НАТАЛЬЯ ДАВЫДОВНА

 

Уютно расположившись на лежаке в тени пляжного зонта, я как всегда с большим удовольствием, в который раз перечитывал рассказы моего любимого писателя А.И. Куприна. Перевернув последнюю страницу «Натальи Давыдовны», я закрыл глаза, повернулся на спину и задумался, стараясь представить себя в её положении, лежащим рядом с трупом ещё минуту назад страстной любовницы. Что чувствовала она в этот момент, думала ли о так внезапно и несвоевременно умершем солдате-любовнике или её больше волновали возникшие в связи с этим собственные проблемы? Или она совсем не была способна к размышлениям? А, может быть, она вспомнила о бренности всего земного? От размышлений меня не отвлекали ни привычный пляжный гул голосов многочисленных отдыхающих, ни крики и визги купающихся детей, ни плеск волн, набегающих на прибрежную гальку и частенько достигающих моих ног. Сосед, с которым мы успели познакомиться, москвич, седовласый, но сохранивший прекрасную физическую форму, приятной наружности, энергичный и коммуникабельный мужчина, мирно дремал рядом. Профессиональный психолог, он вполне мог иметь более грамотное суждение в отличие от моего - дилетантского. Очень любопытно, как он представляет себе психическое состояние человека, попавшего в столь неординарную ситуацию? - подумал я и окликнул:

- Аркадий Ильич, проснитесь! Есть интересный вопрос, просветите, будьте так любезны! Он тотчас открыл глаза и повернулся ко мне.

- Чем могу быть полезен?

Я вкратце изложил сюжет купринскго рассказа и сформулировал свои вопросы. Выслушав меня с необыкновенным вниманием, Аркадий Ильич вдруг резко поднялся с лежака и застыл рядом, напряжённо уставившись на горизонт, туда, где бесконечная морская гладь сливалась с ярким голубым небом. Было очевидно, что его очень заинтересовал рассказ Куприна, возможно, напомнил ему что-то очень важное. Я не мешал его размышлениям и ждал. Минут через пять, видимо приняв для него не простое решение, он подсел ко мне.

- Вы непроизвольно напомнили мне один эпизод моей жизни, о котором я старался не вспоминать много лет. Он оказался переломным в моей судьбе, перевернул, направил по другому пути всю мою дальнейшую жизнь! Очень немногие даже из моих близких знают об этом! Однако теперь, когда минуло четыре десятка лет и страсти улеглись, я могу его рассказать вам, если, конечно, вы согласитесь меня выслушать. Может быть, при этом вы получите ответ и на ваши вопросы.

- Конечно, конечно! Весь внимание! – поспешил согласиться я, сразу поняв, что его повествование будет как-то связано с купринским рассказом и, опасаясь, что он передумает.

Собравшись с мыслями, Аркадий Ильич начал издалека:

«Родился я в офицерской семье и вырос в военной среде. Отец мой дослужился до командира зенитно-ракетного полка. Я был знаком с жизнью армии изнутри ещё до начала самостоятельной службы. Хорошо знал быт военных городков, ежедневно слышал вой сирены при её проверках. Много раз видел подъём личного состава полка по учебной и боевой тревоге. Жизнь вне армии себе не представлял и вполне естественным для меня был выбор военной карьеры. Во мне рано начали проявляться качества лидера. Отец поощрял их и пророчил хорошее будущее. В школе я учился хорошо, поэтому легко поступил в зенитно-ракетное училище. Надо сказать, что в те годы поступление детей офицеров в военные училища приветствовалось их командованием. И это легко объяснимо. Во-первых, советское общество формировало династии профессионалов: офицеров, врачей, учителей и т.п., во-вторых, вероятность того, что дети офицеров не испугаются трудностей военной службы и не покинут армию ранее положенного срока много больше, чем для ребят, выросших в семьях людей гражданских профессий. Понимая, что лишних знаний не бывает вообще, а тем паче тех, которые дают в училище применительно к службе в войсках, учился добросовестно. Начальство заметило мои высокие качества лидера. Уже на втором курсе я получил звание «сержант» и стал командиром отделения. После окончания училища был назначен в боевой зенитно-ракетный дивизион, где, начав с первичной офицерской должности, быстро вырос до командира батареи и ещё капитаном был аттестован на должность командира дивизиона. И дальше всё шло бы по накатанной дороге: командир дивизиона, академия, командир полка и т.д. Однако произошло нечто непредвиденное, нарушившее все мои планы и поломавшее мою военную карьеру.

