В один из тех гадких, жарких дней, когда Москва, обалдевшая от жары, Подмосковного торфяного смога и собственных испражнений, кашляла и перхала, задыхаясь, в воздухе уже витало что-то таинственное. Однако, все прохожие, ровно, как и жители столицы, делали вид, что ничего не происходит. В Москве вообще все, даже приезжие, из зарубежья приезжие, как будто сами по себе. И все как-то задумчиво и про себя тихо мучились. Уже который день. Сильный народ, закалка столичная.

Дома спасения от уличных «прелестей» тоже не было. На этом ядовитом экологическом бутерброде сверху толстым слоем лежало похмелье. Недурный кофе, сигареты и телевизор не помогали ни на йоту. Я мучился еще и бездельем и липко потел. Во рту было гадко.

Уже к полудню я понял, что чокнусь в одиночестве. Нужно было пилюлю общения с живыми. Да и с такими живыми, которые могли бы приютить и обогреть. Пару бутылочек холодного «Миллера», пару добрых слов, пусть даже матерных, хотя бы пару часов молчаливого присутствия добрых и близких людей и больше ничего не нужно. Все это я не мог получить, сидя дома. Нужно идти к Антону. Антон-друг и он поймет. И он поможет. Преодолев последние ступени, разделяющие нас, так как лифт, к сожалению, не работал, нажимаю кнопку поющего кенаром звонка и, прямо передо мной предстает Антон. Мой товарищ и друг со школьных лет.

Тоже мне, друг называется! Небритый. Немытый. Нечесаный. Ну что за вид? А все туда же. Из кармана торчат женские трусики. Как можно? С тёлкой, в такую жару? Мозги, и те кипят! А он - шмыгает босыми ногами по полу, будто тапочек нет. Наверняка на ту самую блондинку повелся. Он за ней давно охотился. Видать, повезло.…Да, хороша бестия! А интересно, у нее номер 2-ой или 4-ый? Да и кто их теперь поймет? Сейчас даже размеры и те по другому пишутся.

- Во, братан! Заходи! Слышь, тут фигня такая! Ну, в общем, я не один....

- Да ладно, все нормально! Будь! Потом поговорим.

- Слышь, брат, а сегодня чё? Суббота или воскресенье? Я чо-то не въезжаю.

- Ну, воскресенье. Пятое число.

- Как пятое? Вчера ж восьмое было!

- Во, загнул! Ну, все, я пошел!

Так больно кольнуло в сердце. Я ж недавно где-то с ним случайно столкнулся. Он меня все той блондинкой грузил. И ведь ничего не предвещало.… Да и что могло за такой срок измениться? Неужели, опять за старое принялся? Раньше у него в любую погоду дождь стеной, а лужи повсюду, даже на подоконнике. Ну, согласен, босиком по теплым лужам, закатав штаны, можно шлепать. Но чтоб по подоконнику.…

И мысли цепочкой побежали в одном направлении, ударяясь о стену безысходности.…

- Так, кому звонить? Нельзя его в таком состоянии одного оставлять. Хотя явно, он был не один. Нет, надо вернуться и убедиться, что все не так уж и плохо. Вот бедолага влип! Только бы ствол не достал. А то ведь начнет палить во что попало! И что я за кретин такой? Совсем не догоняю. Пацан проблемный. А я его вроде как кинул. Ясное дело. Маман с хахалем на юга укатила. А он сам по себе. Небось, вечерком под пивко кассету посмотрел и… поехало…

- Сволочи! – подумал я, дав пинка кошке, что нахально разлеглась и без того на узком проходе. Зверюга, пролетев метра полтора, шмякнулась об стенку, затем вскочила, дико озираясь и, встряхнув мордой, заковыляла подальше.

- Какие же сволочи! Предатели! Вот кого надо к стенке ставить без суда и следствия. Какой мужик был! Два языка в совершенстве знал. Угробили, гады!

