СТРАТОНОВА

КЛАВДИЯ АДАМОВНА

 

В КРУГУ БОЛЬШОЙ СЕМЬИ

 

Предисловие.

 

В сердце каждого человека живет ясная, самая дорогая память о родине, о детстве, о юности.

У каждого есть своя родина – святой уголок, откуда ты самостоятельно вышел за порог родительского дома, чтобы познать мир и проявить в нем себя, чтобы воплотить мечту в жизнь. Удивительное свойство памяти – сохранять лица близких родных и друзей, их голоса, их действия. Именно это помогло мне написать повесть о моей родине, о семье, о трудном детстве и опаленной войной юности. Я пишу ее для родных, для своих детей, внуков и правнуков.

В повести нет ни одного вымышленного героя, ни одного придуманного события.

Иногда я не делаю выводов, заключений, описывая то или иное действие, происшествие, пусть читатели дадут им свою оценку.

Я не литератор, поэтому прошу не судить строго за голый реализм и скромную стилистику. Повесть задумана в бессонные ночи и написана без черновиков за неимением времени и терпения. Я подробно описываю, как осуществлялась моя мечта – стать учительницей. Написанием повести я ставлю цель – убедить своих внуков и правнуков в том, что при самых трудных обстоятельствах можно добиться осуществления своей мечты.

В заключение скажу словами песни:

Мы, наверное, во многом ошибались,

И во многом разобраться не смогли.

Но по совести и чести жить старались.

И для вас отчизну нашу берегли.

И пускай сегодня прошлое не в моде,

Я скажу по – старомодному сейчас:

Мы уходим, друг за другом, мы уходим.

Дай вам бог прожить, ребята,

лучше нас!

К. Стр…….

 

I глава

 

В далеком Урянхайском крае у подножия Саянских гор, покрытых густым хвойным лесом, расположено большое село Сосновка. Вдоль главной улицы протекает речушка, без названия, по берегам которой растут березки, тополя и даже лиственница. От этого улица Красных Партизан летом и зимой кажется праздничной. Когда в зимнее время деревья стоят, укутанные пушистым снегом, а речка превращается в лед, деревенские ребятишки устраивают на речке десятки катков и все свое свободное от учебы и домашних дел время проводят на речке, катаясь на санках, на самодельных деревянных коньках или просто на валенках. Рядом с селом течет еще одна река – Дурген, что в переводе, с тувинского, означает быстрый. Дурген берет свое начало высоко в горах, собирая по пути воды горных ручьев, преодолевая пороги, образует красивейший водопад в ущелье под названием Узкий лог. Возле села – это широкая река, быстро несущая свои светлые воды долину, увлекая за собой камни и даже огромные валуны, напевая свою вечную песню.

Шум реки слышен в селе день и ночь, но особенно грозный он бывает после ливневых дождей, когда Дурген выходит из берегов, затапливая близлежащие огороды, разрушая мосты и переходы. Сразу за селом на берегах Дургена был сосновый бор и черемушник. Но самым большим богатством этих мест является величественная тайга. Такова моя родина. Но прежде, чем перейти к жизнеописанию, я хочу поведать о том, как семья Залуцких с Украины попала в далекую Туву. Наши деды и прадеды жили в селе Станиславка Камень – Каширского района Волынской губернии, не далеко от города Луцка.

В 1906 –1912 годах в России проводилась столыпинская реформа и переселенческая политика. Кто из крестьян не смог выкупить у помещиков землю, того переселяли в Сибирь на новые земли. Залуцкие выехали оттуда в 1912 году. В семье было пятеро детей, старшая дочь Прасковья была замужем, нашему отцу Адаму 12 лет.

Тетя Василиса рассказывала, что они добрались до Житомира на лошадях, а дальше путь по железной дороге через всю Россию.

Первая длительная остановка была под Новониколаевском на станции Юрга, там остались на жительство несколько семей, в том числе тетя Прасковья Полонникова со своей семьей.

Остальные продолжали путь в Иркутскую губернию, в которую тогда входили Красноярский край, Хакасия и Урянхай. Чиновники губернатора предложили всем корчевать тайгу под свои участки или ехать за Саяны. Наши родные купили телеги и лошадей и отправились в Урянхайский край. Усинский тракт только начинали строить, но через Саяны проходила дорога для гужевого транспорта. Ехали с нашими еще две семьи: тетка Кристина Фескина с двумя детьми, муж ее скончался дорогой где- то под Ново николаевском, и семья Беляковых . И построились они рядом в конце улицы, так как Сосновка застраивалась с 1911 года. Беляковы в 37 году уехали в Советский Союз, Кристина Фескина умерла. Но в 1983 году я встречалась с ее дочерью Полиной, она была на 5 лет страше меня, но в детстве мы дружили. А в следующий мой приезд в Туву я узнала, что Полина умерла в Кызыле. Две семьи Залуцких жили в Сосновке очень долго, но старшие поколения ушли в мир иной, а дети, подчиняясь новым обстоятельствам жизни, разъехались в разные уголки страны искать свое счастье, как много лет назад наши деды нашли свое счастье в Сосновке.

 

II глава

 

А жизнь на новом месте нелегко было начинать. Надвигалась холодная осень, нужно было подумать о том, где жить семье. Мина Григорьевич был деловым, хорошим хозяином. Он построил просторную землянку с двумя окнами наверху в деревянном срубе, сковал железную печку, которую использовали для обогрева и для приготовления пищи – так и перезимовали в этой землянке, которая потом долго будет служить кузницей. Через пол года срубили дом из двух комнат с окнами на солнечной стороне, построили амбар, скотные дворы, баню, в общем, все, что нужно для жизни в селе. Разработали участок под огород, сеяли пшеницу и овес в поле, косили сено на лугах. Старших дочерей Устинью и Василису выдали замуж, сыновья подрастали, становились хорошими помощниками отцу. Наш дед, по рассказам старожилов, был сильным и выносливым, но всегда придерживался строгих нравственных правил. Он мог поднять нагруженную мешками зерна телегу, если молодая кобылка не смогла ее вытащить из канавки. Рано утром он начинал обход полей, причем осматривал не только свои посевы, но и соседские. По возвращении он говорил одному соседу, что у него полегла пшеница и нужно ее поднять, другому, что у него зарод сена покосился, у третьего ветром копны сена разбросало…. Постоянная озабоченность, величайшее трудолюбие и требовательность к себе и к окружающим – это главные черты характера нашего деда Мины Григорьевича. Честность, стойкость и трудолюбие он прививал своим сыновьям. И когда мирная жизнь была нарушена Гражданской войной, он дал старшему сыну Адаму коня и винтовку и отправил на борьбу против банд Колчака. Наш отец сражался в отряде Кочетова против белогвардейцев, об этих событиях написано в Истории Тувы.

Центральная улица в Сосновке названа именем Красных Партизан, Мина Григорьевич гордился своим сыном, возмужавшим, повзрослевшим после боев. Вся семья слушала по вечерам рассказы Дани про тяжелые бои под Тарлакшином, про то, как в Атамановке разгромили последний отряд белогвардейцев и взяли в плен атамана банды.

А дома ждала его любимая работа. Та землянка, которая служила жильем в первую зиму после переселения, была теперь переоборудована в кузницу. Еще до войны Даня и Петр работали с отцом в кузнице и многому научились в кузнечном деле. А теперь отец сказал им: « Ну, сыны, я уже стар, работайте теперь самостоятельно. Надеюсь, будете хорошими кузнецами.»

Дане было уже 25 лет.

- Батя, я хочу обзавестись своей семьей – как –то сказал он.

- Ну, что же, пора, вот закончим молотьбу, засыплем зерно в сусеки, тогда и женишься.

Терпеливо ждали Даня и Шура, когда его отец зашлет сватов.

Но однажды вечером к Дане прибежал его друг: « Твою невесту просватали за Березовского парня. Сейчас у них идет гулянка по этому поводу ».Мигом запрягли лошадь в санки, захватили собой теплую доху из собачьих шкур и помчались на другой конец села. Даня ждал в санях, а друг зашел в дом.

Подвыпившая веселая компания не обратила на него внимания. Шура стояла у печки, с заплаканными глазами она выглядела несчастной. « Выйди за ворота ,» - шепнул он ей, а сам прошел к столу, поднял стакан и чокнулся с ее отцом: « За счастье вашей дочери!». Шура выбежала за ворота в одном платье, Даня укутал ее в доху и повез свою любимую к себе домой. Вошли в дом, стали перед отцом на колени

- Батя, благослови нас.

- Так не женятся – строго сказал отец.

- Но ее присватали за другого!

- Ты украл из под венца, хочешь опозорить семью, как мне смотреть в глаза людям!? – резко повернулся и ушел в горницу.

Но Даня не побоялся гнева отца.

- Мы не расстанемся. – он взял под руку Шуру, вышли, не попрощавшись и поехали к его сестре Устинье. Та приняла молодых, накормила их вкусным ужином и спать уложила в бане.

- Здесь вас не найдут.

Всю неделю они прожили в бане, пока утихли пересуды, а потом перебрались в кузницу. В переднем углу поставили деревянную кровать, часть верстака служила столом да две табуретки Даня сам сделал. Так начинала свою жизнь наша семья. В ноябре 1926 года родилась первая дочь Клава, - это я. Родилась я в кузнице, и зыбку мою повесили рядом с кроватью. Так что с первых дней моей жизни я чувствовала запах окалины, слышала стук молотка по наковальне и шипение раскаленного металла в воде. Потом построили просторную крестьянскую избу под тесовой крышей – все делали сами, брат Петр иногда помогал. Доволен был Мина Григорьевич, даже простил сына за его непослушание. И первую внучку он полюбил. Но в 1927 году мой дед умер. Я его не помню, но знаю, что сыновья его вспоминали о нем с уважением.

 

III глава

 

Моя бабушка Матрена Трофимовна жила в своем доме вместе с младшим сыном. Петр уже был женат на Марии. Братья Адам и Петр любили друг друга и во всем помогали друг другу: вместе пахали и сеяли, вместе убирали урожай и в кузнице вдвоем работали.

Шли годы. Прибавлялись семьи. У дяди Петра росла дочь Дуся, а в нашей семье уже трое детей – я, Шима и Вася. Я хорошо помню, как у нас родился еще один братик. Было начало сентября, теплая погода, бабка – повитуха отправила нас погулять, а когда нас позвали в дом, то мы увидели возле мамы на кровати крошечного ребеночка в белых пеленках. Приходили к нам соседки навестить роженицу, так было заведено в селе. Одна принесла маме ватрушки, другая тепленьких блинов, третья – тарелку супа.

- Поправляйся!

- А как назвали мальчика?

- Семеном, - ответила мама.

Мне казалось, что имя Сема очень красивое. Но однажды к открытому окну подошла моя старшая подружка Шура Капустина.

- Кто родился?

- Братик, - отвечаю я.

- А как назвали ?

- Сема, - с гордостью говорю.

- Семен –пуп зелен, засмеялась она

А мне до слез было обидно.

Потом мы все стали называть его Сенечкой. После Сени мам быстро встала на ноги, нужно работать, семью кормить, коров доить. Да мало ли дел в хозяйстве! И тяте нужна была помощница, он строил тогда избушку для кур. Тятей мы называли нашего отца, так принято было по – сибирски, потом младшие дети называли его папой, а братья и зятья звали его любовно батей.

Я пишу эту повесть для детей и внуков, для них родное слово « папа », и я буду называть впредь своего отца папой.

Осенью 1934 года я пошла в 1-й класс. Мама сшила мне сумку для книг и тетрадей из черного сатина. Сумка была на длинной лямке, чтобы носить через плечо, а к лямке привязывалась маленькая сумочка, в которой я носила в школу стеклянную чернильницу с жидкими чернилами. Писали мы деревянной ручкой с металлическим наконечником, в который вставлялось металлическое перо.

По письму первоклассники писали в тетрадях с широкой линейкой, причем буквы были крупные, во всю линейку и писать нужно было с нажимом. Я с первого дня была старательной ученицей. Помню, как я выполняла домашнее задание, подошла мам, погладила меня по головке.

- Даня, посмотри, как красиво пишет наша дочь, она у нас будет грамотная.

Да не удалось ей это увидеть. Все чаще стала болеть наша мама. Однажды она принесла с Дургена на коромысле два ведра с водой. И только переступила порог, упала, вода разлилась по полу, мама заплакала. Мы помогли ей встать.

- Мама, почему ты плачешь?

- Воду жалко.

Как – то я услышала разговор бабушки с папой:

- Шура на глазах тает, болеет видно она.

- Но мне она никогда не жалуется, - говорит папа.

А в ноябре он повез маму в больницу, сначала в Бай-Хаак, потом в Кызыл. Врачи сказали ему, что будут готовить ее к операции, и он уехал домой, оставив маму в больнице, нельзя же детей одних оставлять. От Сосновки до Кызыла 80 километров, это три часа езды по санному пути. Телефонная связь только с Бай-Хааком.

- Через неделю съезжу за мамой, - сказал папа нам.

Но через два дня из Кызыла сообщили, что Залуцкая Александра умерла на операционном столе. От горя папа не спросил даже, какая у нее была операция. Грустный он пришел из конторы сельсовета, запряг лошадь.

- Ты за мамой? – спросила я.

Но он ответил уклончиво:

- Приеду только к вечеру, смотри за ребятишками.

Долгим мне показался этот день. А как услышала скрип саней возле дома, выскочила открывать ворота.

- Мама! – кинулась я к женщине, стоящей возле саней.

Но оказалось, что это не мама, а ее сестра из Бай-Хаака тетя Маня Заленина, у них с мамой были одинаковые пальто.

- А где же мама?

- Вот ваша мама, - показала она на сани, накрытые одеялом, и зарыдала, прижав меня к себе…

Еще одна страшная картина тех дней запечатлелась у меня в памяти. Мама лежала на широкой скамье в переднем углу. А когда начали перекладывать ее в гроб, папа взял на руки трехлетнего Васю и годовалого Сеню и так крепко прижал их к себе, что дети заревели, еле забрали их у него.

Хоронили маму в холодный ноябрьский день, медленно падал снег, словно природа вместе снами оплакивала ее. Опустел наш дом без мамы.

Потекли печальные, полные страданий дни, недели, месяцы. Трудно было детям без матери, но особенно трудно отцу. В 34 года остаться одному с четырьмя детьми! Как их накормить, одеть, не растерять. Как уберечь от болезней в такую студеную зиму? И ведь нужно выполнять все крестьянские дела: кормить и поить коров, лошадей, топить печи, заготавливать в лесу дрова… Одному не справиться, пришлось нанимать нянек. Одно время у нас жила бабушка Рыщиха, Афанасьевной ее папа называл. Когда мы жили одни, то основной пищей была вареная картошка. Начистим мы с Шимой полный чугун картофеля, сварим его и потом целый день кушаем, утром с молоком, в обед с соленой капустой или огурцами, а вечером с простоквашей. Теперь Афанасьевна варила похлебку или щи. На печке всегда стоял большой медный чайник с кипяченой водой, бабушка любила пить чай в прикуску с сахаром. И хлеб она пекла в русской печке почти такой же, как у мамы был.

Нас она заставляла постоянно трудиться: я, Шима и Вася должны были ежедневно носить дрова от поленницы в дом. Мы с Шимой варили картофель для свиней, готовили пойло двум телятам, гоняли на водопой к Дургену своих коров. Самым неприятным делом для нас была уборка в скотном дворе, нужно было выбросить застывшие коровьи лепешки и постелить свежую солому. Это мы выполняли с Шимой по очереди – день я, другой день она. И еще по очереди мы стирали штанишки маленького Сенечки. Вечером после ужина, Афанасьевна уходила к себе домой. Я садилась за стол делать уроки, а папа присаживался рядом с книгой, он всегда читал по вечерам.

Однажды у него был усталый вид, казалось, что он дремлет над книгой. Вдруг соскочил и выбежал во двор. Когда вернулся:

- Давай дочка спать.

А утром он рассказывал дяде Петру:

- Услышал стук в окно, выбежал, там стоит Шура и говорит:

- Даня, у тебя четыре цветка, оставь себе два, а два отдай мне.

- Это она за детьми приходила, - сказал дядя.

- Надо беречь ребятишек. Тебе брат жениться надо.

- А где найдешь такую женщину, чтобы пошла на четверых детей? Да и свободных нет даже в соседних селах, - с горечью ответил ему папа.

В одно из воскресений к нам приехали из Кызларика тетя Маня и дядя Сережа Зеленины, они там теперь жили. Привезли нам меду и вкусных шанег. Тетя Маня заплетала нам с Шимой косички, умыла мальчишек и долго нянчилась с Сеней. Потом говорит –

- Кум Адам, мы по делу приехали. Тебе трудно с ребятами, отдай нам Семаньку, у нас ведь нет своих детей.

Долго сидел он, нахмурившись, а потом сказал:

- Я знаю, кума, что у вас ему было бы лучше, но вот вырастет он, встретит меня и спросит:

- Так что же, отец, три куска хлеба нашел, а для меня четвертого куска у тебя не было? Нет уж пусть растут вместе.

К вечеру уехали наши гости, и мы снова остались одни.

Весной наше положение ухудшилось, Афанасьевна отказалась ходить к нам. Хлеб пекла теперь нам тетя Мария и корову приходила доить – одну доит она, а другую я. Она всегда спешит домой, там свое хозяйство и маленькая Аня.

Надо искать новую няньку. И папа привел Таню Жулькову, «пятнадцатилетнюю дылду», как называл ее дед Жульков. У Тани не было родителей, жила она у деда с бабушкой, которые ее постоянно ругали. Вот она и пошла в няньки.

- Ей замуж пора, да своих детей нянчить, - сказала соседка Кымысова.

- Вот заработаю на красивое платье да на туфли, тогда и жених найдется, - ответила Таня.

Мне показалась она слишком бойкой. У нас в амбаре она нашла мешок с семечками, каждый день нагружала ими большие карманы своего платья и грызла семечки постоянно. Нам она не давала:

- Детям нельзя, подавитесь!

Нельзя, так нельзя, взрослым мы никогда не возражали, так воспитывали нас.

Как – то летом папа был на работе в поле, мы управились по хозяйству, и Таня повела нас через весь наш длинный огород, перелезли через забор и оказались в густых зарослях кустарника чилиги, черемухи и смородины. Таня уложила засыпающего Сеню на одеяльце под куст, а сверху на куст набросила платок, чтобы не заблудиться.

- Вы ешьте тут смородину, а я пойду воровать мак в корейском огороде.

И она ушла. Я сначала переживала за нее, нельзя же воровать, вдруг поймают. Но потом я, Шима и Вася набрели на такие кусты смородины, что забыли обо всем. Наелись досыта смородины, добрались до зеленоватой черемухи и , набрав в горсти ягод для Сени, отправились к нему. Но на месте были только одеяло и платок, а его там не было. Мы испугались, и тут вернулась Таня с полными карманами маковых головок.

- Где он? – крикнула она. – Неужели его свиньи съели?

И она побежала по тропинке в сторону большой свинофермы. Мы в голос заревели, не зная, что делать, жаль братика. И тут из –за кустов появляется белая головка.

- Я вас искай, пролепетал Сеня.

Все хорошо, что хорошо кончается. Но Таню после этого случая пришлось рассчитать. И опять мы одни.

Закончилась страда, папа поехал в Кочетовку к сестре Василисе и вернулся оттуда с ее дочерью Леной. С Леной нам жилось очень хорошо, она любила нас, особенно младших, мы почувствовали заботу и ласку родного человека. Но иногда она плакала, скучала о своих родных, и тогда папа отвозил ее домой, а к нам привозил из Элегеста Анну Борисовну, старшую дочь его сестры Устиньи.

И так Лена с Анной поочередно прожили с нами больше года. Я всю жизнь благодарна нашим старшим двоюродным сестрам, они помогли нам становиться на ноги. Но были моменты, когда ни Лена, ни Аня не могли приехать из- за болезни или по другим причинам. И тогда я оставалась за старшую. Я давно уже привыкла чувствовать ответственность за младших братьев и сестричку.

Вспоминается такой случай: окна в даме покрыты толстым льдом, на окнах висят занавески, Вася взял свечку и капает на подоконник стеарин, капли тут же застывают в копеечки. Нечаянно дотронулся свечкой до ткани, занавеска вспыхнула. Когда я вошла в дом, она уже горела ярким пламенем. Дети испугались, а я сдернула с окна горящую занавеску, выбежала с ней во двор и бросила на снег. Пожар предотвращен. Но все потом удивлялись, как на загорелось на мне платье. И еще раз я бегала тушить пожар. Наша общая баня находилась через дорогу от нашего дома, в огороде дяди Петра. Как –то весной я, поджидая папу, выглянула в окно и увидела яркий свет в бане. Я решила, что баня горит, схватила ведро с водой и побежала тушить огонь, но только подошла к окну, свет исчез, в бане кто –то громко засмеялся. Тетя Мария мне потом объяснила, что парочка влюбленных заходит в баню погреться и зажигает свет. И опять папа сокрушается:

- Нет, нельзя детей одних оставлять.

