Что хочет автор. Литературные конкурсы

... Я лежал на земле, и Сердце Земли стучалось в мое сердце, и Дождь вцеплялся в одежду, как пальцы слепого в руку поводыря. И так было. А когда боль стала причинять радость, и страдание стало смыслом, мне показалось, я видел солнце. Но это был фонарь Диогена, и он проплыл мимо, потому что то, что осталось от меня, не было похоже на человека. Белый голубь надежды сделал последний круг над застывшим духом... И меня не стало. Звездная пыль сомнений растворилась в земном дожде. Галактика Чувств скручивалась в точку. И эта точка будет боль. И этой болью буду я. Я сказал: "Нет!" Я хотел так сказать, но белый пух голубя застрял в горле.

... Поезд уходил из Варшавы, и потому в другом городе твое место осталось незанятым. Что заставляет людей испытывать на прочность самые непрочные связи? Уезжая на месяц, успеваешь соскучиться, уезжая на два, привыкаешь, и новые люди становятся связями, а новые мысли - образом жизни. Возвращение может показаться не таким уж желанным, но неизбежность возвращения - это возвращение в неизбежность. В твоей неизбежности я буду уже потому, что мир тесен, и мы будем встречаться спинами и цепляться локтями, пространство между нами будет все так же пульсировать, и я никогда не увижу твоих слез, а ты никогда не получишь моей успокоенности. И это печально. И так хочется, чтобы все было иначе...

... Соль земли выступила на коже. Отрава трав усыпила разум. Боль моя, побудь со мной. Корни повседневности пронзают мое сердце, глаза мои слепнут от одноцветья, руки сохнут, не причиняя нежности...

"Все проходит" говорю я себе. И не верю.

****************************************

Еще не спета нота "Здравствуй",

И облака

плывут

по крышам.

Ты слышишь?

Блюз

из одуванчиков

Несет на крыльях майский жук.

Он.

- Ванечка, дружище, тебе нужно поменять имя. Ну, сам посуди, что это за имя для саксофониста. «Джазовый квартет Ванечки Петухова» - где здесь Таинственный Зодчий си-бемолей и фа-диезов? Где Великий Иллюзионист, извлекающий из сияющего горла Волшебной Флейты пьянящие, чарующие звуки? Джон Петухов - а? Звучит? Впрочем, для своих «курочек» ты можешь оставаться прежним Ванечкой.

Мы мирно потягивали коньячок, развалившись на травке позади ДК Водопроводчиков, расслабляясь после очередного Ванюшкиного концерта, на котором присутствовали два десятка близких и неблизких друзей, пять – шесть застарелых поклонниц и случайный дядя в шляпе, так и не проявивший своё отношение к «битве титанов», имевшей место на сцене. Наташка была в ударе. Эта худая стерва умудрялась довести рояль до оргазма, а публику до экстаза. Покойный Гершвин был бы ею доволен. Ванька, напротив, был явно с похмелья и потому вялый. Очень старался, где надо вступал, выступал, но звуки зависали на кончике сакса и никак не хотели взлетать. Это чувствовали все, даже тот дядька в шляпе. Бас и ударные у них всегда были слабые, никто и не ждал фейерверка. А вот Ванька всех подвёл. За что и получил от Наташки сразу после концерта. Впрочем, его это не слишком трогало, очевидно, воспоминания вчерашнего вечера покрывали всё с лихвой.

-Видишь ли, Ванечка, служенье музам не терпит похмелья, но выпивку приемлет с удовольствием. Если бы не этот парадокс, судьба человечества, возможно, сложилась бы иначе. Твоё здоровье, дорогой! Талант, конечно, не пропьёшь, но утопить в вине - запросто. Кстати, хороша ли была вчерашняя муза, и нет ли у неё достойной подруги? Ибо я, как раз пребываю в творческом поиске, и образ прекрасной незнакомки отчаянно будоражит моё воображение.

- Подруги вроде не было – неуверенно промычал Ванька. - Сестра есть. Старшая.

Я старше Ванюшки лет на шесть, и это был камешек в мой огород.

- А третьей сестры у них нет? Так, на всякий случай, чтобы выбор был. Опять же: «три девицы под окном…». Нет? Ну, нет, так нет.

- Кстати, если хочешь познакомиться с сестричками, завтра, в нашем клубе устраивают элитный просмотр какого-то элитного фильма. Соберётся вся «элита». Тебя могу протащить конрабандой.

- Надеюсь не в чемодане. Во сколько?

- В семь. Потом ещё планируется обсуждение, так что, пиво с собой.

- Это понятно, что за диспут без пива и драки.

Идея сходить в народ оказалась весьма своевременной. Работа не шла. Я уже две недели мучил заказной холст, а он издевался надо мной. Стоило взять в руки кисти, и я начинал думать о чём угодно только не о работе. В общем, пришлось сделать вывод, что весна не самое подходящее время для творческой деятельности. Нужно было срочно отвлечься. Я начал с Ванюшки и его джазового квартета. В конце концов, для того друзья и нужны.

Как ни странно, ожидание вечернего события, и манящий издалека образ прекрасной незнакомки, изрядно подстегнули процесс созидания «великого и вечного», и часам к шести, не особенно вдаваясь в детали, я почти разобрался с «Панорамой ночного города», любезно повешенной на меня старым приятелем, по совместительству зав. Клубом Водопроводчиков. Этот «Кошмар ночного города» целый месяц «дамокловым» мечём ковырявший где-то в боку, как-то неожиданно легко рассосался за один день. Оставались мелочи, которые можно было добить и завтра. Сдать холст. Получить деньги. И уже тогда не спеша, в своё удовольствие, взяться за что-то действительно приятное. Например, за Образ Прекрасной Незнакомки. Кстати! Настенные ходики показывали без пятнадцати семь, а ещё надо было забежать за пивом. Часы, конечно, здорово привирали, причём каждый день в разных направлениях. Я выпросил этот «антиквариат» у одной бабульки, и когда-то в них жила кукушка. После существенной реконструкции скворечник был превращён в голову рыжего клоуна с красным носом, который каждый час высовывал язык, и сиплым голосом сообщал своё «ку-ку», приводя в восторг свежих посетителей.

С пивом мне повезло сразу в ближайшем гастрономе, так что я опоздал всего минут на пять, и мне ещё пришлось дожидаться друга Ванюшу, каковой опоздание на десять минут считал нормой.

Ванюшка пришёл один, и сходу, глядя в мой вопросительно раскрытый рот, сообщил, что девчонки уже давно в клубе, и, вообще, я мог его не дожидаться, а смело топать в малый зал. Мерзавец!

В полутёмном зале «кучковались» человек пятнадцать разнополых представителей «элиты». Кого-то я знал, кто-то знал меня. Я здоровался, здоровались со мной. Смутно знакомые ребята возились у стола, на котором громоздился телевизор и ещё какой-то агрегат с проводами, видимо, видеомагнитофон. Это чудо техники только входило в нашу жизнь, стоило дурных денег, и было большой редкостью. Хозяин аппарата лично контролировал процесс. Стоял рядом и важно давал советы. Когда всем надоело ждать, прозвучала команда: «Готово, давайте кассету!», и миниатюрная брюнеточка, похожая на мышку, торжественно пронесла через зал заветную коробку...

Наблюдая за происходящим из угла, где никому не было до меня дела, я чувствовал себя участником человеческой комедии, где каждый играл роль того, кем хотел бы быть. У всех на лицах было написано: « Я здесь не просто так. У меня есть секрет». У меня тоже был секрет. В сумке. В количестве десяти единиц. В зале было душно. Близость пива только усиливала мои мучения. В то же время я отчётливо понимал, что звук открываемой бутылки прозвучит как выстрел посреди пасторали. Не хотелось выступать в этой пьесе в роли злодея. Я сидел, смотрел и страдал морально и физически, с нетерпением ожидая начала, а ещё больше конца фильма. Так что, девушка с кассетой все-таки была ангелом.

Сказать по совести, оперу я не люблю. Когда-то в студенческие годы моя первая и «единственная» любовь, девушка из «очень приличной семьи», затащила меня в Оперный театр. Я готов был хоть куда, лишь бы с ней. Помнится, давали «Евгения Онегина». Причем, это был гастрольный спектакль, какого-то чуть ли не сибирского театра. Как раз была в разгаре первая зимняя сессия. Отчаянно хотелось спать. Я и подрёмывал тихонечко, но певцы очень старались перекричать друг друга и постоянно меня будили. Дотянув на нервах до антракта, я принял в буфете сто граммов, и во втором отделении стало веселее. В последней сцене «бала» меня вообще пробило на хохот. До меня вдруг дошло, что никто из актеров не умеет носить фрак, кроме одного. Так вот, этот умелец демонстрировал свои «навыки» где надо и не надо. Он то и дело лез на авансцену, поминутно подсаживался к дамам и тут же вскакивал. Это было настолько забавно, что я не сдержался. В итоге барышня во мне разочаровалась, то ли сама, то ли с маминой помощью. Я страдал, писал письма, но вскоре встретил другую, уже «не единственную», и все как-то стерлось. А вот Оперу по-прежнему не люблю.

