Что хочет автор. Литературные конкурсы

В настойчивом стуке костяшек пальцев о дверь под номером 512 мне послышалось что-то тревожное. Тревожный стук неоднократно повторился, дверь не открылась, но для нас это не имеет никакого значения, ведь мы находимся по ту сторону двери, там, где сидит герой первой главы по имени Иван.

На столе перед ним атлас по оперативной хирургии, открыта глава об ампутации конечностей, с рисунка №1 на нас глядят пилы, ножи и кусачки, в общем, полный набор серийного маньяка. Палец Ивана обводит нарисованную культю, а взгляд останавливается на выражение лица нарисованного человека, только что лишившегося куска своей плоти. Иван пытается что-то разглядеть в этой страдальческой физиономии, на мгновение о чём-то задумывается, подперев подбородок о кулак, и в таком роденовском виде впервые предстаёт перед читателями «Пёстрой книги».

Так близко и так часто с болью, страданием и смертью не сталкивается ни один другой молодой человек, как студент медицинского ВУЗа. Боль, слёзы, отчаянье, бессилие и смерть на одном берегу, а на другом берегу молодой, здоровый студент медик 4-го курса, и между этими двумя берегами течёт удивительная река, окунувшись в которую можно стать Буддой, но можно и потерять рассудок. Вдоль этой реки можно доплыть до последней истины, но можно и в самом начале заплыва застудить мозг от холодных ключей непостижимого. Между этими берегами, между этими полюсами, между этими мирами, может произойти удивительная трансформация сознания. Эта трансформация может передавить сонные артерии, но может и научить обходиться без них, эта трансформация может вогнать в чёрную депрессию, но может и закинуть в радужную нирвану, эта трансформация может разочаровать вас в жизни, но может и очаровать в смерти…

Если говорить откровенно, а откровенность – это территория, на которой возводился храм «Пёстрой книги», Иван является не только героем первой главы, но и главным героем всей вашей жизни. Это звучит странно и даже абсурдно, но это нисколечко не умаляет Его значения в Вашей жизни. Иван ваш пленник и ваш тюремщик одновременно. Вы заключили в клетку «несуществования» его, а он заключил в клетку «движения в сторону от» Вас. В сторону от чего, узнаете чуть позже, хотя движетесь в этом направлении всю жизнь.

«Будь проклят этот день», – кажет Иван, вспоминая завтрашний понедельник, но так как мы находимся на предпонедельниковом воскресенье, ещё есть время помарать бумагу чернилами, ибо уже завтра чернила будут заменены кровью. «Чьею кровью?», - спросит автора любопытный читатель. «Вашей, мой друг, вашей», – злорадно ухмыльнувшись, ответит автор, совсем не преувеличивая и полностью отвечая за свои слова. Чернила – это только чернила, а кровь – это дух, чернила - марают страницы, кровь – освещает, чернилами – выдумку и ложь, кровью – истину. И поверьте, чтоб писать кровью, не обязательно из эритроцитов строить буквы, но обязательно её пролить…

Ну а пока мы ещё находимся в предпонедельниковом пространстве-времени, попытаемся с помощью чернил узнать Ивана чуть ближе. Только вот ближе к чему и дальше от чего мы узнаём людей? И узнавая ближе и ближе, не удаляемся ли мы дальше и дальше?

«Скажи, кто твой друг и я скажу, кто ты», – говорили древние. Вернее будет так: скажи мне кто твой друг, и я не только не скажу, кто ты, но и не скажу кто твой друг. Вы думаете, чем больше вы знаете, тем вы ближе к истине? Но истина по ту сторону знания, также как мы сейчас по ту сторону двери под номером 512, в которую снаружи настойчиво и тревожно кто-то колотит костяшками пальцев. Знания – это только ступеньки, и неважно прошли вы пять ступенек или пять тысяч, если даже не можете быть уверены, движетесь вы вверх или вниз. А быть может и такое, что вы сосредоточили свой внутренний взор исключительно на ступеньках и величаво шагая по ним с мудро-мутным взглядом, проходите мимо самой госпожи Истины, которая по скромности своей не решилась вас окликнуть и задержать, и вы уже спешите заключить: «Истина непостижима и неуловима». Так, step by step, искатель Истины полностью теряет внутреннее зрение, и превращается в коллекционера ступенек, которые могильной плитой сдавливают волю, свободу и совесть. Я слышал разговор двух мудрецов:

- Я прошёл долгий путь по ступенькам восточных учений. Там были и бамбуковые ступеньки даосизма, и прекрасные нефритовые ступеньки буддизма. Многие ступеньки я одолевал в несколько прыжков, на других находил отдохновение, о третьи спотыкался, четвёртых не замечал. И теперь поглаживая седую бороду, я заключаю для себя, что прожил славную жизнь, полную мудрости и благодати, – сказал первый мудрец.

- А я всю свою жизнь взбирался по ступенькам западных мистерий. Там были и каменные ступеньки пифагорейцев и золотые средневековых алхимиков. На некоторых ступеньках я провёл свои лучшие годы, на других меня постигали болезни и разочарования, на третьих я просто спал. Я горжусь своей жизнью, которую растратил на поиск истины и обрёл в этом поиске мудрость и божественность, – сказал второй мудрец.

Оба мудреца сидели в болоте, промокнув от дождя, льющего изнутри, и своими речами забавляли божественных лягушек и мудрых жаб…

Недавно Иван прочитал «Фауста» и подумал, как было бы замечательно продать дьяволу душу, к примеру, за экзамен по оперативной хирургии. Вот только где же отыскать эту чёртову душу? На физиологии очень прямо и жёстко объяснили, что душа – это манихейский бред и стыдно о ней рассуждать студенту медицинского ВУЗа, а чёрта воочию видел только его сосед по комнате третьекурсник - сатанист Егор, когда однажды перегнул палку со своими психоделическими опытами, но достоверность этой информации весьма и весьма сомнительна.

«Найду душу, найдётся и чёрт», – подумал Иван и начал интенсивные поиски души. Сотни раз он бывал на вскрытиях, десятки раз сам вскрывал трупы, ну хоть бы раз обнаружил что-то похожее на душу. Он и в желудке искал и в четвёртом желудочке мозга, околоушных слюнных железах и в гайморовой пазухе, даже мочеточник не оставил в покое. Ни души. Тогда он развернулся на 180º и продолжил поиски души в произведениях русских классиков. Иван перечитал десятки книг и хрестоматий, но вместо души нашёл лишь скуку, занудство и хроническую сонливость.

Поиски души окончились тем, чем началась первая глава: перед нами сидит студент медик чётвёртого курса по имени Иван, уставившись в атлас по оперативной хирургии, где изображён человек с ампутированной нижней конечностью. Иван готовится к серьезнейшему экзамену всей его жизни (хоть и читает он не по теме!), поэтом не будем ему мешать и прекратим так тревожно стучать в дверь под номером 512, где уже давно никого нет…

В первой редакции данного творения, воскресный день Ивана продолжался несколько сот страниц, на которых были преимущественно слова, а вернее на них были только слова. И я решил: довольно слов, пора вставать, и вот сотни страниц воскресенья Ивана пожирает огонь пробуждения, звенит будильник, понедельник, семь утра. Утро как утро, никаких признаков конца света или тьмы, ничего глобального: мыло, зубная щётка, доброе утро Иван, расчёска, чай, бутерброд, не забудь позвонить маме, белый халат в рюкзак, шнурки хирургическим узлом. Всё это лишено осмысленности и носит характер условного рефлекса, запускаемого звоном будильника.

На часах без пяти восемь, занятия начинаются с полдевятого, а Иван и его одногруппник Семён уже надели халаты, маски, перчатки и ждут преподавателя. Это объясняется тем, что у них цикл оперативной хирургии, и они сегодня дежурят. Для непосвященных объясню, что дежурить на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии это не только протирать доску и мыть пол, но и ходить утром до занятий в морг за трупом, на котором впоследствии будут отрабатываться различные хирургические манипуляции. И в данный момент Иван с Семёном ждут преподавателя для того, чтобы он сообщил им номер трупа, который следует «поднять».

После смерти, а иногда и при жизни, мы теряем имена. Потерять имя пока живой конечно неприятно, но его всегда можно восстановить благими поступками и добрыми намерениями. Но однажды, наш небесный Отец позовёт к себе, и чтобы предстать перед ним в должном виде, вы должны будете зайти в учреждение под названием «морг». В этом учреждении вам выпишут справку о том, что вы действительно покинули мир земной и уже готовы отправиться в мир небесный, а кроме того, наложат грим, расчешут, приоденут и для смелости 100 грамм водки нальют (себе конечно). После чего, к вам прилетят (так как идти просто не в состоянии) «ангелы» с крепким запахом перегара, уложат в красный лифт, который и доставит вас прямо на небо. На небе охранникам справку покажите, а иначе не пропустят к Отцу в офис. Справку берегите, не раз случалось, теряли её в дороге, и теперь болтаются между небом и землёй, мы называем их призраками. «От одного берега отплыли, к другому не приплыли».

Так вот, что хотел сказать – в этом самом морге, мало кого интересует ваше имя. Никто не подойдёт, не спросит, там вообще народ неразговорчивый. Поэтому «ангелочки» с крепким запахом перегара, прицепят вам на ногу жестяной ярлычок с выбитым на нём номером. Эти ярлычки обычно прикрепляют на большой палец ноги. Если вы имеете воображение, то можете сейчас представить такой ярлычок у себя на ноге, если имеете хорошее воображение – на холодной ноге, если очень хорошее воображение – на холодной, мёртвой ноге. Только не забудьте после этого постучать по дереву, переплюнуть через левое плечо и перекреститься, дабы оттянуть этот скорбный час.

Не знаю как Вас, а меня всегда занимал вопрос, на который невозможно найти ответ, пока бьётся сердце, желудок вырабатывает сок, а в почках образуется моча. Вы ждёте сложного философского вопроса, а это всего лишь глупенький, никчёмный вопросик: какой же номерок мне достанется? Это может быть благородный №1000, мистический №666, символичный №33, или какой-нибудь серенький №2643. А впрочем, какая разница, какой номер, главное, что он есть и теперь тебя не перепутают с соседом по полке! В морге как в армии царит строжайший порядок. Зайдёт прозектор, скажет: номер 3526 отзовись, и номер по причине смерти естественно не способный отозваться, лениво вытянет ногу и слегка подёргает пальцем с номерком, подтверждая, что он и есть разыскиваемый №3526.

Ну а пока мы с вами дискутировали о жестяных ярлычках, Иван с Семёном, взяв носилки, уже спустились в морг. Если вам интересно, какой же номер трупа должны найти ребята, то отвечу, что №5314, а если не интересно, то и не буду отвечать.

- Не тот, не тот, опять не тот, а ну-ка Семён посмотри, кто это за тем морячком лежит, - обратился Иван к Семёну.

- Нашёл! - радостно восклицает Семён, будто нашёл кошелёк или оброненную кем-то перчатку или себя, в этом огромном мире, где так легко потеряться.

Это был парень лет двадцати пяти, спортивного телосложения, правильными чертами лица (это я не про Семёна, а про труп).

- Просто прилёг и задремал, – подумал Иван, глядя на труп.

Нет, он не подумал, просто кто-то внутри констатировал ему это… Стоп, стоп, стоп: «кто-то внутри»…. Только Иван начнет читать эту книгу, как я услышу внутренний телефонный звонок: «Я, конечно, не знаю, кто у тебя внутри, но у меня внутри органы», - скажет знакомый голос. Прости голос, впредь этого не повторится. (Sol. Aminazini 2,5% - 1ml в/м 3 раза в день).

- Хорошо, что не жирный, – говорит Семён, и говорит так, не потому что не любит тучных людей, а оттого, что труп нужно на носилках поднимать на третий этаж в учебную комнату.

Не буду тратить время на описание того, как ребята неуклюже тащили труп вверх по лестнице (вы, конечно, понимаете, что они не труп тащили, а носилки, на которых лежал труп), и, находясь между вторым и третьим этажом, умудрились его уронить. Вот вроде пустой эпизод, никак коренным образом не изменивший судьбу трупа, но в тот момент, когда мёртвое тело рухнуло на холодный мраморный пол, у Ивана в органе под названием «сердце», как говорят в народе, что-то ёкнуло (в народе, то оно в народе, а Иван интеллигент, да ещё и будущий врач, и объяснит этот эпизод неопасной для жизни единичной экстрасистолой). Объяснить появление этой единичной, неопасной для жизни экстрасистолы можно по-разному:

1. Электролитные нарушения в крови.

2. Появления в эндокарде эктопического очага.

3. Или это отразившееся в камерах сердца эхо от удара мёртвого тела о мраморный пол.

Как хотите, так и толкуйте, а я как не собирался рассказывать этот эпизод, так и не собираюсь, и советую Вам поторопиться за ребятами, которые уже уложили труп на операционный стол, ведь именно здесь произойдут все важнейшие события первой главы.

- Иван, сегодня ты будешь хирургом и выполнишь на трупе аппендэктомию, - говорит профессор, после чего назначает ему ассистента.

Не вдаваясь в подробности подготовительного этапа операции, приступим к оперативному доступу. Острое лезвие скальпеля, нехитрый разрез, знакомый многим читателям по шраму в правой подвздошной области, кожа, подкожная жировая клетчатка…время остановилось…

Если Вы думаете, что духовный рост происходит равномерно прямолинейно, то вы глубоко ошибаетесь. Представьте декартовскую систему координат: ось ОХ и ось ОУ. Духовный рост - это ось ОУ, а ось ОХ - это подготовительный этап. Возьмём координаты (15;1) - значит, чтобы подняться на одну ступень духовного роста, нужно пройти 15 шагов подготовительного этапа. Можно эти 15 шагов ползти полжизни, можно пробежать за несколько лет, а можно пролететь за несколько секунд, и это, поверьте, кому как повезёт. Один всю жизнь книжки «умные» читает, а так и не поднимется даже на первую ступень, а другому повезло, он попал в лифт, который, минуя ось ОХ, поднялся на верхнюю ступень оси ОУ. «Где же найти этот лифт?», – спросил меня герой одной из глав «Пёстрой книги», прочитавший вагон эзотерических и философских книг, а координаты по оси ОУ так и остались равны нулю.

За всю историю человечества, так и не было найдено гарантированного способа, добраться до этого лифта. Одни уходили в горы и изнуряли себя бесконечными медитациями, другие искали ответ в колдовстве, магии, спиритизме, третьи, уже наши современники, ели «небесные грибы», курили марихуану и нюхали кокаин. Если они чего и добивались, то всего лишь иллюзорных лифтов, которые поднимались по иллюзорной оси ОУ, с высоты которой виднелись иллюзорные горизонты. Автору всегда было смешно и больно наблюдать, как люди испокон веков стремились вверх по оси ОУ, не подозревая, насколько это тяжкое бремя. Они не знали, что между безмятежной, счастливой жизнью и осью ОУ существует обратная корреляционная зависимость, то есть чем выше по оси ОУ, тем невыносимей становится жизнь, жизнь среди людей. Вспомните Александра Сергеевича: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не призирать людей…»

От австралопитека до Иммануила Канта, от неандертальца до Герберта Спенсера, от кроманьонца до Фридриха Ницше тянется путь искателей истины. И я спрашиваю себя: неужели истина и впрямь помазана мёдом, раз на её запах слетается род людской? Неужели она слаще пастилы повседневности? Ароматнее благоухания соцветий обыденности? Прекраснее монументальности всеобщего подражания? Изящнее всеблагословляющего скудоумия?

Один из героев этой книги возразил мне, сказав, что истина помазана не медом, а дерьмом, поэтому люди к ней и слетаются. Но мне все же думается, что истина помазана не дерьмом и не мёдом, а обещанием, обещанием счастья (которое, по сути, и является сложной комбинацией дерьма и мёда). Истина как таковая абсолютно никому не нужна, её рассматривают только как дверь, всего лишь маленькую дверь в царство гармонии, радости и счастья. Есть и другая группа искателей истины, по типу тех болотных философов, для которых истина не цель и не средство, а некий иллюзорный объект, поиск которого сам по себе дарует им наслаждение, внутреннее величие и значимость. Они даже в какой-то мере бояться найти истину, так как это положит конец их наслаждению от самого поиска, поэтому они верят в истину прозрачную, невесомую, ускользающую из рук, недостижимую и непознаваемую.

Послушайте же меня, блаженные ратники познания, истина не дарует вам счастья и успокоения, истина откроет врата вашего внутреннего ада, в котором вы потеряетесь среди населяющих его демонов и драконов. Так говорил мне однажды Дьявол: Истина – это самое большое наказание, которое только можно придумать для смертного человека.

Внимание! Если после этих слов, вы больше не желаете ничего слышать об истине, то я рекомендую закончить чтение книги этим абзацем. Да будет благословенна иллюзия… Что? Кто-то остался с нами? Тогда вперёд!

Конечно же, мой проницательный читатель догадался, что философический абзац про ось ОУ и духовный рост, тем или иным, прямым или кривым, пятым или десятым образом связан с Иваном, героем первой главы, студентом-медиком четвёртого курса, который, как мы помним, находится в учебной комнате и уже выполнил на трупе № 5314 разрез кожи и подкожно-жировой клетчатки в правой подвздошной области, после чего Автор поставил многоточие, а потом написал: «время остановилось». Конечно же, я уважаю Автора, его полёт мысли, фантазию, но зачем же коверкать достоверные факты? Всем известно, что время в тот знаменательный день ни разу не останавливалось, да и странно, если б оно остановилось в день рождения нашего любимого президента, который ежегодно тратит миллиарды долларов как раз на то, чтоб время в России не останавливалось.

На самом деле было так: кожа, подкожная жировая клетчатка…Иван замер. Да да, именно замер, оцепенел, остолбенел, окаменел и, конечно же, субъективно мог ощутить остановку времени, но время – величина объективная (да упокоится с миром дух Иммануила Канта, приверженца другой теории) и, слава Автору, не подвластная воле субъекта. Слышу упреки уважаемых читателей: «Вот вы говорите, что время – величина объективная и неподвластная воле субъекта, а сами тянете его, как хотите, разве нельзя сразу сказать, что там произошло с Иваном?»

Поверьте, я, так же как и вы, желаю, как можно поскорей узнать причину оцепенения Ивана, но перед этим не могу не остановиться на интересном и странном факте. Странность заключалось в том, что не нашлось ни одного человека, который бы посмел нарушить священное оцепенение Ивана (напомню, что в данный момент идёт операция, хоть и на трупе, которому аппендэктомия уже не поможет, а только принесёт лишний шрам, с которым новопреставленный шагнёт в вечность). И, несмотря на это, никто не закричал Ивану в ухо, никто не стал его расталкивать, никто не засмеялся, более того, никто даже не заметил. И всё же я настаиваю на том, что время в этот день не останавливалось, а объясняется это просто тем, что между людьми существует некоторая связь на сверхсознательном уровне, который выше житейских условностей. Так вот, в момент оцепенения от Ивана исходили сигналы, которые на сверхсознательном уровне улавливались, как: «Не беспокоить!». Если б научиться использовать «такие» сигналы в повседневной жизни, мне кажется резко снизился бы уровень мизантропии в окружающем воздухе, из-за которой уже становится трудно дышать, особенно в условиях мегаполиса.

Возвращаемся в учебную комнату, где кожа, подкожная клетчатка и застывший Иван, чтобы ни Я или Автор, а Вы сами смогли лицезреть главные события первой главы. А так как с момента окоченения, нет лучше оцепенения Ивана до момента прибытия Вас, глубокоуважаемый читатель, прошло не мало времени (что в очередной раз доказывает тот факт, что время в тот день не останавливалось!) и сигналы, исходившие от Ивана на сверхсознательном уровне, возможно уже ослабли, поэтому на сознательном уровне попрошу вас: «соблюдайте тишину». А то может и так получиться, что ваш чих или кашель, побеспокоит Ивана, и тогда конец первой главы, а может и всей книги, абсолютно непредсказуем.

Свет, отраженный от скальпеля слепил глаза, маска не спасала от специфического запаха разлагающейся плоти, и в этот момент Иван оцепенел от сознания того, что и он когда-то тоже умрёт…

Возмущения, я слышу Ваши возмущения, мои дорогие читатели, я понимаю, что вы ждали чего-то более глобального, но постойте, разве может быть глобальнее вопрос, чем вопрос о смерти? Другое дело, если столь почтенный и глобальный вопрос наш любезнейший Автор отразил самым неглобальнейшим образом, поэтому его и порицайте, но смотрите, не переусердствуйте, ибо слишком скуден человеческий язык для описания нечеловеческих ситуаций, да и просто не все явления вселенной человек сумел словить словом. Жаль, что на лист бумаги нельзя перенести живые, сочные эмоции, а не сухие слова, прав был Ф. Ницше, когда говорил, что слова – это «консервированные эмоции», причем порой изрядно просроченные.

Давайте лучше я Вам подробнейшим образом объясню, как всё происходило на самом деле. Homo sapiens sapiensis на определённом этапе онтогенеза начинает понимать, что, когда-то и ему придётся уплатить Харону обол. Или ещё проще: человек разумный в определённый период жизни вдруг начинает понимать, что он не только человек разумный, но и человек смертный. Но понимать неизбежность своей кончины можно на разных уровнях, например на первом уровне это понимается как факт, такой же факт, как то, что «лошади едят овёс» или «Москва–столица нашей Родины». А на последнем уровне…вы знаете, что такое истинное понимание вопроса смерти? Это понимание – есть страх смерти! Кто не чувствует и отрицает в себе страх смерти, никогда не сможет понять сущность человеческой жизни, её смысл, её тайну, её красоту (да упокоится с миром дух всех восточных учений, имеющих совсем обратную точку зрения).

Иван, конечно же, понимал, что когда-то умрёт и его тело, подвергнутое разложению, спрячут в ящик и закопают под землю, дабы не мешать тем, кто ещё дышит и верит в своё бессмертие. Но он понимал это просто как факт, а теперь он это прочувствовал и ему совсем не просто. 21 год Иван мужественно оборонялся, но сегодня линия фронта была прорвана (фронт - frons – лоб(лат.) - а где лоб, там и лобные доли мозга, а где лобные доли мозга, там и сознание!) и солдаты (нейроны) подняли белый флаг. Победоносно разбив преграду и взяв солдат в плен, страх смерти проник в каждую клеточку тела. Каждой клеточкой тела Иван понял, что когда-то и ему придётся умереть. Вернее даже так: страх смерти подошёл к клеточкам, а они не поняли, что ЭТО такое (другие у них функции: сокращаться, желудочный сок выделять, а понимающие нейроны уже сдались) и просто испугались, да так сильно, что просто сжались от страха. Одна клеточка сжалась, другая, третья, пятая, десятая, вот Вам и оцепенелый Иван. Ну как, доступно объяснил? Виктор, герой второй главы, говорит что доступно, а его мнение, я очень даже уважаю и ценю. Эх, чёрт возьми, как только стану человеком, сразу пойду в писатели.

Как часто меня мучает мысль о том (это уже Автор первой главы говорит), что страх смерти является той внутренний силой, которая на протяжении всей жизни определяет наши планы, действия и поступки, а также рождает все остальные виды страхов. Так говорил мне однажды Дьявол:

Страх смерти – главная кнопка управления человеком.

Хочу акцентировать ваше внимание на том, что инстинкт самосохранения и страх смерти это две совершенно разные категории. Первый - бессознательный, второй – осознанный. Первый управляет нами в экстренных ситуациях, второй – в повседневной жизни. А знаете, что часто шепчет мне на ушко тот, кто временами ворует у меня авторучку и вставляет здесь свои комментарии, так вот, он шепчет: «А поиск счастья, не есть ли бегство от страха смерти?»

Давайте снова вернёмся к той части наших читателей, которая не стала слушать комментарии «похитителя авторучек», а осталась в учебном классе вместе с Иваном (вот если бы не вместе, а вместо Ивана, то «похитителю авторучек» не пришлось бы объяснять, что такое «консервы ощущений»). Я, Вы, Профессор, Иван, стоим в учебном классе, а труп, заметьте, лежит, причем лежит так вальяжно и умиротворённо, что смерть становиться чуть менее страшна или чуть более привлекательна. Только некоторое время спустя Иван мне скажет: «Я чувствовал, что это я лежу на операционном столе, это моё тело, это я труп… Безмерная тоска, невыносимое одиночество, панический страх, словно три змеи окутали и сдавили мой разум. Но удивительней всего, ты не поверишь, как я выбрался из этого ада. Мне вдруг вспомнилось, что сегодня четверть финала чемпионата Европы по футболу, и я тут же оказался со скальпелем в руках в учебном классе, производящим разрез для выполнения аппендэктомии». «Бог в мелочах», – говорил Гёте и верно именно он тебя вытащил за уши из липких лап страха смерти, но не спеши расслабляться, это его первая атака, «Пёстрая книга» сплошняком напичкана расставленных им ловушками и капканами.

