Жила была, страна, в которой однажды, после «большой мясорубки», как в просторечии люди называют кровавую бойню, решили наладить производство запчастей для человека.

После окончания всех войн нужда в них была великая!

Это и понятно - когда шла большая рубка, о мелких органах не помышляли. Не до того было!

Но когда наступила мирная жизнь, тогда пришло время думать и о «мелочах». Потому, что воевать, стрелять, убивать или быть убитым, без них ещё как-то можно, но жить и работать уже ни как!

После длительной и масштабной мясорубки, вопрос о «запчастях» встал как вопрос о выживании страны!

Требовались новые органы.

 

Программу налаживания, производства «запчастей» развернули на общегосударственном уровне, «при поддержке и одобрении народа».

Собственно, никакого настоящего «налаженного производства» не делали, поскольку и так налаживать нужно было много чего. Новое техническое производство трудно и редко, поэтому и воспользовались старой, испробованной системой. Особо не надеясь на технические новшества, решили выращивать «запчасти» естественным путём.

 

Воспользовались старыми технологиями. Брали от людей-добровольцев прототип сырья, доводили до кондиции, помещали в ясли для проверки на жизнеспособность, а затем, уже для доводки полуфабриката, отправляли в детсады.

Производство было длительным, но не дорогостоящим.

 

Время шло, и общее успешное развитие государства требовало доработки всех Программ, в том числе и «Программы поставки запчастей для человека».

Доработка требовалась ещё и потому, что теперь уже нужно было обеспечивать достаточную функциональность органов-запчастей. Её, в обществе с развивающейся высокотехнологической промышленностью, могла обеспечить школьная программа для «временных носителей» запчастей.

К тому же Школьная программа позволяла обнаружить и отсеять тех, кто не мог быть загружен достаточным количеством информации, а значит не годился в будущем для использования по назначению.

 

Школьное образование стало обязательным! Уклонение от него каралось тюремным заключением.

 

Да и жизнь сама требовала этого. С одной стороны потому, что нужна была информационная совместимость с людьми, которые будут эти органы принимать.

Эксперты, поставщики органов, шутили:

- Промышленность требует информации, «сидящей в печёнках».

 

С другой стороны и дальновидные учёные начинали понимать значение «памяти роста» для дальнейшей работы внутренних органов, и вплотную приближались к открытию памяти даже в генах.

 

С третьей стороны, поджимали и «зелёные».

Им за это нужно отдать должное, поскольку они, своими протестами, вытребовали у общественного мнения «человеческих» условий и гуманного отношения ко всякой живности, которая своей жизнью служила человечеству!

Ну, а живность, которая выращивала в себе запчасти для человека, была ещё и похожа на нас с вами. Хоть и создавалась не людским способом, но не как-нибудь, а «по образу и подобию» человека!

 

Развитие шло вперёд и времена сменялись. Как сменилось вместе с ними и руководство Программы. Новое, прогрессивное руководство, пришедшее на смену отцам-основателям, учло опыт предшественников и допущенные ошибки. И позаботилось основательно о настоящем школьном образовании для «доноров», как «эту живность» теперь начали называть официально.

- Для физического роста, - рассуждало это новое руководство, - можно обойтись и оптимальным минимумом. Но информационная насыщенность и совместимость органов на момент их готовности к выходу на рынок, повышает ставки значительно!

 

Чтобы не возникало проблем ни с «зелёными», ни со своим персоналом, который будет работать в школах для «доноров», новое руководство установило особую систему ваяния нужного образа (образо-ва(я)ние) в будущих «донорах», предотвращающую всякою возможность ре-мыслия* во внутреннем развитии «школьников».

 

Поскольку «доноры» производились из человеческого сырья, сдаваемого добровольцами, вероятность, что вкрапления душевной сущности могли проскочить через все фильтры, была довольно высокой. Например, простейшие элементы её всегда могли попасть внутрь случайно, вместе с первым вдохом «донора» в момент его создания. Но они не должны были поощряться, как проявления не принадлежащей «донорам», привнесённой создателем, из-за несовершенства технологии, субстанции, вредящей исполнению «донорами» их, такого важного для человечества, предназначения …

 

Поэтому все признаки душевной активности, проявившиеся в школьные годы, скрупулёзно сортировались, оценивались и регистрировались, но ни в коем случае не развивалась дальше.

Спонтанная вдумчивость в информационный материал также была недопустима, поскольку тормозила загрузку. А будущим пользователям «запчастей» требовался совершенно определённый уровень информационной загруженности органов.