Случилось, что во время боевых стрельб на полигоне меня заметил и в данном случае, к сожалению, высоко оценил командующий армией. Хотя и прошло много времени, не стану называть ни самой армии, ни тогдашнего её командующего. Скажу только, что человек он был очень амбициозный, честолюбивый и, несмотря на отсутствие такой должности в штатном расписании, постоянно держал при себе молодого офицера-адъютанта. В то время, о котором идёт речь, место было свободно и оно было предложено мне. Я был молод, хорошо развит, умел по-военному коротко и чётко сформулировать свою мысль, имел ладную фигуру строевика и привлекательную внешность. Иными словами, с точки зрения командующего мог достойно представлять его самого в частях и подразделениях армии. И хотя должность эта чем-то напоминала мне лакейскую и в отличие от многих моих сослуживцев меня не привлекала, отказаться я не решился. Кто-то из его окружения либо сам генерал могли оказаться злопамятными. Пришлось оставить ставший родным дивизион и переселиться в город, где размещался штаб армии. Был я холост, однако по должности мне тут же была предоставлена отдельная квартира. В истории многое повторяется. Вспомните, как брадобрей императора Павла I стал влиятельнейшим графом Кутайсовым, и с каким подобострастием обращались к нему аристократы, представители старинных княжеских родов! Иначе и быть не могло! Ведь во время бритья императорской бороды он имел возможность что-нибудь шепнуть в ухо самому Государю! Примерно в таком же положении находились и всегда будут находиться люди пусть и низкого звания, но приближённые к высокопоставленным особам! Такова жизнь!

Положа руку на сердце, скажу, что меня это не слишком радовало, и своим положением никогда не пользовался. Человеком я всегда был русским – прямым и честным. Приспособленцем и интриганом, во всём ищущим выгоды, никогда не был, чем и горжусь! Более того, на первых порах меня угнетала утрата пусть и небольшой, но самостоятельности в принятии решений и их реализации в масштабах своей батареи. Там я был пусть и небольшим, но хозяином, здесь – значимым, но слугой. Но самым печальным было то, что на меня, что называется, «положила глаз» жена генерала. По его поручениям я вынужден был бывать у него дома. Чуть ли ни первый её взгляд, брошенный на меня, недвусмысленно сказал: «Я женщина и мне нравится, когда во мне видят прежде всего не генеральшу, а женщину!» Она сразу установила со мной игриво-лёгкие и вместе с тем несколько покровительственные отношения, называла меня просто Павликом, нашим мальчиком. Вскоре я сделался в семье генерала своим человеком, стал сопровождать генеральшу в её походах по магазинам, таскать за ней коробки и сумки. Меня стали приглашать пить чай и обедать. Вначале при появлении генерала я смущался, вскакивал со стула и принимал стойку «смирно», но хозяин дома объяснил мне, что вне службы, в домашней обстановке, я играю для него роль так недостающего ему сына.

Наталья Давыдовна (я буду называть её так) была женщиной бальзаковского возраста, яркой брюнеткой с пушком на верхней губе, как говорится в старых добрых романах, «с остатками былой красоты», очень избалованной своим положением командирши в дивизионе, в полку, в дивизии и, наконец, в армии, где проходил службу её удачливый муж. Она уже давно успела забыть о своём более чем скромном девичестве, и теперь чувствовала себя королевой, которой доступно абсолютно всё в её королевстве. К несчастью, у неё не было детей, на которых она могла бы расходовать свою нерастраченную энергию. Настоящих, искренних подруг по причине её нынешнего общественного положения у неё тоже не было. По сути, она была очень одинока. Муж, постоянно занятый неотложными делами той, ещё настоящей, боеспособной советской армии, не мог уделять ей много внимания, да и физиологически ввиду своей большой загруженности и разницы в возрасте тоже, вероятнее всего, не удовлетворял. А между тем страсти её кипели. Сорокалетняя женщина всей кожей ощущала, что её время уходит безвозвратно, и никакими благами жены командующего этого не компенсируешь. Неудовлетворённая плоть доводила её до безумия. Что я и испытал на себе в скором времени. Материнский, покровительственный тон по отношению ко мне выглядел фальшиво. Было видно, что её интересует роль отличная от материнской. Нежные взгляды бросаемые на меня как бы мельком, сопровождаемые специфическим блеском глаз, кокетливые опускания ресниц, ласковые прикосновения, чрезмерно оголённая нога или расстёгнутая верхняя пуговка кофточки, обнажающая шею и грудь, лёгкий полупрозрачный халатик – все эти женские хитрости были мне знакомы и не оставляли сомнения в её истинных намерениях. Я же – романтик, воспитанный на рыцарских романах, и в мыслях не мог допустить возможности опуститься до уровня любовника жены глубоко уважаемого мной человека да ещё заменяющего мне отца! Это было бы с моей стороны подлостью, предательством, поступком недостойным звания «Человек». Всеми силами я старался делать вид, что не замечаю и не понимаю знаков её внимания. Но это продолжалось не долго. Она была слишком настойчива в своём желании. Однажды, когда она практически силой попыталась затащить меня в свою постель, состоялся первый серьёзный разговор. Я, глядя ей прямо в глаза, честно сказал, что по моральным соображениям не могу стать её любовником, ибо в противном случае перестану уважать самого себя.

