпались с потолка пещеры.

– И это все? – высокомерно вопросил Гримвур. – Вы, смертные, даже клички, данные вам при рождении, легко забываете, а своих истинных имен не знали, не знаете и знать не будете. Ибо это дано лишь немногим, тем, чей род восходит к либо Старшему люду, либо к самим геммелингам, ибо в жилах таких смертных разлито неоскверненное Извечное Пламя, которого страшимся даже мы, темные драконы. Оно и есть суть истинного имени, кое не простой звук, но воля и стремление сохранить мир от зла, воплощение которого – безымянные, лишенные жажды творения, стремящиеся увечить, разрушать, уничтожать, одним словом – ввергнуть все живое и неживое в первозданную пустоту. Безымянным немило всякое творение, потому что тот, кого нарекли в пределе Эрдэринглы Лаугфайнуиром, привнес скверну еще до создания мира, до того, как его нарекли и даровали ему бытие. И потому еще не ведают они радостей земных – только скорбь, злобу и уныние. Тьма и горе стали им покровами, как свет – гиммеленгам, ибо через нее вершат они великое зло и разлад, в то время, как Вышние творят через свет и радость. Наречь истинным именем – значит возжечь тлеющее в сердце Изначальное Пламя, а погасить его и поместить в нем пустоту...

– … означает лишиться имени, – прошептала Дис.

– Сообразительная какая! – брезгливо фыркнул Гримвур. – Те, в ком это пламя еще не зажгли, могут утратить возможность обрести свое имя и Безымянные примут их, но не как равных, а как рабов, слепо вершащих волю Лаугфайнуира, ибо воли своей у них уже не останется. Это пламя суть живого и неживого, как было задумано изначально, а то, с какою силою оно горит, отражается в звуках извечной речи, и питает их. Так Извечное Пламя и Слово становятся единым целым. Нарушишь это единство – и сделаешься безымянным: слово становится пустым звуком, а суть твою пожрут.

– Гримвур, ответь, – произнесла Дис во весь голос, – что есть Пророчество, кто его вымолвил и как я связана с ним?

– Имя свое мне скажи смертная, – ответил дракон, – и я отвечу на твой вопрос.

– Имя мне Дис из Ристагарда.

– Тогда и ответа тебе я не дам, – съязвил Гримвур. – Имя на истинной речи скажи, тогда я смогу тебе все объяснить.

– Нет у меня такого имени, – ответила Дис, – ибо мне не дали его.

Дракон растерялся. Впервые за столько лет повстречалась ему смертная, посмевшая столь дерзко обращаться к нему. Смертная, которой не дали истинного имени, прячется где-то рядом и требует от него, от самого Гримвура, рассказывать все, что ей захочется узнать! Никогда прежде не бывало такого с тех пор, как он вошел в мир через Врата Эрдэринглы, что сделаны после Времен Скорби. Гримвур изогнул шею и раскрыл пасть, чтобы заглянуть за камень, откуда доносился писк этого жалкого насекомого, и еще раз отравить его своим дыханием, но Дис перекатилась за шлаковую насыпь.

– Гримвур, ты съел свою клятву! – воскликнула она. – После этого ты рассчитываешь, что я сдержу свое слово?

– У тебя нет выхода, – сквозь зубы прорычал дракон. – Думаешь, не в моей власти оживить скудоумного потомка? Ха! Смотри, Дис из Ристагарда что не имеет имени. Ритъяльсормур, уг ар-иг'хеллат! – повелел предок потомку.

Ритъяльсорм зевнул и закрыл пасть, взмахнул крыльями и кинулся навстречу Гримвуру.

– Набольший, – зашипел он, – покарай дерзкую смертную, что посмела так поступить со мной. Она отказалась от чести быть съеденной темным драконом!

– Ты дурак! – взревел Гримвур. – Но сейчас яс тобой согласен. Эта смертная опасна для нас. Ормра ад дракарнра, уг эт-иг’хелларм, ормра ку-раист-вё ад дракарнра релларм! Теперь, тебе, ничтожество, не спастись, – медленно произнес дракон. Казалось, он ни к кому не обращался, но Дис поняла, что последние слова Гримвура относились именно к ней.

То как он произнес слова на извечной речи, не требовало труда, чтобы понять их общий смысл – приказ и угрозу. Но Дис не понимала, что должно произойти: все оставалось по-прежнему. Однако Гримвур и Ритъяльсорм были опасны. С двумя драконами не совладать, тем более, что старик лежал рядом, а молодой дракон помчался наверх стеречь вход в логово. Положение казалось безвыходным. К тому же раздался шум: спящие драконы зашевелились. Тогда Дис поняла, что больше не может медлить. Но был ли способ проскочить мимо старого и коварного Гримвура, устроившегося у шлакового отвала, словно сторожевой пес? Почему-то Дис вспомнила о фляге с водой из источника туманных дев. Она пила, прежде чем спускаться в это логово, Гримвур хотел отравить ее своим дыханием, но у него не получилось. Может, ее спасение находится прямо у нее на поясе? Дис ощупала флягу. Цела. Откупорив ее, Дис вылила немного воды в ладонь. Ее лицо покрыла испарина, и девушка чуть омыла его. Перед глазами Гримвура появилась прозрачная пелена тумана. Поняв, в чем дело, Дис облила себя водой, опустошив всю флягу. Ее тут же окутало плотное облако, сквозь которое она видела все и в то же время оставалась невидимой и неосязаемой для драконов. Быстрее лани бежала Дис мимо шлаковых насыпей, ей не было дела до происходящего вокруг, хотя бегло осмотреться по сторонам стоило. На шум, поднимаемый большими темными драконами, которых своей волей пробудил Гримвур, Дис не обращала внимания: она хотела поскорее выбраться из этого места, потому что туманный покров уже начал истончаться от тепла ее дыхания и тела. Еще несколько усилий – и гнездилище осталось позади. Даже Ритъяльсорм не понял, что так быстро промелькнуло мимо него. А Дис мчалась все дальше и дальше, к месту, где оставила Хенабрика и Мьюриэкки. Она еще издалека заслышала, как полумерки затеяли очередную перебранку. Теперь они обвиняли друг друга в том, что отпустили глупую гусыню одну без присмотра. Завидев Дис, Хенабрик и Мьюриэкки тут же прекратили ругаться.

– Выход нашла? – закричали они в один голос.

– Почти, – переведя дух ответила Дис. – Гримвур стережет его. Нам придется использовать всю воду туманных дев, чтобы незаметно пройти мимо драконов.

И Дис рассказала полумеркам обо всем, что произошло с ней в пещере. Хенабрик и Мьюриэкки дотошно расспрашивали ее о каждом слове, сказанном ею и драконом. Когда же Дис дошла до клятвы Гримвура, Хенабрик фыркнул:

– А такое присловье знаешь: страшись дракона, клятву дающего?

– Нет, – ответила Дис. – Я знаю, что если любая живая тварь поклянется своим истинным именем, то эту клятву она не сможет преступить безнаказанно.

– Хенабрик хочет сказать, – прошептала ей на ухо Мьюриэкки, – что темным драконам нельзя верить на слово. Но продолжай, чем все закончилось?

Когда Дис рассказала о том, что поведал Гримвур об именах, о том, как он сам оживил Ритъяльсорма, и как нарушил клятву, полумерки нахмурились. Зато, узнав, какое чудо сотворила вода из источника, они воспряли духом.

– Значит, можно облиться водой из фляг и мы пройдем мимо драконов под покровом тумана, – решили полумерки.

– Это не так просто, – возразила Дис. – Я потратила на себя всю свою воду. Сделаем так, я отвлеку драконов, а вы сделаете, как задумали.

– Еще чего не хватало! – взвизгнула Мьюриэкки, позабыв об осторожности. – Воды хватит всем. Мы же не пьем столько, сколько Старшие и Младшие люди. Верно, Хенабрик?

– Уж как-нибудь водой поделимся, Дис, – ответил полумерок. У меня ее еще много.

– А у меня еще больше! – не удержалась от хвастовства Мьюриэкки. – Фляга почти полная.

– А ну, покажи, женушка, – потребовал Хенабрик. – Я-то заметил, что пока Дис не было, ты постоянно пила.

Мьюриэкки ничего не оставалось, как протянуть мужу флягу. Хенабрику даже не понадобилось открывать ее. Он встряхнул сосуд, и на донышке послышался громкий плеск. Полумерок гневно посмотрел на жену.

– Это как понимать? Почти полная чем? Пустотой?

– Я пила, нет, отхлебывала понемножку, – пыталась оправдаться Мьюриэкки.

– Из твоего понемножку выросла огромная гора! Точнее, было бы сказать: пустоты во фляге прибыло.

– Довольно! – рассердилась Дис. – Мы возвращаемся в огненные пещеры и попробуем пройти там, где нет ни одного темного дракона.

– Воды мало! Не пройдем! – в один голос закричали полумерки.

– Вы оба вместе взятые сварливее одного карлика, – раздраженно бросила Дис. – Теперь вам придется все делать по-моему хотите вы того или нет. Вы выльете всю воду на себя и побежите в самый дальний конец драконьего логова. Там есть ход, слишком узкий даже для молодых ящеров. Воспользуетесь им, пока я займусь драконами.

Не успела Дис договорить, как ее окатили водой с двух сторон, вокруг нее снова возникла завеса тумана – не такая плотная, как в первый раз. Рядом заклубились два облачка, сквозь покровы которых угадывались полумерки.

– Теперь только вперед! – воскликнул Хенабрик. – Иначе покровы скоро истают. Драконов отвлекать на себя никто не будет.

Путники бросились вниз. Они промчались как тучи мимо несмышленого Ритъяльсорма, пробежали мимо шлаковых отвалов со спящими драконами, миновали копошащуюся и рычащую мелюзгу, пока они не уткнулись в громаду темного тела Гримвура. Дракон поступил хитро: он закрывал собой узкий ход. Учуяв чужаков еще издалека, он притворился спящим, но когда облака приблизились к нему, он, изогнув шею, издал громкий рык, на который откликнулся рев сотен глоток. Спящие уже не спали, а только притворялись. Дис обернулась к ядовито оскалившемуся Гримвуру.

– Так-то ты держишь клятвы? Напомнить тебе, дракон, что клялся ты истинным именем своим? Освободи нам дорогу, Гримвур!

– Ха! – торжествовал и злорадствовал дракон. – Я не так глуп, чтобы называть тебе свое истинное имя. Я назвал всего лишь малую его часть, ибо шли века, росло и оно. К тому же мне ничто не мешало его немного исказить, и вышло, что клятву принес и преступил кто-то другой. А я плевал омраченным огнем на все дурацкие клятвы этого мира!

– Хейси тебя побери! – вскричал Хенабрик. – Ты, червяк, посмел преградить путь хранителям и их спутнице! Как тебе понравится вот это?

Полумерок откупорил флягу и плеснул остатки воды в глаза низко опустившему шею дракону. Тот мгновенно ослеп и в ярости забил хвостом и замолотил лапами по каменному полу. На его рев начали сползаться другие темные драконы. Тогда Хенабрик разогнал руками туманный покров и бросился прямо к ним. Мьюриэкки сделала то же самое. Они бросились в разные стороны, а драконы, предвкушая не столько добычу, сколько развлечение после долгого сна, пустились в охоту на полумерков.

– Старшие в ловитве. Проснитесь, меньшие! – повелел Гримвур, не сдвинувшись с места и распластав огромные перепончатые крыла. – Дерзких сгубите, в прах раздавите!

Вняли ему молодые темные драконы и драконицы. Азартнее стариков были они, в том была их сила. Куда до них древним и набольшим, заблуждаясь, думали они. В коварстве и изворотливости они превосходили все живое в пределах Эрдэринглы, но превзойти в этом предков, они, конечно, пока еще не могли. И набольшие прощали младшим эти своевольные мысли.

Теперь худо приходилось Хенабрику и Мьюриэкки. Полумерки вот-вот готовы были свалиться наземь, Дис изнемогала в ратоборстве с ослепшим ящером: даже без зрения Гримвур был страшен, ибо он чуял тепло ее тела. Да и могла ли такая малая толика воды лишить его обоняния, обострившегося тысячекрат в охватившем его мраке? Тем более что покров, окружающий Дис, начал истончаться от дыхания дракона. Где уж было ей козявке идти против него с одним булатным клыком! Теперь ее легко можно было перекусить пополам.

Гримвур широко раскрыл пасть, обнажая клыки и источая гнилостный смрад. Но вдруг его пронзила такая боль, что он яростно замотал головой и издал такой рев, что начал обрушиваться свод пещеры. И пасть не сомкнуть: ведь Дис пронзила мечом его язык, намертво вогнав клинок в нижнюю челюсть. От такой дикой боли Гримвур катался по пещере кубарем, пугая всех остальных драконов и давя детенышей тяжестью своего тела. Видя, что им грозит, ящеры оставили полумерков в покое и накинулись на своего прародителя. А тут еще разрослись клочья тумана, и пещера погрузилась в его густую и непроглядную белизну. Лишь у выхода из логова появилась неясная женская фигура с поднятой рукой, в которой блестела звезда. Полумерки поняли, в чем дело, и из последних сил побежали к Дис, не заметив, как за ними крадется один из молодых драконов – уже не детеныш, но еще и не окрепший вечно голодный червь, тот, кого сам Гримвур готовил себе в преемники, ибо в зломудрии не было равных ему даже средь набольших червей и крылатых тварей.

Драконы забыли о чужаках, им было не до них. Эту возможность нельзя было упускать. Дис еле протиснулась в узкий проем, за ней с трудом пробрался Хенабрик, и только Мьюриэкки медлила. На миг позабыв, что творится вокруг нее, и не обращая внимания на туманную деву и крики спутников, она остановилась и решила поправить разметавшиеся волосы перед тем, как покинуть драконий удел. «Я покажусь пред Хенабриком во всей своей красе, а не огородным чучелом», – решила она. Червь неслышно подполз к ней сзади и широко раскрыл пасть. Мьюриэкки отступила на несколько шагов назад, и встала на сухой твердый язык твари.

Пасть сомкнулась – и сварливая полумерка исчезла в ней навсегда. Дис и Хенабрик оказались по ту сторону узкого выхода. Но дракону этого было мало. Распробовав добычу на вкус и отведав свежей крови, ему захотелось еще. Со всей силы он протиснул закрытую пасть в нору – но не тут то было! Чем сильнее он пытался просунуть голову, тем теснее становились каменные тиски. Наконец, осознав, что добычу не поймать, дракон потащил голову обратно. Громогласный рев ящера, угодившего в ловушку, едва не лишил его возможных жертв слуха. Голова не двигалась ни вперед, ни назад. А тут еще ход окончательно завалило, так что пасть дракона оказалась намертво зажата в крепком каменном наморднике.

Дис и Хенабрик оказались в полной темноте. Оба были слишком потрясены нелепостью и бессмысленностью смертью Мьюриэкки, чтобы хоть как-нибудь ее оплакать. Полумерок сидел, обхватив голову руками, а Дис не могла сдвинуть его с места. Ни слова, ни толчки не помогали. В темноте колебался неясный сгусток белого тумана. Он ждал, когда путники опомнятся, чтобы указать им путь.

– Такая упрямая и своенравная, – прошептал Хенабрик. – Даже в миг смертельной опасности ты не хотела никого слушать, Мьюриэкки. Как всегда. А ведь я говорил тебе сто раз: не своевольничай! - выкрикнул полумерок и его горький крик эхом разнесся по пещере. – Как теперь без тебя?

– Наверное, она такой уродилась, и ты не мог ее переделать, Хенабрик, – попыталась утешить его Дис. – Но она погибла сражаясь. Это почетная смерть.

– Глупая! – полумерок как будто не услышал утешительных слов. – Решила покрасоваться в такой момент. Но я любил ее за это, Дис, понимаешь? Мне кажется, что Мьюриэкки все еще рядом, или что она вот-вот выйдет из этой темноты и как всегда возьмется за перебранки и брюзжание. Но горше от понимания того, что ее не вернуть. Она ушла и не возвратится.

Что могла ему ответить Дис? Да ничего. Она увидела настоящее лицо смерти один раз, и увидит его неоднократно. Девушка свыклась с тем, что смерть приходит как безжалостный жнец, и жнет свою жатву, не разбирая, кто перед ним. Хенабрик, похоже, столкнулся с этим впервые. Не говоря ни слова, Дис попыталась поднять Хенабрика на ноги, но у нее ничего не получилось.

– Так и будем здесь сидеть, пока не умрем с голоду? – резко спросила она.

– Не знаю, – глухо, как из погреба прозвучал ответ. – Мне все равно, а ты ступай, куда хочешь.

– Так нельзя, Хенабрик. Если ты хочешь оставаться в этой темноте, она рано или поздно овладеет тобой. Так же, как отчаянье и холод овладели Сигне и превратили ее в ледяную деву. Я пыталась бороться со своим горем и страхом и только благодаря этому все еще дышу. Борись же и ты.

– Много ты понимаешь, – мрачно проворчал полумерок. – Это пророчество было сделано очень давно, никто и ничто не может изменить его силы. Оно действует. Разве ты до сих пор этого не поняла?

– Пророчества могут сбыться, а могут и обойти человека стороной, – ответила Дис. – Я поняла, что зло придет, если все время о нем думать, если все время призывать его к себе. Я не хочу думать о пророчестве, я поняла, что мне никто не поможет, потому что я – одна, и рассчитывать мне не на кого. Я не хочу думать о завтрашнем дне и новых страхах, я пытаюсь справиться с теми, которые нападают на меня сейчас. Ты же знаешь многое, ты сильнее меня, так ответь, Хенабрик, почему ты поддаешься отчаянью? Я думала, – теперь голос Дис звучал жестко, но разочарованно, – что ты мудрее, но – увы! – ошиблась.

При этих словах облако тумана сделалось плотнее, а Хенабрик поднял голову и заметил, что туман запестрел оттенками радуги. В глазах полумерка зажегся зеленоватый огонь, и тут Дис испугалась. Рот его искривился в безумной ухмылке, пальцы намертво сжали рукоять кинжала, а тело забилось в припадке горя. Дис схватила полумерка за плечи и затрясла изо всех сил. В ответ полумерок выхватил кинжал и нанес удар. К счастью, Дис усела отскочить в сторону.

– Что же ты творишь, Хенабрик? – укоризненно спросила она. – Зачем хвататься за оружие, когда нас осталось только двое и нам предстоит выжить, вопреки всем и вся?

– Сама так живи! – озлобленно выкрикнул Хенабрик. – Что вообще тебе известно об этом мире? Нет, Мьюриэкки зря называла тебя глупой гусыней. Ты – круглая дура! – тут голос Хенабрика сорвался на вопль. – Нет, Гримвур тебе не солгал, рассказав об омраченном пламени, что горит в сердце Эрдэринглы. Ха, она все равно обречена! Ни от тебя, ни от кого-то другого это не зависит. Ты – пустая и безвольная кукла в чужих руках и совершаешь не свою волю, потому что своей-то воли у тебя не было никогда, и не будет... не будет... А когда отыщется Агрэммильгаэр... О, тогда всему живому и неживому не позавидуешь!

Не лучше ли остаться здесь и покончить со всем прямо сейчас? Ты нужна ему, Дис, нужна с именем. Ему нужен Агрэммильгаэр, но тебя найти гораздо легче. Ему нужны вы оба, и он доберется и до тебя и до Агрэммильгаэра любой ценой.