Фильм назывался: «Ария». Он состоял из нескольких новелл, снятых разными известными режиссёрами по мотивам оперных арий. Когда начали петь, мне стало плохо. Потом очень плохо. Затем пришла мысль: «Кто виноват?» и «Как смыться?». Если бы «выход» не находился в другом конце зала, всей этой истории могло бы и не быть. Путём сложных умозаключений я убедил себя, что искусство требует жертв. Нужно просмотреть хотя бы половину картины, и уж если будет совсем невмоготу тогда… Что тогда? - я не успел додумать, потому что начался новый сюжет, и на экране стали происходить занятные вещи: тоненькая обнаженная девушка удивительно изящно мыла полы в тренажерном зале, словно невесомый дух, перемещаясь среди тягающих железо культуристов. Чистая, воздушная мелодия, фея с огромными, печальными глазами и потные куски мяса, ничего не видящие кроме железа. Никакого контакта, но это была битва! Одна–одинёшенька, вооружённая только музыкой, девушка отчаянно сражалась с бесчувственным, эгоистичным мужским миром! И проиграла. Сюжет длился минут двадцать, но прошёл на одном дыхании. Хотелось перекрутить плёнку и смотреть ещё и ещё. Где-то там, внутри появилось ощущение острой душевной недостаточности. Необходимость чего-то свежего, живого, настоящего...

Я плохо помню, что там было ещё. Помню мальчика и девочку,- влюблённых подростков, которые приезжают в сияющий огнями Лас–Вегас, снимают номер в отеле, занимаются любовью и кончают жизнь самоубийством. Такой парафраз на «Ромео и Джульетту». Было ещё что-то на тему « Мадам Баттерфляй», но всё это уже не цепляло, не трогало, прошло как-то мимо.

Я пришёл в себя, только когда Ванька начал трясти меня за плечо и требовать пива.

- Ты бессовестно всё проспал,- заявил он,- Отдавай пиво, ты его не заслужил.

- Как бы ни так. Во–первых: я страдал от духоты. Во-вторых: я потратил огромное количество душевных сил на восприятие высокого искусства, и теперь остро нуждаюсь в допинге. И, в-третьих: оставь две бутылки и проваливай.

Уговаривать его не пришлось. Ванюшка смылся, а я медленно - медленно открыл бутылку и, стараясь не подымать пену, сделал первый глоток. Потом второй, третий, и только тогда пришло ощущение гармонии внутреннего и внешнего мира. Синхронизация душевных и физических сил. Где-то на пятом – шестом глотках открылось зрение и прорезался слух. Я начал слышать голоса. Там, в стороне шло бурное обсуждение фильма. Я ещё подумал: «Когда ж они успели так набраться?». Незнакомый мужской голос бубнил:

-Придурки! Зачем нужно было резать себе вены? Любите друг друга? Ну и любите долго и счастливо.

-Ну, как же, - возражал женский голосок.- А великая идея: «Любимцы Богов умирают молодыми!»?

-Любимцы Богов живут вечно,- не сдавался парень.

-Неправда! Вечно живут только проклятые. Вечный Жид, например.

Всё! Нокаут. Чистая победа. Я тихонечко подкрался поближе. Очень хотелось посмотреть на победителя.

-Согласен. Но это не справедливо.- Не безоговорочная, но капитуляция. Побежденный – высокий крепкий парень, уверенный в себе, из тех, кому везет и в картах и в любви. Либо сегодня не его день, либо он точно знает, кому надо сдаться в плен.

-Справедливость – понятие относительное.- Надо же, я никак не ожидал, что победителем окажется та самая девушка-мышонок. В который раз убедился, что внешность обманчива. Но, до чего же приятный, располагающий голос. Судя по реакции окружающих, она тут авторитет. Как-то всё очень серьёзно. Надо бы разрядить обстановку.

-Представляете, как эти «любимцы Богов» замучили бы друг друга, живи они вечно. Упрёки, подозрения, ревность. Раздел имущества, адвокаты и, наконец, самоубийство на почве хронического одиночества. Вечно счастливыми могут быть только клинические идиоты, или самовлюблённые эгоисты.

Мужчины хохотнули, барышни хихикнули. Меня заметили и оценили. Нужно было срочно развивать успешное наступление, но умная «Мышка» уже перехватила инициативу:

-Кстати, это научно доказанный факт,- эгоисты действительно живут дольше.

-И знаете почему?- не сдавался я. Никто, конечно, не знал. Я и сам не знал, но отступать было некуда. «Жаждущая истины аудитория замерла в немом вопросе». Я держал паузу, сколько мог. Устроился поудобнее, положил ногу на ногу, глотнул пива, заглянул во все глаза. – Знаете ли вы, Господа, притчу о Нарциссе?

Кто-то сказал, что знает. Кто-то даже пытался поднять руку. Нет, не зря я все студенческие годы подвизался на сцене молодёжного театра. Не давая никому вклиниться, я продолжил:

- Видите ли, Господа, то, что вы читали в учебнике истории за пятый класс, не вполне соответствует истине. Притча о Нарциссе много глубже скромных десяти строчек в разделе «Мифы древней Греции». История эта несёт в себе глубокий философский и общечеловеческий смысл.

Всё. Меня понесло. Я прекрасно знал это состояние, когда мысли, слова и эмоции начинают жить самостоятельной, не зависящей от меня жизнью. Что-то вроде джазовой импровизации, когда сама тема уже не важна, важно то, что вокруг неё. В этом состоянии я мог наговорить такого, чему потом сам удивлялся. Конечно, требовалось присутствие прекрасного пола, а иначе для кого все это.

-Дело в том, Господа, что Нарцисс был очень красивым юношей и, как это часто бывает очень недалёким. Высокий, статный, золотоволосый, он с трудом мог связать два – три слова. Впрочем, женщинам, без конца осаждавшим его, это нисколько не мешало. Многие, в том числе знатные и красивые дамы, пытались завладеть его сердцем, но Нарцисс неизменно отвергал их. До него просто не доходило, как можно любить кого-то, кроме себя. Но вот однажды нашлась одна хитроумная мадам, которая предложила юноше нестандартное решение: «Дорогой Нарцисс, - сказала она,- я понимаю, как трудно тебе любить двоих сразу. Я и сама, пожалуй, не справилась бы. А давай ты будешь любить меня, а я тебя? Тогда каждый будет любить только одного». Нарцисс, сделав нечеловеческое усилие, оторвался от созерцания своего отражения в воде и тупо уставился в глаза женщине, радостно улыбавшейся, оттого, что так здорово всё придумала. Он смотрел долго, долго. Женщина давно перестала улыбаться, а он всё смотрел и смотрел. Наконец он спросил: « Ну, хорошо, ты будешь любить меня, а я кого?» « А ты – меня!»- счастливо закричала женщина. Нарцисс опять задумался. Он долго шевелил губами, что-то прикидывал на пальцах, закатывал глаза. «Значит ты – меня, а я кого?» «Меня, меня!»- уже совсем не восторженно кричала дама. «Как-то сложно всё у тебя,- тихо сказал Нарцисс,- давай каждый будет любить сам себя, и всем будет хорошо». Он повернулся к своему отражению в воде и воскликнул: «Какой же я всё-таки красивый и умный, правда?»

Хохот, аплодисменты, восторженные взоры прекрасной половины, преданные глаза соратников…

-И всё же, почему эгоисты живут дольше?- Вот зануда! Хочешь испортить мне праздник? Я улыбнулся, заглянул в глаза своему обидчику и тихо сказал:

- Понимаешь, они не суетятся. Незачем.

Как неожиданно, не вовремя

Свалились мы друг другу на руки.

Не наработанные навыки,

Переодетое вчера.

Томился вечер в мутных улицах,

И силуэты наши сонные

Витали тихо невесомые

Среди невидимых домов.

Она

Он мне сразу не понравился. Маленький, в очках, ухмылка какая-то. Говорит так, как будто всё обо всём знает. И смотрит так пристально, словно изучает. Самоуверенный выскочка. Хотя что-то в нём, конечно, есть. Историю он рассказал забавную. Надо будет воткнуть её в диплом. Наши психологи любят такие штучки. Володька, по-моему, разозлился. Совершенно не выносит, когда кто-то его «обставляет». Привык, что всё внимание ему. Да ещё при девчонках с факультета. Ну и правильно. Нечего было с Танькой танцевать. «Ты не против, если я приглашу Татьяну?» «Я не против.» Ну и что, что я не против? Сам должен думать. Вот теперь сиди и молчи. И не жалко. Я ещё и уйду с этим парнем.