Он ездил с грузом на Нарын, в Балгазын и Шурмак, спрашивал у знакомых, нет ли одинокой женщины и все один ответ: нет

Но вдруг тетя Василиса заказывает, чтобы папа приехал в Кочетовку. Оказывается, она нашла нам маму. Раиса Прохоровна Власова разошлась с мужем, он забрал себе сына, ей отдал дочь. Где ей теперь жить? Ее взяла к себе наша тетя, рассказала о своем брате. И в марте 1936 года папа привез нам новую маму и сестричку Агнею – Агу. Мне показалось, что мама Рая выглядела как городская, на ней была черная юбка, белая блуза и вязанная кофта. А какими нас мама увидела? Все мы были простужены, у всех болели глаза и уши. Я представляю теперь, как трудно было ей привыкать к такой большой семье!. Но мы быстро стали звать ее мамой, намучились без мамы. Теперь большую работу в доме и во дворе взяла на себя мама. Дети свои обязанности всегда выполняли, только от дойки коровы мама отстранила меня, сказала, что я не все молоко выдаиваю. Большую стирку делали

втроем – мама, я и Шима. Если нам захочется поиграть с подружками, спрашиваем:

- Мама, что еще сделать? Можно с подружками поиграть?

 

IV глава

 

Несмотря на трудности жизни, я не пропускала занятия в школе. Школьного здания не было, поэтому занятия проводились в клубе. Прихожая комната была нашей раздевалкой, дверь направо вела в маленькую учительскую. В просторном зале в два ряда стояли деревянные парты, здесь учились 2-й и 4-й классы. Парты занимали половину помещения, во второй половине ученики на переменах устраивали игры. Рядом была еще одна небольшая комната, в ней учились 1-й и 3-й классы. Такая школа называлась двухкомплектной сразу с двумя классами занималась одна учительница, если например первоклассники списывают упражнение, 3-й класс отвечает по чтению или естествознанию. Рисование и пение, а также физкультура проводились для двух классов вместе. Маленькая перемена длилась 10 минут, большая тридцать, в хорошую погоду некоторые школьники успевали сбегать домой и перекусить. В школе работали две учительницы, причем часто менялись. Я помню своих учительниц – это Валентина Ивановна Бердова, Варвара Ивановна Питиримова, Любовь Семеновна Ажчибицева и Ольга Ивановна Корнилова, у которой была дочка Света, которую мы называли Цветой. Во втором классе, пока не приехала учительница из Кызыла, к нам прислали практикантку из Бай-Хаака Шульц Полину. Она после окончания семилетки хотела стать учительницей.

Шел урок русского языка, Полина объясняла нам склонение существительных: « Запомните, дети, при склонении изменяется только окончание слова.» Потом мы придумываем предложения, учительница пишет на доске, а мы в тетрадях.

- В лесу живет заяц.

- - Дети поймали зайца, - написала она на доске.

- А почему мы говорим « Зайца», где «й» - краткое? – спросил один мальчик.

- Да, я пропустила, - и она исправила « ошибку.»

Теперь на доске было написано: « Дети поймали заяйца.» Четвероклассники захихикали, а на перемене все смеялись и кричали:

- Второклассники поймали заяйца!

Вскоре к нам приехала Варвара Ивановна, в класс вошла высокая девушка в белой шелковой блузе и черной шерстяной юбке. У нее лицо было белое, волосы пышные и очень ласковые глаза. Когда Варвара Ивановна узнала, что я сирота, особенно ласково разговаривала со мной. Проходит по рядам, погладит меня по голове, сделает показ в тетради, а я любуюсь ее руками с атласной кожей, иногда даже поглажу ее руку.

- Я обязательно буду такой же учительницей, - мечтала я тогда.

И я старалась изо всех сил учиться только на отлично – это лучшая оценка. Современной четверке соответствовала отметка « хорошо », 3 – «посредственно», 2 – « плохо» и 1 – « очень плохо.»

В журналах, дневниках и тетрадях учителя писали «отл, хор, пос, плохо и оч. плохо», так что подделать оценку невозможно.

После окончания первого класса меня премировали красиво изданной книгой «Маугли», в следующих класса награждали похвальными грамотами с портретами Ленина и Сталина в рамочках золотистого цвета. В них написано: «Награждается Залуцкая Клаша ученица такого –то класса за отличную учебу и примерное поведение ». Клашей меня называла зав школой Ольга Ивановна, а Варвара Ивановна звала Клавой. Но отвечать вызывали по журналу: « К доске пойдет Залуцкая ». Идешь отвечать и сердце замирает, за всю семью Залуцких в ответе, тут уж никак нельзя опозориться. После третьего класса мне вручили бесплатную путевку в пионерский лагерь в Кызыле. Отвезли меня вместе с детьми из Бай-Хаакской школы. Лагерь располагался на красивейшем острове между Протокой и Енисеем, теперь там городской Парк культуры и отдыха. Под высокими деревьями стояли, как сказочные, небольшие домики из досок – это спальни. Тут же просторная столовая, в которой кормили нас очень хорошо, здесь я впервые узнала, что обед должен состоять из трех блюд. Посреди просторной площадки стоял высокий шест. Ежедневно по утрам все отряды выстраивались на площадке и под звуки горнов и барабанов дежурные поднимали красный флаг. Все пионеры стояли в это время, не шелохнувшись, отдавая салют пионерской святыне. Еще в школе нас учили уважать символы Родины. На дружинные сборы или пионерские слеты всегда знаменосцы торжественно выносили красное знамя, а пионеры по стойке « смирно» отдавали салют, мы знали, что наш галстук – это частица красного знамени. Я любила этот ритуал.

В лагере мы ежедневно купались в Енисее. Еще долго я училась плавать в нашей речке, но она очень мелкая и вместо плавания получалось ползанье по каменистому дну.

В лагере купались как раз в том месте, где сливаются воды Улуг – Хема и Пий – Хема, образуя уже в самом начале величественную реку. В прозрачных водах отражалось ярко – голубое небо с золотистым солнцем.

Сначала я бултыхалась в воде у самого берега, но потом насмелилась пойти дальше и вдруг провалилась в глубокую яму и пошла ко дну. Хорошо, что увидела пионервожатая и вытащила меня на берег. К моему стыду я даже не запомнила имени своей спасительницы, она была из другого отряда.

Начальник лагеря Криштафович Александр Ефимович объявил ей благодарность на линейке, а мне запретили купаться. Да я бы и без их запрета не пошла больше в Енисей, оказывается очень страшно тонуть в большой реке.

Александр Ефимович, видно любил детей, чтобы не скучно мне было, пока дети купаются, он повел меня к себе в палатку.

- Хочешь быть моей помощницей?

- Хочу, - ответила я, а сама испугалась, справлюсь ли я, ведь самому начальнику помогать?

Оказывается, он занимался фотографией, я промывала ванночки, наливала в них свежей воды. И с удовольствием наблюдала, как на белой бумаге проявляются лица – это я тоже видела впервые. Однажды в лагерь пришла моя тетя Устинья и отпросила меня у вожатой.

- Дочка пойдем попрощаться с братьями и сестрами.

Большая семья Борисовых ждала паром на берегу Енисея, они уезжали в Советский Союз. В дальнейшем, я встречалась только с Фишей и Анной из их семьи. Теперь в живых осталось только младшая сестра Ольга Лутошкина, но с ней потеряна связь.

Вернулась я из лагеря в конце июня, а дома мне преподнесли сюрприз, оказывается четвертого июня у нас появилась на свет маленькая сестричка Люба. У нас давно не было малышей, а Любочка была такая красивая и милая, что мы постоянно хватали ее на руки нянчились с ней как с куклой.

- Не сломайте спинку ребенку, - строго сказала мама Рая.

Это остепенило нас, страшно представить, как эта Любочка будет жить со сломанной спиной, теперь осторожно брали ее на руки, когда она плакала.

Вскоре меня забрали на сенокос, братья были еще малы, поэтому я уже второй года была верховым, когда косили траву сенокосилкой. На механических граблях с огромными колесами сначала работала мама Рая. Потом папа сковал подлиннее рычаги для ног и рук, и на эту машину, похожую как мне казалось, на огромную каракатицу, посадили меня. В эти конные грабли запрягали обычно самую смирную лошадь. Я быстро научилась управлять лошадью и одновременно при помощи рычагов сбрасывать сено в валки, меня даже хвалили за то, что делала ровные валки, из них легко копнить. В один жаркий день перед обедом небо стало хмуриться, появились тучки. Будет дождь!. Надо закончить работу на этом участке, иначе загниет сено. И все усердно работали без перерыва на обед. Мне уже осталось проехать два – три ряда туда и обратно. Но то ли солнце напекло мне в голову, то ли хмурое небо сморило меня, я вздремнула на сиденье и свалилась вниз под грабли, моя добрая лошадка остановилась возле кустов в конце луга, я до смерти перепуганная начала выбираться из – под граблей, с головы до ног, обсыпанная сеном. Первой подбежала ко мне взволнованная мама Рая и начала ощупывать меня:

- Слава богу, руки, ноги целы и ребра не переломаны.

Она села на грабли, закончила мою работу, а меня отправила на стан готовить обед. И только доделала последнюю копну, как сверкнула молния, прогремел гром и хлынул проливной дождь. Все промокли до ниточки, усталые, но довольные, что вовремя завершили уборку сена, перекусили белым хлебом со свежими огурцами, запрягли лошадей в телеги и поехали домой. Дождь кончился, выглянуло на западе солнышко. Летом в Туве часто бывают ливневые, но краткосрочные дожди. Но на сей раз, оказалось, что в Сосновке полосой прошел град и уничтожил почти вес посады в огородах. Несколько грядок были черные. Листья капусты, подсолнечника, картофеля были иссечены градинками, как пулями. Мама Рая плакала, ведь овощи имели огромное значение для пропитания нашей большой семьи. Обычно дети помогали сажать овощи на грядках, поливали и пропалывали их от сорников. Все лето мы ели горох, морковь, брюкву, лук. И на зиму засаливали в бочки по 10 ведер огурцов и капусты, спускали в подполье 150 мешков картофеля – хватало для семьи и для скота. Когда есть такой запас овощей, не страшна самая длинная и суровая Сибирская зима. А лук и чеснок помогали нам уберечься от простуды. Заготавливали много варенья из клубники, смородины, малины, кислицы, засыпали сахаром бруснику, голубику и даже облепиху из Кочетовки привозили. Мы очень любили кисель со свежей ягоды, причем крахмал изготавливали сами из картофеля. Заготавливали в зиму свое мясо, парочку свиней, бычка; тушки хранились всю зиму в амбаре, как в холодильнике. Но папа совсем не ел мясо, когда резали скот, он уходил из дома. А молоко и сметану он любил. И хлеб у нас был свой, мама пекла вкусные калачи и булки, подовые, шаньги с посыпкой и ватрушки с творогом. В магазине покупали только сахар, очень редко конфеты, спички и иногда обувь и одежду.

Каждую весну и осень в Сосновку приезжали китайские купцы. В большие сани – розвальни был запряжен верблюд, а на санях раскладывали товар, обычно ездили по два человека. Однажды остановились торговать возле нашего дома. Наши родители вынесли им булку хлеба и по кружке горячего чая и сделали покупки: один тюк далембы, маме чесучи на блузку, пять килограммов сахара, упакованного по килограмму в синюю бумагу с розовыми тесемочками, которые я потом заплетала в косичку вместо ленты. А самая главная покупка – это пальто для шестилетнего Васи. Он побежал домой, минут через пять вернулся гордый в новом пальто и продолжал глазеть на верблюда, Вася любил гладить лошадей, и теперь ему захотелось погладить верблюда. Но такой большой, как его достать? Вася взял прутик и начал дотрагиваться до морды верблюда. Вдруг верблюд зашевелил губами, как – будто что – то пережевывая, да как плюнет белой пеной, все лицо, а главное новое пальто облеплено пеной. Вася заревел, я схватила его за руку и повела домой.

- А, черт тебя побери! Говорила, не надевай новое пальто, - заругалась мама и влепила ему подзатыльник.

- Я же не виноват, что верблюд харкается. А ты мама скорее драться, - оправдывался он.

Новое пальто приводить в порядок пришлось мне. Надо сказать, что Вася с детства был юмористом, это помогало ему часто избежать маминого наказания.

Однажды они с Сеней бегали друг за другом по комнате и опрокинули ведро с водой. У мамы в руках был половник, замахнулась она на мальчишек половником, а Вася вдруг крикнул:

- Стой, мама, стой!

- Чего еще? – сердито спросила она.

- У нас ведь один половник, поломаешь его об наши головы, чем тогда суп разливать?

- Тьфу, чертенок!, - засмеялась мама, и вся злость пропала.

А Шима с Сеней с обидой воспринимали мамино наказание, им попадало больше всех, особенно Шиме: опрокинул теленок пойло, забрались поросята в огород – в ответе Шима.

Весной 1938 года я заканчивала четвертый класс, а Шима второй. В мае должны были второклассников принимать в пионеры. Мне очень захотелось, чтобы Шима на этом сборе была в юбочке в складочку.

- Мама, сшей, пожалуйста, Шиме юбку в складку, ее будут на сборе принимать в пионеры, - просила я.

- Возьми да сшей сама, ей и себе, - и она дала мне синюю далембу.

Я с радостью принялась за дело: разрезала ткань на две части, сшила каждую сбоку, аккуратно наметала складки, пришила пояс. К моей радости оказалось, что подол не нужно подшивать, там кайма ткани. Но мама, увидев мою работу, возмутилась:

- Кто же делает поперечный раскрой? Ведь длину юбки нужно отрезать вдоль ткани.

Это был мой первый урок шитья и кройки, потом я много раз шила для всех одежду.

А те юбочки мы с Шимой с удовольствием носили, никто и не замечал, что они сшиты не по правилам.

Так проходили наши уроки жизни. Были радостные, веселые, были и печальные. Казалось, жизнь нашей семьи вошла в свое русло, ничто и никто не может помешать ее спокойному течению. Но нашлись все –таки злые люди. Соседка Кымысова была в ссоре с мамой Раей. Чтобы отомстить маме зато, что она отняла у соседки нашу же курицу, злая женщина написала в сельсовет заявление о том, что мачеха плохо воспитывает сирот, бьет их и так далее. Однажды меня вызвали в учительскую, там сидел незнакомый человек – инспектор из Бай-Хаака. Ольга Ивановна меня предупредила:

- Инспектору надо говорить всю правду.

- Ладно, сказала я дрожащим голосом и еще больше сжалась в комок.

- Как вы живете? – спросил он.

- Хорошо, - отвечаю.

- Мачеха вас часто бьет?

- Бьет, когда мы что –то плохо сделаем.

- И надевает на вас рваную одежду?

Ольга Ивановна подняла подол моего платья, а там действительно разорванные чулки на коленках.

- И по снегу босиком тебя заставляет бегать?

- Я сама выбегаю босиком, когда помою пол, мокрые ноги не всунешь же в валенки, вот я и бегу от крыльца до помойки с ведром, вылью грязную воду и обратно.

- А мать что ?

- Мама меня ругает за это.

Вот что значит – воспитывали нас быть честными, я своей правдой подтвердила все, что было написано в заявлении, взрослые и бессердечные дяди и тети заставили меня это сделать. Если бы я знала, что все это обернется против нас? Какая еще доверчивая и глупая была я. Вечером того же дня наших родителей вызвали на общее собрание. Тот самый инспектор сидел в президиуме, папу и маму поставили рядом на сцену и перед всеми сельчанами начали ругать за плохое воспитание, за издевательство над детьми, зачитали все заявление. Я всю жизнь с ужасом вспоминаю, что тогда пережили наши родители. И нашлись такие активисты из Сосновцев, как Устинья Носкова, которые поддержали обвинение. Много раз я задавала себе вопрос, почему никто из земляков не задумался о том, как можно нашей семье оказать конкретную помощь ? А что дало нам это собрание?

Родители пришли с него злые, поругались меж собой, мама горько плакала. Мы к ней с вопросами, а она кричит: « Уйдите все, видеть вас не могу.» Нарушено наше и без того хрупкое благополучие. Утром мама заявила:

- Работаешь как проклятый, а за это стыдят перед всей деревней! Все брошу, уеду! Уеду, куда глаза глядят! Пропади все пропадом!.

Мы начинаем реветь, а мама Рая одевается тогда и уходит из дома. Все детки стали тише воды, ниже травы, одна Ага упрекала нас, что мы «выгоняем маму».

Мы сами готовили опять обеды и ужины. Долго не могла мама успокоиться, отойти от этого потрясения, но нас она не бросила, никуда не уехала.

V глава

 

Четвертый класс Сосновской школы я закончила с похвальной грамотой, а дальше учиться нужно было в Байхакской семилетней школе. Расстояние между Сосновкой и Бай-Хааком – три километра. Каждый день три километра туда и обратно. С нашего края ходили в школу также Евссенко Зина и Миша, Фейман Лида, с верхнего края Лида Даньшина и Полина Носкова.

Рано утром вставать я и раньше привыкла, ведь я помогала маме доить коров. А теперь нужно выходить из дома за час до начала уроков. Домой возвращалась в четыре часа дня, а то и позже. Я быстро переодевалась и бралась за работу по хозяйству, только после этого садилась за уроки. Ведь я старшая, не могу же все дела переложить на младших, и, конечно очень хотелось угодить маме.

С наступлением зимы наши дела ухудшились, приходилось теплее одеваться, лицо укутывать так, что одни глаза видно. А когда морозы достигают - 35, -40 градусов, тогда нас устраивают жить в Бай-Хааке. Две недели я жила в маленькой избушке у медсестры Раи Таскараковой, спала на топчане с ее маленьким сыном. Рая уходила, куда –то по вечерам, а я должна была нянчиться с ее капризным болезненным ребенком. Потом папа договорился с семьей Благодатских, они уступили нам с Зиной Евсеенко и ее братом Мишей небольшую комнату, их дочь Кристина варила нам чугунок пшенной каши или картошки, а мерзлые калачи привозили из дома. У Благодатских нам было хорошо. Зина списывала у меня выполненные задания по математике, а мне за это давала поносить свою шелковую блузку. Но тяжело заболела Кристина, и нас отправили домой, да и зима уже подходила к концу, кончились морозы. Весной тоже было страшное для нас время, когда шло бурное таяние снегов и наш Дурген превращался в бешенную реку, сметая на своем пути седока с лошадью, переворачивая повозку вместе с конем. Тогда мы жили в интернате при школе. В этом интернате постоянно жили ученики из Арголика, Березовки, Успенки и других сел, в экстремальных условиях находится там место и для Сосновцев. При интернате была столовая, повара кормили детей хорошо, за питание нужно было платить, а проживание бесплатное. Большинство ребят старались учиться, но иногда нам мешали озорные мальчишки: то старый крест принесут с кладбища и поставят у нашего окна, то в белые простыни укутаются и изображают привидения.

Потом опять мы ходим в школу из дома, умудряясь попутно поесть любимый кандык – луковицы полевых саранок.

Еще когда я училась в пятом классе, елку для нас проводили в первый день каникул 1 – го января 1939 года. Мама лежала в Байхакской больнице. Я перед елкой заглянула к ней все по – прежнему. А после елки зашли мы к ней с подружкой Елькой Сергиенко, у мамы уже девочка родилась !

- Назовите ее Елькой, ведь это подарок вам от новогодней елки, -затрепетала Елька – Елена.

Но имя для сестрички уже было придумано – Мария, Маруся, Маша. Люба уже подросла, все ее очень любили, особенно мама, поэтому мы звали ее “маминой дочкой”. А Марусе папа больше уделял внимания, чем нам, она была “ тятина дочка ”. Итак, в семье уже 7 детей. Правда, про нас четверых иногда мама говорила “ отцовы дети”, но это нас ничуть не обижало, тем более, что мы никогда от себя не отделяли материных детей, мы – это семь “я” – единая семья, плюс мама с папой. Самым главным человеком, умеющим уладить все наши беды, был, конечно, папа. Помню, по вечерам он нам – детям рассказывал длинные истории или сказки. Остановится на самом интересном месте: «Спите, завтра доскажу» . Нам нравились и сказки, и рассказы о сражениях отряда Кочетова или об охоте.

Однажды папа ходил на охоту в тайгу, настрелял белок да двух зайцев, хотел возвращаться домой, но тут заметил рысь. Ну как уйдешь! Ведь рысь – мечта каждого охотника! Он начал выслеживать ее, идти по глубокому снегу было трудно, хитрый зверь взбирался все выше в гору. Сколько времени он шел за рысью, он не заметил. Но вдруг осмотрелся и увидел, что попал в незнакомое место, оказывается « перешел границу и попал в Монголию». К нему подъехали два всадника, проводили его немного и указали путь. А мы дома беспокоимся, не задрал – ли папу медведь –шатун? Всю ночь он пробирался из тайги и вышел из Терехты за Бай-Хааком.

Рассказывая сказки, папа заострял наше внимание на том, что добро всегда побеждает зло, а трудолюбие и честность люди ценят больше, чем лень и ложь.

- Вырастите, будете работать честно и добро к вам придет.

Незаметно, без окриков он воспитывал в детях лучшие черты характера. Как –то мальчишки играли возле амбара дяди Петра, а когда вернулись домой, папа заметил в руках у Сени ржавую металлическую накладку.

- Что это? – строго спросил папа.

- Накладка.

- Где ты ее взял?

- Она у амбара на земле валялась.

- А у дяди спросил разрешения?

- Нет, - уже сквозь слезы говорил Сеня.

- Мой сын вор? Сейчас же отнеси дяде накладку, скажи, что ты вор и извинись, - выпроводил его за ворота.

Как преступник побрел мальчик к амбару.

- Дядя Петя, прости, я взял накладку.

- Ну что же, взял, так играй с ней.

- Нет, а то я вор.

- Это отец тебе так сказал? Тогда положи ее, да больше без разрешения ничего не бери. Я тебя прощаю, а завтра приходи, я подарю тебе ее, она мне не нужна.