У-ух, ненавижу - отправить совсем сопливого мальчишку в самое пекло. Да он при одном воспоминании обо всем этом так скрипел зубами, что у меня самого начинало челюсти сводить. Как в засаде неделю в яме проторчали, крыс с голодухи жрали да мутную жижу вместо воды хлебали. А как у пацанов нервы от напряга сдали и они с криками выскакивали прямо под ливень этих долбаных «освободителей»… А как мочили, унижая у всех на глазах тех, кому и жить-то, было уже незачем.… А другие ползали в своем же дерьме, прося пощады у этого быдла.… А уж за то, как девять месяцев в яме просидел для пленных, где ему испражнялись прямо на голову, отчего в итоге все волосы повылазили, так за то я и сам готов всю эту шайку-лейку в клочья порвать. Сволочи, скоты. И те и другие, что наверху. Первые по своей сути. А те, другие… как же, они оправдались, списав на плохую организацию силовиков. Межкабинетная возня. Все друг на друга.… Отмазались все до единого. И все списали на СМИ: укрывание фактов, подтасовка.… Как же, ЦОС виноват. А кто приказы отдавал? У, подлюки. Всех, всех к стенке! - так я брел по улице, уже брел, потому что вся злость моя улетучивалась с каждым новым приступом праведного гнева и ноги как то не очень спешили домой. А куда ж еще теперь? Я старался перевести свои мысли на Светку. Мою девушку. Любимую девушку.

В воздухе по-прежнему витало что-то такое… этакое тревожное. И мысли о Светке никак не могли заглушить боль за Антона....

« Мочить в сортире!» - появилось гораздо позже. А на тот момент мочили нашего брата на каждом углу. Совершенно безнаказанно. Ещё бы - такие деньжищи отмывались и оседали в швейцарских банках шестизначными нолями. Распродали не только страну, но и тех, кто еще и на свет-то не родился. Их сразу в заложники повязали. Своей безграничной дурости, цинизма, мракобесия.…

Эх, Антон, Антон, не уберегли тебя, душегубы. Мать замучилась по врачам ходить, не веря в диагноз и неизлечимость.… Вся сломалась об стену непробиваемости и равнодушия чинуш. Как водится - все списали на гражданский долг. А где обещанная компенсация? Лечение бешеных бабок стоит! Да, матери досталось. Уж на что она всегда была сильной, волевой, а тут сломалась. Почернела вся, как головешка. Еще немного и станет, как покойная бабуля - отставная генеральша.

У меня перед глазами она, как живая, сидит с трясущимися руками и неизменными седыми буклями. Казалось, от нее осталась только легкая дымка. Даже и не тень... Словно в Питерском Эрмитаже. Так там в каждом зале на стульчике по точно такой же «тени» с дребезжащим голосом.

Но у Антоновской бабки белогвардейская школа! Там такая выправка! Всегда на «коне»! Позавидуешь, да и только! Казалось, хоть весь мир перевернись, а она, бабуля, будет пить свой любимый кофе со сливками из крошечной чашечки от семейного сервиза в своем неизменно темно-синем пеньюаре. И трава не расти! Да и сама маман с ее статью и отношением к окружающим. Даже посещение родительских собраний в школе считалось ниже ее достоинства. И о чем ей могла поведать малограмотная училка с плохим русским. Ей, которая на французском не только говорит, но даже и думает? Знай наших!

Да, не смогла, бедняга, приспособиться к переменам в стране. Ведь им, интеллигентам не знамо в каком поколении, пришлось немыслимо трудно видеть весь тот хаос, в который ввергли страну, а позже и их семью…

*****

Вот в таких горестных раздумьях добрался я до дому. Видеть уже никого не хотелось, а ведь так жаждал общения.

- Лёнь! Светка звонила! - мама на секунду вынырнула из кухни, руки по самые локти в муке - Мы с отцом на дачу. Вот сейчас только пельмешки долеплю. А борщ уже в холодильнике… Хлеб и сметану сам купишь. Небось, вся картошка уже в жуке. Лень, а то бы Светку взял и вместе.… Посмотри, там не отец подъехал? - и мама заметалась по кухне, скидывая на ходу тапочки – отец ждать не любит! Сколько его помню, сразу начинает нервничать.

Наконец - то дверь за мамой захлопнулась и я плетусь на кухню - так и есть - причудливые белесые узоры от муки по всему столу. Все понятно - мама спешила.

- Лёнь, не забудь про окно, сильно не захлопывай, а то все столкнешь! - это уже последнее ее наставление.

Мама всегда очень волнуется за кактусы, они в доме повсюду. Как в Мексике. Только там они считаются сорняками, и с ними борется все сознательное население. А у нас в доме им присвоен статус неприкосновенности. Я где- то читал, что очень добрые люди отдают предпочтение именно этому виду растений. Вероятно, в подсознании добряки пытаются оградиться от чего-то нехорошего всякими там кактусами-колючками, так как сами они настолько мягкотелы…

Та-ак, теперь телефон зазвонил. Кто бы это мог быть? И вдруг слышу самый родной голос - это она, моя Светка! Не выдерживаю и кричу:

- Быстрее приезжай, я совсем один!