-А что вам понравилось в картине?- Мужчины не сложные существа. Очень любят, чтобы их послушали и оценили. «Ему немного подпоёшь, и делай с ним что хошь.»

-Мне? Красивые девушки. Мне вообще нравятся красивые девушки. Вот вы, например. Если бы наш университетский преподаватель философии обладал таким обворожительным голосом, как у вас, на его лекциях, несомненно, был бы аншлаг.

Льстец и врун. Но всё равно приятно. Кажется, опять краснею. Говорят, у меня вообще на лице всё написано. Всё что думаю и чувствую. Это плохо, психологу нужно уметь скрывать свои переживания. И, в самом деле, с чего это мне переживать. Совершенно чужой человек. Даже имени его не знаю. Наверняка, не такой уж он интересный, каким себя представляет.

-Скажите, историю о Нарциссе вы сами придумали?

-Ну, что вы! Украл, конечно. И, знаете, мне ни капельки не стыдно, - красивая идея, как и красивая женщина – это народное достояние. Кстати, что вы делаете сегодня вечером?

Ну, наглец. Я даже не сразу нашла что ответить. Смотрю на него и думаю: « Не похоже, чтобы на него девчонки вешались. Значит, либо я ему действительно понравилась, либо просто треплется». Вот и проверим.

- А это уж вам придётся придумать.

Теперь у него дар речи пропал. Ничего, сам первый начал. Пусть выкручивается. И он начал выкручиваться.

- Сударыня. Я безмерно признателен вам, за доверие. Вы оказали мне великую честь, вручив хрупкую судьбу этого вечера в мои неискушенные руки. Предлагаю сразу перейти на «ты». У меня редкое и благородное имя Леопольд, но, чтобы не обижать коронованных особ, все зовут меня Сеней. В паспорте, впрочем, записано то- же самое. А как величать тебя, прекрасная незнакомка? Надеюсь не Золушка? Обидно было бы строить планы только до полуночи.

- Не Золушка, Оксана. Так что, если помните классика русской литературы, потрудиться всё равно придётся.

Пинг-понг. Игра словами. Лёгкий шарик скачет туда-сюда. Он мне, я ему. Шарик пустой. Если вдуматься, совершенно пустой. Завораживает движение. И уже как-то неловко не ответить на подачу. Втягиваешься, и хочется «завернуть кручёного». Тут главное не перегнуть палку, - мужики жутко обидчивые. Особенно спортсмены, трепетно влюбленные в свое красивое тело и «здоровый» дух. Я раз в автобусе целых полчаса слушала, как два здоровенных неандертальца, от которых жутко воняло потом, обсуждали мужскую косметику. Лучше бы помылись. И еще подростки. Прыщавые и наглые. Чаще всего им ничего и не нужно, так,- погавкать на прохожих. Поодиночке они все трусы. Плохо когда собираются в своры...

- О чем задумалась прекрасная дочь черной украинской ночи?

Мы уже какое-то время болтались по ночным улицам, болтали о всякой ерунде, и, было хорошо. Не спокойно - уютно, а как-то интригующе - хорошо. Интересно. И красиво. Я никогда не замечала, как восторженно выглядит город в свете ночных фонарей, умытых дождем. Какое все яркое и загадочное. Хотелось просто гулять, говорить и смотреть во все глаза.

- Красиво, как в сказке.

-Это еще что! Если немного прищуриться и смотреть на свет, то увидишь маленьких летающих человечков. Смотри. – Он взял меня за плечи и повернул к фонарю. И, я увидела. То ли оттого, что в его голосе было столько уверенности, то ли просто от усталости, но я действительно увидела эльфов. И вдруг мне стало страшно. Мне показалось, что движение вокруг светового пятна вводит меня в состояние транса, и я просто не в силах отвести глаза, сдвинуться с места, и вообще не в силах сделать что-либо. И тогда я ухватилась за ту единственную ниточку, которая всегда выручала:

- Мне пора домой.

Все сразу исчезло, и руки, обнимавшие за плечи, тоже.

- Ну, - выдавил он после паузы,- домой, так домой. И, правда, поздно уже. Или рано?

К дому мы добрались как-то быстро. Окно на кухне светилось ярким светом, не предвещавшим ничего хорошего. Ругаться мама не будет,- я уже большая девочка, но молчаливое презрение мне обеспечено.

- Ну, я пойду?

- Пойдешь, конечно.

- Ну, пока?

- Пока.

И я ушла.

Представляешь, даже номер телефона не спросил.

…И по городу бродить глупо,

На окраине уже утро.

И домой, совершенно не хочется,

Там живет мое одиночество.

Пьет на кухне мой чай из кружки,

И в постели спит под подушкой.

Даже в трубах чего-то бормочет,

Словно выжить из дома хочет.

Он

Вообще-то я уже был женат. Мы сошлись, когда думали, что никому больше не нужны, и разошлись, когда поняли, что совершенно не нужны друг другу. Сейчас мне тридцать лет и я живу с котом. Кот рыжий и наглый. Я зову его, Джек Потрошитель, потому что у него есть гнусная привычка охотиться на всех приходящих барышень. Выскакивает из-за угла гаденыш и вцепляется в ногу ничего не подозревающей жертвы. У барышни шок и испорченные колготки. Шок проходит быстро, а вот колготки нам обычно не прощают. В остальном же Потрошок – милый и очень домашний. Если не заходить на кухню, кота можно и не найти. Во время приготовления нехитрой снеди «их высочество» дает советы и, трогая мягкой лапой, намекает, что про него никак нельзя забыть. В редкие минуты несогласия с мировым порядком всячески оскорбляет и унижает свое отражение в зеркале. По утрам он дышит мне в нос и щекочет усами. Если я, тем не менее, не подаю признаков жизни, начинает бродить вокруг и ворчать что-то вроде: «Вот ты тут дрыхнешь беспардонно, а у тебя кот некормленый. Некоторые, между прочим, уже давно встали, все углы обнюхали, мышей разогнали… Нужно всегда быть в ответе за того кого приручил». В общем, канючит до тех пор, пока не выманит на кухню. Накушавшись «они» обычно удаляются почивать, и до вечера я ему уже не интересен.

Чашка кофе с утра,- это необходимое условие для того чтобы начать жить. Я не знаю, есть ли жизнь на других планетах, но то, что без кофе жизни нет,- это точно. Кофе и душ - наивысшие достижения человечества! Проснувшись, помывшись, побрившись (на все уходит примерно сорок минут), я готов приступить к творческим будням.

Мой однокурсник, жутко талантливый и жадный до жизни во всех ее проявлениях, парень однажды собрался, взял свою уже третью жену и уехал жить в Италию. Не то что бы в родной стране ко двору не пришелся,- и выставки были, и деньги водились, но уж такой невыносимо серой и безнадежной показалась ему окружающая действительность, так остро захотелось ярких, солнечных красок, что, как-то исхитрившись, мой приятель быстро-быстро поменял посконную Нижегородчину на возвышенную Венецианщину. Ну вот, приехал он в эту «художественную Мекку», поохал, поахал и стал работу искать. Аборигены, люди доброжелательные, говорят: «Конечно, дорогой! Поможем, чем сможем. А что ты, мил человек, работать умеешь?». Приятель мой грудь выпятил: « Я,- говорит,- художник, картины пишу». Аборигены посмотрели на него как на убогого и терпеливо объяснили: «Понимаешь, у нас тут все картины пишут. Ты скажи, чего ты работать умеешь?» В итоге, помыкавшись несколько лет по разным работам, он все-таки начал зарабатывать живописью. Правда, не так много, как хотел. Зато жизнью своей доволен вполне. Я видел фотографии его картин, и должен заметить, что никогда прежде в его работах не было столько солнца и цвета.

Солнца и цвета мне тоже очень не хватало, но я не был столь решителен и талантлив как мой приятель, поэтому большую часть дня вынужден был батрачить в качестве художника-оформителя в том самом ДК Водопроводчиков, и благодарить друга директора за внеплановые заказы. Зато в моем распоряжении была большая удобная мастерская с отдельным входом, где в свободное от плакатов и объявлений время я мог делать все что хотел. И я писал. Старался перенести на холст, все что чувствовал, о чем думал. Иногда получалось. В стране начались перемены. Поколение, выпестованное пионерскими лагерями и ударными комсомольскими бригадами, с надеждой и ужасом приучалось жить в капитализме. Художественные галереи начали выставлять не только «Членов Союза», но и тех, кто был способен предложить что-то свежее и интересное. Вдруг оказалось, что многие «академики», сделавшие себе имя на бюстах и портретах Вождя, ничего другого уже не могут. То есть, что бы они ни делали, все равно получался Он. Спрос изменился, и в ход пошла молодежь. Люди стали строить дома и покупать живопись. Появилась даже мода на некоторых авторов. Я модным не был, но и не бедствовал.