Только теперь я анализирую: у папы был цепкий ум, отличная память, пытливая душа. Он всю жизнь много читал, интересовался политикой. А какими профессиями он владел! Кузнец, хлебороб и животновод, плотник и столяр, шорник, сапожник и пимокат, парикмахер и даже пивовар. Всю жизнь он, что –то изобретал: к обычной сенокосилке он приделал навесной инвентарь, который сам сковал в кузнице, и получилась жнейка – лобогрейка для уборки хлебов. Сам смастерил копновод и стогомет, сам делал деревянные колодки для изготовления сапог –бродней и валенок. А позже услышал по радио про стиральные машины и сковал для семьи такую, Сеня раздобыл для нее электромотор. Наш папа был человеком с глубоким светлым умом, добрым сердцем и золотыми руками.

С 1928 года в русских деревнях Тувы появляются машинные товарищества, ККОВы – комитеты коллективной общественной взаимопомощи. В Сосновке их называли КОВы, они объединяли по 8 –10 семей. Я хорошо помню рассказы папы о том, как он был председателем КОВа. В него входили две семьи Залуцких, две –Евсеенко, Никитины Федор и Аким Беляковы и две семьи бедняков – Анна Сию и Фрося Сафу. Совместными в КОВе были только сельхозмашины: косилка – она же жнейка, конные грабли, веялка, молотилка. Все машины стояли у нас возле кузницы, ремонтные работы выполняли папа и дядя Петр, причем бесплатно.

Сено на лугах косили по жребию, а уборку зерновых начинали с того участка, который раньше других созрел – все по справедливости. Особенно дружно наши работали с семьей Никитиных. Хозяйка поля готовила на всех общий обед, остальные вязали снопы за лобогрейкой и ставили их в суслоны. Если пшеница полегла от ветра, то этот участок выжинали серпами, берегли каждый колосок. Уже после второго класса, я ездила верховым на сенокосилке и жнейке, а после третьего – на конных граблях. Попробовала и серпом срезать пшеницу, но сил было мало, а серп острый – поранила левую руку так, что на всю жизнь шрам на мизинце остался.

Коллективная взаимопомощь давала хорошие результаты, особенно для бедняков. Наша семья бедно жила, но у нас было три лошади, поэтому нас считали середняками.

А у Сию и Сафу было по одной лошади, поэтому Кововцы давали им своих лошадей на время уборки. Но были и такие, как кулак Евсиеенко Денис, он не давал лошадей даже своему брату Терентию. Помню, когда я училась в шестом классе, то под диктовку папы и других членов КОВа писала об этом заметку в газету « Вперед », статью напечатали, а Евсиеенко потом сердился на всех. Но к нашему папе все относились с уважением, он – единственный кузнец в селе, зимой и летом он нужен людям. Он наш дорогой Адам Минеевич, много дел выполнял за «спасибо»: всех хозяек деревни обеспечивал ухватами, сковородниками, чинил, паял ведра, кастрюли… Тувинцам он подковывал лошадей – « Адамчик » - любовно называли они его, ценили его доброту и честность. Я вспоминаю его рассказ о том, как он оштрафовал вместе с другими свою жену Шуру за то, что « с бабами брала» клубнику на поливных полосах. Тогда он был исполнителем – тоже бесплатная должность вроде теперешнего председателя сельсовета. Может быть из –за своего бескорыстия да большой семьи он не мог купить себе праздничного костюма или хромовых сапог. Нас родители тоже скромно одевали. Где взять деньги на покупки? Никто ничего не продавал, базаров в селе не существовало. Выращенного в хозяйстве бычка или свинью можно было сдать в райпо по самым низким ценам, так же сдавали лишний картофель со своего огорода. На полученные деньги можно было купить только самое необходимое для семьи. Еще в зимнее время за мое проживание в интернате надо платить. Правда, в шестом классе, я мало там жила, зима была мягкая, как говорили у нас. А семиклассницей я почувствовала себя взрослой, мы – сосновцы приспособились на лыжах в школу ходить. Пробежишь три километра, так разогреешься, что пар от тебя идет!

Ходить на лыжах мы научились на уроках физкультуры, я даже принимала участие в кроссе и заняла второе место среди девочек. Взрослеем. И задания нам давали уже самые серьезные.

Весной 1941 года загорела тайга. Весь седьмой класс отправили на тушение пожара, с нами была завуч Екатерина Захаровна Сычева и физрук Алексей Иванович. Страшное это зрелище – горящая тайга! Вот только что стоял зеленый красавец кедр, и вдруг переменный ветер бросил на него огненный язык и в считанные секунды мы видим вместо дерева огромный огненный факел, достающий до неба. Попробуй, потуши этот огонь ! Он не щадит ни вековые сосны, ни молодые деревца, только что распустившие свои первые листочки. Вот уже пламя перекинулось на стайку белых березок и затрещала их нежная кора, да так, что искры летят во все стороны. Сколько гибнет богатства во время пожара? Дикий козел выскочил из леса и остановился от страха перед нами. Едва ли все четвероногие жители тайги успеют спастись из такого ада!

Пожарных машин тогда не было. А люди обкапывали горящие участки, делали все, чтобы, как говорят, локализировать пожар, не дать огню распространяться дальше. Лишь на третьи сутки утих ветер, и удалось остановить огонь. На выгоревших участках стоят обуглившиеся черные, как сама смерть, не догоревшие стволы. Долго еще здесь не возобновится жизнь.

Мы вернулись на занятия и начали готовиться к выпускным экзаменам. И вдруг – несчастье в классе: мой одноклассник Миша Хольшин, приемный сын нашей классной руководительницы Анны Федоровны Герцен заболел. Во время пожара он напился из горного ручья студеной воды и слег с воспалением легких. Врачи говорили, что Миша также наглотался дыма, и теперь организм не справляется с недугом. Хоронили его всем классом, сами плакали и наша классная с нами. Горе сближает людей.

А в начале мая, заболела наша «бабанька Марина», так мы звали свою бабушку Матрену Трофимовну Залуцкую. Она была замечательной таежницей, хорошо знала, где можно брать смородину, малину, где будет хороший урожай кедровых орехов. Когда у меня болели ноги, она брала меня с собой в тайгу за муравьиным спиртом. В стеклянные бутылки сыпали по ложке сахарного песку, потом вставляли в бутылки длинные соломинки, смоченные сладкой водичкой, и зарывали в большие муравьиные домики –кучи, оставляя сверху горлышки с соломинками. Через неделю забирали бутылки с муравьиной кислотой. Этой жидкостью лечили мои ноги, надо сказать, что это помогало. Бабушка ходила в тайгу всегда в лаптях, которые сама плела. А в эту весну сыновья упросили ее надевать ботинки. Однажды она натерла ногу, разулась и возвращалась домой босая. Вскоре нога покраснела, получилось заражение. Месяц лежала она в постели, мы навещали ее, пытались утешить, но ей становилось все хуже. Слезы текли при виде умирающего родного человека. « Не плачьте, -еле выговорила она слова, - я рада, что меня похоронят оба сына.» 26 мая я вернулась с экзамена по физике, бабушка уже умерла. А через месяц началась война, оба сына ушли защищать Родину.

 

IV глава

 

Весенний день год кормит – так говорят в народе, летний тоже. Весна и лето для сельских жителей наполнены напряженной работой. У детей летом самые продолжительные каникулы, спрятаны сушки и учебники, но их учебная деятельность сменяется трудовой. Сама жизнь ежедневно преподносила деревенским ребятишкам серьезные уроки труда. Лучше педагогов она учила их ответственности за малую или большую работу. У нас был очень большой огород, папа разделывает грядки , мама со старшими сажает овощи, младшие ведерками носят воду из речки и поливают.

Вот такое коллективное начало, а потом все лето забота об огороде лежит на детях; два –три раза прополка от сорняков, ежедневный полив, охрана от птиц, которые выклевывают подсолнухи. А осенью опять всей семьей беремся за уборку. Любимым нашим занятием было выколачивание семечек из подсолнечных шляп. Даже лен сеял папа у нас в огороде, я помню все детали его обработки, нравилось мне мять лен на специальной мялке. Смастерил папа также ткацкий станок, на нем мама ткала льняное полотно еа полотенца, а из конопли родители делали веревки.

Летом 1938 года на сосновские поля было нашествие сусликов. Нас –четвероклассников отправили на борьбу с ними. У каждого ведро с водой и палка, осторожно, чтобы не повредить пшеничку, шагаем фронтом по междурядьям, увидим норку, вливаем немного воды, суслик выскочит из норки и встанет как пенек. Тут надо его бить палкой, но я не могла бить , звала мальчиков на помощь. Потом мы всем классом работали на прополке пшеницы, вожатая Надя Ивановна следила, чтобы ни одной травинки не оставалось на поле, ходить нужно было осторожно, не наступая на пшеницу. Жаркое солнце печет, болит, ноет спина, но сильнее всего болят исколотые осотом руки. Я даже сочинила тогда свое первое стихотворение:

Лебеда – не беда

И сурепка тоже

Но осот и молочай

С нас сдирает кожу.

А когда закончили прополку полей, председатель колхоза премировал нас всех поездкой на озеро Чагатай – 18 км от Сосновки. На двух лошадях, запряженных в большие рыдваны нас отвезли на озеро и вожатая Надя с нами . Целую неделю мы с утра до вечера купались в теплой озерной воде, ходили в тайгу, вечерами жгли костры, из сухих веток, принесенных из леса. Хорошо отдохнув, мы вернулись домой, где нас ждали новые дела. У нас, например, серьезным заданием для детей была заготовка березовых веников для бани. Обычно заготавливали сорок веников, веточки рвали с березок, стоящих в тени, осторожно выбирали загущенные деревца, как бы прореживая березки, чтобы больше солнца на них попадало. Так берегли мы лес. За один поход мы набирали веток не более, чем на десять веников. Потом подбирали веточка к веточке и связывали в веники. Сушить подвешивали в тени, потом достанешь такой веник, ошпаришь его кипятком, и свежий запах леса наполнит баню.

В Сибири считалось, что париться таким веником полезно для здоровья не только взрослым, но и детям.

В лес мы ходили также по ягоды и грибы. Бабанька Марина научила нас с Шимой различать полезные грибы и поганки, мы от нее узнали названия всех таежных грибов, какие можно на зиму солить и какие в сметане пожарить. Часто мы ходили на луга за щавелем, все любили суп со щавелем и особенно щавельные пироги.

Однажды мы С Шимой и две наших подружки Галя и Зина Куприенко пошли за щавелем, за нами увязалась Агнея, но мы не хотели ее брать с собой. Быстро перебежали по узенькому бревнышку на другой берег речки и спрятались в кусты. Вот и она бежит уже по бревну, мы думаем, не найдет нас и вернется домой. Но вдруг она исчезла .Мы кинулись к речке, у самого берега, зацепившись платьем за корягу, лежит под водой Агнея. Я обезумела, бросилась с бревна в речку, вытащила из воды нашу утопленницу, начали делать ей искусственное дыхание , отошла девочка. Она сама перепугалась:

- Вы только маме не говорите, что я тонула.

А я ей говорю строгим голосом:

- Ты сама виновата, ведь мама только нам с Шимой разрешила идти, а тебе велела дома сидеть.

Хорошо, что мамы Раи не было дома, мы уложили Агнею спать на чердаке, высушили ее одежду. Я Агнее свои ленточки подарила за ее молчание, а Шима за нее полы помыла.

Но маме мы потом все –таки об этом рассказали, она нас учила во всем сознаваться, тайное всегда становится явным. Наглядным примером тому была разбитая стеклянная вазочка для варенья. Девочки в ссоре нечаянно столкнули вазочку со стола. Что делать? Скоро мама вернется! Они собрали осколки и бросили в железную печку. А когда мама выгребла из печки золу, обнаружила там осколки. Вот был скандал! Девочки ревели и клялись, что не будут от мамы скрывать «свои проделки». Целый час стояли обе в углу, взялись за руки, это любимое мамино наказание. А после стояния в углу она отправила выполнять самое сложное задание по хозяйству. Правда, папа говорил, что « нельзя наказывать детей трудовыми делами». Он всегда подчеркивал, что мы хорошие помощники родителям, часто хвалил нас:

- Что бы мы с матерью делали без вас?

И действительно, мы делали огромной важности дела. Ежегодно выращивали два –три теленка, поросят от двух свиноматок, цыплят от нескольких наседок. Телят поили утром и вечером сепарированным молоком – обратом, позже добавляли в него отруби и хлебные крошки. На день выгоняли телят в Забоку – возле Дургена, где журчат ручьи и все лето растет сочная трава. Туда же выгоняли после утреннего кормления свиней с поросятами. Весь день бегали туда по очереди, чтобы проверить, весь ли молодняк на месте. Вечером всех загоняли в сараи и кормили ужином. Однажды у нас пропала старая свиноматка. Мы с мамой вдоль и поперек прошли всю Забоку, походили по сосновому бору, проверили каждый куст в густом Черемушнике, нигде не было нашей Синки. Стояла жаркая погода, мы устали и спустились к Дургену, чтобы напиться. И вдруг заметили под крутым берегом, прикрытым развесистым тополем нашу Синку, а возле нее розовых поросят. Мы бросились к ней, но она ощетинилась, даже хозяйку не подпускает к гнезду, защищает деток. За трое суток одичала, похудела. Мы сходили домой, принесли ей пойло, с жадностью набросилась наша хрюшка на пищу, а мы в это время собрали поросят в большую корзину – 16 крошечных деток, и понесли домой, Синка с сердитым хрюканьем бежала за нами. Спасли хорошее пополнение в нашем хозяйстве. Много хлопот доставляли нам куры с цыплятами. Куры по собственному желанию садились в гнезда на яйца, выводили цыплят – это облегчало труд хозяйки. Потом наседка водит свое пушистое стадо по двору, подведет цыплят к крыльцу, значит пора кормить их: на лист даем им крошек хлеба и зерна. Все бы было легко, если бы не было злейших врагов цыплят – ястребов и коршунов. Закружит над двором такая птица, куры закричат, надо выбегать из дома с криком размахивать палкой, пока не прогонишь злодея. Если нет никого во дворе, он камнем бросается вниз, хватает цыпленка и был таков.

Ухаживая за молодняком, называя каждого животного по кличке, мы настолько привязывались к ним, что считали их своими друзьями, несмотря на то, что из –за этих Белолобиков и Красавчиков, Борек и Синок, Хохлаток и Пеструшек у нас не было ни выходных, ни праздников без заботы о них, есть все хотят и в будни и в праздники. И все –таки находили мы время для игр и для отдыха. Любимым днем летом была суббота. С утра сделаем уборку в доме, помоем полы, натаскаем дров и воды в баню, пометем весь двор и свободны!

Тогда садимся все на крыльцо и начинам грызть семечки. К папе приходят парни Илья и Василий Евсеенко, Лукаш Куприенко, Николай Капустин.

- Миныч, мы пришли к тебе подстригаться. Найдешь время?

Наш Миныч бросает свои дела и превращается в парикмахера. Шима приносит папе ножницы, расческу, простынку, Вася помогает ей:

- Вот вам табу –етка!

Наш Вася очень долго картавил, не выговаривал « р», «л», вместо «ф» он говорил «х». Папа начинал свою работу, парни садились на скамеечку, рассказывали анекдоты, смеялись. Потом они подзывали Васю:

- Василек, хватит тебе с бабами сидеть, иди к нам лясы поточить.

- Я не умею ясы тоцить.

- А ты скажи, что у меня на голове?

- Ху –яшка, - говорил Вася вместо фуражки.

- А теперь скажи «фургон».

Василек понимал, что тут у него получится неприличное слово и пытался выкрутиться:

- Дядя Вася, ючче ты ясказы, как наса чойная свинья тебя чуть не сожъяя.

- Нет, Василек, лучше ты расскажи, кто плюнул на твое новое пальто.

Тут парни от смеха за животы хватаются, потому что вместо «Верблюда» у него получается совсем непристойное слово. Повеселились папины клиенты, посмеялись и мы.

- Спасибо, Миныч, - благодарили они папу.

И у нас кончались минуты отдыха, пора топить баню. У нас просторная и очень жаркая баня, искупаешься в ней, и простуду изгоняешь, и усталость снимаешь.

По воскресеньям возле нашего дома собирались деревенские ребята и девчата, здесь широкая ровная площадка, а вдоль забора и амбара стояли скамейки. Это единственное место, где речка не разделяла улицу, она протекала у нас во дворе. Играли все в « ручеек», в « третий лишний», «огород - перемени», но любимой у всех была игра в лапту. В этой игре все игроки делятся на две команды, играющие в первой команде расходятся по игровому полю, игроки второй команды стоят на краю поля, ведущий подбрасывает мяч, игрок должен выбить палкой мяч в сторону противника и пока мяч летит, он бежит на противоположный край поля. Если кто-то поймал мяч, старается «убить» мячом бегущего. Эта игра развивает меткость, быстроту бега, ловкость, в лапту играли и взрослые и школьники. Помню Агнея столкнулась с бегущей навстречу девочкой и получила вывих пальцев на правой ноге – бегали –то босиком. И еще одной игрой увлекались – в прятки, причем прятались в сараях, на крышах, на деревьях. Однажды Шима спряталась на соломенной крыше дяди Петиного сарая и провалилась между жердей, зацепившись платьем за сук. Звать на помощь боялась, потому что во дворе разговаривали мама рая с тетей Марией. А я испугалась: где же Шима, ее одну не могут найти. Вдруг Зина Куприенко заглянула в сарай и кричит;

- Идите сюда, она тут на платье повесилась!

Ну и попало же бедной моей сестричке и за разорванное платье, и за, разодранные до крови ноги!

Были у нас и домашние игры – с мячом в « десятки –девятки » и т.д., и особенно нравилось мне игра в «камушки», требующая ловкости рук, развивающая пальцы. И еще об одном я должна сказать: чем бы мы ни занимались, где бы мы ни играли, с нами всегда были наши маленькие человечки Люба и Маруся. Посадим их на скамейку, дадим самодельных кукол, и сидят смирно наши сестрички, как будто понимают, что нельзя мешать старшим в игре. А 28 июля 1941 года у нас появился братик Володя, длинненький худенький мальчик, не плачущий только тогда, когда спал.

- Вот он прижмет вам хвосты, меньше будете бегать, - сказала мама.

Но я мало нянчилась с Володей, так как уехала сначала на сенокос, а потом на хлебоуборку, теперь я выполняла самые сложные работы наравне со взрослыми: возила копны сена к стогу при помощи копновоза, вязала снопы за лобогрейкой, правда количество снопов мне оставляли поменьше, ростом я была мала, а пшеница в тот год уродилась отменная, снопы тяжелые. Богатый урожай зерновых получили сельчане в тот год, только жизнь не радовала.

 

VII глава

 

Шел 1941 год. На западе громыхала война. Посуровели лица сельчан, группами собирались по вечерам мужчины, чтобы обсудить новости с фронта, послушать сводки Сов информбюро, которые я зачитывала им из «Тувинской правды», в нашей десятидворке только, мы выписывали газету. Грустные расходились они по домам, даже Балагур и любитель анекдотов Василий Евсеенко приутих. Надо сказать, что мы – пятнадцатилетние несколько по иному смотрели на происходящие события в начале войны. Слишком ярыми патриотами воспитывали нас в школе, мы все считали Советский Союз самым великим и непобедимым государством и свято верили в его победу. Как –то я высказала свое мнение:

- Война долго не продлится. Посмотрите на карту какая огромная наша страна и какая маленькая Германия.

Папа возразил мне:

- Нет, дочка, немец – коварный враг и оружия у него больше. Видно, придется и нам воевать. Мы – русскоязычное население Тувинской Народной Республики, имели два гражданства, у всех взрослых было по два паспорта – тувинский и советский. У нас было две Родины: малая – это Тува и великая это СССР. Поэтому все так близко к сердцу воспринимали отступление советских войск, сообщения о сдаче врагу городов, наступление немцев на Москву.

Теперь и я по – другому смотрела на страшную войну, что будет если сдадут Москву? Были у меня и личные проблемы: неужели я не буду дальше учиться. Бай-Хаакскую семилетнюю школу я закончила на отлично. На последнем родительском собрании в июне 41 –го года наша классная руководительница сказала папе:

- Вашей дочери надо продолжить учебу в Кызыле, из нее выйдет толк .

Неужели война помешает осуществиться моей заветной мечте. Сколько раз я собирала сестренок и братишек и проводила с ними уроки, воображая себя учительницей.

В нашей семье складывалась напряженная обстановка, родители еще больше заняты работой, у нас уже восемь детей, я –старшая, много обязанностей лежит на мне. Все лето я вместе со взрослыми работала в поле. В конце августа закончили уборку зерновых, оставалась молотьба. После трудных дел приятно было искупаться в бане. После ужина папа сказал:

- Клава, сядь с нами, поговорить надо. Мы с матерью решили везти тебя на учебу в Кызыл.

- Как же ? …, - дальше я не могла говорить, слезы душили.

Я даже не помню не помню, сказала ли я родителям спасибо. Зато потом я всю жизнь была благодарна им за это решение.

На сборы оставался всего один день: папа сделал мне маленький сундучок, в него положили три ситцевых платья, полотенце, тетради с ручкой и чернильницей и завернутые в марлю мамины калачи. Папа дал мне десять акша на покупку учебников и всего необходимого.

Утром 31 августа папа запряг лошадь, положили на дрожки мешок муки, мешок картошки и мой сундучок, и мы поехали. Опять я плакала, совесть мучила меня; ведь теперь все мои обязанности перекладывались на Шиму, даже учиться она будет в вечерней школе, а сколько раз я защищала деток от маминого гнева! Многие их ошибки в делах я исправляла, чтобы мама не сердилась. Кто теперь заступится за них?