Проявление наблюдательности у «донора», что могло привести к появлению посторонней информации, тщательно разрушалось. Это могло привести к самостоятельной установку связей между загружаемым материалом, а это тоже расценивалось как потенциальный ущерб будущим потребителям!

 

Что же касалось потуг донора-школьника сформировать собственное суждение, вместо подаваемого им, готового и великолепного, то за ними следовало «особенное внимание». Они должны были служить сигналом недостаточной степени загруженности информационным материалом.

Обнаруженные попытки обрести свой опыт воплощения мысли во что-то видимое, или слышимое, или ощутимое, так называемое ре-мыслие, влекло за собой увольнение персонала, подозреваемого в нарушении технологии обучения.

 

Делалось это для блага «школьников» потому, что не наученным ре-мыслию, т.е. поиску «овеществления мысли» в нашем мире видимой мысли, подопечным Программы, ничего не грозило в будущем. Особо отобранный информационный материал, загруженный в доноров, гарантировал свободу от человеческих мучений этого «ре-мыслия в масштабе мироздания»*.

Это занятие оставлялось тем, для кого, облагодетельствованные Программой, были «донорами».

Вообще все формы внутренних импульсов, не стимулированных наружным воздействием воспитателей, обозначились как фактор «Д». Должны были восприниматься как нечто неуместное персоналом школ и самими «донорами». Не поощряться и, по возможности, гаситься в самом начале их появления.

 

Неистребимость Фактора «Д», у «в созданных по образу и подобию человека», действительно вызывал недоумение. Его объясняли способностью самой материи, из которой их производили, к проявлению элементов сознания.

- Способности материи к «самовозгораемости», - в шутку называли это, для конспирации от учащихся, - «Эти проявления одухотворённости».

И так же «в шутку», предлагалась мера безопасности:

- На искру нужно дохнуть так сильно, чтобы она не переросла в пламя. Ну а лучше успеть охладить выдохом таких слов, от которых все эти «искры» застыли бы навсегда!

А все вопросы о помощи научиться ре-мыслию, очень легко останавливались одним шутливым вопросом:

- Зачем Вам это? Неужели Вы хотите быть ремесленниками?

Заданный с «интеллектуальным ужасом» в голосе, он навсегда вселял в школьников чувство неловкости перед «ремесленничеством», в которое и низводилось ре-мыслие.

 

Такова была в общих чертах эта неформальная, «неписанная» инструкция для персонала школ, в которых жили и учились «доноры».

 

Делалось это не из-за жестокого отношения к ним. Наоборот, из сочувствия и жалости, даже скорее из человеческого отношения!

Не дают же собственных имён животным, родившимся в хозяйстве, чтобы не наделять их душой. Ведь это травмировало, когда наступало время «употреблять» живность!

Именно из этих соображений, делалось всё, чтобы блокировать остаточные проявления души у «доноров».

 

Всё это из осторожности, желания добра, и нежелания травмировать, даже «доноров». Потому, что для каждого из них, рано или поздно, приходило время, когда органы забирались из них, один за другим. Вернее наоборот, когда общество предоставляло им возможность заплатить своими органами долг благодарности перед человечеством, которое произвело их на свет и обеспечило достойными условиями жизни.

 

Человечество давало им так много!

Всё, связанное с миром проявления души в слове или в образе, поделке: стихи, рисунки и картины, скульптурные работы, театральные постановки или спонтанные танцы и песни, просто мечты или сочувствие, документировались, коллекционировались, но объявлялись как не существенные для исполнения растущими «донорами» в будущем своего предназначения.

Дальнейшее развитие этих проявлений блокировались, легко вызываемым у начинающего, замешательством или, сбивающим с толку поощрением, для тех, у кого успел появиться иммунитет против замешательства. Чаще же простым невежеством школьного персонала. Человечество, наделившее жизнью «доноров», заботилось о том, чтобы их не беспокоил Фактор «Д»!

 

Однако же, все условия, на случай если среди «доноров» всё-таки окажется человек, или, что было более вероятно, кому-то из «доноров» слишком сильно захочется стать человеком, были созданы, и возможности для самопроявления, предоставлены.

Чтобы не оставаться «донором» и выйти из технологического процесса, нужно было иметь свои собственные чувства и мысли, и в них должно было быть достаточно силы, чтобы быть «явлены миру». Поэтому «доноров», наравне со всеми школьниками, обучали искусству выражать свои мысли и чувства вслух или на бумаге.