Хенабрик покачнулся и рухнул наземь. Дис подбежала к нему, но было уже слишком поздно. Хенабрик успел нанести себе увечие кинжалом – не смертельное, но такое, что дальше не пойдешь. Туманное облако посерело и уменьшилось, готовясь вот-вот исчезнуть в пещерном мраке. Дис разорвала капюшон и обломками Мельнирсуртра разрезала его на полосы. Потом, как могла она перевязала раненую ногу полумерка, положила его руку на плечо и, согнувшись так, чтобы Хенабрик мог хоть как-нибудь идти, побрела вслед за тающим облаком. Дис старалась не слушать его стонов. Каждый шаг давался ей с трудом, и вскоре под тяжестью тела полумерка девушка все больше стала пригибаться к земле. Но останавливаться было нельзя. Ее одежда взмокла от пота, дыхание участилось, волосы падали на глаза. Хенабрик стонал от боли все громче и не хотел двигаться дальше, упираясь здоровой ногой в каменный пол. Один раз он даже попытался соскользнуть на землю, но каким-то чудом Дис удалось его удержать. Вот когда оба они пожалели, что так глупо растратили дар туманных дев. Пустые фляги остались в пещере, что находилась возле драконьего логова, да и какой был бы от них прок сейчас, когда глотки жгло от жажды и подземного жара? Хенабрик уже был в беспамятстве и не сопротивлялся. Хоть в этом было какое-то облегчение для Дис. Впрочем, и ей приходилось туго. Туманное облако таяло с каждой секундой, ход пошел круто вверх, Дис то и дело спотыкалась из-за выбоин и трещин. Тащить Хенабрика было все труднее, от духоты подземелья у нее кружилась голова и темнело в глазах. Еще несколько минут – и она свалится без сознания.

Туман исчез, словно его и не бывало. Откуда-то повеяло обжигающе холодным ветром – таким он показался после подземного пламени, хотя на самом деле он был горячим. Собрав последние силы, Дис доволокла Хенабрика к тому месту. Пещера заканчивалась. Еще немного – и Дис вместе со своей ношей бессильно опустилась наземь. Выход наверх был уже близко, нужно было немного отдохнуть, чтобы дойти. Дис глянула вперед и увидела перед собой красный глаз неведомого хищника. На самом деле вдалеке полыхало зарево подземного огня, который выбрасывают на лик земной горелые горы Тъюмэтраат.

 

Глава IX

ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА

БАГРОВЫЙ сумрак в каменном окоеме делался то темнее, то светлее, но ничто не могло превозмочь мглы, веками висевшей над безжизненными горами, среди которых громоздились растрескавшиеся огнедышащие конусы. Таков был солнечный день в этом мрачном краю. Ночами или ненастной порой, когда кряжи окутывала мгла, краснота делалась болезненной и воспаленной, словно опухоль, готовая вот-вот взорваться гноем и излить свое содержимое на многострадальную землю. Дис не без недоверия смотрела на выход из подземелий. Отдышавшись, она дотащила бесчувственного Хенабрика к выходу и выглянула наружу.

Страшный край открылся ее взору. Рассказы о Горах Огненной Пелены, услышанные от Лаувейи и Да Болда, не отражали и сотой доли увиденного. Это была мертвая, изувеченная страна. На камнях не было ни мшинки. Там, где в незапамятные времена бежали говорливые и прозрачные потоки, зияли иссохшие и выжженные извивы. Зелень вывело подземное пламя, а ее жалкие остатки сгубили ядовитые пары. Горы, когда-то залитые солнцем, теперь чернели под враждебным небом громадными костями, изломанными и вырванными из тела земли. А вместо воды по ним текла гневная огненная кровь, выворачивая глыбы, сталкивая их и дробя до невесомого праха…

Оторвал Дис от созерцания кошмара слабый стон Хенабрика. У полумерка началась горячка, а у путников не осталось ни капли воды. Тогда Дис достала нож и сделала надрез на руке. Свою кровь влила она в пересохший рот Хенабрика и ею смазала его губы, но облегчения не приходило. Дис туго перевязала руку тряпицей от капюшона и достала обломки Мёльнирсуртра, единственную ее надежду в этом краю. Почему она так полагалась на этот клинок, даже когда он был сломан? Дис не понимала этого. Просто она так чувствовала. Разложив обломки так, чтобы Хенабрик оказался в кругу, Дис стала ждать. Кровотечение ей удалось остановить. Больше она ничего не могла сделать. Даже воззвав к обломкам Мёльнирсуртра по имени.

Нога у полумерка – он постепенно пришел в себя – все еще болела. Хенабрик мог ею шевелить, он не повредил ни жил, ни связок. Но вид у него был угрюмый. Таким его Дис ни разу еще не видела. Полумерок сидел, нахохлившись, как больная курица, и бездумно уставился в пол. Золотистые искорки в его глазах потухли. Теперь это были темные головешки – два куска дерева, которое только что зеленело под солнцем, а теперь превратилось в безжизненный пепел только что отгоревшего кострища. Голову его словно покрыло серой золой – люди так не стареют, как постарел Хенабрик. Он неуверенно попытался встать. Дис придерживала его за руки, стараясь, чтобы полумерок не упал. Когда ей удалось поднять его, Хенабрик посмотрел на нее невидящим взглядом, а потом вздохнул и закрыл глаза. Дис попыталась сдвинуть его с места, но ноги Хенабрика словно вросли в землю и не хотели двигаться. Не из-за раны. Тут было что-то другое. Более страшное, чем утрата близкого существа. Опираясь на Дис, он попробовал сделать несколько шагов заплетающимися ногами. Каждый шаг больной ногой давался через силу.

– Давай, Хенабрик, ну сделай еще шаг, – пыталась подбодрить полумерка Дис, чувствуя, как у нее самой немеют руки и ноги, а спина ноет под тяжестью мешка. – Еще шажок… хорошо, давай, сделай еще один.

Но он не слышал ее слов. Мир исчез для Хенабрика. Теперь ему было все равно, что происходит вокруг.

– Так все это глупо, глупо, глупо… – тихо пробормотал он и замолчал. А потом прошептал: – К чему жить?

Но Дис его услышала.

– К чему, говоришь? Не знаю. Наверное, чтобы не было таких испытаний, через которые мы проходим. Но это не зависит от нас. От нас зависит другое: сможем ли мы их преодолеть и не потерять себя. Чтобы зла было меньше, Хенабрик, понимаешь ты это?

Казалось, Хенабрик утратил дар речи и понимания всего происходящего вокруг. Он тупо посмотрел на Дис, а потом опустил взгляд.

– Нет! Не сдавайся, Хенабрик! – воскликнула Дис. – Прошу тебя, не сейчас. Нам нужно поскорее выбраться из этого места, где вокруг камни и огонь. Вот увидишь, когда мы найдем какую-нибудь укромную долину, зеленую, солнечную, ты вернешься к жизни. Ты вернешь свои силы, они так нужны всем, пожалуйста, не уходи во мрак, не теряй свое имя. Я прошу тебя... Ну, что мне еще сделать, чтобы тебя расшевелить? – крикнула она, чуть не плача от собственного бессилия. – Что?

Ответа не последовало.

– Хочешь ты оставаться здесь или нет, а я вынесу тебя отсюда, сколько бы ни пришлось идти, и каким тяжелым ты бы ни оказался, – рассердилась Дис. – Мы не достанемся Безымянным и их слугам. Им придется приложить много сил, чтобы нас сломить, я клянусь памятью Мьюриэкки, Да Болда и Рагнара, памятью, Ристагарда и его народа, наконец! Ты слышишь? Нет? Тогда я буду действовать по своему усмотрению, раз мне выпала такая возможность.

Дис опустила Хенабрика на землю и еще раз выглянула из пещеры. Тропа шла прямо у выхода, вдоль стены, но на нее нужно было спуститься. Дис прикинула расстояние на глаз. Выходило что-то около халфристля. Так просто, не переломав костей, не спрыгнуть. А если тащить с собой такую тяжесть, как Хенабрик, то можно и разбиться. Веревки потеряли в пути, а лезть по каменной стене было невозможно. С другой стороны, не бросать же Хенабрика одного, тем более, что она сама так решила.

В ход пошли рукава и материя котомок. Дис скрутила из них нечто отдаленно напоминающее перевязь. Все остальное пришлось оставить в норе. Только обломки Мёльнирсуртра Дис спрятала за пазухой. Девушка заставила полумерка обхватить себя вокруг пояса и привязала Хенабрика к своей спине. Дальше начался спуск – медленный и опасный. Изодранными в кровь руками Дис цеплялась за малейшие выступы и пыталась зацепиться за едва заметные выемки в камне. Пару раз она едва не сорвалась вместе с Хенабриком. Когда оставалось совсем немного, они оба упали на тропу и каким-то чудом не скатились с нее в поток огненного месива. Освободившись от пут и усадив Хенабрика спиной к стене, Дис еще раз осмотрелась. Странно, но именно на этом месте и начиналась тропа. Она шла ровно, на ней не было ни трещинки, как будто ее намеренно для кого-то проложили. Почему выход находился над ней? Дис не хотела задумываться. Сейчас нужно было как можно скорее покинуть эти ужасные горы. Поддерживая Хенабрика, она медленно побрела по тропе, постепенно превращавшейся в широкую хоженую дорогу.

Знала бы Дис, что это за дорога! Никогда она не позволила бы полумеркам спорить и потащила бы их сквозь пламя недр. Теперь было поздно. Она вела Хенабрика по Тъюрси-им-Рудвэд, а ведь над этим путем даже туманные девы, даже будучи горячим паром, никогда не осмелились бы пролететь. Но Дис этого не знала. Предостеречь ее было некому.

Вот когда пригодилась бы вода из родника Фростхъял! У Дис пересохло горло, каждый шаг по дороге давался ей через силу. При этом ей приходилось тащить совсем сдавшего Хенабрика. Девушке казалось, что ее жжет ее собственная одежда, а падающие на глаза волосы – это темная пелена, застилающая путь. С соседних вершин подул горячий пепельный ветер, обдавая чужаков серой пылью. Сначала это было легкое облако, но потом ветер стал крепчать, поднимая к небесам и обрушивая на дорогу не только прах, но и мелкие осколки камней – довольно мерзкая и неприятная штука эти камни: могли поцарапать, могли больно ударить или просто пробить голову. Хуже всего было то, что жажда усиливалась с каждой секундой. Стоило только приоткрыть рот, чтобы глотнуть воздуха, как в него тут же врывался пепел. О том, чтобы дышать носом, не могло даже быть мысли.

Конечно, путники отошли недалеко от выхода из подземелий. Они присели отдохнуть под красным небом, в котором летал прах. На камни Дис уже не обращала никакого внимания. Она просто свыклась с ними, как свыкаются с необходимым злом. Но вдруг неожиданно неподалеку раздалось журчание воды. Сначала Дис решила, что ей померещилось. Но плеск зазвучал громче. Он звал, он манил, он хотел помочь уставшим и измученным путникам... Дис попыталась прогнать от себя эту мысль, как назойливую муху, облизывая губы шершавым от жажды языком. Она закрыла глаза ненадолго, но этого было достаточно, чтобы Хенабрик встал и заковылял туда, откуда доносился плеск.

Заставил ее очнуться крик. Усталости словно и не бывало. Дис ураганом помчалась к потоку - и едва не свалилась в трещину, возникшую на ее пути. В нее падала не вода, а темная жидкость. Именно она обманывала ощущения. Хенабрик рассеяно стоял возле потока.

– Я думал, это вода, – растеряно пробормотал он. – Здесь нет ничего, кроме праха. Мы с Мьюриэкки поступили глупо, надо было идти сквозь огонь. Теперь для меня все кончено. Мир обман. Вокруг пустота. Куда я иду и зачем? Я не знаю и не хочу знать.

Дис положила руки на плечи полумерка, но он неуклюже отскочил в сторону. Его лицо искривилось от боли в раненой ноге, он заскрежетал зубами.

– Посмотри на себя. На тебе грязь и кровь, в твоем сердце тьма и пустота. Что и кому ты хочешь доказать? – вскричал он. – Все живут, но как бы кто не жил – конец для всех один. И для меня тоже.

– Хенабрик, что ты такое говоришь? – не удержалась от упрека Дис.

– Что хочу, то и говорю, и не тебе меня учить! Я хочу пить, и я напьюсь.

Хенабрик погрузил ладони в темный поток и принялся жадно поглощать густеющую жидкость. Захлебываясь и кашляя, он тянул в себя это тягучее и горькое вещество, ничем не похожее на прозрачную воду. Дис попыталась его оттащить, но где там! Полумерок вырывался как дикий зверь, все больше и больше наполняя живот подозрительной влагой, а когда его ударили по рукам, темная жидкость растеклась по земле и он заплакал, как маленький ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Но через мгновение с ним произошла новая разительная перемена. Глаза налились кровью, ноздри раздулись, словно у хищного зверя – и Дис оказалась на земле под его тяжестью. Он крепко схватил девушку за горло и принялся душить изо всех сил. Можно ли было сделать что-то еще? Вряд ли. Дис удалось оттолкнуть полумерка ногой – и он полетел в провал.

Как только Хенабрик упал в расселину, поток исчез, а самой трещины – как не бывало. Дис осталась лежать на камнях, глотая ртом раскаленный воздух и не до конца осознавая, что произошло. Кружилась голова, и в глазах было темно. Понимание возвращалось с трудом. Приподнявшись на локтях, осмотревшись по сторонам, Дис позвала Хенабрика, но ответа не было. Только пепел кружился в воздухе серым снегом, только обломки пемзы падали на землю, словно застывшие градины. Дис окликнула Хенабрика по имени еще раз. Ее голос срывался и дрожал, в горле скребли кошки, и хотелось смочить его хоть каплей воды. Тут Дис словно молнией ударило: она убила... не врага, а друга, последнего из оставшихся с ней. Можно было сколько угодно кричать, искать – все было бесполезно и полумерка теперь не вернуть. И еще она вспомнила слова пророчества, к которому так бездумно относилась: «Боль и страданья принесет путь тем, кто за тобой пойдет; смерть – невысокая цена…»

– Слишком тяжкая и непомерная для меня! – изо всех сил крикнула Дис. – Чем провинились мои спутники? Прав был Хенабрик: зачем и кому нужна такая жизнь, будь она проклята, если она дает, чтобы отнять у тебя в тысячу раз больше!

Только слепое пунцовое небо и глухие каменные кручи были невольными свидетелями ее отчаянья. Все последние события тяжело ползли в сознании Дис. Она потеряла дом, потеряла близких, потеряла своих спутников. Она утратила верный путь и осталась совсем одна, никому не нужная, даже самой себе. Ристагарда больше нет, значит, и своему народу, если еще остался кто живой, она не нужна. Мертвым – тоже. Мир так огромен и страшен, что не стань Дис из Ристагарда, никто не обратит на это внимания, потому что в этом мире никто никому не нужен. Так зачем искать эти проклятые Сумеречные озера и существуют ли они на самом деле? Неужели они стоят таких жертв и мук? Ради чего все это? Ради каких-то пустых звуков, которые по какому-то недоразумению называются именами и по чьей-то прихоти определяют судьбы мира?

Кружащийся пепел уносил ощущения, жаркий воздух иссушал последние капли воли, грохот падающих камней заглушал боль и сожаление, одновременно превращая в прах все остальные чувства. Пустота разъедала сердце Дис. Она медленно и устало брела по Тъюрси-им-Рудвэд сквозь пары и дым, а следом за ней трескалась тропа и из этих ран выступала огненная кровь, точно так же, как в песне, по морю на север, во всеобщем безмолвии, шла ледяная дева, и море за нею покрывалось ледяным панцирем. Но Дис было все равно. Она шла без цели, не осматриваясь вокруг. Все лишилось смысла. Мир утратил голос и краски. Все превратилось в багровую кашу, в которой крупой был камень, а маслом – огонь. Медленно плелась Дис по этому пути. Ее ноги ныли, но она будто не чувствовала их. Голова отяжелела, но что ей было до того? Тело отказывалось слушаться, но девушка брела, как во сне. Так, шаг за шагом, она миновала перевал, каким-то чудом сохраняя равновесие и не провалившись в разверзающиеся по обеим сторонам дороги пылающие расщелины, и вскоре сошла вниз, в бесплодные и унылые края, что простирались у подножья этих враждебных всему живому гор. Измученная горем и тяжелой дорогой, Дис повалилась наземь и заснула.

 

Пробуждение среди горячих камней нельзя назвать приятным. К тому же оно давалось нелегко: голова была, словно чугунная, все тело ломило и горело огнем, мучила жажда. Спрятанные под одеждой обломки Мельнирсуртра не давали этому жару ослабеть. Дис едва поднялась и, не осматриваясь вокруг, побрела, куда глаза глядят.

Позади мрачной стеной громоздился Тъюмэтраат, выбрасывая к небу огонь, дым и пепел, а вокруг простиралась шлаковая пустыня, столь же гостеприимная, сколь и сами горы, породившие ее. Если в горах солнце скрывалось за темными завесами дыма, то чем дальше от них – тем ослепительнее и жарче становилось оно. Солнечный свет резал глаза Дис. Мало ей было пожирающего изнутри огня и пожирающей пустоты, мало было ей того, что произошло на Тъюрси-им-Рудвэд, так еще и солнце начало немилосердно жечь кожу. Нет, не скрыть ничего от хозяйки тепла и света, даже если преступление было ненамеренным и скрытым завесами дыма. Лишь тени и темнота принесут облегчение.

Едва переставляя ноги, плелась Дис по этой каменистой пустыне. Спотыкалась, падала, потом поднималась, шла... И все это она делала без какой-либо цели.

Постепенно среди камней и шлака стала появляться чахлая трава, воздух уже не наполняли дым и копоть. Делалось сыро и промозгло. Солнце уже скрывалось перед замутненным взором скиталицы, когда ее нога плюхнулась в грязную холодную воду. Дис нагнулась и жадно принялась пить. Она захлебывалась, кашляла, падала лицом в мутную воду, чтобы смыть грязь содеянного, даже не обращая внимания на пожухлый камыш и торчащие из воды кочки. От топей начала подниматься промозглая мгла, когда Дис, наконец-то, встала на дрожащие ноги. Затянутое тучами вечернее небо не предвещало ничего. Серое, как свинец, оно давило как низкий потолок темницы, в которой не было ни одной щели, через которую мог бы пробиться солнечный луч. Ежась от холода, Дис шла дальше по болоту.

Темнело очень быстро. Свинец неба превратился в густую и непроглядную смолу, будто вылитую на этот мир из огромного котла. Зато мутно-черная вода под ногами покрылась мерцающими огоньками. Они вспыхивали то тут, то там, и вскоре, выбравшись на поверхность, они закружились в воздухе, перепрыгивали с кочки на кочку, беспорядочно метались перед глазами Дис, которой уже ни до чего не было дела. В ее башмаках давно уже хлюпала вода, одежда не защищала от холода, а поднявшийся ветер добирался до мозга костей, подыгрывая отчаянью и выхолаживая сердце.

Тишину болот нарушило тихое мяуканье. Потом оно усилилось, и вскоре ночное безмолвие наполнилось какофонией звуков. Именно это заставило Дис оглядеться вокруг. Прямо на нее из темноты смотрели горящие глаза зверей, и были они слишком большими даже для простых хищников. Миг – и Дис оказалась в окружении. Мяуканье не умолкало и усиливалось, глаза покачивались из стороны в сторону. Тут с сердца Дис будто упал покров тени. Неужели действительно все напрасно? Вот так глупо погибнуть на болотах? Нет, так просто свою жизнь она не отдаст.

Но дикие нанры – так назывались эти огромные коты – прекрасно знали чего стоит такая добыча. Им хотелось не просто поймать свежего мясца, а для начала, поразвлечься с ним, как это делают обычная кошка с пойманной мышью. Один нанр, кажется, шел медленнее остальных: вот она – единственная возможность, которую нельзя упускать. И Дис метнулась прочь из окружения, мимо прихрамывающего зверя, успевшего слегка цапнуть ее за ногу. Увидев, что добыча осмелилась убегать, коты дружно мяукнули, как будто им предложили прекрасную забаву – поохотиться на человека. Но они решили потянуть время. Пускай мясо бежит на своих двоих. Далеко ему все равно не уйти. Кругом трясина. Нанры за долгие годы жизни в камышах разнюхали каждую безопасную тропку, а вот мясо, похоже, ничего о них не знает. Тем проще его будет выследить. И слух, и нюх у котов были отменными, да и капли свежей крови, только разожгли их аппетит. Поэтому, немного обождав, они пустились в погоню так бесшумно, как только могут коты.