На квартиру меня папа устроил у родной сестры мамы Раи – тети Стени Горевой. Вскоре я убедилась, что фамилия Горевы соответствовала их семье: очень больная бабушка, пятеро детей, маленькая хрупкая тетя Стеня и высокий, широкоплечий бородатый дядя Семен- восемь человек в семье и никто не работал. Они только что переехали с Чербей в Кызыл, дядя Семен обустраивал свой небольшой домик, строил баню. Оказывается, мои родители еще в начале лета отвозили им в помощь муку, картофель и сала. И сейчас мы привезли продукты, поэтому меня приняли с удовольствием. У них было очень скромное питание: похлебка, картошка с квашенной капустой, галушки, затируха. А мы дома постоянно ели мясо, сало, яйца, молоко, сметану и отличный белый хлеб! Значит, были семьи, которые до войны жили хуже нас. Я стала девятым членом их семьи. 1 сентября я, Нина и Гоша пошли в школу, которая стояла на берегу Енисея. Это была единственная средняя школа на всю республику, здесь учились дети из разных уголков страны, причем она называлась учебным комбинатом, потому что кроме общего образования там получали дети профессии. Туве нужны были свои специалисты.

 

На первой линейке старшеклассников директор школы Иванов, высокий, энергичный человек с рыжими волосами сказал, что мы должны чувствовать себя военнообязанными и вносить посильный вклад в защиту Родины. С восьмого класса вводилось военное дело, вел майор из военкомата, мы обращались к нему « товарищ майор». Все учителя в школе были командированы из Советского Союза: историчка Вера Петровна Горш из Ленинграда, Анна Ефимовна – наша немочка из Воронежа, физик – горьковчанин Севастьянов, влюбленный в нашу немочку, хотя у него жена – цыганка и двое детей. Семеновна и Валентин Семенович Панфиловы были так похожи друг на друга, что мы считали их братом и сестрой, пока не заметили, что « сестра» ждет ребенка. Наша классная руководительница, калека от рождения, москвичка Александра Федоровна Бобкова преподавала русский язык и литературу. А завучем была моя Бай-Хаакская учительница Екатерина Захаровна Сычева, она продлила контракт, так как под Москвой стояли вражеские войска. Как –то зашла она в наш восьмой «а», увидела меня и сказала:

- Молодец, Залуцкая, что приехала учиться. Это моя ученица, - она сказала моим одноклассникам.

- Между прочим очень старательная и ответственная девочка, можете избрать ее старостой класса.

Вот так знакомство с завучем не пошло мне на пользу. Меня избрали старостой. Я отвечала не только за дисциплину, посещаемость учащихся класса, но и за военные работы. Посредине школьного двора школьники под руководством военрука рыли огромный котлован под бомбоубежище, старосты приводили ежедневно по пять человек и докладывали: « Товарищ майор, 8-а на работу прибыл.»

Работа была очень трудная, каменистую почву мальчики разбивали ломами и кирками, а девочки выносили ведрами камни на верх. Весь учебный с небольшими перерывами в зимнее время работали все на стройке и только весной закончили перекрытие.

К концу первого полугодия мы не только познакомились друг с другом, но и подружились, были у меня и близкие подруги: Катя Колодкина, Клава Лопатина, Мария Большинина, Аня Калпникина. И еще со мной дружили старшеклассницы Лариса Пахомова и Катя Манина, они как бы шевствовали надо мной. У Ларисы папа был редактором «Тувинской правды», жили они богато, и Лариса приглашала меня к себе домой. Накормит меня обедом да с собой даст булочку или пирожок.

Новый 1942 год мы встречали по домам, слушая у репродукторов печальные вести с фронта. Ни новогодней елки, никаких развлечений нам не устраивали, да мы и сами не хотели. Дядя Семен Горев уже получил повестку: « Явиться 9 февраля на сборный пункт для отправки на фронт». Я с замиранием сердца ждала сообщений из Сосновки, дядя Семен всего два месяца в «Тувзолото» и теперь оформлял расчет. Тетя Стеня устроилась уборщицей в двух местах: в нашей школе и в клубе рядом со школой. Когда она уборку делает в клубе, мы с Ниной моем полы в школе, каждая по три класса. Учеников тогда не привлекали к уборке в классах, они много работали и без этого. Стояли сильные морозы, термометр показывал – 40 градусов и выше. Настроение было подавленное; как в такие морозы повезут мобилизованных? Ведь автобусов в Туве не было.

И вот 2 февраля мы увидели несколько грузовиков, покрытых брезентовым верхом, они остановились возле клуба. Мы, конечно, побежали смотреть, не наши ли? Но это был первый отряд из Балгазына, знакомых там не было. А шестого февраля на уроке физики я выглянула в окно и увидела папу. «Можно выйти?» - спросила я и пулей вылетела из класса в коридор. Навстречу мне шел мой самый родной человек, мой дорогой папочка. Я кинулась ему на шею и зарыдала во весь голос.

- Не надо так, доча, - успокаивал он меня.

Из кабинета вышел директор:

- Что случилось?

- Зашел с дочерью попрощаться. Через час отправка. Пойдем доча, поговорить надо.

Папа взял меня за руку, я оделась и мы пошли в клуб. Там было много знакомых из Сосновки и Бай-Хаака, но мне ни с кем не хотелось разговаривать. Я думала только о папе. Он объяснил мне, что дядю Петю положили на операцию.

- Ты сильно похудела, знаю, что голодно тебе здесь, и матери там трудно, ведь все хозяйство и семь детей на ее плечах. Если мать позовет тебя, ты поезжай домой ей помочь. А доучишься после войны, - так говорил мне папа.

Уезжая, он беспокоился о детях, о жене. А у меня в голове шальные мысли: только бы не убили нашего родненького на фронте, только бы скорее кончилась проклятая война и папа вернулся бы домой. У меня в кармане лежал специально приготовленный носовой платок с мережкой – сама делала. Я отдала его папе, он обнял меня, крепко прижал к себе , поцеловал. В глазах его блестели слезы.

Раздалась команда:

- По машинам!

Мы еще раз обнялись, я видела, как папа поднялся в кузов, помахал мне рукой и скрылся в глубине.

Вдруг я заметила сидящего в машине дядю Сережу Зеленина. Он крикнул:

- Прощай, студентка! Ждите нас с победой.

Он погиб в декабре сорок второго.

Зарычали моторы каким-то жалобным стоном, все машины спустились на лед Енисея, а дальше по вьющейся змейкой дороге поднимались в верх к Саянским горам. Семнадцать часов им предстояло ехать через Саяны до Абакана. В памяти всплыли строки из стихотворения:

« А стужа лютая была»

Как будто он увез с собой

Частицу нашего тепла»

Только не о Ленине, а о папе думала я. Как доедут? Машины поднимались все выше, вот они уже похожи на спичечные коробки, движущиеся по серой ленте между снежными покрывалами. Закончились уроки, кто-то сунул мне в руку мою сумку, а я все стою и смотрю на дорогу. Исчезла из вида последняя машина, надо идти домой. Но ноги не слушались меня, оказывается, я отморозила колени. Еле добрела я до дома, Нина оттирала снегом мне колени и лицо. Потом меня уложили на мой топчан, под одеяло, сверху накрыли старенькой шубой, но я все мерзла, озноб колотил так, что зуб на зуб не попадал. Измерили температуру –39,5. Нина сбегала к Борисовым принесла от них аспирин. А меня продолжало колотить Подошла тетя Стеня с плачущим Витей на руках приложила руку к моему лбу

- Не помри , а то не рассчитаемся с отцом за тебя.

Но я не думала о своей болезни, только одна мысль была у меня:

- Как теперь жить?

Трое суток я не могла подняться с постели, душил кашель, кружилась голова, не могла ни есть, ни пить.

Девятого февраля уходил на сборный пункт дядя Семен, он не разрешил ни кому идти с ним, попрощался со всеми дома. Снова слезы, горькие минуты расставания.

Вечером пришла жена братки Феди Борисова и забрала меня к себе. Весь вечер Маша лечила меня: делала ингаляцию, распаривала ноги, натирала грудь жиром. Всю ночь я хорошо спала, утром напоила меня молоком с медом. Болезнь отступала. Братка Федя пришел на обед рано.

- Что случилось?, - спросила Маша.

- Приехали кочетовские, надо проводить Макаровых.

Муж тети Василисы Иван Васильевич и их сын Семен уезжали на фронт вместе. Они сидели у своих родственников Земцовых, туда же пришли мы. Дядя Ваня выб уже выпивши, он ругал Гитлера и уверял всех, что его обязательно убьют. Наш бойкий, смелый дядя Ваня, похожий на Чапаева, сидел сейчас с поникшей головой.

- Я-то пожил, а ну как моего Семена убьют, у него ведь двое малых деток и жена молодая, - говорил он.

Его предчувствия сбылись: Оба Макаровы – отец и сын погибли в 1943 году. Но раньше всех получила похоронку тетя Стеня Горева, ее муж погиб 23 июня 1942 года. После прощания с Макаровыми еще больше терзал меня вопрос: « Как дальше жить?». Я поделилась своими раздумьями с браткой Федей и Машей. Они уговаривали меня:

- Поживи у нас, подожди, что скажет тете мама Рая.

У них мне было хорошо, питание нормальное и никто не мешал уроки учить. Но братка часто уезжал в командировки по Туве, а Маша работала на телеграфе и оставалась на ночные дежурства. Я одна боялась ночевать в пустой квартире и уходила к Горевым. Да и продукты мои были у них. В школе меня окружили одноклассники, уговаривали:

- Перестань грустить, ведь у многих отцы уехали на фронт. Думай о хорошем и вернется твой отец.

Я призналась, что мне придется бросить школу, чтобы помогать мачехе.

- Чем ты поможешь? Землю что –ли пахать будешь в колхозе?, - возмутилась бойкая Надя Герасименко.

Борис Черкашин сказал:

- В городе есть краткосрочные курсы бухгалтеров и кассиров. Попробуй туда поступить.

После занятий Борис и Надя повели меня устраивать на курсы. В приемной сидела пожилая женщина:

- Что вы хотите?

Бойкая Надя рассказала ей все обо мне. « Понимаете, она отличница, ну не может же она век копаться в земле!» Надя жила в Кызыле и сельский труд казался ей невыносимо трудным.

Женщина внимательно выслушала, а потом спросила:

- А паспорт есть?

- Нет, мне еще нет шестнадцати.

- Я бы вошла в ваше положение, но без паспорта мы не принимаем. Как же доверить серьезное дело несовершеннолетней? Подрастите, потом приходите.

И мы ушли. Подружки рассказали обо мне нашей классной руководительнице, Александра Федоровна долго беседовала со мной, убеждала, что нужно хотя бы 8-й класс закончить. Я продолжала старательно учиться, но душу терзали сомнения: что делать? Вдруг слегла совсем старенькая бабушка Власиха – тети Стенина и мамы Раина мать. Мама приехала к нам в Кызыл навестить свою мать, привезла продуктов, моего любимого сосновского хлеба.

У нас состоялся серьезный разговор; я рассказала маме Рае, что не приняли на курсы.

- Да как из тебя, господи прости, бухгалтерша? Ты же на учительницу хотела выучиться, - засмеялась она.

- Клавонька, зимой в колхозе нечего делать, а летом приедешь, свое отработаешь. Пока в амбаре отцовский хлеб есть - учись. Отец хотел тебя выучить. Слава богу, что он в труд армии.

- Спасибо тебе, мама, ты освободила меня от мучительных терзаний.

Мама уехала, а я теперь еще с большим усердием вгрызлась в основы наук. Закончилась третья четверть, но весенних каникул не было, зимой, правда, три дня давали на отдых. Четвертая четверть продолжалась меньше месяца – с 25 марта по 20 апреля. Двадцатого апреля на линейке 8-м-9-м классам объявили, что мы должны выехать в колхозы на весенне – полевые работы на месяц, а по возвращении будем сдавать экзамены. Это было для нас неожиданностью. А как попасть домой? Ведь никакого транспорта, и на лошадях никто в это время не приезжает в город. Из Сосновки нас было пятеро: я, Евсеенко Зина, Даньшина Лида, Носкова Полина и Фейман Лида. В Сосновке мы дружили, а в Кызыле все жили в разных концах города, общались только во время перемен, переброситься несколькими вопросами и все. Теперь мы собрались вместе, чтобы решить, как добраться до дому.

- Чего тут решать, нужно идти пешком, -сказал Фейман.

У всех созрела эта же идея, решили выйти завтра же, сбор в 5 часов утра на горке, где начиналась дорога на Бай-Хаак. С собой решили взять кусочек хлеба, бутылку воды и учебники, надо ведь к экзаменам подготовиться. Собрались утром все без опоздания. Солнце только что поднималось из –за горизонта, небо синее, и хотя было прохладно, день обещал быть хорошим.

- Ну, в путь, ведь 80 километров надо за день пройти.

И мы отправились, поначалу шли быстрым шагом, так как дорога была под гору. Настроение у всех хорошее, предстояла встреча с родными, ведь, ведь восемь месяцев не виделись. Пробовали даже песни петь – не получалось, веселые рассказы тоже не шли на ум, думалось только об одном – скорей бы дойти.

- А если на нас волки нападут? – спросила трусливая Зина.

- Типун тебе на язык, - ответила самая смелая Лида Фейман.

Солнце поднималось все выше, чтобы не напекло головы, мы надели белые платки. Все чаще прикладывались к бутылкам с водой, знали, что в тридцати километрах от города есть у дороги ручей, хлеб решили не есть до ручья. Дальше дорога шла по увалам то вверх, то вниз. Пустая серая степь с небольшими островками зеленой травки да яркое солнце утомляли глаза, приходилось смотреть только под ноги. Взобрались на очередной увал и в низинке увидели наш долгожданный ручей, возле которого стояла юрта и паслись овцы. Мы бегом бросились вниз, хотя до ручья было еще километра два. Вот и водичка, пей, сколько хочешь! Мы умылись, освежили лицо, руки шею, помыли ноги. Поели хлеб, макая его в холодную водичку. Легли на мягкую травку, задрав ноги вверх. Подошла хозяйка юрты:

- Откуда идешь?

- Из Кызыла в Сосновку.

- Ай, халак-халак,- покачала тувинка головой и ушла в юрту.

Через минуту прибежал из юрты мальчишка и принес нам кусочек сушенного бараньего мяса. Мы разломали на пять частей и с превеликим удовольствием съели его. Мальчик удивленно смотрел на нас.

- Четтэрдым! – крикнули мы, чтобы мать услышала.

Десять или двадцать минут мы отдыхали, трудно сказать. Да надо дальше идти, впереди еще пятьдесят километров! По песчаной дороге в гору идти трудно, мы пошли босиком. Поднимемся на увал, полежим, задрав ноги вверх, а под горку легче идти. Только наша неженка Зина Евсеенко стала отставать: “Не могу дальше идти, голова болит”. Не бросать же ее на дороге, мы распределили по своим сумкам ее учебники, на ее голову положили холодный песок в платке. И дальше шагаем. Казалось, что солнце прошло зенит и теперь быстрее покатилось на запад. А может быть мы медленнее шли. Преодолев очередной увал мы увидели слева Сватиково озеро. Ура! Не больше тридцати километров остается. Зашагали быстрее, а ноги как деревянные, то обуемся, то снова разуваемся, но не сдаемся. Уже далеко позади озеро, вот и последний увал. Теперь нам хорошо видны освещенные солнцем Сосновские горы, остается 12 километров.

- Девчонки, давайте не пойдем через Бай-Хаак, ведь напрямик будет семь-восемь километров до Сосновки,- предложила Лида.

Все согласились, мы свернули с дороги влево, и пошли, ориентируясь на вершины наших гор. Вот солнце стало садиться, горы покрылись какой-то серой дымкой, исчез наш ориентир. Как быть? Будем идти наугад.

Навстречу едет всадник:

- Эки, эштер! Вы как сюда попали? Нам понравился его добрый голос, мы ему все рассказали.

- Скоро ночь, нельзя одним по степи ходить, волки нападут, верблюды сейчас злые у них гон. Пойдем ночевать ко мне в юрту.

За небольшим увальчиком стояла одинокая юрта. Хозяин что –то сказал жене, она усадила нас возле очага:

- Чай жир?

- Да, да, конечно! Будем пить.

Она сняла с очага большой медный чайник, подала нам пиалы, наполненные до половины тарой – жаренным пшеном, налила до краев соленого чаю с молоком. Это у них ужин, хозяин тоже сидел рядом, он ловко покручивал пиалой, прихлебывая вместе с чаем тару – надо уметь обходится без ложки. Мы съели все, попросили добавки чая, хотя, непривычно пить соленый чай. Нас уложили на кошму рядом с хозяйскими ребятишками, мы тут же уснули как убитые. А с восходом солнца хозяин поднял нас, опять накормили тарой с тем же чаем, потом он вывел нас на дорогу. Мы поблагодарили доброго человека и пошли на последний увал. Минут через десять заметили, что с увала спускаются повозки. Оказывается, наша одноклассница Галя Калмыкова позвонила по телефону своей матери, которая работала на почте в Бай-Хааке, и рассказала, что сосновские девчонки ушли пешком. Ее мать дозвонилась до председателя колхоза только вечером. А рано утром Николай Иванович послал нам на встречу нашего Василия и Мишу Евсеенко на двух дрожках. Так мы доехали оставшиеся 12 километров. Многие сосновцы уже знали о нашем походе, одни чуть ли ни героями считали нас, другие дураками называли.

Вот я и дома! Рада встрече с мамой, с сестричками и братишками, и они радуются. Мама Рая работает на свиноферме, Шима – настоящая хозяйка дома, Агнея ей помогает, Вася считает себя взрослым, хотя ему только одиннадцать лет, он работает в колхозе на лошадях, после уроков мальчишки вывозят навоз на колхозный огород. Сеня тоже стал помощником, то дров принесет, то двор почистит. Наши малыши подросли, Любе скоро шесть лет, Марусе четвертый годик, они меня не забыли. А карапуз Володя пытается ходить, держась за лавку, хочу взять его на руки, но он куксится, я для него чужая тетя. В обед я сходила с мамой на ферму, а вечером помогла доить коров. Перечитала папины письма. Он кузнец, его оставили в Кемерово на сварочные работы по монтажу военного завода, вывезенного с запада. Писал, что чувствует себя нормально, только суп не может есть, в него для запаха кладут немного мяса, а он этого не переносит, питается только кашей, да хлебом. С ним на заводе работает Василий Евсеенко.

- Сохрани господь нам нашего отца, - говорит не верующая в бога мама Рая.

Утром все поднялись рано, мама хлопочет у печки.

- Садитесь за стол, пока горячие шаньги. Вот сметана.

Восемь месяцев я не ела любимых шанег со сметаной. Все сели за стол, мои родненькие, жаль, что папы нет с нами.

Потом я побежала в контору, две Лиды и Полина были уже там, только Зина пришла с опозданием. Председатель Романов проводил планерку с бригадирами. Потом подошел к нам:

- Что скажете , красавицы?

- Николай Иванович, дайте нам работу.

- Отдыхайте, вы еще не пришли в себя после путешествия.

- Но нам нужно привезти в школу справки, что мы работали.

- Приходите завтра, что –нибудь подыщем для вас.

На следующее утро зав складом повел нас к шерстобитке, выдал тюки шерсти и показал, как теребить шерсть на этой неуклюжей машине: двое крутят длинную ручку, двое раскладывают шерсть на вращающийся игольчатый барабан, одна подносит тюки и убирает из –под барабана мягкую, пушистую шерсть. Целую неделю мы работали с утра до вечера с часовым перерывом на обед.

Работа закончена, Николай Иванович похвалил нас, велел бухгалтеру начислить нам по два трудодня за каждый день и выдал справки. Потом выпахали наш огород, мы с мамой делали грядки. Первомайский праздник никто не отмечал, все колхозники работали. На маминой работе вообще нет ни праздников, ни выходных, свиньи всегда хотят есть, правда за выходные дни свинаркам начисляли двойные трудодни. Я старалась во всем помогать маме. После девятого мая мы посадили в огороде картофель, мы с мамой лопатами, Шима с Агнеей бросают в ямки картошку, Вася с Сеней достают ее из подполья и носят в ведрах в огород. Все вместе быстро справились с огородом.

Вечерами я зубрила по учебникам, готовилась к экзаменам. 19 –го мая отправлялся в Кызыл колхозный обоз с мукой – в помощь фронту, и мы пристроились с обозом. А 20- го мая я провожала на фронт дядю Петра и братку Федю. С ними отправляли первый отряд тувинцев – добровольцев на войну. Дядя Петр, единственный папин брат воевал чуть больше года, он погиб в июне 1943 года. Федор Борисов погиб в декабре 43-го года, знакомая почтальонка принесла мне в школу похоронку, так как Маша переехала жить к своим родственникам, их квартира пустовала. Горько оплакивала я гибель старшего брата, все Борисовы жили в Советском Союзе, а он должен был отработать положенный срок после учебы, он был начальником республиканской телефонной связи. Братку Федю мы очень любили, он часто приезжал к нам в Сосновку, нас обязательно угощал шоколадными конфетами, только от него мы узнали вкус дорогих конфет. Красивый, высокий, всегда подтянут и хорошо одет – таким я навсегда запомнила его. Но жестокая война не щадила ни интеллигентов, ни простых рабочих и крестьян. Скоро год идет война, чуть порадовала всех победа нащих войск под Сталинградом. Но еще огромная территория занята фашистскими полчищами.