Итак, мой мужественный читатель (а чтобы читать книжки про смерть, нужна известная доля мужества) продолжим наблюдать за ходом операции, находясь в учебном классе. Кстати, не забудьте надеть намордники, то есть маски, иначе трупный запах испортит всё впечатление о книге. Кожа, подкожная жировая клетчатка, поверхностная фасция…

- Прошу посторонних покинуть помещение, – говорит профессор, заметив наше присутствие.

Что ж, мы всего лишь гости, наблюдатели, подглядывающие, поэтому послушаем профессора и под непрерывно-настойчивый и тревожный стук костяшек пальцев о дверь комнаты №512, покинем первую главу, и направимся в сторону бесконечности…

Глава II

Смерть, конечно большое несчастье,

но все же не самое большое, если выбирать

между ней и бессмертием.

Том Стоппард

Уважаемый читатель, вы вступаете на территорию второй главы, которая не является продолжением первой, сюжетно с ней не связана, а по смыслу только противоречит и опровергает её, поэтому для лучше понимания бесконечности второй главы, советую Вам забыть о содержании первой.

В год написания второй главы осень была особо дождливой. Люди рождались, умирали, воскресали, впадали в нирвану, гуляли по астралу и просто пели мантры под непрерывным натиском осеннего дождя. Природа что-то оплакивала, оставалось непонятным: то, о чём плачет осень, уже произошло или это слёзы предчувствия? Но однажды дождь неожиданно прекратился, и небесная канцелярия вручила пропуск солнцу. В этот день и родилась вторая глава «Пёстрой книги».

Я отлично помню этот осенний солнечный день, когда все романтические натуры моей души, вооружившись блокнотом, пишущим средством и поэтическим взглядом, отправились черпать вдохновение в неиссякаемых глубинах осени. И непременно кто-нибудь из них написал о том «как прекрасна Земля, и на ней человек…», а кто-то о том, что «Мир - так глубок, как день помыслить бы не смог…», но, увы, всё это уже когда-то было сказано, написано, прочувствованно…

В такой денёк, я наверняка смогу отыскать героя второй главы, среди печально-зовущих запахов и цветов середины осени. Есть у нас в городе один скверик, где любит собираться «неформальная» (простите за это слово) молодёжь. Они пьют пиво, играют на гитарах, обсуждают новинки музыкального мира и снова пьют пиво. Простой прохожий, гуляя со своей болонкой (прим. ред. «болонка» - это и порода домашней стервозной собаки и прозвище домашней стервозной жены), вряд ли осмелится присесть на лавочку рядом с такими ребятами. А вроде и ребята-то неплохие, да только вид у них слегка шокирующий: все в чёрном, в цепях, кто-то даже в ошейнике, волосы длинные, уши проколоты, да и не только уши, руками какие-то знаки в нашу сторону показывают. Особенно часто кулак сожмут, а средний палец вытягивают и нам в лицо этой фигурой тычут. Что это может значить? Может они на небо пальцем показывают, мол, вон там наш Отец, он нам судья, а вы нас не трогайте? O tempora, o mores!

Вы наверно думаете, что, вряд ли на такой почве смог бы созреть герой, а тем паче герой второй главы. Сознаюсь, и мне иногда в голову приходят такие мысли, но факт остаётся фактом, а герой остаётся героем на любой почве. И я приглашаю Вас, достопочтенный мой читатель, посетить этот «неформальный» скверик и познакомиться с героем второй главы лично. Ну же, смелее, не бойтесь, я же говорю, ребята они не плохие, а на внешний вид внимания не обращайте.

Ой, как Вас оказывается много, уместимся ли все? Похоже, что нет. Ну, ничего, буду водить вас порциями. Итак, первая порция за мной. Смотрите, вон там, на скамейке, парень с длинными волосами (хотя они здесь все с длинными), у него ещё группа крови вторая. Что причём тут группа крови? Да на рукаве, вон смотрите нашивка: II(A) Rh-, то есть вторая группа резус отрицательная. А почему на рукаве? А давайте у Виктора и спросим, почему на рукаве, а не на груди как у правоохранительных органов. Ну, Виктор, ждём твоих объяснений.

- Да Вы что совсем классику не слушаете, Цой ведь завещал, что группа крови должна быть непременно на рукаве, – отвечает Виктор и смеётся. Он давно уже перерос все эмблемки, ярлычки и ритуалы, столь почитаемые в этом скверике.

Виктор в хорошем расположении авторского духа, вальяжно раскинулся на скамейке и мелкими глотками отпивает пьянящий аромат осеннего дня, поэтому я не вижу причин, чтобы не оставить вас, уважаемый читатель, с ним наедине, так сказать тет-а-тет.

Не прошло и минуты, как один глубокоуважаемый читатель, в очках такой, с бородкой, вдруг спросил:

- Скажите Виктор, в силу каких причин, вы являетесь героем второй главы?

- Ну, автор второй главы пока ещё не решил, чем я должен отличиться, но обещал что-нибудь придумать, - неожиданно даже для меня ответил Виктор.

Но ещё больше меня поразил следующий вопрос очкастого с бородкой:

- Знаете, герой первой главы, как утверждает автор первой главы, панически боится смерти, страх смерти, как опять же утверждает автор первой главы, просто приводит Ивана, так зовут героя первой главы, в оцепенение. Скажите, а что Вы думаете по этому поводу?

- Вы знаете, Вы меня, конечно, извините, но, не посоветовавшись с автором второй главы, я не имею права высказывать свои мнения, - слегка насмешливо отвечает Виктор, а я лишь недоумевающее пожимаю плечами.

- Так зачем же тогда он нас оставил наедине с Вами, - допытывает неугомонный очкарик.

- Это не вы со мной, а я с вами. И никто никого не оставлял. Вы всегда были со мной. Я неотъемлемая, но, увы, порой отрицаемая частица каждого из вас, - не скрывая смеха, отвечает Виктор, а я уже вообще ничего не понимаю.

Обстановку разрядил парень с гитарой, сидящий на соседней скамейке, запев «Последнюю осень» Ю.Шевчука. Вот вы читатель, сидите умиротворённо на лавочке нашего «неформального» скверика и наслаждаетесь этой замечательной песней, не подозревая, насколько замечательно она подходит к событиям четырнадцатой главы, но никак не нашей, поэтому я этого парня с гитарой отдаю автору четырнадцатой главы, а он взамен, не понятно по каким соображениям, прямо из четырнадцатой главы, на скамейку, где только что сидел этот парень, переправляет негра (южноамериканца, если Вам угодно). Автор девятой главы, видимо, и не подозревал, что отправил свою чёрную фантазию в «неформальный» скверик нашего городка. И только негр успел материализоваться на скамейке, как тут же кто-то запел: « А–я–я-я–я-я-яй убили негра» и все подхватили, нет, не песню, а негра. Дальнейшую судьбу этого негра (южноамериканца, если Вам угодно) я не буду освещать, так как боюсь, что среди моих читателей могут оказаться дети, беременные, лица страдающие заболеваниями сердечно-сосудистой системы и …негры.

- Извините, но мне пора идти, - говорит Виктор, после чего встаёт и уходит на следующие страницы второй главы.

Вы сейчас, наверное, от удивления открыли рты, где же это видано, чтобы герой книги, не спросив разрешения у автора, самостоятельно встал и ушёл из поля зрения читателя. В этом нет ничего удивительного, по крайней мере, на страницах «Пёстрой книги». Автор этой книги не тиран и не эксплуататор, а Виктор – герой, а не раб. Герои этой книги свободные личности, и хоть они не могут выйти за пределы книги, но внутри её они абсолютно свободны. Что я понимаю под свободой? Дорогой читатель, если и есть на этом свете свобода, то только свобода выбора. Открыть левый глаз или правый, носить кепку или бейсболку, смотреть первый канал или второй, спать головой на запад или восток – ваш выбор, ваша свобода. Я, как автор книги, предлагаю героям свой вариант развития событий, но они всегда свободны выбирать, и последнее «да» или «нет» остаётся за ними. Десятки черновиков я исписал, спасаясь от недовольства героев, порой чересчур щепетильных и требовательных. А в жизни, как в книге, дорогой мой читатель, есть авторы, и есть герои. Авторы пишут сценарии, а герои их обыгрывают. Вы спросите, а где же тут свобода? А свобода в том, что герой может выбирать наилучший сценарий своей жизни, а не хвататься за первый попавшийся, либо если уж автор совсем ни к чёрту, самому написать книгу жизни.

- Ты куда? - спросил читатель в очках уходящего Виктора.

- В планетарий, - ответил уходящий Виктор читателю в очках.

- Но зачем? - допытывается неугомонный близорукий.

- Сегодня Марс хорошо виден, по радио объявили, - отвечает неугомонный дальнозоркий.

Этот диалог мог продолжаться целую вечность, если б вечность была целой. Поэтому, а может и не поэтому, но мы переносимся в планетарий, где Виктор спрашивает астронома-экскурсовода по Вселенной:

- Так это и есть Марс? - полностью уверенный в том, что это всего лишь пятно на линзе телескопа.

- Да, это и есть Марс, - отвечает астроном-экскурсовод, на самом деле также подозревая, что это всего лишь пятно на линзе телескопа.

- А можно посмотреть другие планеты? - с любопытством спрашивает Виктор.

- Конечно можно, поворот телескопа на один градус стоит десять рублей, - с алчностью отвечает астроном.

Обратите внимание, уважаемый читатель, насколько наша Вселенная богата, величава и предприимчива. Чтобы повернуть голову на один градус и посмотреть через трубку на планеты, до которых лететь n – ное количество световых лет, мы должны заплатить десять рублей.

Заплатив последние 270 рублей, за поворот на 27 градусов, Виктор сделал астрономическое открытие: смотря в телескоп на другие планеты, в верхнем левом углу всегда оказывается Марс. Но вслух говорить ничего не стал, ибо Нобелевскую или какую другую премию, он не с кем делить не намерен. А перед тем как уйти, спросил астронома:

- А, правда, что Вселенная – бесконечна?

- Правда, – ответил астроном, а сам подумал, – правда, в том, что нужно отчистить линзу телескопа, от невесть откуда взявшегося Марса.

Виктор шёл домой, а над ним, под ним, слева, справа, а может и внутри него, была бесконечность. Подошел к двери, достал ключ, вставил его в замок и провернул на два оборота. И вдруг осознал, что провернул ключ на два оборота не где-то, а прямо посреди бесконечности. Разулся, пошел на кухню, поставил подогревать чайник, и как бы он не ухищрялся, проклятая бесконечность шла за ним след в след. Вышел на балкон покурить, но пока он прошёл расстояние от кухни до балкона, автор второй главы успел предложить ему вариант дальнейших событий. Одобрил Виктор этот вариант, или, нахмурившись, покачал головой, неизвестно, зато известно, что сейчас Виктор стоит на балконе пятого этажа своей двухкомнатной «хрущёвки», и думает о бесконечности.

Вы когда-либо думали о бесконечности? Если думали и остались нормальным человеком, значит, ни черта вы не думали.

А Виктор стоит на балконе, курит, смотрит на звёздное небо, на луну, и иногда бросает беглый контрольный взгляд на бесконечность. Она здесь, рядом, навсегда. Вдруг, откуда-то издалека, со школьной скамьи, ему послышались слова М.В. Ломоносова: « Открылась бездна, звёзд полна, им счёту нету, бездне дна…», а вокруг бесконечность…

И вдруг Виктор понял нечто, что подвергло его даже в некоторое оцепенение. Что это вы заулыбались, дорогие мои читатели, здесь не улыбаться, здесь плакать нужно. Виктор понял, что он никогда не умрёт…тьфу, не так. Виктор понял, что он никогда не умирал…чёрт, снова не то. Он никогда не умирал, и никогда не умрёт, он это знает целую вечность … уже ближе, но снова не то. Он просто знает, что ОН вечен, не Виктор, а именно Он. Он просто не может не быть. Даже если он захочет, он не сможет не быть. Он уже много раз хотел, но это невозможно…

Думайте о бесконечности. Охватите конечным разумом всю бесконечность. Надорвите свой разум бесконечностью. Разнесите свой разум по бесконечности.

Вы и есть бесконечность.

Вы что-нибудь слышали про страх бессмертия? А ведь многие из Вас мечтают о бессмертии. Вы что-нибудь слышали про страх бессмертия? Так слушайте, но за Ваше психическое здоровье автор ответственности не несёт.

Живёте или существуете? Проживаете жизнь или прожигаете? Мне не нужен Ваш ответ, мне нужен мой вопрос: П о ч е м у ? Что Вас взывает к жизни, что Вас привлекает в ней, что заставляет вас делать 16 вдохов в минуту?

Да всё потому, уважаемые мои читатели, что из далёкого, или не очень далёкого будущего, периодически, или постоянно, костлявой своей ручонкой Вам машет смерть. И взмахи её костлявой ручонки так заряжают Вас жизненной энергией, вам так хочется жить, вам так много нужно успеть: построить дом, посадить дерево, вырастить сына, или затеять восстание, революцию, войну, и пролитой кровью обеспечить себе историческое бессмертие и многое-многое другое. А теперь представьте, что эта самая смерть, вдруг перестала зловеще помахивать костлявой ручонкой в сторону вашей жизни. И дело не в том, что её костлявую ручонку разбил паралич, а в том, что вовсе нет костлявой ручонки, как и нет её обладательницы, госпожи Смерти.

Возникает вопрос: откуда теперь человеку, черпать жизненную энергию? Что теперь заставит его лёгкие вдыхать воздух, а его сердце качать кровь? Что теперь заставит утром бежать на работу, копить деньги на отпуск и ждать Нового года? В какую пропасть улетят такие слова как: «карьера», «успешность», «целеустремлённость», «быстротечность», «стремительность»? Вот так озеро превращается в болото.

Что с вами будет, когда исчезнет «как много ещё нужно успеть»? Сможете ли вы тогда смотреть новости? Кто тогда вас заставит чистить зубы по утрам? Найдёте ли вы мотивацию ходить в спортзал? В тот момент, когда вы познаете в себе бесконечность, это будете уже не вы, а «все вечно извечно всегда навсегда». В тот момент, когда вы познаете в себе бесконечность, вы не сможете даже сделать шаг, ибо это безумие – шагать по Вечности. В тот момент, когда вы познаете в себе бесконечность, вы взмолите о смерти, но это ещё большее безумие – молить о смерти на просторах Вечности. Будьте осторожны.

- Будь, проклят этот день, - изрыгает Виктор, с балкона своей двухкомнатной «хрущёвки» прямо в лоно бесконечности и на этом заканчивается вторая глава.

Глава III

Правдивый человек, в конце концов

приходит к пониманию,

что он всегда лжет.

Фридрих Ницше

Общежитие медицинской академии, комната № 512, на кровати лежит человек. Он знаком Вам по первой главе, его зовут Иван, ему 21год, он студент четвёртого курса медицинской академии. Полчаса назад он пришёл домой с занятий по оперативной хирургии, где на трупе демонстрировал технику выполнения операции под названием «аппендэктомия». Этот человек, проснувшись сегодня утром, думал о том, кто же выиграет ¼ финала чемпионата Европы по футболу, а теперь этот человек лежит на кровати и смотрит в потолок.

На первый взгляд, человек на кровати - это Иван из первой главы: та же слегка взъерошенной причёска, та же сиреневая футболка с надписью «Я есмь», те же дурные привычки и скверные манеры, тоже количество букв в имени и количеством больных зубов во рту, тот же плохим аппетит и задумчивым взгляд. Но не верьте первому взгляду, не верьте первому впечатлению, не верьте первому встречному и не верьте первому апреля. Утренний Иван из первой главы и тот человек, что лежит на кровати и смотрит в потолок – это вещи, извините, люди, совсем не похожие друг на друга, при абсолютном внешнем сходстве.

Может быть, мы ошиблись комнатой или страницей, городом или книгой, страной или фантазией? Может быть, автор запутался в своих черновиках или буквы запутались в смыслах, или смыслы задохнулись в бумаге или осенний дождь депресивно-прямолинейно барабанит по крыше?

Всё это может быть и одновременно всё это не имеет никакого значения, ибо непрерывно и безысходно движется в сторону Великого абсурда, Великого страха и Великого смеха. Ещё пара глав, и вы уверенно будете плавать по бесконечной абсурдности и вечной любви, нескончаемому удовольствию и окончательной истине, но будьте осторожны и не пытайтесь нырять слишком глубоко, ибо на дне этой книги живут ужасные чудовища, голодные по глубокому читателю и жадные до крови ищущего. Будьте осторожны в пятой главе, где очень сильное течение, а в шестой и восьмой бьют холодные ключи, в десятой главе течение медленное, зато здесь много тины и водорослей, можно запутайтесь и утонуть. Ну а пока, вернёмся в русло данной главы, где очень скоро вы повстречаете хищную рыбу и не где-то, а прямо в комнате № 512.

Так как я не смог идентифицировать человека лежащего на кровати, мне на помощь явился автор первой главы и авторитетно заявил:

- Это он!

Только вот, кто именно: студент-медик Иван или Человек на кровати, он не уточнил. Я попытался его спросить об этом, но грозные санитары, уже завязавшие рукава смирительной рубашки, вставили кляп в рот автора первой главы, и повели его в сторону небытия. Неужели они испугались, что он скажет лишние? Хотя нет, испугались не они, ведь они просто исполнители, испугался кто-то, кто стоит за ними, и у меня есть все основания полагать, что за ними стоите Вы, достопочтенные мои читатели. Это вы испугались обжигающей и разъедающей правды, и малодушно спрятались за холодными спинами санитаров. Так однажды, по вашему же безмолвному приказу, эти санитары пришли за Ф. Ницше. «Он сумасшедший», - сказал один из них. «Он недлявашегоумаушедший», - ответил кто-то и тут же исчез, предварительно не появляясь, и у меня есть все основания полагать, что этот «кто-то» был…

- Кто ты? - обратился автор третьей главы к Человеку на кровати.

- А ты кто? - недоверчиво спросил Человек на кровати автора третьей главы.

- Я автор третьей главы.

- А почему ты не похож на человека? - задал вполне логичный вопрос Человек на кровати.

- А на кого я похож?

- Ну, лицом немного на опоссума.

- Воду с лица не пить, - отрезал автор и вправду немного похожий на опоссума.

- Меня зовут Иван, - представился Человек на кровати.

Иван? Не может быть, это откровенная ложь. Я знаю Ивана с самого рождения, он был весёлой и жизнерадостной фантазией автора первой главы. Глаза его блестели, улыбались и были преисполнены жизнью, а в ваших глазах, уважаемый Человек на кровати, в ваших глазах холодная глубина Тихого океана, тяжесть февральского низкого неба, одиночество Гулливера в стане лилипутов и безысходность мотылька, пригласившего на танец пламя свечи.

- Это он, – сказал кто-то и тут же исчез, предварительно не появляясь.

В дверь постучали, но Человек на кровати не собирался никому открывать. Тревожный стук костяшек настойчиво повторился, и я, как автор третьей главы, решил открыть.

- Кто там? - спросил я.

- Кто здесь? - вопросом на вопрос ответил низкий мужской голос.

Этот голос за дверью, был очень для меня неожидан, так как в моей третьей главе не было персонажа с таким голосом. Поэтому, сгорая от любопытства, я открыл дверь, но за ней никого не оказалось. Видимо постучавший, чего-то испугался и убежал, подумал я. Чего же он мог испугаться? И моё любопытство вывело меня в коридор.

Налево – никого, направо – никого, ладно думаю, видимо дверью кто-то ошибся и направился обратно в комнату №512, но только сделал шаг, как дверь передо мной захлопнулась и теперь, как видите, стучу уже я. Стучу уже минут десять, двадцать, двадцать две… Похоже человек на кровати, сегодня вообще не ждёт гостей, поэтому я иду к коменданту общежития, за запасными ключами, но моя фантазия по каким-то космическим причинам не желает создавать образ коменданта, а создает взамен этого образ сторожа Моисея, который за ящик «Хенесси» (фантазия, верно, сговорилась с абсурдом) решается выломать дверь комнаты №512. А пока происходит обмен ящика «Хенесси» на согласие Моисея в чертогах моей фантазии, в комнате с запертой дверью происходят странные события.

- Кто здесь? – настороженно спросил Иван.

- Человек есть нечто, что должно превзойти.

- Я тебя не вижу, где ты? – уже слегка испуганно спросил Иван.

- Что обезьяна для человека: посмешище или мучительный позор? Так и человек для сверхчеловека

- Я это когда-то слышал, вернее где-то читал. Подожди, подожди, да это же Ф. Ницше устами Заратустры вопрошал человечество. Ну да, конечно Ницше! – ответил Иван и побелел. – Кто здесь? – повторно спросил совершенно белый Иван.

- Мир так глубок, как день помыслить бы не мог…

- Ницше. Фридрих Ницше. Фридрих Вильгельм Ницше. Где ты? Почему я тебя не вижу? – еле собравшись, спросил Иван.

- Фридрих Ницше мёртв, он умер 104 года назад.

- Но ведь ты и есть Ницше – в очередной раз бросил в пустоту Иван.

- Ты меня видишь?

- Нет, но я ощущаю твоё присутствие.

- Тогда пусть для тебя я и буду – ощущением присутствия Фридриха Ницше, – ответило ощущение присутствия Фридриха Ницше.

- Я сошёл с ума! – констатировал будущий врач Иван.

- Тем легче нам будет понять друг друга, – с долей иронии ответил ОПФН.

- Но зачем ты здесь?

- Это он – ответил кто-то и исчез, как всегда предварительно не появляясь.

- Ты сам меня позвал – ответил ОПФН.

- Иди к чёрту, без тебя тошно – неожиданно даже для автора бросил Иван.

- У него скучно, – ответил ОПФН и улыбнулся себе в усы, которые перестали расти 104 года назад.

- Ну, тогда к Богу, – сказал кто-то и исчез, предварительно всё же появившись, и мне показалось, что это был…

- Бедный, бедный, он ещё не знает, что его старый Бог умер, – вздохнул ОПФН.

- Зачем ты умер? – совсем неожиданно уже не только для автора, но даже для Саддама Хусейна, спросил Иван прямо из комнаты №512.

- Чтобы когда-нибудь снова родиться, – ответил ОПФН прямо из вечности.

- Родится какой-нибудь тварью, где-нибудь в Гватемале, лет через двести?

- Зачем же в Гватемале? Почему именно через 200 лет? И разве непременно тварью? Меня устраивает рождаться Фридрихом Ницше, причём каждый раз в 1844году и каждый раз в Пруссии, такой вот я консерватор. И каждый раз, через 104 года после моего последнего вздоха, мне нравится посещать твою комнату и вести с тобой глубоко интеллектуальные беседы.

- Идея вечного возращения. Неужели это правда?

- На протяжении тысячелетий, ты спрашиваешь об одном и том же – иронично ответил ОПФН.

- Значит, мир рождается, развивается, увядает и умирает, а потом снова рождается, развивается, увядает и умирает, и так бесконечно, и при этом все события в точности повторяются, по какой-то скрытой от нас причине, которую нам не понять и не ухватить. Теперь понятно, отчего возникает «дежа вю», которое психиатры пытаются объяснить судорожной готовностью мозга.

- Психиатрия – вреднейшая из наук, а вернее это и не наука вовсе. Всё, что не вписывается в бесцветную общественную «нормальность», психиатрия называет патологией. Все, кто не дорос до гения, до сверхчеловека – «нормальные», но если вы решили переступить черту заурядной глупости и пресности «нормальных», на вас тут же примеряют смирительную рубашку. Мир не готов принять сверхчеловека, ибо нет ему места среди кишащего большинства «нормальных», ненавидящих и сжирающих не таких, как они. Только в мире узколобых идиотов могла родиться такая псевдонаука, - сказал ОПФН, знавший изыски психиатрии не понаслышке.

А пока Человек на кровати и ощущение присутствия Фридриха Ницше мирно беседовали, дверь комнаты №512, выламывал сторож Моисей. «Раз, два, три, готово!», - скрипучим голосом говорит Моисей и дверь комнаты №512 открывается.