Ну, хоть что-то приятное за последнее время. Эх, Антон, Антон…

Светка у меня молодец. Все понимает с полуслова. И никакого кривляния, то есть абсолютно. Сдалась и то без боя. Отнеслась по- взрослому, по-деловому. Выплыла из ванны белым облаком махрового халата в маминых тапочках, как само собой разумеющееся. А уже из кухни вернулась с дымящейся чашкой кофе… для себя, любимой. Помню, как я все продолжал лежать, вжавшись в диван, и смотрел на нее совершенно обалдевшими глазами. Я ждал чего угодно - упреков, слез, готовился к атаке.… А она была сама невозмутимость! Нервы просто железные. Умница, девочка! С виду вся щупленькая, плечики узкие, но зато бюст.…И глаза, огромные, зеленые. Помните, как у Толстого в «Аэлите»? - -Хорошая моя, зеленая! Это прямо про Светку! Вообще, с ней я себя ощущаю уютным и пушистым. Совсем, как в детстве, когда меня, голого и розового вытаскивали из ванны и кутали в теплое полотенце. Да, уж чего-чего, а заботится о мужском населении в моем лице, она может.

Мама тогда и говорить ничего не стала. Поздно. Только попросила не трогать ее вещи. И все. Зато для Светки с того дня само собой отвелось место не только в моей комнате, но и в шкафу с одеждой, даже в ванной. Мама добрая и Светку всегда жалеет, ведь та живет со старой бабушкой, милой и тихой старушкой, вечно вязавшей для любимой внучки то варежки - носки, то пушистые свитера. Свою мать Светка не помнит. Ее не стало, когда дочери едва исполнилось четыре года. Отец почти сразу же женился на другой. И живет с ней долго и счастливо, вспоминая о Светке по большим праздникам и дням зарплаты. И хотя дочка давно выросла и стала студенткой, папашка не очень-то отягощает себя материальной благотворительностью. Поэтому Светке приходится брать разную работу на дом: то есть переводы, контрольные, отчего она страшно устает и по гостям шляться ей ой, как неохота!

Вообще, Светка цельная натура, всегда знает, чего хочет и по мелочам себя не утомляет. А это, как известно, 90% успеха. Мама считает, что она прекрасная кандидатка в жены. И часто пеняет мне, что я не разумен, если не боюсь потерять ее. А у нас со Светкой эта тема вообще закрыта. Да и куда спешить? Так даже лучше, считать, что у тебя все еще впереди! И никаких обязательств. Ни обид, ни слез, ни упреков. Всем хорошо. А главное, без напряга.

- Вау, Свет! Заждался! - через час я уже встречал подружку, целуя ее в ушко на пороге полутемной прихожей.

*****

 

- Так вот, значит, каков он - КОНЕЦ? - Антон не помнил, как долго он барахтается на улице. - Опять этот бородач настигает меня, стоит только повернуться, как он выстрелит мне в упор прямо в лицо. Разрядит всю обойму. Уже чувствую, как разлетается в клочья моя голова, как бессильно бьется о камни мой череп. Хруст такой, что хочется заткнуть уши, которых уже нет-кровавые сгустки-все, что осталось, да и это уже не отодрать от камня никакими силами. Бежать, бежать, что есть силы…шатаясь, спотыкаясь, но только не останавливаться…. Ну еще немного, там укрытие. Главное, помнить слова «батька»:

- Остановился - ты труп! - Нельзя расслабляться… Надо бежать …

Тело скрутило в комок, колени уперлись в подбородок, пальцы судорожно вцепились в ноги. Икры и бедра - сплошной огонь.

-Опять огонь. Огонь повсюду, сплошной стеной, он разрывает в клочья ветки, вздыбливает до неба землю, заставляет клубиться дорогу.… И всюду этот треск,… и хруст,… хруст и треск… Взгляд-прицел холодных безжалостных глаз-щелей из-под нависших бровей, шарят по округе в поисках… меня, чтобы оглушить болью и кровью прямо в лицо… - ужас леденит кровь - Господи, Боже мой! Не хочу!

Боль в легких никак не стихает. Колени сильно сдавили грудь.

- Ещё чуть-чуть и отключусь. А потом – ВСЕ!».