Прошло несколько дней. Я по-прежнему бывал на квартире и на даче генерала. Наталья Давыдовна приутихла, видимо, искала способы преодоления моего сопротивления. Давно известно: кто ищет, то всегда найдёт!

Я шёл рядом с ней с рынка и нёс сумки с овощами и фруктами, когда она вдруг резко остановилась и, властно глядя мне в глаза, заговорила:

- Я слишком сильно тебя полюбила, Павлик, чтобы отказаться от мечты о нашей близости! Учти, я не остановлюсь ни перед чем! А в моей власти поломать всю твою жизнь! Представь себе последствия, если я, например, разыграю такой сюжет: объявлю тебя насильником, естественно, продумав и подготовив предварительно соответствующие декорации. Тебе вряд ли удастся доказать следствию, что ты не виновен! Сила и власть будут на моей стороне. И это только один вариант. У меня есть и другие. Подумай хорошенько и решись, наконец, переступить через свои моральные принципы! Ведь они, как и всякие ограничения, только мешают получению всех радостей жизни! На размышления даю тебе три дня!

Тут, действительно, было о чём подумать! Если Наталья реализует свой план, благодаря власти и связям её мужа, меня, без сомнения, могут надолго упрятать за решётку! Тогда прощай не только военная карьера, а и вообще благополучная жизнь. Даже если я сменю профессию и уеду на край света, пятна судимости да ещё за насилие ничем и никогда не отмоешь! Теперь предположим маловероятное: следствие будет идти без нажима со стороны властей, и суд меня оправдает. Партийного разбирательства и соответствующей кары всё равно не миновать и последствия будут примерно те же, что и в первом случае! Может быть, только чуть мягче. В общем, я влип! Выхода нет! Если я хочу нормально прожить свою жизнь, придётся ей уступить!

После этого решения, если раньше у меня и были какие-то чувства к Наталье, то теперь они начисто исчезли. Ни о какой любви с моей стороны не могло быть и речи. Остались одни обязанности! Я смирился. В утешение вспомнил, что даже великий Шаляпин в молодости был вынужден ублажать умалишённую купчиху.

Помню, то, что должно было произойти, впервые произошло на генеральской даче в сумрачный дождливый день поздней осенью. Чтобы подавить неприязнь, которую испытывал к Наталье, я предварительно изрядно зарядился коньяком и вполне прилично выполнил свою работу. Во всяком случае, партнёрша осталась очень довольна. Во-первых, она получила удовлетворение как женщина давно не знавшая оргазма. Во-вторых, - праздновала свою победу надо мной. Не берусь судить: что для неё было важнее!

Затем наша близость стала почти регулярной. Наталья проявляла удивительную изобретательность, выдумывая предлоги упросить мужа прислать меня к ней в рабочее время. Генерал продолжал видеть во мне только своего сына и почти никогда не отказывал жене в её настойчивых просьбах. Я же постепенно свыкся со своей ролью, и мысли о моём подлом предательстве отодвинулись на задний план. Единственный выход из создавшегося положения я видел в поступлении в академию, о чём, должно быть, слишком навязчиво напоминал шефу. Он обещал отпустить меня следующим летом. «До лета как-нибудь дотянем, - думал я, – а там прощайте навсегда и Наталья, и этот город, и генерал! Дай Бог нам никогда больше не встретиться!» Тревожило, что страсть Натальи вместе с установлением нашей регулярной близости не только не утихала, но наоборот всё более разгоралась. Она где-то добыла редкую в те времена Кама Сутру, тщательно изучала приёмы любви и экспериментировала на мне. Несмотря на свою молодость и хорошую физическую подготовку, я чувствовал, что сил моих уже не хватает. Партнёрша стала просто бешено страстной. В экстазе он извивалась всем телом, кусалась, царапалась, стонала и кричала. Я чувствовал, как колотится о мою грудь её готовое выскочить наружу сердце. Мне приходилось много усилий и времени тратить на сокрытие следов её страстной любви на своём лице и шее.