Моисей загораживает весь дверной проём, своим грузным телом, поэтому мне ничего не видно из-за его спины, я нервничаю и думаю о том, что в следующей редакции этой книги, я обязательно сделаю Моисея постройнее и пониже ростом.

А Моисей так и замер в дверях, ведь в комнате №512 его встретила странная картина: на журнальном столике сидит жаба, а в нескольких сантиметрах от неё, ползает муха и жужжит. «Что ж ты дура не улетаешь? – с жалостью спросил Моисей муху, представляя её ближайшие перспективы и неприязненно глядя на жабу, уже готовую выбросить свой длиннющий, всепожирающий язык. А мне до сих пор ничего не видно, что происходит в комнате №512, и я решаю в следующей редакции этой книги вместо сторожа Моисея создать связку запасных ключей. Ну а в этой редакции я спрашиваю Моисея: «What are you looking?».

- Вижу жабу и муху, вернее toad and fly, - ответил Моисей.

Уважаемые читатели, я опасаюсь за ваше психическое здоровье, ведь вы ждали увидеть Человека на кровати, а увидели жабу и муху. Боюсь, что после этого эпизода, какой-нибудь читатель с неустойчивой психикой сойдет с ума, а я не смогу себе этого простить, это невыносимо, поэтому сейчас я пойду и повешусь. За последующие события третьей главы, я, как автор, по причине смерти, ответственности не несу. Да хранит Вас Господь, или его alter ego - психиатрия.

- Кто с нас муха, а кто жаба? – удивлённо спросил Иван у ОПФН.

Но только ОПФН начал отвечать на этот странный вопрос, как подошёл сторож Моисей, и со всей силы, которая только может быть у сторожа, ударил по столу, на котором сидели жаба и муха. Испуганная и оглушённая жаба, выпрыгнула в окно, а за ней вылетела не менее испуганная муха. И в этот момент на сторожа Моисея снизошло озарение, он понял, что на столе сидели не муха и жаба, а Иван и ОПФН. Озарённый Моисей снял с верёвки, повесившегося на дверной ручке автора третьей главы и отправился на покой. Мёртвое тело автора третьей главы, он отдал в издательство одной местной газеты, где его тут же объявили главным редактором, и где он проработал до самой пенсии.

А Моисей в тот вечер изрядно напился, напился свежего воздуха. А потом нажрался водки и умер. Хоть многие и считают, что он вовсе не умер, а впал в нирвану, я всё-таки считаю, что он впал в нирвану, а не умер.

Есть у нас в городе один скверик, где любит собираться «неформальная» (простите за это слово) молодежь. Они пьют пиво, играют на гитарах, обсуждают новинки музыкального мира и снова пьют пиво. И вот, на одной из лавочек нашего скверика, удобно расположились Фридрих Ницше и ощущение присутствия Ивана.

- Зачем ты всё это написал? – спросил ОПИ у Фридриха Ницше, указывая на стопку книг, лежащих на снегу.

- Я учил людей мудрости! – ответил философ.

- Научил? – спросил человек на кровати.

- Есть огромная пропасть, между дающим и берущим, – говорил Заратустра.

- Ты думаешь на этих страницах Истина? – спросил ОПИ.

- Что есть Истина? – спросил бы Пилат.

- Нет, мой друг, на этих страницах нет и отголоска истины – ответил Ницше.

- Как же ты учил людей мудрости, если не учил Истине? – спросил ОПТИ.

- Мудрость, заключается в том, чтобы жить в гармонии с Миром. А мир – это великая иллюзия. Истина ставит крест на иллюзии, а, следовательно, и на гармонии. Мудрость – это великое искусство, искусство самообмана, – ответил величайший композитор ХIХ века Фридрих Вильгельм Ницше.

- Значит идея вечного возвращения тоже обман? – спросил ОПТИ

- Получается так, – ответил ОПФН

- Значит, ты меня видишь впервые? – спросил ОПИ

- Впервые, – ответил ОПФН.

- Зачем же ты лгал? – спросил ОПТИ.

- А зачем лгут все философы? – спросил философ.

- Чтоб не нарушать гармонию? – спросил Иван.

- Это ты сказал, - ответил Фридрих.

- Видимо искусство самообмана – это общевойской защитный костюм, укрывающим от страха смерти. Или я не прав? – спросил Иван.

- Не пытайся обжечь меня, я верю в ложь, советую и тебе того же. Если ложь приносит мне покой и гармонию, а истина смятение и хаос, разве первая не является добродетелью, а вторая злом? Почему однажды кто-то решил, что истина – это благо и человек непременно должен к ней стремиться? Вдумайтесь, почему именно так? На королевский трон, принадлежащей Лжи, незаконно посадили Истину, и сказали, что отныне люди должны поклоняться ей. С тех пор люди и поклоняются ей, но только формально, только затем, чтоб на них не упало подозрение в службе другой, отвергнутой от престола, но истинной королеве, королеве Лжи. И уже тысячи и тысячи лет Истина незаконно сидит на королевском троне, и за все это время, власть её так и осталась до жалости ничтожна. Истинная королева – всепроникающая Ложь, не имеет королевского престола, и открытого почитания, но в её распоряжении души почти всего человечества. Ей не поклоняются герои, не слагают оды поэты, от неё бегут философы (но почему-то, бегут в её сторону). Но всё это лишь внешний ритуал, тоже своего рода обман. Мы ищем и почитаем истину, но жизнь свою отдаём в руки лжи. И это самый правильный, самый верный способ, позволяющий нам переносить эту порой непереносимую жизнь. Поверь мне, милый юноша, ложь – самая божественная вещь на свете. Она дарит гармонию и покой, зализывает раны и лечит ожоги, заботливо укрывает глаза от яркого света и затыкает уши от резких звуков, она окутывает никчемность наших жизней в самые роскошные наряды и ласково шепчет: «Жизнь удалась». Ложь любит тебя, открой ей свою душу – слегка печально сказал обожженный философ.

- Я не могу. Хочу, но не могу, - ещё более печально ответил ОПИ.

- Ничем не могу помочь. А сострадание, не в моих правилах, - ответил ОПФН.

- Скажи, а что там, после смерти? – спросил Человек на кровати.

- Не знаю, может быть, рай, а может и ад, - ответил человек, живший в XIX веке.

- Как так не знаешь? – изумился Иван.

- А как я могу знать, если ещё не умирал, - ответил Фридрих Ницше.

- Я не вынесу этого. Ты же умер в 1900 году, – держась за голову, прокричал Иван.

- Да не умирал я! Это ваш автор, выхватив меня прямо из XIX века и поместил на эти страницы, - злобно ответил Фридрих Ницше.

- Какой ещё Автор? ЫЫАААА. Я схожу с ума, - взвыл будущий доктор Иван.

- Тем лучше мы поймем, друг друга – сквозь смех говорил покойный Ницше.

Неожиданно появляется некто, отдалённо напоминающий опоссума и вносит некоторые корректировки о посмертном существовании философа:

Я нес однажды Ницше к Богу,

Он не нашёл себя в аду,

Смеялся, помню, всю дорогу,

Над чем? Я так и не пойму.

Бог горд, не меньше чем сам Дьявол,

Ему совсем не по нутру,

Что затвердил мудрец упрямо:

Бог умер, трон его займу!

Не взял он гордого безумца,

За эту ересь к себе в Рай,

И только крикнул на прощанье:

В аду ты вечность прозябай!

С тех пор живёт в горах он адских,

Лишь изредка спускаясь вниз,

О Заратустре молвит сказки.

Не находя достойных лиц.

После чего опоссумообразный так же неожиданно, как и появился, исчезает из потока моей фантазии, и Ницше гневно плюёт ему вслед.

Обстановку разрядил незатейливый дедушка, проходящий мимо «неформального» скверика, который умудрился поскользнуться, о невесть откуда взявшуюся жабу. Жабы – скользкий народ. Поскользнулся и упал, а пока падал, успел проклясть всё человечество сорок три раза. Упал и лежит. Умер что ли? Да нет, просто на несколько секунд потерял сознание. Пришёл в себя, застонал, заохал, но начал потихоньку подниматься. А с затылка кровь на шею капает. Ницше увидел и говорит: «падающего подтолкни». Да ладно бы просто говорил, а то встал со скамейки, подбежал к деду, и давай его добивать. Я вам забыл сказать, что у него с собой трость была, тяжёлая такая, из человеческого духа сделанная. Вот этой самой тростью, он и добивал, поскользнувшегося старичка.

Благо у нас в России ещё остались добрые люди, даже в этом «неформальном» скверике. Предотвратить смертоубийство решили двое парней, сидевшие рядом. Оба волосатые, уши проколоты, один даже в ошейнике. Подошли поближе, открыли очередную бутылку пива, и присев на корточки задумались: а кому же собственно помочь? Фридриху Ницше – величайшему философу XIX века? А может незатейливому дедушке? Патриотическое чувство взяло своё, решили помочь Ницше. А я разве не упомянул, что эти двое ребят немецкими туристами были?

Взяли они камни, валяющиеся по всей России, и начали ими в старичка кидать. «Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет», и русский камень, брошенный немецкой рукой, никогда не полетит в цель, ибо камни настоящие патриоты, может даже больше чем люди. Поэтому камни наши, полетели не в незатейливого дедушку, а в автора «Заратустры». И один камень, видно самый патриот, прилетел прямо в переносицу великого философа. Такой боли Ницше не испытывал даже в аду. В голове что-то лопнуло, и он упал. После чего, Фридрих Вильгельм Ницше, не приходя в сознание, умер 13 августа 2004 года на страницах третьей главы «Пёстрой книги». А автор третьей главы, который, как вы помните, после смерти был принят на должность главного редактора местной газеты, по поводу смерти Ф. Ницше написал некролог:

«Что обезьяна для человека: посмешище или мучительный позор? Так и Ф.Ницше для человечества».

Иван очнулся в незнакомой комнате. Он лежал совершенно голый, руки и ноги были привязаны к спинкам кровати с помощью бинтов. С головой что-то творилось, всё происходящие казалось на границе сна и бодрствования, тело обмякло и стало ватным.

- Доброе утро Иван, как спалось? – спросил человек в белом халате, ужасно похожий на опоссума.

- Где Я? – спросил Иван не своим голосом.

- Вы в больнице – ответил опоссум в белом халате, голосом опоссума в белом халате.

- Как я здесь оказался? – спросил больной.

- Вас привёл человек, сказав, что вам нужна помощь – ответил опоссум

- Как он выглядел? – спросил голый человек на кровати.

- Мужчина лет 50, усы у него очень пышные и акцент какой-то незнакомый. Представился Заратустрой – ответил белый халат.

- Что эта за больница? – настороженно спросил Иван.

- Новейшая нейрохирургическая клиника. Мы вам голубчик мозг пересадим – ответил доктор-опоссум.

- Это ещё зачем? – вполне логично поинтересовался Иван.

- Консервативное лечение вашего заболевания не будет иметь успеха, поэтому единственный шанс избавиться от болезни – это пересадка мозга – ответил опоссум, ковыряясь скальпелем в зубах.

- Какой ещё недуг? О чём вы говорите? Немедленно развяжите меня – закричал человек, нуждающийся в пересадке мозга.

- Страх смерти, голубчик, страх смерти – ответил опоссум, ковыряясь скальпелем уже под ногтями.

- Что за чушь? Кто вам сказал? Развяжите меня. Я буду жаловаться в союз потребителей – сказал Иван и плюнул в опоссума.

- Зря вы так. А ведь ради Вас, этот самый Заратустра, пожертвовал своим мозгом – сказал опоссум, доставая из кармана халата, действительно мозг Заратустры.

- Что происходит? Это сон? – спросил Иван.

- Сон во сне – ответил мозг Заратустры.

Общежитие медицинской академии, комната № 512, на кровати лежит человек. Он знаком Вам по первой главе, его зовут Иван, 21 год, студент четвёртого курса медицинской академии. Полчаса назад он пришёл домой с занятий по оперативной хирургии, где на трупе демонстрировал технику выполнения операции «аппендэктомия».

Через несколько минут, он сядет за журнальный столик, возьмёт лист бумаги, карандаш или ручку (точно не помню), и напишет свои знаменитые «7 Священных постулатов Триждыблаженного Ивана». Впоследствии их переведут на все языки мира, дети будут знать их наизусть уже в первом классе, ни одна свадьба или день рождения не обойдутся без них. Тибетцы выкинут свою «Книгу мёртвых» и покойникам будут читать впредь только «Священные постулаты». Более того, с тех пор, перестанут классически отпевать покойников и в России. В моргах будет введена новая профессия – читальщик «Священных постулатов». В его задачу будет входить чтение этих «постулатов», пока прозектор шинкует органы новопреставленного, дабы он (новопреставленный, а не прозектор) не забывал и после смерти великие и незыблемые истины. Но это в ближайшем будущем, а пока, ознакомьтесь собственно с постулатами:

«7 Священных постулатов Триждыблаженного Ивана»

1. Страх смерти – источник жизненной энергии.

2. Человек притягивает к жизни не инстинкт жизни, а страх смерти.

3. Страх смерти - источник остальных видов страха.

4. Стремление к счастью – бегство от страха смерти.

5. Отрицание страха смерти – бегство от страха смерти.

6. Религия, философия, искусство – средства борьбы со страхом смерти.

7. Страх смерти непреодолим.

Глава IV

Никто из нас еще не родился бессмертным,

и, если бы это с кем-нибудь случилось,

он не был бы счастлив,

как это кажется многим.

Платон

Земля, как обычно, вращалась вокруг солнца. Добро, как обычно, боролось со злом. Троллейбус №7, как обычно, следовал своим маршрутом. Люди, как обычно, рождались и умирали. Кондуктор, как обычно, занималась своим делом. Но после событий второй главы, всё обычное, стало необычным. Обычный кондуктор, обычного троллейбуса, подошла к обычному человеку, и сказала обычную фразу:

- Здесь что у нас?

- У нас бесконечность – ответил Виктор.

- Но у меня не будет сдачи – нахмурилась кондуктор.

- Сдачи не нужно.

Кондуктор - человек с интеллектом и заработной платой ниже среднего, из двух ладоней сделала чашу, и протянула её Виктору. Чаша оказалась столь огромной, что заполнила чуть ли не половину салона троллейбуса. Виктор плюнул в эту чашу и сказал: «Исмь есть бесконечность». Кондуктор, слегка обескураженная видом бесконечности, преподнесла чашу к носу и понюхала её содержимое. Действительно пахло бесконечностью. После чего, с каким-то трепетом и особым благоговением она облизала слюну. «Теперь во мне живёт бесконечность», - подумала кондуктор, но только она подумала об этом, как вдруг почувствовала, что её начинает что-то распирать изнутри. На глазах изумлённых пассажиров, её тело стало раздуваться и увеличиваться, в считанные секунды уже занимая половину салона. Ещё несколько секунд, и уже в салоне свободной оставалась лишь треть, и в этот момент кто-то потряс Виктора за плечо.

- Здесь что у нас? – спросила вполне стройная кондуктор.

Где заканчивается сон и начинается явь? Где заканчивается жизнь и начинается смерть? Где заканчиваются деньги и начинается:

- Извините, но у меня нет денег. Можно мне бесплатно? – очень жалобно спросил Виктор.

- Конечно можно, - ответила бы какая-нибудь другая кондуктор.

- Конечно нет, - ответила именно эта, - Выходите.

- Оставьте его, я заплачу, - ответил человек, сидящий рядом.

Этот человек, недолго думая, достал из кармана щипцы, и ловким движением, вырвал свой золотой зуб. После чего передал его кондуктору со словами:

- За двоих, сдачи не надо.

- А сдачи и нет, - ответила кондуктор, вставляя в щель между зубами эту своеобразную форму оплаты за проезд.

- Как Вас зовут? – поинтересовался Виктор.

- Меня зовут Евгений. Евгений Базаров, - представился незнакомец.

- Очень приятно, - представился Виктор.

- У Вас случайно нет адского камня? – спросил Евгений, - А то я тут палец порезал.

- Никак нет, - ответил Виктор, - А вы у кондуктора спросите.

- Что спросить? – поинтересовался Базаров.

- Как что? Адский камень естественно, - ответил Виктор.

- Это бы раньше надо сделать; а теперь, по-настоящему, и адский камень не нужен. Если я заразился, так уж теперь поздно.

- Что же делать? – растерялся Виктор.

- Пошли нарочного к Одинцовой, Анне Сергеевне, тут есть такая помещица…Знаешь? Евгений, мол, Базаров кланяться велел и велел сказать, что умирает. Ты это исполнишь?

- На то воля автора.

- А от чего зависит воля автора?

- От всего того, что он уже написал или ещё только собирается. С каждой новой страницей книга становится всё более предопределённей и очевидней, события первых глав диктуют условия для последних, и я иногда думаю: а может и нет никакой воли автора, и всё идёт своим строгим порядком, запустившимся первыми словами этой книги?

- А ещё не написанные главы влияют на уже написанные? – спросил Евгений Базаров.

(На этот вопрос затрудняется ответить даже сам автор, посему разворачивает разговор в новое русло)

- А вы, собственно, чем занимаетесь? – бледновато поинтересовался Виктор.

- Я, собственно, nihilist, - ответил Базаров, - тем и занимаюсь.

- Очень, очень интересно, - ещё более бледно заявил Виктор, - ну и что же вы отрицаете?

- Всё что предложите, - ответил Базаров.

- Предложу наличие желудочно-кишечного тракта у человека.

- Отрицаю.

- Стихотворение Маяковского «Нате».

- Отрицаю.

- Отряд воробьиных.

- Отрицаю.

- Смерть.

- Ну, нет, только не смерть. Это единственное, чего я отрицать не могу. Нет, ну конечно, отрицать я её могу, да только как она была смертью, так смертью и останется. В этом её величие! - торжественно произнёс Базаров.

(В первом издании данной книги, Базаров отрицает и смерть, после чего Виктор достаёт из кармана браунинг и стреляет в голову нигилиста. Нигилист замертво падает. Виктор подходит к мёртвому Базарову и шепчет на ушко: ну что, собака, доотрицался? После выхода в свет (или в тьму?) первого издания книги, я подвергся гонениям со стороны кружка «По следам Евгения Базарова». И главное обвинили не за то, что мой герой пристрелил из браунинга их кумира, а за то, что сравнил его с собакой. Поэтому в данном издании Базаров уже смерть не отрицает, зато):

- А жизнь после смерти? А жизнь после жизни? – спросил Виктор.

- Nihil – ответил нигилист.

- Но позвольте, вы же ни разу ещё не умирали, чтоб так категорично заявлять, - возмутился Виктор.

- Что значит «ни разу не умирал»? Человек умирает всего один раз, и баста.

- Ну, даже если и один, откуда вам знать, что после? – ещё более возмущённо спросил Виктор.

- Мне конечно ещё не доводилось умирать, но вот на лягушках я этот процесс изучил досконально. Соорудил стеклянный купол, в который сажал десять лягушек, после чего выкачивал воздух. Умертвив их, я наблюдал посмертные процессы. И среди этих процессов, мной не был обнаружен тот, который хоть косвенно, но доказывал бы существование других форм бытия, после смерти. А чего не видел, знать, того и нет. Баста, – сказал Базаров.

- Вы меня или себя желаете обмануть?

- Никакого обмана, всё научно, - угрюмо пробурчал Базаров.

- Обман – ибо научно, – ухмыльнулся Виктор.

- Наука – есмь истина, никакой лжи. Вот я химию изучаю. Возьми едкий натр, добавь соляной кислоты, размешай. Сто процентов, что получится соль и вода. Сто процентов – это и есть истина!

- Не слушайте, не слушайте его, - прохрипел сидящий рядом седой бородатый старик, схватившись за сердце, - Он лжёт, он не химию изучает, а алхимию, ему не хлористый натрий, а эликсир бессмертия нужен. Всё ложь.

К старику подошла кондуктор, достала из кармана шприц-тюбик, и прямо через брюки, поставила ему укол. Это был морфий.

- Полина, Полина, – сладко прохрипел старик и умер.

Смерть старика, как и его предсмертный монолог, остались незамеченными.

- Позвольте, но если вы считаете, что после смерти nihil, то, не стоит, её и боятся. Умер и всё! Вы не боитесь смерти? – продолжал испытывать нигилиста Виктор.

- Конечно, не боюсь. Умер и баста! – ответил Базаров.

- Ну, коли уж, вы не боитесь смерти, значит должны бояться анти – смерти? Вы боитесь бессмертия? – шёпотом спросил Виктор.

- Какая глупость, бояться бессмертия? Вы меня уже утомили своими глупыми вопросами. Эх, пойду лучше на пруд лягушек ловить, – задорно произнёс Базаров.

Тут старик, который только что незаметно для пассажиров троллейбуса умер, также незаметно воскрес. Воскрес лишь для того, дабы пояснить Виктору, что противоположностью страха смерти является не страх бессмертия, а страх жизни. И Виктор задумался… Значит, страха бессмертия не существует? Значит, его появление на страницах этой книги было ошибочным?

- Но разве этот Базаров, утверждая, что после смерти nihil, на самом деле не боится бессмертия? Быть может отрицание бессмертия, утверждением, что после смерти вы перестаёте существовать, есть только бегство? – спросил Виктор.

- Базаров хочет верить, что смерть – это баста, но не потому, что боится бессмертия, а потому, что боится жизни, - ответил Тургенев.

Вдруг Виктор почувствовал, что он уже не в троллейбусе едет, а стоит на середине какого-то водоёма, стоит и не тонет, аки Спаситель. Смотрит, к нему человек плывёт, а этот человек, никто иной, как Евгений Базаров. Подплыл Базаров к Спасителю и говорит: «Господь, прости мне мои грехи и благослови в долгий путь». А Спаситель ответил: «Благословляю тебя и заклинаю: отныне пусть преследуют тебя страх смерти и бессмертия единовременно. Пусть будет так. Отныне и во веки веков. Аминь» После этих слов человек по фамилии Базаров утонул в солёных водах Мёртвого моря, а Спаситель двинулся на запад, его ждали великие дела.

- Здесь что у нас? – спросила кондуктор.

- У нас бесконечность, - ответил Виктор.

- У меня не будет сдачи, - сказала кондуктор.

- Сдачи не нужно.

В этот момент троллейбус остановился, и в переднюю дверь вошёл совершенно мокрый человек. Этот мокрый человек пять минут назад утонул в солёных водах Мёртвого моря. Звали его Евгений Базаров. Он молча сел рядом с Виктором.

- Как водичка? - иронично спросил Виктор.

- Не помню где, но я слышал, что в момент смерти человек достигает вершины духовного развития. Когда я утонул, мне открылась истина. Она мне предстала в виде триединства: Жизнь – Смерть – Бессмертие. Страх это то, что впереди! Пока ты жив, тебя пугает страх смерти, когда мёртв – страх бессмертия.

- Эй, мудрец, а как ты смотришь на то, что я живой человек, а боюсь не смерти, а бессмертия? – спросил Виктор.

Евгений задумался. Неужели в момент смерти он не познал истину. Нет, что-то другое. Другое. Другое. Другое. Ага…!!!

- Эй, братец, а кто сказал, что ты жив? Только мёртвые боятся бессмертия. Живые наоборот, боясь смерти, мечтают о бессмертии. Ты мёртв мой друг, мёртв, как последняя скотина, - радостно произнёс Базаров и от удовольствия даже перекрестился.

Виктор задумался. Прикусил губу. Больно. «Чувствую – следовательно, существую», - подумал Виктор.

- Можно и после смерти существовать. Чувства – не критерий жизни, – сказал Базаров, читая мысли Виктора.

- А что же тогда критерий жизни?

- Критерий жизни, мой друг, - страх смерти, - ответил Базаров.

- А критерий смерти – страх бессмертия? Ты боишься бессмертия? – спросил Виктор.

- Так как я умер всего пять минут назад, страх смерти ещё не исчез, а страх бессмертия только появляется, поэтому сейчас я испытываю оба этих страха одновременно, - ответил Базаров.

- Отныне и во веки веков, – раздался голос водителя.

