Время от времени я перечитываю Маяковского. Я читал его стихи и прочее творчество уже раз восемь или девять, а может быть и все 10, но я все равно буду его перечитывать и, наверняка, еще больше раз, чем уже читал. А вот старину Хэма я ни разу не перечитывал. Его я читал всего один раз (и то не все, даже до «Старик и море» не добрался), и даже не подумал о том, чтобы перечитать. А Маяковского перечитываю. Хэм - великий писатель, я бы даже сказал величайший, черт возьми, да он гений, половина писателей мира и запятой Хэма не стоят. А Маяковский поэт, и тоже великий и исключительный. Но Хэма, я не перечитываю, а Маяковского…. Впрочем, я уже говорил об этом. Довольно этих лирических отступлений, тем более, что они никакого отношения к нашему рассказу не имеют.

Итак, сценарный поединок. Это, конечно же, не чемпионат, не турнир и даже не баталия, так – битва мелкого масштаба между двумя начинающими сценаристами, к тому же проживающими в одной комнате общежития, имеющей площадь не более 14 квадратных метров. Так что те, кто ожидали жесткого трэша или беспрерывного экшена, могут спокойно удалиться по своим делам и не читать сие произведение дальше этого слова. Вот этого самого слова! Вот оно! Прямо здесь. До свидания.

Что ж, мы провели и черту и я рад приветствовать тех, кто пересек ее вместе со мной и дождался-таки начала этого дрянного рассказа. Приступим-с!!!

Мастерская Бородянского известна своей разболтанностью и бездельем. Нет, не все мастерские Бородянского ( а у него их было несколько), а именно эта, 2006 года сбора, в коей я удостоен чести состоять, ленива до невозможного. Как сказал Григорий Тимченко, зато у нас одна из самых ярких мастерских, тем и пользуемся, и надо сказать, успешно пользуемся. И вот жили мы так себе припеваючи, пока однажды Александр Эммануилович не дал нам общее задание написать короткий метр про измену. Отсюда и пошла есть эта незатейливая история со скрытым сюжетом, скудным событийным рядом и совсем ничтожным смыслом.

За окном царствовала мгла. Испугались?? Нет?? А если это произнести ужасающим истеричным голосом? Уже страшнее? Но пишем-то мы не ужастик, поэтому лучше прекратить подобные эксперименты. Итак, на улице уже стемнело, хотя время было всего 17:00 или чуть больше, не думаю, что разница в 10-15 минут сыграет какую-либо значимую роль, предлагаю оставить эти никчемные подробности и проследовать на следующую ступень нашего повествования. Мы сидели с доктором в комнате. Каждый на своей кровати. Мы изучали друг друга взглядами, и не отводили глаз. Казалось бы, что могут найти нового во внешности друг друга 2 человека, больше года уже живущих в одной комнате и видящих друга чуть ли не 18 часов в сутки, однако лица их были напряжены и суровы. Причина крылась на поверхности. Завтра должно было состояться мастерство, на котором мы должны были сдать свои работы об измене. Ни я, ни доктор, разумеется, не написали ни строчки, а выслушивать весьма не положительные отзывы о своих личностях нам вовсе не хотелось. Оставалось одно – сесть и написать эти заклятые новеллы, и с чистой совестью отправиться на мастерство. Но кто первым решится на такой отчаянный шаг – сесть за сочинительство. Просто мы, как истинные сценаристы (а у Бородянского просто не может быть других студентов) умудрились проучиться год и не написать ни единой строки, а тут целая новелла. Логично, что мы струхнули. Но Александр Эммануилович четко и безоговорочно сказал, что тот, кто не выполнит его задание, может распрощаться с учебой во ВГИКе навсегда, по крайней мере в его мастерской -точно. И Ольга Валентиновна Шевченко (наш второй мастер, ученица Бородянского) его поддержала, нечего, мол, их жалеть и баловать, пусть сценарии пишут, раз пришли, говорить все могут, а писать, не всякий сумеет. На том и порешили. Поначалу мы расслабились, еще целая неделя впереди, но уж очень быстро она как-то пролетела, и вот уже практически подошел срок.