Дис теряя последние силы, ковыляла по болотам, она уже по пояс погрузилась в воду, но оглядываться не было желания. Коты, оглашая ночь своими криками, мчались за ней во весь опор, и некоторые уже поплыли за ней. Не ведая как, Дис выбралась на сушу и поползла прочь от воды. Зверье настигло ее. Коты снова окружили обессилившую жертву, но что-то удерживало их от нападения. К Дис подошел вожак нанров – огромный хищник в булатном ошейнике и с выцарапанным глазом. Но не успел он занести когтистую лапу для удара, как ночную тишину вспорол вой – ни одному зверю не дано издать такого. Усмотрев в нем повеление, нанры бросились прочь. Дис подняла голову: вроде бы обошлось, и жуткий вой принес ей спасение.

Из мглы показалась женская фигура. Трудно было сказать, как она выглядела, ибо она была облачена в просторные одежды, а лицо скрывал капюшон. Женщина шла, опираясь на клюку и простукивая почву под ногами, боясь угодить в самую трясину. Незнакомка приближалась к простершейся на траве Дис. Вышел месяц. Женщина откинула капюшон и злобно молвила:

– Ну, здравствуй, хваленая невеста.

Дис подняла голову. Прямо на нее, скривив в жуткой ухмылке беззубую пасть, смотрела Лаувейя. Но как изменилась ведунья! Это был вовсе не гнусный призрак, восставший из могилы, которой стала для нее ловушка скёгелей, а то самое женочудовище, которого так опасались Мьюриэкки и Хенабрик. Лаувейя тут же сморщилась и превратилась в старуху, с которой Дис билась на Мосту Срыва. А когда из левого рукава показалась рука с длинным прозрачным когтем, от которого несло холодом, Дис вскрикнула:

– Сюйотар!

Ее крик получился таким слабым, что Сюйотар холодно рассмеялась в ответ и потянула к Дис ледяной коготь, намереваясь ударить девушку в сердце. Дис откатилась в сторону, и, будто собравшись с силами, вскочила и бросилась прочь. Она бежала, не разбирая во мраке пути, и лишь хохот Сюйотар гремел в ее ушах. Вскоре, очутившись среди корявых деревьев, Дис остановилась перевести дух, но не тут то было. Сухие и колючие ветки потянулись к ней и принялись бить по лицу. Случилось это так внезапно, что Дис не удержалась на ногах и упала, но тут деревья вытащили из-под земли свои корни и потянулись к ней, преследуя только одну цель – схватить и задержать. Повинуясь какому-то толчку, Дис вскочила и кинулась дальше. Как ни пытались повалить ее деревья, как больно ни хлестали они ее ветками, она все же выбралась из их владений и побежала дальше по болоту. Казалось, темноте не придет конец, а топи заняли весь остальной мир. Дис оглянулась. Позади клубилась мгла, она надвигалась прямо на нее. Деревья не захотели упускать добычу и преследовали девушку по воле Сюйотар. Воздух наполнился жужжанием комарья и мошкары. Растревоженные деревьями и почуяв свежую кровь, насекомые роями поднимались из свих убежищ среди кочек и летели прямо на Дис. Спрятаться от них было невозможно, они летели за ней и жалили во все открытые места, оставляя на месте укусов огромные волдыри. Дис закрывала глаза руками, но комары жалили и жалили, надеясь, что крови хватит всем.

Вдруг Дис что-то отшвырнуло в сторону. «Наверное, постарались деревья», – решила она. Но поблизости никого не было. Под ногами была твердая земля. Только смердели болотные пары, в которых мерцали блуждающие огоньки. «Не дорогу ли они мне указывают? – подумала Дис. – Пойду-ка я за ними».

И Дис пошла сквозь пары за блуждающими огоньками. Они то гасли, то вспыхивали, то кружились перед нею, то манили назад, откуда она начинала путь. Они возникали под ногами и в воде, вспыхивали в воздухе и гасли как только дул легкий ветер. Дис уже пожалела, что последовала за ними, как вдруг мгла рассеялась и перед ней открылась трясина. Выходит, блуждающие огоньки вели ее прямо к гиблому месту?

Болото снова одела белесая пелена. Промозглый воздух сделался еще холоднее, но это был не тот холод, что бывает от сырости, а холод, которым славятся только обители Унту и пещеры Манали. Мгла клубилась, и вскоре она стала принимать очертания людей. Призраки наступали быстро, но, к своему ужасу, Дис постепенно узнавала их. То были павшие во время осады Ристагарда люди – те, кто бился на стенах и те, кого растерзали живьем. Мертвые тянули к ней призрачные руки, на их лицах застыли отчаянье и безысходность, на измученных болью лицах зияли пустые глазницы, а рты кривились в безумных ухмылках. Дис смотрела на них и пятилась спиной прямо к трясине. Нет, не вынести ей этих немых укоров. Скольких невольно она загубила? Дис не знала. А неупокоившиеся наступали. Вот мелькнула страшная обезображенная морда. Кажется, это был Йормунрекк, но не он устрашил Дис. Из сонма теней выступил Рагнар, потом Да Болд, вышла Мьюриэкки и, наконец, показался Хенабрик. Этого Дис уже выдержать не могла. Ее глаза расширились от ужаса, в голове помутилось, она отступила назад – и оказалась в трясине. Призраки не останавливались, они приблизились к самой кромке зловонной жижи, готовой вот-вот поглотить Дис, как вдруг снова похолодало. Но теперь это уже был зимний мороз. Поверхность трясины мгновенно взялась прочной ледяной коркой, так что Дис оказалась зажатой в болоте по плечи. Наверное, ей померещилось, но во тьме промелькнула ледяная дева.

Разгоняя призраков и опираясь на клюку, к трясине приковыляла сама Сюйотар. Старуха тяжело дышала – так торопилась. Как только ведьма подступила к ледяной поверхности, она ударила по ней клюкой. Тут же для нее пролегла тропа их болотных трав. По ней Сюйотар с удивительной прытью добралась к застрявшей в ловушке Дис.

– Думаешь, что так просто отойдет твой дух в жилища Унту и пещеры Манали? – ехидно поинтересовалась карга. – Не надейся.

– Тогда зачем ты хотела убить меня в долине стонлингов? – крикнула Дис. – Зачем ты повела нас к скёгелям?

– Все в свое время, дорогуша, все в свое время, – проскрипела Сюйотар. – И не гневи меня своими дурацкими вопросами. А то я могу и забыть, что ты все еще нужна.

– Для чего и кому?

– Для чего тебе пока незачем знать. А кому – и так понятно. Разве ты не уразумела до сих пор, что не ответь ты отказом властелину Сварткъяльда, все пошло бы иначе, все эти глупцы, – по какой-то нелепой случайности, – оставались бы жить. Впрочем, хе-хе, они все равно были обречены. Ничто не происходит так просто, прелесть моя, ничто. Даже ледяная дева явилась сюда, можно сказать, не случайно. А что до стонлингов и твоих спутников, То виновата только ты. Они все умерли из-за тебя. Припоминаешь пророчество?

И Сюйотар злобно захохотала.

– Для тебя у меня тоже кое-что найдется, радость моя, – хрипло прокаркала она. – Кое-что да найдется. Знаешь, что это за место? Сама судьба привела тебя на запад от Гор Огненной Пелены и через Безжизненные равнины прямо в топи Флагдафайкинар, болота, где царят призраки. Ты пришла сюда, погруженная в горе, отчаянье и уныние. Что ж, тем проще мне будет с тобою теперь, особенно, когда страх сокрушил твое сердце и пожрал твою волю. Ты будешь жить, но лишь для того, чтобы стать супругой властелина Сварткъяльда, и никуда тебе не деться. А чтобы ты была посговорчевее, прими от меня свадебный подарок, невестушка.

Сюйотар сгорбилась еще больше, взмахнула левой рукой – и ледяной коготь оцарапал левую щеку Дис. Затем карга взмахнула правой рукой, и призраки двинулись на девушку. Подул ветер, и ее левый глаз дважды пронзила боль. Она обожгла как огонь, тут же угасший и превратившийся в ледяное острие. От радости Сюйотар дико запрыгала на месте и, потрясая иссохшими руками, снова обратилась к Дис.

– Хоть ледяная дева и ушла, но тебе она оставила особый подарок. Знаешь, какой? Пару крошечных осколков зеркала Повелителя. Один – в глаз, другой – в сердце. Ты не можешь недооценить его милости и щедрости, ибо так тебе будет гораздо легче жить. И еще: ты никому не сможешь рассказать об этом даре, потому что очень скоро ты свыкнешься с ним, он станет частью тебя. Не ты первая, не ты последняя. Зато как будет доволен Повелитель!

Пока Сюйотар болтала, ночь светлела. С первыми лучами солнца призраки растаяли как дым, а старуха, завидев встающий из-за окоема светлый диск, только смогла бессильно погрозить ему клюкой.

– Ничего, ничего! – злобно проворчала она. – Недолго тебе уже осталось. Скоро снова посажу тебя на цепь в каменном утесе. Но сейчас ты опоздало. Свое дело я уже сделала.

И Сюйотар, развернувшись, медленно заковыляла прочь от трясины. Дис этого не видела. Она оцепенела от холода, пробирающего ее изнутри и снаружи.

Ледяная корка начала подтаивать. Понимая, что это единственная возможность спастись, Дис попробовала дотянуться до торчащего неподалеку корня и, крепко схватив его, она с трудом выкатилась на поверхность и поползла обратно. Едва она оказалась на твердой земле, как трясина с бульканьем поглотила ледяной настил.

Дис попала в совершенно другой мир. Из него изгнали все краски и звуки. Если раньше топи Флагдафайкинар были бурыми, желтыми, изредка зелеными, то теперь все вокруг было серым, как свинец, и немым, как изначальная пустота. Ветер колыхал камыши, но не слышался их шелест. Вдалеке, изогнув шею, что-то прощелкала цапля. Дис видела ее, но не слышала. За лягушкой промчался простой камышовый котенок. Зверь что-то мяукал, ему никак не удавалось поймать добычу, но у Дис будто уши заложило. Да и не к чему ей было все это. Она безмолвно и тупо смотрела в одну точку, сидя у кромки трясины, точно также, как Хенабрик у выхода к Тъюмэтраату. Только с той разницей, что Дис теперь было все равно, жить или умереть.

Так девушка провела весь день, и только с моментом наступления промозглых сумерек, медленно и безжизненно встав на ноги, она поплелась по болотам. Все вокруг было безотрадным и беззвучным, серость сменилась сплошной чернотой ночи, но Дис все брела и брела, непонятно каким образом обходя опасные места.

Так и вышла она к западу от топей Флагдафайкинар, прямо к водам Фийарскъярма, Пятиречья, чьи истоки берут начала не в страшных горах, но из-под земли, где никакая скверна не могла добраться до них. Но все казалось черными тенями в ночной темноте, и Дис не ведала, сколь прекрасен на самом деле был тот край.

Она забрела в березняк и словно сгусток мрака пошла мимо берез, вперед, навстречу поджидающей ее, по наущению Сюйотар, засаде сварткъяльдлингов…

 

Глава X

ГОРА ТУНГ

 

…Хъярл Сампсо Фодмингский отшвырнул кружку подогретого пива, поданного ему, как только он въехал на грязное, заваленное соломой, подворье. После поездки на гору многое раздражало его. Слуге, взявшему под уздцы коня, хъярл отвесил здоровой рукой тяжелую затрещину и грубо крикнул свите расходиться. Нет, правду говорят: отправишься к горе Тунг – не известно, что из этого выйдет.

А вышло вот что. Глубокой ночью ему донесли о богатом купеческом обозе, направляющемся к Гард-ти-Наудэт через главный фодмингский тракт. По правде говоря, на каждой дороге и тропе Фодминга находились люди Сампсо. Они-то и доносили хъярлу о богатых путниках и обозах, коли таковые были проездом в этих землях. Подорожные, уплатив пошлину за проезд, и знать не знали, что через некоторое время обученные голуби отправятся с донесением в Каэр Анкли, откуда выступит хорошо вооруженный отряд под предводительством самого Сампсо. Сведения, на беду путников, всегда были точными и достоверными: кому охота закончить жизнь, скажем, на колу или болтаться в петле на потеху воронам? Крутой норов Сампсо был известен всем. Он был скор на расправу, но при случае мог и щедро одарить. Так вот, еще до рассвета хъярла поднял с ложа рог. Обычно он звучал, когда прилетал голубь с вестью о богатой добыче. Сампсо криком разбудил челядь и велел готовить обычное снаряжение. Нерадивым как всегда достались колотушки и зуботычины: уж очень они копошились, облачая своего повелителя в исподнее и кожаную рубаху, поверх которой следовало надеть кольчугу. Сампсо настолько не терпелось пуститься в погоню, что он, растолкав челядь, надел кольчугу поверх исподнего и помчался на подворье, наспех затыкивая за пояс бороду, заплетенную в косу. На дворе ему доложили, что ожидается богатая добыча, но обоз свернет на запад возле горы Тунг. Ничего не сказав и лишь нахмурив брови, Сампсо вскочил на коня и поехал впереди небольшого отряда: обоз охраняли плохо.

Дальше все пошло из рук вон плохо. Конюший плохо подвязал подпруги, так что не успел отряд отъехать от крепости, как Сампсо вместе с седлом соскользнул прямо в грязь. Ночь выдалась дождливой, и дорога превратилась в кашу. Понося слугу на чем свет стоит и поминая вслух Темных, хъярл сам затянул подпругу, заново оседлал Хримсмейна и приказал двигаться прямо к вершине Тунг. Никто не посмел роптать или каким-либо образом показать недовольство. Поживиться богатой добычей хотелось всем.

Гора Тунг виднелась за вересковой равниной. Она возвышалась уступами с юга и занимала часть Рейверхолта, а северная ее сторона была обрывом с множеством пещерок и переходов, уходивших по преданию глубоко-глубоко, куда даже двеорги-карлы не осмеливались спускаться. Вершина ее была плоской, словно ножом срезали верхушку с куска масла.

Всадники кутались в плащи, а Сампсо уже проклинал свою поспешность. Кольчуга впивалась в тело, все время напоминая о себе. Но вернуться назад он не мог. Он вел своих людей к богатой добыче, и не к лицу было ему отворачиваться от поставленной цели. Обоз ждать не будет.

По пути отряду никто не встретился. Под копытами коней трещал засохший вереск, занималась холодная тусклая заря, а гора все еще и не думала приближаться. Тогда Сампсо погнал Хримсмейна во весь опор. Всадникам пришлось последовать примеру хъярла. Что коням какие-то мелкие ручейки или расстояния, особенно, когда нет преград и можно нестись по пустоши во весь опор, даже если на твоей спине хорошо вооруженный всадник! От долгого стояния в конюшнях только медленно дряхлеть да заплывать жиром. Благо сейчас можно показать, на что ты способен.

Но Сампсо так не думал. Он изо всех сил пришпорил Хримсмейна, и серый в яблоках понес, не разбирая дороги. Хъярл только и мог, что держаться в седле, поджидая, когда скакун чуть устанет и его можно будет поставить на дыбы, но в коня словно вселился злой дух. Он летел стрелою по равнине и не думал о том, что можно остановиться, все дальше и дальше унося Сампсо от его воинов. «Придется прикончить это отродье Хейси, как только он остановится», – решил Сампсо. Но едва его посетила эта мысль, как конь рухнул замертво, едва не задавив седока. Хъярл ощутил себя как брусок железа между молотом и наковальней. Кольчуга впилась в спину и живот, из-под колец закапала сукровица. Хорошо еще, что удар смягчили заросли вереска. Хримсмейн лежал бездвижным трупом, доставив хозяина к подножью горы Тунг.

Тень горы закрывала край обрыва и падала на поверженного всадника. Тяжесть конского крупа не давала Сампсо дышать. Но выбраться из ловушки он без чужой помощи не мог. Кажется, в миг падения хрустнула правая рука. Она была зажата, и боль точила мозг, порождая стон. Нет, хъярла какой-то рукой так просто от добычи не отвадишь! В битвах бывали вещи пострашнее.

– Где вас Хейси носит? – взревел Сампсо, едва его люди приблизились к горе и, спешившись, отволокли в сторону издохшего коня. – Почто не пристрелили эту тварь, когда она понесла?

Не слушая оправданий, Сампсо подошел к бездыханному Хримсмейну, пнул его тело ногой и крикнул:

– Так и валяйся у горы Тунг на потеху воронью, подлая тварь! Кто хоть ком земли на тебя бросит, того первого своей рукой прикончу. Всем ясно?

Вопрос относился к отряду. Воины неодобрительно косились на Сампсо. Оставить коня без погребения: мылимое ли дело для Фодминга, где коней ценили дороже пушнины. Коней, которые были кормильцами на протяжении нескольких десятков веков, пусть даже мертвых, пинать ногами? Но гнев хъярла страшнее вековых устоев, тем более что причиной стал его собственный конь. Сампсо этого было мало. Весь свой гнев он решил сорвать на Хримсмейне. Сейчас люди были ему не нужны. Сампсо приблизился к трупу и ножом распорол ему брюхо сверху донизу. Потом он вывалил оттуда все внутренности и сбросил их в провал. Из глубины донесся грохот, как будто туда сбросили камни. Было от чего содрогнуться: явно недобрый знак. Но какое дело было до страхов Сампсо, хъярлу Фодминга! Ходила молва, что в горе Тунг обитают недобрые призраки, и что ни один добрый человек не приблизится к тому месту, куда падает ее тень. Хъярл давно уже забыл, каково это: долгие войны, а потом набеги на купеческие обозы сделали свое дело. Бояться нужно не призраков, а живых людей. Это Сампсо запомнил крепко накрепко.

Поэтому он окриком заставил конников следовать за ним через мелкие потоки, бегущие на дне распадка. Далее пришлось спешиться, замотать морды коням мешками и привязать животных в буреломе и подниматься к пещеркам. По сторонам тропы – ровной, но извивающейся змеей, – торчали обломки каменных столбов с некогда высеченными на них знаками. Воины опасливо озирались по сторонам и недоверчиво косились на камни, темнеющие под лучами восходящего солнца. Казалось, – вот еще одно недоброе предзнаменование, – они окрасились кровью, словно на них только что свершили требы неведомым хозяевам горы Тунг.

Все выше и выше, к самой вершине горы шла эта тропа, и, мнилось, не будет ей ни конца, ни края, тем более что с каждым шагом становилось понятно, что придется не идти, а карабкаться вверх. Сампсо проклинал глупую клячу. Куда ему наверх со сломанной рукой! Да и может ли увечный вести в бой? Разумнее всего было бы отступить и вернуться в Каэр Анкли, тем более, что на него начали коситься собственные воины.

По счастью, совсем рядом, открылся лаз, куда можно было протиснуться по одному. Заканчивался он проходом к юго-западной оконечности горы. Именно там, возле одетых туманом лесистых склонов, и сворачивал Гремливому морю Фодмингский тракт. За поворотом тракт сужался и превращался в узкую тропу, так что повозкам пришлось бы вытянуться в вереницу, чтобы проехать по каменистой дороге.

Еще оставалось немного времени, чтобы подготовить встречу обоза должным образом. Лучники расположились на буках, покрывающих возвышенности, за деревьями затаились мечники и копейщики. На лица, как всегда, были натянуты личины из древесной коры бука и дуба. Оставалось только ждать на холоде. Хотя лето и близилось к середине, в этом году оно выдалось по-осеннему холодным и промозглым, невзирая на яркое солнце в вышине. Вот и сейчас Сампсо донимал холод. Радовало его, что и левая и правая рука одинаково хорошо владели мечом, и это не раз спасало его.