И вдруг Виктор почувствовал, что он уже не в троллейбусе едет, а стоит на середине какого-то водоёма. Стоит и не тонет, аки Спаситель. Вдруг видит, к нему человек плывёт, а этот человек, никто иной, как Евгений Базаров. Подплыл Базаров к Спасителю и говорит:

«Господи, прости мне грехи мои и благослови в дальний путь». А Спаситель только хотел благословить, как вдруг вспомнил, что он никакой не спаситель, а обычный человек по имени Виктор. И вода, только для спасителей ведущая себя аки твердь, слегка обиженно и удивлённо, развела свои нежные руки, и Виктор стремительно и безвозвратно пошёл ко дну. А там, на самом дне, Максим Горький ходит, и камушки разноцветные собирает. Причём на дне Горький оказался ужасно похожим на Ф.Ницше в его худшие годы. Только хотел Виктор спросить у Горького, что он делает на такой глубине мысли, как вдруг кто-то толкнул его в плечо и сказал:

- Здесь что у нас?

Виктор достал 5 эскудо и рассчитался за проезд. Всё у нас в Португалии происходит с четвёртого раза.

- Конечная, на выходе покажите билетики – прокричала кондуктор.

Вместо того чтобы показать свой билетик, Виктор плюнул кондуктору в руку, впрочем, она осталась этим довольна.

И вот идёт Виктор по конечной, которая словно жевательная резинка, гадко и исподтишка, приклеивается к подошве его кроссовок. Но у жевательной резинки есть преимущество – её можно отодрать, а с конечной всё намного сложнее. Только ты начнёшь отдирать конечную, как она, ещё более гадко и ещё более исподтишка, обернётся бесконечной.

На рекламном плакате новой марки пива, он прочитал: «Жизнь – хорошая штука, как не крути». Дошёл до ближайшего павильона, купил плакатное пиво, сделал глоток. «Жизнь – хорошая штука, как не крути!», - подумал Виктор. В это мгновение, перед ним показался человек, весь покрытый язвами. Лицо человека было искажено от боли, стыда и ненависти.

Виктор сделал ещё глоток.

К нему приближался немощный старик, весь в синяках, ссадинах, и разочарованиях. Он выглядел очень уставшим, несчастным и одиноким.

Виктор сделал ещё глоток.

Послышался похоронный марш, а потом появилась и сама похоронная процессия. Люди шли и плакали, а покойник оставался холоден и безучастен.

Виктор сделал ещё глоток.

Справа от него сидел аскет, погружённый в свои раздумья. Аскет не любил и не принимал этот мир, пытаясь отречься от него. Мир взаимно не любил и не принимал аскета, и уже давно от него отрёкся.

Пиво закончилось.

Виктор ещё раз посмотрел на рекламный плакат и вдруг заметил, как буква «Т» в слове «штука» из второй позиции перепрыгнула на третью, а восклицательный знак превратился в вопросительный: «Жизнь – хорошая шутка, как не крути?» Виктор слегка ухмыльнулся, еле заметно пожал плечами, а потом размахнулся и швырнул пустую бутылку от пива в рекламный плакат. Бутылка разбилась, плакат остался цел.

После этого эпизода, Виктор, оставив жену и сына (если бы у него были жена и сын), ушёл жить в лес. Как утверждают грибники, охотники и разбойники скрывающееся от правосудия в этом лесу, Виктор неподвижно сидел под берёзой в течении семи лет. Вас наверное заинтересует, как он справлял свои естественные нужды, если сидел неподвижно в течении семи лет. Скажу честно, меня это тоже очень интересует, и я бы мог поделиться своими фантазиями на этот счёт, но книга не об этом. Так вот, после семи лет неподвижного сидения под берёзой, Виктору открылась Истина: он боится не бессмертия, а жизни! Но он чувствовал, что это не окончательная истина, а потому просидел ещё семь лет, и, в общей сложности, на пятнадцатый год, когда ему на голову упало постньютоновское яблоко, он открыл закон, столь знакомый современным школьникам:

Страх жизни порождает страх бессмертия (в динамике)

Страх жизни и есть страх бессмертия (в статике)

Глава V

Говорить о смерти со знанием

дела могут только покойники.

Лешек Кумор.

Эта глава написана в тот момент, когда книга была почти закончена, и я размышлял о последнем предложении, которое явилось бы квинтэссенцией всего сказанного и несказанного одновременно. Но произошло нечто странное, что заставило меня вопреки определенной последовательности действий вставить эту главу не на «своё место». Это произошло после того, как я увидел «своё место»…место своего захоронения.

Как и многие места этой книги, свою могилку я увидел во сне, в прекрасном и тихом сне, сне, сотканном из улыбок ангелов и усмешек демонов, сплетённом из первого лучика солнца и последнего выдоха человека, замешанном на пенье райских птиц и стонах в подворотне.

Моя могилка, моя верная и преданная могилка, ты ждёшь меня все эти годы, а я как последний эгоист ношусь по миру в поисках счастья, любви и красоты, постоянно забывая, что где-то на земле, вот прямо сейчас, есть место, где я буду похоронен. Прямо сейчас на земле есть такое место.

Но есть и ещё более интересное место, место, где нас однажды встретит смерть. И если место своей могилки при желании можно забронировать на ближайшем кладбище и иметь хоть какой-то незыблемый гарант в жизни, то с местом встречи со смертью всё намного труднее.

Сейчас вы сидите в мягком кресле и читаете сию ахинею, даже не подозревая, что возможно, именно на этом самом кресле…Или каждый вечер вы ложитесь в свою тёплую уютную кроватку, зарываетесь под одеяло, даже не подозревая, что возможно завтра утром вас обнаружат в ней уже…Или вы каждый день спускаетесь по лестнице держась за перила, не подозревая, что может быть эти самые перила будут последним, за что вы ухватитесь в тот момент, когда...

Таким образом, прямо сейчас на земле, с надеждой и верой, меня ждут, по крайней мере, два места: место, где я умру и место, где я буду похоронен.

Эти два места может разделять Тихий океан, Восточный Саян или пустыня Сахара, а иногда эти два места вообще сливаются в одно, вернее они не сливаются, а просто место смерти по тем или иным причинам становится и местом вашего захоронения… По тем или иным причинам…

Я немного лукавлю, когда говорю, что место смерти и ваша могилка ждут вас все эти годы, если честно, они даже не знают о своей роли в вашей судьбе. Вы не знаете, где вас встретит смерть, где вас зароют в яму и, одновременно с этим, на земле существуют оба эти места, но и они в свою очередь тоже пока не знают об этом… Тоже пока не знают…

Как и многие места этой книги, свою могилку я увидел во сне, и мне стало легче, стало легче жить. Каждое утро я выхожу из дома, сажусь в троллейбус, куда-то еду, с кем-то встречаюсь, строю какие-то планы, снова куда-то еду, но вдруг, я вспоминаю о том, что вся моя суетливая жизнь кружится вокруг могилки, которая станет моим последним местом встречи, которое, как известно, изменить нельзя, и мне сразу становится легче, становится легче жить.

Раньше я презирал сутки, вмещающие только 24 часа, ненавидел автомобильные пробки, ворующие моё время, нервничал, если кто-то опережал меня в забеге по служебной лестнице. Я был похож на взбесившегося скакуна, который, не имея ловкого и умелого наездника, мчался по плоскостям судьбы, пытаясь, то ли кого-то нагнать, то ли от кого-то убежать.

Если бы каждый знал место и время своей смерти, временами сидел на скамейке, возле своей «забронированной» могилки и созерцал осенне-вечернее печально-багряное небо, в мире стало бы намного больше красоты, тишины и гармонии. Но человек лишён такой возможности, поэтому и копошится как муравей или червь на поверхности своей проблеможизни, не думая о том, что с каждым шагом, с каждым вдохом, с каждым биением сердца он продвигается ближе и ближе к своему вечному дому. А вот герои этой книги…

Я добрый пастырь и хочу кое-чем одарить своих любимых героев - Ивана и Виктора, за все мои жестокие и болезненные эксперименты над ними. Я покажу им два места, два самых таинственных и печальных места, которые прямо сейчас, в этой книге, уже ждут моих героев.

И вот, на лобной доле моего левого полушария появляется Иван, а на теменной доле правого полушария – Виктор, они медленно и устало движутся из глубин моей памяти в сторону вашего воображения, оставляя лишь слабый след на бумаге.

- Виктор, ты умрёшь в последнем абзаце шестой главы, Иван, ты умрёшь в последнем абзаце седьмой, а похоронены будете рядом друг с другом, в чертогах памяти читателей «Пёстрой книги».

Я внимательно и пристально наблюдаю за их реакцией, смотрю им прямо в глаза, и в этих глазах я вижу одно – пустоту, но не мрачную и депрессивную пустоту, а скорее пустоту огромной и светлой комнаты из которой вынесли старую заплесневелую мебель. Им осталось жить совсем немного строчек, теперь они знают об этом и…о боже, они улыбаются.

- Иван, на твоём ли лице я вижу улыбку? Разве не тебя ещё несколько абзацев назад сковывал страх смерти?

Иван насмешливо пожимает плечами и подмигивает Виктору.

- Виктор, ты должно быть безумно рад, что скоро прекратишь своё существование? Можешь не бояться вечности, ибо «Пёструю книгу» быстро сожжет безжалостный огонь времени.

Виктор насмешливо разводит руками и подмигивает Ивану.

Мне кажется, что Иван и Виктор смеются надо мной, но, прислушавшись, я замечаю, что смех исходит из глубины моего сердца, это я сам смеюсь над собой.

Столкнувшись с фактом лицом к лицу, близко близко, вплотную, мы не оставляем места для мыслей и фантазий, которые становятся просто неуместны при соприкосновении с реальностью. Столкновение с фактом без посредников и контрацептивов не заразит вас опасным грибком или вирулентной бактерией, более того, эти самые посредники-контрацептивы зачастую под покровительно-протективным видом и заражают наши души вирусом иллюзии и обмана, вызывающий в нас тяжёлую болезнь под кодовым названием «страх».

Страх обволакивает факт, заменяя его на гипертрофированное и искаженное «представление о факте». Факт – это реальность, а страх мечется между памятью, фантазией и нашим неправильным представлением и никогда не сталкивается с настоящим, более того, страх всячески избегает реальности, ведь реальность - это его смерть. Мы говорим, что боимся смерти, но если вдуматься, то, как мы можем её бояться, если мы с ней никогда непосредственно не сталкивались. У нас имеются только смутные представления и иллюзорные фантазии на этот счёт, поэтому возникает не страх смерти, а страх нашего представления о смерти. Страх нашего неправильного представления о смерти.

Равно как со смертью, человек не сталкивается лицом к лицу и с Жизнью, у него лишь имеются размытые представления о том, что такое Жизнь и как её нужно прожить, оттого он и боится жизнь, оттого и не видит в ней смысла. А я, я вижу, свою могилку, иногда, во сне…

- Иван, Виктор, несколько сотен слов и с вами покончено, может быть, вы что-то желаете? Какое-нибудь безумное приключение или головокружительное свидание с любой красоткой этой книги? Ну же, смелее, все ваши последующие действия уже расписаны, но в пределах этой главы я могу кое-что исполнить для вас.

- Спасибо за жизнь на этих пёстрых страницах, ничего безумнее и головокружительнее быть не может, - в один голос ответили Иван и Виктор.

Я добрый пастырь и я выполнил свою миссию, теперь предлагаю вам, уважаемые читатели, покинуть этот остров разбитых иллюзий и вновь погрузиться в океан абсурда, смеха и вечности.

P.S. Уважаемый читатель, эта глава была написана в первую очередь не для Вас, а для Ивана и Виктора по понятным теперь причинам, поэтому для последовательного и правильного движения по скользким страницам «Пёстрой книги», советую вам забыть обо всём здесь изложенном, если же вы этого не сделаете, то через призму данной главы быстро потеряете аппетит ко всей книге. А Иван и Виктор, не смогут это забыть, но ничего, в сущности, уже не измениться, так как все главы с их участием были написаны задолго до этой главы.

Глава VI

Единственное различие между

мной и сумасшедшим в том,

что я не сумасшедший.

Сальвадор Дали.

Португалия – великая страна, расположенная на юго-западе Европы. Столица – Лиссабон. Население 9,9 млн. человек. Городское население 35,6%. Официальный язык – португальский. Большинство верующих – католики. Глава государства – президент. Высший законодательный орган – Республиканское собрание. Португалия – индустриально – аграрная страна. Наиболее важные отрасли промышленности – текстильная, швейная, виноделие, производство оливкового масла, рыбных консервов, обработка пробковой коры, чёрная и цветная металлургия, машиностроение, химическая и нефтеперерабатывающая промышленность. Денежная единица – эскудо.

Так я попал в сумасшедший дом.

Хорошая у нас палата, просторная, под номером шесть. Три раза в день кормят, дважды в день приходит санитар Саул и проводит влажно-важную уборку. Один раз в неделю водят в баню и меняют бельё (себе, а не нам, сумасшедшим). Один раз в месяц допускаются посетители (а разве кто-то захочет навещать чаще, нас, сумасшедших).

Мой лечащий врач – Антон Павлович, говорит, что дела идут хорошо, собирается вдвое уменьшить дозу Аминазина. Появилось много друзей. Недавно понял, что Я не студен-медик по имени Иван, а Иоганн Себастьян Бах. Дал несколько удачных концертов, вырученные деньги пошли в фонд помощи детей нефтяных магнатов. Начал бояться темноты и типографской краски. Португалия – великая страна.

- Здравствуйте проклятые сумасшедшие, - очень сердечно сказал Антон Павлович, заходя в палату №6.

- Ом! – ответили все сумасшедшие, кроме того, что ел крыжовник и хрюкал в одеяло.

- Ну что, появились новые страхи? – спросил Антон Павлович, пальпируя у себя селезёнку.

- Я стал боятся людей с седыми волосами, - заявил Лао – цзы

- А я, стал бояться стихотворение Маяковского «Нате!», - сказал Маяковский.

- А я ужасно боюсь нильсборий, - сказал Нильс Бор.

- Молодцы! А вы, голубчик чего боитесь? – спросил Антон Павлович у Иоганна Баха.

- Я боюсь по-прежнему смерти, - сказал я, решив утаить про темноту и типографскую краску.

- Как скучно, сколько можно этой смерти бояться. Боялись хотя бы Бен Ладена – сказал Антон Павлович, перкутируя у себя селезёнку.

- Но ведь бояться Бен Ладена, равносильно тому, что бояться смерти?

- Нет, голубчик, не буду я вам дозу Аминазина уменьшать, - угрюмо ответил Антон Павлович.

- Доктор, вам, случайно, гайки не нужны? – поинтересовался сумасшедший, откручивая гайки от кровати соседа.

- Нет, - ответил Антон Павлович и вышел из палаты, громко хлопнув дверью.

- Селезёнку забыли – крикнул португалец.

- Это нарочно – объяснил учитель Кун.

Иногда я думаю. Иногда нет. Но когда думаю, мне приходит одна мысль, которая не даёт покоя: все страхи, которые только существуют на земле, являются производными страха смерти.

- Поговорите ещё, я вам утрою дозу Аминазина, - гневно выкрикнул Антон Павлович, видимо знающий толк в телепатии.

- А вы, случайно, не желаете за компанию начать бояться собственного тела, - спросил Плутарх у Ивана Себастьяна Баха.

- Но почему я должен бояться собственного тела? – удивился Бах.

- Как почему? Неужели вы не знаете, что ваше тело когда-нибудь умрёт? Разве не повод для страха? – поинтересовался Плутарх.

- Поводом для страха может быть всё что угодно, но причина одна – страх смерти. Вы не тела боитесь, а смерти этого тела, - выбросил Иван Бах.

- Удесятерю, - прокричал Антон Павлович из ординаторской.

И вдруг Иван понял, что никакой он не Иоганн Себастьян Бах , а простой студент медик четвёртого года обучения, волей автора закинутый в эту безумную главу. Но одновременно с этим, он понял, как быть здесь полезным и как освободить себя и остальных сумасшедших от гнетущих их страхов.

Иван подошёл к человеку, который панически боялся микробов и поэтому постоянно протирал тело камфорным спиртом.

- Как стафилококки? - очень ласково спросил он.

- Сто тысяч на квадратном сантиметре кожи, - ответил Роберт Кох.

- Почему вы боитесь микробов?

- Они меня ненавидят. Дай им волю, сожрут заживо, - ответил Луи Пастер.

- Какие планы?

- Хочу удалить себе толстую кишку, там говорят много всяких микротварей обитает, - ответил Боткин.

- Скажите, а что вы думаете про страх смерти?

- Ничего не думаю. Нет такого страха. По крайней мере, у меня.

Иван рассмеялся. Каким прозрачным показался ему этот человек. Он придумал себе небольшой страх, спасаясь от большого, что в очередной раз подтверждает слова ОПФН, о том, что самое великое искусство – искусство самообмана.

- А может вам лоботомию? – поинтересовался и/или припугнул Антон Павлович Ивана, видимо имея в каждой комнате подслушивающее устройство.

На полу, около кровати Ивана сидел человек и светил себе фонариком в лицо, хотя в палате было достаточно светло.

- Что вы делаете? – спросил его Иван.

- Усиливаю освещение, - ответил Птолемей.

- Разве не достаточно светло?

- Для меня нет, я очень боюсь темноты.

Неожиданно Иван вспомнил, что тоже боится темноты, и попросил немного посветить и ему.

- Почему темнота вас пугает? Вы кого-то боитесь?

- Нет, никого я не боюсь, и в чертей не верю. Просто в темноте я не вижу своего тела, и возникает ощущение, будто темнота меня проглотила, – ответил Птолемей

- А что вы думаете о страхе смерти?

- О страхе смерти? Не знаю, не думал, какой-то не яркий страх, похоже, очень малозначительный.

Португалия – великая страна. Лиссабон - столица Португалии. Денежная единица – эскудо.

Антон Павлович был большим специалистом в области человеческих страхов. На протяжении многих тысяч лет он изучал и лечил людей, страдающих различными фобиями. Но порой, для новых научных открытий, не хватало разнообразия материала. Бывало сговориться весь народ на одном страхе, и мучается им десятки лет - то Иван Грозный, то Сталин, то ещё какой страх. Подумал Антон Павлович, и решил, что нужно заставить больных, каждый день выдавать по новому страху. Но как? А вот как:

- Доброе утро чёртовы сумасшедшие, - очень сердечно сказал Антон Павлович, - Слушайте новый указ нашей больницы: отныне и во веки веков, у каждого из вас, каждый день должен появляться новый страх.

- Ура! – ответили дружно чёртовы сумасшедшие, кроме того, что ел крыжовник и хрюкал в одеяло.

Но на следующее утро, когда Антон Павлович начал обход, выяснилось, что у чёртовых сумасшедших не появилось ни одного нового страха. Это очень огорчило человека без селезёнки. Тогда ему в голову пришла идея!

- Неужели не найдётся среди вас порядочного человека, который бы боялся носового платка? – очень сердечно спросил Антон Павлович.

Молчание. Антон Павлович вынул из внутреннего кармана носовой платок и демонстративно высморкался.

- Неужели и вы, изволите не бояться носового платка? – спросил Антон Павлович у Льва Николаевича.

- Покамест не определился, - ответил Лев Николаевич Антону Павловичу.

- Ну что ж, наша медицина поможет вам принять верное решение, - сказал Антон Павлович, после чего два санитара – Саул и Пётр, увели Льва Николаевича в соседнюю комнату.

Комната была абсолютно пуста, не было даже гидрокровати и электродрели, но это нисколько не смутило Льва Николаевича, так как ему и в кожаном кресле сиделось неплохо. Немного погодя в комнату зашёл Антон Павлович и расположился на шикарном диване, занимающем чуть не половину всего помещения. Из внутреннего кармана Антон Павлович достал тот же носовой платок, в который, несколько минут назад демонстративно высморкался, и передал его Льву Николаевичу.

- Ну, как? Страшно?

- Да покамест не очень, - ответил Лев Николаевич.

- Ничего, сейчас будет страшно, - сказал Антон Павлович и сделал какой-то знак санитарам.

Санитар Пётр подошёл ко Льву Николаевичу и заклеил ему рот скотчем. После чего подошёл санитар Саул, и из-за всей силы, которая только может быть у санитара, ударил Льва Николаевича в ухо. Лев Николаевич застонал и на мгновение потерял сознание. Почти тут же очнулся (хотя сознание так и не вернулось к нему больше никогда), и протяжно завыл. Санитар Пётр, по команде Антона Павловича, отлепил скотч, закрывающий ротовое отверстие Льва Николаевича, резким рывком. Мы, привыкшие видеть Льва Николаевича с длинной бородой, слегка были шокированы, увидев великого писателя начисто выбритым. Без бороды он был похож на Дженнифер Лопес.

- Ну, как? Боитесь носовой платок? – очень сердечно спросил Антон Павлович.

- Как вы смеете?! - возмутился Лев Николаевич Лопес.

Антон Павлович недовольно покачал головой. Санитары всё поняли без слов. Избиение продолжалось на протяжении трёх часов. Лев Николаевич терпеливо сносил удары, но в конце третьего часа не выдержал и заплакал. Антон Павлович улыбнулся. Саул и Пётр остановились.

- Ну, как? Боитесь носовой платок? – в очередной раз очень сердечно спросил Антон Павлович.

- Боюсь. Боюсь. Больше смерти боюсь, - отвечал сквозь слёзы Лев Николаевич.

- Теперь надеюсь, вы понимаете неограниченные возможности современной медицины?

- Боюсь. Боюсь. Больше смерти боюсь, - не переставал бормотать Лев Николаевич.

С тех пор, каждое утро, при обходе Антона Павловича, каждый больной хвастается своими новыми страхами. А Лев Николаевич, после того случая, не приходя в сознание, написал книгу «Война и Гир», в которой выразил своё восхищение, таланту американского актёра Ричарда Гира.

Португалия – великая страна. Привет, это снова я. Слово дня – канцерофобия. Каждому выдали по учебнику онкологии. Задание: найти у себя симптомы всех онкологических заболеваний.

- Добрый день раки, - очень сердечно поприветствовал больных Антон Павлович, - Ну что, у кого уже четвёртая стадия?

- У меня метастазы пошли в печень, мозг и совесть, - ответил Лев Николаевич.

- Очень хорошо, а можно я вам живот пощупаю, - спросил Антон Павлович.

- Пощупайте, - немного смущенно ответил Лев Николаевич.

Лев Николаевич снял платье и лёг на кушетку. Антон Павлович сходил в кладовку и взял грабли, после чего проредил ими густую растительность на животе Льва Николаевича, и в образовавшуюся безволосую ложбинку со всего размаха ударил кулаком. Лев Николаевич застонал от боли.

- Голубчик, что ж вы молчите, у вас ведь и в животе метастазы, - заботливо сказал Антон Павлович, и, как бы ненароком из кармана брюк выронил носовой платок. Лев Николаевич упал в обморок и в этом состоянии написал своё бессмертное произведение «Война и Мур», в котором он восхищается талантом американской актрисы Деми Мур.

Глубокоуважаемый читатель, если вы дочитали до этого момента, то вы либо сумасшедший, либо Я. А так как сумасшедшим закрыт доступ к этой книге, поэтому соответственно и прочитать её они не могут, а мной вы также не можете быть, так как мной уже есть Я, то логично предположить, что …….АААААА…….Ничего нет!

Глава VII

Догмат бессмертия души есть самая

утешительная и в то же время

наиболее устрашающая идея.

Вольтер

Как жить тому, кто прошёл все дороги?

Как жить тому, кто достиг всех глубин?

Как жить тому, кто стоит на пороге,

Хоть в волосах и не видно седин?

Словно сосуд переполнен водою,

Я переполнен водой бытия,

Давит на грудь пресыщенье горою,

Алкает тело моё воронья.

Так вопрошал Виктор в сердце своём, когда услышал незнакомый бархатистый голос, рядом со своим левым ухом:

- Нашёл ли ты смысл существования, о бессмертная душа?

- Смысл жизни? Этот вопрос придуман бездельниками и умоблудами. Зачем жизни нужен смысл? Скорей смыслу нужна жизнь! В чем, по-твоему, смысл яблока?

- Быть съеденным человеком или другой тварью Божьей.

- Ну, уж нет, это то, как ты можете его использовать. Также можно было бы сказать, что смысл человека быть мертвым, т.е. съеденным смертью. Может быть, с позиции госпожи Смерти это и так, но у жизни на этот счёт совсем другое мнение.

- И в чём же смысл яблока?

- Смысл яблока в нём самом! Не глазами человека, а глазами яблока смотрящего себе в сердцевину. Может, был какой-то смысл, чтоб яблоко появилось, но когда оно появилось, оно само сделалось смыслом!