Мне было страшно смотреть на доктора. Его взгляд был наполнен решимости, вероятно, он знал, о чем будет его новелла, и как ее следует писать. Я же даже представить себе не мог, что можно написать об измене, тем более в сценарной форме. И тогда я проявил слабость – это была моя серьезнейшая ошибка. Я слегка отвернулся. Заметив это, доктор не упустил возможности мгновенно отреагировать и тут же оказался напротив компьютера, и его рука стала молниеносно водить мышкой по столу. Собака, он почувствовал мою слабость, а это уже верный шаг к поражению, как только мог я допустить подобную оплошность? Но горевать уже было некогда и не к чему. Док уже с бешенной скоростью открывал word, еще мгновение и он бы начал писать свой сценарный опус.

Если вы думаете, что я вслед за ним кинулся к ноутбуку и также активно начал использовать мышку, то вы серьезно ошибаетесь. Я был настолько ошеломлен, что застыл не меньше чем на две минуты, а когда очнулся, то пальцы доктора уже со свистом пролетали над клавиатурой. Как дятел, терзающий деревья, долбил доктор мои слух и сознание стуком уже ненавистных мною клавиш его клавиатуры. Но отступать было некуда, за нами Москва, как это высокопарно ни звучало. И вот я не торопясь подошел к ноутбуку. Внутри все так и клокотало. Я взглянул на доктора и обомлел. Его лицо было озарено божественным светом гениальности, оно сияло как 7 миллионов лун, звезд, солнц и прочих небесных светил вместе взятых. Вот дьявол, видать, он писал нечто сверхшедевральное. Настроение ухудшилось еще на два пункта позитива. На мгновение мне даже показалась, что над головой доктора возник нимб, эдакий светящийся как зарево пожара обруч. Я встряхнул головой и закрыл глаза. Открывши их вновь, нимба я не обнаружил, а доктор продолжал барабанить по клавиатуре, совершенно не глядя в мою сторону.

Ноутбук оказался выключенным. Вот скотство. Я так и сказал: «Вот скотство!». Громко так сказал, с чувством. Но доктор не прореагировал, и мне пришлось мириться с тем, что я такой неудачник. Нажав кнопку включения, я стал терпеливо дожидаться, пока эта огромная записная книжка, этот гений человеческого разума, не соизволил включиться. Должен заметить, что полторы или две минуты, за которые он приводил себя в состояние готовое к пользованию и эксплуатированию, показались мне не только вечностью, но и адом, в роли которого выступал все тот же неугомонный доктор, ни на секунду не перестающий печатать. О, как я себя в тот момент ненавидел. Мне хотелось провалиться сквозь землю и навечно застрять там, чтобы все позабыли обо мне и никогда не вспоминали этого великого позора, я думал, что мне не суждено стать сценаристом, пока на этой планете есть доктор – мастер слова и уникальный художник, Моцарт литературы, в лучах славы которого я смогу стать максимум жалким и ничтожным Сальери, восхищаться талантом которого будут лишь родственники и немногочисленные знакомые.

И вот я открыл word. Наверняка, доктор успел уже написать страницы три, а то и четыре отборного мастерского текста, а я даже названия еще не придумал. От отчаянья я начал грызть ногти. Дурацкая это привычка- грызть ногти, но, как известно, проще изменить Родине, чем изменить себя. Вот и сейчас, я сидел и грыз эти заклятые ногти, вместо того, чтобы творить, творить, как это делал мой сосед по комнате, сожитель можно даже сказать. Вы не подумайте, что я какой-нибудь ничтожный завистник, это не так, просто когда ежедневно наблюдаешь величие доктора, то невольно начинаешь им восторгаться и осознавать свою убогость по сравнению с ним. Эта ситуация мне напомнила роман Олеши, который так и называется «Зависть». Если вы не читали, советую ознакомиться, правда, если быть откровенным, то я сам еще не прочел его, что, безусловно, является еще одним моим минусом. Вот доктор, небось читал его, при чем давно. Надо будет у него узнать, и руку готов себе оторвать, если это не так.