Наконец, в тумане показались телеги и крытые повозки. Обоз оказался небольшим, плохо охраняемым, и Сампсо был готов повестить дураков, приславших вести о богатой добыче. Но тут случилось нечто такое, от чего было вздрогнуть. Ветер пробирал до костей и проникал сквозь кожу воинов в полном доспехе, о самом хъярле уже и говорить не приходилось. Его колотил озноб. Но увиденное заставило его воинов побросать оружие и бежать обратно к горе. Сампсо ничего не оставалось, как последовать их примеру. Дело в том, что обоз вместе с сопровождающими растворился, словно его и не бывало. Его пожрала изнутри пустота. Нет, истинно, гора Тунг – проклятое место и с призраками лучше не спорить.

 

Вот так бесславно закончился набег на купеческий обоз. К середине дня отряд вернулся в Каэр Анкли. Крепость являла собой удручающее зрелище. Окружающий ее ров был наполовину засыпан землей, торчащие в нем колья давно сгнили или пошли на замену старым, что выпали из ограды. Хозяйственный строения, жилища слуг, конюшни и амбары – тоже деревянные – окружали ров. Можно было усомниться в разумности такого расположения незащищенных построек. На самом деле все было совсем не так. Давно это место было окружено крепкими стенами и рядами частоколов, уступами спускавшимися с возвышенности. За рвом находился дом хъярла и его родичей. Но шло время, и бесконечные усобицы подорвали мощь Фодминга. Родись у Пеллервойннена только один ребенок, ничего подобного не случилось бы. Но пять детей могли в будущем привести к смуте. Было решено отдать четверых, кроме первенца, Могучей Зиме. И тут нагрянул мор. Старший сын умер, не стало и жены Пеллервойннена Асни, хворь свирепствовала повсюду, не щадя никого. Считали, что огонь изгонит ее, потому жгли все деревянное, что попадалось под руку. Горе и слезы наполнили Фодминг, и Могучую Зиму проклинали, называя Лютой.

А что до четырех наследников, то их выбросили в снег на мороз, чтобы отдать зиме. Но, видно, судьба им была остаться в живых, ибо не тронула их Лютая своими пальцами, ни одного не коснулась хворь. Было решено оставить жизнь всем четырем, но с той поры беды свили гнездо в Каэр Анкли. Год от года лето становилось все короче и холоднее. Оно было то засушливым, то дождливыми, чего нельзя было сказать о зимах, которые начинались рано и заканчивались поздно. Истинно, Зима облюбовала Фодминг и задумала сделать его своей вотчиной в обитаемых землях, разнося холод по миру и остуживая людские сердца.

Урожаи были и так невелики, а после Лютой Зимы порой приходилось голодать – то недород, то град побьет урожай. Через год крестьяне принялись бросать свои дома и уходить в другие земли. Тогда Пеллервойннен наложил запрет на самовольный уход, но время его правления больше запомнилось как время бунтов и казней: не хотели смерды оставаться на проклятых, как они сами говорили, землях. И старшего сына из оставшихся четверых, Турсо, учил Пеллервойннен тому же – подавлять смуты железом и кровью, не ведать жалости ни к кому. Но переусердствовал старик, и наука пошла впрок не только наследнику. Кауко, Экъяльдбард и Сампсо усвоили ее слишком хорошо. Все время доставалось им от правителя и от Турсо. А вскоре стало понятно, что Турсо задумал сжить их со свету. Не нужны были ему соперники в борьбе за отцов меч. А старый хрыч, считал Турсо, зажился на свете. Поэтому братья удивились, когда он предложил им сговор. По правде сказать, они все терпеть не могли Пеллервойннена, но каждый боялся сказать сам себе, что желает смерти отцу. Турсо первым заговорил об этом открыто, и его поддержали Кауко и Экъяльдбард. Сампсо ничего не сказали, но когда заговорщики отправились на вересковую пустошь, Сампсо выследил их и заявил, что присоединится к ним, иначе выдаст братьев Пеллервойннену. Над ним только посмеялись и велели проваливать, пока цел. В тот же день Сампсо попытался рассказать отцу о заговоре, но в ответ получил такой удар, что отлетел к двери и сильно ударился головой о косяк. С годами старый хъярл озлобился еще больше на сыновей и один лишь их вид вызывал у него ярость. А тут еще этот недокормыш посмел учить его, как поступать! Впрочем, это был прекрасный повод расправиться со всеми нелюбимыми сынами.

Этим же вечером Пеллервойннен приказал приготовить трапезу и призвал всех четверых за стол. Конечно, братья оставили мечи у входа в зал, как и полагалось. Рассевшись по лавам, начали трапезу. Слуги отрезали самые лучшие куски мяса хъярлу, а сыновьям клали в мисы одни кости с червями. Не известно, что пообещал слугам Турсо, но ни они, ни охрана не вмешивались в дальнейшие события. Всем уже поперек горла костью стоял Пеллервойннен. Турсо поднялся с места и встал позади отца. Это был знак начинать. Кауко и Экъяльдбард бросились к хъярлу и крепко схватили его за руки. Турсо выхватил нож и полоснул по горлу. Но у него дрогнула рука, и удар оказался не смертельным. Сампсо же схватил вертел и с яростью метнул его в хъярла, закончив начатое братьями дело.

Вот тут и смогли братья оценить хитрость и коварство Турсо. Он молнией метнулся к двери и принялся истошно звать охрану. Кауко, Экъяльдбарда и Сампсо сразу окружили. Младший принялся отбиваться, но его повалили и скрутили. Насмехаясь над братьями, Турсо провозгласил, что отца убили они, а он, наследник, опоздал, чтобы помешать преступлению. Слуги, бывшие свидетелями, приняли его сторону. Лютая Зима делала свое дело. Не смогла получить жертвы тогда, так получит их сейчас. Она умела ждать и дождалась. Кому как ни ей было известно, что такое ожидание, и каким мучительным оно может быть.

Заговорщиков, по приказу Турсо, избили и поволокли в хлев, где их и заперли до рассвета. Завтра новый хъярл решит их участь. Впрочем, особо гадать не приходилось.

Утром братьев притащили к крыльцу Большого Дома Каэр Анкли, вокруг которого уже собралась толпа. На резном кресле сидел хъярл Турсо, у него на коленях лежал Вальхьерст, меч фодмингских хъярлов, бывший в этом краю знаком власти. Темные глаза Турсо вперились в братьев, руки твердо сжимали меч, но, сделав неловкое движение, хъярл уронил Вальхьерст на землю и меч оказался у ног Сампсо. Подавив досаду, Турсо жестом приказал стражу поднять меч и принести ему. Когда Вальхьерст снова оказался на коленях хъярла, тот возопил к толпе:

– Смутное время переживаем мы, жители Каэр Анкли и Фодминга! Лютая Зима не желает уходить, готовя нам новые беды – холода и неурожаи. Скоро нам будет грозить голод. Но есть зло, которое пустило корни здесь, в Каэр Анкли, и его должно искоренить. Ибо этот первый шаг укрепит наш дух и мы, набираясь сил, сможем изгнать Лютую Зиму и ее верных слуг.

Хъярл умолк, услышав испуганный ропот толпы, и умело скрывал свою радость. Немного подождав, он продолжил.

– Зло в том, что Лютая Зима начала вербовать служителей, которым она посулила власть над этим краем, и править они будут под ее холодной и смертоносной рукой. А это значит, что жить здесь будет невозможно. Служители Лютой Зимы свершили первое злодеяние от ее имени: вчера они убили нашего хъярла!

Не успел Турсо договорить, как в обвиняемых полетели комья грязи и навоза. Редко в Каэр Анкли происходили значимые события, но отцеубийства никогда здесь не знали. Хъярл наблюдал за действиями толпы и слушал ее крики. Он получал от этого удовольствие. Убить соперников-братьев он всегда успеет. Его расчет был иным. Он предаст их всеобщему позору, и только потом, когда их унизят сполна, он позволит себе вынести смертный приговор. Старый хъярл ничего не сказал перед смертью, и это обстоятельство можно провернуть в свою пользу. Он поднял руку и заговорил:

– Нет никакого оправдания отцеубийцам, презревшим кровное родство! Говорят, самая страшная кара – изгнание. Но здесь дело, требующее иного решения. Каков же ваш приговор, люди?

Услышав крики толпы, требующей смерти, Турсо ухмыльнулся. И в этот миг крикнул Сампсо.

– Тогда пусть поединок докажет, кто виновен. Ты мне больше не брат, Турсо, я вызываю тебя. А если откажешься – не бывать тебе хъярлом, все видели, что к моим ногам упал Вальхьерст. Я хъярл по праву, а ты – подлая змея! Не ты ли науськивал Кауко и Экъяльдбарда против отца и не ты ли предложил им этот сговор?

Турсо впился в подлокотники кресла. Дело складывалось не в его пользу. Толпа поддержала криками Сампсо-недокромыша, требуя поединка. Что ж, будет этому глупцу бой. Не такой хотел видеть смерть своих братьев хъярл, но ради своей же безопасности можно немного изменить первоначальному замыслу.

Он молча поднялся с кресла и провозгласил.

– Хочешь священного поединка – получишь. Вот условия: сражаться насмерть, кто первым падет, тот и уличен в преступлении. Я бьюсь достоянием хъярлов, палкой битвы, а ты – без оружия. Коли ты прав, тебе оно не понадобится. И еще: ты бьешься только за себя. За этих выродков не проси.

Турсо ткнул пальцем в сторону Экъяльдбарда и Кауко.

– Согласен, – мрачно ответил Сампсо.

Толпу оттеснила стража, чтобы перед крыльцом образовалась небольшая площадка для боя. Кауко и Экъяльдбарда повалили на землю, чтобы они не смогли помешать, а на руках Сампсо разрезали путы. Турсо скинул грубую рубаху, обнажившись по пояс. То же вынужден был сделать и его младший брат. Хъярл сошел с крыльца держа расчехленный Вальхьерст и двинулся прямо на противника. После побоев Сампсо еле двигался, но он каким-то непонятным образом сумел уклониться от удара. Толпа открыто смеялась над недокормышем. Вряд ли его можно было бы назвать сыном хъярла. Скорее, оборвышем и сыном какой-нибудь потаскухи. Даже дети простолюдинов выглядели лучше, чем он, вечно оборванный, грязный, тощий и голодный, роющийся в кучах с отбросами. Всем и так было понятно, чем закончится поединок.

Между тем Сампсо ухитрялся избегать ударов Турсо. Он прыгал, катался по земле, но чувствовал, что еще немного и силы его оставят. Боль обожгла левое плечо. Туда угодил удар Вальхьерста. Тогда Сампсо решил ненадолго отсрочить свой конец. Турсо же оскалился, видя, что его замысел удался как нельзя лучше. И вдруг свет померк. Сампсо швырнул ему в глаза свежую лепешку конского навоза. Пока хъярл счищал ее, Сампсо вскочил на ноги, толкнул брата, схватил оброненный меч и ударил Турсо в живот. Видя, как хъярл корчится в предсмертной агонии, Сампсо молвил:

– Вот так тебе и подохнуть, как шелудивому псу. Нечего попирать клятвы. Это говорю я, новый хъярл Фодминга.

Толпа была вынуждена склониться перед недокормышем. Кто же знал, что так получится. И только освобожденные от веревок Кауко и Экъяльдбард злобно поглядывали на него, не проронив ни слова. А через час Сампсо метался в горячечном бреду. Рана оказалась куда тяжелее, чем рассудил знахарь. Она начала воспаляться, а к рассвету под тонкой коростой начал собираться гной. Сампсо лежал в зале Большого Дома, но никто так и не обратил на него внимания. Экъяльдбард и Кауко рассудили по-своему: убийца отца наказан, и он умрет своей смертью. Священный поединок решил многое в пользу средних братьев. Их руки не запятнаны кровью, так кому, как не им править Фодмингом, разделив власть?

Ближе к вечеру второго следующего дня Сампсо очнулся. Шевелить левой рукой было невозможно. Плечо покрывала краснота, распространившаяся от белого бугра. По странному совпадению никого по близости не было. Братья решили, что Сампсо не жилец, и отправились к горе Тунг править требы. Очаг посреди зала догорал, и младший сын Пеллервойннена понял, что если он как всегда не позаботится о себе сам, никто другой этого не сделает. В полуобморочном состоянии он пополз к огню, вытащил обгоревшую деревяшку, сжал зубами и вскрыл ногтем гнойник. Потом выдавливал из раны гной. От боли темнело в глазах, но самое страшное было впереди. Когда из раны потекла чистая кровь, Сампсо достал горящее полено и стал прижигать рану огнем. Как он взвыл, когда пламя коснулось кровоточащей плоти! Правая рука дрожала, и он тыкал огнем мимо, причиняя себе лишнюю боль. Неизвестно каким образом совладав с собой, Сампсо заставил себя смотреть на рану, чтобы не промахнуться. После прижигания, он упал навзничь у очага и так проспал около суток.

Очнулся Сампсо от едкого запаха дыма пряного аромата трав, наполнивших небольшое низкое помещение. Он лежал на лавке, покрытой соломой и травами. На плече он обнаружил повязку, но когда попробовал пошевелить рукой, вскрикнул от боли.

– Не шевели левой рукой, – раздался старческий голос. – Я и так три дня потратила, чтобы тебя у Лютой отобрать, а ты решил все мои труды свести на нет? Лежи и не шевелись. Я сама к тебе подойду.

У дымящегося котелка стояла старуха и что-то помешивала. Сампсо ее не видел. Она стояла к нему спиной. В полумраке дома ничего толком не было видно. Но вот старуха подошла к Сампсо с черпаком, поднесла его ко рту и велела:

– Пей.

Сампсо подчинился и осушил черпак до капли. Питье было горьким, наверное, из трав. Хотя у старухи был властный голос, она совсем не казалась страшной и уродливой. Наоборот, ее лицо напоминало скорее печеное яблоко, а морщинки у уголков рта придавали выражению ее лица какую-то мягкость. На Сампсо смотрели синие глаза, в них не было места тревоге и смятению.

– Ишь ты, выпил все до капли и не поморщился, – проговорила она. – Скоро поешь. После моих травок есть сразу нельзя. Надо, чтобы подействовал мой отвар.

– Как я сюда попал? – спросил Сампсо.

Бабка погладила его по голове.

– Бросили тебя тут три дня назад. Я ходила за травами, запасы кончаются, а надо набрать побольше, пока Лютая не пришла. Я за камнями притаилась, когда услышала стук копыт. Было двое всадников, судя по виду, знать из Керанкли. Один из них сбросил на землю мешок. Оба ускакали обратно. Я мешок еле-еле к себе приволокла, открываю – а там ты. Ясное дело, вывезли и помирать бросили. Лютой ты мечен. И всадники те тоже меченые. Не будет ни тебе, ни им радости, пока не останется жить тот, кто Лютой по нраву пришелся.

Старуха вернулась к очагу и подбросила хворосту в огонь.

– Лютая сюда уже приходила. Вся белая, из холода и снега, а глаза – что две льдинки. Вынюхивала что-то. Да не вошла. Жарко я очаг растопила.

– А как те всадники выглядели? – спросил Сампсо.

– Не разглядела, – призналась старуха. – Впрочем, думается, что это Пеллервойннена сыновья были. Больше никто в Керанкли плащи, подбитые мехом, не носит.

Бабка произносила название крепости не Каэр Анкли, а Керанкли. Сампсо понял по говору, что она не здешняя. А о Пеллервойннене знали здесь все, даже чужаки.

– Тебя как звать, старая? – спросил Сампсо.

– А ты, значит, молодой выискался? – ехидно спросила бабка. – Да я моложе тебя! Не годами, сердцем. А вот тебе зим пятнадцать исполнилось, в возраст уже вошел, имя, небось, получил, а дед дедом, Драумхъялль? Зови меня просто. Хельдвейг-Травница я. А потому, Драумхъялль, будешь ты пить мои отвары и зелья, и будет сила в руках твоих, и станешь тем, кем избрал тебя Вальхьерст, но отмечен ты, как и враги твои, и потому большим не смогу отплатить тебе за добро, о котором ты забыл. Пей еще и засыпай!

Не успел Сампсо ничего понять, как из черпака ему в рот полилось горячее и согревающее зелье. Тепло быстро растеклось по телу, и он заснул. Однако сон его было короток. Он открыл глаза. Хельдвейг уже сняла повязку и занималась раной и ожогами. Травница промывала их водой, было не так больно, как в первый раз. Больше она не называла Сампсо его истинным именем, которое сумела выведать каким-то образом.

– Мало меду принесли мне золотые пташки, – ворчала она. – Не нравятся цветы Лютой, почти все в этом году холодом повывела. Ну, ничего, ничего, скоро мое время закончится и наступит твое. Только этого недокормыша на ноги поставлю, чтобы тебе раньше времени не достался. Тем двоим тоже срок скоро придет, я-то знаю.

Хельдвейг не обращала внимания на то, что Сампсо внимательно ее слушает. Какое ей дело до него? Своих забот хватает, а все же нянчится с ним. Тем временем Хельдвейг закончила промывать раны, взяла горшок, смазала их каким-то снадобьем и наложила новую повязку.

– Время прошло, – сказала она. – Теперь пора подкрепиться. Одними отварами сил не восстановишь. А похлебка у меня вышла отменная, на оленине.

– Откуда у тебя оленина? – рассердился Сампсо. – Только мужчины-хъярлы могут есть оленину, а такие смерды как ты…

И туту же осекся.

– Смерды? – беззлобно, но гордо переспросила бабка. – Ты уверен, что старуха Хельдвейг не может встать и уйти, куда ей вздумается? Она живет здесь задолго до Пеллервойннена Кровавого, приемыша из Керанкли, как его кличут люди, Будет жить и потом. Да только, – и тут она не по-старчески рассмеялась, – только кому придет в голову узнать ее? Ведь память людей коротка, а жизнь еще короче, – сказала она, наливая в глиняную мису дымящуюся похлебку. – Я не сержусь на тебя, дурашка, ласково произнесла она, когда Сампсо проглотил первую ложку. – Хотя могла бы разгневаться не на шутку. Все я видела, и как хотели отдать Лютой, и как она всех четверых отметила своим поцелуем, особенно тебя. Потом знаю все и о Турсо, и о Кауко и о Экъяльдбарде. Не будет от них толку. Может, из тебя что-то выйдет. Ешь, ешь, Сампсо, небось, не впроголодь у меня живется, верно?

Сампсо только кивнул в ответ.

– Ты, видно, забыл, как в Керанкли пришла горбатая нищенка и рылась в куче с отбросами, – продолжала Хельдвейг. – Ей никто ничего так и не подал. Тебя я тогда хорошо запомнила. Тоже оборванный, тощий, с годными глазами, как у матерого волка. Помню я и ту заплесневелую краюху, которую ты откопал и которой ты со мной поделился… Я все помню и не забываю. Встать на ноги ты сможешь завтра, но о том, чтобы левой рукой что-то делать пока забудь. Ждать придется долго.

– Тогда, куда пропал твой горб? – спросил Сампсо.

Знахарка ничего не ответила.

Прошла неделя, прежде чем Сампсо смог выйти наружу. В такой лачуге, как у Хельдвейг в Фодминге жили только голодранцы да нищие, но младшему сыну Пеллервойннена лучше было там, чем в Каэр Анкли. Травница подолгу не бывала дома, и Сампсо приходилось готовить еду на двоих. Зато этим он мог отплатить за кров над головой.

Хижина стояла среди буковой чащи, полого спускающейся вниз. Однажды Сампсо попробовал расспросить у Хельдвейг об это месте, но она сразу же разозлилась и сказала, что не время спрашивать о таких вещах. Они, мол, сами откроются, когда придет срок.