Студентами мы все считали себя гениями, ниспровергателями основ. Мы были уверены, что непременно осчастливим жаждущее света человечество. Притащим людям долгожданную истину, вывалим на стол,- берите, пользуйтесь… Жизнь очень скоро расставила всех по своим местам. Кто-то спился, кто-то подался в монахи. Большинство просто забросили кисти в дальний угол, и занялись чем-то другим. И правильно сделали. Многие думают, что быть художником – великое счастье. Подошел к холсту, намазал чего-то и тебе за это слава, деньги и любовь длинноногих красоток. Как бы ни так. Мучаешься, ищешь образ, сутками пашешь, чтобы оживить бездушный прямоугольник и, когда уже кажется, что вот оно получилось, просыпаешься утром, и понимаешь – все не так. Не так и все тут. Не хочет эта «Галатея» оживать. А богам наплевать, у них свой праздник. Поэтому, когда на самом деле что-то получается, чувствуешь себя именинником.

Заканчивать работу надо тогда, когда понимаешь, что дальше начнешь портить. К полудню купола церквей засияли положенными бликами, луна перестала напоминать летающий фонарь и все прочие достопримечательности древнего города обосновались на своих местах в пространстве холста. Все. Вставить в раму и можно сдавать. И забыть, как страшный сон.

Во время работы я не думаю ни о чем кроме работы. Случается, только к вечеру понимаю, что с утра ничего не ел. Иногда меня спасает секретарша Директора, у нее на меня свои виды. Приносит чего-нибудь из буфета и под это дело надолго застревает в мастерской, но я знаю, что если не отвлекаться на разговоры и продолжать работать, она долго не выдержит. Чаще всего мы с Директором ходим обедать в театральное кафе, где все друг друга знают, и где в виде закуски подают свежие сплетни из городской культурной жизни. Интерьерчик в кафе так себе,- шесть исцарапанных пивными кружками тяжелых столов, видимо списанных из обкомовской столовки, давно не видевшие скатертей. Потертые стены, обклеенные этикетками всевозможных алкогольных напитков вперемежку с фотографиями известных и малознакомых актеров, кусками старых афиш и денежными знаками разных стран и достоинства. Если просто зайти и просмотреть меню, то покажется, что попал в привокзальный буфет. Скучно, серо и обыденно. Но все кому надо знают, что повар Петрович, человек талантливый и тонкий, всей душой благоговеющий перед людьми искусства и сочувствующий им, ибо и сам, и сам втихаря пописывает стиши лиричные, душевные. И готовит Петрович, как пишет – тонко и нежно. Настоящие котлеты на косточке, тающие во рту; по-киевски, сочащиеся маслицем, с тонкой хрустящей корочкой; а пельмени, пельмешки,- маленькие, легкие, такие, что вкушать их без рюмочки холодной водочки было бы кощунственным. А уж как тут готовят кофе,- это отдельная история. Аромат такой, что скулы сводит. Рецептов своих Петрович не прячет, но кто бы дома не пробовал, так не получалось.

Тихая, скромная официантка Тоня, приемная дочь Петровича встречает всех спокойно и ласково, сообщает, чем сегодня богаты, принимает заказ и уплывает. Наши закулисные беседы о «великом и вечном» ей абсолютно не интересны.

Вокруг нас сидели, говорили, размахивали руками, что-то кому-то доказывали, то и дело, призывая в свидетели жующую общественность, разнокалиберные представители актерской братии, выносившие со сцены свое возбужденное эпатажное состояние, и весь накопившийся «сор» из театра. Как ни странно эти «обеды в обезьяннике» давали мне возможность отвлечься от работы. Балаганная атмосфера как-то сама по себе настраивала на несерьезный лад. Было так уютно сидеть, прислонившись к стене, потягивать кофеёк и смотреть разыгрываемые за каждым столом одноактные трагедии, комедии и фарсы.

Я не заметил, когда они пришли. Наверное, с кем-то здоровались, пытались пристроиться к какой-то компании, но свободные места были только за нашим столом и, в итоге они приземлились прямо напротив меня. Она и Городской Трепач.

Его знали все, кто имел отношение к искусству, или просто имел деньги. Талантливый деревенский парень, обладавший потрясающей способностью появляться везде, где собиралось больше трех человек, и сразу же располагать к себе окружающих. Пользуясь каким-то природным чутьем, он почти безошибочно догадывался, что кому хотелось бы услышать. Любая информация излагалась им в приятном для собеседника варианте, и как-то так выходило, что если бы не он, то все могло бы быть намного хуже. На тех, кто его не знал, действовало безотказно. Молоденькие дурочки верили ему как богу, тем более что врал он эксклюзивно. Я называл его Городским Трепачом, ибо «все сказанное вами, может быть использовано против вас». Да! Еще он выдавал живопись, иногда, в промежутках.

Появись она в другом сопровождении, я, наверное, был бы рад встрече, но в компании с Трепачом она меня просто разозлила. Тупо уткнувшись в свою чашку, я отчаянно делал вид, что мне на все плевать. Мало ли кто тут ходит. Трепач начал суетиться, изо всех сил старался «облизать» нас с Директором. Я что-то мычал в ответ, активно демонстрировал крайнюю незаинтересованность и индифферентность. В общем, вел себя по-дурацки.

- Саша оформляет стенды у нас на кафедре, а я как раз пишу диплом по психологии творческого восприятия. Саша предложил познакомить меня с художниками.

Саша, он же Трепач сиял как начищенный медный таз. Он сейчас осуществлял великую миссию слияния науки и искусства. Благодарное человечество сохранит в веках его светлый образ.

- Интересная тема, - пробурчал я,- и в портфельчике, наверное, заготовлен тестик тысячи на полторы вопросиков.

- Ну, не на полторы… Впрочем, если ты не хочешь мне помочь…

- Хочу, хочу! По вечерам я частенько подрабатываю подопытным кроликом. Платят паршиво, но зато кормят хорошо. Так что давай часиков в пять у меня в мастерской. Устроит?

- Устроит. Чем платить за услуги?

- Борзых щенков мне кормить нечем, придется брать пивом.

- Пиво какой страны Вы предпочитаете в это время суток?

Ну, нравился мне её «острый» язычок. Ну, очень нравился. Как до вечера дотянуть?

Оставьте ваших бабочек

Порхать в моих садах,

Сходите за прилавочек,

Пошарьте в закромах,

Откройте вашу музыку,

И спрячьте метроном,

Пусть корочка арбузная

Вздыхает за окном.

Забудемся и сбудутся

Несбыточные сны,

Дыхания заблудятся

Наивны и красны...

Распластаны на пластыре

Постельного белья,

Мы станем неопасные,

Как хвостик соловья.

Лишь свечка безутешная,

Наплакавшись за нас,

Подарит мне поспешное

Сиянье ваших глаз.

Она

Да не собиралась я с ним встречаться. Я вообще о нем не думала. С чего бы? Подумаешь, ночь под звездами. Романтик доморощенный. Да и времени прошло порядочно. Целых шесть дней. Если бы этот рыжий Бармалей не притащил меня в то кафе, мы бы вообще не встретились. Может, никогда. Но он тоже хорош: вскружил девушке голову, и даже телефон не спросил. И в кафе зачем-то делал вид, что мы не знакомы. Кем он себя воображает? Тоже мне, принц датский. Если бы мне не нужно было собирать материал для диплома, я бы с ним и говорить не стала. Просто он мне подходит. Как объект, конечно. Ладно, зайду, сяду, задам свои вопросы и до свидания. Строгий деловой костюм. Минимум косметики. Туфли итальянские, мама привезла осенью из самой Италии, еще ни разу не надевала. Пусть поймет, что он для меня – никто. Никто! Хорошо бы выпросить у отца бутылку чешского пива. Пусть видит, что мы не лыком шиты.

Кстати, от Рыжего оказалось не так-то легко отделаться. Ну и трепло! Сначала вызвался проводить до дома и всю дорогу рот не закрывал. Потом пытался и вечером пойти со мной к Семену. Поучаствовать в тестировании. Пришлось выдать ему вопросы. Пообещала, что завтра заберу. Мол, пусть не спешит, подумает, то да се.

Кроваво-красная роза будто светилась в полумраке захламленной мастерской. Тусклый свет из окон, где-то под потолком, терпкий запах чего-то соснового, или елового. На полках какие-то древние пыльные бутыли. Куски чего-то, не поймешь чего, прибиты к стенам. Холсты, планшеты стопками во всех углах. Диван, низкий столик и на нем в высоченной вазе огромная роза. Красная.

