«Удружил!»

 

Давно это было. В то время жил я в маленьком городке на берегу большого озера, окружённого бескрайней и безжизненной степью. Озеро – эта жемчужина безводной степи - было единственным природным украшением жизни обитателей городка, удалённого от центров цивилизации на тысячи километров. Никаких учреждений культуры кроме библиотек в городе не существовало, телецентров поблизости тоже, и телевидение, которое с момента своего появления разъединяло людей, а ныне, кроме того, зомбирует их и разрушает традиционную культуру и духовность, было нам тогда недоступно. Досуг наш был во многом связан с озером.

В тёплое время года, особенно по выходным дням, всё побережье было буквально усеяно рыбаками. С удочками и закидушками, порой целыми семьями, люди с увлечением предавались рыбной ловле, соревнуясь между собой в количестве пойманной рыбы и, конечно, в качестве и величине трофеев. На закидушки ловили упитанных, крутобоких сильных золотистых сазанов и зубастых, колючих, медлительных судаков; на удочки – небольших серебристых амурчиков и подлещиков.

Приятно в жаркий день, сидя с удочкой на большом влажном и тёплом валуне, слушать шелест лёгкой волны в прибрежной гальке, ощущать ласковое прикосновение воды к твоим ногам, любоваться голубой далью и предаваться вялым размышлениям, нарушаемым только поклёвками.

Зимой, когда устанавливался толстый лёд, начиналась не менее увлекательная подлёдная рыбалка. У берега, близь камыша, ловили подлещиков и амурчиков, на глубине – судаков. Ставили и самоловы-донки, которые проверяли раза два в неделю, и обычно без добычи не оставались.

Хорошо вечером, уже в темноте после дня сидячей работы, прогуляться пешком несколько километров, пробить пешнёй десяток лунок во льду толщиной более полуметра, подышать свежим чистым морозным воздухом, который, кажется, проникает в каждую клеточку твоего тела, оживляет её и заставляет кипеть кровь в жилах. Вокруг тебя: ледяная пустыня, освещаемая только синим, мертвенным лунным светом, превращающим в бриллиантовые россыпи снег под ногами; вдали тёплым уютом мерцают огни города, яркие южные звёзды на чёрном небе напоминают о вечности… Если же ко всему этому добавить удовлетворение от вида зубастой пасти судака, подтянутого из непроглядной глубины к лунке, то становится ещё более понятной вся прелесть этих вечерних прогулок. Сейчас я с наслаждением вспоминаю те, давно ушедшие времена молодости.

Мой тогдашний сосед по лестничной площадке Николай Петрович, о котором и пойдёт дальнейший рассказ, был одним из немногих, кто природу не любил и рыбалкой не интересовался. Был он тогда чуть старше меня, очень приятной внешности брюнет с правильными чертами лица, тонкими щёгольскими усиками и тёмными маслянистыми глазами. Очень общительный, весёлый и остроумный – он производил на всех самое благоприятное впечатление. Особенно это касалось женщин, которые не оставляли его без внимания и которым он, не будучи чёрствым эгоистом, отвечал тем же. Николай Петрович занимал должность заведующего научной лабораторией, готовился к защите докторской диссертации и считался очень перспективным работником. Ему пророчили хорошую научную карьеру и блестящее будущее. Жил он с женой и двумя маленькими дочками. Тесно мы не дружили, но как соседи часто общались по хозяйственным вопросам, иногда ходили вместе пешком на службу и возвращались домой. Человек это был достаточно открытый, и потому я многое знал о его личной жизни.