В мае мы наблюдали еще за одними проводами на фронт. Недалеко от нашей школы был паром, на котором переправляли машины с мобилизованными по Енисею. На машинах сидели бородатые мужчины в какой-то странной одежде. Оказывается привезли староверов из Брень –Байхака, по их вере нельзя даже воду пить из общей кружки с «мирскими». Паром дошел до середины реки, вдруг один парень выпрыгнул из машины и исчез под водой. Люди зашумели, паром вернули назад, военные на двух лодках баграми проверяли дно. Прозвенел звонок, большая перемена кончилась, мы побежали на урок. Не знаю, нашли ли тело того парня, который самоубийством выразил свой протест.

После 20 –го мая мы прозанимались одну неделю, и начались экзамены. Мы сдавали экзамены почти по всем предметам, даже по тувинскому языку. Я сдала все экзамены успешно, хотя не обошлось без казусов. Перед физикой я так волновалась, что надела платье на левую сторону, так и пришла в школу. Девчонки схватили меня и повели в туалет переодеваться. Итак, закончен восьмой класс, впереди большое трудовое лето. Я вернулась домой, но там беда – тяжело заболела Любочка. Позвали сосновского фельдшера, он покачал головой: « Везите в Бай-Хаак». Мама повезла Любу в районную больницу, выписали лекарства. Но как заставить ребенка принимать таблетки, когда ложечку водички она не может проглотить, все горлышко заложено. Лежит наша девочка с закрытыми глазками, на вопросы не реагирует.

- Все, -сказала мама и зарыдала.

- До утра не доживет. Клавонька шей ей «смертное» платье.

Она дала мне ткань, я прижала отрез к груди, реву, не могу начать работу. Успокоившись, мама убедила меня, что надо сшить:

- Может оклемается, да порадуется новому платьицу.

- Мама, надо везти Любочку в Кызыл, -просила я слезно.

Чуть свет мама побежала на конный двор, выпросила лошадь и телегу, с ней ехать попросились еще двое. Мы уложили больную сестричку на мягкие подушки, и они уехали. Платьице на машинке напоминало, что может случиться непоправимое горе. Мрачнее тучи все дети, маленький Володя капризничает без мамы, никак не может привыкнуть ко мне. Я стараюсь держаться без слез, вернулись мамины попутчицы на лошади, Вася сказал нам об этом, он часто крутился на конном дворе. Я про себя рассуждала: « Если мама не приехала, значит, Люба жива, значит, лечат ее в Кызыле». Дней через десять вернулась мама с Любой домой. Какая сестричка худенькая и бледная!. Но мы снова все вместе, не потеряли никого. А платьицу Люба, действительно, была рада. Еще одно чрезвычайное происшествие летом заставило поволноваться всю семью. Вася работал в поле. В жаркий день мальчишки организовали купание в каком –то пруду с мутной водой. Он нырнул, стукнулся об корягу, до крови расцарапал правый висок, но поначалу не придал этому значения. Вскоре лицо покрылось красными полосками, поднялась температура. Бригадир отправил его домой. Пока добрался до дома, все лицо уже было распухшее, красные полосы спускались на шею, на плечи. Мама повезла его в Бай-Хаак, там врачи предположили, что живое существо ( живой волос) попало в ранку и ходит по кровеносным сосудам.

- Опасность в том, что до сердца может дойти.

Дали направление в Кызыл. Опять мама повезла спасать ребенка от гибели. В областной больнице Васе выжгли каким –то раствором пораженную кожу и обработали йодом. Боль прошла, но очень долго лицо было в шрамах. Я боялась, что останутся шрамы на всю жизнь, но постепенно сожженная кожица шелушилась, нарастала новая без всяких шрамов. Спасибо маме Рае за то, что сберегла всех деток!

Мне предстояло летом сорок второго года «отработать» свою учебу. Нужно как можно больше трудодней заработать, чтобы свой хлеб есть да еще маме помочь. Сначала нас – двенадцать девчат и ребят отправили на строительство кошары для овец. Кошара строилась недалеко от озера Чагатай, стены были уже возведены, нам предстояло сделать перекрытие и построить загон. По дощатой лестнице девчонки поднимали наверх доски, а четверо парней сооружали из них потолок. Потом мы носили ведрами землю на верх, нужно было насыпать толстый слой, чтобы не проливал дождь. Работа была очень трудная, пробовали соорудить подъемный рычаг, но ничего не получилось, видно бригадир сам плохо разбирался в строительном деле. Вот уже парни укатывали землю на перекрытии тяжелым катком, и, как будто проверить наше сооружение на прочность, начался дождь. Мы спрятались от дождя в кошару; пока не протекает. Рядом в долинке стояла юрта, мы знали, что там живет вдова чабана и восемь ее детей. Вот ребятишки выскочили из юрты и прыгают под дождем на лужайке. Дождь усиливается, мать загнала детей в юрту. Но двое непослушных малышей опять под дождем. Мы наблюдаем за ними, смеемся, как купаются тувинята.. Но вдруг прогремел гром, затем огненный шар пролетел от соседней сопки прямо на юрту. Раздался треск, рухнула юрта, загорелась, но дождем залило огонь. Когда дождь стал утихать, мы побежали на место катастрофы. Мать и шестеро старших детей были мертвы, в живых остались двое непослушных мальчишек лет четырех и шести. Наш бригадир съездил на соседнее стойбище, сообщил о случившемся, оттуда приехали мужчины на телегах, забрали трупы и двух сироток и увезли хоронить покойников. Раньше тувинцы клали мертвеца на бычью шкуру, привязывали к лошади и увозили подальше, бросая его на съедение диким животным. Теперь они хоронят, закапывая в могилы, только без гроба, просто укутывают умершего тканью.

После страшного события у нас было подавленное настроение, поскорей закончили строить загон и выехали в Сосновку. Дня два дали нам отдохнуть и всех отправили на сенокос, потом подоспела уборка зерновых. Только по субботам вечером нас привозили домой помыться в бане, чтобы не заводились насекомые. В 12 часов ночи уезжали опять на полевой стан. Но мы умудрялись хоть на часок собраться возле клуба и потанцевать под гармонь. Утром с восходом солнца продолжались полевые работы. Мои одноклассницы работали в разных местах: Лида Феймсен как мальчишка пристроилась на конном дворе, двоюродные сестры Лида и Полина работали с Полининой матерью в детяслях, которые создавались на период уборочных работ. Зина нигде не работала. Ее мама, тетка Марфа говорила, что « четыре чоловика из семьи роблють на ентот колхоз и будя з них», и не отпускала Зину на работу. А я сама рада была, что меня берут в бригаду.

В конце августа я вернулась домой, чтобы собраться на учебу. Мама сходила в контору узнать, кто повезет нас в город. Романов сказал:

- На правлении договоримся, и я сам заеду и скажу.

Вечером подъехал к нам Николай Иванович и говорит:

- Раиса, твоя дочь хорошо работала, вот ей мешок муки авансом. Завтра едут.

Я удивилась, ведь на трудодни начислялись доходы в конце года и никаких авансов.

- Ну, спасибо, - говорит мама.

- Михаил Лизин едет утром на полуторке в город, с ним и девчонки едут.

- Спасибо, Николай Иванович, - наконец вымолвила я, - и до свидания!

Утром подъехала машина, на ней были мешки с зерном, сидели наши девчонки и двое мужчин. Я попрощалась с моими родненькими, не обошлось без слез, ведь опять на год уезжаю. Мужчины погрузили мои продукты, и мы поехали по Хадынской дороге. Заехали на мельницу, чтобы смолоть зерно на муку, оказывается, мука нужна была для обмена на запчасти. Только к вечеру мы добрались до города.

 

VIII глава.

 

Новый 1942 –43 –й учебный год начинался в сложной обстановке, да и мы стали какими –то повзрослевшими и более серьезными. Радость встречи друг с другом выражали не возгласами и шутками, а крепким рукопожатием, дружеским объятием. Первого сентября на первом уроке директор школы провел с девятиклассниками собрание. Он говорил о трудном положении на фронте и в стране и разъяснил стоящие перед нами новые задачи: выбрать профессию, по которой будем обучаться в маленьких группах и второе – серьезно относиться к работе на предприятиях города, внося тем самым вклад в общее дело. В коридоре висел список профессий: секретарь – машинистка, медсестры, учителя начальных классов и пионервожатые, учителя немецкого языка, бухгалтеры, строители, слесари по ремонту сельхозмашин и даже председатели сумонов ( сельсоветов). Ко мне подошла наша немочка Анна Ефимовна:

- Запишись в мою группу!

Я было сомневалась, может идти в учителя младших классов, но после ее слов все сомнения отпали. Каждый из нас написал заявление на имя директора: « Хочу получить профессию того –то .» Эти заявления обсуждались на педсовете, некоторым не удовлетворили просьбу. Зина, например, хотела быть бухгалтером, а по математике слаба, ее записали в группу секретарей. Мои сосновские подружки Лида и Полина – учителя начальных классов, Лида Фейман пошла с мальчиками в слесари, она и похожа стала на мальчика, ходила всегда в брюках, с короткой прической. В школьном расписании у 9-х классов было ежедневно по шесть уроков – общеобразовательные предметы и два дня 6-м и 7-м уроком профобразование.

В списке учащихся по профессиям указывалось кто где должен работать: медсестры и обучались, и работали в больнице, мальчики на ремзаводе и на кожзаводе, а мы – на швейкомбинате работали. Анна Ефимовна повела, семь девчат из двух девятых на комбинат, там нас встретили хорошо. Заведующая швейным цехом тетя Шура объяснила, что они шьют для фронтовиков полушубки, шапки и рукавицы из выделанных овчин.

- Кожзавод завалил нас овчинами, а у нас не хватает рук. Машин мало, шьем руками, - она показала, как нужно сшивать раскроенные кусочки овчин.

И началась наша учеба и вместе с тем ответственная работа. Если овчины мягкие, хорошо выделанные, то мы справлялись с заданием за три часа. Но если жесткая овчина, то за четыре часа едва управлялись. Однажды мне досталась грубая кожа. Левой рукой придерживаю сшиваемые края, правой при помощи наперстка давлю на толстую иглу, наперсток велик, шатается на пальце. Вдруг я так надавила на иглу, что прошила насквозь указательный палец левой руки. Тетя Шура еле вытянула иглу из пальца. С этого времени стали следить за техникой безопасности. На работу мы ходили два, очень редко три раза в неделю. И все –таки основной для нас была учеба. Учителя были те же, что в восьмом классе, они нас хорошо знали, мы одних уважали, других учителей побаивались, третьих любили. Любимой была и Анна Ефимовна, свой предмет она знала хорошо и нас гоняла как положено. Когда нас было только семеро, то два урока она поднимала каждую из нас по десять раз. Сначала заучивали пятьдесят слов, затем грамматическое правило тоже на немецком, потом переходили к чтению текста, а дома готовили его пересказ. На первый взгляд кажется, что мы занимались зубрежкой, но при таком методе мы быстро расширяли словарный запас, а рассказы текстов помогали перейти к разговорной речи.

Тувинский язык в старших классах нашей школы вел Александр Адольфович Пальмбах, интереснейший человек, один из создателей тувинской письменности и тувинской литературы. Вот в класс входит очень высокий, худощавый с лысой головой и добрыми глазами профессор и начинает говорить по –тувински. Несколько фраз повторяет до тех пор, пока мы не поймем. Потом мы записываем и учим эти предложения – на это уходило минут двадцать урока. Потом профессор вел с нами свои увлекательные беседы, поглаживая лысую голову. Мы поначалу не верили, что он профессор, одет он был в старенький пиджак и серые валенки и слишком доступен каждому, с любым вопросом можно подойти и он ответит.

Оказывается, он работал в Москве в Коммунистическом университете трудящихся Востока, там у него учился Салчак Тока и другие знаменитости Тувы. В 1930 году он приехал в Туву с экспедицией по созданию тувинской письменности. И с тех пор больше жил в Туве, чем в Москве. А с какой любовью он рассказывал нам о красотах гор, лесов, озер нашей маленькой страны, о трудолюбивом тувинском народе! Слушая его, мы поняли, что не умеем ценить то, что имеем. Александр Адольфович ходил вместе с аратами на охоту, на рыбалку и говорил с ними по-тувински.

Он спрашивал нас:

- Есть ли у вас друзья-тувинцы? Какие особенности у них вы приметили? Рассказывайте!

Я, например, рассказала, что у папы были два закадычных дружка Ширин и Саян-оол. Особенно странным мне казался Саян –оол, он был высоким, длиннолицый и с очень большими ушами, мочки ушей у него свисали до подбородка. Приходил он к нам не по делу, просто поздороваться.. Сядет на голбчик у печки, руки греет.

- Садись чай пить приглашает папа. Но он за стол не садится, тогда ему подают чай и калач, пьет с удовольствием, громко прихлебывая.

Пальмбах говорил:

- Видите ли, тувинцы сейчас как дети, которые только поднимаются из колыбели, чтобы познать мир. Скромность –их важная черта.

Сам Александр Адольфович был скромным и очень деятельным человеком. То он говорил, что забегал в редакцию газеты «Шын», в типографии проверил, как печатаются учебники для тувинских школ, составленные им. Опоздал на урок, говорит, проводил совещание с переводчиками. Он любил повторять: труд – это наслаждение, а любовь к человеку – смысл жизни. Профессор Пальмбах учил нас сознательному отношению к жизни, к труду. О личной жизни он не говорил, но от его коллеги по переводам, нашей классной руководительницы мы знали, что у Александра Адольфовича погибли на фронте старший сын Спартак и два брата, что его больная жена в Москве, а сним в Кызыле сыновья Граник и Тэмир.

Александра Федоровна Бобкова часто приводила нам в пример его трудолюбие. Для молодежи Пальмбах и Бобкова проводили в клубе литературные вечера. Поэты – тувинцы читали на них свои стихи, а мы читали стихи советских поэтов, я рассказывала наизусть « Сын артиллериста» Симонова.

Зимой 1942 года в Туву приезжал поэт –фронтовик Степан Щипачев. Александра Федоровна повела своих учеников на встречу с ним. На сцене стоял человек с фронта с обветренным лицом в шинели. Поэт читал свои стихи о войне, затемненной Москве, о солдате с зажатой в руке гранатой, остановившем вражеский танк. Все это видел он своими глазами! Мы не в силах были сдержать слезы. Потом он читал о любви, о разлуке с любимой, о верности. « Пусть войной земля оглушена, будет день – наступит тишина», -сказал он нам на прощание. Взволнованные, мы долго повторяли эту фразу в школе, всем так хотелось поскорее этой тишины без войны. Позже наша литератор принесла его стихи о Туве: «Улуг -Хем», « Хургулек», « Депутатка».

Однажды пришла на урок Александра Федоровна с газетой.

- Смотрите, друзья, - сказала она дрожащим голосом.

На фото была голова девушки с петлей на шее.

- Это ваша сверстница, она погибла за то, что мужественно защищала родную Москву. А теперь пишите сочинения.

И все мы писали о ненависти к врагу, о своих родных, сражающихся на фронте, о желании скорейшей победы. Потом нам зачитывала она лучшие. А Грая Паршукова написала всего одно предложение: « Я хочу на фронт, чтобы отомстить за погибшего отца».

На одном уроке Александра Федоровна сказала:

-Друзья, сегодня весь урок пишем письма фронтовикам, товарищ Тока едет на фронт с подарками от трудящихся Тувы. Приятно будет бойцу надеть теплый полушубок и обнаружить в кармане письмо с добрыми словами.

Она раздала нам приготовленные листочки, и мы писали письма. Потом ходили в Дом правительства, раскладывали их теплые вещи в посылочные ящики. Кроме одежды было много продуктов; из сосновского колхозы, например, было несколько ящиков с салом и мороженными пельменями. Потом мне рассказывали дома, что из Сосновки отправился обоз с подарками в Кызыл. Последним ехал кореец Имни Иван, он вез несколько шерстяных одеял, продукты и деньги. Его повозка отстала, никто не придал этому значения. А когда колхозники возвращались домой, то обнаружили на дороге разграбленные сани и убитого Имни Ивана.

Через некоторое время мы смотрели в киножурнале, как Тока раздавал бойцам подарки, и одного бойца показали с письмом. Вообще, киножурналы помогали яснее видеть положение на фронте. Их показывали раз в месяц бесплатно, мы ходили в клуб смотреть. А мы – девочки из «немецкой» группы чувствовали большое удовлетворение, ведь в полушубках есть частица нашего труда.

Работа в комбинате продолжалась до весны. Зимой в короткие дни мы мз школы шли в комбинат – это было два раза в неделю. Возвращались домой, когда уже стемнело, мне приходилось идти через весь город, так как комбинат был возле Протоки, а дом Горевых на Красноармейской 160.

Я приходила домой, когда все уже поужинали.

- Тетя, что мне покушать?

- Вон в чугунке картошка.

- А тут ничего нет.

- Ах, эти сорванцы! Опять все вытаскали ругала тетя Стеня Юру и Витю.

Но мне теперь было не так голодно, потому что нам выдали пайковые карточки на хлеб. Утром, чуть светало, я брала сумку и бежала в магазин. Получу свой паек и иду в школу, целый день отщипываю хлеб, закусываю и сыта. Правда, хлеб черный, но с голоду чего не съешь. Вот с деньгами похуже дело, нам ведь за работу в комбинате не платили.

Моя подружка Аня Калинкина нашла мне способ заработать деньги. Их соседи инженеры Сергеевы по выходным уходили к друзьям или отправлялись в горы кататься на лыжах. Двухлетнего сынишку они приносили к Ане, но ей не хотелось весь день сидеть с ним. Аня повела меня к Сергеевым, те с удовольствием согласились. Я приходила по воскресеньям к ним, брала с собой учебники, чтобы учить уроки. К обеду готовила мальчику кашу и сама с ним обедала. Маленький Сережа был спокойным, легко сам укладывался спать, только песенку ему надо спеть.

Иногда я постираю его одежду, простынки. Платили мне за день 2 акша 50 копеек, этого мне хватало на хлеб на всю неделю. И работа не трудная, и обед вкусный, и никто не мешает заниматься, еще и платят прилично! Спасибо Ане!

В четвертой четверти отменили работу на предприятиях, теперь нажимали на спец подготовку и военное дело. У нас по немецкому языку прибавилась методичка преподавания предмета. Сначала мы посещали уроки Анны Ефимовны в пятых, шестых классах во второй смене. Потом каждая из нас провела самостоятельно по одному уроку. Я проводила урок в пятом классе. Казалось бы, радоваться надо, сбывается моя мечта. Но не так –то все просто. Во –первых, у меня нет приличного платья, чтобы хоть чуточку походить на учительницу. Во –вторых, на уроке , кроме нашей учительницы будет сидеть завуч, справлюсь ли я? С платьем выручила меня Катя Колодкина, она дала мне свой зеленый шерстяной сарафан, в нем я сама себе понравилась. А на уроке растерялась, когда в класс вошла завуч Екатерина Захаровна, казалось, сердце выпрыгнет из груди. Я искала мел на учительском столе, а он лежал на доске под тряпкой, еле дату написала. Но детки меня понимали и отвечали нормально. Хорошо, что за первый урок нам не ставили оценку, нас подбадривали, уверяли, что все будет хорошо.

Так начиналось мое становление как учительницы, мои первые шаги в класс детям. Очень трудно нам было на занятиях по военному делу. Наш военрук готовил нас к участию в войне, ведь 1943 год был трудным для страны, на всех фронтах шли сражения. Уже взяли на фронт 25 –й год рождения, очередь за 26-м, то есть за нами. Экзамены за 9-й класс я сдала успешно, последним сдавали военное дело. Мы бегали на скорость, ползали, прыгали через ров, разбирали и собирали автомат, стреляли по мишени. Был жаркий день, хотелось пить, но никто не догадался взять на площадку воды. Я все выполнила, стреляла лежа, вдруг потемнело в глазах, потеряла сознание. Очнулась в больнице, врач нашла у меня аритмию, дня четыре лежала в больнице, а потом одна сдавала Вере Петровне историю, так как наши уже сдали ее. Еще один рубеж преодолен. Несколько дней нас заставили поработать на какой-то стройплощадке, кажется, на улице Кочетова. И мы разъехались по домам. Теперь, нас, сосновцев было четверо, Лида Фейман бросила учебу в середине года. Дома у нас были только Шима с Василием, а мама с остальными детьми была вместе с другими свинарками и всем стадом на озере Чагатай. Шима сказала, что дома все в порядке, только с папой плохо. Я прочла его письмо, он писал из госпиталя , отравился газом и еще ему лечат желудок, чтобы он смог есть мясо. Бедный наш папа, он беспокоится о нас! Я тут же написала ему ответ, Шима положила мое письмо в сумку, оказывается, она разносит почту в Сосоновке. Она рассказала, кому пришлось вручать похоронки, «они плачут и я реву вместе с ними». И дома Шима – полная хозяйка, Вася работает в поле, дома мало бывает, работа в огороде, скот, птица – все на Шиминых руках. Я удивилась, как она воспитывала двух осиротевших цыплят. Открывает вечером дверь и зовет: « Утя, Катя, домой » и бегут два цыпленка – подростка к ней, она завернет каждого в пеленку и уложит в шкаф спать. Хватало терпения! Вечером я пошла навестить Лиду Фейман, передо мной стоял парень, я даже растерялась, но она обняла меня и пригласила в клуб. Там уже было много девчат и ребят, все пятнадцатилетние считали себя взрослыми. Лида усадила меня на скамейку, а сама нашла свою новую подружку Шуру Носкову, поцеловала ее и они закружили в вальсе. Я искала глазами кого –нибудь своих, вдруг ко мне подсел молодой человек, он подошел, опираясь на палочку, прихрамывая, на нем военная гимнастерка, две медали позвякивают.