- А в чём же смысл жизни?

- Точно также, по аналогии с яблоком – смысл жизни в ней же самой. Может у Всевышнего, и был какой-то смысл создания жизни на Земле, но когда она появилась, она сама сделалась смыслом, поэтому хватит искать смысл, пора жить!

- Лукавит мне бессмертный Виктор, размышлявший доселе о пресыщении жизнью. Не ты ли Виктор – переполненный сосуд, мечтающий пролиться в забытье?

- Это не для них, – ответил Виктор, смотря куда-то вдаль.

- Но ведь они такие же, как ты.

- В точности, но им повезло больше чем мне, смертные не знают пресыщенья.

- Почему?

- Я посмотрел внутрь и увидел мир, они же смотрят на мир, но не видят в нём даже толики себя. Я хозяин, а они всего лишь гости, притом, что мы совершенно одинаковы.

- Значит, ты совершил непростительную ошибку? Нарушил какой-то запрет?

- Нет, я сделал шаг вперед, шаг за человека.

- Значит ты более человек, чем остальные?

- Может и более, если слово «более» от слова «боль». Во мне боль и тяжесть человеческого существования от самого начала, до скончания веков.

- Получается, что ты Спаситель, и твой путь на крест, дабы своей жертвой освободить человечество от тяжести и пресыщения?

- Я же говорю, что смертные не знают пресыщения. Напротив, в них есть огромная алчность жизни, ненавидящая и бессмысленно борющаяся с ненасытным временем, которое способно лишь отнимать.

- Осознание конечности жизни дарует установку на наслаждение этой жизнью. Смертные счастливее бессмертных?

- Счастье смертных результат бегства от страха. Счастье бессмертных, если такое и возможно, ничего не имеет общего со страхом. Бессмертный становится счастливым в тот момент, когда забывает свой предыдущий шаг, когда он бесконечно удивляется разнообразным проявлениям жизни и не знает пресыщения. Враг бессмертных – память.

- И при этом смертные и бессмертные это одно и тоже? – лукаво спросил бархатный голос.

- В точности. Осознание своей смерти это первая ступень, а осознание своего бессмертия – вторая.

- А третья?

- А третья ступень – это осознание того, что первая и вторая ступень это одно и тоже.

- Но где же комфортней: в смертном или вечном существовании?

- Ни там, ни там. Лучше всего над ними. Мысли о смертном или вечном существовании одинаково невыносимы и тяжелы. Истинное счастье парит над этими мыслями.

- Мотыльки и мыльные пузыри более всех знают о счастье, – так говорил Заратустра.

- Устами твоего Заратустры говорит сама Жизнь.

- Но где же взять крылья для того, чтобы воспарить над смертно-бессмертными мыслями?

- Сточи серое вещество. Это от него исходит: «познай себя», но почему оно не предупреждает, что это дорога в ад? Не твой ли Заратустра предупреждал ищущего об опасности потеряться, вот я и потерялся среди разрывающей моё естество вселенной.

- Не хочешь ли ты этим заявлением благословить ложь?

- Может, и хочу, но теперь всё впустую, моё бессмертие уже не обманешь. Но я призываю: други мои, жители планеты Земля, не повторяйте моей ошибки, не ищите себя, не смотрите внутрь. Пойте песни, танцуйте, пейте вина, любите друг друга. Мир прекрасен, пока его не начинаешь разбирать и изучать по частям, ведь впоследствии, когда пытаешься собрать и склеить его обратно, выходит какой-то монстр, а то и урод.

- Не ожидал малодушия от вечности.

- Да плевал я на все ваши ожидания, слова и надежды. Неужели ты ещё не понял, что я наказан?

- Это ты ещё не всё до конца понял.

- И что же я упустил?

-………………………….

- Почему ты молчишь?

- Я молчу в память о человеке, который минуту назад выпрыгнул из окна девятого этажа. Его зовут Иван.

- Кто он?

- Твоя вторая половина.

- Вторая половина бесконечности? Моё бессмертие едино и неделимо!

- Твоя бесконечность – это бесконечное количество конечных. Твоё бессмертие – это вечное умирание и возрождение. Ты – это бесконечное повторение Ивана.

- Я ничего не понимаю.

- Ты понял и так слишком много. Хочешь ещё?

- Страх бессмертия рождает страх жизни. Я не могу любить то, чего боюсь и не принимаю, ибо любовь это и есть принятие. Страх смерти влюбляет в жизнь? Иван любит жизнь?

- Его любовь корнями уходит в страх.

- Я не могу любить жизнь, так как бесконечность есть пресыщение. Он не любить жизнь, так как упускает её в бегстве от страха смерти. Кто же тогда?

- По настоящему всего несколько просветлённых в Индии и Тибете. Остальные просто живут, не боясь ни смерти, ни бессмертия и одновременно боясь того и другого.

- Если я шаг вперед, если я более человек… Твой Иван это шаг назад? К зверю?

- Звери не боятся смерти. Инстинкт заставляет цепляться за жизнь. Иван не сделал шаг вперёд, он только поднял ногу, чтоб сделать его, но, увы, шагнул не вперед, а вниз.

- Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

- Повезло тебе или нет, но ты копнул очень глубоко и захватил самую суть. А Иван начал копать не в том месте, он начал копать с головы. Он вырыл в голове огромную яму и увидел, что там живёт страх смерти. Залез в эту яму, решив посмотреть, как страху смерти здесь живётся, и обнаружил интереснейший факт: оказалось, что страх смерти не ведёт паразитический образ жизни, а является главной кнопкой управления человеком. Надо было ему дальше копать через голову в сторону сердца, а он, представьте, лопату наверху оставил. А яма глубокая, ни наверх пути, ни вглубь. Вот и остался в ней Иван, один на один со страхом смерти.

- А что за лопата?

- Осознанность направленная внутрь себя, самосознание, самопознание, саморефлексия.

- Но почему он не начал копать сразу в сторону сердца?

- А почему современный человек в своих поступках опирается только на голову?

- Можно копать в сторону головы, сердца, ещё чего-нибудь. Скажи, а кто копает? Где осознанность? В голове? Тогда как она может копать самое себя?

- На свой вопрос ты найдёшь ответ после того, как разгадаешь дзенскую загадку, что значит хлопок одной ладони. Я бы хотел тебе помочь в данной ситуации, но пока не существует способа передачи такого рода информации. Эта информация охраняет себя сама, невозможностью ей с кем-то поделиться.

- Скажи мне……Постой…..Куда ты? – вопрошал Виктор у затихающего бархатистого голоса возле его левого уха.

Троллейбус №7, 5 эскудо за проезд. Уступайте места инвалидам и португальцам, а португальцам-инвалидам уступайте вдвойне.

Вы читаете книги, пытаетесь понять себя, мир, себя в мире, красоту, истину, красоту истины и т.д. Но зачем искать это в книге? Об этом исписаны все стены, все заборы, туалеты, остановки. Более того, все истины и тайны жизни, можно узнать, проехав несколько остановок в простом троллейбусе №7, а опытный кондуктор, даст фору многим тибетским Ламам.

Виктор сел на сидение рядом с человеком в очках. Зима, окна замёрзли, вот и сиди, изучай надписи на спинке сидения перед тобой. Там как обычно, несколько концепций Фрейда в сверхсжатой форме, вариации на тему отношений полов, оскорбления в адрес кондуктора и всех остальных козлов, и самая главная и часто встречающаяся фраза: «Мы здесь были». Эта фраза и привлекла внимание Виктора. Сколько раз он видел эту надпись на лавочках, партах лекционных залов, в лифтах, даже на пляжном песке. Сколько видел, но ни разу не прочувствовал её точности и глубины. Ну, были и были, а теперь случилось откровение, открылась вся суть этой фразы. Виктор всё это ощутил за сотые доли секунды, но я считаю, что необходимы кое-какие пояснения.

Люди, которые пишут различные, в том числе и эту, фразы, как правило, находятся в нетрезвом состоянии, да что в нетрезвом, в состоянии среднего - глубокого опьянения. Кора мозга так пропитывается этанолом, что становится не способной контролировать глубинные структуры, которые знают истину, но, к сожалению, находятся под контролем, и только усыпив кору алкоголем или другим иллюзатором, выкрикивают подобные фразы. Трезвый мозг чувствует всю их силу и глубину, боится и пытается настроить хозяина на поверхностное понимание смысла, мол, в этом автобусе 5 января ехали три друга, вот они и написали «мы здесь были». И хозяин верит трезвому, очень логичному мозгу, но жизнь выше логики и Виктор это понял, вернее он это почувствовал. То, что написали эти люди в состоянии опьянения, Виктор отчетливо ощущал каждую секунду. Так отчётливо, что его мозг стал сохнуть от поражения. «Мы здесь были», были на протяжении бесконечно и монотонно сменяющихся тысячелетий, мы устали, мы хотим домой. Как нам туда вернуться?

«Стучите и Вам откроют», сказано в Библии. Всё что нужно тебе от жизни в данный момент, всегда под рукой, всегда рядом. Задай вопрос и оглянись по сторонам, ответ где-то здесь, он ждёт тебя, как ждёт приговорённый к расстрелу своё последнее утро.

- На следующей не выходите? – спросил человек в очках.

- Выхожу – ответил Виктор.

Около двери стояла маленькая девочка и пыталась достать до кнопки, но все её попытки были тщетны, она была такой маленькой, такой… Вдруг Виктор увидел эту картину в другом ракурсе. Маленькая девочка не тянулась до кнопки, она показывала на кнопку, вернее даже не на кнопку, а на всем знакомую надпись:

ХОЧЕШЬ СОЙТИ, НАЖМИ КНОПКУ ДО ОСТАНОВКИ

- О боже! Ом мани падме хум. Так вот в чём дело! – уже не видя никого, прокричал Виктор.

- Ом – согласились пассажиры.

Всё опять произошло за сотые доли секунды, но мне придётся немного помарать бумагу. Виктор задал вопрос, жизнь дала ответ. Вот и всё. Хочешь сойти? Хочешь сойти с этого бесконечного существования, с этой вечной череды рождений и смертей? ОК! Нет проблем! Нажми на кнопку, до остановки. ДО ОСТАНОВКИ СЕРДЦА. Кнопка – курок. Эврика! Самоубийцы прекращают существование. Жизнь гуманна, и если не хочешь больше, просто скажи, просто нажми на кнопку. По-другому нельзя. Сердце остановилось, ничего, ещё миг и ты вновь родишься на этой земле, и вновь будешь петь и смеяться. Миллионы раз. Но если ты устал, если хочешь остановиться скажи это – нажми на кнопку.

Слёзы истины выступили на глазах Виктора. Он просто всегда умирал естественной смертью или был убит, поэтому жизнь жалела его и давала ещё шанс, а нужно было просто нажать на кнопку. И радостный Виктор, напевая старый хит «нажми на кнопку – получишь результат…» вышел из троллейбуса.

На следующее утро в газетах напишут, что несколько человек видели, как некто, выйдя из троллейбуса №7 сделал шаг и провалился под землю. Скорей всего это сплетни, но я хочу, чтоб вы были в курсе всех событий.

Пятиэтажная «хрущёвка», квартира №19. Туалет. К плафону прицеплена верёвка. Веревка тянется по направлению к человеку, стоящему на унитазе, и заканчивается петлёй на его шее. Так это же Виктор!

- Здорово Виктор.

- Здорово.

- А где же кнопка? Курок?

- Эта метафора, метод не имеет значения.

- Здорово Виктор.

- Здорово.

- Слушай, а ты знаешь, что перед смертной казнью человек имеет право на последнее желание.

- Это не казнь.

- Это ты так думаешь. Твоё самоубийство - это просто исполнение приговора.

- Чьего приговора?

- Здорово Виктор.

- Здорово.

- Может перед последней смертью, перед Великим Ничто, тебе захочется сделать что-то такое, на что никогда не решался? Терять ведь нечего.

В коридоре мелькнула чья-то тень.

- Чья это тень? - спросил Виктор.

- Моя – ответил страх смерти.

- Почему я вижу только твою тень?

- ……………………………………..

- Здорово Виктор.

- Здорово.

- Ну что, решил?

- Да. Я никогда не употреблял наркотики. Я всегда знал, что это вредно и глупо, но теперь, когда через несколько мгновений всё вредное и глупое останется позади, я хочу попробовать.

- И что? Что я должен чувствовать? – спросил Виктор у кого-то, кто засунул ему в рот какую-то таблетку.

По стене вновь промелькнула чья-то тень. Или не по стене? Точно не по стене. Стены ведь нет. И потолка нет. И ничего нет. И нет ничего. Почему же тогда так предательски проскользила эта тень?

- Ну, конечно же, по роговице глаза, прямо по роговице – отчётливо почувствовал Виктор и был прав.

Прямо из роговицы тень попала в носослёзный канал, затем в нижний носовой ход, а потом прямо из носа капнула на воротник. Побыв немного каплей на воротнике, тень обернулась «вещью в себе» и устремилась на ладонь. Виктора метаморфозы тени нисколечко не пугали, а слегка удивляли и смешили. Когда «вещь в себе» попала на ладонь, она перестала быть «вещью в себе» и Виктор увидел на своей ладони горчичное зерно, которое очень быстро стало расти, и вскоре это уже было совсем не горчичное зерно…

На ладони Виктора стоял человек с него ростом, и что-то было в нём не так. Виктор долго не мог определить, что именно «не так». Сначала ему показалось, что шнурки ужасно не подходят к галстуку. Но было еще что-то не так, что-то неправильно. А может неуютное ощущение от внешности человека на ладони было связано с его неприлично большим носом, совсем не подходящим к его шикарным запонкам? Но и это, кажется, не всё, что-то ещё в нём не так. И вдруг он заметил, что ладонный человек не имеет мозгового отдела черепа, который был словно срезан острой косой. Головной мозг полностью отсутствовал, голова была похожа на кружку или коробку, со срезанными створками. Виктор заглянул в нее. На дне лежал тетрадный лист с какими-то надписями, Виктор достал его и попытался прочитать, но обнаружил, что не знает языка, на котором написано послание. Это его наркотически рассмешило, и он сложил лист пополам, потом ещё пополам, намазал маслом и съел. После чего бумага переварилась в желудке и смысл послания, усвоенный тонкой кишкой, с помощью многочисленных сосудов был доставлен каждой клеточке тела Виктора. Виктор оцепенел. Хотя может, это был уже и не Виктор, а может, это и первоначально был не Виктор, я не знаю.

Что происходило дальше, с трудом поддаётся описанию. Теперь уже оцепеневший Виктор стоял на ладони Ладонного человека, который донёс Виктора до туалета, потом посадил его на дно своей срезанной коробки, своего головного стакана и открыл дверь. На бельевой верёвке, прицепленной к плафону, висел человек. У человека была голова, тело, две руки, две ноги. Знаете, все приметы выдавали, что это был Виктор.

- Но ведь Виктор в стакане? – спросите вы.

- Я ничего не знаю и не понимаю, просто говорю что вижу, - ответит автор.

Так вот, Виктор в стакане не узнал Виктора на верёвке, но, почему-то ему стало жаль этого человека, а потом стало жаль себя. Вдруг так сильно захотелось жить, так сильно что… Виктор вылез из стакана, залез на унитаз и перегрыз веревку, на которой висел Виктор. Тело упало.

- Чьё тело? Виктора в стакане? Виктора на верёвке? Или Ладонного человека? – опять же спросите вы.

- Я не знаю, я просто видел, что тело упало, - ответит автор.

В следующий миг Виктору пришло озарение в виде отрывка из песни: «сердце, как хорошо на свете жить», а Ладонный человек пояснил, что не так хорошо жить, как страшно умирать. Виктор почему-то поверил в это, а когда поверил, понял, что он и есть Ладонный человек.

Утро было мрачным, это был из тех дней, когда воздух буквально пропитан тоской, депрессия шла по головам. Всем было ясно, что ничего хорошего от этого дня ждать не стоит. И действительно, в этот день обокрали продавца мороженного, а землетрясение стёрло с лица Земли Китай.

Кстати, чуть не забыл: Виктор повесился.

Глава VIII

Самоубийца именно потому и перестает жить,

что не может перестать хотеть.

Шопенгауэр

Плюс тянется к минусу, мужчина тянется к женщине, алкоголик тянется к рюмке, а смерть как всегда к жизни. Но как зовут ту силу, что заставляет тянуться противоположностям друг к другу? А может, и нет никакой силы? Может, противоположности и не тянутся друг к другу? Или противоположностей вообще нет?

Троллейбус №7, проезд 5 иен. Так много народу, что нечем дышать. Вернее чем дышать есть – ртом, а вот что этим ртом вдыхать в переполненном троллейбусе, это вопрос. «?» – и это вопрос. Я задумался: чем отличается вопрос, прописанный словом «вопрос», от вопроса знаком «?»? В троллейбусе мелькнула тень Антона Павловича, и я решил оставить этот вопрос без ответа.

Иван садится рядом с человеком в очках и оказывается с солнечной стороны троллейбуса. Солнечные лучи, многократно преломляясь о стекла, ослепляют Ивану глаза, и он прикрыл лицо ладошкой, довольствуется чтением надписей на переднем сидении. Там как обычно: «мы здесь были», «все козлы», «лох», и неожиданно: memento mori. Неожиданно ли?

- Кто делает так, что мы видим и слышим именно то, что боимся видеть и слышать? - спросил Иван у кондуктора.

Но она не смогла ему ответить, так как кроме родного китайского, других языков не знала.

- Почему страх смерти преследует меня? - думал Иван – Я убегаю, а он догоняет. Но, что самое интересное, он хоть и догоняет, но никогда не настигает меня, он всегда отстаёт на полшага. Я знаю, что он меня никогда не настигнет пока я бегу, и, возможно, меня мучает не сам страх смерти, а усталость бега от него. А что если перестать убегать и остановиться?

- Но как остановиться, если этот бег и есть жизнь? – спросил человек в очках.

Иван задумался и уже хотел пожать плечами, как вдруг, его взгляд остановился на двери с надписью «Выход», около которой стояла маленькая девочка и пыталась достать до кнопки. Но все её попытки были тщетны, она была слишком маленькой. Вдруг Иван увидел эту картину в другом ракурсе. Маленькая девочка не тянулась до кнопки, а показывала на неё, вернее даже не на кнопку, а на всем знакомую надпись:

НЕ НАЖАЛ НА КНОПКУ, ПРОЕХАЛ ОСТАНОВКУ

Горькие слёзы истины выступили на глазах Ивана.

- Кнопка! Только кнопка приведёт к остановке. Кнопка – метафора, за которой курок, 10 стандартов барбитала или верёвка, оканчивающаяся петлёй. Остановка, мне нужна остановка, я слишком устал от этого нескончаемого бега, бега по замкнутому кругу - не видя никого, кричал Иван. И, пусть с некоторым опозданием, но ответил на вопрос человека в очках:

- Значит нужно остановить жизнь.

- Аллилуйя – поддержали пассажиры.

Что движет людьми, решившими добровольно умертвить собственное тело? Выход из безвыходной ситуации? Но во всех ваших безвыходных ситуациях виновато не всё тело, а его жалкая часть под названием «мозг». Умертвите мозг и порядок! Иван не знал, как умертвить мозг отдельно, поэтому решил умертвить всё тело, но как?

- Знаете, я Вам посоветую сброситься с крыши девятого этажа. И умрёте наверняка, и на несколько мгновений почувствуете себя птицей – сказал человек в очках, выходя из троллейбуса.

- А что, хорошая идея, большое спасибо – ответил Иван, узнав в человеке в очках Антона Павловича.

На следующий день в газетах напишут, что несколько человек видели, как из троллейбуса №7 вышел человек и неожиданно полетел в сторону девятиэтажки студенческого общежития Медицинской Академии. Скорей всего это слухи, но я хочу, чтоб вы были в курсе всех событий.

Вы пробовали когда-нибудь сидеть на крыше девятого этажа, свесив ножки вниз? Иван до этого момента тоже не пробовал, но от судьбы не уйдёшь, и вот он уже сидит на последней крыше в своей жизни и пьёт последнее в своей жизни пиво. А внизу, вдоль дороги огромный рекламный плакат, на котором нарисовано то самое пиво, что пьёт Иван, и написан такой слоган: «Жизнь – хорошая штука, как ни крути». Но Иван не видит этой надписи, так как учёба в Медицинской Академии сделала его близоруким.

Его нисколько не удивило, когда он почувствовал, что рядом с ним кто-то присел, причём он почти наверняка знал, кто это, поэтому не стал поворачивать голову, чтоб убедиться в этом. Но вдруг он почувствовал, что с другой стороны к нему тоже кто-то подсел, и вот это его удивило, и даже слегка испугало. Кто это? Теперь уже из страха он не стал поворачивать голову.

Пустая бутылка полетела вниз, и Иван поднялся, чтоб последовать её примеру. На высоте его жизни дул сильный ветер, но Иван знал, что столкнёт его в небытие не он, а тот, кто сидел слева, или тот незнакомец, что присел справа.

Толчок оказался с двух сторон. Это было последним, что удивило Ивана по эту сторону Жизни.

Я не знаю, сколько объективно длилось его падение, но Ивану показалось, что сквозь пёстрые страницы он летел целую вечность, хотя он отлично понимал: потому страницы и пёстрые, что вечность уже не целая.

Перед его глазами не пронеслась в ускоренном режиме хроника его жизни, перед ним пролетали этажи его родного общежития. Между четвёртым и пятым этажом, на два метра вперёд от стены, выступал рекламный плакат: «Nuts – заряжай мозги». Долетев до пятого этажа, Иван сумел развить приличную скорость, такую, при которой кусок мрамора, налетевший на лист бумаги, будет разрезан пополам. Иван довольно часто бывал на вскрытиях и видел, как прозектор спиливают свод черепа, чтобы достать мозг. В данный момент роль прозектора принял на себя этот злосчастный рекламный плакат, срезав голову Ивана пополам в горизонтальной плоскости, так, что мозговой отдел черепа был отделён от лицевого. Мозг Ивана, оказавшись в коробке из половины лобной, теменных, височных и затылочной костей, теперь летел сам по себе, а лицевой отдел черепа, со всем остальным телом - сам по себе. Так они и летели сами по себе, пока не поняли, что унылую монотонность полёта можно скрасить дружеской беседой. Первым заговорил мозг:

- Завидуешь птицам?

- А что такое зависть? - спросило «всё остальное».

- Ты разве не знаешь? Разве тебя не грызёт внутренний червь, когда ты видишь, что у кого-то есть то, чего нет у тебя?

- Зачем мне завидовать, у меня есть всё! - ответило «всё остальное».

- Что у тебя есть? Да у тебя даже мозгов-то нет, - гневно произнёс мозг.

- Вот только поэтому у меня и есть всё, - ответило «всё остальное».

- Но у тебя ведь нет контрольного пакета акций ОАО «Газпром» - гневался Мозг

- Зачем мне контрольный пакет акций ОАО «Газпром», когда у меня есть всё, – невозмутимо отвечало «всё остальное».

- Да, я чувствую, разговора с тобой не выйдет – сказал мозг и плюнул на окно третьего этажа, за которым сидел я и писал восьмую главу.

- Зачем говорить? Ведь можно просто наслаждаться полётом – улыбаясь, говорило «всё остальное».

- Мне не интересен процесс, мне нужен результат! - не мог успокоиться мозг.

- А мне наоборот.

- Ну и глупо!

- А мне не страшно быть глупым.

- Так может тебе вообще ничего не страшно? – настороженно спросил Мозг.

- Абсолютно ничего, - ответило «все остальное».

И вдруг мозг понял, что тот, что сидел, слева от Ивана, тот, имя которого «страх смерти», был никем иным, как им самим, и от этого ему сделалось страшно. Он тут же потяжелел и начал падать с огромной скоростью в сторону утешительной амнезии и сострадательного маразма. Теперь мозг от «всего остального» отделяли миллионы солнечных лучиков преломлённых о каплю росы на белоснежном лепестке розы, тысячи детских улыбок вспорхнувших и кружащихся в весеннем чистом небе, сотни небесных светил торжественно марширующих в параде планет, и десятки книг П.Коэльо.

- А кто же сидел справа? – последнее, что сумел прокричать мозг, захлёбывающийся в пучине энцефалопатии.