Бог с ним, с названием, это, в конце концов, не самое главное в произведении. Главное было не зацикливаться. И я не стал зацикливаться. Измена. Что вообще я знаю об измене? И я начал копаться в своей памяти, пытаясь вытащить оттуда эпизоды из моей не самой интересной на этой планете биографии, связанные с изменами и прочими любовными неурядицами. Маловато как-то получалось. Вернее не так, измен в моей практики было немало, с этим у меня, должен сказать, все в порядке. Я изрядно изменял девушкам, но еще чаще они изменяли мне. Но вот как-то не хотелось выставлять свои истории на показ, это все-таки личное, и в них крылось не мало, боли, переживаний, скандалов и прочей дребедени, отравляющей нашу жизнь. Мне не хотелось, чтобы об этой не самой лучшей части моей биографии узнал кто-либо еще, кроме непосредственных их участников. Можно было, конечно, написать про Ольгу или то, как я изменил 2 девушкам сразу, на всякий случай не буду называть их имен. Или рассказать про то, как жестоко и несправедливо поступила со мной Ксюша, но нет, я твердо решил не вмешивать сюда своих любовных достижений и провалов. Нужно было выдумать незатейливую, но жалостливую историю, с обязательно трагическим концом и насыщенной фабулой. Но я же не Гоголь, и не Бальзак. И даже не доктор, который, кстати сказать, продолжал упорно и со скоростью превышающей скорость света не менее чем в 7 раз стучать по клавиатуре своими пропитанными гениальностью и никотином пальцами художника. Черт возьми, готов биться об заклад, что у доктора было в несколько раз больше подобных историй, чем у меня. И еще, определенно, что всегда изменял он, ему ни разу, а он, когда хотел, тогда и изменял. Еще бы, какая девушка решилась бы на подобный шаг? Да никакая. И уж, наверняка, он не побоялся описать один случай из своей практики, а я побоялся. У меня, знаете ли, как-то совесть взыграла и не позволила. Ну и что с того? В результате мною не было написано ни единой строчки, а этот мастодонт литературного творчества, да ну его… И я в очередной раз расстроился.

Чтобы хоть как-то успокоить свои расшатавшиеся нервы (еще бы, ведь меня могли отчислить), я надел наушники, включил музыку и открыл пасьянс. Я всегда так делаю, когда пытаюсь думать или успокоиться. Разложив три раза подряд непослушный пасьянс, я несколько пришел в себя. Я даже почувствовал, что тело мое избавилось от напряжения, которое сменила долгожданная истома. И, кажется, именно в тот момент в моей голове появилась некая мысль, способная натолкнуть меня на так необходимый мне сюжет. Но не успел я это осознать, как доктор встал, размял костяшки пальцев и вышел из комнаты. Какое-то время его не было в комнате, что он делал, мне было неизвестно. Может быть, он вышел, чтобы налить себе чаю, может быть он вышел чтобы покурить, а может быть, ему понадобилось срочно опустошить свой мочевой пузырь. Так или иначе, прошло не меньше минуты, а он не возвращался. Искуситель. Не вставая со стула, я попытался заглянуть в монитор его компьютера. Мне не удалось этого сделать. Нужно было встать и подойти. Как же мне захотелось это сделать. На с другой стороны я понимал, что это будет очень нехорошо с моей стороны. Это гнусно и нечестно подглядывать за творческим процессом своего соседа. Это почти то же самое, что подглядывать за человеком, когда он онанирует, предполагая, что находится в одиночестве. Онанизм сродни творческому процессу, и тот и другой интимны и дарят наслаждение. Но угрызения совести меня недолго мучили, я успокоил себя мыслью, что такие понятия, как «хорошо» или «плохо» являются неоднозначными и не могут служить абсолютной истиной, с тем я и оторвал свою не маленькую пятую точку от стула и подошел к компьютеру доктора, но не успел я взглянуть на монитор, как, раз, два, три, в комнату зашел доктор и увидел меня. Дьявол. Я был готов сгореть от стыда. Мне показалось, что я покраснел, хотя подобного со мной ни разу не случалось. А доктор так посмотрел на меня, что мне стало еще горше. Не по- доброму посмотрел, осуждающе. Но ничего не сказал. Уж лучше бы он меня матом покрыл, пусть кричал бы, как ненормальный, называл последними словами, но нет, он только взглянул и все. Но его взгляд оказался таким, что я последним чмом себя почувствовал. Но ведь я не такой. Или все-таки такой? Вот ведь…. Проклятая совесть…