Утешало то, что время хотя и слишком медленно, но шло и лето приближалось. Я с нетерпением ждал появления пушистых барашков на ветвях ивы, цветов мимозы на рынке и распускания брунек и почек на берёзах. Весна ещё более подстегнула и без того неугомонную страсть Натальи. И, наконец, произошло то главное, незабываемое.

По мере повествования Аркадий Ильич заметно возбуждался. К этому моменту глаза его уже горели огнём, руки дрожали, дыхание стало прерывистым и неровным, а речь отрывистой и несвязной. Было видно, что он вновь переживает те давние события.

- Ради бога успокойтесь, Аркадий Ильич! – прервал я рассказчика. – Вы так разволновались, что в пору вызывать медицинскую сестру для измерения вашего давления и оказания первой помощи! В таком состоянии и кандрашка может хватить! - Я постарался переключить его мысли, на какое-то время отвлечь от так остро переживаемых им воспоминаний. – Давайте искупаемся. Потом вы продолжите свой рассказ. Хотя мне и очень любопытно поскорее узнать чем всё закончилось, не могу не пощадить вашу нервную систему!

Мы встали с лежаков и вошли в воду. Приятная прохлада сразу ласково обняла наши ноги, затем грудь. Оттолкнувшись от уходящего в глубину дна, мы неторопливо поплыли по направлению к буйкам. Море, как огромная колыбель, медленно поднимало и опускало нас на своих упругих, покатых волнах. Уже с неделю стоял полный штиль, вода была нежно-бирюзовая и настолько прозрачная, что можно было прочитать содержание обрывка газеты, лежащего на глубине три-четыре метра. Я вспомнил, как лет двадцать назад с подводным ружьём охотился в этих местах за кефалью и сказал об этом Аркадию Ильичу. Он не реагировал. Мне так и не удалось полностью отвлечь его от так глубоко тронувших воспоминаний. «Должно быть, меня ждёт не совсем обычный финал этой истории», - подумал я и не ошибся.

Поплавав минут пятнадцать, мы вернулись к своим лежакам и с удовольствием растянулись под ласковым южным солнцем. Я ждал продолжения истории, но рассказчик не спешил. Лицо его было мрачным и глубоко задумчивым. Казалось, он вновь сомневается в возможности поведать что-то совсем неординарное. Наконец он заговорил:

«В тот последний раз всё началось как обычно: выпивка, лёгкая закуска, навязчивые ласки Натальи, затем бурный, осточертевший мне акт любви. Наконец, измученная, но удовлетворённая она блаженно откинулась на подушку. Кудряшки её волос прилипли к потному лицу. Дышала она отрывисто и часто. Я лежал рядом, и тела наши соприкасались. Вероятно, я на какое-то время задремал. Очнулся от необычной, звенящей тишины. Привычного дыхания Натальи слышно не было, недавно разгорячённое её тело заметно охладело. Приподнялся на локте. Она лежала совершенно неподвижно, как-то неестественно вытянувшись и полузакрыв глаза. Окликнул по имени и потряс за оголённое, необычно холодное плечо. Реакции не последовало. Первой мыслью было: «Может быть, она крепко спит!?» Повторил попытку разбудить. Опять безуспешно. Приложил ухо к груди. Её сердце, ещё недавно бешено бьющееся, молчало.

Меня охватил ужас. Представьте себе, что вы лежите, тесно прижавшись к покойнику! Да ещё в молодости, когда люди ощущают себя бессмертными, и вам станет понятным моё тогдашнее состояние!