И он откинул эти ноги куда-то прочь от себя.

-ТЫ? Это ТЫ? - еще успел он подумать и потерял сознание.

Поверхность воды, высветленная солнцем. Дрожащие в ряби лучики. Всего-то продержаться пару секунд, а потом…глубоко вдохнуть.

- Великий Боже! Какое это блаженство!!! Неужели я никогда больше не вынырну? - ледяной пот по всему телу - Где оно, мое тело? Я уже гладко парю над поверхностью водной глади, прямо к солнцу…

Антон снова начал судорожно глотать ртом воздух, тело его выгнулось дугой и рухнуло со стуком на землю.

- Хрясть. Окно захлопнулось. ТЕМНОТА. Ведь это уже не вода, а …земля. Меня закопали? Избавились? Удалось-таки. Но ведь я еще жив. Если бы не этот пласт земли на груди, можно было бы дышать. Не плачь, мама! Я жив! Спасите меня! Вытащите меня скорее отсюда! - и тут Антон видит, как где-то рядом зашуршала мышь, вот она приближается и … становится крысой. Она кусает его за ногу, появляется кровь. Много крови.

Эй, кто-нибудь, да раскидайте же вы эту землю! - шепчет, задыхаясь, Антон.

*****

- Ну-ну, девочка моя, успокойся. Бог мой, как влажно и жарко! Я сейчас лопну на миллиарды вязких капель где-то очень глубоко. Нет, эти глубины не измерить ничем… Свет, дай хоть глоток воды. Умираю от жажды.

Так бывает всякий раз, когда она приходит. И я уже ни о чем не могу думать. Она просто обволакивает меня. Моя русалка. Моя зеленая. Волосы разметались вокруг лица, глубокий, вязкий взгляд..

- О, моя прелесть! Только ты одна можешь мне помочь справиться с собой…. И не надо слов, не надо…

Чашка горячего кофе вернули мозг и все тело к реальности. Да и сколько можно валяться в постели?

- Свет, мне так плохо было без тебя,…не знал, куда себя девать. Не пропадай больше так надолго. С дуру к Антону пошел. А он не один. С телкой. Какой-то весь чумной. Небритый. И глаза шальные. Как бы чего не выкинул! Может, сгоняем к нему на полчасика? А, Свет?

А Светланка молчала. Видимо, обдумывала мое предложение. Оно и понятно, сразу столько всего случилось. Ни рукой, ни ногой не двинуть. Ленно. Сонно. Где-то неподалеку лязгнул по рельсам трамвай. Прощальный колокольчик – звонок жалобно брякнул, забирая с собой суетных пассажиров.

- Ну, Свет, чего молчишь? - спрашиваю любимую, после чего с усилием поворачиваю ее к себе. Так мы оказываемся нос к носу, глаза в глаза:

- Нет, Светик, не сейчас! Хоть что-нибудь оставь на десерт!

Затем быстро вскакиваю, чтобы не спровоцировать новую волну нежности, чмокаю ладошку с цепкими пальчиками и тихонько шлепаю по розовой попке.

- Сластена! Марш, марш в ванную и одеваться!

Ровно через десять минут все тот же трамвай с жалобным колокольчиком увозит нас со Светкой в другую часть города. Ночь неумолимо опускается темным платком на крыши домов, на деревья.

*****

Антон открыл глаза, пространство вокруг сжимается…. Какой то трясущийся гроб…Веки настолько отяжелели, что, кажется, будто слились с общей массой -свинцово-серого цвета- тела. Да и само оно налилось такой неподъемной ношей, что немыслимо сложно пошевелить конечностями. Упираться в разбухшее от сырости дерево не имеет смысла - ноги съезжают, и вяло плюхаются во влажную, колючую постель. Обувь. Проклятая обувь только царапает поверхность дерева. И что, в самом деле, за предрассудки? Почему непременно туфли, а не кроссовки? Эх, вот бы сами попробовали! Ни с ноги стянуть, ни расслабиться. Сковали железным обручем. А эта затхлая сырость? Так и валит изо всех щелей. Уже вся одежда пропитана ею насквозь. Всем телом ощущается смердящий дух. Это от меня так разит? Невероятно! А самое обидное, что прекрасно понимаешь, что ты отсюда - никуда. Остается только тупо и глухо мычать. Или шелестеть, как жухлая листва серыми лепестками губ. Зато здесь я в безопасности! И мне не страшен бородач. Вот он опять ловит меня своим зловещим взглядом, следит за моей мимикой, играет мной, как кошка с мышью. А я, собрав всю силу воли, мощным рывком выкидываю из головы всю эту дрянь. И больше ни на шаг. Ни-ни. Пусть только попробует сунуться… я ему устрою: « Аллах-Акбар!».