Прошла еще одна неделя. Рана зажила удивительно быстро, остался лишь шрам. Сампсо помогал старухе, как только мог. Таскал воду из ручья и ходил за хворостом, починил прохудившуюся крышу. Через некоторое время он охотился на зверей, расставляя силки. Только знахарка день ото дня становилась все мрачнее. Все меньше ей удавалось найти и собрать целебных трав к зиме, особенно линниэд. Это беспокоило ее больше всего. Хельдвейг объяснила Сампсо, что именно благодаря этой траве она смогла так быстро поставить его на ноги. В пору, когда Лютая входила в полную силу, хвори часто нападали на людей, а не будет запасов именно этой травы – нельзя будет лечить, но главное, благодаря этой траве можно изгонять из сердец остуду, если сердце совсем не оледенело.

Дело шло к поздней осени. Как-то поздно вечером, когда бледное солнце начало угасать, травница повела Сампсо на другую сторону горы. На ее восточном склоне виднелась хорошо проторенная дорога, ведущая в пещеру. Хельдвейг указала на эту дорогу и обратилась к Сампсо:

– Теперь слушай меня внимательно и крепко-накрепко запоминай, что я тебе говорю. Это место непростое. В Фодминге все наслышаны о горе Тунг, и считают ее запретной. Знай, что со всего Фодминга сюда свозят умерших и хоронят каждого в своей норе. Это – дорога хъярлов. А пещера – вход в склеп. Я войду туда сейчас. Вернешься без меня. Если ты хочешь по-настоящему отблагодарить меня, то сделаешь, как я скажу. Я войду в пещеру, а ты устроишь обвал. Там и похоронишь меня.

– Зачем ты хочешь такой смерти для себя? – удивился Сампсо. – Ты мудрая и могла бы научить кого-нибудь.

– Тебя что ли? – сурово спросила Хельдвейг. – Ты не годишься. Меч – вот твое дело. И не задавай глупых вопросов. Делай, как я велю и лови каждое мое слово, пока можешь. Сегодня особая ночь, одна из ночей Дикой Охоты. Ты слыхал когда-нибудь о ней, Сампсо?

Младший сын Пеллервойннена покачал головой.

– Так я и думала, – ответила Хельдвейг. – Тогда запоминай. Четыре раза в год по ночам выходят призраки горы Тунг и, ведомые воеводой Вышних, начинают Дикую Охоту на всякую нечисть и нежить, особенно на Безымянных. Если же нечисти слишком много, то Дикая Охота продолжается и на следующий день. Горе тем смертным, кто оказывается на пути в ту пору: забирают их в гору Тунг, к мертвым и призракам, чтобы пополнить ряды Диких Охотников. Память об этом в Фодминге давно изгладилась, знают только, что нельзя смертным приближаться к горе Тунг и ее окрестностей, если с умершим не идешь. Я войду, а ты завалишь выход камнем. Каким бы тяжелым он ни был с виду, тебе он поддастся с легкостью. Там меня закроешь. Мне не так много было времени отпущено. Всего лишь несколько месяцев, пока на ноги не встанешь.

Сампсо хотел задать вопрос, но Хельдвейг так посмотрела на него, что он поежился. Будто на него смотрела сама Лютая Зима. Но когда старуха ласково потрепала его по голове, младшему сыну Пеллервойннена показалось, что он все понял.

Обычно травница ходила согнувшись и опершись на клюку. А тут отбросила подпорку, выпрямилась и горделиво направила поступь к дороге хъярлов. Сампсо едва поспевал за ней. Тем временем, облик Хельдвейг менялся. Едва она ступила на тропу, с головы куда-то подевался рваный домотканый платок, а ее лохмотья изменились до неузнаваемости – разве что жена хъярла могла носить такие одежды красного сукна с золотым шитьем на вороте. Чем дальше шла старая, тем сильнее менялась она. Вот ее шаг сделался еще величественнее, вот седина исчезла из волос, а морщины изгладились. Наконец, ее волосы сделались темно-русыми и густой волной упали на плечи молодой женщине, не блиставшей красотой, но отличавшейся особой миловидностью. Оглянулась она на Сампсо, и он увидел ту, которую не видел никогда, сгинувшую во время мора, что когда-то свирепствовал в Фодминге. Она обернулась – и Сампсо увидел ее лицо.

– Делай как я велю, сын, – спокойно приказала женщина.

Сампсо понял: он не смеет ослушаться и не может заговорить с ней, даже если бы эта женщина сам того захотела. Она, не задерживаясь, вошла под мрачные своды пещеры и свернула направо, к женским захоронениям. Приблизившись к пустовавшему месту своего успокоения, она сказала так:

– Сын мой, сюда ты больше не войдешь до срока. Но ты можешь найти убежище в горе Тунг, потому что такова моя воля. Только помни: я не могу оградить тебя от Дикой Охоты. Не показывайся там, куда достигает тень горы, иначе накличешь на себя гнев призраков. Говорят, они ныне служат другому повелителю. И еще: не отнимай то, что они взяли. Человек или вещь, тронутые могильными туманами, уже не принадлежат миру живых. Крепко-накрепко запомни это. Теперь завали выход камнем.

Она вошла в богато обставленный утварью небольшой склеп и легла на сокровища, разбросанные на полу. Сампсо, отвернувшись и глотая слезы, легко завалил выход из склепа камнем. Когда же он потрогал его, оказалось, что теперь никто и ничто не сдвинет тяжелую глыбу до конца времен.

Но времени горевать не было. Травница сказала, что близится Дикая Охота. Находиться в горе и возле нее было небезопасно, поэтому Сампсо поспешил к выходу. Оставалось совсем немного, когда вдруг раздался вой. Так не мог выть дикий зверь, ибо тот звук порождало отчаянье. Сампсо спрятался за валуном и решил переждать беду. Вой нарастал. Казалось, это был зов.

И на зов ответили. Темное небо разрезали бледные молнии, а вдалеке прозвучал рог, звук которого сжимал сердце, словно холодная когтистая рука. Потом из пещеры полились густые потоки тумана, превращающиеся в призрачные фигуры вооруженных всадников. Из-под бледных плащей виднелись тусклые кольчуги, изможденные руки сжимали копья и мечи, а серые лица ничего не выражали. Лишь у предводителя Дикой Охоты не было на голове шлема. Его длинные волосы развевались на ветру призрачными космами, а в глазах была пустота.

Казалось, череде охотников не будет конца, но вот снова проревел рог, и призраки понеслись на своих конях, будто гонимых бурей, в черное небо, озаряемое вспышками молний. Едва они скрылись из виду, Сампсо что есть духу бросился по обратно по дороге хъярлов в буковый лес. Он спрятался в лачуге травницы и провел бессонную ночь. Снаружи ревело ненастье. Вот-вот на хлипкое строение должны были обрушиться деревья, но ничего не случилось. Младший сын Пеллервойннена заснул беспокойным сном только под утро, когда все стихло. Ближе к полудню он проснулся и выглянул наружу. Буря поработала на славу, выкорчевав с корнем вековые деревья, но каким-то чудом не затронув дом Хельдвейг. Таков был след Дикой Охоты, пронесшийся над южным склоном горы Тунг.

 

Дальше все как будто сложилось само собой. Около семи месяцев Сампсо жил отшельником на южном склоне горы Тунг. Призраки его ни разу не тронули. Зато со всего Фодминга начали под его руку стекаться недовольные правлением Кауко и Экъяльдбарда, которые оказались хуже Пеллервойннена Кровавого, ибо они не могли решить, кому быть главным из двух. Пришлось покинуть дом и поселиться в Рейверхолте. Хотя горы Тунг и опасались, Сампсо решил, что она – ненадежное укрывище.

Поздней осенью было решено взять Каэр Анкли. К этому времени за Сампсо готовы были пойти даже войска, находившиеся в подчинении у правящих братьев, но Сампсо велел им оставаться в крепости, чтобы не вызывать подозрений. Глубокой ночью отряду Сампсо открыли ворота Каэр Анкли, тем самым решив участь хъярлов. Когда связанных Кауко и Экъяльдбарда бросили к ногам недокормыша, приказ нового хъярла был короток. Старшего бросить в змеиную яму, а среднему – подрезать жилы на руках и ногах, чтобы потом оставить на медленную смерть в склепе хъярлов на горе Тунг, что и было сделано.

Нет, не отдаст так легко свою добычу Лютая Зима, и не сдастся так просто Дикая Охота. Огрубело и ожесточилось сердце Сампсо. Править стал Фодмингом не лучше, но и не хуже Пеллервойннена и своих мертвых братьев. А чтобы прокормиться, расставил на дорогах мытарей – собирать пошлины да выведывать, какой караван купеческий богаче будет. Кормиться и о людях своей земли радеть тоже надо, иначе будет то же, что сделал он с отцом и с Кауко, и с Экъяльдбардом. Истину сказала Асни: оставила на них на всех замораживающий поцелуй Могучая Зима, которую здесь еще прозвали Лютой, а на севере Эрдэринглы – ледяной девой.

 

Да, досталось в тот день и виновному и виноватому. Только отходчив был Сампсо, и потому его нрав терпели. Знали, что иначе не прокормиться: от зимы без весны и лета брюхо к спине прирастет. Уж очень разгневалась Лютая в этом году и решила дождаться осени, чтобы только в эту пору дать фодмингцам слабую поблажку, а потом ударить по ним всей своей мощью. Прошло немного времени, и сломанная рука Сампсо уже была в лубке, а сам хъярл пережевывал скудный обед. Нет, что бы там ни было, он сегодня же вернется на гору Тунг. Плевать, что этой ночью разразится очередной набег Дикой Охоты. Гора уже не раз прятала его от обитающих в ней призраков.

Угасающий огонь в очаге вдруг вспыхнул в полумгле Большого Дома. Сампсо подошел к нему и увидел, что пламя приобретает очертания старухи Хельдвейг. Хъярл хотел обнять ее, но огненная бабка не позволила.

– Обожжешься, сын, – тихо ответила она. – Я оберегала тебя, как могла. Теперь этому больше не бывать.

– Я сделаю то, что задумал, матушка, – ответил Сампсо. – Я этой ночью отправлюсь на гору.

Хельдвейг нахмурилась.

– Уже которую ночь Дикой Охоты ты делаешь высокую ставку. Ни других не щадишь, ни себя самого. Но сейчас с тобой никто не поедет. Тебе мало сегодняшней неудачи, так ты решил накликать горшую беду, Драумхъялль?

– Ты мне выносишь приговор? – вскричал Сампсо.

– Пытаюсь остановить глупца, спешащего к погибели. Я пришла к тебе, но не по своей воле. Слушай, что мне велено тебе сказать.

– Вряд ли это что-то важное, – отмахнулся хъярл.

Асни разгневалась. Пламя взметнулось до потолка. Еще немного – и загорится деревянная кровля.

– Ты выслушаешь меня, глупец, – на диво спокойно произнесла она. – Если этой ночью ты покажешься на вересковой пустоши – ты не избежишь встречи с дикими охотниками, посланными за особой добычей, а если отнимешь то, что принадлежит им, не спастись тебе от смерти, посланной волею тех, кому подчиняется Лютая. Я все сказала. Пора мне исчезнуть.

«И впрямь, пора, – подумал Сампсо, – такие вести, пусть даже и от родной крови, слушать ни к чему».

А вслух он сказал так:

– Нет ничего ценнее материнского наставления.

Асни тут же исчезла, и очаг потух. Для пущей верности Сампсо вылил на горячие уголья холодной воды. Они бессильно зашипели. Да и что такое истинное имя, которым она назвала его в третий раз? Просто слово, ничего не означающее. Сампсо давно уже мерил жизнь мерой меча.

Он спокойно вернулся к обеду, как будто ничего не произошло.

 

Хъярл ехел один через вересковую пустошь к горе. После трапезы он вышел на крыльцо, но на этот раз никто не послушался его приказа. Страшен был гнев Сампсо, но еще страшнее была гора Тунг за пустошью. Новый конь был куда медленнее Хримсмейна, и это раздражало хъярла. Еще больше бесило его, что на спину этой клячи его взгромоздили как больного. По крайней мере, Вальхьерст был с ним.

Стремительно холодало, солнце начало клониться к закату. На этот раз поверх стеганки была надета кольчуга, и легкий морозец не донимал, как в предутреннюю пору. Сампсо ехал прямо в растущую тень горы Тунг. Даже больная рука не была ему помехой.

Наконец, когда сгустились холодные сумерки, хъярл Фодминга подъехал к проклятому месту, закрывающему темнеющей громадой тусклое небо. Объехав пропасть, всадник направил коня к дороге хъярлов. У входа он спешился и направился в пещеры. Оттуда, из склепов, он прошел туда, где захоронены простолюдины – к выходам на северо-западные склоны. Сампсо не знал, почему он пошел именно этим путем, его словно что-то подталкивало. Помнил он также, что именно окрестности горы в последнее время облюбовала Дикая Охота. Наверное, дело было настолько худо, что призраки могли появиться в любое время суток. Сегодня они уже охотились при свете дня, так что могло помешать им выйти из недр в их время?

Сампсо затаился возле узкого выхода у отрога, мимо которого Фодмингский тракт сворачивал на запад. Ждать пришлось недолго. Показался богатый обоз. Нет, слишком много было охраны – и конной, и пешей, и снаряжение было не для похода, а для битвы. Да и было что охранять. Телеги и крытые повозки, мулы, груженные тяжелой кладью, медленно брели по темнеющей дороге. Всадники кутались в теплые плащи и что-то кричали погонщикам. Сампсо решил, что это и был тот самый обоз, о котором доложили посреди ночи, и не ошибся. Только теперь положение было неравным. Даже если он каким-либо образом выдаст себя, его могут убить, даже не взирая на то, что он хъярл.

Сампсо спросил себя, возможно ли это, и невольно подловил себя на том, что не может найти ответа. Почему этот обоз следует своей дорогой не днем, а в ту пору, когда начинает сгущаться тьма? И что за сокровища провозят через Фодминг, если для их охраны наняли целое войско? Наверное, Сампсо никогда не ответил бы на свой же вопрос, если бы ночное небо не озарили бледные молнии и не загремел гром. И как обычно, под призыв рога, мимо Сампсо пронеслась мгла и ринулась в небесные выси, обрушиваясь на землю серыми потоками и растекаясь по склонам горы. Как всегда мгла обретала черты призрачных всадников, проникающих всюду и везде и приводя в ужас незадачливых смертных, посмевших появиться в пору Дикой Охоты в окрестностях горы Тунг. Бежать обозникам было некуда, охранники бросились воевать с призрачным воинством, но разве можно было обычным оружием одолеть тех, кто не имел уже ничего общего с миром живых? Воины стреляли из луков, метали копья в пустоту, издавая боевые кличи, рубили мглу мечами… Хозяева товаров прятались под телегами и пытались укрыться под холстинами, да только все это было бесполезно, и Сампсо знал об этом. Никогда еще Дикие Охотники не упускали добычи. А когда глупые люди додумались развести огонь и бросать во мглу горячие головни, призраки разгневались и ураганом пронеслись над обозом. Мглистый вихрь страшным образом слился с легкими ветерками и раздул их до такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Когда же весь обоз взвился под облака и завертелся, словно в водовороте, Сампсо понял, от чего пыталась предостеречь его мать, когда пыталась запретить ему ехать на гору Тунг. Внезапно все это понеслось в пещеру, круша на своем пути камни и расширяя проход. Сампсо затянуло в этот вихрь и ударило об стену, а потом понесло вглубь горы.

 

Хъярла с такой силой швырнуло на каменный пол, что он усомнился, целы ли его кости. Потом он понял, что зацепило сломанную руку – оттого и боль. И все же Сампсо открыл глаза. Он лежал на каменном полу, где было рассыпано серебро, золото, самоцветы… Но все эти сокровища были зыбкою мглой, одевшей пещеру. Они не были настоящими. Владетель Фодминга убедился в том, когда попробовал здоровой рукой взять пригоршню алмазов. Камни тут же растаяли в воздухе. Пожалуй, единственной настоящей вещью здесь был большой предмет, темнеющий далеко во мгле. Сампсо поднялся, приблизился к нему и снял наброшенную на него холстину. Это оказалась повозка-клетка. Сампсо откатил ее, и за повозкой оказался туннель – единственный выход из этого места.

Судя по всему, он вел прямо к сборищу Диких Охотников. Мертвенно-зеленоватая мгла текла из туннеля в пещеру, наполняя ее нездешним холодом. «Будь что будет», – решил Сампсо и вошел во мглу. Ход оказался ровным, как будто его долгие века долбила и шлифовала вода. Пройдя совсем немного, Сампсо растерялся. Под его ногами лежало несколько путей, и какой коридор не выбери – отовсюду сочилась мгла. Но вот из нее показалась призрачная фигура дикого охотника в полном облачении. Призрак не увидел и не учуял живую плоть. Он медленно поплыл в левый лаз. Решив, что все это неспроста, Сампсо последовал за ним. Лучше встретиться с обитателями горы Тунг в битве, чем медленно умирать от голода и жажды одному.

Вскоре мгла сгустилась, как кисель, и заполнила собой все пространство. Зато больше не было ни ответвлений, ни спусков, ни подъемов. Ход шел только вперед. Хъярл обнажил Вальхьерст. У Сампсо было предчувствие близкой опасности, и он приготовился к нападению. Пройдя еще несколько шагов, владетель Фодминга вступил на лестницу, ведущую вниз, куда не могла проникнуть мгла. Раз другого пути не было, пришлось идти глубже в недра горы.

Вот тут и подтвердились недобрые слухи, которыми так обросла гора Тунг. Впереди раздавались завывания – унылые, безжизненные созвучия, тянущиеся, словно нити паутины, медленно выбрасываемые пауком. Вой то усиливался, то затихал, то делался высоким, то низким, то поднимался до Синканайи, то низвергался в пещеры Унту и жилища Манали. Ясно было, что все это – какая-то кошмарная песня, которую не могут петь живые. Звуки сковывали волю, замораживали кровь в жилах, гасили всякий загорающийся в сердце огонь стремления.

Сампсо слышал все это. Как вой был подхвачен ударами каменных барабанов, как им стали вторить костяные трубы, как в это месиво звуков вплелся безжалостный и холодный голос. Потом все стихло. Хъярл затаился у последней ступени и прижался к стене. Если выход наверх и существовал, то только через огромный подземный зал, который открылся его взору.

Там царил сплошной мрак, и только огненные сполохи, пробегающие по стенам, выделяли из всеобщей темноты витые колонны, поддерживающие тяжелые полукруглые арки. Но если приглядеться, то столпы были из раскаленного железа, того самого, в котором сохранилась порча Лаугфайнуира, и потому они были темны. А увиты были они человеческими жилами и кишками, по которым ползали живые гадюки и могильные черви. Венчали эти столпы головы темных драконов с горящими глазами и раскрытыми пылающими пастями, сводами же чертога служили окаменелые костяки драконов, ибо никакой другой скелет не смог бы выдержать каменного бремени.

Меж тех колонн стояли деревья – искореженные, обезображенные, мертвые. Не листва была на них, а кинжалы да ножи. Не ветки были у них, но отравленные стрелы. Вместо цветов – изувеченные руки, а вместо плодов – голые черепа и гниющие головы – добыча Дикой Охоты. Цепи соединяли их стволы, корни сочились черной кровью. Пол был устлан железными плитами, но местами раскалены они были до бела. Там, где плиты были черны, падали капли и струи ядовитых потоков – черных как кромешная тьма, с пеной, желтой, словно кость трупа, и злобные гады копошились близ тех источников. Страшна была эта палата, и ужасен сад в ней, но куда страшнее была недобрая мгла, царящая здесь еще от начала времен. Казалось, здесь никого не было, но присутствие некой силы чувствовалось. И эта сила была способна на многое. Она проникала всюду, сокрушая и подчиняя себе всех и вся. Она поглощала все, что было ей угодно, и губила все, что могло оказать ей хотя бы малейшее сопротивление. «Нет, не могли Вышние вести Дикую Охоту, – подумалось Сампсо – если они создали такое место на земле для своих призраков». Но это было еще не все. Именно отсюда и доносилась песнь – отродье кошмара и безумия. Она влекла хъярла во мглу, звала его, тянула против его воли – и он, будучи не в силах сопротивляться зову мглы, ступил на раскаленные плиты.