Что было потом? А что же было-то? Сначала мы о чем-то говорили, что-то пили. Шампанское, кажется, но немного. Потом целовались, куда-то шли по ночным улицам и опять целовались. Помню гнусного рыжего кота, расцарапавшего колготки. Пришлось снять. Когда облетели остальные одежки, не помню. Ничего не помню. Помню окна нашей квартиры - теплый свет в предутреннем сумраке. Мать с ужасными глазами. Мокрый нос Сэра Бернара. Постель. Провал.

Ненавижу просыпаться. Если бы не мешали, я бы, наверное, спала сутками. Разбудил меня телефон. Пока разлепила глаза, пока сообразила что к чему, пока доползла, телефон уже успокоился. Негодяи! Какой мерзавец трезвонит в такую рань? Ого! Не такая уж и рань. Двенадцать тридцать. Проспала все на свете. Ну и ладно. Теперь можно никуда не торопиться. Сварила кофе. Сходила в душ. Прочитала мамину гневную записку. Решила, что врать больше не буду. Мне уже не пятнадцать. После чашки кофе начали вспоминаться подробности. Но как-то в тумане. Будто со стороны. Может, приснилось? Ага, и драные колготки в сумочке тоже приснились? Интересно, а у него как? Позвонить? Вот еще! После всего, что было как честный человек, он вообще должен сам… Телефон!

-Привет.

- Проснулась?

- Почти.

- Я хочу тебя видеть. Сегодня прекрасный день. Первый день от сотворения нашего мира. Просыпайся и спускайся с небес. Твой личный грешник жаждет спасения.

Болтун. Ладно. Все равно надо погулять с собакой. Причесаться. Одеться. Так. Спортивный костюм. Почему финны могут пошить хороший костюм, а наши нет? Кроссовки. Ключи. Поводок. На выход. Стоп! Назад. Хоть губы подкрасить. Все. Бернар, гулять.

- Мама дорогая! Он же в два раза больше тебя. Это что, сенбернар?

Ага, страшно! Первый раз все пугаются. Хотя дети не боятся, подходят и вешаются на шею.

- Не бойся, не укусит. Сэр Бернар у нас добряк.

- А зачем кусать, он может целиком проглотить.

В лесу пахло хвоей. Было тепло и влажно. И фиалки. Повсюду фиалки. Сэр Бернар описывал имущество, то есть обходил каждое дерево вдоль дороги и оставлял метки.

Я не знала как вести себя после вчерашней ночи, и вначале между нами шел кто–то третий невидимый. Но потом Семен взял меня за руку и третий куда-то пропал. Даже дышать стало как-то легче. Мы думали одни и те же мысли, дышали одним воздухом. Мы даже чуть не потеряли собаку. Было легко и спокойно. И в лесу и потом у него дома…

На этот раз я все хорошо запомнила.

Нет, эта женщина - не сон,

Весом ладони теплой шорох,

Осенних листьев легкий ворох

Пронесся над моим лицом.

Чуть слышный шепот шелестит.

Летит последнее мгновенье.

Как сладок миг грехопаденья,

Дыханье к Богу улетит.

И только занавески шелк

Шуршит, вздыхая возмущенно.

Прощенный, в счастье обращенный

Мой разум навсегда умолк...

Нет, эта женщина - не сон!..

Они

- Как я жил без тебя, ума не приложу.

-А я? Я считала себя такой самостоятельной, такой независимой. Какая глупость.

- Я ужасно боялся в тот вечер, что ты не придешь. Или, что еще хуже, притащишь с собой Трепача.

- Что ж я враг себе? Хотя, я на тебя тогда здорово разозлилась. Подумать только, я сама его нахожу, а он еще и не рад!

- Это я Трепачу был не рад. Ходит и везде сует свой нос.

- Да, какой- то он липкий.

- Бог с ним.

- Знаешь, ты мне сначала ужасно не понравился.

- А ты была такая важная, как Микки-Маус.

- Ах, вот как! Ну, я тебе сейчас покажу…

- Иди сюда, боевой мышонок.

…………………………………………………………………………………………………….

- Я хочу написать тебя. Ты будешь позировать?

- Буду.

- Но сначала я должен тщательно тебя изучить…

- О-о! Ты весь день меня «изучаешь».

- Процесс познания долог, и многотруден. Терпи. Искусство требует жертв.

- Почему от меня?

- От всех.

……………………………………………………………………………………………………

- Я не хочу никуда уходить.

- Не уходи.

- Надо.

- Позвони и скажи, что тебя украли.

- Ага, и потребовать выкуп в виде свежего белья.

……………………………………………………………………………………………………..

- Прогони меня, я не могу уйти сама.

- Вот еще!

- Тогда давай уйдем вместе.

- Сейчас?

- Ладно, еще полчаса.

……………………………………………………………………………………………………

- Все, до завтра.

- До сегодня.

С неба сырная луна

Освещает крыши.

И кому нужна весна,

Если ты не слышишь?

Выйди, милая, ко мне

Шелковая шерстка.

Без тебя мне на окне

Холодно и жестко.

Его кот

Ну ладно, я вынужден терпеть гнусные выходки Того Который Дает Еду. Кормилец хренов. Мог бы встать пораньше, приготовить что-нибудь повкуснее. Я же кот. Мне мясо надо. Мясушко. Свежее. Рыбку белую. Филейчик. Кормит черт знает чем. Он бы мне еще свой вонючий кофе предложил. Ну ладно, Кормильца я еще на своей территории могу потерпеть, от него хоть какой-то прок. А Те Кто Приходит? Эти- то мне зачем? Ну пришли с улицы, вас тут не ждали, так ведите себя скромнее. Ножки вытерли и тихонечко на диванчик сели. На диванчик, а не в кресло. В кресле я живу. Там и запах мой. Должны сразу понять, кто в доме за порядок отвечает. И уж совсем не понятно, чем кормилец не доволен. Живем вдвоем, не тужим. Зачем чужих в дом водить. Нам и двоим, места мало. Я же подруг не привожу. А хотелось бы. Такие красотки под окнами ходят, зализал бы. Завтра непременно выскользну за дверь. Правда, страшновато. С местными бродягами как-нибудь справимся, вот с собаками хуже. С этими тупыми тварями лучше не встречаться. Вообще-то та последняя барышня, что приводил Кормилец,- ничего себе. Проверку прошла сносно. Не скандалила, не дралась, когда я ей верхнюю шкурку порвал. И ночью подкармливала. У Самого ночью только пинка можно получить. Животик мне гладила. Я от этого мурчать начинаю. И с кресла не гонит. Подходящая, только пахнет этими тварями. Немножко. Надо сказать и Кормилец как-то веселее стал. Встает с бодрым настроением. Поздновато правда, но и еды побольше дает. Это барышня на него полезно влияет. Вот я и говорю: весна, гормоны. Хорошо ему. А я что? А мне что?

Завтра точно убегу, сил моих кошачьих больше нет!

Все правильно.

Сомнения отбросив,

Хватаю кисть и мажу как попало.

Чтоб краска с кисти листьями слетала,

Чтоб воздух ошалело задрожал.

И вот уже взлетают виадуки,

В туман, укутав каменные ноги.

И шепчутся железные дороги

Коротким перестуком поездов.

И в центре,

Среди каменного хлама,

Среди отходов от "венца природы",

С упорством нарастающего года,

Всего одно лишь деревце растет.

И все это могло бы означать,

Что обновление в который раз идет,

Но только это деревце растет,

Не знача ничего, кроме себя.

Он

Мы встречались каждый день. Чаще всего она приходила ко мне в мастерскую, тихонько садилась в уголочке и делала вид что читает. Якобы готовилась к диплому. Но я знал, что она просто смотрит, наблюдает за мной. А меня как прорвало. Как после долгого гриппа возвращаются запахи и острота зрения, так и ко мне вдруг вернулись чувство цвета и бешеный азарт. Я физически ощущал пространство холста. Будто не кистью прикасался, а нервными окончаниями. Во всем теле была какая-то вибрация, звучание. Впервые я не боялся испортить картину.

Страх чистого листа знаком каждому, кто хоть когда-нибудь брал в руки кисть или перо. Чистый лист, как незнакомая девушка. Он может стать близким и родным, а может превратиться в мучителя. Он может принести радость полета, или горечь страдания. Все там за белым туманом грунта. Нужно только увидеть, разглядеть, прорвать эту завесу. И бывают дни, когда все происходит само собой, легко и восторженно. И тогда ты маг и волшебник. И праздник, который всегда с тобой!