Господи, прямо на меня с его рук капает кровь на мою белоснежную рубашку, лицо…. И снова ужас начинает овладевать мной, сковывать мое тело. Ну, ничего, вот только пусть сунется ближе! Вот так, а я глубже зароюсь внутрь и подкараулю эту сволочь…. Пусть, пусть постучит по крышке, все равно ему сюда никак не попасть. Вряд ли он готов поменяться местами. Вот опять трясущийся гроб…крысы больно грызут. Какой-то чересчур узкий тоннель, зато прозрачный, эластичный и…свет, свет в самом его конце. Сыро. Вязко. Какая-то непреодолимая сила тянет, что есть мочи меня наружу. Но никак не получается продвигаться быстрее и я без конца увязаю то плечом, то коленом во что-то липкое, скользкое… Толчок где-то вне меня, но здорово бьет по почкам и силой разворачивает на 180*, отчего я опять лечу вниз. Мне не хватает воздуха и я, как рыба, открываю рот, но в него ничего не попадает. Волна где-то внизу, под ногами, она опять выталкивает меня наверх, я вытягиваюсь стрункой, упираюсь головой во что-то твердое, с хрустом проламываю это «что-то» и меня опять всасывает вглубь. О, Боже, неужели все сначала? Тишина. Затем толчок, еще толчок. Все…. Опять тишина. Вот только немыслимо болит голова, хлюпает в ушах, горле. Неужели этот гад все же саданул мне в башку? Вот, дрянь, ну погоди. Ничего-ничего, еще рывок и я наверху…. У солнца…. Что это было, мама? Мама, ты где? Как же так, ведь ты говорила, что ЭТО, как рождение, только наоборот. А если все так, какой смысл начинать заново? Ну, ни фига себе родился! С днем рождения меня!

Внезапно резкий свет больно ударяет в глаза. Что-то непонятное и трудно объяснимое копошится рядом. Медленно, но настойчиво возвращается память. Это уже не обломки, не те кровавые ошметки, что вдребезги разбились о гранит и стекли на землю. ЭТО - гораздо большее. И вот Я лежу голый на подушке и рассматриваю свои ноги с розовыми пятками, пытаясь засунуть в рот, задорно выпирающий большой, но все же такой малюсенький пальчик... МАМА. Она с улыбкой берет меня на руки, и я ищу ее шоколадный сосок, упираясь лбом в мягкую, теплую грудь. Ощущаю, как божественным нектаром эликсир жизни наполняет мое крохотное тельце энергией. И надо бы спать, да мне все не спится. А я лежу и улыбаюсь беззубым ртом МАМЕ. Так и засыпаю с улыбкой…. Во сне что-то перекатывается в моем животике, и я начинаю тихонько покряхтывать. И всюду МАМИНЫ руки, их тепло. МАМА. Снова белый резкий свет. Вот, значит, как ЭТО выглядит? Господи, хоть бы уж скорее КОНЕЦ! - это были последние мысли Антона.

- У - уф, наконец-то! Какой славный мальчик! - откуда этот голос? - Ну-ну, малыш, успокойся. Кислород маме, быстро! Ничего-ничего, потерпи, милая! Еще бы, вон какого богатыря соорудила!

Врач и сестры в белых халатах обступили роженицу. Кто-то из них пытается иглой попасть в вену, другие подносят кислородную подушку. Следующие накладывают швы.

-Ничего, чуток пощиплет и пройдет!

Наверху иллюминация бьет в глаза и медленно затухает.

- А шов ровный получился! - слышен все тот же голос –Муж останется доволен! - хохотнул другой.

-Ну вот, думаю, за это стоит выпить! А мамаша пусть поспит. Анечка, похозяйничайте, там, в холодильнике овощи, рыба, сыр. Коньяк уже на столе. От благодарного папаши!.

 

****

На улице было по- ночному свежо. Наконец- то. Светка поежилась плечами. Вошли в дом. А лифт уже спит. Наперегонки поднялись на шестой этаж. Как всегда, после предупредительного звонка, пинком, открываю дверь. В комнате гнетущая тишина. Толпы людей и все незнакомые.