Жена Николая Петровича, его однокурсница, Виктория Андреевна – женщина ничем не выдающаяся, рано поблекшая и увлечённая исключительно домашними заботами, была хорошей хозяйкой, но на себя внимания обращала мало. Замкнувшись на семейных проблемах, она постепенно отошла от общественной жизни, забыла обо всём, чему её учили в университете, и сильно отстала от мужа в своём духовном развитии. Понимая это, она с годами стала всё больше стесняться своей непривлекательности ни как женщины, ни как собеседника и отдаляться от людей всё дальше. Заложенная в неё природой ревность от этого возросла многократно. Она ревновала своего мужа, что называется, «к каждому телеграфному столбу». Не последнюю роль при этом играли «доброжелатели», которые усердно «подливали масла в огонь». Вместо того, чтобы подумать: каким образом можно поднять собственный вес в глазах мужа и, может быть, в интересах сохранения семьи и отца дочерям закрывать глаза на некоторые его «шалости», она усугубляла положение постоянными упрёками, скандалами, истериками, причитаниями вроде того, что: «ты загубил мою жизнь, твои донжуанские похождения доведут меня до петли, ты ещё покаешься» и т. п. Не стану утверждать, что эти её претензии не имели никаких оснований.

Виктория Андреевна не раз уже обращалась к начальникам мужа за помощью. Надо сказать, что в те времена Коммунистическая партия, по сути руководившая всей жизнью в стране, оберегала высокую нравственность народа и особенно крепость семьи, считая её краеугольным камнем, на котором держится прочность всего государства. Мне этот взгляд не кажется ошибочным. Существовали такие институты как товарищеские суды, суды чести в организациях и по месту жительства. Большое внимание этому уделяли партийные органы. Нарушителей моральных норм старались воспитывать всеми мерами вплоть до административных. Применялись не только методы убеждения, но и принуждения. И эта работа не была безрезультатной. Доказательством тому служит резкий упадок нравственности сразу после начала реформ девяностых годов.

С Николаем Петровичем уже проводились беседы о важности сохранения и укрепления семьи. Он соглашался, обещал всё уладить, но обстановка накалялась, взрыв приближался.

В тот вечер я поздно возвращался с рыбалки. Было около одиннадцати часов, когда я поднимался по лестнице. Рыбалка не была удачной: с донок я снял всего двух килограммовых судачков, как мы говорили «карандашей». Усталый и замёрзший я спешил домой.

На лестничной площадке в тусклом свете лампочки топтался мой сосед. Вид у него был озабоченный. Должно быть, он уже достаточно долго готовился к очередному неприятному разговору с женой: на полу валялась пара окурков. Увидев меня, он очень обрадовался: встреча могла оттянуть ссору. Николай Петрович был слегка под хмельком, и отговориться задержкой на службе представлялось не правдоподобным. Я не был расположен к длительной беседе, поэтому почти сразу предложил:

- Слушай, Николай Петрович, возьми моих судачков! Преподнеси их жене, как проявление заботы. Может быть, это ублажит её и смягчит её праведный гнев?! – Я знал, что она очень любит судака и прекрасно готовит его в соусе «по-польски».

Сосед несколько воспрянул духом. У него появилась надежда на сравнительно мирное разрешение коллизии. Я простился и открыл свою дверь.

На утро, когда я вышел из квартиры, чтобы идти на службу, Николай Петрович уже ожидал меня на лестничной площадке. Вид у него был самый неприглядный: всё лицо его было в кровоподтёках, как будто по нему неоднократно прошлись наждачной бумагой.

- Сообщи, пожалуйста, моему начальнику о том, что я заболел и с неделю на службу не приду! Детали я позже объясню ему сам. – Я пообещал.

- Ну, что не помогли тебе мои судаки? – в свою очередь спросил я.

- Лучше бы ты мне их не давал! Виктория взяла их за хвосты и отхлестала меня ими по щекам! А у них очень жёсткая и шершавая шкура!

Я посочувствовал и обещал не распространяться об этом происшествии.

Отсидевшись дома пока заживали его щёки, Николай Петрович ушёл от жены и подал в суд заявление о разводе. Он не вынес унижения и гласности: слух о его избиении судаками какими-то путями распространился по городу и вызвал много не лестных пересудов. За уход из семьи он получил строгий выговор по партийной линии, и карьера его закатилась. Вскоре он совсем уехал из города.

Я, со своими судаками, стал невольным виновником этой маленькой трагедии.