Этот крик был настолько сильным, что всё же донесся до «всего остального» и, словно невидимый мостик, преградил его дальнейшие падение. Село «всё остальное» на этот мостовидный вопрос и только хотело задуматься, но тут же осознало, что это невозможно, без помощи мозга, которого оно благополучно лишилось. Хотело «всё остальное» слезть с этого мостика и лететь дальше, но как только оно начинало двигаться, мостик увеличивал свои размеры вдоль и поперёк. Скоро это был уже не мостик, а огромный пласт неизвестного, уходящий во все стороны бытия. Долго шло «всё остальное» по этому пласту, пока не устало, присело отдохнуть и вдруг почувствовало, что это уже не мост и не пласт, а его могильная плита, за которой оно и будет коротать свою вечность…

Утро было мрачным. Это был из тех дней, когда воздух буквально пропитан тоской, депрессия шла по головам. Всем было ясно, что ничего хорошего от этого дня ждать не стоит. И действительно, в этот день повесился продавец мороженого, а Соединённые Штаты Америки, стёр с лица Земли смертоносный торнадо.

Кстати, чуть не забыл: погиб Иван, выпрыгнув с крыши девятого этажа.

Глава IX

В конце концов, главное в жизни

- это сама жизнь.

Теодор Драйзер

Закончился очередной семестр в Медицинской Академии. Последний раз в этом учебном году студенты посетили кафедру анатомии, в связи с чем, профессор дал указ лаборантам тщательно убрать весь трупный материал на время летних каникул. Трупный материал…

Родился человек, потом немного жил, а потом немного умер, но после того как он умер, он не сделался обычным покойником, а стал трупным материалом. Как это произошло? Чтобы стать полноценным покойником, а не трупным материалом, необходимо остаться нужным, нужным после смерти. А если вы не нужны…если вас никто не искал, никто не пришёл на опознание…вы стали невостребованным, невостребованным трупом. Но невостребованный труп это ещё не трупный материал, им можно стать только при непосредственном участии студентов-медиков. Они должны содрать с вас кожу (они говорят «препарировать»), удалить лишний жир, выделить мышцы, а потом…потом всё «это» опускают в ванну с формалином (40% раствор формальдегида) и ВСЁ, – трупный материал, обречённый на бесконечные нескромно-пожирающие взгляды студентов, готов.

И вот, лаборантам сказано приготовить трупный материал к летним каникулам. Да это на самом деле просто: замотать хорошо в саван да опустить в ванну с формалином. Два месяца «трупный материал» будет лежать в герметичной железной ванне, замотанный в тряпку, пропитанный формалином, поглощённый одиночеством и невостребованной вечностью.

Разве так не может выглядеть ад?

Я знал одного из «них», мы познакомились в тот момент, когда я был студентом-медиком, а он невостребованным трупом, в этой гремучей смеси и рождался трупный материал. Целый семестр я общался с ним, препарируя его правую половину лица и шеи, а потом были летние каникулы, а потом новый учебный год. В сентябре начались занятия, мы снова пришли на кафедру «нормальной анатомии», чтобы продолжить изучение секретов устройства человеческого тела. На первом же занятии мы достали «изготовленный» нами в прошлом году «трупный материал». Я увидел его и заплакал, только слёзы мои лились не наружу, а внутрь меня, пытаясь затопить гнетущее и невыносимое чувство запредельной и невыразимой тоски.

Даже сейчас я помню, как всё внутри меня сжалось при виде… «бывшего человека». Это коричневое от формалина тело, с содранной кожей, вспоротым брюхом и грудью, когда-то было ЧЕЛОВЕКОМ. Я совсем не знаю, что это был за человек, зато я могу посмотреть его кишки и лёгкие. Может быть, это был преступник и растлитель маленьких детишек, а может и последний святой, я этого уже не узнаю, зато я могу видеть его печень и мочевой пузырь.

Я стоял перед «бывшим человеком» и медленно, но неотвратимо, из самых глубин моего естества, всплывало серо-грязное, остро царапающее, мертвецки холодное и одновременно, возможно, самое правдивое чувство невостребованности. С меня ещё не содрали кожу, мне ещё не вспороли живот, но уже тогда я почувствовал себя таким же ненужным, распрепарированным и одиноким, в маленькой формалиновой ванне под названием «Земля».

- Теперь я знаю, что такое Ад, – так начал свой рассказ мой … собеседник, – И пахнет он вовсе не серой, а формалином.

- И что же такое Ад?

- Одиночество, или вернее Адиночество.

В те времена я жонглировал страхом смерти, страхом жизни, удовольствием и абсурдом, поэтому я далеко не сразу понял то, что хотел сказать мой…собеседник.

- Одиночество? Ты отстал от жизни (не в бровь, а в глаз!), одиночество это только ступенька к той вершине, на которую взобрался мой разум.

- Одиночество.

- Одиночество? Нет нет, всё не так. Вот послушай: страх смерти – жизненное топливо, страх жизни – регулятор подачи этого топлива, а удовольствие – это метод борьбы с невыносимостью и абсурдностью бытия, основанный на вдыхании газов от горения жизненного топлива, сопровождающийся сладкими иллюзиями и блаженными галлюцинациями.

- Одиночество – вновь повторил «бывший человек».

- Формалин пропитал твои мозги, ставшие тугоподвижными и ригидными. Страх перед одиночеством – это одно из ответвлений от страха смерти. Ведь когда вокруг тебя много жизни, ты чувствуешь себя более живым. А когда ты один, кто докажет, что ты ещё жив?

- Страх смерти и страх жизни – это производные страха одиночества, – тихо ответил мёртвый. – Смерть. Человек в смерти всегда один. Пусть у тебя будет тысяча друзей, родных, близких, но в смерти ты один. И страх смерти возникает не потому, что страшна смерть, а потому, что страшно одиночество. Жизнь. Человек идёт по земле много жизней подряд. Идёт, идёт, идёт…а потом оглядывается и понимает, что шёл один, и все друзья, родные, близкие хоть и были рядом, но никогда не заходили на территорию, на которой он всегда оставался один. Страх бессмертия, возникает не потому, что так страшна жизнь, а потому, что страшно одиночество.

Я ещё хотел что-то спросить, но «трупный материал» уже завернули в саван и начали опускать в формалиновое Адиночество.

По окончанию зимнего семестра мы сдавали экзамен по нормальной анатомии человека. Я очень волновался по поводу предстоящего экзамена, поэтому до вечера задерживался на кафедре, изучая в анатомическом музее человеческие запчасти со сложными латинскими терминами: ligamentum, pharynx, clavicula, medulla.

Кроме моего невостребованного собеседника в ваннах обитало множество трупного материала. Конечно, чаще в ваннах плавали не целые трупы (Господи, ну и сочетание «целые трупы»), а только чьи-то бывшие ноги, руки, сердца…

Берешь в руки стопу…По каким дорогам когда-то шёл этот человек? Как он выглядел? Где его встретила смерть?

А на той руке остался след татуировки, и если присмотреться, то можно прочитать «Валя». А что было за этим словом? За этим словом, возможно, скрывалась вся судьба человека, все его мечты, грёзы, смех и плач. А теперь любой студент медик может выловить эту руку из ванны и бесцеремонно прочитать: «Валя», слегка задуматься и продолжить изучение сосудисто-нервных пучков плеча.

И идут люди по Земле, улыбаются друг другу, кричат друг на друга, не замечают друг друга, но самое главное даже не предполагают, что их руки, ноги, сердца, могут оказаться в одной ванне с формалином.

Я беру два плавающих в ванне сердца. Одно в левой руке, другое в правой. Я почти ничего не чувствую, и даже не могу с уверенностью сказать, принадлежали они мужчинам или женщинам. Я хочу представить как они бились в такт жизни, как наполняли все тело особой музыкой, как трепетали встретив красоту, но я ничего не чувствую, я стою и держу два сердца, как два куска мяса, одно в левой, другое в правой руке, и даже не знаю, принадлежали они женщинам или мужчинам.

Но я хотел сказать про другое… Я заметил нечто очень важное…Я увидел послание…послание живым…

Плавали головы… В одной ванне плавало две головы, в другой четыре. В первой ванне с ними плавал мой трупный собеседник, а во второй ванне плавал мне мало знакомый «трупный материал» мужского пола с хорошо выраженным мышечным каркасом. Шесть голов без тела и две с телом, итого восемь. Они улыбались! Нет, это не плод моей фантазии, это факт. Они улыбались! На их распрепарированных лицах явно выступала улыбка. Они улыбались! Это было их последние послание живым. Они улыбались! Эти улыбки были предназначены нам. Мёртвые улыбались! Они улыбались в укор живым, в укор живым трупам. Мёртвые улыбались! Этими улыбками они просили живых, они просили –ЖИВИТЕ! Они взывали – ЖИВИТЕ! Эти улыбки символизировали жизнь. Эти улыбки были гимном жизни. Не предавайте мёртвых!

В тот день Иван впервые встретил Виктора, и не где-то, а у меня в голове. Они встретились и пожали друг другу руки, но, присмотревшись, я увидел не четыре, а две руки. Так появился Володя.

Глава X

Объективно - честь есть мнение других о нашей ценности,

а субъективно - наша боязнь перед этим мнением.

Шопенгауэр

Уважаемый читатель, сиди и слушай мой рассказ про двух CD. Двух CD, которые помогали мне заливать фундамент храма «Пёстрой книги», двух CD, которые помогут распутать Вам клубок противоречивого абсурда из предстоящих и последующих глав. Вы знаете этих CD, но в зеркале «Пёстрой книги» вы узнаете их ещё лучше.

Первый CD, CD-1, - это Churls Darwin, - великий английский естествоиспытатель, один из создателей эволюционной теории, написавший такие фундаментальные труды, как «Происхождение видов путём естественного отбора», «Происхождение человека и половой отбор» и др. Так вот, CD-1 провозгласил, что в природе непрестанно идёт борьба за существование и естественный отбор, в котором выживает сильнейший. Последователи Дарвина его эволюционные законы переносят в область человеческих взаимоотношений и создают «социодарвинизм». В обществе, как и в природе, на их взгляд, действуют те же законы, и выживает сильнейший. Формируется культ сильной личности, все заявляют о своём превосходстве над всеми, у Ницше вызревает теория о сверхчеловеке, улыбка воспринимается как защитный оскал, а воля к власти становится врождённой и естественной.

Через шесть лет после смерти CD-1, рождается CD-2, - Carnegie Deil, американский психолог и педагог, автор мировых бестселлеров «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей», «Как перестать беспокоиться и начать жить» и др. Он провозгласит, что знает секрет управления людьми, согласно которому, достаточно научиться играть на чувстве значимости человека, и он станет пластилином в руках умелого скульптора, который сможет вылепить то, что ему необходимо. Он так и говорит: «главное дать понять вашему собеседнику, насколько он значителен и важен». Таким образом, Карнеги указывает, как работает устройство манипуляции человеком, но он умалчивает главное: почему «это» так работает? На помощь приходит CD-1 и говорит: «Важность, значимость, спесь, гордыня – это всё маски, защищающие нас в условиях хищного человеческого сообщества. Важность имитирует силу! А, как вы знаете, выживает сильнейший!»

Вот в чём причина всех ссор, конфликтов, распрей - затронутая важность, значимость, эго. Мы оберегаем своё «Я», на самом деле направляемые страхом смерти! Ведь если окружающие заметят нашу незначительность, простоту, слабость, согласно жёстким законам социодарвинизма, они тут же нас и сожрут! Мы стараемся хорошо выглядеть, держать осанку, подбородок чуть кверху, слегка надменный взгляд, величавые жесты, поставленный повелительный голос и т.д. Это наш наряд, в котором увеличивается шанс остаться в живых, среди джунглей полных ядовитых змей и голодных крокодилов.

Таким образом, с помощью двух CD, я ещё раз пришёл к выводу, что страх смерти, рождает все остальные виды страхов, в том числе и социальные страхи.

Вообще, социальные страхи в своём роде уникальны и на первый взгляд никоим образом не являются производными от страха смерти. Ну что общего между страхом покраснеть и страхом смерти? Между страхом публичных выступлений и страхом смерти? Между страхом быть неправильно понятым и страхом смерти? А всё дело в том, что социальные страхи, как индикаторы, указывают нам на наши слабые места, благодаря чему, мы становимся более внимательными, аккуратными и подозрительными, пред хищными взглядами социума.

Все мы читали «Смерть чиновника» А.П. Чехова, в котором описывается, как Иван Дмитриевич Червяков, сидя в театре и в бинокль, глядя на «Корневильские колокола», изволил себе чихнуть, и не просто чихнуть, но прямо на лысину статского губернатора Бризжалова. Вроде бы незначительнее событие, достаточно было просто извиниться и продолжать наслаждаться «Корневильскими колоколами». Но! Чехов заставляет своего героя извиниться шесть раз! Ровно столько же, за сколько дней Господь создал Землю со всеми её обитателями. Случайность?

Всем известная версия «Смерти чиновника» занимает менее трёх печатных страниц, из которых совсем и совсем не понятно: почему всё же СМЕРТЬ?

Только недавно стало известно, что в оригинальной версии, молоком между строчек, Антон Павлович запугивал Ивана Дмитриевича действительно до самой смерти страшнейшими обвинениями и чернейшими шуточками. И прокалив оригинальный текст над беспощадным огнём истины, я спешу, уважаемый читатель, донести до тебя подлинную историю чиновника Червякова.

- Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно….

- Ничего, ничего..

- Ради бога извините. Я ведь…я не желал!

- Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!

Это строки из всем известной версии «Смерти чиновника». После этих событий, Червяков в течение антракта обдумывает ситуацию и якобы ещё раз желает попросить прощения. А вот что написано молоком прямо в антракте:

- Глупец, ты, правда, думаешь, что он тебя простил? – спросил Антон Павлович.

- Но он же сказал, что ничего страшного! – ответил Червяков.

- Он имел в виду, что для него ничего страшного не произойдёт, если он возьмёт и растопчет тебя как таракана!

- Разве он это имел в виду?

- Поверь моему писательскому стажу.

После антракта Червяков подходит к генералу Бризжалову и робко бормочет:

- Я вас обрызгал, ваше-ство…Простите…Я ведь не то чтобы…

- Ах, полноте…Я уж забыл, а вы всё о то же.

После этого в известном варианте рассказа тревожно-мнительный Иван Дмитриевич вновь приходит к тому, что извинился не достаточно, и что генерал думает верно, что он плюнуть хотел: «теперь не подумает, так после подумает». Но что утаили чернила, осветит молоко:

- Ну, выбирай: Сибирь или смерть? – ухмыльнулся Антон Павлович.

- Как же так, он же говорит, что забыл уже?

- Он забыл уже, что ты существуешь! Он тебя уже в мертвяки записал.

- Неужели и впрямь в мертвяки?

- А ты что думал, дубина, что можно вот так всенародно в статских генералов плевать?

- Но я же не плевал, я…

- Вот ему и объясняй!

Далее в официальном рассказе, чиновник Червяков приходит домой, объясняет ситуацию жене и она советует:

- А всё-таки ты сходи, извинись. Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь.

А молоко неустанно прописывает истинную картину происшедшего:

- Вот видишь, и жена уже забеспокоилась, рано ей ещё вдовушкой становиться! – сказал Антон Павлович.

- И это всё из-за одного чиха? – спросил чиновник.

- Это из-за одного попранного достоинства!

- Но что мне делать?

- Иди и унижайся, хоть землю ешь, пусть он почувствует, что ты ничтожество, тогда может и пощадит.

На другой день Червяков надел новый вицмундир, подстригся и пошёл к Бризжалову объяснить…

- Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше-ство, я чихнул-с и…нечаянно обрызгал..Изв..

- Какие пустяки…Бог знает что! Вам что угодно?

«Говорить не хочет! Сердится, значит..», – думает Червяков и уходит.

Но молоко не убежит, оно глаголет истину:

- Он, верно, думает, что ты гордишься тем, что его обрызгал слюной, вот и напоминаешь ему об этом постоянно, чтоб унизить, - задумчиво пробурчал Антон Павлович.

- И мыслей таких не было, я вовсе не хотел его унизить!

- Может, и не хотел, но унизил. Эх, друг, спета твоя песня. Такая глупая и нелепая смерть!

- Но я не хочу умирать! Что мне сделать?

- Только смириться. Статские генералы не прощают обид и унижений, а про этого я слышал, что он особенно жесток со своими врагами.

- Но отчего, же я враг? Я ж только чихнул!

- Ты чихнул на его значимость. Общество подумает: раз чиновнику Червякову можно начихать на статского губернатора, то почему бы и нам этого не сделать?

- Какой страшный и жестокий рассказ.

- Такой страшный и жестокий мир.

Когда генерал кончил беседу и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:

- Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!

- Да вы просто смеётесь милостисдарь!

Вконец расстроенный чиновник Червяков шагает домой и раздумывает о тои, чтобы написать генералу письмо с объяснениями и извинениями.

Но молоко неумолимо дописывает, добавляет, поясняет:

- Вот теперь действительно баста! Он вразумил, что ты над ним насмехаешься. Точно баста! – торжественно-печально произнёс Антон Павлович.

- Я вовсе и не думал насмехаться! Я и чихать то не собирался, это всё он – организм, - ответил Червяков, тыча пальцем куда-то между животом и грудной клеткой.

- Это уже не важно. Важно то, что ты посмеялся над статским губернатором!

- Да не смеялся я вовсе!

- Не важно, главное, что ему показалось, что смеялся.

- Даже если и так, что предосудительного в смехе?

- Смех – это отрицание. Своим смехом ты срываешь с него погоны, награды, ордена, почёт, уважение, чувство значимости, гордость и оставляешь его голым, слабым и беспомощным. Общество уже готовит вилки и точит ножи.

- Я ему всё объясню, это же какая-то ошибка – всхлипывая, промямлил Червяков.

- Ваше-с право и ваш последний шанс.

На следующий день Иван Дмитриевич в последний раз пошёл к статскому генералу Бризжалову, чтобы сказать:

- Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с…а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…

- Пошёл вон!! – гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.

Ну а дальше, всем известно, что Червяков почувствовал, что в животе у него что-то оторвалось, он пришёл домой, лёг на диван и… помер.

Но без молока и смерть не красна. Прежде чем лечь на диван и действительно помереть, у Ивана Дмитриевича с Антоном Павловичем произошёл последний разговор.

- Верно, считаны твои часы, мой славный Иван Дмитриевич.

- Ну, я же не…я не специа…я извин…я…

- За честь пролито много крови.

- Да а… как же… я ведь…это ошиб…не…

- Страх смерти генерала Бризжалва приказывает ему вас убить, а так, ничего личного.

- Но мне…зачем..и…как…аааоо…

- В этом обществе выживает сильнейший.

- Ииии……аааууоа…

- Не ты, так тебя.

- Ээээаааууэа…

- Прощай.

Иван Дмитриевич хватается за сердце и безропотно принимает смерть.

А я принимаю стандарт валерьянки и сажусь за написание следующей главы.

Глава XI

Хочешь быть счастливым - будь им!

Козьма Прутков

Что знает мой современник об Александре Николаевиче Радищеве? Да практически ничего, кроме нескольких глав из его «Путешествия из Петербурга в Москву». А ведь он был величайшим мыслителем XVIII века, пострадавшим за свои воззрения, хотя, насколько за «свои», мы узнаем чуть позже.

Биографы А.Н. Радищева утверждают, что после выхода «Путешествия», он подвергся гонениям и впал в немилость Екатерины II, его даже приговорили к смертной казни, хотя потом смягчили приговор до ссылки в Сибирь. Что же такого содержало «Путешествие», за что можно было приговорить к смертной казни? Официальный ответ: «Уголовная палата применила к Радищеву статьи Уложения о покушении на государево здоровье, о заговорах, измене…» Но не идеи просвещения покушались на «государево здоровье», а неизвестная для современника глава, под названием «Встреча с Мастером Куном». Эта глава действительно покушалась не только на государево здоровье, но и здоровье всего человечества. «Подрывную» главу сожгли, а остальное «Путешествие» отправили благодарным потомкам.

Рукописи не горят - привет от Михаила Афанасьевича!

Учитель Кун считался величайшим мистиком и эзотериком тысячелетия. Он родился и вырос в Китае, а когда ему исполнилось сорок лет, пошёл странствовать по миру, чтобы донести до людей своё «учение о счастье». Был он и в России, где по дороге из Петербурга в Москву и повстречал А.Н. Радищева. Радищев хоть и был православным христианином, увлекался восточными эзотерическими учениями, и поэтому когда узнал, что где-то между Москвой и Петербургом странствует учитель Кун, непременно решил с ним свидеться и отправился в путешествие.

Следовать путём Учителя Куна было несложно, ибо в тех деревнях, где он проходил, люди пели, плясали и смеялись, а где его не было, пили, дрались и плевались, поэтому там сворачивали по направлению к другим деревням. Нагнал Радищев Мастера Куна в небольшой деревушке под названием Грязь Поднебесная.

Мастер Кун был очень стар, и его сопровождали два молодых человека. Переночевать они остановились в доме крепостного помещика Лаоцзынова, который и сообщил Учителю, что с ним желает переговорить А.Н. Радищев, который специально для этого приехал в Грязь Поднебесную. Мастер Кун не знал кто такой Радищев, но принять его не отказал.

Когда Радищев зашёл в дом Лаоцзынова и увидел Учителя Куна, он низко поклонился и выразил своё глубочайшее почтение.

- Вам нравиться делать наклоны? – спросил Учитель Кун.

Радищев слегка смутился, покашлял и спросил:

- Учитель, могу ли Я, православный христианин познать Ваше учение о счастье?

- И Ты, и православный христианин смогут. Все смогут, - лукаво улыбаясь, ответил Учитель.

- Что я должен сделать, чтоб обрести счастье?

- А что для тебя счастье? Ответь, а то, возможно, я дам не то, что ты хочешь обрести.

- Счастье – это жизнь в гармонии с миром. Счастье – это жизнь в истине.

- Я попросил тебя дать понятие о счастье, а ты перевыполнил программу и дал понятие о счастье и невыносимости бытия. Я могу тебя научить первому, но могу и второму – сказал Кун и вновь лукаво улыбнулся в свои густые усы.

- А первому и второму?

- Первое тут же исчезнет, стоит тебе познать второе.

- Ну что ж, значит, пусть исчезнет!

- А сможешь ли ты жить со вторым, которое никогда и никуда не исчезнет, стоит тебе о нем только узнать однажды?

Радищев задумался. Он чувствовал, что второе, намного важнее первого, он чувствовал, что старик обладает каким-то тайным знанием, и предостерегающе не желает им поделиться.

- Научи первому, а я решу, нужно мне второе или нет.

- Хорошо, - сказал Учитель Кун, после чего подошёл и ударил Радищева по голове своим посохом.

Радищев застонал, после чего потерял сознание на несколько минут. Когда очнулся, в ярости бросился на Учителя, но два молодых человека слева и справа от Куна, преградили ему дорогу.

- Научись радоваться всему, что дарует тебе жизнь, даже если это удар посохом по голове – громко произнес Учитель.

- Так что же, меня и убивать будут, а мне радоваться? Причем тут счастье, это уже сумасшествие.

- Верно, это сумасшествие. Но это сумасшествие и есть счастье. Не противься ничему, принимай всё и радуйся всему. Иисус говорил: «ударят по правой щеке, подставь левую», но он забыл сказать главное – и улыбнись. Счастье – способ превращать слёзы печали в слёзы радости. Счастье - это метод, заставляющий глаза разглядеть во всем сущем признаки радости, смеха, веселья и благодати. Счастье – это когда все проблемы превращаются в забавные приключения, а жизнь становится весёлой игрой, в которой ты и режиссер, и актёр и зритель. Счастье – это константа удовольствие и наслаждения, независимая от внешних обстоятельств.

- Это что же Вы, гедонизм проповедуете?

- Ваше христианское воспитание низвергает слово «удовольствие» в разряд греховных. Моё учение возносит удовольствие выше всех религий, законов, морали. Больше нет слова «грех», всё, что приносит наслаждение и удовольствие - правильно и хорошо.

- Значит нужно закрыть глаза на всё зло, несправедливость, ненависть, голод, смерть?

- Закрывать глаза не нужно, нужно их поменять. Слишком на многие явления жизни человек поставил знак «–». Заметь, поставил человек, а не жизнь. Перечеркните ваши минусы поперёк, и они превратятся в плюсы.

- Самообман!

- Это Вы пытаетесь обмануть жизнь своими понятиями.

- И в этом всё Ваше учение?

- Для хорошего учения не нужно много слов. Достаточно слова, остальное – слова.