 

Это могло быть в поэтической или театральной, литературной или в художественной форме. Но декламировать можно было только выученные, чужие стихи. Цитировать можно было только чужие мысли! Их собственные выставлялись как «не имеющие ценности для человечества». Очень скоро, ещё не окрепший росточек мышления, для которого каждая своя попытка мыслить была обретением только своего опыта мы-слить: сливания себя самого с остальным миром. Ценность шажка малыша, учащегося ходить… и если внутренней силы роста и развития хватало только на протест и непослушание, то очень скоро, ещё не окрепший росточек мышления, погибал…

 

Самостоятельное мышление, ещё раз повторяю, не поощрялось! Не для этого их отправляли в школу! Вместо этого, всех, от младших до выпускных классов, загружали знаниями, которых они не понимали и которые не могли быть им интересны, но были абсолютно необходимы для предназначения.

 

Почему была выбрана именно такая форма, и зачем нужно было делать это много лет, никто не объяснял. Ссылались на то, что «в начале было слово!». Это, в переводе с высокопарного языка на казённый, означало: «нам приказали, вот мы и делали». А в переводе на современный: «нам за это платят».

Но «слово» действительно становилось богом! Поэтому школьникам нужно было выслушивать множество не понятных слов. Потом выучивать все эти слова и обязательно показывать и доказывать, что эти массы выученных «слов», остались в их сознании, и ни в коем случае не оставалось места для чего-либо стороннего.

 

На самом же деле, загрузка знаний в обход разума происходила так: информация втискивалась в головы, формируя сначала речь, потом память, и в конце концов, формируя сознание, порождая особый вид «мышления для оценки». Ре-мыслие, как стремление к воплощению в нечто осязаемое, видимое или слышимое, доведение мысли до воплощения, такому мышлению уже было не свойственно и не возможно, потому, что способности воплощать себя не имело.

 

Только тот, кто был человеком от рождения или действительно сильно хотел им стать, имел достаточно дерзости, чтобы иметь свои мысли и чувства, и умение находить форму для их выражения, хотя и этого было не достаточно. Потому, что нужно было иметь ещё силы и мужество выстоять против тяжеловесной махину системы, цель существования которой, было «бетонирование места», на котором могло вырасти Древо Мысли!

 

…

«… и эти предметные знания, информация, это «слово», объявленное богом. Не интересное для нас и не понятное, не нужное и не развивающее. Ох сколько его было, переваривающего наши мозги, не способные защититься. «Слово», не говорящее к нам, вбивалось страхом перед наказанием за то, что не справился, забыл. Впихивалось оно в нас, не оставляя места для рассуждения, оставляя нас такими же невежественными, не мыслящими. Оно вдалбливалось нам в головы ужасом не выученного урока.

Всё это с обязательной неизбежной регулярной проверкой. Там ли оно, хорошо ли удерживается у нас в сознании знание, которого мы не искали. Но противопоставить что-то ему, защититься от него, мы ничем не могли.

 

Оно делало своё дело, формируя нашу речь, наше сознание, наше восприятие и выстраивало, подобно всесильному архитектору внутри нас, представление о мире. К самому этому миру нам не позволялось приближаться.

Прикоснуться к нему своими глазами, впитать то, что в нём было волнующего, увидеть и услышать, пережить его! Всё, что делало этот мир желанным, как мы думали, для людей, для нас было невозможно.

Нам был заказан путь к желанности в этом Мире, вместо поиска пути, мы заучивали дорогу…

Нам давали «слово» без соприкосновения с тем, что за ним стояло. Нам давали «цифру», у которой не было «лица». «Восприятие по памяти», чужой памяти – всё, что нам было доступно. Нам оставались обесточенные, безжизненные абстракции, отражения, тенью того, что существовало где-то там, в Мире.

«Это не было важным для вашего будущего»…

 

Это было очень действенно. Убивалась даже самая малая возможность, что в ком-то из нас вырастет мысленное древо. У древа, как известно, должны быть корни, как и у мысли, пустившей корни и взрыхлившей почву разума. А вот этого взрыхления и не предлагало наше школьное образование, загружая нас информацией, как грудой тяжелых блоков, лежащих на пустыре наших разумов.

 

Кто-то подслушал шутку о том, что нас не учат, а заполняют информацией наши органы. Мне кажется, что в этом была очень близкая к действительности ирония.

Нам всё это было безразлично и безрадостно.

«Для неодушевлённого использования», - говорили нам, всякий раз, когда наше недовольство прорывалось наружу. – «Просто важно, чтобы всё это было вашим знанием».

Наверное, так оно и было, ведь никто из нас точно не знал, что такое душа. Мы от этого не расстраивались, быстро научившись подшучивать над этим.

- Наше «донорство только для телесных органов, а душа не пересаживалась, поэтому в «производстве» не задействовалась, – так звучала шутка.