Когда-то, еще в студенческие годы я практиковал такую штуку: садился в электричку, доезжал до какого-нибудь полустанка и бродил по округе, делая зарисовки. Один такой полустанок с загадочным названием «421 километр» (откуда, куда?) приворожил меня на долгие годы. В этом месте от основной железнодорожной магистрали отходила ветка и удалялась под мост, по которому тоже туда-сюда сновали маневровые тепловозы. Вдоль насыпи валялись какие-то невообразимые металлические конструкции, старые шпалы и нечто, что когда-то было чем-то. И вот внутри этого треугольника расположилось очень уютное озерцо-болотце с несколькими вполне здоровыми березками, камышовыми зарослями и неким подобием скамеечки у воды. Эдакий оазис среди нагромождений железа и бетона. Было в этом месте особое очарование и в то же время какая-то незавершенность. Много раз я пытался воссоздать этот пейзаж на полотне, но всегда чего-то не хватало.

Мы приехали туда на рассвете, так и не сумев ни заснуть, ни расстаться. Она стояла среди тонких березок, такая же хрупкая и живая, смотрела на черную воду, и лишь тогда в лучах восходящего солнца я наконец понял чего не хватало в пейзаже. Ее.

С этого началось, и остановиться я уже не мог. Меня тянуло к мольберту как кота к валерианке. Писать! Писать! Заставить холст дышать. Насытить воздухом, пространством, светом. И Ее божественным присутствием в каждом листочке, в каждой травинке.

Если бы она за шиворот не вытаскивала меня на улицу, я бы, наверное, вообще не выходил из мастерской. Тем более, что рыжий пройдоха Потрошок сумел таки в очередной раз улизнуть из дома, что случалось с ним каждую весну. На неделю о нем можно было забыть. Из своих похождений он возвращался исцарапанный, побитый, грязный, но довольный. Я давно понял,- бороться бесполезно. Весна, гормоны.

Влюбленность - хитрая игра,-

Свеченье томное печали.

Как извещенье о начале

Того, что не сбылось вчера.

Давно ли петухи кричали,

И возмущались повара,

Но, то, что истина с утра-

Под вечер,- только шорох шали.

Ворчали старые волхвы,

На шапках звездами качали,

А мы их всех не замечали,

Так неразумны, не умны...

Казалось, от добра, добра...

Но, вот ведь, странная игра.

Она

Защита прошла как по маслу. Еще бы! Зря я, что ли весь год перепечатывала научные опусы наших кафедральных дам? В магазин бегала за «печенюшечками к чаю». В нашем террариуме так: или ты «своя», или «ничья». А раз «ничья» иди в школу, ходи по классам и вытирай сопли. Всю жизнь на побегушках, без шансов на перемены. Очень умная попадет в умную школу, а в аспирантуру,- только «своя», так что на кафедру меня берут не за красный диплом, а за «особые заслуги». Мадам, конечно, сказала, что работа крепкая, тема актуальная и т.д. А что, я старалась. Очень. Вместе с Семеном. Все ночи напролет только наукой и занимались. Г.М. отловила меня в коридоре: «Деточка, надеюсь, ты понимаешь, какое доверие тебе оказано? Мы ожидаем от тебя трудолюбия и служения великой науке». Знаю я, чего вы от меня ожидаете. Ничего, главное в аспирантуру пролезть, а там посмотрим.

На ступеньках торчал Володька. Красавец, слов нет. Рубашечка, галстучек, брючки,- все самое модное, дорогое. Ему вообще, диплом нужен, только чтобы папочке показать. Теплое местечко и автомобиль в подарок по случаю «успешного» (еле-еле на троечки) окончания университета на блюдечке с голубой каемочкой. На гнилом дереве здоровые яблоки не вырастают.

- А что Ксюха, не отпраздновать ли нам успешную защиту? На машине покатаемся, в ресторане посидим?

- А потом полежим, да? Нет уж, Вовочка, ты меня с кем-то перепутал. Ты постой тут немного, наверняка кто-нибудь клюнет.

- Что к своему «подопытному кролику» побежишь?

- Лучше быть кроликом, чем ослом. Даже если осел золотой. Пока!

И забыли. У меня сегодня праздник? Праздник. Значит шампанское, обязательно полусладкое. Фрукты, хотя бы яблоки. И к Семену в мастерскую. И свечи, много свечей.

Хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. Началось с того, что полусладкого шампанского не было. Где? А нигде не было. Оббегала пять магазинов,- только сухое. У меня от этой кислятины скулы сводит. А что делать, пришлось брать. С пакетами, нагруженная как лошадь, приперлась в мастерскую, а там закрыто. От злости ногой по двери двинула и заревела. Ну, что ж это такое, а! Стою под дверью как сирота и реву. Десять минут. Двадцать. Нет никого. Я уже успокоилась, но обида, то осталась. Ах, так, думаю, пойду к Таньке,- решила праздник, значит праздник!

Уже в подъезде стало ясно, что я на правильном пути. Музыка, крики, накурено жутко. В квартире пели, пили и орали человек десять с нашего курса. Как ни странно, мне были рады. Или шампанскому. Есть не хотелось, и через полчаса я уже веселилась как все. То есть орала как все, пила как все. Сначала только шампанское, потом то, что наливали. Помню танцы в полутьме и чьи-то слюнявые губы у себя на шее. И белый овал унитаза. И мокрое лицо. От слез? От воды? И был подъезд родного дома пустой и темный. И простыни липкие от пота.

И было утро. Лучше бы его не было.

Не думай, что мечты твои новы,

Как не новы деревья и холмы.

Передовых идей твоих венец

Уже сплетал какой-нибудь мудрец.

(Откровения Святого Бернара, гл.5, ст.11)

Каким же должен быть собачий век,

Чтобы понять, чем мыслит Человек?

(Откровения Святого Бернара, гл.12, ст.1)

Ее пес

У всего сущего на земле есть свое предназначение. Даже блохи, наверняка, зачем-то нужны, хотя порядочный пес не допустит на себе подобного произвола. Стоит полежать в углу и поразмышлять о взаимосвязях подлунного мира, но сегодня иной образ наполняет сосуд моего воображения. Другой, возможно, главный вопрос для любого представителя собачьего племени заслоняет пути моих мыслей: что есть Человек? Человек для нас, и человек в себе? Кто он: венец творенья или жалкое подобие Бога? Великий Кормчий или тупиковая ветвь эволюции? Он, владеющий неизмеримыми запасами пищи, в милосердии своем готовый делиться ими не только с бесспорно заслужившими ее, но и с неблагодарными представителями рода кошачьих, тем не менее, вынужден передвигаться на двух конечностях и не способен вырастить на своем теле даже тоненького слоя шерсти. Укрощающий огонь и возводящий огромные дома, Человек не может защитить себя от кусачей мелкой шавки, обитающей в подворотне его же дома. И уж совсем не понятно, зачем травить себя алкоголем, который и нюхать то противно.

Не далее как вчера моя Хозяйка явилась домой посреди ночи в непотребном состоянии и с таким запахом, что я предпочел не проявлять даже элементарных признаков радости. Демонстративно ушел к себе и от еды отказался. Ну ладно, меня оставили без вечерней прогулки. Но этот возмутительный запах! В конце концов, мы живем в одной квартире и должны уважать друг друга. Попробовал бы я оставлять свои метки хоть где-нибудь!

Всю ночь прислушивался к Ее тяжелому дыханию. Сама страдает, меня мучает. Зачем? К утру съеденная накануне каша начала отчаянно напоминать о простых потребностях, свойственных всем живым существам. Нужно было что-то предпринимать. Проход по комнате и натужное сопение не принесли никаких результатов. Пошел к себе попытался еще поспать, но где уж там! Оставалось последнее средство,- лизнуть в ухо, но последствия могли быть не предсказуемыми. Меня спас дверной звонок. Я метнулся в прихожую и громко залаял, имея на то все законные основания. Запах пришедшего твердо ассоциировался с длительной прогулкой, и это придало мне воодушевления.

Одной рукой держась за голову, другой за стену, ценой болезненных усилий Хозяйка добралась до двери и впустила гостя. Радость то, какая!

К моему величайшему удивлению, никто не пошел одеваться, никто не суетился в поисках поводка, они просто стояли и говорили. Уже букет цветов, принесенный гостем, перекочевал на тумбочку, а они все говорили и говорили. Потом долго обнимались и целовались. И опять говорили. И когда гость взял Хозяйку на руки и понес в спальню, я понял, что про меня забыли. И тогда я сел у входной двери и завыл, так жалобно и протяжно, как умеет выть несчастное, обиженное существо. И лишь после этого в комнате зашевелились, зажурчала вода в туалете, зазвенели поводком, и прозвучало долгожданное: «Гулять!».

Кто жил и нюхал, тот не может не восхищаться Великой Книгой Запахов. Там есть все: и кто, и когда, и где. Только больной пес с заложенным носом может спутать запах скандального спаниеля из второго подъезда с тончайшим ароматом божественной представительницы французских королевских пуделей из дома напротив. Восхитительное, белоснежное создание! И это не только мое мнение. Сколько раз приходилось вступать в схватку с нахальными кавалерами из других дворов. Особенно неприятны ротвейлеры. Сила, злость и тупое упрямство,- отвратительное сочетание. В драке важна не сила, а умение предугадать действия противника. Многие думают: раз большой, значит неповоротливый. Кидаются к шее, а попадают в зубы.