-Антон! - мой голос обрывается - Кто такой? - спрашивает меня мент в погонах.

–Друг! - отвечаю без особой радости – Так. Понятно! Ваши документы! Я должен все запротоколировать. Понятые здесь? - Так точно! - отвечает салабон.

И пошли нудные расспросы: что, как, да почему. Еще хорошо, что Светку сюда не приплели. А так же неплохо, что все соседи меня знают, как нормального парня, без выкидонов.

- Да что случилось-то? - спрашиваю.

- Полчаса назад вашего друга увезла «неотложка» -сердце.

- Когда в последний раз виделись? - Утром!.- О чем говорили? - и т.д.

Соседка громко всхлипнула, утирая лицо кулаком:

- О-ох, горемычный, отмаялся…

Светка выскочила в коридор с покрасневшими глазами. А я огляделся в квартире. Спертый запах. Все было перевернуто вверх дном. В кухне на подоконнике груда шприцев, иголок. Перепачканная кастрюлька, рядом валяется тряпка, груда мусора.

-Плясал или не успел? - почему-то пронеслось в голове. В комнате соседка продолжала сквозь слезы:

- Мать- то и дело уезжала. А он все один да один. Да, а вчерась у него девка была, вся така белая. На-аглая, глазами так и зыркала. Так-то-ся.… Сразу видать… - Попрошу выбирать выражения! - резко остановил ее мент в погонах.

- Ой, извиняюсь. Так он как вышел ее провожать, так и не пришел. Я еще выходила, ручку тронула, дверь отворилась, а в доме пусто, никого. Так-то-ся...

Я не мог больше оставаться в квартире Антона, только уже без него, где чужие люди копались в их семейных отношениях, осуждая мать, да и самого Антона. Нестерпимо больно слышать такое. И по какому праву? Ставят диагноз, не зная истинной причины. Чечня - вот его диагноз! Мать их в лоб! Сволочи! Ненавижу…

В сердцах я сплюнул и прибавил шагу – прочь, прочь отсюда!

Светка взяла мою руку и сжала ее. Я чмокнул любимую в макушку и приобнял за плечи. Долго, очень долго сидели на лавочке во дворе. Вспоминалось детство, школьные годы. Было горько.

*****

Через два дня мы со Светкой - в безупречном трауре - провожали Антона. Погода, как и настроение, была паршивой: чернильное небо, сильные порывы ветра хлестко били дождем в лицо.

-Эх, Антон, Антон, такая фигня получилась… Что теперь делать, как дальше быть?

У входа на кладбище стояла чья-то охрана, тачки крутые. Может, к кому приехали? Вроде все в одном месте толкутся. Народу и впрямь видимо-невидимо. Только как-то очень остро ощущалось одиночество. Так бывает. Особенно в толпе. Особенно, когда теряешь близких….

- Из земли вышед и в землю отъидеши… - заунывно тянул поп.

После отпевания, как водится у военных, был прощальный залп. Молодцы! Кто-то подсуетился. Неужто вспомнили там, на верху? Конечно, мертвых мы жалеем. Помнили бы о живых, мертвых было бы меньше. Только и могут, что пыль в глаза пускать…мерзавцы. А венков-то, цветов-то сколько, откуда только не прислали. Лучше бы…а. Хватит об этом.… Эх, видел бы ты, Антон, что здесь делается»- Мне долго еще не хотелось верить в происходящее…. Светка тонюсенько плакала, уткнувшись мне в плечо. Я молча попрощался с другом, бросив ком земли на гроб.

- Спи спокойно, брат! Сына твоим именем назову. Клянусь! - вырвалось у меня. Вдруг Светка перестала плакать и говорит:

- Лёнечка, так ты все знаешь? Ну, Нина Петровна! - и ее лицо озарилось нежной улыбкой. А я, как дурак, стоял, и обалдело смотрел на Светку. И, как назло, ничего не мог выговорить.… Даже не мог понять, ком, что ли в горле застрял, то ли под ложечкой засосало, но то, что колени подкосились, однозначно, потому что Светкино лицо как-то здорово покачнулось и поплыло.… И невесть откуда взявшийся голос священника прямо в ухо гаркнул:

- В землю отъидиши…- вернул меня к действительности. Вдруг осенило…

- Люди, так наше бессмертие в наших детях! Мы бессмертны нашими детьми! И как это мне не приходило в голову раньше? Ведь всё так просто:

- Это начинается, когда заканчивается…