Я опустил голову и отошел в сторону, доктор сел за свое место и тут же принялся печатать. Святой он все-таки человек. Не спасли меня ни музыка, ни все тот же пасьянс. Теперь он и вовсе отказался раскладываться. И тогда я вышел из комнаты, мне хотелось идти вот так, не сворачивая, не знаю куда и зачем, главное, чтобы идти и не возвращаться обратно. Я прошелся по коридору, дошел до лестницы, поднялся до пролета и стал смотреть в окно. А там по-прежнему было темно. Зловеще темно. Я был уверен, что это темнота ворвалась в меня и осталась там навсегда. Осталась, чтобы пугать меня, чтобы служить мне неким эквивалентом совести, страха и порядка, ну и черт с ней, мне и без нее тошно было. Я смотрел, как по улице шел трамвай, как люди перебегали дорогу и тут же неслись в магазин, название которого уже предполагает, что цены там дешевые. А дешевые цены обозначают, что и товар там не самые лучшие, не самые лучшие и не всегда качественные. Он называется «Копейка» делайте выводы. Еще я успел посмотреть на противоположную многоэтажку. В некоторых ее окнах горел свет, это значило, что там есть какие-то люди, и что они не спят. Больше я не смотрел в окно, я услышал шаги откуда сверху, кто-то спускался вниз, он или она мог или могла дойти и до меня. Мне этого не хотелось. Я вернулся обратно. Я взглянул ни лифт. У меня появилась мысль покататься на лифте, но я отбросил эту глупую идею и пошел дальше. Я вышел на балкон. Здесь было темно и холодно. Вот и хорошо, свежий воздух всегда благоприятно на меня влиял. Так произошло и на этот раз. С балкона я вышел замерзшим и немного успокоившимся. По крайней мере я уже не думал о докторе и недавнем инциденте. Я твердо знал, что должен написать новеллу, и что я это непременно сделаю.

Работа шла нелегко. Я с трудом продвигался вперед. Все-таки это был мой первый сценарный опыт. Взяв за основу классический треугольник: Он, она и еще один, я стал писать историю. Их я назвал: Вадим, Таня и Измаил соответственно. Они сидели в кафе и разговаривали, а далее при помощи флэшбэков я раскрывал их историю, не лишенную интриги и хитросплетений судьбы. И вот, слово за словом, рождалось мое произведение. Доктор же все так же строчил их, словно Анка пулеметчица, стреляющая по врагам из своего верного друга пулемета. У него, наверное, уже целый роман красовался на мониторе, а у меня каких-то жалких полстраницы, написав которые, я решил отдохнуть, поскольку мой мозг уже закипал от перенапряжения. Я вновь включил музыку и открыл на этот раз уже шахматы. Но матч я проиграл, допустил один неверный, абсолютно глупый и никчемный ход, и компьютер тут же воспользовался моей оплошностью. Через три хода поставил уже мне мат. Должен заметить, такое нередко со мной происходит. Это все из-за невнимательности. Но, как с ней бороться, я пока еще не придумал.

Можно было приступить к продолжению сочинительства, но чувствовал, что еще не до конца расслабил свой мозг. Тогда я стал наблюдать за доктором. Как он писал! Я буквально застыл в немом восхищении. Ни единый мускул его лица не был расслаблен. Сама сосредоточенность. Ни единого лишнего движения, все жесты вымерены и безупречны, он был словно штангист, тягающий 170 килограммовую гирю, одно неверное колебание, и штанга упадет вниз, но он взял этот вес, с легкостью взял. Он был, как красавец атлет, появившийся летом на пляже и знающий, что все взгляды полуобнаженных девушек будут принадлежать ему. Ах, собака, ах, шельмец, взгляд на монитор, на клавиатуру, и снова на монитор. Вот как работал доктор. Мне, конечно, до этого было далеко.