- Давайте познакомимся, я Белокопытов.

- Клава, -сказала я .«Вы фронтовик?».

- Комиссован после ранения. Жить хочу в Сосновке, намерен жениться. Вы работаете?

- Я десятиклассница.

Тут я увидела своих подруг и пошла к ним. Танцевали мы в те года вальс, танго, фокстрот, польку, краковяк, все танцуют парами. Я кружилась то с Шурой Капустиной, то с Зиной или Полиной. А сама думала: « неужели я совсем взрослая, что парень подсел ко мне да еще заговорил о женитьбе? А потом – не обидела ли я фронтовика?» Я поискала его глазами, он весело смеялся, разговаривая с зав клубом Машей Рыженковой. Этим же летом они поженились. Утром я пошла на конный двор, как раз отправляли на озеро корм для свиней, я с этим обозом уехала. Мама и все детки радостно встретили меня, накормили вкусными блинами из муки грубого помола ( для свиней ), так мама экономила свою муку. Там они жили как на курорте, ловили рыбу, ходили по очереди в лес по ягоды и грибы. Меня угостили жареными язями и щукой. Два дня я погостила, да надо на работу. Началось мое последнее рабочее лето в колхозе. Меня направили в передовую бригаду, где бригадиром был наш сосед дядя Исак Иванов, бородатый мужик, с очень строгим и в то же время добрым характером. С Сеноуборкой мы как –то легко справились, а с хлебоуборкой было сложнее, не хватало рабочих рук. Днем мы вязали снопы за лобогрейкой, норма была – 500 снопов, я норму вывязывала. Но женщины постарше вывязывали по семьсот. На соседнем поле днем работала жнейка с большими крыльями – самосброска. Она отбрасывала сжатые снопы в сторону, их вязали не сразу. После ужина бригадир укладывал всех спать, а как взойдет луна, он поднимает нас на работу. Часа за два мы справляемся с соседним полем и скорее в постель досыпать, ведь с восходом солнца – опять снопы, снопы. С такой работой мы настолько выматывались, что болят руки, ноги, спина. Кажется, чуть сделай себе послабление и не поднимаешься с постели. Только сознание необходимости да добрый, строгий приказ дяди Исака заставляли нас сбросить расслабленность. Однажды бригадир сказал:

- Закончим большую полосу убирать, я повезу вас в горы по ягоды.

И действительно, утром пригнали лошадей из ночного, оседлали их, мы заехали домой взять ведра и в путь! Весь день мы собирали голубику, и хотя это тоже тяжелый труд, все –таки мы отдыхали от снопов. В гору ехали на лошадях, а спускаться с горы нужно пешком сдерживать лошадь под уздцы, мешки с ведрами, привязанные к седлу, цепляются за деревья , бьют лошадь по бокам, копыта скользят. У меня была старая кобыла, она шла медленно, осторожно. А кое –кто спустил сначала лошадей, потом на руках – ягоды. Наш славный дядя Исак ждал нас на конном дворе, он беспокоился, как бы кто не разбился. Но все в порядке! С рассветом выехали на поле, и опять жнейка, лобогрейка, снопы, суслоны … Даже во сне вяжешь, вяжешь. Уставали, но искренне радовались хорошему урожаю, ведь будет хлеб – будет и жизнь. Шел 1943 год, война продолжалась, солдатам тоже нужен хлеб. В конце августа свинарки переехали со своим стадом в Сосоновку. Я вернулась с поля, нужно собраться, приготовиться к школе. Я радовалась, что увиделась со всеми. За обеденным столом мама и восемь детей! Жаль папы нет с нами. Маленькому Володе третий годик, он начинает говорить, только слово «папа» не произносит, он не знает, кто это «папа».

« Безотцовщина растет», - говорит мама, поглаживая малыша по головке.

Перед самым моим отъездом произошел странный случай в доме. Мне Шима рассказывала, что наш старый кот Васька весной заболел, облезла шерсть, вся голова покрылась коростами. Мама побоялась, как бы ни заразил детей, положила кота в мешок, и сосед увез его далеко в тайгу. Думали, что он погиб. В душную августовскую ночь мы спали с открытым окном. Вдруг нас разбудил страшный кошачий крик. Мама включила свет, на полу дрались старый кот с нашим новым котенком.

-Это наш Васька!, - узнали его дети.

Мама схватила кочергу, чтобы разнять дерущихся, вдруг большой кот прыгнул ей на грудь, до крови расцарапал грудь и шею и убежал через окно.

-Это он мне отомстил за то, что я выгнала его из дома, - сказала мама.

Я обработала ей ранки йодом, легли спать, но мы с мамой до утра не уснули, проговорили.

 

IX глава

 

Снова я в семье Горевых. Тетя Стеня в слезах только что получила телеграмму, что умерла ее мать, старенькая бабушка Власиха, которую сын Петр забрал к себе в Турган месяц назад. Поехать на похороны тетя не могла. Но через неделю ее брат Петр Прохорович заехал к нам, причем не один, с новой семьей. Его направили к председателю колхоза в Торгалык, он бросил свою жену, и семь детей, и едет с молодой женой Лушей и двумя ее детьми. Меня это совсем не расстраивало. А в школе первые встречи огорчили меня: во –первых не приехала из Уюка подруга Клава Лопатина. Окончили школу и разъехались Лариса Пахомова и Катя Манина. Сменились учителя. Лариса Семеновна родила дочку и сидела с ней дома, заменял ее по математике профессор Каможный из Советского посольства. Он часто давал нам самостоятельные работы, а сам уходил по делам. Нам это не нравилось, ведь за 10-й класс предстоит сдавать госэкзамены.

На комбинате мы больше не работали, зато все чаще нас водили на стройплощадку, строители возводили стены первой тувинской средней школы, а мы помогали. Все так же гоняли нас по военному делу. Анна Ефимовна готовила свою группу к преподаванию немецкого языка. Иногда она приглашала всех к себе домой, мы помогали ей готовиться к выезду из Тувы, скоро ее родной Воронеж будет освобожден. По инструкции можно провозить через таможню такое –то количество одеял, простыней, юбок и так далее. Новые отрезы в ограниченном количестве. Мы шили наживульку юбки, из шелковых отрезов симвали одеяла. Командированные учителя получали в Туве высокую зарплату, казалось бы, живи, работай. Но душа стремилась на родину. Об этом же говорила Верочка Гарш, историчка, рассказывая на уроках про свой замечательный Ленинград, про героизм ленинградцев. Вместе с ней все ходили на киножурнал об освобождении Ленинграда от осады. Жутко было смотреть на жизнь людей в осажденном городе. Мне потом долго снились дети, везущие трупы на саночках. Сколько людей загублено в этой проклятой войне! К концу 1943 года из моих родных, сражавшихся на фронте, не осталось ни одного в живых. Гибель дяди Петра Залуцкого осиротила шестерых детей, старшей Дусе было двенадцать. Большая семья Макаровых получила две похоронки. Дядя Семен Горев воевал всего четыре месяца, на плечах тети Стени пятеро деток. Погибли жизнерадостный дядя Сережа Зеленин и мой любимый братка Федя. « Слава защитникам, павшим в боях за Родину»- эту фразу часто повторяют в репродукторе, но на душе от этого становится легче. И наша жизнь все труднее и труднее. Моя одежда износилась, каждый вечер что –нибудь штопаю, постеснялась у мамы попросить новое. У меня не было даже чулок, носила шаровары, заправленные в валенки.

Однажды к нам на урок математики пришла мать Маши Шустовой, работница советского посольства. Меня вызвали к доске решать, ростом я была мала, еле на цыпочках дотягивалась до верхнего края доски. Решила все, получила «отлично». А после урока наша гостья подошла ко мне:

- Зайди после уроков ко мне в посольство, Маша тебя проводит.

Я заволновалась, не зная, зачем вызывают. Но Татьяна Алексеевна, так звали Машину маму, встретила меня ласково, усадила возле себя, попросила рассказать о моей семье. Потом сказала: « Я заметила, что у тебя нет чулок». Она достала из сумки две пары поношенных чулок и подала мне. Я смущенно поблагодарила добрую женщину, чулки эти носила я до тех пор, пока ни заработала на новые. Спасибо добрым людям. Уходил трудный 1943 год. Мои подружки решили собраться на новогоднюю вечеринку у Ани Калинкиной, самой богатой из всех нас. Я сомневалась, идти, не идти? Но встретила в магазине Анину маму, она мне сказала:

-Что вы видите, кроме учебников да уроков? Приходи, потанцуете, отдохнете!

Мы с Катей Колодкиной пришли последними. За столом сидели Аня, ее сестра с подругой, Мария и трое наших одноклассников, два Гоши и Борис. Ребята принесли бутылку вина, выпили по рюмке за «то, чтобы новый год принес победу», я не пила. К чаю были вкусные картофельные пирожки. Потом слушали музыку, танцевали. Потом все проводили нас с Катей домой, еще раз желали друг другу всего доброго. Зимние каникулы были опять три дня. Шел холодный январь, но в школе было не холодно, только как –то тревожно. Время от времени кто-то приходил в класс с заплаканными глазами, значит беда. Мы стали ближе друг к другу, сочувствие и внимательное отношение облегчало, делало общим горе одного. У Кати вернулся с фронта двоюродный брат на костылях, без ноги. Его отец погиб, а мачеха не приняла инвалида, пришлось взять его дяде, Катиному отцу. Парень закатывал нервные истерики, Катя прибегала ко мне учить уроки. «Надо бы женить его, да кто пойдет за калеку». В конце января два десятых класса пригласили на торжественное собрание, посвященное проводам на фронт. Вот и дошла очередь до нас! За столом президиума, накрытого зеленым сукном из директорского кабинета, сидели директор школы, военком, наша классная и представители из посольства. Сначала говорил директор о патриотическом долге каждого из нас перед Родиной. Потом военком зачитал фамилии призываемых: Георгий Соловьев, Георгий Осипов, Борис Черкашин из нашего класса и трое ребят из другого.

- А также, - сказал военком, - мы удовлетворили просьбу Галины Калмыковой об отправке ее добровольцем на фронт. Этим сообщением мы были ошарашены: единственная дочь в семье, изнеженная, несколько заносчивая Галя добровольцем. Она вышла к президиуму, белое лицо, черные вьющиеся волосы, в нарядном темно-синем костюме.

- Друзья, я никому не говорила о своем намерении, не знала, что решит военкомат. Благодарю Вас, товарищ полковник, я оправдаю доверие.

Александра Федоровна взяла ее за руку и усадила рядом с собой. Потом выступали, говорили короткие, но страстные речи, желали победы. Но до дня Победы дожили только Георгий Соловьев и наша Гала. Прощание с друзьями было волнующим, договаривались не плакать, но все плакали. Борис сказал: « Друзья, я еще стану профессором, я буду учить ваших детей и внуков». Он подарил свой красивый, доставшийся от отца портфель Геннадию Березикову:

- Не огорчайся, гена, что ты не с нами. Председатели сумонов нужны Туве, и мой портфель тебе кстати.

После отъезда ребят в классе стало пусто и неуютно. Геннадий сидел один, рядом с собой он клал на парту черный портфель. Девочки возмутились: « Гена, перестань травить наши души, не носи портфель хотя бы до первого письма». Теперь выяснилось, кто в кого был влюблен, кто больше страдает. А для меня они были хорошими, нашенскими ребятами. Без парней нам тяжелее стало работать на стройплощадке, военрук напоминал нам, что и до остальных может дойти очередь, что тяжело в учении – легко в бою. 23-го февраля пришло первое письмо от Георгия Осипова. Он писал, что в учебной роте…, что скоро на фронт…, что всех нас помнит, любит и целует. Больше на класс не было ни одного письма, видно не до нас было этим славным ребятам, отдавшим жизнь за свободу отчизны.

Закончилась третья четверть. Анна Ефимовна сообщила нам график проведения нами открытых уроков в 5-х,6-х и 7-х классах.

-После открытых уроков будут госэкзамены и присвоение профессии учителя – все это до 15 –го мая.

Вдруг мы спохватились, что у многих нет паспортов, а у меня не было даже свидетельства о рождении. Я сходила на заезжий двор колхозника и отправила маме записку. Через неделю мама Рая прислала документ из Бай-Хаакского паспортного стола, где с маминых слов было написано, что родилась 7-го ноября 1927 года. Выходит, что мне только в ноябре исполнится семнадцать? Но другого документа у меня не было и в двух паспортах была записана эта дата. Да еще мама прислала мне на платье коричневой шерстяной ткани. Я была, конечно, рада, но сшить сама не могла, не было машинки. Катина мама согласилась сшить:

-Какой фасон выберешь?

-На ваше усмотрение.

Шила она по Катиным размерам, мы были одинаковые, но так как юбку раскроила по косой, то ткани хватило только на короткие рукава. Но все равно я была счастлива, в этом платье я проводила открытие уроки и потом сдавала все экзамены за десятый класс. Платье оказалось «счастливым», по всем предметам я получала «отлично», поэтому даже в жаркие дни я надевала его. Все! Конец мучениям. Ура! Двадцать пятого июня был выпускной вечер, настроение у всех приподнятое и в то же время грустное; жаль расставаться с учителями и особенно с друзьями –одноклассниками. Распадался наш дружный коллектив. Что ждет нас впереди? В какие коллективы попадем?

Всем вручили аттестаты зрелости, но аттестаты особого образца и Почетные грамоты получили только двое – я и Галина Краснова из десятого «Б». Все наши меня поздравляли, а мне было как –то неловко, мне казалось, что все одинаково старались учиться. Танцевали на вечере под военной духовой оркестр. Ко мне подошел симпатичный мужчина средних лет, работник посольства:

-Отличница, потанцуем!

Я засмущалась, хотела отказаться, ведь под оркестр впервые танцую. Но он уже взял меня за руку и повел в круг. В конце танца он сказал, чтобы я зашла в посольство. Об этом же мне сказала Александра Федоровна.

-Зачем?, - спросила я.

-По очень важному для тебя делу.

Утром я надела свое шерстяное платье и отправилась в посольство. В этом маленьком здании на берегу Енисея я была несколько раз: то Шустова меня приглашала, то на советском паспорте печать нужно было поставить, иногда Калюжному относила наши тетради с самостоятельными работами на проверку – он мне поручал. Но зачем сейчас вызывают? Я волновалась. В кабинете , куда меня проводили, сидел тот самый человек, с которым я танцевала. Он усадил меня на стул, расспросил про мою семью, про мои планы на будущее. Я объяснила, что давно мечтала стать учительницей, буду работать и помогать маме. Он внимательно выслушал меня и сказал: «Чтобы стать настоящей учительницей, нужно закончить институт». Ваш аттестат дает вам право поступления в институт без экзаменов. Мы хотим направить вас на учебу за счет государства в Иркутск.

-Я не знаю, -ответила я, растерявшись.

-Посоветуйтесь с мамой, через неделю зайдете ко мне.

Опять передо мной стал вопрос как быть? Мои подружки обрадовались, уговаривали, не раздумывая, соглашаться. А как я маме об этом скажу? Ведь я так мечтала поскорее начать работать, чтобы помогать ей.

Мама Рая восприняла мое сообщение спокойно, видимо, она привыкла обходиться без меня.

-Был бы отец дома, он сам бы решил.

И больше она ничего не сказала. Вдруг предложила:

-Я завтра решила в доме побелить, найди для себя кисть, вот и будет твоя помощь.

С утра мы начали побелку, Шима с Агнеей моют окна, чистят кастрюли, чайники, чтобы все в доме блестело. Мама Рая по своей довоенной привычке затянула песню, мы подпеваем, так веселее работать. Зашла тетя Маня Зеленина:

-Услышала песни, думала у вас гулянка в честь нашей учительницы.

Мы крепко расцеловались, и потом, отложив кисти, долго беседовали.

-Молодец, крестница, -хвалит меня тетя. А мама жалуется:

-Одежонки у нее нет хоть в институт ехать, хоть учительствовать, три школьных платья!

-С миру по нитке соберем, я ей кое-что сошью, говорит тетя.

Пришла тетя Мария Залуцкая, высказала свое мнение:

-Я, конечно, не понимаю, что к чему, но если за государственный счет посылают, значит так лучше. Нельзя поперек дороги становиться, - заключила она.

В общем решили, чтобы я ехала в Иркутск становиться настоящей учительницей. Ровно через неделю я иду в посольство, там еще четыре девушки из предыдущих выпусков. Алю Казанцеву я знала, она уже год проучилась в институте иностранных языков за государственный счет, ей там нравилось, охотно делилась с нами своими впечатлениями. На сегодня ее тоже пригласили в посольство. С нами беседовал сам посол:

-Товарищ Тока только что вернулся из Москвы с сессии Верховного Совета СССР. Он привез интересную новость, пока это секрет. Но Туву ждут огромные преобразования и поэтому за государственный счет больше никого не будем учить.

И он начал уговаривать нас, что Туве нужны квалифицированные кадры, чтобы мы ехали учиться за свой счет.

Конечно, Аля Казанцева поедет за свой счет, ее папа – главный инженер –строитель. А у меня какой «счет»? Ни гроша в кармане, хорошо, что колхозников возят бесплатно. Честно говоря, я даже обрадовалась, что так получилось и сразу пошла в Минобраз. В отделе кадров мне напечатали приказ о моем назначении учительницей немецкого языка в Шагонарскую семилетнюю школу с 15 июля 1944 года.

-Поставьте печать у министра.

В кабинете министра сидел Калюжный:

-А, моя помощница сказал он.

Министр поставил печать.

-Ну, если профессору помогала, то будем надеяться, что из нее выйдет хороший педагог. Желаю успехов, - и он пожал мне руку.

Калюжный тоже пожал мне руку, я вдруг почувствовала теплоту его души.

-Постараюсь, -заверила я.

В отделе кадров предупредили, что 15-го будет коллективная отправка, чтобы не опаздывала. Как на крылья помчалась я на заезжий двор и домой. Мама обрадовалась такому исходу дела. Она достала мне из сундука синий плащ, зеленую с цветами шаль и ботинки- полусапожки с длинной шнуровкой. Тетя Маня сшила мне синий шерстяной «френчик» -пиджачок без подкладки юбку из дяди Сережиных брюк. Еще она дала мне два метра батиста на блузку и подарила новое байковое покрывало в желтую клетку, я очень обрадовалась таким подаркам и благодарила сердечно любимую тетю. Теперь мне казалось, у меня все есть, все уложила в мой сундучок, прихватила с собой старые валенки – ведь опять на целый год уезжаю. Явилась в назначенный срок, но нам дали работу с документами. Пять дней мы разбирали, подшивали, сортировали документы, готовили для сдачи в архив. 20 июля на грузовой машине молодые учителя выехали из Кызыла 10-12 тувинцев и тувиночек и мы с Тоней Катаевой. Тоня, учительница начальных классов, уже третий год работает в Шаганарской школе, мы как-то быстро нашли общий язык. Шагонар мне понравился, компактные прямые улочки райцентра тянулись вдоль Енисея. Наша школа в центре. Прямо в школе были маленькие квартирки для учителей, моя комната была рядом с Тониной. Из нашего коридора дверь вела в школьный зал. Здесь мне начинать новую главу моей жизни.

 

X глава

 

Исполняющая обязанности директора Мария Михайловна Матвеева, старая дева, сказала, что немецкого языка всего девять часов, поэтому она дает мне ботанику в 5-х, 6-х классах, зоологию, физику в 6-х – итого 18 часов.

-Календарные планы сдадите через неделю, -строго сказала она.

Этого я не ожидала! По немецкому языку я могу и календарные и поурочные планы писать. А как быть с остальными предметами? Полистала учебники, все знакомо, но как распределить темы по часам? Вот и первые трудности… Я обратилась к Марии Михайловне с просьбой объяснить, но она зло прошипела:

-Присылают кого попало!, - и вышла из учительской.

Я расплакалась, но Тоня меня успокоила: “ Вот вернется завуч из отпуска, возьмешь у нее прошлогодние планы, ведь учителя пишут по два экземпляра – для себя и для завуча.” Оказывается, так просто, зачем же злая мегера плюнула мне в душу? Что же стерплю. Тоня помогла мне устроиться с питанием. Учителя, живущие при школе не могли дома еду готовить, так как не было плит, да и продуктов нигде не купить. Поэтому все «столовались» у местных жителей. Мы с Тоней устроились «на стол» к Мельниченко. Анна Павловна и Николай Михайлович жили одни, обе их дочери – близнецы были замужем. У Мельниченко полный погреб варенья, солений, так что кормили они нас хорошо, к добрым хозяевам мы попали. И стирать, и купаться в бане мы к ним ходили и все это за 25 актов. Уже познакомилась с учителями, большинство из них были молодые, были и семейные, особое внимание уделяли все женам фронтовиков и семьям погибших. У секретаря парторганизации ТНРБ Тупициной муж был на фронте, ее старший сын в моем классе. Как –то она спросила меня об отце, я сказала, что мой отец в труд армии, а шесть моих родственников погибли в этой войне. Разговор слышали все учителя, а на следующий день ко мне вошла Мария Михайловна, она подала сверток.

-Что это?, - удивилась я.

-Туфли, носите, пока тепло, а свои ботинки приберегите до холодов.

-Спасибо, Мария Михайловна!