С бродячими бандами хуже: тут нужно вовремя нейтрализовать вожака, тогда остальные пошумят и разойдутся. Правда, эти редко лезут в драку. Больной, подраненный бродяга на улице долго не протянет.

После прогулки хорошо поесть и полезно поспать. А люди пусть сами разбираются со своими проблемами.

Цветенье губ, томленье рук,

В ночи порхающее пламя

Свечи, что замыкая круг,

Все вырастала между нами.

Перевирая ход времен,

Перебивая рост растений,

Из наших маленьких имен

Лепила мраморные тени.

Уже не в силах разорвать

Сплетенье душ и рук сплетенье,

Мы продолжали умирать,

Мы прорастали в наши тени.

Как бестелесные слова,

Мы растворялись в полумраке,

И уходили навсегда

Все наши радости и страхи.

Они

- Ну, и где ты был? Я целый час как дура под дверью проревела. Есть ли у вас, сударь, сколь-нибудь приемлемое оправдание своего мерзкого поведения?

- Никакая причина не может стоить ваших слез, о, прекрасная! У меня есть только одно оправданье: я тебя люблю.

- Уже что-то. А все-таки?

- Представляешь, меня разбудили в восемь утра и сообщили потрясающую новость: фонд Сороса готовит большую выставку молодых художников в столице. Нужно было срочно (у них всегда срочно) сделать фотографии трех работ и отправить в Москву. Как ты думаешь, я молодой художник?

- Ну, не так, чтобы очень…

- Ты просто не в курсе, в искусстве до пенсии – « молодой», а там как повезет. А потом я покупал тебе цветы. Ты думаешь это легко выбрать достойный букет для любимой?

- Правда?

- О!

…………………………………………………………………………………………………………

- Слушай, а почему мой пес слушается тебя лучше, чем хозяйку?

- У нас с ним есть общие интересы.

- Какие? Пуделиха из дома напротив?

- Мы оба любим тебя.

- Кстати, твой блудный Потрошитель Колготок вернулся?

- Да, вчера весь вечер латал его драную шкуру. Теперь он не рыжий, а зеленый.

- Но, жить будет?

- Выспится, и будет как раньше: ленивый и прожорливый.

………………………………………………………………………………………………………..

- Послушай, мне на работу только через месяц, давай куда-нибудь съездим? Ты куда хочешь?

- Как все, в Париж. Погулять по Монмартру, попрыгать с Эйфелевой башни,- обычные развлечения русских туристов.

- Париж! Здорово! Поедем?

- Ага. Моих сбережений как раз на электричку хватит. Ты не знаешь, туда электрички ходят?

…………………………………………………………………………………………………………

- Знаешь, через неделю отец едет в Берлин на конференцию и предлагает поехать с ним. Дней на десять.

- Через неделю? Так скоро?

- Так получилось. Удачная возможность поупражняться в разговорном немецком. И страну посмотреть.

- Это отец сказал?

- Ну да, а что?

- Нет, нет! Все, верно, тебе обязательно надо поехать.

- Я вернусь к тебе, и сделаю подробный отчет.

- Если вернешься. Ко мне.

Есть города, в которых никогда

Мы не были, и в этом вся беда...

Клочок бумаги с адресом судьбы,

И синим штампом "Больше никогда".

Окаменевшие перронные столбы.

И пролетают кадры-поезда,

Проводят перекличку городов.

Мелькают параллельные миры,

Провозят контрабандные дары

Команды пилигримов и волхвов.

Какое-то мгновение назад

Все было смыслом ясным и простым.

Как быстро ты становишься пустым!

И только поезда гудят, гудят...

И этот гул, как ломота в костях,

Останется с тобою навсегда...

Есть города, в которых никогда

Мы не были, и в этом вся беда.

Он

Почему-то я был уверен, что Оксана ко мне не вернется. Обратно вернется, а ко мне нет. Десять дней способны потрясти мир, а для наших нежных отношений, это слишком опасное потрясение. Я прекрасно понимал, что поездка готовилась давно, что заботливый, прагматичный папочка решил показать доченьке, что в мире есть более достойные занятия, чем крутить роман с неизвестным художником эпохи Недоразвитого Капитализма. Все я понимал, но внутри уже разрастался тяжелый, удушливый ком. Голову заполняла навязчивая мысль, что наступит день, когда ее просто не будет рядом. И это было невыносимо. И так хотелось, чтобы все было иначе.

Поезд уходил из Варшавы, и потому не было ни долгих прощаний, ни слезных обещаний. Уехала и все. А я остался, и осталась тоска, и вечный вопрос: За что?

Из всех способов лечить душевные муки я признаю единственный и универсальный,- работу. В мастерской было пыльно и пусто. Пусто было на диване, где она сидела, у окна, где мы смотрели на ночной город и целовались, и пустой холст смотрел на меня с мольберта холодно, одиноко.

Для начала я выбросил из мастерской накопившийся хлам и все, что больше не хотел видеть. Вытер пыль, вымыл окна, полы, посуду. Словом все, что она трогала, по чем ходила, где сидела. Открыл окна, и когда влажный вечерний воздух наполнил комнату свежестью, и многоголосье города заглушило удушливую тишину подвала, я взял кисти и начал писать.

Я отмыл твои ладошки

От стыда служить звездою,

Прозаической водою

Из простой железной плошки.

Серой тряпочкой печали

Вытер память, вытер слезы,

Счастья мизерные дозы,

Крики чаек на причале.

Облетели строчки писем,

Под ноги, шурша словами,

Снег кружил над головами

Совершенно независим.

Все что прежде было "нами"

Стало мертвым и безликим.

Где-то "я" застыло в крике,

Где-то "ты" в белесой раме.

Лишь вода в железной плошке

Стала каменной от боли,

Я отмыл твои ладошки

От стыда служить звездою.

Соединение сердец!

Сплетенье душ в порыве страсти!

Червовой масти весь набор!

И хор,

Под небеса зовущий!

И рвущийся наружу крик!

И нескончаемый родник

Отныне и навек!

Но все же...

Все это так непрочно, что зависит

От ветерка коротких увлечений,

Случайных изречений

И течений

Гольфстрима,

Волги,

Дождевой воды,

Свечения в ночи небесных пятен

И от того, что просто непонятен

Глупейший, в общем, выход на руках.

Она

Поезд уходил из Варшавы, и нам пришлось еще долго ехать в автобусе. Водитель в смешной фуражке вежливо улыбался и говорил по-русски с забавным акцентом. Я люблю куда-нибудь ехать. Могу часами глядеть в окно. Как будто смотришь кино, и кадры меняются быстро, быстро.

Польша меня разочаровала. Все как у нас: деревенские домики, широкие поля и узкие дороги. Пока не въехали в Варшаву. Потрясающий город. Высоченные здания современного делового центра и живая сказка Старого Города. Жаль, что Семен этого не видит, ему бы понравилось. Говорят, после войны не осталось ни одного целого здания. Все восстанавливали. Молодцы, ведь могут же! Мы гуляли до самого вечера. Ужинали в маленьком ресторанчике в подвале старого дома. Официант принес такие огромные блюда, что я и с половиной не справилась. Аборигенов обилие пищи, похоже, нисколько не смущало. Они даже умудрялись запивать все это пивом, тоже в больших количествах. Я объелась так, что в поезде впервые не могла заснуть. Вертелась, вертелась…

На вокзале в Берлине нас встречал парень с табличкой, на которой по-русски были написаны наши фамилии. Сам же не знал ни слова. В отеле нам дали двухкомнатный номер, и ванных тоже было две. Пришлось изрядно помучиться, пока сообразила, как включить душ. Чистота идеальная. После завтрака отец уехал на конференцию, а я пошла гулять. Просто бродила и пялилась на витрины магазинов. Будто попала в глянцевый журнал. Попробовала зайти в один бутик, тут же подскочила тетка с вопросом: чем помочь. А чем нам поможешь нищим. Пришлось улизнуть с идиотской улыбкой и нелепыми благодарностями. Потом я заблудилась, и если бы не язык (спасибо мамуле, что душила в школе) дело кончилось бы плохо.

Отец вернулся часов в пять с двумя немцами. Один,- милый дядька лет шестидесяти был коллегой отца, профессором. Другой высокий блондин около сорока неожиданно оказался психологом, руководителем какой-то консалтинговой фирмы. Приятный такой, обходительный. Сначала мы все вместе ужинали в ресторане. Официант суетился как перед королевской четой. Банкет прошел в дружественной и деловой обстановке. А вот потом Клаус повел меня в ночной клуб. Столько роскошных нарядов я за всю жизнь не видела. Мы танцевали, и голова кружилась, хоть пили мы совсем не много. Шампанское. Настоящее! Французское! А еще мы гуляли и говорили, говорили. Он ужасно умный.