- И какое же это слово?

- Улыбайтесь!

- Я не могу улыбаться без причины, улыбка для меня это всегда итог, финиш, результат.

- В этом и ошибка, вы думаете, что улыбку нужно заслужить, поэтому она у вас всегда в хвосте. Но улыбка должна стать стартом, с которого вы каждое утро будете начинать свой забег в Жизнь. В вас слишком много словесной дури, облекаемой религией, философией, моралью, которые всеми силами стягивают улыбку с вашего лица. Им это выгодно, по разным причинам, в первую очередь потому, что весёлым человеком тяжелее управлять. Но ничего, это дело поправимое, несколько ударов моим посохом по голове и порядок!

- Учитель, может мой вопрос покажется странным, но скажите, почему людям нужно счастье? Почему просто не жить?

- Этим вопросом ты просишь меня научить «второму». Одумайся, назад возврата нет.

- Что в человеке хочет счастья? – решительно повторил Радищев.

- Люди думают, что мудрец – это тот, кто копает яму, на дне которой лежит истина. Нет, мой друг, мудрец – это тот, кто закапывает яму с истиной, в которую можно упасть и не вылезти обратно, в простую и весёлую жизнь. А самый мудрый тот, кто не только закапал яму, но и сверху насыпал гору, залез на неё, лежит и греется на солнышке – сказал Учитель Кун и улыбнулся.

- А как выглядит истина на дне ямы?

- На дне ямы она переливает страхом смерти и страхом жизни.

- А что это за яма и кто туда посеял страх?

Мастер Кун замолчал. Он молчал около часа, после чего рассказал Радищеву историю, в которую православному христианину было трудно поверить.

Однажды утром, прогуливаясь по берегу Хуанхэ, я встретил Бога. Бог сказал, что раз уж я его встретил, то могу задать любой вопрос, таков был обычай. И я сказал: «Бог, расскажи мне о человеке». Бог улыбнулся, ведь прекрасно знал, что, рассказав о человеке, он расскажет обо всём, но обычай есть обычай.

Бог рассказал, что когда он создал человека и отправил на Землю, тот совершенно отказывался жить. У него был мозг, сердце, легкие, он мог дышать, бегать, петь песни, но он ничего этого не хотел. Ему не нравилось жить. Бог был опечален таким поворотом событий, но тут на помощь пришёл Люцифер. Он сказал, что есть способ заставить человека полюбить жизнь, внедрив в него страх смерти. Бог одобрил эту идею и посеял в головы своей паствы зернышко страха смерти, которое благополучно взошло на плодородной почве слабого разума. Но появилась другая проблема: люди стали так бояться смерти, что начали искать все возможные способы бессмертия, а кое-кто даже стал проклинать Бога за то, что создал их такими несчастными. Бог был в растерянности и второй раз на помощь пришёл Люцифер. Он сказал, что Бог переборщил со страхом смерти, поэтому для пропорции необходимо добавить страх бессмертия, порождающий страх жизни. Бог поблагодарил Люцифера и выполнил все, что он сказал, но возникла новая проблема. Соотношение страх смерти – страх жизни было не нейтрализующие 50% на 50%, а кому как придётся: 80% на 20%, 30% на 70%. Вот так и стали одни больше бояться смерти, а другие жизни. Нейтрализация произошла, но не на уровне индивида, а на уровне человечества. Количество боящихся смерти и количество боящихся жизни, приблизительно равное, и за счёт существования этих двух полюсов, поддерживающих друг друга, стала возможна жизнь на Земле, между этими двумя полюсами родилась религия, наука, искусство, философия, мораль. Для Бога больше не существовало проблем, но не для человека. Человек не хотел довольствоваться двумя рычагами, с помощью которых он движется по маршрутам Жизни. Человек не хотел бояться ни жизни, ни смерти, но, понимая, что не в силах преодолеть страх, он стал от него убегать. Это бегство и называлось счастьем.

Но это ещё не конец, ровно через год, прохладным мартовским утром я снова встретил Бога у берега Хуанхэ. Он сидел на камне, и что-то чертил веткой по земле. Я подошёл и увидел, что он нарисовал китайскую монаду – Инь - Ян. Инь несёт в себе частицу Ян, а Ян, частицу Инь. Бог не спросил у меня вопрос, а сказал, что противоположность не несёт в себе частицу своей противоположности, противоположностей просто нет. И тогда я понял, что он хотел этим сказать: нет страха смерти и нет страха жизни, есть просто страх, единый и неделимый. Это только на нашем слабом разуме чистый страх отливает разными оттенками и нам кажется, что существуют множество страхов, но он един, неделим и всепроникающ.

Больше я никогда не видел Бога. Зато теперь я знаю, природу страха, но не могу тебе это передать, так как эта информация охраняет себя невозможностью ей с кем-то поделиться. Может когда-нибудь ты и поймёшь, что же такое страх, чистый страх, первоначальный страх, первопричинный страх. А теперь ступай, ты и так узнал слишком много, Иван и Виктор проводят тебя.

Два молодых человека встали и проводили А.Н.Радищева к выходу. И только когда захлопнулась за ним дверь, его осенил вопрос: «Откуда Мастер Кун так хорошо говорит по-русски?» А потом ещё более странный вопрос: «Или это я говорил по-китайски?» Но он не стал ломать над этим голову, впереди ждала Москва.

«Жизнь несносная должна быть прервана», – скажет в последствии А.Н.Радищев. 12 сентября 1802 года он выпивает яд и умирает. Библиографы говорят: «Радищев, человек с сильно расстроенным здоровьем, с разбитыми нервами был до того потрясен выговором и угрозами, что решился покончить с собой, выпил яду, и умер в страшных мучениях».

Но мы теперь знаем, что причина его самоубийства была не в выговорах и угрозах, а в невозможности жить после того, как Мастер Кун, рассказал ему «второе».

Глава XII

Смех - одно из самых сильных орудий

против всего, что отжило.

А.И. Герцен

Ф.Ницше никогда не ездил в троллейбусе №7, Радищев никогда не встречал Мастера Куна. Ницше не знал о существовании Радищева, Радищев был солидарен Ницше в незнании. В третьей главе в Ницше бросили камень, в восьмой главе Мастер Кун ударил палкой Радищева. Ницше умер на 98 лет позже Радищева, Радищев умер в 1802 году. Ницше попал в третью главу летом 2004г, Радищев попал в восьмую главу зимой 2005г. Ницше не знал, что через 104 года после смерти, попадёт в третью главу, Радищев не знал, что сразу после смерти попадёт в рай. Ницше не был в Португалии, Радищев покончил с собой.

А я не знаю, по какому праву, эти два давно умерших человека оказались в «Пёстрой книге». Ницше не знал Радищева, Радищев не знал Ницше, я не знал их обоих, тогда по какому праву?…

Поместить Ницше в третью главу мне пришла мысль одной летней ночью. Я проснулся от духоты, пошёл попить воды на кухню и вдруг - «надо поместить в третью главу Ницше». Я не думал о третьей главе, о Ницше, просто откуда-то пришла мысль. Поместить Радищева в восьмую главу мне пришла мысль одним зимним утром. Я проснулся, умылся, пошёл завтракать и вдруг - «надо поместить Радищева в восьмую главу». Откуда эта мысль? Ни мысль про Ницше, ни про Радищева не рождалась в творческих муках, они просто появились, появились в весьма оформленном виде. И я спрашиваю себя: откуда?

А может Ницше, который умер на 98 лет позже Радищева и Радищев, который умер в 1802 году, по каким-то причинам решили встретиться? Они по каким-то причинам уже давно умерли, но по каким-то причинам теперь решили встретиться. И где ещё встретиться, как не на страницах «Пёстрой книги». Возникает ощущение, что мне в этом процессе была отведена роль проводника. Ницше, который на 98 лет позже и Радищев, который в 1802 году, через меня попали в третью и восьмую главу по отдельности, а теперь в этой главе их ждёт встреча. Возникает вопрос: по какому праву меня (без моего согласия!) использовали в качестве проводника?

- Скажи мне Ницше, что сделал с тобой этот проходимец в третьей главе? – спросил Ницше, который на 98 лет позже у Ницше, который в третьей главе.

- Он мне приписал слова, которые я, то есть ты, то есть мы, никогда не говорили.

- Что за слова?

- Самое великое искусство - искусство самообмана.

- Да, ты прав, мы такое не говорили, ибо слишком хорошо постигли это искусство.

- А почему этот проходимец говорит, что всё зиждется на страхе смерти, скованным со страхом жизни и обтянутым принципом удовольствия?

- Думаю, потому что он – проходимец.

- А что же тогда верно?

- Верен только смех.

- Смех?

- Хахахаха. Я скажу тебе мой мальчик правду, а потом скажу истину.

- Это разное?

- Да. Правда в том, что человеком движет страх смерти, скованный со страхом жизни и обтянутый в удовольствие. Это–первая правда. Страх жизни, страх смерти, удовольствие – являются не чем иным, как бессмысленным набором букв; земля – это планета букв. Это – вторая правда. Самое великое искусство – искусство самообмана. Это – третья правда. Не нужно воспринимать всерьёз этот мир…хахахаха. Это истина.

- Но как же жить, если не воспринимать мир всерьёз?

- Очень, очень здорово….Хахахаха. Ты только не забывай делать вид, что относишься ко всему серьёзно…Хахахаха. Всё делают вид, что относятся к жизни серьёзно…Хахахаха. А в глубине души надрываются со смеху…Хахахаха. Ну что, понял?

- Хахахаха.

- Скажи мне Радищев, что сделал с тобой этот почтенный человек? – спросил Радищев, который в 1802 году у Радищева, который в восьмой главе.

- Он меня избил Мастером Куном, а потом объяснил, что я должен научиться получать удовольствие от всего, что дарует мне жизнь, даже от ударов палкой.

- Это вовсе не почтенный человек, это проходимец.

- А что тогда верно?

- Не нужно учиться получать удовольствия от всего, что даёт нам жизнь, а нужно научиться выборочно относиться к её «подаркам». Проще не научиться получать удовольствие от ударов палкой, а научиться от них увёртываться.

- А ещё он сказал, что счастье – это бегство от страха смерти.

- Нет, это точно проходимец. Счастье – это осознание ничтожности и бессмысленности таких слов как страх, жизнь, смерть.

- А как же суметь осознать ничтожность и бессмысленность этих слов?

- Вот так – Хахахаха. Подумай о смерти, глубоко подумай, ещё глубже, ещё, ещё…хахахаха. Так же и о жизни подумай, о страхе и вообще, обо всём. Ну что, понял?

- Хахахаха.

- Эй, проходимец, а ты сам-то веришь в то, что пишешь? – спросили меня Ницше.

- Верю, – отвечаю я, и очень, очень тихо смеюсь, – хахаха.

- Ты это сам всё навыдумывал или у кого спёр? – спрашивают Радищевы.

- Я это пережил, - отвечаю я, и тихо смеюсь, – хахаха.

- Как человек только мост между обезьяной и сверхчеловеком, так и ты, всего лишь проводник между нами в вечности и нами на бумаге, - говорят Ницше и тихо смеются себе в усы.

- Рад стараться, – отвечаю я, и смеюсь уже погромче, - хахахаха.

- Но почему я оказался именно в восьмой главе, - спрашивает Радищев и тихо смеётся в усы Ницше.

- Не всё ли равно? – отвечаю я сквозь смех. Радищев и Ницше согласительно кивают головами и тоже смеются.

И вдруг, со мной что-то происходит. Во мне возникает какое-то напряжение, которое перетекает в изумление, которое в свою очередь становится отчётливым ощущением абсурдности ситуации. Нет, ну вы только подумайте, это же надо такое выдумать…Ницше, который на 98 лет позже, Ницше, который в третьей главе, Радищев, который в 1802 году, Радищев, который в восьмой главе и Я, нарушив все пространственно-временные и логические законы, сидим и мирно беседуем. И мое неожиданное осознание разряжается неуёмным семицветным богодьявольским смехом.

Этот смех исправляет ошибки, этот смех расставляет все по местам, этот смех трезвит меня, этот смех взъерошивает усы Ницше, этот смех срывает парик Радищева, этот смех, этот дьявольский смех уносит в вечность всё компанию и я снова остаюсь один.

И снова мне кажется, что Ницше не знал о существовании Радищева, а Радищев был ему солидарен в незнании. Снова мне кажется, что Радищев никогда не был в Португалии, а Ницше не ездил в троллейбусе №7. Снова мне что-то кажется. И только фантазия, разбивающая пространственно-временные и логические законы тихо шепчет мне: «верно только то, что кажется». Хахахаха.

Глава XIII

Если Бог сотворил человека

по своему образу и подобию,

то человек отплатил ему тем же.

Вольтер

Это были первые люди на Земле. Хотя, как первые? Не было ведь точной грани, до которой ещё «посмешищё или мучительный позор», а за ней сразу человек, причем человек разумный. И всё-таки это были первые люди, ибо они, в отличие от обезьян первыми почувствовали…почувствовали абсурдность бытия.

Я покажу Вам первого человека. Он немного боится и поэтому пытается спрятаться за буквами, но внимательный и проницательный читатель сумеет его разглядеть. Этого человека, вполне могли звать Адам, но, увы, не было того, кто бы мог. Этот человек – самый первочистый из всех после него рождённых, ибо он полностью свободен от груза прошлого, а свобода от груза прошлого избавляет нас от надежды на будущее, ведь мы всегда надеемся, на то, что будет лучше, чем было, а ему не нужно надеяться, ведь ещё ничего не было.

Он чист и всеяден, ведь он ещё не ведает сравнений. Он готов без разбору впитать всё сущее, ведь он ещё не знает, что разборчивость – высшая добродетель. Он готов благословлять весь мир, ведь он ещё не умеет проклинать. Он готов раствориться в жизни, ведь он еще не знает, что это порой то же самое, что захлебнуться в дерьме. Он весь исполнен любви и благодати, ведь он ещё обладает самым главным их компонентом – незнанием. Скоро, очень скоро, знание раздавит его лёгкость и окрылённость, святость и влюблённость, воздушность и божественность. Лукавой и манящей улыбкой, оно незаметно и неслышно будет подкрадываться ближе и ближе, и однажды, обовьётся вокруг шеи нашего Адама, и сдавит с такой силой, что полностью подчинит себе его волю. Ну а пока, знание ещё елё слышно, библейским змеем крадётся к райскому саду, у Адама есть время, для исследования жизни на ощупь, в обнимку с незнанием и благословением.

Первое что увидел Адам на страницах «Пёстрой книги» был огромный серый камень, с надписью: «Знание - сила». Но Адам ещё не умеет читать, поэтому просто садится на него и в такт песни «Город» группы Аквариум, ритмично покачивает ногами. Это вовсе не случайный, невесть откуда взявшийся камень, а краеугольный камень всей «Пёстрой книги». Это фундамент, на котором воздвигался храм пестрого Абсурда. Правда в тот момент, когда я поставил точку в последней главе этой книги, надпись на камне слегка изменилась: «Знание – сила?», но сам камень остался нетронутым, причём остался прямо в моём желчном пузыре. И иногда, после поездки в троллейбусе №7 или разговоре с ОПФН, этот камень вклинивается в мой желчный проток, тем самым, перекрывая отток желчи. Желчь накапливается во мне, желчь жжёт моё нутро, желчь разъедает мою душу, и я прошу: дайте, дайте, дайте мне ручку и бумагу, только ручку и бумагу… и одиночество, я прошу... Так рождается новая глава, глава, написанная желчью. Некоторые главы написаны кровью, другие слезами, но большинство написано именно желчью, а рукописи, написанные с помощью биологических жидкостей, не страшатся беспощадного огня времени.

Эта жёлчная глава, но в ней не обошлось и без слёз. Покинутый нами на пару строк Адам, в своём первоодиночестве, сидя на первокамне, впервые в истории человечества первозаплакал. И заплакал он вовсе не из-за трагических судеб русской интеллигенции или сложной геополитической ситуации на Балканах…, а просто заплакал. Заплакал и всё.

На этой первой Земле, первый человек ещё не знает над чем ему можно и нужно плакать. Он даже толком не знает, что такое плач. Он просто наблюдает, как солёная жидкость скатывается с уголка глаза по щеке и повисает на подбородке. И ему не грустно, что такое грустно он тоже пока не знает. Грустно – это очень просто, оно должно включать это, это и вот это. Комплекс составляющих «грустно», в принципе пережить можно, а вот то, что творилось в первой душе, первого человека не имело названия, а то, что не имеет названия, не может быть дискретно разбито на отдельные компоненты, дабы потом легче можно было с ними расправиться по отдельности. То, чему нет названия, является точкой, в которой Бог превращается в Дьявола, Бытие становится Небытием, Истина растворяется в Абсурде, а Читатель в Писателе.

И вот волна того, чему нет названия, накрыла Адама, сидящего на первокамне, и он заплакал…

Вид плачущего Адама, вызвал во мне странный вопрос: почему, когда человека переполняют эмоции, с его глаз начинает течь солёная жидкость, под кодовым названием «слеза»? Не потому ли, что эта самая слеза, пытается закрыть и защитить наши глаза от того, на что они смотрят? Она искажает, создаёт пелену, щиплет глаза и, в конце концов, заставляет наши веки сомкнуться. Тогда у меня возникает новый, ещё более странный и жуткий вопрос: отчего защищала глаза Адама его первослеза?

А вот и Ева, точно такая же «Ева», как и наш «Адам». Но ничего, без имени ещё можно как-то…жить. Она с утра ушла за ягодами, грибами, кореньями, а может и цветами. Уже дело к вечеру, а её всё нет. Где нет? В том то и дело, что нигде. Ещё в обед, насобирав ягод, грибов и цветов, она пошла к речке умыться, села на берегу и заплакала, а Пауло Коэльо не упустил такой шанс.

- Почему ты плачешь? – спросил Коэльо по-португальски

- ………

- Почему ты плачешь? – спросил Коэльо по-английски.

- ……….

- Почему ты плачешь?– спросил Коэльо языком сердца.

- Я не смогла реализовать свою судьбу, - ответила Ева и сама не поняла, что сказала, а может ничего и не говорила, а просто бразильский маг хотел это услышать и услышал.

Но Бог с ним с Коэльо, он родится только через несколько тысячелетий, а пока обратите внимание, уважаемые читатели, на других перволюдей. Вот они, да да, это они. Что они делают? Да ничего они не делают. Как так? А труд? А Энгельс? Ну, вот только Энгельс и работает, а остальные наелись ягод, грибов и цветов, что принесла Ева, лежат на поляне пузом кверху и смотрят на небо. И знаете, смотрят с каким-то недоумением, с каким-то вопросом, мол: «Ну, вот мы и люди, что дальше?».

А наверху, ну то есть на небе, сидит Бог. Он поел ягод, грибов и цветов, что принесла Ева, и теперь смотрит сверху вниз, с небес на Землю с некоторым недоумением, с некоторым вопросом, мол: «Ну, вот и люди, что дальше?»

А на другом берегу реки, где недавно (уместно ли это слово?) сидела Ева, появился первый человек-самоубийца. Он был хороший человек, он просто пришёл помыть сапоги в речке, когда увидел плачущую Еву. Раньше, он никогда не видел, как плачет человек. А тут Ева…села на берегу и заплакала. В принципе, в данной ситуации, наиболее адекватным было бы тоже заплакать, но первый человек-самоубийца не знал, как это сделать, у него совсем не было опыта. И может потому, что он не смог заплакать, а может и ещё почему, но внутри него что-то родилось. И этим «что-то» был страх, самый первый, самый чистый, словом - первострах. Не было ещё предмета страха, не было его причины или повода, но даже самый беспричинный страх, всегда имеет один и тот же результат – испуг. И первый человек-самоубийца испугался. И опять же…он ведь не знал, что нужно делать, когда испугаешься. Сначала он попробовал вспомнить все неоконченные стихи Д.Хармса, но это не помогло. Потом он попытался вспомнить все не начатые стихи Д.Хармса, тоже не помогло. Тогда под музыку Брамса он пошёл и повесился.

Самое трагичное в этой ситуации, что у первого человека-самоубийцы не было имени, и получается, что первый человек-самоубийца был безымянным. Так давайте положим венки к могиле первого безымянного человека-самоубийцы и в его память вспомним все неоконченные и не начатые пьесы Д.И. Хармса под музыку Брамса, да хранит фантазия его душу.

А в утренних газетах напишут, что вслед за первым человеком-самоубийцей ещё десяток первых людей умертвили свои тела. Достав из почтового ящика газету и прочитав утренние новости, Бог остался недоволен. - Как так? - подумал Бог и посмотрел с небес на Землю.

- Как так?- подумали первые люди и посмотрели с Земли на небо.

И только одиннадцать душ уже ничего не думали, а просто бестолково летали между небом и Землёй. В рай самоубийц не берут, а ад в то время ещё только строили.

- Что же мне с ними делать? – спросил Бог Дьявола.

- Умертви их, - ответил Бог Дьявола.

- Мне их жалко.

- Тогда умертви себя.

- Себя ещё жальче.

Задумался тогда Дьявол. Долго он молчал, но вдруг весело сказал:

- Придумал, черт возьми, придумал!

- Чёрт возьми! - в сердцах воскликнул Бог.

- Необходимо провести небольшую нейрохирургическую операцию. Нужно в мозг человека подсадить страх смерти.

- Чёрт возьми! – снова воскликнул Бог.

- Чёрт возьми! – отозвалось эхо.

Тогда Бог первый раз спустился на Землю. Он созвал всех людей и выстроил их в один ряд. Людей оказалось не так много, около двух сотен. Бог выстроил всех по росту, после чего попросил, чтоб ему принесли ножницы, бритву и пену для бритья. Восемь часов Бог брил головы первых людей, и вот две сотни лысых голов весело отражают вечерние лучики солнца. «Всё готово для операции», - сказал Бог, после чего попросил, чтоб ему принесли остро наточенную косу. Целый час косил Бог людские головы, снимая кости черепа в области макушки, а потом ещё тридцать минут рассаживал страх смерти в плодотворный мозг. Страх смерти выглядел как простое горчичное зерно.

На следующее утро у Бога разболелась голова. Он съел свой обычный завтрак из грибов, цветов и ягод, что ежедневно приносила Ева, умылся, побрился и …уснул. Проснулся, доел остатки Евиных цветов, почитал криминальную хронику «Божественной газеты», покрутил радиоприёмник и, не найдя ничего интересного, снова решил вздремнуть. Проснулся, почесал затылок, потом почесал подмышку и так, слегка, ненароком, одним глазком, посмотрел на Землю. Что он увидел! Что он увидел! Внизу, прямо под ним, на Ясной поляне, собрались все люди, и от их немногочисленной кучки исходила вибрация такой силы, что у него зачесалась вторая подмышка.

- Что это ещё за вибрация? – спросил Бог.

- А это дрожь, - …..

- Они больны?

- Страхом смерти.

Внизу творилось что-то странное: один человек, неустанно смазывал своё тело камфорным спиртом, другой светил себе в лицо фонариком, третий, бородатый, по всей Ясной поляне шарахался от носового платка.

- Они сошли с ума?

- Они обрели Ум.

- Но что за маскарад они устроили?

- Страх смерти.

- Но причем тут страх смерти, камфорный спирт, карманный фонарик и носовой платок.

- Всё в этом мире может стать причиной смерти, поэтому, в принципе, можно бояться вообще всего. В том числе и жизни.

- И кто только их такими создал? – гневливо и недоумённо бросил Бог и с лёгким презрением посмотрел на Землю. А потом слегка задумался и печально произнес - Так я их и создал.

- И кто Его только создал? – ядовито изрыгали дрожащие люди. А потом, слегка задумавшись, сами себе печально отвечали - Так мы Его и создали.

Глава XIV

Любовь - это стремление к бессмертному.

Платон

В Португалии чудесная погода. Это снова глава о Викторе. В этой главе, автор попытается провести на главном герое эксперимент, имя которому - любовь. Это излюбленный приём человека-писателя, желающего открыть человеку-читателю истинную сущность героя. В моём же случае, эксперимент ставится не для обнаружения истинной сущности главного героя, а для обнаружения сущности самого эксперимента – любви.