Как ошпаренный я выскочил из постели и заметался по комнате. Что делать!? Что делать!? Несмотря на прохладу нетопленной дачи, мне было жарко. Я весь покрылся противным липким потом, который, казалось, ручьём стекал по моей спине, лицу и с моих ладоней капал на пол. Может её ещё можно спасти!? Набрал номер «03», кое-как оделся и стал ждать. Только теперь осмотрелся. Всё вокруг свидетельствовало о недавнем акте страстной любви: небрежно разбросанное по всей комнате женское бельё, скомканные простыни и полотенца, на столе - остатки закусок, бутылка и рюмки, в измятой постели – совершенно обнажённая женщина. Как спрятать всё это от посторонних глаз, скрыть следы прелюбодеяния, сохранить лицо своё и генерала!? С бешеной скоростью стал убирать со стола, собирать бельё Натальи. Мелькнула мысль: «Надо бы её одеть!» Попытался. Но мёртвое тело было необыкновенно тяжёлым и непослушным, да и сам я обессилел и от волнения трясся, как в лихорадке. Кое-как натянул на неё комбинацию и укрыл одеялом.

В дверь позвонили - подъехала машина скорой помощи. Вбежавший врач констатировал смерть. Не помню, что я лепетал в ответ на его вопросы. В это время я ощущал себя находящимся в густом тумане. Он, безусловно, сразу всё понял. Посоветовав вызвать милицию, врач уехал. Здесь его помощь не требовалась.

Постепенно ко мне стало возвращаться сознание. Понимая, что от судьбы не уйдёшь и изменить я ничего не могу, позвонил генералу и сообщил о случившемся. Не выясняя подробностей, он тотчас выехал на дачу. Пока он ехал я морально готовил себя к встрече с шефом и мужем. Особых эмоций с его стороны я не ожидал – командующий был человеком выдержанным, умеющим владеть собой. Убивать меня он не станет, а вот расследования не избежать.

Приехал генерал. Войдя в комнату, он всё понял. Приказав солдату-шофёру быть рядом со мной и в случае необходимости удерживать на месте, он позвонил в военную прокуратуру. Через полчаса прибыл прокурор со следователем. До их появления никто в комнате не проронил ни слова – каждый думал о своём. Мои мысли блуждали по прошлому и будущему.

Осмотрев мёртвое тело, и не обнаружив следов насилия (а их нужно было искать на моём теле), прокурор, тем не менее, объявил, что возбуждает против меня уголовное дело. Меня отвезли на гарнизонную гауптвахту и посадили в камеру для подследственных. Не стану рассказывать о своих мыслях и чувствах во время следствия. Скажу только, что через месяц я «за отсутствием состава преступления» был освобождён из под стражи. Следствием было установлено, что причиной смерти Натальи явилась внезапная остановка сердца. Не стану комментировать поставленный медиками диагноз. Выйдя на свободу, не дожидаясь оргвыводов начальства, я сразу написал рапорт с просьбой уволить меня из Вооружённых сил. В это время шло хрущёвское сокращение армии, и моя просьба была без проволочек удовлетворена. За аморальное поведение недостойное коммуниста без уточнения деталей я был исключён из КПСС. Командование приложило все усилия, чтобы информация о случившемся широко не распространилась и ему это удалось сделать. Честь мундира командующего была сохранена. После того трагического дня я с ним больше никогда не встречался. Не уверен, что ему было бы приятно услышать из моих уст характеристику его жены. Может быть, он её любил так пусть у него в душе останется о ней светлая память!

Мне и раньше приходила в голову мысль о том, что самое интересное, сложное и необходимое в жизни каждому человеку, независимо от его профессии и положения на социальной лестнице – это умение понимать человеческую душу. Для атеиста, каковым я тогда был, это понятие означало некое вместилище мыслей и чувств, внутреннее состояние человека.

Я уехал на родину, поступил на завод, производящий радиоаппаратуру, благо знания у меня были, а через год с хорошей характеристикой – на вечернее отделение университета. Так я и стал профессиональным психологом. О неудавшейся военной карьере постепенно забыл. Что же касается ваших общих вопросов, могу сказать, что однозначных ответов на них нет и быть не может. Всё зависит от качеств личности, воспитания, среды обитания, образования, системы ценностей, цели жизни и ещё целого ряда факторов. Аналогично нашему случаю, нельзя ожидать одинакового ответа на вопрос: «Что ты чувствовал при этом, задаваемый наёмным киллерам или солдатам, убивавшим людей по заказу или по долгу службы!»

Аркадий Ильич перевернулся на живот, подставив солнечным лучам спину и умолк. А я ещё долго перебирал в памяти подробности его рассказа, чтобы получше их запомнить.

 

6