Оказывается никакая она не мегера, может быть требовательная и чуточку не тактичная. Я впервые надевала хотя и поношенные, но еще очень приличные туфли на каблучке. Еще один добрый человек на моем пути. На первом педсовете решали вопрос о нагрузках, о классном руководстве и назначили агитаторов. На ближний полевой стан утвердили Любу Охотникову, а дальний меня, туда же едут мои семиклассники. Это в тридцать километрах от Шагонара. Парттогр Татьяна Ивановна объясняла мне, что нужно делать на полевом стане, но для меня это родная стихия, сколько лет подряд я убирала зерновые в родной Сосновке, и агитаторы приезжали к нам! Только теперь я должна не снопы вязать, а вести учет работы, подводить итоги соревнований между звеньями и самое главное, проводить политинформацию, сообщать о положении на фронте, ведь радиоточек и приемников на поле не было. От полевого стана до поселка Торгалык пять километров – это меня тоже не страшит, всего два раза в неделю сходить. В первый раз я вошла в правление колхоза и была приятно удивлена. Председатель колхоза Петр Прохорович Власов, родной брат мамы Раи, узнал меня, собрал для меня газеты, нашел даже бумаги для учета соревнований и для «боевых листков». Потом повел меня домой, его красавица Луша забыла, что мы у Горевых смотрели косо на нее, она накормила меня вкусным обедом и даже предложила искупаться в бане. На обратном пути я вчитывалась в строчки «от Советского Инфорбюро», выбирала самое важное, о чем буду рассказывать людям. Истерзанные затянувшейся войной, измученные трудной работой, люди с большим вниманием выслушивали эти сообщения. Казалось, малейшее продвижение советских войск на запад придавало им силы. И тогда появлялась в «боевом листке» запись: «Я обязуюсь в честь победы под Курском выполнить полторы нормы», и подпись – вязальщица такая –то. Дед Иван Кураев, бригадир, был глуховат, он всегда подходил ко мне с вопросами.

-Скажи –ка дочка, товарищ Сталин бывает на фронте?

-Не знаю, дедушка.

Но однажды в киножурнале показывали товарища Сталина с биноклем возле окопов, это я видела.

-Должен бывать, он среди солдат, должен!

Как –то заболела одна женщина, отправили в больницу. Вязальщицы не справлялись с работой, на помощь пришла я, дело пошло на лад. В обед дед Иван сказал:

-Ай да училка! Молоток! Спасибо, дочка.

В другой раз уехала повариха, у нее дома несчастье. Я согласилась заменить ее, не оставлять же всех голодными, тем более, что я в свободные минуты помогала поварихе и раньше. На двух треногах стояли два больших чугунных котла, один для чая, другой для супа. В суп клали обычно небольшой кусок мяса, так что суп получался наваристым. В общем никто не жаловался, ели все с аппетитом, я собой довольна. Дня три я успешно заменяла повариху, а на четвертый произошла осечка. Обед у меня был уже готов, оставалось заварить чай. Заварка была самодельная из сушенных трав и сушенной моркови, нарезанной мелкими кубиками. Я набрала в кладовке пригоршню заварки, выхожу и вижу, к нам подъезжает белая «победа». Начальство! Скорей подняла крышку котла и бросила туда заварку. Из машины вышел Тока, как всегда подтянутый, в темно – синем костюме и светлой рубашке с галстуком. Он поздоровался, спросил, как мы живем, потом просмотрел на стене «итоги соревнований» и «боевые листки».

-Кто у вас так хорошо рисует?

-Федя Кураев, - отвечаю я.

И тут подходит бригадир.

-Это мой внук художничает.

Они начали говорить об урожае, а я скорее к котлам. И только теперь я обнаружила, что заварку я бросила в суповой котел. Что я наделала? Вдруг кто –то захочет пообедать здесь? Ко мне подошла тетя Мария Шведова: «Что ты так волнуешься?». Я ей рассказала о своей ошибке. Она взяла ложку, попробовала суп и успокоила меня:

-Получился суп с морковной приправой, очень вкусный.

Бригадир пригласил Току пообедать с бригадой, но выпил только кружку чая. Потом он беседовал как –то по родственному с колхозниками, говорил о положении на фронте, о необходимости до холодов убрать хлеб и сообщил важную новость. Малый Хурал обратился в Верховный Совет СССР с просьбой принять Туву в состав Союза. Вот бы научиться так говорить с народом!

Приехал председатель колхоза, привез свежие газеты. Я увидела, что газета за 8 сентября. Как же так? Я в работе не заметила, как прошло первое сентября – начало учебного года. И только 23 сентября по окончании хлебоуборки нас вывезли в Шагонар, учебный год у меня и у семиклассников начался 24 сентября. 11 октября 44 года в Шагонаре, как и во всей Туве, проходил митинг по поводу принятия Тувы в состав Советского Союза.

В школе у нас появилась новая директриса Кузнецова Тамара Васильевна. Я пошла к ней представится, она сказала ,что я похожа на ее старшую дочь, которая учится в Московском пединституте. Еще новичками были географ Борис Николаевич Николаев-москвич, и физрук Сопляковский Степан Акимович, белобрысый парень с култыжкой вместо левой руки. Девчата хихикали над его фамилией, но он вскоре женился и стал городнянским. Мне выдали зарплату за август и за сентябрь, командированным платили 250 акта, а нам по 175 акта. Но тут же мне объяснили, что уже прошла подписка в помощь фронта, большинство подписалось по 50 акта в месяц, директор и бессемейные подписались на 100 акта, я тоже. И так начисляли мне 175 акта, 100 удерживали в помощь фронта, 25 акта платили за питание, на все остальное 50 акта. Нам выдавали лимиты второй категории на 750 акта в год. В лимитной книжке расписано, что я могу приобрести за год: юбка –1, платье –1, чулки – две пары и так далее. Есть привоз в магазине, все бегут туда и покупают, кому что достанется, а из книжечки вырезают эту вещь на какую сумму. В первый привоз я купила себе синее шерстяное платье, ведь у меня за два месяца зарплата! Иду на урок в шерстяном платье и в туфлях на каблучках и горжусь: я учительница! Особенно приятно это осознавать, когда урок пройдет удачно. Вот бы Анна Ефимовна или Екатерина Захаровна увидели меня сейчас! Хочу, чтобы папа или мама Рая побывали у меня! Однажды мне сказали, что к Мосолаповым заехали сосновские мужики, они везут в Чадан товар, муку. Я побежала туда, старший ямщик Вдовин Кузьма рассказал, что у нас дома все в порядке, что мама Рая шлет привет мне. Я дала ему 50 акта и попросила, чтобы передал их маме. Кузьма тут же послал парня в магазин за водкой:

-И ты выпей с нами, - говорит он мне.

« А деньги матери я дома отдам, не беспокойся».

Но мама этих денег не получила, пропил все ямщик. Тогда я решила покупать лучшие вещи для сестренок и братишек. Как –то сидим в учительской, заходит географ Николаев и говорит:

-Клавочка, я был в магазине мне досталась только одна вещь, я подумал, что она вам пригодится, - и он развернул дамские рейтузы. Алым огнем запылали мои щеки, девчата смеются, а он спокойно положил вещь в мою сумку. Мои подружки говорили мне:

-Ты замечала, какими глазами смотрит на тебя Борис Николаевич?

-Но ему же 40 лет!- возмущалась я.

Не приспособленным к жизни был этот москвич, рассеянный, иногда дети приносили в учительскую его галоши, оказывается, он забыл их возле магазина. Мне он говорил:

-Клавочка, вот кончится война, я повезу вас в Москву на учебу в институт.

-Не будь дурой, завлеки его и будешь жить в Москве, - говорила мне моя старшая подруга Полина Федоровна.

Дети в классах посмеивались над его странностями, поэтому на уроках географии была плохая дисциплина. Однажды завуч, разбирая его очередной неудавшийся урок, сказала:

- Вам надо учиться владеть классом. Я была в этом же классе на уроке немецкого языка, дисциплина отличная, хотя Клавдия Адамовна – начинающий педагог.

Потом он подошел ко мне: как? Кто –то зло пошутил:

-А она угостила учеников орешками, вот они и слушаются.

На следующий день Борис Николаевич купил кулек кедровых орехов, принес в самый шумный шестой класс. Весь урок дети с удовольствием грызли орехи, учитель в это время объяснял тему. И опять взбучка бедному Николаеву от завуча. Надо сказать, что у меня тоже не все было гладко на работе. В пятом классе избалованный сынок директора Шекперского совхоза Канский вдруг заявил мне на уроке:

-Не хочу учить фашистский язык!- он, хлопнув дверью, вышел из класса.

Кто –то поддержал его:

-А зачем, правда, мы учим фашистский язык?

В общем, урок сорван, я начинаю объяснять детям, зачем мы изучаем немецкий, а у самой комок в горле, вот –вот расплачусь.

В школе кончились дрова в самые сильные морозы. Всем разрешили сидеть на уроках в пальто. У меня была единственная теплая вещь – стеганная фуфайка. Вхожу в пятый класс: « Guden Tag! Sedzd ench» Канский выкрикнул с места:

-А я думал уборщица вошла. Поучилась бы у моей мамы одеваться!

Дети зашикали на него. А я проглотила опять горькую пилюлю. Не драться же с глупым, ленивым пацаном. Его родители жили в 20-и километрах от Шагонара. Как –то мать приехала на собрание в школу в прекрасном драповом пальто, шляпе и фетровых сапожках. Я рассказала о поведении сына, а она говорит: « Извините, но Леник терпеть не может небрежности в одежде». Эта женщина не знает, что такое обнищание и голодание в военные годы, и муж у нее под боком. Что же, будет и на нашей улице праздник! Эту фразу мы часто повторяли, надеясь на скорейшее завершение разгрома фашистских войск.

Новый 1945-й год мы встречали в холодной учительской, укутав ноги одеялами .Мечтали о победе ,о мирной жизни ,о любви .Полина Федровна сетовала ,ей двадцать девять ,кто женится ,разве только калека .

Татьяна Тупицина прислала нам тепленьких пирогов с картошкой –праздничное угощение.С первого января в Туве начался обмен денег, один акта равнялся десяти советским рублям.В магазинах цена на все товары увеличивалась в десять раз ,правда, покупать-то было нечего. Но в зарплате мы теряли, не 1750,а 1450 стала наша ставка. В Туве развертывалась политическая деятельность ,все члены Тувинской народной революционной партии индивидуально вступали в компартию СССР. Из Кызыла приехала комиссия по созданию первичных комсомольских организаций. В нашей школе восемь комсомольцев, меня избрали комсоргом. В апреле прошли выборы в Верховный Совет СССР, учителя в их подготовки приняли деятельное участие, руководил нами представитель из Москвы, ведь все это для нас было впервые. Приближался май, все чаще с фронтов добрые вести, уже сжимается кольцо у логова Гитлера. У нашей директрисы Тамары Васильевны был маленький приемник , каждый день она сообщала нам новости. 9-го мая рано утром Тамара Васильевна вышла в коридор, стучит в каждую дверь:

-Вставайте! Хватит спать!

Мы выскочили в ночных сорочках в коридор:

-Что случилось?

-Войне конец! 8-го мая подписано соглашение о капитуляции Германии!

Мы давно ждали этого дня, но в тот момент показалось, что сообщение о победе пришло как –то неожиданно. Радостные возгласы объятия, поцелуи. Вошел завхоз.

-Петрович, победа! –Тамара Васильевна, высокая, худенькая в белой ночнушке поцеловала Петровича в лоб.

В школе мы провели на первом уроке общешкольную линейку, дети кричали: “Ура!”

В тот день мы еще не знали, что именно 9 мая будет днем Победы. После уроков мы пошли на городской митинг, но там рядом с радостью было горе, многие плакали, их родные, как и мои, не дожили до дня Победы. Вечная слава павшим героям…

Мой папа прислал письмо, сообщил, что из трудармии еще не скоро будут отпускать домой. А директриса получила телеграмму, что ее муж прилетает за ней на самолете. Все учителя и семиклассники ходили на расчистку посадочной площадки за Шагонаром, ведь в Туве не было ни одного аэродрома, ни одного самолета. Все население сбежалось посмотреть когда американский “дуглас” приземлился. Вышел высокий военный в командирской шинели, одни говорили, что он генерал, другие - полковник. А мы заметили, что он прекрасный отец и любящий муж. Счастливая была встреча. На следующий день Тамара Васильевна, двое детей и ее генерал улетели в Москву. Учебный год заканчивали мы с завучем без директора. После принятия экзаменов все учителя писали подробный “текстовый отчет” о своей работе. Хорошо, что у меня выработалась привычка записывать в особую тетрадь все, что провожу в классе. Отчет сдан, я думала, что сразу пойду в отпуск и поеду домой. Но меня отправили с моими семиклассниками в Торгалыкскую тайгу на заготовку дров для школы. С нами поехали завхоз Петрович и еще один мужчина. Взрослые валили деревья, а мы распиливали, кололи дрова и складывали в поленницы. Дети устали во время экзаменов, поэтому сначала работали с неохотой. Я их убеждала : ”Вспомните, как вы сидели на уроках в фуфайках, пряча чернильницу за пазухой, чтобы не замерзали чернила”.

- Но мы-то уже закончили школу!

- Надо оставить о себе хорошую память, чтобы ваши сестренки и братишки учились в школе, пусть плохое не повториться.

Потом все втянулись в работу, за двадцать дней мы заготовили дров на целый год, правда, завхоз отправил нас домой, а сам нанял двух тувинцев, чтобы пилить дрова для учителей.

В школе меня встретила Мария Михайловна и сообщила, что меня вызывают в ОНО-отдел народного образования. Заведующий хошунным ОНО пожилой фронтовик Яковлев не помнил молодых учителей по имени-отчеству.

- Здравствуйте, я Залуцкая- доложила я, - “Вызывали?”

- Проходи, дочка. Ты такая молодая, когда же ты работала на швей комбинате?

Я все объяснила ему.

- Справку об этом я сдала в школу.

- И по справке нашего бухгалтера у вас с Кузнецовой самые большие отчисления в помощь фронту.

- С работой вы успешно справляетесь. По решению педсовета вас представили к правительственной награде. Оправдаете?

Что мне оставалось? “Постараюсь”.

- Тут еще одна новость для вас. Вам нужно ехать в Красноярский пединститут на месячные курсы усовершенствования учителей. Зайдете в облОНО, там вам все скажут.

В общем, пропал мой первый отпуск. В облОНО мне дали направление на курсы и пропуск, так как граница пока еще закрыта. В пропуске, выданном НКВД написано: “Разрешается гр. Залуцкой К.А. въезд и временное проживание в городе Красноярске с обратным выездом в г.Кызыл.”

- Постарайся, дочка, не подведи говорил мне Яковлев на прощание.

Я помнила его наказ.

 

XI глава

 

В ОБЛОНО мне сказали, что поедут пять человек, что срок учебы с 15-го июня по 15-е августа, выезд 12-го автобусом до Абакана. Не заезжая к Горевым, я отправилась на попутке в родную Сосновку. Как радостно встречаться с родными! На сей раз я привезла всем по маленькому подарочку, а Любе шерстяное платье – школьную форму, она уже школьница.

Мама Рая усадила меня за машинку, мальчикам я сшила рубашки, девочкам платьи из серой ткани, купленной мной по лимиту. Мое сообщение о поездке на учебу она восприняла спокойно:

-Ну-к что ж, надо, так поезжай. Только надо сухарей насушить, там, видно, голодно живут, у нас в деревне нищие толпами ходят – оттуда, из Советского Союза.

Я помогала маме по хозяйству, стряпали хлеб, сушили сухари. Шима с Валей и Сеней работали в поле, Галя (Агнея сменила имя ) училась на курсах бухгалтеров, дома с мамой только трое младших. Перед моим отъездом ребята вернулись с поля, денек мы побыли вместе и опять расставание.

Провожать меня поехали на колхозной лошади мама, Вася и Володя, по этому поводу даже сфотографировались в Кызыле.

Рано утром 12-го июля я знакомилась со своими попутчицами. Мне сразу понравились бойкая общительная Аня Потапова и вежливая Лена Григорьева. Последней пришла моя одноклассница Мария Большинина. Аня увидела у меня мешочек килограммов на десять с сухарями и весело засмеялась:

-Девчонки, с голодухи не пропадем.

Дорога через Саяны была утомительной, старенький автобус пыхтел, скрипел, поднимаясь по серпантину, обдавая пассажиров газом. Но какая великолепная природа вокруг! Водитель останавливался у речки Ус- Усинки, чтобы отдохнуть и освежиться, перекусить. А мы врассыпную по полянкам собирать чудо –цветы: ярко –оранжевые жарки, крупные малиновые, алые Марьины коренья, синие колокольчики. На станции «Медвежка» остановка на обед. Мы в столовой подарили поварихе свой букет, а она накормила всех пассажиров котлетами из медвежьего мяса, вкус нормальный, только цвет котлет темный. И снова в путь, все в гору, все выше и выше. В одном месте автобус остановился, водитель вышел из кабины. Слева высокая гора, справа от самого края дороги ущелье, крутой обрыв. Мы вышли из автобуса и увидели рядом с дорогой крест и холмик. Шофер сказал:

-Это товарищ из нашей автобазы не справился с управлением машины.

Под откосом лежал разбитый грузовик. Как-то жутко всем стало, и дальше при каждом резком повороте невольно вырывался крик. Целый день мы ехали и почти всю ночь, в Ермаковске водитель уходил часа на два «покемарить», мы тоже вздремнули в автобусе. В Абакан прибыли перед рассветом, а через два часа уже выехали поездом в Красноярск. По сравнению с Кызылом Красноярск показался нам огромным городом. Мы нашли здание НКВД – отметить прибытие, там встретил нас представитель Тувы. Добрый пожилой дядька в милицейской форме расспрашивал нас об изменениях в Туве. Он выдал нам хлебные карточки на месяц и отвел в гостиницу, за наше проживание уже уплачено. Было очень приятно принять душ и завалиться на белую постель после длительного путешествия. Поужинали и на следующее утро позавтракали моими сухариками, кипяток у дежурной брали. Занятия были с 9 часов утра и до 3-х, 4-х дня. На лекциях по педагогике, психологии, марксизму –ленинизму сидели все вместе, потом расходились по секциям. Преподаватели обращались с нам как со студентками, особенно высмеивали якутов и чукчей. Понемногу мы втянулись в учебу, находили время выкупить свой хлеб, сбегать в дешевую столовую. Но однажды Лена потеряла наши карточки, то ли в гостинице их вытащили, то ли в институте. Если бы ни мои сухари, «подохли бы с голодухи». Как –то Аня вернулась в гостиницу, дежурная сказала, что наш ключ у уборщицы. Она забежала в комнату, уборщица набирает сухарей себе в сумку. Может быть и хлебные карточки она украла. Аня подняла шум, но женщина слезно умоляла ее простить. Простили. В этот период через Красноярск шли эшелоны с советскими солдатами на восток, шла война с Японией. В одно из воскресений мы пошли на вокзал, как раз там стоял поезд с бойцами. Идем вдоль поезда и кричим:

-Кто из Тувы? Кто из Тувы?

Из вагона вышли два солдата, совсем, как мои одноклассники

-Игорь, Антон – представились они.

Но когда разговорились, оказалось, что они из Тулы. Аня вынула из сумочки листок бумажки и карандаш, написала свой адрес и сунула им:

-Заезжайте на обратном пути к нам в Туву?

Игорь и Антон запрыгнули на подножку поезд тронулся.

-Желаем победы! –кричали мы, размахивая руками.

-Девушки – красавицы, ждите нас! – кричали в ответ нам солдаты из другого вагона. Вот такая мимолетная встреча с ребятами взволновала, растревожила девичьи сердца. Я была младшая из группы, а ведь им уже за двадцать! Аня сказала:

-Девчонки, я в Игоря влюбилась с первого взгляда! Вы заметили, как он на меня смотрел? – гордо тряхнула она своими белыми кудряшками.

-Если смотрел, значит напишет, - ответила ей степенная Лена, - Ох, девчонки, девчонки! Видно наша судьба – век сидеть старыми девами, война сгубила наших женихов.

После обеда мы бродили по городу, любуясь старинными зданиями и случайно забрели в парк. Девчата по двое решили покачаться на качелях, а я отошла в сторонку, наблюдаю, как высоко взлетают качели. Вдруг меня окружили подвыпившие молодые люди, приставали с глупыми вопросами. Я пыталась уйти от них, один схватил меня за руку:

-Пойдем, детка, повеселимся.

-Девочки! – закричала я, но качели сразу не остановишь. Выручил меня от этих хамов сосед по гостинице Межов, корреспондент газеты «Гудок» из Москвы, мы были знакомы.

Парни злобно выкрикивали:

-Этой красавице нужен старый конь с тугим кошельком!

Я со стыда сгорала, а Межов успокаивал меня. Больше мы таких прогулок не устраивали. Встреча с хулиганами отбила у всех желание мечтать о женихах. Да и времени не было, по трем предметам надо сдавать экзамены.

И вот уже сданы все зачеты и экзамены, получены документы, и мы едем домой. Я заболела, кружилась голова, меня знобило, поднялась температура. Девчата раздобыли таблетки и уложили меня на верхнюю полку. В общем вагоне было грязно, душно, шумно. Люди то и дело входили, выходили с вещами, толкались, громко и непристойно ругались. Несмотря на шум я все –таки уснула. А когда проснулась, то почувствовала, что мокрая от пота. «Девочки, подайте полотенце из моего чемодана». Девчата молчат, переглядываясь. Потом Аня говорит:

-Ты только не расстраивайся, мы виноваты, проглядели. Какая –то гадина увела твой чемодан.