Они не жгли, только приятно согревали, как будто в том была чья-то воля. Стоит только нарушить ее – и пропал. Сампсо шел во мгле. Он взмок от страха, да и кто бы не испугался, очутившись в таком месте? Но вот показались бледные фигуры Диких Охотников. Сколько же их было здесь, собравшихся вокруг каменного возвышения, на котором стояла сама Лютая Зима. Рядом с ней была, опираясь на клюку, страшная старуха, да такого вида, что у всякого свело бы живот от тошноты. Хъярл удивился, как ему удалось сдержать приступ рвоты, едва он посмотрел в сторону старухи. У ног карги копошился невзрачный на вид гном, а возле этой жуткой троицы стояла на коленях молодая рыжеволосая девушка. По ее лицу было видно: слишком много зла она видела и немало горя пережила. Взгляд ее был отрешенным и холодностью напоминал пронзительные ледяные глаза Лютой Зимы. Кожа незнакомки была бела, словно у умирающего, а на запястьях – казавшиеся тяжелыми тусклые золотые браслеты с дорогими эмалями. Сампсо заворожено смотрел на деву, не понимая, что живой человек делает среди нежити. Но вот карга подняла руку – и все смолкло. Заговорила Лютая Зима.

– В глаз и в сердце попали осколки Великого Зеркала. Эта смертная, столь долго и дерзко оказывавшая сопротивление слугам истинного владыки мира, наконец сломлена! Отныне никто и ничто не помешает ей стать суложью властелина Сварткъяльда – одного из преданнейших вассалов Того, Чье Имя Умерло. Но этот союз – шаг к другому, более важному событию, ибо через него в пределы Эрдэринглы возвратится Тот, Кто Отрекся от Имени Своего, тот, кто был изгнан теми, кто пошел против его священной воли. Узрите же, Безымянные, как будет заключен сей союз крови и праха, союз, поглощающий имена! Пусть подадут узы и нож.

Невзрачный гном приблизился к девушке и сжал ее левую руку. Карга подняла с помоста вервие, сплетенное из людского волоса и обмотала им руки странной пары. Затем она подала Лютой Зиме древний каменный нож с девятигранным лезвием и девятью желобками для стока крови. Когда он оказался в ледяных руках, крага заскрипела, словно засохшее дерево:

– Узы крепки, и их не расторгнуть, кровью валькии их скрепляю, кровью Хейси скую неразрывно, да будет править тьма изначальная, тьма без сущего, тьма без имени!

А Лютая Зима подхватила:

– Он отрекся от имени сущего, она своего не получила, союзу этому – мгла свидетельница, узам этим – мрак покровитель, супругам этим – смерть ложе выстелет, а поведет их сам Лаугфайнуир!

С этими словами карга связала власяными узами левые руки жениха и невесты. Лютая Зима вскрыла жилу на левой руке гнома – кому в голову придет называть это тщедушное серое горбатое существо с редкими волосами и козьей бородкой, маленькими красными глазами и пергаментно-желтой кожей карлой? – но из вскрытой жилы на узы не потекла кровь, а посыпался остывший пепел. Затем Лютая Зима приблизилась к невесте, и в такой же замогильной тишине она вскрыла жилу и на ее левой руке. Девушка даже не поморщилась. Ей было все равно. Кровь пролилась на вервие и смешалась с пеплом. Призраки завыли, зазвучали трубы, но Лютая Зима очертила каменным ножом над головами новобрачных круг. Закончить его что-то помешало. Отбросив бесполезный нож, Лютая Зима взревела, да так, что Сампсо едва не свалился замертво от холода:

– Союз праха и крови не может быть заключен! Унту и Манали не дают своего согласия, ибо есть несокрушимая преграда.

– Что за преграда? – переполошился гном. – Имей в виду, ледяная дева, что осколки Великого Зеркала во многом облегчили нам задачу. А ты, Сюйотар, чем занималась все это время?

– Я сделала все, что нужно, когда эти две бестолковщины – Йормунрекк и Дварпи – провалили все и мне пришлось вмешаться! – взвизгнула крага. – Тебе не в чем упрекнуть меня, Хейси. Чаша моего терпения переполнена. Я предлагаю принести эту девчонку Властелину как кровавую жертву: уж слишком трудно было лишить ее воли.

Лютая Зима нахмурилась и позеленела от злости.

– Хоть вы оба и могучи, но не способны учуять то, что доступно мне. Кровавая жертва находится здесь, но девчонка на нее не годится. Пусть схватят и приведут сюда отмеченного ледяным поцелуем!

Вот теперь Сампсо, притаившийся за одой из колонн, решил, что пора уходить. Но не успел он и глазом моргнуть, как подле него стояли Дикие Охотники. Хъярл рубанул по призракам, но им ничего не сделалось. Призраки тут же протянули к нему руки, как вдруг что-то заставило их остановиться. Карга с удивительной ловкостью спрыгнула с каменного помоста и засеменила прямо к ним. Придирчиво осмотрев хъярла с головы до ног, она страшно проскрежетала:

– Дура ты ледяная! У этого куска мяса и костей сломана рука. Увечные не годятся для жертвоприношения. Нужно кончать с девкой – и поскорее, потому что она может все погубить.

– Ничего она не сделает, – самодовольно проворчал гном. – Уже недолго осталось ждать, и эта Дис скоро станет такой же, как Сигне, если не страшнее. Осколки сделают свое дело, а усомнившиеся в могуществе Властелина понесут должную кару, клянусь именем поглощенным! Ведь осколки извлечь не так-то просто.

И гном засмеялся, да так, словно камнем ударяют о камень. Но лютая Зима была недовольна.

– Только посмейте сравнивать это отродье со мной, – она поднесла к Дис свою левую руку, и та, покрывшись инеем, упала на помост. Затем, метнув такую волну холода в сторону Сампсо, что у него зашлось сердце и он не смог двигаться, она молвила: – А вы двое, Хейси и Сюйотар, запомните раз и навсегда, что выбираю жертвы для Властелина я. Они всегда были ему угодны, и он обещал Фодминг мне в вечное владение.

– Ну да, – проворчала Сюйотар, – Хейси владеет залежами черного янтаря в Мэрэтраате, ты получишь равнину, из которой тебе будет легче всего насылать лютые морозы, а что мне? Какие-то топи возле горелых гор! Щедр же наш повелитель, чтоб его Имя вспомнилось!

– Оно и так тебе вспомнится, Сюйотар, – злобно ответил гном, – когда я расскажу, какие ты ведешь речи.

– Хватайте смертного и тащите его сюда! – крикнула призракам Лютая Зима. – Жертвоприношение не может ждать. Оно должно завершить обряд, чтобы неразрывный круг был завершен.

Точнее не могла ждать она сама. От пола так и несло жаром. Когда призраки швырнули хъярла на помост, Лютая Зима приблизилась к нему, занеся для удара каменный нож, который она недавно использовала в обряде крови и праха.

– Мой! – сказала она. – Ты только мой. Как и все те, кого я отметила своим поцелуем. И твои братья тоже принадлежат мне. И ты скоро будешь моим. Стоит только горячей крови покинуть тело, оно остынет, Безымянные пожрут твое Имя, и ты сделаешься одним из нас. Посмотри вокруг, может, кого-нибудь узнаешь среди Диких Охотников?

Сампсо с трудом повернул голову в сторону теней. Кажется, в призрачной толпе стояли Экъяльдбард, Кауко и Турсо и Пеллервойннен.

– Ты узнал своих братьев и отца. Сегодня они вчетвером вели Дикую Охоту. Им была оказана великая честь, – рассмеялся гном. – Скоро и ты присоединишься к ним.

– Довольно, – молвила Лютая Зима. – У нас мало времени. Скоро наверху взойдет солнце.

Не успела она взмахнуть ножом, как Сампсо откатился в сторону, а Сюйотар подскочила к Дис и схватила ее за волосы.

– Вам, значит, все, а мне – ничего? – взвизгнула она. – Делайте с этим безруким, что хотите, а девчонке я шею все-таки сверну! И никто меня не остановит, даже сам Властелин!

Не он, так мы остановим, сестра! – вскричал гном и укусил Сюйотар за костлявую высохшую ногу.

Карга истошно завопила и принялась трясти ногой, пытаясь сбросить мелкородного братца, и выпустила Дис. Старуха хотела было призвать на помощь призраков, но Лютая Зима, видя, что дело плохо, обернулась метелью и понеслась прочь из зала, оставляя за собой морозный воздух, остужая пламенеющие плиты пола. Пока Сюйотар пыталась отделаться от Хейси, призраки сгинули, а Сампсо пришел в себя. Он подкатился к той, кого называли Дис. Она была без чувств, жизнь словно покинула ее. Пока Сюйотар пыталась стряхнуть с ноги мелкое, но тяжкое бремя, и вопила на всю пещеру, Сампсо медленно устроился так, чтобы Дис оказалась у него на плече. Потом он встал – карга не обращала на происходящее вокруг никакого внимания – и кинулся по морозному следу, унося перекинутую через плечо девушку. Хъярл не понимал, что двигало им в тот момент. Ясно ему было, что Лютая Зима решила не просто обосноваться в Фодминге, но и править в нем вместе со своими слугами – каргой и гномом. Сампсо принял их за слуг, видя, как с ними говорила Лютая.

Далеко позади уже умолк вопль Сюйотар, что стало с гномом, Сампсо не интересовало. Погони не было. По крайней мере, все было тихо, лишь инистые следы Лютой Зимы начали оттаивать. Хъярл немного отдышался и пустился по следу, чтобы не потерять единственный спасительный путь наверх.

Солнце только начинало подниматься над миром, неся Фодмингу новый холодный день скоротечного неверного лета. Гора Тунг темнела над вересковой пустошью, резко выделяясь на фоне сереющего неба. Сампсо бережно положил на землю свою добычу и посмотрел на нее. Лицо девушки было спокойным. Оно не несло на себе отпечатка каких-либо чувств. Алмазный убор в огненно рыжих кудрях, белый, словно снег наряд, рукава которого перевиты серебристыми нитями, странным образом роднили чужеземку с Лютой Зимой, и в то же время они не имели друг к другу никакого отношения. Возможно, она и была той особой добычей, о которой говорила Асни. Сампсо коснулся ее пальцев – и тут же отдернул руку: холод колючими иглами больно вонзился в кожу и добрался до крови. Нет, эта красота не могла оказаться в передвижной клетке, обнаруженной хъярлом в пещере.

Незнакомка сдвинула брови, и у нее на лбу появилась складка, ничуть не портившая ее прелести. Но через мгновение ее лицо снова стало ледяным и бесстрастным. Хотя Дис дышала ровно и глубоко, она не вышла из оцепенения. Белая кожа была чуть темнее свадебного наряда, будто сотканного из белого снежного облака, дышащего морозом.

Немного отдохнув, Сампсо взвалил на правое плечо добычу и, спустившись с горы, отправился к восточному склону. Конь до сих пор ждал его, но заприметив Дис, лежащую на плече хозяина, словно мешок, скакун шарахнулся в сторону. Правда, привязь не позволила. Кое-как положив девушку поперек седла и вскарабкавшись на коня, Сампсо отправился назад в Каэр Анкли.

 

Прибыв обратно, хъярл велел устроить девушку на шкурах у очага и затопить его как можно жарче, надеясь, что огонь одолеет заклятье Лютой Зимы. К вечеру щеки чужеземки покрылись тусклым румянцем, но в себя она так и не пришла.

На рассвете землю покрыла белая снежная крупа, но в Фодминге этому не удивлялись уже много лет. Лютая могла сделать что-нибудь похуже снега, поэтому на холод никто не обращал внимания. Сампсо зашел в Большой Дом, впуская морозный воздух внутрь жарко натопленного помещения. Там никого не было, кроме бесчувственной чужеземки. Сбросив кунью шапку и меховой плащ, он подошел к своей добыче. Никаких изменений не было, знахарь вряд ли мог ей помочь.

Хъярл пригладил разметавшиеся кудри Дис и отошел к столу. Звериный рев заставил его обернуться. Чужеземка, издавая нечеловеческие звуки, набросилась прямо на него, и острие ножа впилось в сломанную руку Сампсо. На миг хъярл недоуменно поднял на нее взгляд. Перед ним предстало чудище в женском облике: глаза Дис горели безжалостным огнем, рот был искривлен, словно у припадочной, рыжие волосы повисли космами, а налитые кровью губы делали ее кожу белой, как ее наряд. Ужас длился только миг: Сампсо увернулся и здоровой рукой отшвырнул напавшую. Затем, он кликнул стражу, и когда Дис крепко схватили под руки, он, застонав, вытащил нож из руки и накалив его на огне, прижег рану. Почуяв запах горелой плоти, безумная пришла в себя и громко прохрипело:

– Круг должен сомкнуться, сомкнуться, сомкнуться! Союз крови и праха будет заключен. Твоя жизнь – достояние ледяной девы. Никуда ты от нее не денешься, никуда! И нигде не скроешься от Безымянных! Они – везде.

По лицу Сампсо пробежала тень. Он как будто о чем-то задумался, но тут же отдал приказ:

– Запереть в сарае.

Извивавшуюся в корчах Дис уволокли прочь. Сампсо снова посмотрел на покалеченную руку. Боль отдавалась в мозгу, и он решил не думать о ней. Вот так добычу он привез с очередной охоты. Еще один лишний рот, возможная смерть и ледяная корка на земле, что хрустела под тяжелым сапогами, – Могучая Зима взялась за дело всерьез. Хъярл никак не хотел связывать холод с недавними событиями в горе, но перед глазами у него стояла Дис – не безумное чудище, кинувшееся на него с ножом, а та, которую он выносил из подземелий.

Через некоторое время он вышел на крыльцо и, подав знак стражникам следовать за ним, направился в амбар. Холодный по-зимнему ветер развевал темные космы хъярла, когда он быстро шел по грязному подворью. Неожиданно что-то укололо Сампсо в глаз, похожее на соринку. Когда хъярл протер его, боль сразу же прошла, зато соринка оказалась на ладони. Зимним холодом несло от нее и неизбывным отчаяньем, забывшим, что такое настоящее летнее тепло. Сампсо остановился и поднес ладонь ближе к глазам, и вдруг – наверное, от тепла ладони – соринка выросла и превратилась в крошечный осколок тусклого хрусталя, в сердце которого тлел холодный огонь. «В глаз и в сердце попали осколки Великого Зеркала», – вспомнились слова Лютой Зимы. Сампсо удивленно воззрился на эту маленькую безделку, а потом бросил в один из рядом горевших костров. Огонь сразу угас, но пропал и осколок.

Хъярл не придал этому особого значения. Он подошел к старому строению с покосившейся крышей и перед ним открыли дверь. Вряд ли это помещение было амбаром. Зерна здесь не хранили уже давно, лужицы мутноватой воды застыли под ледяной коркой, на стенах белела изморозь. А на куче соломы в грязном белом наряде спала Дис. Точно такая же, какой Сампсо впервые ее увидел. Хъярл подошел к ней и, наклонившись, взял за руку. Маленькую, но уже огрубевшую от меча. И невероятно холодную для живого человека. Чуть теплее того хрусталика, который каким-то чудом не попал ему в глаз. А если бы попал? Сампсо невольно задумался над этим. Значит, все дело в осколках. Один – в глазу, а второй – в сердце. Каким же будет человек, если сделается обладателем такого осколка? Если в глазу – что именно он увидит, а если в сердце – что почувствует? Что случается, когда в сердце и глазу было по осколку, Сампсо уже знал. Но вот что показалось ему странным: во сне Дис улыбнулась. А ведь такой теплой и нежной улыбки не было у нее, когда она бодрствовала. «Во сне одна, наяву другая», – решил хъярл. – «Надо будет проверить, верна ли моя догадка».

Ничего не сказав, он вышел из амбара, оставляя Дис взаперти.

 

Ближе к сумеркам короткого дня Сампсо донесли, что проснувшаяся сумасшедшая вот-вот разнесет амбар. Хъярл, не мог потерпеть ничего такого, и, конечно, сам отправился туда – как-никак единственный амбар в Каэр Анкли, пусть даже такая развалина.

Казалось, что никому, кроме стражи не было дел до происходящего, и что крепость вымерла. На подворье никого больше не было, а ведь ночь еще не наступила. Все страшились Лютой Зимы и сидели поближе к теплым очагам, дабы уберечься от ее прикосновения. Людям было все равно, что творится за порогом. Потому зеваки не толпились вокруг амбара. Даже если бы горел Большой Дом, никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы погасить пожар: еще во времена Пеллервойннена, когда свирепствовал мор, сумерки и ночь считались временем для всякого рода бедствий.

И эта ночь была тому подтверждением. Дверь амбара была непостижимым образом вырвана, как говорится, с мясом, и раздроблена в мельчайшие щепы, изнутри доносился треск, гремели чем-то тяжелым. И еще оттуда несло холодом, снегом и стылыми ветрами. Стражники стояли подальше от входа, не смея заглянуть внутрь и дожидаясь появления хъярла, который явно не торопился к месту происшествия, и кутались в теплые плащи.

А грохот все нарастал, амбар затрясся, словно от землетрясения, И когда появился Сампсо, строение ухнуло и обвалилось. Бревна скукоживались и таяли на глазах, а над ними вертелась ледяная вьюга, в сердце которого бесновалась невредимая чужеземка, Но теперь ее волосы не были цвета огня. Они напоминали белые снежные вихри, какие бывают в лютую стужу. А позади из ничего возникла Могучая Зима, спокойно наблюдая за происходящим. На ее прекрасном и бесстрастном лице ничего не отражалось. И вот она подала Дис девятигранный каменный нож. Едва рукоять коснулась ладони девы, как та, издав вопль, от которого холодеет в жилах кровь, понеслась прямо на хъярла. Вот она изготовилась нанести удар – и вдруг сникла, упав на землю. Иной вопль – отчаянья и безысходной тоски – пролетел над Каэр Анкли, ибо исторгла его Лютая Зима. А люди с удивлением и ужасом смотрели, как ее прекрасные черты тронул неумолимый тлен, и пред ними, в снеговом облаке возник труп девы, замерзшей насмерть – таков был истинный вид врага. Но ничего не могли они с ней поделать. Распавшись мириадами снежинок, Могучая Зима, подхваченная ветрами, унеслась белой тучей далеко-далеко. Кто знает, вернется ли она теперь в Фодминг и явится ли она когда-нибудь снова в Каэр Анкли в своем пугающем облике?

Тем временем Сампсо лежал на земле, укрывая своим телом Дис. Обоих трясло от холода. Он понял это лишь услышав, как чужеземка стучит зубами от озноба. Но она была живой. Не осталось следа от того чудовища, что набросилось на него в зале, не было той страшной силы, что смертельным холодом струилась сквозь ее тело. Оставался только обыкновенный человек, которого он видел спящим. Она ничего не говорила. Только плакала от боли, резавшей ее глаз. И вдруг она успокоилась. В ладонь Сампсо упало два хрустальных осколка. Выскочив на ноги и выхватив факел у одного из стражей, хъярл поднес огонь к тем осколкам. Едва тепло коснулось хрусталиков, они исчезли, а погасший факел зачадил.