Через два дня утром Клаус заехал за мной на джипе, и мы поехали к морю. Вдвоем. Отец сам помогал мне собирать вещи. Представляешь?

Влюбленность - хитрая игра,-

Свеченье томное печали.

Как извещенье о начале

Того, что не сбылось вчера.

Давно ли петухи кричали,

И возмущались повара,

Но, то, что истина с утра-

Под вечер,- только шорох шали.

Ворчали старые волхвы,

На шапках звездами качали,

А мы их всех не замечали,

Так неразумны, не умны...

Казалось, от добра, добра...

Но, вот ведь, странная игра.

Он

Мучаешься, страдаешь, пытаешься понять, как жить дальше. Гонишь эту щемящую тоску прочь и не хочешь с ней расставаться. Жизнь наполнена бессмысленностью и безысходностью. Потом к тебе приходят и говорят: парень, твои работы прошли конкурсный отбор и нужно еще пять срочно (опять срочно!), и тебя уже ждут в Москве. И ты опять мучаешься, страдаешь, но уже по другому поводу. И жизнь снова полна, но уже новыми переживаниями и ожиданиями.

Какие работы взять? Мне нравятся последние, но я пристрастен. Что хотят увидеть организаторы? Как сделать экспозицию цельной и выразительной? Вот вопрос. На второй день моих мучений друг Директор сжалился и отправил меня за водкой.

- Девушка, дайте мне, пожалуйста, водочку в тех двух красивых бутылочках. Как вы думаете, она вкусная?

- Смотря, сколько пить будете, и с кем.

- Глубоко. Теперь закуска: вкусно и недорого. Что это у вас в той баночке с веселенькой этикеткой? Ох, нет! Судя по составу, это что-то для наружного применения. А что-нибудь чтобы внутрь и без последствий? Может колбаска «докторская»? Свежая?

- Туалетная бумага сама не портится.

- И еще селедочки жирной, две. Огурчиков соленых и капусточки хрустящей квашенной. Ах, да! Хлебушка свежего, душистого с корочкой… Ладно, давайте, что есть.

Выписка из протокола.

Оценочная комиссия в составе: непосредственного начальника, не посредственного художника, муз. работника с саксофоном, а также в присутствии двух бутылок водки и двух сельдей пряного посола с правом совещательного голоса, отсмотрела и постановила:

1.Признать 5 (пять) из двадцати просмотренных картин вышеупомянутого автора достойными представлять выдающийся коллектив Ордена Знак Почета ДК Водопроводчиков на международной выставке молодых талантов в столице нашей родины Москве.

2.Сократить число членов комиссии с совещательным голосом до половины.

3. Указать претенденту на звание «заслуженный художник Дома Культуры» на недостаточное освещение темы героических трудовых будней простых Водопроводчиков и скромных работников их культуры.

4.Употребить оставшуюся половину.

5.Заслушать отчетный доклад товарища с саксофоном.

6.Продолжить заседание в ближайшей закусочной.

Председатель комиссии. Подпись не разборчиво.

Весь следующий день ушел на сборы. Труднее всего, оказалось, найти няньку для кота,- паршивец успел снискать себе дурную славу. Вечером кое-как с сумкой, с холстами, с больной головой вперся в вагон и уже, вытянувшись на верхней полке, слизнул две бутылки пива и отключился.

Не случилось, не сбылось,

Снег прошел, какая малость.

Ни снежинки не осталось,

Ни слезы не пролилось.

Она

Представляешь, у него в ванной подогреваемые полы! И джакузи!

Задача: Пробраться в заколдованный замок,

кратчайшим путем попасть в башню

и поцеловать принцессу. Устроить

банкет за счет принимающей стороны.

Незаметно покинуть дворец, избежав семейных уз.

( Учебник для странствующих принцев, гл.4)

Он

Я живу в маленьком городке, где вечером совершенно некуда пойти. Все и сидят дома. Две-три стоящих выставки и скромный репертуар провинциального театра можно просмотреть за месяц, в остальное время тихо скучать у телевизора. Или пить.

Москва для меня,- жуткий стресс. Все куда-то бегут, словно играют в детскую игру, где на десять деточек,- девять стульчиков. Кто не успел или плохо толкался, получает слезы. При этом даже дворники метут улицы с видом магистра масонской ложи на отдыхе. Сейчас до угла дометет и поедет на тайное собрание. А вот таксисты, действительно обладают сверхъестественной способностью издалека оценивать содержимое кошелька. Меня, например, они просто не видят.

Как правило, попадая в столицу, я старался быстренько выполнить обязательную программу и до вечера прятался в тишине Художественного Музея. Даже кормился там же в буфете.

Огромный особняк, в котором размещался Фонд Сороса, внутри выглядел солидно и располагающе. Мягкая кожаная мебель, вежливый воспитанный персонал. Организатора выставки пришлось ждать часа полтора. Важные гости у них! Ну и ладно, я человек маленький, а диван большой…

- Ну, где же вы пропадаете, молодой человек? Мы вас утром ждали!- Очевидно, я задремал, уж очень мягкий диванчик.

- Да я, собственно, с утра здесь…

- Ладно, пойдемте,- и далее на ходу,- план такой: сейчас примете участие в монтаже экспозиции. Это на втором этаже. Вы где остановились?

- Пока перед вами.

- Ясно. Кофе и бутерброды найдете в зале. Ночевать будете в комнатах для гостей. Завтра в 14.00 открытие выставки. Будьте готовы сказать несколько слов, только не много. Так. Потом небольшой фуршет, и, собственно, вы свободны. Вопросы есть? Ах, да! По окончании выставки состоится аукцион. Возможно, заработаете немного денег. Одна работа остается у нас.

- Очевидно, о сроках узнаю из газет.

- Очевидно, вам позвонят.

- Спасибо.

Участников оказалось не много, человек восемь, и только одна женщина. Ко мне отнеслись весьма доброжелательно: оставили место на стене (не лучшее, конечно), помогли развесить картины, принесли кофе. Кто-то сбегал за водкой, и через час мы уже наперебой расхваливали композицию и колорит в работах друг друга. Художники любят, когда их хвалят. Талант питается восторгами.

Творческий человек имеет право на эпатаж. Может явиться на открытие выставки в красном пиджаке с зеленым галстуком, или, вообще, в трусах. Я все-таки надел серый пиджак к джинсам. Скромность и демократичность.

В небольшой зал набилось человек сто, и создавалось впечатление, что все они дальние родственники, и так рады встрече, так рады! Нас представили. Что-то сказали о нас, и мы в ответ тоже благодарили за предоставленную возможность. К нам подходили, трогали за рукав, заглядывали в глаза, говорили что-то ободряющее…

Во время фуршета я сбежал. Извинился, сказал, что опаздываю на поезд и сбежал. До отъезда еще успел погулять по Арбату, посмотреть, послушать и набрать пива на дорогу.

Как они живут в этом муравейнике? Домой! Поезд – это уже почти дома.

Два случайных человека

На плечах одной планеты;

Как печально и нелепо

Начинается роман.

Вздохи в старом чемодане,

Крики кораблей в тумане

Так заманчиво желанны,

Так прекрасен их обман.

И забавно слушать ночью,

Как стучится в грудь непрочный,

Твой невинный и порочный,

Незатейливый мирок.

Ах, смешные пароходы,

Перемалывая воду,

Вы везете не свободу,

А еще один урок:

Два случайных человека

В сочетанье звука, века,

В ожидании рассвета

И чего-то там еще.

Кода

Так они и встретились: с сумками, с чемоданами, в семь утра в центре пустого, сонного вокзала.

- Привет.

- Ты чего здесь?

- Тебя встречаю.

- Как ты узнал, когда я приеду?

- А я встречал все поезда.

- Врешь?

- Вру. Ездил в Москву на открытие выставки.

- Твоя?

- Наша. Ты там тоже была. В каждой картине.

- Приятно. Я привезла тебе кисть в подарок.

- Спасибо.

- Я позвоню?

- Конечно.

Она не позвонила. И не пришла. Они несколько раз встречались на улицах, но как-то издалека. Один раз она даже помахала ему рукой. Или не ему? А потом она, видимо, уехала, потому что судьба развела их окончательно. Однажды он прочитал ее отзыв в гостевой книге на своей выставке в Вене. А были еще Прага, Нью-Йорк, Мельбурн, но там ее не было, точно.

Еще не спета нота "Здравствуй",

И облака

плывут

по крышам.

Ты слышишь?

Блюз

из одуванчиков

Несет на крыльях майский жук.

Переплетенье нежных рук.

И желтых звезд в ночи свечение.

Течение

дождя