В общем вагоне не было нижней перегородки между купе, можно было крючком вытащить незаметно любую вещь. Что мне теперь делать? Ведь у меня там мои летние платья, плащ и даже деньги на автобусный билет. А я то верила в честность советских людей! Комок подкатывался к горлу, все, что за год приобрела, теперь сгинуло. Сижу, как у разбитого корыта, пытаюсь крепиться, чтобы не расплакаться. В Абакане девчата приобрели билеты на автобус для себя, а Аня побежала искать попутную машину для меня, хотя бы грузовую. Минут через десять она вернулась:

-Идем, на твое счастье я встретила своего соседа Гошу Нагорного, он на легковой привез из Кызыла своего начальника к поезду. Мы подошли к чистенькой, сверкающей белизной машине. «Правительственная», - догадалась я. Георгий сказал, что все знает про меня, усадил на заднее сидение, нашел еще двух пассажиров, и мы отправились в путь. Ехать в легковой машине было значительно легче, чем в автобусе или в отвратительном вагоне, о котором вспоминать не хочется. Но я все еще чувствовала недомогание, и еще меня угнетало то, что я потеряла не только свои вещи, но и что –то более важное – веру в людей. Меня не радовали ни прекрасные цветы вдоль дороги, ни свежая вода горных рек. До Кызыла ехали всего двенадцать часов, Георгий подвез меня прямо к дому Горевых.

-Я должна получить за август деньги, тогда и расплачусь с вами.

-Не нужны мне твои деньги, - ответил Георгий, - ты лучше напиши мне три сочинения. Оказывается, он в 40 лет заканчивал 10-й класс вечерней школы. Я с удовольствием выполнила его просьбу, за что он потом благодарил меня. Не все люди злые; встречаются на моем пути и добрые. Спасибо им! Огромное спасибо! Всегда буду помнить о вашей доброте!

И вот я дома, заехала на несколько дней увидеться с самыми моими родными людьми. Дома застала только Шиму, все на работе. Моя родненькая сестричка приготовила мне подарок – красное крепдешиновое платье.

-Выменяли у попрошаек на продукты, ты только маме скажи, что сама купила.

Я расплакалась, рассказала сестре о своей беде, договорились ни о чем не говорить маме. Как кстати было мне это поношенное, но еще приличное платье! Спасибо сестричке! Потом я много раз пыталась отблагодарить сестру подарками, но она у нас такая, что подаришь ей на десятку, она отдаривает на сотню.

Вечером вся семья в сборе, делимся новостями. Мама мне пожаловалась, что Вася с Сеней хотят бросить учебу, чтобы работать в колхозе. У меня тут же созрело решение: « Я заберу их к себе». В Шагонар вернулась с двумя братишками, мне выделили просторную комнату с двумя кроватями и печкой. Теперь готовила я дома, питались мы скромно, но сытно, продукты покупала у Мельниченко, иногда у учителей. В школе много новых работников: директор Сергеев Петр Николаевич, фронтовик с одной ногой, на костылях, его жена – учительница начальных классов Агриппина Ивановна лет на десять старше его; завуч Гайдаренко, который в войну работал заведующим Норильским гороно, с женой и восьмилетней дочкой, похожей на маленькую старушку. У меня классное руководство в пятом классе, здесь же учится Сеня, а Вася в шестом. Учителя очень внимательно отнеслись к моим мальчикам, Татьяна Ивановна принесла две рубашки от старшего сына, Мария Михайловна отдала одеяло, а завхоз Петрович привез полмешка картофеля. Борис Николаевич приносил к нам в квартиру географическую карту с указкой, вешал на стену на гвозди и начинал заниматься с мальчиками по карте.

Два месяца жили у меня Вася с сеней, а в конце октября к нам в Шагонар приехал наш дорогой папочка, он только что демобилизовался, два дня побыл дома и поехал за сыновьями. Как радостно встречать самого родного, самого близкого человека! Я была счастлива, мои уроки заменили подружки, весь день мы проговорили с папой. А на следующий день все трое уехали домой, я осталась одна, потекли обычные трудовые дни. Как –то завуч Гайдаренко посетил в 5-м классе мой урок ботаники, при обсуждении он спросил, почему я не использую на уроке гербарий.

-В школе нет никаких наглядных пособий по ботанике, поэтому мы используем иногда живые растения, - сказала я.

-Я вас обязываю приготовить с детьми гербарий, на острове есть еще зеленые растения. Я договорилась с бывшим семиклассником Федей Кураевым переправить меня с пятиклассниками на лодке на остров. День был теплый, мы с удовольствием ходили по осеннему лесу, собирая все интересное. Вдруг подул ветер, мы вышли на берег, но лодки там не было. Федя ругал себя за то, что не закрепил хорошо лодку. Ветер усиливался, пошел дождь, поднималась вода. Мы далеко от городка, не докричаться. Надеюсь, что родители спохватятся, помогут, уговариваю детей. И действительно, родители на двух лодках переправили нас с острова. Промокшие до ниточки, но довольные, что все хорошо закончилось, дети расходились по домам. Когда я вошла в учительскую, там разразился скандал. Оказывается, одна родительница сообщила заведующему ОНО, тот позвонил директору о ЧП, а директор ничего не знал об этом.

-Вы что с ума сошли в такую погоду устроили прогулку по Енисею? –кричал он на меня, - Кто вам разрешил?

-Завуч мне приказал собрать гербарий с детьми на острове, и погода была хорошая.

-Выйди вон! – заорал на меня завуч.

Я выскочила из учительской, дрожа от страха, и остановилась у двери. Скандал в учительской продолжался.

-Карьерист! –кричал директор, -Ты специально подстраиваешь, чтобы снять меня с работы и занять пост директора. Я добьюсь, чтобы тебя убрали из школы.

-Попробуй! Я вырву тебе последнюю ногу! – орал Гайдаренко.

Мне жутко стало от таких слов, пулей кинулась домой. Долго не могла заснуть, беспокоясь, что будет со мной, как смотреть в глаза им? Я впервые услышала слово «карьерист» - на деле. И оказывается интеллигентные люди скандалят хуже деревенских мужиков.

Утром, не заходя в учительскую, я просила прошла в класс, сердце сжалось в комочек, может уже уволили? Но на перемене я увидела мирно беседующих завуча и директора. Вот это да! Я рассказала о своем удивлении Полине Федоровне и Валентине Дмитриевне.

-Они до полночи пили вместе, видно мирились, - объяснили мне девчата. Но у меня в ушах звенели слова: « вырву последнюю ногу», как можно так оскорблять фронтовика!

Я ненавидела Гайдаренко и удивлялась, как можно водкой смыть такую жестокость.

-Брось об этом думать, значит у них есть общие интересы, - успокаивали меня девчата.

В общем не повезло нам в этом году с начальством. Потом шли разговоры, что они делили какие –то школьные деньги между собой, и любовницы у них были – две подружки – аптекарши. Закончилось первое полугодие. На зимних каникулах в Кызыле проводилась областная педагогическая конференция. Из хошуна посылали 25 делегатов, из нашей школы семь молодых учителей, возглавлял делегацию физрук Городнянский. За нами из Кызыла прислали автобус без отопления. В январе стояли сильные морозы, поэтому пришлось набирать у местных жителей теплые дохи. До Кызыла 130 километров, мы добирались около трех часов. Конференция проходила в новом правительственном здании, питались там же в столовой. Два дня пролетели быстро, мне понравилась педвыставка, были интересные выступления. На третий день уезжаем домой опять на том же маленьком автобусе. Отъехали от Кызыла 30 километров, зашли погреться на станции Элегест. Мужчины пили водку, водитель тоже. Проехали еще 15 километров и вдруг на вершине увала над крутым берегом Енисея наш автобус свалился на бок. Водитель разбил лобовое стекло и первым вылез через него. Все кинулись за ним, автобус сильно качался. Визг, крик.

-Прекратите панику! Иначе свалимся в пропасть, - скомандовал Городнянский.

Остепенились по команде Степана Акимовича выползали осторожно друг за другом. Когда выбрались все, с ужасом, увидели, что автобус чудом держится на краю обрыва. Водитель средних лет тувинец исчез. До ближайшего села 50 километров.

-Возвращайся назад! – командовал физрук –пятнадцать километров мы преодолеем, несмотря на мороз. Сначала шли в дохах, но они тяжелые, пришлось сбросить их у дороги. Налегке пошли быстрее. Мороз усиливался, наступила ночь, но останавливаться нельзя, погибнем. Под гору идти легче, а в гору невыносимо трудно, ноги не слушаются, то один, то другой садится на корточки отдохнуть, сильно клонит в сон. Но наш командир за всеми следит:

-Встать! Шагай вперед, иначе получишь пинкаря! – и он силой поднимал засыпающих, измученных, замерзших.

Луна все выше, мороз сильнее, мы бредем по дороге еле переставляя ноги, но жить хочется. Потом Степан Акимович обнадежил нас:

-Я выслал троих ребят из Тувинской школы, они быстро доберутся до станции и чтобы организуют для нашего спасения. Не раскисать! Ребятам Тувинцам было легче идти, они одеты в легкие тоны из овечьей шкуры внутрь мехом, в них легко и очень тепло. Медленно движемся вперед. Не помню, сколько времени прошло, услышали звук мотора, это со станции старенький грузовик прибыл за нами. А от станции две машины скорой помощи доставили нас в Кызыльскую больницу. У меня были обморожены лицо, руки, колени, пальцы ног меньше пострадали, на мне были довоенные папины работы валенки. В школу мы вернулись в ужасном виде, шелушилась кожа на лице, на руках, облезлый нос. Это у меня была первая педконференция. Весной этого же года я еще раз сильно заболела – на двадцатом году жизни корь! Переносила ее тяжело, все тело было покрыто сплошной красной сыпью. Когда меня навещали дети, я закрывала лицо марлей. Потом было осложнение на глаза. Долго я ходила на уроке в платке, закрывая лоб и глаза от яркого света.

Эти чрезвычайные происшествия не помешали мне в работе, уроки проводила спокойно, уверенно, с классом справлялась, со слабыми детьми оставалась после уроков на дополнительные занятия и с родителями был у меня хороший контакт. На торжественном празднике в честь дня победы мне вручили медаль « за доблестный труд в великой отечественной войне».

А после экзаменов мы устроили прощальный вечер для семиклассников, на котором родители подарили мне отрез синего шелка на платье. Я восприняла этот подарок, как признание в любви. Значит доверяют мне родители учить и воспитывать их детей. А я обязана еще лучше трудиться.

 

XII глава

 

Лето 1946 года было для меня благоприятным по сравнению с отпуском 45 –го года. Тот первый отпуск был коротким, разорванным на кусочки, то работой, то трудной дорогой до Красноярска, учебой и несчастьем на обратном пути. На работу возвращалась уставшей, измученной, озабоченной тем, что наступает осень, а у меня нет даже плаща. Остались неприятные воспоминания. А в это лето я отдыхала в Сосновке: родные лица, наш дом, вся семья в сборе – все это как бальзам на сердце. Мы часто ходили в тайгу по ягоды и грибы, ездили на озеро. Раз в неделю передвижная киноустановка демонстрировала фильмы, я не пропускала ни одного! Иногда ходила по вечерам на танцы, если заранее с кем –то из подруг договаривались. Странной новостью для меня было то, что Лида Фейман окончательно стала мужчиной- Саша работает монтером в отделении связи. Говорят, в науке есть такое понятие – гермафродит. Работа по хозяйству в родном доме доставляла мне удовольствие. Одним словом отпуск удачный. В Шагонар вернулась с хорошим настроением и сразу за дела. Но начинать пришлось с неприятного комсомольского собрания. Директор сказал мне, что Женя Липодаева отбила у своей подруги мужа. Он подал мне заявление:

-Обсудите и накажите.

На собрании я зачитала заявление жены, в котором она основной упор делала на то, что при живом отце двое детей становятся сиротами. Дали слово Жене для объяснений.

-Мы любим друг друга, чего тут объяснять, - резко сказала она.

-Женька, он тебе не пара, бросишь ведь ты его деревенского «вахлака».

-Я его сделаю человеком, а с ней он пропадет, - уверяла Женя.

В общем кто- то сочувствовал ей, кто –то ругал из –за детей итак война осиротила миллионы детей.

-С другой стороны, как наказывать их за чистую светлую Любовь?

Записали Жене строгий выговор, как –то надо наказать комсомолку за «аморальное поведение». А вечером она пришла ко мне, мы сидели в четвертом. « Черт с ним, с выговором . Посоветуйте, как быть».

-Женя, здесь тебе не дадут с ним жить, всяк будет пальцем на вас показывать, - сказала Полина.

Дня через три Женя взяла расчет и увезла своего любимого к себе на Родину. В школе новый завуч – Наталья Васильевна Михаймок, она мне очень понравилась какой –то особенной интеллигентностью. Она потребовала сдать планы и привести в порядок наглядные пособия. К моему удовольствию завхоз попросил меня с учениками освободить малый склад. А там я обнаружила огромное количество нужных вещей еще довоенного производства: журналы, картины, всевозможные таблицы, схемы, в том числе по моим предметам. Я собрала своих ребят, почти неделю мы клеили, вырезали, подрисовывали – готовили наглядные пособия.

Наталья Васильевна на педсовете похвалила меня:

-Из хлама сделала конфетку.

Начался последний для меня в Шагонарской школе учебный год: уроки, классные часы, пионерские сборы, родительские собрания – все шло нормально, даже хорошо. Но вот соберутся девчата вечером – тоска всех гложет – личной –то жизни нет, а годы уходят. Я младшая, и, то мне пошел 21-й год!

Немного встряхнуло всех сообщение, что в Туве проводится чистка педкадров. Дело в том, что в начальных классах некоторые учителя работали после семилетки, опыт работы есть, но допускают не только грамматические, но и политические ошибки. Все серьезно начали готовиться к проверке. Я перечитывала старые педагогические и методические журналы, подчеркивала, выписывала – как говорят, работала над собой.

Новый 1947-й год мы встречали вместе с учениками у школьной елки. А на каникулах мы собрались у Полины, к ней приехала старая тетя – знаменитая гадалка. Как нам хотелось узнать свою судьбу!

Осторожно говорила хитрая гадалка, одной предсказывая счастье, много денег, другой – жизнь в большом городе. А мне она предсказала большие перемены в жизни, причем в лучшую сторону. Я восприняла это в шутку, не верила нив какие гадания. Подходила к концу третья четверть. Все учителя работали по подготовке выборов в верховный Совет РСФСР, я была секретарем избирательной комиссии. Днем провожу уроки, потом до полночи на избирательном участке. С тех первых выборов у меня выработалась плохая привычка – брать слишком много дел на себя. За эти выборы меня наградили Почетной грамотой. Только закончились выборы, к нам в школу приехала комиссия по проверке педкадров.

-Сердобов, заведующий облОНО, инспектора Покровский, Григоренко и Кургенко. Честно говоря, мы дрожали, таки представительные мужчины ходят на уроки, проверяют документацию, опрашивают учеников. Потом каждого учителя приглашали на собеседование.

На педсовете по итогам проверки отметили много положительного, но директору указали на недостаточное руководство педколлективом, а Тупицину Татьяну Ивановну перевели на работу в районную библиотеку. После педсовета ко мне подошел старик Покровский и спросил не хотела бы я работать в средней школе, я ответила : «Не знаю».

А перед отпуском мне вручили в РайОНО приказ облОНО о переводе меня в Бай-Хаакскую среднюю школу преподавателем немецкого языка.

Вот это перемены, которые мне предсказала гадалка на 47-й год. Переводят в мою родную школу. И главное – рядом Сосновка, там все мои родные. Немного страшно из –за старших классов: справлюсь ли? Но мои сомнения были напрасными, все складывалось лучше, чем Шагонаре. Бай-Хаак оказался для меня счастливым и в личной жизни. Уже в ноябре 47-го года я познакомилась с Лешей – Алексеем Павловичем Стратоновым, он был командирован в Туву и работал в райисполкоме начальником райводхоза. В июле 1948 года мы поженились. Жили сначала в моей учительской квартире, потом в водховском доме. Четвертого сентября 1949 года родилась наша первая доченька Люся. В Байхакской школе в моем классе учился мой брат Сеня, когда у нас не было няньки, то Сеня нянчился с Люсей. Надо сказать, что в эти три года жизни в Бай-Хааке у нас была тесная связь с моими родными. На выходные Леша запрягал лошадку в дрожки или зимой в кошовку, и мы ехали к родным в Сосновку. Леша полюбил мою семью, и мои родные с уважением относились к нему, взаимная любовь. Большое удовлетворение доставляла мне работа в Байхакской средней школе: дружный коллектив учителей, хороший контакт со старшеклассниками придавали мне силы и уверенность в том, что я – настоящая учительница. Но я ясно сознавала, что впереди еще предстоит мне пройти мои университеты.

 

Эпилог.

 

Когда тебе за семьдесят ты ясно осознаешь, что не так уж много времени осталось, ты все чаще оглядываешься в свое прошлое, анализируешь, что успел сделать за жизнь, чего не достиг. На востоке говорят, что человек оправдал свое звание, если он построил дом, посадил дерево, вырастил сына. Одному это не под силу. У нас с Алексеем Павловичем сложилась хорошая семья, мы строили дома, сажали сады, вырастили троих дочерей! Кроме того, мы в течение 36 лет содержали его родителей на своем попечении до самой их смерти. Вот только сын у нас не родился, потому что невозможно было совмещать мою напряженную работу с большой семьей.

Моя мечта стать учительницей осуществилась, с первых дней своей трудовой деятельности и до пенсии я преподавала иностранный язык в 5- 10. 11 классах. И сейчас вот уже семь лет я учу немецкому языку немцев, уезжающих в германию, целыми семьями приходят на занятие. Я помогаю в оформлении документов, делаю переводы. Рада, что кому –то мои занятия еще нужны.

Конечно, не сразу все пришло, постоянно приходилось совершенствоваться. Сначала закончила четырехгодичные московские гос. курсы «Иняз». В 1954 году по приезде в Сарыагач я пыталась поступить в Ташкентский институт иностранных языков. Но из –за вступительных экзаменов по узбекскому языку пришлось отказаться от мысли об учебе. Но как только отменили этот экзамен я поступила в этот институт и успешно закончила его, прозанимавшись заочно пять трудных лет. Высшее образование прибавило мне сил и уверенности в работе. В Туве я работала в Шагонарской, Бай-Хаакской, Кызылмажалыкской и Сарыг –Сержской школах, потом переезд в Сарыагач 54-й, -55-й учебный год работа в училище механизации. В 1955 году воинская часть построила школу имени Ильича, я перешла в эту школу, где проработала 25 лет. Уже в 1956 году меня избрали секретарем школьной парторганизации. 14 лет я возглавляла партийную организацию, многим учителям давала рекомендации и потом водила на бюро райкома партии на прием, волнуясь за каждого; среди них Левинская Л.П., Базарова Э.С., Абдукадырова А.А., Ковальчук С.Ф., Панин В.В.

Я всегда принимала активное участие в избирательных компаниях. 18 лет была депутатом горсовета. И какие только комиссии не приходилось возглавлять! Причем все это неоплачиваемый труд. Но самым большим общественным делом я считаю работу с учащимися на хлопковых полях. Ежегодно весной целый месяц работали на прополке и чапке хлопчатника, а осенью полтора два месяца на сборке хлопка. Выезжали в колхоза или совхозы 350 учащихся и четыре –шесть учителей. После гибели ученика десятого класса Вишнякова в аварии работу на хлопке не отменили, но усилили ответственность учителей за жизнь школьников. По приказу директора с одной группы учителей назначалась завуч Левинская, с другой я. Еще в 1957 году проводился в школе эксперимент: на полставки пионервожатого назначили меня завучем по воспитательной работе в школе. Потом то отменяли это, то снова назначали. А с семьдесят четвертого года я была назначена организатором внеклассной и внешкольной работы. И все это время я чувствовала двойную ответственность перед родителями, райОНО и перед райкомом партии. В школе имени Ильича был замечательный коллектив, у меня были близкие друзья, да и весь коллектив поддерживал меня. Были успехи в работе: дружинные пионерские сборы, комсомольские и партийные собрания, общешкольные вечера, праздники, работа учкома и комитета комсомола и многое другое – все это моя забота. Десятки почетных грамот, медалей, присвоение мне звания « отличник просвещения Казахской ССР» говорят о том, что моя работа оценивалась положительно.

Но были и огорчения в работе, поймала милиция наших учащихся, торгующих на базаре лепешками – я на совете райОНО получаю строгое предупреждение. Или забеременела девятиклассница у себя дома – мне строгий выговор. К счастью таких ЧП было немного. Потом уже будучи на пенсии, я работала в школах имени Ауэзова и имени Гагарина. Но родным считаю нашу школу имени Ильича и коллектив Ильичевцев, об этом у меня самые добрые воспоминания. Не только работа занимала все это время мою душу и сердце. Я всегда была любящей женой, заботливой мамой и доброй снохой. Мы с Алексеем Павловичем гордились своими дочерьми. Все три дочери не без родительской помощи получили высшее образование и добросовестно работают. У каждой есть благополучная семья, дети и даже у старшей внучки.

Жаль, что Алексей Павлович рано ушел из жизни и как наказ пишу стихи Роберта Рождественского:

« Мечту пронесите через года

И жизнью наполните!

Но тех, кто уже не придет никогда, заклинаю

- Помните!»

И еще моя величайшая просьба ко всем родным как святыню храните любовь к нашей семье, любовь к друг другу, не теряйте друг друга. И тогда я буду, спокойна, а вы счастливы.

 

Апрель 1999года