Сампсо велел нести Дис в Большой Дом, где ее снова уложили у жарко натопленного очага, на котором знахарь варил снадобья для растирания. За всю ночь девушка не открыла глаз. Сампсо сидел подле нее: а вдруг за его находкой вернется нежить из-под горы Тунг? Но ничего больше не происходило.

 

Зато чужеземка проснулась с первым лучом солнца. Она отбросила тяжелые шкуры и удивленно заметила, что на ней надета ночная сорочка. Озираясь по сторонам, она решила, что все это сон и ущипнула себя за щеку. Выступившие слезы дали ей понять, что увиденное – явь. Обстановка много чем напоминала зал Большого Дома ее вотчины – далекого серверного побережья. Вот очаг, вот по стенам висят доспехи и оружие, вот лавы и столы. Только не было кресла, на котором должен был сидеть хозяин этого дома. Незнакомка медленно поднялась и посмотрела вверх. Солнечный свет проникал сквозь окна, затянутые слюдой – на севере это была роскошь. На деревянных балках сразу крепилась кровля. Видно, в этом строении не было отдельных покоев. Воины и челядь спали здесь же, на широких лавах, и было трудно распознать хозяина этого края, потому что если он и находился здесь, то его одежда почему-то не отличалась от одежды остальных людей, а это было неправильно по разумению чужеземки.

Ничего не накидывая поверх сорочки, она босиком вышла на крыльцо и глянула на небо, впервые за всю эту долгую пору ненастья подернувшегося бледной голубизной. Постояв на крыльце, она вернулась в темное помещение и, как ни в чем не бывало, принялась разжигать огонь в очаге. Неожиданно, когда огонь весело затрещал в сухом дереве, она почувствовала, как ее взяли за руку. Дис глянула на незнакомца. Он был старше, хищные темные глаза зверя пристально следили за движением взгляда чужеземки и внимательно рассматривали ее. На высокий лоб падали густые каштановые волосы, а щеки и шею прятала борода.

– Здесь огонь зажигает хъярл, – спокойно произнес незнакомец. – Как старший в своем роде.

Тогда где он и кто? – спросила чужеземка. – В чей дом я попала?

Потом, спохватившись, спросила:

– Где Мельнирсуртр? То, что от него осталось?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – ответил Сампсо.

– Обломки моего меча, – ответила незнакомка. – Они здесь?

– Когда я привез тебя в Каэр Анкли, никаких обломков при тебе не было, – последовал ответ.

По лицу чужеземки мелькнула тень тревоги.

– Значит, я не смогу себя защитить, – с горечью произнесла она, а затем спросила: – Скажи мне, кто ты сам и только тогда я назовусь.

Хъярл нахмурился, но ни на минуту не сводил глаз со своей странной добычи.

– Сперва, надлежало бы назваться тебе, – проворчал он. – Но раз ты этого хочешь, то знай, что перед тобой хъярл Фодмигна, Сампсо, сын Пеллервойннена, сына Туворна. А теперь – твой черед, – добавил он.

Колеблясь, стоит ли отвечать, дева все же молвила:

– Дис из Ристагарда.

Но произнесла она свое имя так, будто вот-вот должна была рухнуть земля под ее ногами.

– Свое имя я назвала. Теперь скажи мне, где находятся земли о которых ты упомянул, потому что я помню только холод, мглу, недобрые тени и трясину, что засасывала меня. А теперь я будто проснулась после наваждения и впервые за столь долгое время вижу настоящий дом.

«Настоящий дом? Сколько же пришлось ей пережить, если такое место, как Каэр Анкли, она считает домом и едва ли не последним пристанищем?» – удивился Сампсо и осмотрелся вокруг. Да, он помнил, сколько всего ему довелось вытерпеть до того, как он ворвался победителем сюда, погасил очаг и зажег в нем новый огонь, ярко вспыхнувший вопреки холоду Лютой Зимы.

– Теплы твои земли для исхода лета, – заметила Дис. – На севере уже давно в эту пору все одеваются тепло из-за стылых ветров с моря.

– Здесь давно поселилась Лютая Зима, и сейчас даже осени не будет, – возразил Сампсо.

– Зима? В эту пору? Ты хъярл, видно, обознался. Выйди на крыльцо и убедись в том, что такого теплого утра я не знала. Если здесь и была ледяная дева, то она уже ушла.

Заметив появившееся на лице Сампсо недоверие, Дис легко подбежала к двери и чуть приоткрыла ее. Теплый по-летнему воздух ворвался внутрь и заполнил обычно стылое помещение, пробуждая от привычного зимнего сна под тяжелыми звериными шкурами.

– Идем наружу, хъярл, – предложила Дис. – Ты сам увидишь, как все вокруг изменилось.

Почему-то Сампсо захотелось верить, что это так. Едва он оказался на подворье, как ему в нос ударил теплый запах оттаивающей земли, а птичья трель зазвучала никогда прежде неслыханной музыкой. Да и небо, когда хъярл устремил глаза вверх, больше не было бледным и тусклым. То была другая синева, теплая, ласкающая взор, какой не бывает ни весной, ни осенью. Дис зачем-то нагнулась и в ее руках оказался зеленый побег. Она протянула его хъярлу со словами:

– Запомни это растение, линниэд ему имя. Я видела, как им можно лечить. Скоро эта пустынная земля станет такой, какой ей надо быть – благодатной и прекрасной. Время ледяной девы миновало. Позволь теперь летнему теплу войти в твой дом, распахни двери настежь, чтобы ушла остуда из этих мест.

И немного помолчав, добавила:

– Линниэд растет только в благословенных местах. Я знаю это, но откуда, мне неведомо. Помню все до того мига, когда увязла в топи. Потом – пустота и беспамятство. А сегодня я как будто очнулась от долгого и страшного сна, что не отпускал меня. Я словно переродилась, больше я не чувствую такой боли, что терзала меня от отчаянья, когда один за другим уходили к Унту и Манали мои спутники, а я ничем не могла им помочь. Скажи, хозяин этого дома, далеко ли отсюда до Ревалата и ведомо ли тебе, в какой стороне лежит тот озерный край?

– Ты хочешь так быстро покинуть Каэр Анкли? – спросил Сампсо.

– Должна, – коротко ответила Дис. – Иначе, пока я не окажусь в Ревалате, зло будет преследовать и меня и всякого, кто пойдет со мной. Задерживаться мне нельзя. Ты слыхал о Сварткъяльде на севере?

Хъярл отрицательно покачал головой.

– Все они заодно: и Сварткъяльд, и Сюйотар с Хейси, и ледяная дева… Кто знает, сколько еще сил в Эрдэрингле хотят, чтобы Безымянный вернулся, – заметив недоумение на лице хъярла, Дис умолкла. – Сейчас позволь мне заняться твоей недужной рукой. Сломанную кость я не смогу соединить, другое дело вылечить рану.

Она вернулась в Большой Дом и, увидев, что огонь не угас, подошла к котлу, в котором закипали остатки воды. Размяв в руке молодой побег, Дис бросила его в воду. От котла поднялся тот аромат, что наполняет луга весною. Затем она умело развязала лубок и промыла теплым отваром колотую рану на руке хъярла. Дис делала это осторожно, но Сампсо недовольно морщился и сжимал зубы. Казалось, в зале бодрствовали только хъярл и чужеземка, если не считать огня в очаге. Окончив работу, Дис снова наложила на руку Сампсо лубок.

– Ожог пройдет скоро, и рана затянется, – заверила она. – Но не действуй этой рукой. Дай кости срастить.

А потом она еще раз спросила:

– И все-таки ответь, хозяин Фодминга, не находил ли ты хотя бы обломков булата? Ибо я вспомнила, что когда мне пришлось биться с одним из сварткъяльдлингов, мой меч сломался в битве. Прошу тебя, вспомни, ибо даже разбитый Мельнирсуртр важен для меня: это последнее мое сокровище и достояние.

Сампсо пристально посмотрел на чужеземку и вспомнил, как она выглядела в пещере. Уж очень было не похоже, чтобы какие-то обломки были ее единственным имуществом. Наряд из дорогих тканей, витые обручья с эмалями, жемчужные нити и алмазный венец в волосах... Таков был ее наряд в пещерах горы Тунг. Но тут незнакомка заговорила, как будто припоминая нечто древнее, в чем она сама не могла принимать участия:

 

– В ту пору дракон, порожденье тьмы,

Гладкочешуйчатый червь холодный,

Лежал на грудах золота древнего,

Чарами гиблыми оплетенного.

Спал крепко злобный холмохранитель

И грезил о трапезах он кровавых,

О нападеньях и жертвах бессильных,

О разрушении в огненном зареве.

Жалости змий не ведал издревле,

Но злата проклятье им овладело –

Не мог он с ложа златого сдвинуться,

Ибо свою оно волю имело.

Среди сокровищ, богатств несметных тех,

Один лишь камень был драгоценнее

Тех гор серебра и золота древнего,

Оружья славного и кубков кованых.

То был властитель над всеми каменьями,

Единственный – дороже алмазов всех,

Ибо его сотворили Гиллеменги,

Род всемогущих богов-вседержителей.

Но вот близко к ночи, у холмов сутемных,

Явился воин с драконом ратиться.

Вошел в курган он, в могильник проклятый,

Где злато кучами темными высилось…

 

Нет, – потом продолжила она, придя в себя. – Весь этот убор не мой. Он из того проклятого кургана, где лежит древнее золото, и каждая вещь из того клада оплетена проклятьем. А сняли это все с трупа мертвой девы, принесенной в жертву Безымянному. Но жертва не пошла в прок. Та дева успела заклясть сокровища. И с тех пор, если кто-то присвоит хотя бы мельчайшее колечко, ничтожнейшую крупицу того золота или хотя бы пылинку серебра, то навлечет он проклятье на себя и на род свой. И если останется он в том кургане, то утратит силу свою и мудрость, золото не отпустит его от себя, продлевая век, но вбирая в себя его жизненные силы. Воин сразил ослабевшего дракона, да сам залег на золоте, и о нем забыли. После этого никто не знает, куда исчезло могильное богатство. Лишь Безымянным и их слугам то ведомо. Нади для меня простую одежду, сделанную человеком, и пусть все то, в чем я здесь оказалась, предадут огню. Иначе вернется ледяная дева, и вернется не одна.

Теперь я начинаю вспоминать. Меня схватили сварткъяльдлинги и повезли на север, в свои земли, чтобы их хозяин взял меня в жены. А я ничего не могла сделать, все мои спутники погибли, ибо таково было пророчество. Любой, кто пойдет со мной в Ревалат, обречен. Последний мой спутник, Хенабрик, обезумел от горя и отчаянья, когда темный дракон убил его жену. В Тьюмэтраате он пытался покончить со мной, а вышло так, что, защищаясь, я погубила одного из тех, кто приютил меня и помогал мне в пути. За это никогда не будет мне покоя и прощенья. Я отправила к Унту и Манали хозяина хижины в Алтаниэр, где мне дали кров и стол. Тогда я погрузилась в ту бездну отчаянья и сейчас понимаю, каково это – терять и не мочь ничего изменить… Я ослабела, потому что не хотела жить, и сделалась уязвимой для слуг Безымянного. Меня изменили. Я не противилась, у меня не осталось ни сил, ни воли. Сквозь сон я вижу себя среди тех, кто уничтожает чужие жизни и поклоняется Безымянному. Но вот на них напали и разбили. Не понимаю, как это случилось. Сварткъяльдлингов никто и никогда не мог победить, а тут их разгромил купеческий обоз…

Они были торговцами. Их товары были богатыми и роскошными, охране могло позавидовать любое войско. Немало было у них особого товара – живого. Мне было все равно, куда они шли. Куда-то на юг. Меня везли в клетке, держали ее накрытой. А потом все как понеслось – и я почувствовала, что лечу куда-то вниз. Мне было все равно. Ничто не вызывало никаких чувств, даже виденные мной огромные горы тусклых сокровищ, одним из которых была я.

Очень скоро меня вывели из клетки. То была Сюйотар, с которой я билась на Мосту Срыва. Я следовала за ней, пока мы не оказались в каком-то склепе, наполненном призрачными воинами. Там было существо, такое невзрачное, и к нам вышла ледяная дева. Она поклонилась Сюйотар и та отдала ей девятигранный каменный нож. Странно, но до той поры, обломки Мельнирсуртра все время были со мной. Существо посмотрело на меня – и я сама вытащила их из-за пазухи и оставила в том месте. Как только я сделала это, существо что-то приказало стене, и та раскрылась. Мы вошли в ту пещеру, где среди прочих жертв, принесенных Безымянному, на возвышении, усыпанном золотом и украшениями, покоилась та, чей сон был осквернен. От нее остались одни кости, но наряд оставался целым – тлен не коснулся его. Ледяная дева сняла его с трупа, Сюйотар облачила меня в него. Больше я ничего не могу вспомнить до сегодняшнего рассвета. Как и зачем я здесь оказалась?

Когда Сампсо рассказал, при каких обстоятельствах он нашел Дис, и что она делала во время бодрствования, дева помрачнела.

– Теперь у тебя больше причин помочь мне быстро и – главное – тайно покинуть твои земли. То существо было властелином Сварткъяльда, и звали его Хейси?

Услышав утвердительный ответ, Дис заговорила так твердо, что Сампсо испугался, не осталось ли в ее сердце еще какого-нибудь осколка.

– Я должна покинуть твой дом сегодня же. Ты очень много сделал для меня, и я благодарна за все, но твой долг сделать так, как я говорю. Не пытайся потом меня искать. Так надо.

Немного помолчав, Сампсо глухо отозвался.

– Я совсем забыл о том свертке. Когда меня забросило в пещеру под горой, там было немало сокровищ, но все они оказались обманными видениями. Теперь припоминаю, что там было что-то замотанное в тряпки. Я споткнулся об сверток и взял его с собой. Думаешь, только благодаря ему мне... нам удалось выбраться?

– Ты нашел его? – удивилась Дис. – Где он? Прошу, дай мне взглянуть. Возможно, это именно то, что я утратила.

Хъярл подошел к своей лежанке и взял подголовье. У Дис затрепетало сердце, когда она узнала знакомые тряпки. Потом, не дожидаясь, когда Сампсо передаст ей сверток в руки, она принялась разматывать его. Когда же со стуком на пол упало несколько булатных обломков, дева внимательно осмотрела их.

– Теперь для меня есть надежда, – с благодарностью ответила она. – Пусть как можно дольше не приходит ледяная дева в эти края, а горести забудут дорогу в твой дом, хъярл Фодминга. Скажи, чем может отплатить за твою милость Дис из Ристагарда?

– Если бы не ты, у меня никогда бы не хватило сил противостоять Лютой Зиме, – ответил Сампсо, – а Фодминг навсегда забыл бы, что такое весна и лето, и не известно, удалось ли бы избежать великого голода. И не только Фодмингу, но и соседним землям.

Дис непонимающе посмотрела на хъярла, а потом сумрачно ответила:

– Выходит, Сварткъяльд, даже не захватывая чужие земли, стремится покорить их. Это что-то новое. Я помню, как они расправились с Ристагардом, но не хочу от том ни говорить, ни вспоминать. Выйдем на свежий воздух. Пусть твой Большой Дом пробудится от зимнего сна. Сейчас мы здесь лишние.

Дис и Сампсо вышли на зеленеющее подворье. Здесь уже начинался новый день, мало похожий на те, что отгорали дотла в пору Лютой Зимы. За долгие годы здесь уже отвыкли от тепла, и оно теперь было чудом. А простые цветы, какие можно найти в поле были для детей просто в диковинку. Солнце уже взошло и быстро согревало край, где свирепствовала зима. Все происходило мгновенно, как будто жизнь стремилась вернуть утраченное. Вскоре из Большого Дома донесся оживленный шум и запах жарящегося на очаге мяса.

Дис попросила Сампсо ничего не говорить ни о ней, ни о ее злоключениях. Потом, по ее просьбе, ей подали мужскую одежду, в которую она тут же облачилась, и обрезала волосы, чтобы никто не заподозрил в ней девушку.

 

Ближе к вечеру из ворот Каэр Анкли выехал малый конный отряд. Сампсо сам вызвался сопровождать Дис до речных пристаней Лумэйадола, Долгой реки. Перейдя вброд неглубокою Синнуэр, отряд двинулся на юго-восток.

Ехали всю ночь, не говоря ни слова. Она оказалась по-летнему теплой. Но Дис куталась в плащ и низко опустила капюшон, не желая быть узнанной. Ближе к утру показались корабли и лодки, темнеющие в утреннем тумане. Велев своим людям охранять Дис, Сампсо направил коня к речным причалам. Через некоторое время он вернулся.

– В Эмайн Тээр отправляется «Гинрун», хороший корабль для реки, но плох для перекатов и порогов. Доберешься до Эмайн Тээр, а оттуда – дальше на восток. О пути расспросишь корабельщиков. Йоуки поклялся, что среди его людей найдутся те, кто знает, как добраться до Ревалата. И еще: с тобой поедут мои люди.

Дис нахмурилась.

– Вот как ты держишь свое слово, Сампсо из Фодминга? Я просила, чтобы никто не сопровождал меня по доброй воле. А ты приставляешь ко мне охрану? Ты нарушил обещание и теперь ставишь под угрозу жизни своих воинов? Выбирай: или я никуда не еду, или еду – но одна.

– Сейчас не тебе решать, Дис из Ристагарда, – сурово ответил Сампсо, разворачивая коня в сторону заката. – Понимай мое решение как хочешь. Фасни и Лемме последуют с тобой до конца, пока ты не окажешься на берегу величайшего из озер и тебя не отвезут на тот остров. Если из моих людей выживет хотя бы один, я рано или поздно узнаю, что ты цела. Или цена за твой путь была не достаточно высока для тебя? А может, тебе просто плевать на жертвы твоих спутников?

Дис закусила до боли губу. Как же ей хотелось ответить на этот выпад! Но она промолчала.

– Упрям, как Мьюриэкки, ворчлив, как Хенабрик, отважен, как Рагнар, и расчетлив, как Да Болд, – наконец, тихо промолвила Дис. – Зря я тебе доверилась. Ты знаешь, чем меня пронять.

– Иначе я не был бы хъярлом, – ответил Сампсо. – А теперь езжай. Корабль ждать не будет.

Дис, ни слова не сказав, последовала за двумя всадниками, отделившимися от небольшого отряда. Отъехав на дальнее расстояние, она оглянулась. Сампсо не двигался в седле. Солнечные лучи пробивались сквозь просветы меж буками, освещая горделивого всадника. Дис остановила коня и помахала ему рукой. Сампсо лишь слегка кивнул в ответ и отправился восвояси, замыкая отряд. На этом Дис распростилась с Фодмингом и его хъярлом. обломки Мельнирсуртра снова были у нее за пазухой, опять на ней была мужская одежда, но теперь она не бежала от сварткъяльдлингов, ей незачем было спасаться от Дварпи, а Йормунрекк ныне пребывал в скверных местах. Впрочем, от этого ей не было легче. Она не обращала внимания на шутки сопровождавших ее охранников. Новая тень легла ей на сердце.

Ехали долго. Когда туман начал таять, Дис поняла, что до причалов Лумэйадола гораздо дальше, чем ей показалось. Перелесок сменился небольшой рощей, за которой виднелась лента реки. Именно эту рощу Дис приняла за речные суда. Теперь она досадовала на саму себя: как она, сроду прожившая у моря, могла так обознаться.

Вдоль берега шла тропа к пристаням. И берег тот был крут. Над рекой громоздилась стена, усеянная норками береговушек, снующих в воздухе. Дис остановила коня и засмотрелась на них. Как чайки над морем вились те птицы в утренней рани над спокойной водой. На другом, таком же отвесном берегу зеленел лес. Сосны вздымались по песчаным склонам могучими стенами, среди которых была своя, неизвестная деве жизнь. Но полюбоваться ей не дали, напомнили, что надо спешить.