Но необходимо было продолжать, и я продолжил. Перемешивая сочинительство, с прослушиванием песен, с минутным лежанием на кровати, с почесыванием затылка и изучением обоев, я худо ли бедно продвигался вперед. И тут к нам зашла Нина. Я обрадовался! Ух, как я обрадовался, сейчас мало, кто так может, вот в царское время умели так радовать, бывало бьют крестьян розгами, а они все равно рады, рады тому, что работу таким образом прогуливают. Сейчас так не умеют радоваться. Но не успел я сказать Нине, привет, как обезумевший доктор вскочил и выпроводил Нину из комнаты. Он заявил, что она мешает ему писать, а обо мне, он даже не удосужился подумать. И выгнал все-таки ее и больше того, дверь даже на замок закрыл. Теперь я остался с этим литературным маньяком наедине в запертой комнате. «Того гляди еще и съест меня» - подумал я. Но, к счастью доктору было не до меня. Он продолжал тиранить клавиши. Как они только не задымились, остается для меня загадкой. А еще через полчаса или чуть больше, он восторженно вскинул руки и закричал, что было мочи:

-Есть. Саня. Готово! 18 страниц.

Тут-то я совсем расклеился. Я глянул на монитор ноутбука. У меня красовалась цифра 4. 4-ая страница, а я уже не знал о чем писать. Окрыленный своей удачей, доктор выбежал из комнаты, нет не выбежал, конечно же, вылетел. Разве можно иначе, на крыльях-то? Зря, я не прочитал роман Олеши, может в нем есть ответ, как бороться с этой завистью. Мало того, что доктор написал быстрее меня свою новеллу, так у него еще она получилась гораздо больше и талантливей моей. Зуб даю на отсечение. Но теперь я не стал подходить к его компьютеру, я был погружен в свои безутешные мысли.

Через три минуты пришел доктор. И не один, а с Ниной. И они стали громко разговаривать, шутить (даже надо мной) и много смеялись. Вот это уже свинство. Я надел наушники, но даже так мне был слышен их задорный, но отнюдь не симпатичный мне смех. Таня, Измаил, доктор. Все вертелось у меня в голове и отказывалось выстраивать в четкую картину. Потом Нина ушла, а доктор сел смотреть фильм. Он был спокоен, Бородянский похвалит его завтра и. разумеется, не выгонит, а вот я висел но волоске. Перед тем, как включить кино, он, будто очнувшись спросил меня:

-Сань, не хочешь прочесть мою новеллу?

- Нет!!! – Взревел я. – я свою пишу!!!!

- Ну, как хочешь…. И начал смотреть.

Было уже около двух часов ночи, и доктор готовился ко сну, когда я, наконец, расправился со своей новеллой. Я не стал заморачиваться с ее названием и назвал ее «Треугольник». Боже, до чего же я счастлив был!!!

- Что, съели? – Заорал я на всю комнату. – Хрен вам лысый, а не выгнать Сашу из Вгика! Новелла-то готова!!!!

Но доктор не разделил моей радости. Он чувствовал себя победителем, а тут я, да еще и чуть ли сон его не потревожил. И пускай я проиграл эту битву, пускай не выиграл сценарный поединок, но все же я написал свою первую новеллу, а это значит, что я не самый худший сценарист во вселенной! 11 страниц! Я написал 11 страниц!

Воодушевленный своим достижением, я лег спать вслед за доктором.

Но каково же было наше общее удивление, когда на следующий день Бородянский не пришел на занятия, а новый ректор решил расформировать нашу группу за плохую посещаемость и неуспеваемость. Мы шли с доктором и пинали по дороге снег. Плевать, что в сентябре не бывает снега….

17. 12. 2007 г.

ЗЫ: .Спасибо Мураками

 

А.О.: Я не скрываю, что рассказ является выдумкой автора. Наоборот, я этим даже горжусь, поскольку способен еще хоть что-то выдумать. А задание про измену –это чистая правда.

17. 12. 2007 г.