 

О том, что мы доноры, и что наше предназначение - служение человечеству, и поэтому всё, чему нас учат, не предназначалось для нас самих и поэтому не обсуждалось, мы узнавали рано. Раньше, чем мы могли воспринять это как шок.

Рассказывали всем нам об этом сразу после переезда на новое место... Новое окружение, новые лица, новое знание о себе...

Известие не успевало давать хоть сколько-нибудь ощутимый росток и не стало поводом для удручения в наших умах. На уроке биологии, от скучного перечисления органов, которыми мы в будущем, когда-нибудь, сможем послужить человечеству за подаренную нам жизнь, наставники перешли к подробному описанию органов интимных. И все наше внимание поглотила эта сторона наших тел.

На этом уроке взрослые впервые открыто рассказывали о сексуальности, и о таком, что нас всех на тот момент очень занимало. Мы только, только превращались из детей в подростков, и мы переживали свои первые поцелуи, или, вернее, учились бахвалиться на эту тему. Поэтому все были поглощены подробностями этой темы, а не тем, в какой последовательности другие органы наших тел когда-нибудь в далеком будущем, будут изыматься из нас и переходить на служение человечеству! Коротко сообщив нам об этом, учителя просвещали наши жадные разумы той темой, которую мы жаждали узнать.

Тогда же и тоже мимоходом, мы узнали, что детей у нас никогда не будет потому, что мы не "настоящие" люди, а созданные по образу и подобию их. И раз мы не родились сами как "настоящие", то и от нас никто родиться не сможет…

Вот так и вошло это знание о предназначении донорства, о том, что нас разберут на органы, как только мы будем готовы сами исполнить это своё предназначение, окруженное подробностями о поцелуях, о сексе и о проявлениях нежности…

 

Когда мы выросли, оказалось, что среди нас были и такие, у кого появилось желание создавать семью… мало у кого, конечно, у нас ведь было предназначение… и время «становиться в очередь»…

Наше отношение к ним, к тем, у кого любовь друг к другу могла всё же пересилить чувство долга перед человечеством, было разнообразным, но в основном, к ним относились как к дезертирам. Со временем я понял, что в этом был свой резон. «Разрешалось пожить для себя и друг для друга»… всем. «Разрешении» не ограничивалось во времени… Для некоторых это было счастьем!

Счастье это было дозволено, поэтому никакой особой тяги не вызывало, а «отступники» эти, рано или поздно, возвращались «в очередь»…и после возвращения из "жизни для себя", они были даже более рьяными…

 

Думаю, что наши «дезертиры» возвращались потому, что не зная как жить для себя по-людски, не наученные, что значит жить друг для друга… это дозволенное счастье превращалось для них в какие-то нелюдские отношения, не естественные между нами… донорами.

 

Мне всегда казалось странным, почему любовь не могла стать сильнее долга…

В конце концов, мне ужасно захотелось узнать, что же так не хотели нам пояснять наши воспитатели… когда речь заходила о Душе…

 

Таинственный «Фактор Д», о котором мы все конечно знали! Он мучал меня долго. Я даже решил, что не могу разрешить вопрос из-за строения мозга… в котором, много позже, заметил такую же странность. Никто из нас никогда не был донором мозга. А состоял он из трёх частей: мозга рептилий, мозга млекопитающихся и «Corexа». В последнем, как говорили, происходят процессы свойственные собственно человеку.

Corex - Не родственная животным, часть мозга…», - так гласило определение. Но это же название носили вороны... по латыни.

 

Эта «воронья часть» мозга была, на самом деле, огромна! Она занимала четыре пятых черепа, и… была совершенно не нужна!?!

Нам она не нужна была точно - эту нашу «запчасть» никому не пересаживали.

Но зачем-то же она была даже у нас, но определенно никакой самодеятельной функции не предполагала.

Мне очень захотелось узнать, что же значит «собственно человеческая деятельность мозга»... Что значит быть человеком?

 

Я начал составлять коллекцию, в которую вошли такие вещи как: восхищение, очарование, преклонение, почитание, прозрение, понимание, творение и самовыражение... как понял, что всё это есть и у меня! Только вот время, которое я могу задерживаться в этом «состоянии собственно человека», во всём этом… было очень коротким!

Мне не удавалось "быть вороной" больше нескольких минут… Но люди, те, "настоящие, которых я спрашивал, оказывается были там не намного дольше!

Зачем же нужен орган, большую часть которого никто не использует?

Может быть, люди тоже «доноры» для кого-то другого?... »

 

…

 

 

 

*«Ре-мыслие» - поиск и выбор формы воплощения в мир материальный своей мысли, воспроизведение мысли или чувства в мире вещей.