Ехали по такой же круче, что и на том берегу. Вскоре возвышенность покато пошла вниз, и тропа расширилась. Дальше, у излучины стояли деревянные хижины и дощатые причалы с привязанными к ним легкими лодками. А дальше, где была глубокая впадина, стояло несколько кораблей. Всадники приблизились к последнему небольшому весельному судну со спущенным парусом. Это и был «Гинрун».

Они въехали верхом на палубу корабля и спешились только там. Фасни пошел говорить с кормчим о плате, а Лемме помог Дис слезть с коня и устроиться под холщевым навесом. Времени прошло немало, прежде чем вернулся толстяк Фасни.

– Ну и сквалыга этот Кривой Йоуки, – проворчал он. – Хъярл говорил ему о десяти бельгах, а теперь выкладывай ему еще пять.

– Бельги? - переспросила Дис. – Что это?

– Плата за проезд до Эмайн Тээр, – ответил Лемме. – В твоих краях точно не знают, что это такое. Обычные беличьи шкурки, которыми расплачиваются в оборок или с корабельщиками. Кстати, чего он так поднял плату?

– Из-за коней, – отрезал Фасни. – Ну, ничего, вернемся в Каэр Анкли, хъярл этого Кривого на место быстро поставит. Все-таки близ его земель причаливал.

Дис удивилась: беличьи шкурки даже в южных краях были дороги, а в Ристагарде десять таких бельгов, как их называли в Фодминге, стали бы настоящим богатством.

Крики кормчего нарушили тишину. Видимо, на берегу все еще спали, но забили в барабан, и корабль медленно стал отчаливать от пристани. Дис захотела выйти на палубу, но Лемме одернул ее.

– Нельзя, приказ хъярла.

– Я свободна и могу делать, что хочу, – отрезала Дис, чеканя слова.

– И глупо сделаешь, госпо… дин, – возразил Фасни, бася в бороду. – «Гинрун» – доброе судно на реке, лучше и хотеть нельзя. Но люд здесь, говорят, разбойный. Так что если узнают, кто ты такой на самом деле, не сносить мне с Ламе головы.

Дис замолчала. Человек Сампсо был прав. Сама же хотела тайно добраться до Сумеречного озерья, так чего пенять на других? И вот получила таких охранников, которые будут хранить ее тайну до самого Ревалата. Она улыбнулась в ответ.

Лишь на середине Лумэйадола «Гинрун» показал, на что он способен, когда за его веслами сидят крепкие гребцы и дует попутный ветер в только что поднятый грязно-красный парус с полинялым от времени золотистым змеем. Но дело было не только в этом. Кривой Йоуки хорошо знал нужные течения, и потому, влекомый самой рекой, корабль быстро удалился от лесистой суши, оставляя далеко позади деревянные строения и причалы, что стояли на восточной границе земель хъярла Сампсо Фодмингского, откуда на закате лета ушла Лютая Зима.

 

Глава XI

К ОЗЕРНОМУ ПРИСТАНИЩУ

 

ХОЛМЫ, поросшие лесом, не заканчивались. Они темнели сквозь истертое непогодами полотнище навеса, словно неясные призраки, и сквозь ткань свободно проникал прохладный речной ветер. Вскоре Дис надоело томиться от безделья, и она, несмотря на протесты охранников, покинула ненадежное убежище. Сразу же она увидела небо, но не тусклое, какое бывает на севере, а насыщенное синевой, с белыми облаками, не предвещавшими никакого ненастья, в отличие от серых, способных превращаться в грозовые тучи. День обещал быть солнечным и теплым, но пока рассвет сменился обыкновенным утром. До самого настоящего солнцепека было еще далеко.

Вода шумела под веслами гребцов, мерно бил барабан. Дис все же решила задержаться и осмотреться по сторонам. Она многое уже повидала в пути, но разнообразие мира не переставало удивлять ее. Постепенно приречные кручи сглаживались, деревьев на них было мало – одно редколесье, которое вскоре исчезло и сменилось песчаными дюнами с пожухлой травой и корявыми безлистыми деревцами. Здесь вольготно гуляли ветры, вздымая песчаные смерчики, добирающиеся даже до "Гинруна": в этих местах устье реки сужалось, и ветру ничего не стоило перебросить немного песка с берега на берег. Благо, дно было глубоким.

Казалось, песчаным пустошам не будет конца. Вдоль Лумэйадола тянулись тоскливые однообразные берега. Солнце давало о себе знать. Дис решила было скинуть капюшон, но на плечо ей легла тяжелая рука. Она обернулась. Тот, кто посмел это сделать, был приземист и тучен, если не сказать, толст. Наверное, его лицо было мясистым, Дис не могла этого определить из-за густой темной бороды с проседью, не заплетенной в косу и не заткнутой за пояс.

– Ты Кривой Йоуки? – спросила Дис.

– Ишь, сообразительная, – проворчал корабельщик. – Я тут один такой.

От взгляда Дис не укрылось, что у кормчего нет правого глаза. Потому его и прозывали кривым.

– Ты на моем малом драканаре гостья, – прошипел он, – я здесь хозяин. Возвращайся под навес, пока не начались перекаты и сиди там.

– Но я…

– Так велел хъярл, и не сдобровать тебе, если нарушишь его приказ. И еще только я могу указать дорогу от Эмайн Тээр до Сумеречного озерья. Местным верить нельзя. В этих краях уже давно неспокойно, так что ради своего же блага ты уберешься под навес и писка оттуда не подашь.

Дис ничего не оставалось, как подчиниться, А за спиной она слышала ворчание Кривого Йоуки:

– Олухи, а не охранители. Будь они под моим началом, они бы за такую работу света у меня невзвидели.

Расстроенная, Дис вернулась под холстину. А ведь хороши охранители: спят – и не добудишься. Дис решила их не будить, а потихоньку выбраться из-под навеса, когда отлучится кормчий и прошмыгнуть туда, откуда ей будет видно все. Но Кривой Йоуки, казалось, и не собирался уходить. Он стоял к навесу спиной и сердито отдавал распоряжения, но Дис не могла выбраться наружу: слишком близко он стоял. Чуть пошевелишь тканью – заденет кормчего за ногу. Надо было выждать подходящий момент, и он не замедлил, едва Йоуки отошел к носу драканара. Дис осторожно выскользнула из своего убежища и спряталась за мешками на корме, ближе к правому борту. Она устроилась так, что ей было видно земли слева от нее. Зато ее не заметил бы рулевой.

Дюны и не думали заканчиваться. Они уныло тянулись вдоль реки и серели под солнцем. «Интересно, сколько так будет продолжаться, и что находится там, за песками», – подумала Дис.

– За дюнами лежат разные земли, – раздался голос у нее за спиной. – Если эти дураки все еще спят, видно, мне придется тобой заняться.

Говорил Кривой. Только голос у него изменился. Он был спокоен, без угрозы.

– На восточном берегу – Нэхъяр, огромные бочажники и трясины, а на западном, к югу от Гард-ти-Наудэт, – пустоши и горы Вестрадхейма. Не хотел бы я оказаться ни на западе, ни на востоке. Из топей не выбраться, говорят, они – одно из тех мест, где приносили человеческие жертвы самому Хозяину Безымянных, – при его упоминании кормчий постучало по дереву борта три раза, желая отвести беду от судна. – Так что Нэхъяр – нечистое место. А на западном берегу тоже неспокойно. Говорят, пришли туда недобрые тени и призраки пустошей, и там собираются войска чудищ и нежити. Немногие оставшиеся в тех краях люди прячутся в норах, как звери. Остальных превратили в таких же теней. Пока вода и солнце сдерживают их на суше, но по ночам тени выходят в поисках людей и зверья – ведь они не могут существовать без теплой крови. Я не знаю этого, но слухи ходят разные. Кое-то поговаривает, что в этом ульвуры виноваты.

– Ульвуры? Никогда раньше о них не слышал…

Дис едва не выдала себя, сказав: слышала. Но Йоуки будто пропустил это мимо ушей.

– Ульвуры – одно из их прозвищ. Называют их еще и Старшими Людьми, и Вечноживущими – по-всякому. Да только не живут они вечно. Помню битву с ульвурами на Вратном озере – сеча была еще та. Явились на его восточный берег, и занялись своим колдовством. Ну, а мы на них налетели как коршуны, всех перебили. Правда, они бились храбро, людям бы так. В той битве и я стал, – Йоуки тут усмехнулся, – кривым.

– Мы успеем проплыть до ночи эти дюны? – спросила Дис. Ей сделалось неспокойно от услышанного.

– Дюны закончатся поздно вечером этого дня, так что нам ничего не угрожает со стороны призраков, – ответил Йоуки. – Но встретиться с ними никому бы не хотелось.

– Как их называют?

– У них нет имен, – последовал ответ. – К югу от Нэхъяр будет легче, там начнется Морэннэн. Хотя перекаты на драканаре не переплыть. Придется ставить корабль на катки и тянуть волоком по суше. Хорошо, там низинные земли и леса.

– А за перекатами что? – спросила Дис.

– Гористый Вестрадхейм на западе и Эмайн Тээр на востоке. Большой морэннэнский город, торговый. Много чего можно купить и продать. Но сейчас о том месте ходят разные слухи, один непонятнее другого. Туда заходить не будем. Недавно сказывали, мор там, похожий на тот, что когда-то бушевал в Фодминге. А иные говорят, что не мор там вовсе, а что-то другое, более страшное. Еще ходят басни, что Эмайн Тээр принес ленную клятву Безымянным, ну не чушь? Я скорее в мор поверю, чем в то, что Безымянные проникли так далеко на юг. Они все на северных горах у моря обитают. Весь Мэрэтраат стал гиблым местом.

– Боюсь, что слухи могут оказаться правдой, – помрачнела Дис, и ей уже расхотелось сидеть на палубе драканара.

 

Она вернулась под навес и достала из мешка кусок солонины. Наспех позавтракав, Дис принялась будить своих охранников, что сделать было не так просто. Не помогла даже холодная вода, которую она набрала из реки. Решив предоставить Фасни и Лемме самим себе, девушка снова покинула навес и стала наблюдать за землями по оба борта корабля.

Ничего не изменилось до наступления сумерек. Только дюны скрылись вдали, когда «Гинрун» окутала ночная мгла, и корабль приблизился к лесистому берегу. Лишь тогда люди Кривого Йоуки покинули судно. Там на берегу они разжигал костры и варили кашу из полбы. Кое-кто, вооружившись луком и стрелами, отправился на охоту: для корабельщиков обычное дело забивать мясо впрок. На этот раз охотникам повезло и они подстрелили косулю, которую тут же на глазах Дис выпотрошили и освежевали. «Ничуть не лучше сварткъяльдлингов», – невольно сравнила Дис и углубилась в лес. Она зашла на прогалину, густо поросшую высокими травами, и подняла взор к небу. На темно-синем своде мерцали далекие, но чужие созвездия, иной был рисунок их узора, иные знаки таили они. Дис полюбовалась чужеземным небом и отправилась обратно к драканару. Никто не хватился ее и не собирался искать. Охранителей на берегу не было. Это было к лучшему. Наверное, остались на корабле. Дис провела ночь под открытым небом, укутавшись в плащ. А незадолго до рассвета всех разбудил рог Кривого Йоуки.

 

Пять дней «Гинрун» плыл по Лумэйадолу. И ничего не изменялось вокруг, ничего не происходило. Опасности не было, ее даже не чувствовалось в воздухе. Кривой Йоуки объяснил Дис, что ульвуры оставили на этих берегах свои каменные круги с непонятными для смертных письменами. Именно они и отпугивали от берегов нечисть и нежить. Против людей да речных перекатов они были бессильны.

День шестой и восьмой были каторжными. Ибо причиной тому оказались Великие перекаты, или Гранитные пороги. Здесь драканару хода не было. Рубили крепкие деревья и делали из них бревна, подходящие для катков. Благо, правый берег был ровным, и корабль можно было волоком переместить по суше. Хотя Великие перекаты протянулись недалеко, стоило огромных трудов водрузить драканар на катки и подвинуть его так, чтобы он встал в половину своей длинны на бревна. Как только судно всей тяжестью легло на катки, пришлось подкладывать по три-четыре бревна. Так и передвигали «Гинрун» по суше. К концу дня корабль почти достиг половины перекатов. Весь следующий день отдыхали. Лишь на третий день перекаты остались позади. На следующий день корабль спустили на реку, и снова был отдых.

 

На десятый день пути драканар снова поплыл на юг. Теперь корабль шел только под парусом. Корабельщики отдыхали от тяжелого труда. Самую трудную часть пути они одолели.

А к вечеру, в лучах закатного солнца показались холмы и башни Эмайн Тээр. Дис стояла на палубе и с любопытством рассматривала незнакомые места. Ибо большой приречный город она видела впервые.

Каменными и деревянными строениями ее уже нельзя было удивить. Но поражало другое: город напоминал скученный муравейник, лепившийся вверх по холмам. На стенах горели огни, внизу у пристаней стояло столько лодок и кораблей, что куда там Морским Воротам Ристагарда! Смешение языков и одежд, шум и гам, оживление в сумрачную пору – вот что отличало это место от Ристагарда и Фодминга. Суетность и толкотня, постоянная спешка и сутолока... Нет, Дис ни за что не хотела бы жить в таком месте, разделенном стенами с каменными башнями, рвами и укреплениями на возвышенностях. Дело в том, что Эмайн Тээр делился на несколько уделов, и чем ниже был удел, тем ниже было положение человека там живущего. Тут уже не пойдешь искать правды у местного владетеля: к нему просто не пропустят.

Дома и стены, башни и бастионы, дозорные вышки и укрепления вздымались над рекой и окружали единственную каменную четырехугольную башню без кровли, что громоздилась высоко над скученностью города. В сумраке она выглядела зловеще и угрожающе.

Дис бросила взгляд на ближайшую стену, украшенную жуткого вида черными полотнищами стягов и хоругвей. В свете огней она ясно увидела знакомую чудовищную голову, ту самую, с которой ей пришлось биться у ворот на Верхнее подворье Ристагарда. Казалось, в ее уродливые черты облачилась сама довременная пустота. Выходит, что слухи о союзе Эмайн Тээр с Безымянными, точнее со Сварткъяльдом, подтверждались.

Сердце Дис сжалось от страха: он ней знают, ее ищут до сих пор, а что если корабль причалит, и ее выдадут местному владетелю? Но этого не случилось. «Гинрун» спокойно проплыл по реке, и Дис успокоилась, когда огни Эмайн Тээр скрылись далеко позади.

 

Через два дня пути Дис и ее охранники покинули «Гинрун». Они углублялись все дальше на восток, к тому самому Сумеречному озерью, о котором говорилось в пророчестве. Дис крепко помнила, что напоследок сказал ей Кривой Йоуки: «От этого мета, где ты сойдешь на берег, нужно ехать все время прямо к солнцу и никуда не сворачивать. Озера так называются оттого, что все время скрыты туманами, и не всякий смертный сможет их увидеть. Тебе нужно самое большое из всех – Анлуэ. Его вода изменяет цвет под солнцем, но ты не увидишь этого, если только туман того не захочет. Посреди озера лежит скалистый остров Ревалат, судя по всему, это и есть твоя цель. Ульвуры говорят, что на том острове, на вершине холма находится то ли крепость, то ли дом, носящий имя Вэлмарэт. Скорее всего, тебе нужно именно туда. Больше я ничем не смогу тебе помочь».

Миновало еще девять дней, когда путники оказались у первого туманного озера. Чем дальше углублялись они в озерный край, тем гуще становились туманы, застящие взор Фасни и Лемме, но не Дис. Перед ней открывалась некая тропа, как будто туман сам хотел привести ее к нужному месту. Поэтому она единственная ехала спокойно по чужой земле.

 

Прошло еще три дня. Только в полдень Дис остановила коня и велела охранителям сделать то же самое. Перед ними плотной пеленой встала мглистая стена. Она застилала все, что лежало в пределах зримого мира, высоко до неба поднимаясь над скалистым берегом. Но вот туман зашевелился, и в стене появились ворота – водный коридор под туманным сводом, по которому из ниоткуда плыла барка. Когда она подошла близко к берегу, то остановилась в ожидании. Только тогда расступилась туманная стена и перед глазами конников простерлась обширная водная гладь, окруженная лесистыми холмами и кручами. Где был противоположный берег? Сказать было трудно. Были ли на этом озере какие-то острова? Отсюда не увидать. Но вода в нем истинно была чудесной: яркое солнце отражено было в ней, окрашивая озерную поверхность в светло-золотистый оттенок. Подул легкий ветерок, легко коснувшись воды, – и она тут же изменила свой цвет, превратившись в лазоревую. Чуть дальше отъехали путники от края берега – и всеми оттенками синевы затрепетала вода в озере. Стоило лишь зашуметь деревьям по берегам, и цвета жемчужного осеннего неба сделалось Анлуэ. Спустившись с круч к водной кромке, всадники замерли: в барке никого не было, а приплыла она без весла и паруса. Ее цвет менялся так же как и цвет озера. Хрупкой и призрачной казалась она, и одновременно прекрасной, словно пришедшей из другого мира. И только сейчас стало понятно: хрусталь и стекло – вот из чего она была сделана. По обоим бортам судна бежали волны, словно на море, и на каждой волне были начертаны особые руны. Вспыхнули они серебром и тут же приутихли, переливчато, словно текущая вода, пробегая по стеклу. А у носа эти волны скрещивались, превращаясь в прекрасный пенный цветок. С восхищением путники смотрели на барку, но когда они спешились и вместе направились к ней, судно отплыло от берега и остановилось, словно выжидая, а ноги Лемме и Фасни обхватила подводная глина, не давая им идти вперед. Дис покачала головой.

– Теперь мне не понадобится охрана, – сказала она. – Барка приплыла только за мной. Вы не сможете дальше сопровождать меня и охранять. Поезжайте обратно в Каэр Анкли и скажите хъярлу, что вы справились. Если он потребует доказательств, передайте ему вот это.

Дис отрезала ножом прядь и отдала ее Лемме.

– А если хъярл усомнится в ваших словах, скажите ему: от старшей без старшинства. Он поймет. Теперь возвращайтесь на берег, но об увиденном никому ни слова.

Странно, но едва Фасни и Лемме только повернулись спинами к воде, как им показалось, что дно отпустило их, а озеро погнало волны, чтобы избавиться от нежданных гостей. Дис не сдвинулась с места. Только когда воины хъярла ступили на сушу, барка медленно приблизилась к деве и остановилась рядом с ней, мерно покачиваясь на водной глади. Дис взошла на ее борт, и едва она выпрямилась и твердо стала на ноги, барка плавно развернулась и вокруг нее начал сгущаться туман. Он снова превратился в непроницаемую стену со сводчатым коридором, по которому барка поплыла прочь от берега. Ничего другого Фасни и Лемме не видели, только клубы тумана, застящего им взор. Они подождали, когда барка с Дис совсем скроется из виду, вскочили на коней и, дивясь увиденному, взобрались на крутой берег. Потом они отправились туда, где садится солнце.

 

На этом заканчивается первая часть «Летописи Эрдэринглы» о странствии Дис из Ристагарда к Сумеречному озерью, где находится Дом Мудрости, о коем было сказано в пророчестве.

 

Но древнее пророчество утрачено, и вряд ли его возможно восстановить. Сумеет ли сделать это Дис или нет? Ибо от этого зависит не только ее судьба, но и судьба всей Эрдэринглы. Ответ на ее поиски она сможет найти только на острове Ревалат.

 

Тем временем Безымянные не дремлют, все больше вольных земель оказываются под их властью, ничего не сулящей кроме отчаянья, безысходности и гибели.

 

Силы Сварткъяльда крепнут, тьма начинает сгущаться со всех сторон и приближается к озерному убежищу. Сможет ли сдержать ее сила тех земель или нет?

 

Об этом повествует вторая часть «Летописи Эрдэринглы» – «Сумеречное озерье».