Эта глава отдавалась мне очень тяжело. В один момент мне показалась, что всё перевернулось и поменялось местами: я стал героем, а Виктор – автором. Потом ещё хуже, мне стало казаться, что я с самого начала был не автором, а героем, а потом зашёл в гости Антон Павлович и объяснил, что между автором и героем нет никакой разницы, а если нет разницы, то, значит, нет ни автора, ни героя, а есть только стандарт всеумаляющего нейролептика Аминазина. Я же остановился на том, что некоторое время буду автором, а некоторое время – героем, но тут же возник жуткий вопрос: а когда я займу место героя, кто займет место автора? На этот вопрос Антон Павлович, не изменяя себе, ответил внутримышечной инъекцией Галоперидола (0,25%-1мл). Доброе утро!

В те солнечные дни, когда я был в шкуре автора, я стал подыскивать для Виктора подходящий объект любви. Идею с Анной Карениной Виктор отмёл сразу, впрочем, как и с Фаиной Раневской, Надеждой Крупской и домохозяйкой из мультфильма про Карлсона. И как всегда, когда я уже окончательно отчаялся, мне в руки попала книга «Одиннадцать минут» Пауло Коэльо… Идеальнее пары, чем проститутка Мария, для Виктора просто не существовало. «Это судьба», - сказал бы П. Коэльо, если б знал русский язык.

И я стал стучаться в сердце Марии, я просил её:

- Оставь свою «Копакабану», стань объектом любви героя моей книги.

- Стать объедком любви? – изумилась Мария.

- Это в «Копакабане» ты объедок любви, а в «Пёстрой книге» ты станешь её объектом.

- И что я должна делать? – спросила Мария.

- Ну, во-первых, реализовать свою судьбу… – начал было Коэльо, но я его раздавил.

- Ничего не надо делать, просто реализовать свою судьбу…тьфу…Эта Коэлья заразна… Нет, действительно ничего не нужно, любовь всё сделает за тебя.

- Меня заинтересовало Ваше предложение. Но сначала вы должны показать, о чём пишете, я же не проститутка, чтоб быть такой неразборчивой.

Я открыл «Пёструю книгу», на том моменте, когда сторож Моисей, вместо Ивана и Ф.Ницше увидел на столе муху и жабу. Когда Мария прочитала этот эпизод, она воскликнула:

- Ну, это же просто absurdum!

Мария любезно отказалась от участия в XIV главе, и я любезно принял её отказ. И вот, такой любезный, я сижу на холодной табуретке, пепельно-серым февральским утром и плачу свинцовыми слезами. Кто-то стучит в дверь, кто-то стучит в сердце. Я слышу шаги, мне знакомы эти шаги, это шаги Антона Павловича. Он предстал передо мной тем утром, слишком подозрительно похожим на Пауло Коэльо. Он сказал мне: «Судьба даст тебе ещё шанс. Будь готов принять его».

Это произошло в тот день, когда автор второй главы знакомил Вас, уважаемые читатели, с Виктором, сидящим на скамейке «неформального» скверика. В тот день вас было слишком много (к XIV главе количество изрядно поубавилось), поэтому автор подводил Вас к Виктору порционно. В последней порции и оказался подарок судьбы. Её звали Мария, но, в отличие, от коэльовской Марии, она была не проституткой, а продавцом мороженого. В тот день она спросила Виктора:

- Вы любите ванильное мороженое?

Но Виктор не смог ответить на этот вопрос. Как он мог любить ванильное мороженое, если он являлся всего лишь мыслеформой, бестелесной фантазией, героем главы.

- Вы знаете, зачем я здесь? – вновь спросила Мария.

- Знаю, меня испытывают любовью. Послушайте, сразу хочу предупредить, что у нас ничего не выйдет.

- Почему? Во мне что-то не так? – удивилась Мария.

- Вы разве не понимаете, что я всего лишь чья-то фантазия, а вы обычный живой человек из плоти и крови

- Разве это преграда? Тем более что человек, это тоже чья-то фантазия.

- Да я же и прикоснуться к Вам не смогу! – негодующе воскликнул Виктор.

- О, этого и не стоит пытаться делать. За Вас это сделает автор, – сказала Мария, лукаво улыбнувшись.

- Что же делать мне?

- Достаточно будет просто любить.

- Как любить? Я не умею, научи меня. Научи меня любить.

- О, любовь – это очень просто. Любовь – это радость дарящего. Вы просто должны дать мне всего себя целиком, а я дам вам себя. Вы должны раствориться во мне, а Я в Вас. Наши «Я» должны превратиться в «Мы».

- Не слишком ли много «должны»? – усмехнулся Виктор в сердце своём.

В это время на лавочку, справа от Виктора подсел странный человек. Странность заключалась в том, что мозговой отдел черепа был ровно срезан и мозг, соответственно, отсутствовал, голова была похожа на стакан. Этот человек в правой руке держал поводок, который оканчивался на ошейнике какой-то диковинной собаки, она не имела шерсти и вся была в морщинах.

- Да это и не собака вовсе, – насторожено подумал Виктор.

- Любовь – это принятие, это разрешение на существование, это благословение – продолжала Мария.

- Да это же мозг, - испугавшись собственного открытия, прошептал Виктор.

- Да, это мозг. Вы удивлены? Расслабьтесь, всё просто: он стал слишком тяжёлым, поэтому чтоб не таскать его в стакане, я надел на него ошейник и посадил на поводок.

- А он не кусается? – спросила Мария.

- Так, слегка щиплется. Кстати, простите, что не представился. Моя фамилия Ладонный.

- Очень приятно товарищ Ладонный, но какого чёрта Вам нужно в этой главе?

- Не вежливо сначала приглашать, а потом спрашивать какого чёрта я здесь делаю.

- Это когда я Вас приглашал? - изумился Виктор.

- Когда задали вопрос про любовь.

- Причём тут любовь? – растеряно спросил Виктор.

- Любовь это … - хотела продолжить Мария, но потеряла мысль.

- Любовь – это смерть индивида, - сказал Ладонный и погладил собакомозг против шерсти.

- Любовь это… – хотела продолжить Мария, но теперь потеряла не только мысль, но и сам мозг, который вылез из стакана и стал обнюхивать мозг товарища Ладонного.

- Где есть «Я» - там нет любви. Любовь просит убить ваше «Я». Но так как вы думаете, что вы всего лишь «Я», то вам становиться страшно себя убить. Около любви появляется страх смерти. И Страх смерти противостоит вашей любви, делает её просто невозможной, поэтому вы не можете даже представить себе, о какой любви я говорю.

- Юлвьоб тэо – пыталось, что-то сказать Мария, покинутая мозгом.

- Сначала убей своё «Я» и растворись в любимой, станьте одним. А потом убейте «одно» и станьте всем, - так говорил Ладонный.

- А потом убейте всех и останьтесь одни, – добавил собакомозг, и весело загавкал, тем, испугав мозг Марии, который в ужасе запрыгнул обратно в стакан.

- Но это только пока – добавил учитель Кун, неизвестно откуда проявившийся в этой главе.

Тут совсем уж неожиданно, слева от Марии (сидевшей слева от Виктора) подсел негр (южноамериканец если угодно). Ну, думаю, это страх бессмертия для равновесия появился. Но негр вовремя пояснил:

- У нас нет ни страха смерти, ни бессмертия. У нас только инстинкт самосохранения.

Ставит ли этот факт негров ближе к животным и дальше от людей? Оставим этот вопрос открытым, но вот негра оставлять точно не резон, поэтому я отправлю его на страницы второй главы. Почему второй? А почему бы и нет!?

И опять не ладно, Автор второй главы взамен на негра переправил на страницы четырнадцатой главы парня с гитарой, который пел «Последнюю осень» Ю.Шевчука. Автор второй главы ошибся, отправив его к нам, верно, он и не подозревает, насколько эта песня хороша для какой-нибудь другой книги. Поэтому с чистым сердцем и добрыми намереньями я отправил этого парня с гитарой к автору какой-нибудь другой книги (это только слухи, что «какая-то другая» книга не имеет автора).

- Вы готовы подарить себя мне? – спросила Мария.

- Я? – спросил Виктор и задумался. А что если он подарит больше, чем сможет отдариться Мария, это же не честно, прямо таки раскулачивание. Я вложу в «Мы» больше «Я», чем она, но пользоваться им мы будем на равных правах. Это несправедливо! Неужели любовь несправедлива?

- Позвольте Вас пригласить в планетарий, сегодня Марс хорошо виден, - сказал Виктор, ведомый невидимой рукой автора.

- Только если Вы угостите меня ванильным мороженым, - ответила Мария и засмеялась.

Опять Виктор оказался в тупике. Как он сможет угостить её ванильным мороженым, если он всего лишь мыслеформа, фантазия, герой главы одной из самых абсурдных книг. Какой нормальный человек, сможет продать мороженое мыслеформе? Да к тому же и денег у Виктора не было.

- Автор угостит – угрюмо сказал Виктор.

- Достойный ответ – весело ответил Автор.

- Эта красная точка и есть Марс? – спросил Виктор у астронома.

- Да, это и есть Марс. А вокруг него два его спутника: Фобос и Деймос, страх и ужас, - ответил астроном, ужасно похожий на опоссума.

Действительно вокруг Марса вращались две маленькие точки, но когда Виктор уступил телескоп Марии, он обнаружил, что Фобос и Деймос остались у него на роговице глаза.

- Интересный факт обнаружили китайские учёные – неожиданно начал астроном-опоссум. – Фобос по своей структуре полностью идентичен нашей Земле. Сейчас там нет жизни, «ещё» или «уже» пока не известно. Китайский учёный по имени Урюка Танасака выдвинул сенсационную теорию, он предположил, что Земля когда-то была спутником Марса, как сейчас Фобос, но постепенно, как только стала появляться на Земле жизнь, она отделялась всё дальше и дальше, пока планету и её спутник не стали разделять огромное количество световых лет. Но откуда тогда появился «новый» спутник - Фобос? Танасака говорит, что это Марс «рождает» каждый раз «новый» Фобос, после того, как на предыдущем появляется жизнь, и он отдаляется от него. Дальше больше, Танасака утверждает, что все планеты вселенной, на которых есть жизнь, были когда-то Фобосом, но Танасака не остановился и на этом. Он объяснил, почему именно на Фобосе постоянно зарождается жизнь. Фобос – это не просто название, Фобос – эта суть планеты, запускной рычаг и первопричина зарождающейся на ней жизни. В данное время Урюка Танасака посещает библиотеки и архивы всего мира, пытаясь разыскать имя человека, ещё до него понявшего суть таинственного спутника планеты Марс, и сумевшего дать ему гениально точное название - «Фобос».

- Вселенная. Бесконечность. Моя любовь также бесконечна. Сможешь ли ты её принять? – спросила Мария.

Отчего-то этот вопрос напугал Виктора. Бесконечность – вечность. Если он примет её, то сам станет частицей бесконечности, а частица бесконечности, по сути, и есть бесконечность. И в этот момент по радио зазвучала песня Земфиры под названием «Бесконечность», в которой певица якобы разгадала «знак бесконечность».

А что гадать-то? Этот знак, представляет из себя всего-навсего упавшую набок восьмёрку. Виктор тоже разгадал этот зловредный знак - восьмёрка упавшая набок. Одна часть Виктора, боящаяся смерти, желала бессмертия, вечности, бесконечности. А другая часть, та, что боялась жизни, боялась бессмертия, вечности, бесконечности. Левый кружок символизирует страх смерти, правый – страх бессмертия, а место их перехода символизирует…А что собственно оно символизирует?

Подошёл троллейбус №8. Мария села, а Виктор ….впрочем не важно.

- Здесь что у нас? – спросила кондуктор.

Виктор, соединив большой и указательный палец на каждой руке, сделал два колечка, после чего соединил их и, через образовавшиеся очки посмотрел на кондуктора, но это был уже не кондуктор, это был …а в прочем не важно.

Над дверью, вместо обычной непритязательной рифмы про кнопку и остановку, было написано:

Хочешь сойти с ума – дочитай эту книгу

Нарушая все сюжетные пространственно-временные рамки дальше мы оказываемся на балконе пятого этажа, где стоят: Виктор, Мария, товарищ Ладонный (чёрт бы его побрал) с собакомозгом, Пауло Коэльо (а этот-то к чему?), Фаина Раневская и бесконечность.

- Я люблю тебя – прошептала в правое ушко Виктора Мария.

И Виктор вдруг понял, что переход между кругами упавшей восьмёрки символизирует шёпот в его правом ушке, которое, в свою очередь, символизирует любовь.

- Это ещё не конец, - сказал учитель Кун и подавился, – Неужели ты думаешь, что в этой точке, точке любви, страх смерти и бессмертия нейтрализуют друг друга? Нет, мой мальчик, это не так. Смерть нейтрализует бессмертие и остаётся чистый страх. Чистый страх это и есть любовь.

- Фобос = жизнь = любовь – подытожил бы Урюка Танасака, если б…впрочем не важно.

Фаина Раневская засмеялась, а Пауло Коэльо придумал сюжет для новой книги.

- Был такой китайский мудрец, - продолжал Кун, - по имени Иди Цзын. Он был непризнанным Мастером Дао, его понимание Дао противоречило мнениям остальных мастеров. За это ему выкололи глаза, вырвали язык, перерезали семенные канатики, побрили подмышки и сожгли. Но он успел передать человечеству, что Дао – это чистый страх, пропитывающий каждую клеточку, каждую песчинку. Дао – источник жизни, сама жизнь. Человеческий ум не поверил в чистый страх, в Дао, поэтому и создал страх смерти, страх жизни и другие виды страхов. Место перехода между кругами бесконечной восьмёрки, эта точка и есть Дао. А так как круги иллюзорны, ибо созданы человеческим умом, то собственно в действительности их нет. Остаётся только точка, единая и неделимая, внутри которой и страх и жизнь и любовь. Иди Цзын, являлся также и поэтом, и поэтому сформулировал данною концепцию в стихотворной форме:

Земля дрожит, от трусости своей,

С рожденья, с самых первых дней,

Она есть страх, и страх в ней дышит,

Но кто дыханье то услышит?

Здесь Фобос с Деймосом устраивают пир,

Бросают кости, разделяя грешный мир.

Первопричиной жизни оказался страх,

Через который в каждом шаге виден крах.

Всеобщий страх нас научает жить,

Рожать детей, писать стихи, любить,

Для человека страх, как транспорту бензин,

С почтеньем Ваш, учитель Иди Цзын.

После этих слов собакомозг сердито залаяла, вырвалась из поводка товарища Ладонного, накинулась на Мастера Куна и вцепилась ему в горло. Когда же Ладонный спохватился и оттащил её, Кун сказал: «А может Иди Цзын был и не прав».

Фаина Раневская засмеялась, а Пауло Коэльо придумал сюжет для новой книги.

- Я тоже тебя люблю! - сказал Виктор и испытал чистый страх.

- А ты сможешь быть мужем продавщицы мороженого? – неожиданно спросила Мария.

Третий раз за сегодняшний день она поставила его в тупик. Как может мыслеформа, фантазия, герой главы стать мужем продавщицы мороженого?

- Нет, - ответил Виктор.

- Тогда прощай, - сказала Мария.

- Прощай.

Мария вскоре вышла замуж за продавца миндального мороженого, и у них родились прекрасные ванильно-миндальные дети. Она доработала до пенсии, а потом дожила до смерти.

Судьба Виктора была более мрачной. Покинутый любовью он слонялся по полям четырнадцатой главы, и через три года после встречи с Марией умер от туберкулёза кундалини. Автор нашёл его тело на тридцать второй строчке, на слове «Мария», и похоронил в своей памяти.

Мастер Кун инкогнито посетил третью главу «Пёстрой книги», где поскользнулся о невесть откуда взявшуюся жабу, после чего был чуть не убит величайшим мыслителем XIX века Ф.Ницше. Фаина Раневская всё также смеялась, а Пауло Коэльо писал романы. Дальнейшая же судьба товарища Ладонного Льву Троцкому была не известна.

Р.S. Впрочем, всё это не важно.

Глава XV

Перемен требуют наши сердца!

В. Цой

Перемен требуют наши сердца?

П. Шнякин

Антиаритмические лекарственные средства, направленные на лечение нарушений сердечного ритма, имеют аритмогенное действие, и при передозировке препарата, сами могут стать причиной аритмий.

(медицинское)

Любая мысль, продолженная до бесконечности становиться своей противоположностью.

(гегелевское)

Курение – это смерть, смерть – это сон, сон – это здоровье, курите на здоровье! (детское)

Инь несёт в себе частицу Ян, а Ян несёт в себе частицу Инь.

(китайское)

Уважаемый читатель, прости, но я снова приглашаю тебя посетить не самое приятное место в этой книге, я снова приглашаю тебя в морг. И делаю я это не для того, чтобы отпугнуть тебя от чтения «Пёстрой книги», а для того, чтобы ты не так сильно боялся пёстрой жизни.

Итак, трупохранилище №1….

Иван лежит на холодной полке и смотрит в потолок. «Пёстрая книга» уже знает лежащего Ивана, смотрящего в потолок, но впервые она встречает в этой позе Ивана мёртвого.

Виктор лежит на холодной полке и сквозь потолок смотрит на звёзды. «Пёстрая книга» знает этот взгляд Виктора, пытающийся объять всю вселенную, но впервые она встречает этот взгляд у Виктора мёртвого.

- Убери ты свою ногу, и так тесно, – говорит мёртвый Иван соседу по полке.

- А сам-то руки раскинул, дышать нечем, – ответил мёртвый Виктор своему соседу.

- Да подвинься же, я сейчас свалюсь с этой полки, – сказал мёртвый Иван.

- Не страшно свалиться с полки, когда уже свалился с жизни, – ответил мёртвый Виктор.

В это время в трупохранилище зашли два студента-медика, в поисках трупа для занятий по оперативной хирургии. Зенон ходил по афинским улочкам с табличкой «Ищу человека», а студенты-медики зашли в трупохранилище со взглядом «Ищем труп». Ирония жизни, ирония смерти.

- Ну и где же этот №5314? – спросил первый студент.

- Не знаю, всех уже вскрыли наверное, только один остался, и тот без номера, странно, – ответил второй студент.

Неудовлетворённые и опечаленные студенты вышли из трупохранилища и сердито плюнули на дверь. Не печальтесь, молодые эскулапы, сегодня вы не нашли мертвого, но может завтра вам повезёт и вы встретите живого. Нет, конечно, не в трупохранилище, а в окружающей вас жизни. Истинно говорю вам, много больше мёртвых среди живых, чем среди мёртвых!

- Медики что, совсем считать не умеют? – возмутился мёртвый Виктор.

- Оставь медиков в покое, я и сам их кровей. Всё дело в том, что долгие часы за книгами и атласами делают глаза близорукими, зато мысли дальнозоркими! – ответил мёртвый Иван.

- Странно, почему нас ещё не вскрыли? – поинтересовался мёртвый Виктор.

- Видимо ещё не родился столь проницательный прозектор, способный нас вскрыть, – ответил мёртвый Иван и слегка улыбнулся.

Дверь снова открылась и в трупохранилище ввалились два смертельно пьяных прозектора (а попробуй быть пьяным не смертельно, когда пьёшь в окружении смерти!).

- Помоги мне скинуть этого жмура на каталку, – обратился первый прозектор ко второму.

- Зачем, его же сказали не вскрывать? – лениво протянул второй.

- Да причём тут вскрывать?! Его нужно в подвал отвезти, где все невостребованные.

- Вот чёрт, опять ужастиков насмотримся.

- А посему, давай-ка ещё по одной…

Пока прозектора промышляли «ещё по одной», мёртвый Иван настороженно спросил у соседа:

- Может мы не видим кого-то ещё?

- Или они кого-то видят! – ответил мёртвый Виктор.

В это время чья-то рука резко дёрнула мёртвого Ивана, мёртвого Виктора….

- Эй, что вы делаете? Какого чёрта… - кричал мёртвый Иван.

- Это какая-то ошибка, послушайте… - вопил мёртвый Виктор.

Но смертельно пьяные прозектора не слышали их возмущений, медленно и медитативно, едва передвигая ногами они катили носилки с трупом туда, где лежат все «невостребованные»…

В подвале, среди «невостребованных» были и герои «Пёстрой книги». На одной из полок сидел, свесив ножки вниз, мёртвый Д.И. Хармс. В самом углу, под полкой, грозно похрапывал в свои густые усы мёртвый Ф.Ницше. А в важном господине в парике, лежащим на верхней полке, я узнал мёртвого А.Н. Радищева.

- Что значит «невостребованный»? - спросил мёртвый Иван соседа.

- Это значит, что общество пока в тебе не нуждается, - ответил мёртвый Иван.

- Не нуждается только пока? – спросил мёртвый Виктор.

- Не всегда, - ответил мёртвый Иван. – До Ф. Ницше общество действительно ещё не доросло, поэтому он невостребован «пока». А.Н. Радищева общество считает что переросло, поэтому он невостребован «уже». А Д.И. Хармс, невостребован ни «пока», ни «уже», он невостребован «вообще».

- И к какой же категории невостребованных относимся мы? – спросил мёртвый Виктор.

- Ни к какой из этих, общество ещё не вынесло нам приговор, так как мы ему ещё неизвестны. Мы невостребованы от неведения.

Неожиданно Д.И. Хармс спрыгнул с полки, встал в полный рост и, грозя пальцем невидимому собеседнику, прочитал свой последний стих:

Страх на страхе кровоточит

И рычит словно геенна.

Есть у страхов всех источник, -

Нас пугают перемены.

После этих слов Д.И. Хармс вновь согнулся и виновато кашлянув, полез на свою полку «невостребованности вообще».

- Пугают перемены? – удивился Иван.

- Именно перемены, - закутавшись в саван, пробурчал Даниил Иванович.

- Но я не боюсь перемен, только смерть не даёт моей душе покоя, - настаивал Иван.

- Смерть – это самая большая перемена! – ответил Хармс.

- Извольте-с ответить, милостивый сударь, отчего же так страшны перемены? Всю свою жизнь я отдал на то, чтоб в России произошли самые значительные перемены, - вступил в разговор Радищев.

- Перемены – это слуги Дьявола, - ответил Хармс, после чего рассказал всем невостребованным интереснейшую теорию, что вызрела в его мозгах, пока он пылился на полке. – Меня всегда донимал странный вопрос: почему когда нам плохо - нам плохо, а когда хорошо – хорошо? Не торопитесь смеяться и крутить у виска, это может быть самый серьёзный и важный вопрос в вашей послежизни. А ведь все дело в законе сохранения энергии!

- Если в одном месте убудет, в другом прибудет! – пробурчал Радищев и уснул.

- Это экзотерическая версия закона, так сказать, для черни. Ибо сказано в Писании: «не мечите бисер перед свиньями», - ответил Хармс. – Но эзотерический смысл закона сохранения энергии совсем в другом.

- Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор? А что такое Хармс для человечества? – пробурчал Ницше и захрапел нигилистическим немецким храпом.

- Жизнь стремиться сохранить энергию, а смерть – расходовать. На этом балансе всё и существует. Когда мы сохраняем энергию, нам хорошо, а когда тратим - страдаем, - ответил Хармс. – Когда я люблю и любим, во мне накапливается энергия, я хожу блаженный и спокойный. А когда во мне ненависть, ревность и зависть, я теряю покой, мне плохо, ибо эти чувства требуют действий, а действия требуют энергии.

- Хвала бездельникам! – сказал Виктор и уснул на холодной полке, среди таких же как он невостребованных скитальцев, прямо посреди вселенной.

- Это и имели в виду китайцы, призывая к «недеянию» (У Вэй). То есть человек пытается обустроить свою жизнь так, чтобы исключить из неё все те чувства, которые стремятся забрать у него энергию. Те чувства, что хотят перемен! Когда я люблю и любим, я не хочу перемен. Но когда я в ярости, когда ревность точит мою душу, словно древесный червь, всё моё нутро жаждет действий, перемен, оттого и чувствует себя крайне паршиво. Стабильность – добродетель, а перемены – крайнее зло!

- Значит перемены страшны оттого, что переход из одного состояния в другое всегда сопровождается потерей энергии, а потеря энергии, это, по сути, потеря жизни, поэтому каждый человек ищет покой? – то ли спросил, то ли сказал Иван.

- И да и нет и всё, - ответил Хармс и уснул.

В это время по радио (гуманная служба морга установила радиоточку и в подвале «невостребованных»), заиграла песня группы «Кино»: «Пе-ре-мен, требуют наши сердца…» И в этот момент, Иван понял в чем смысл песни. Судя по надрыву, с каким исполнялась песня, «наши сердца» требовали самых значительных и радикальных перемен, а самая большая перемена в жизни человека – его смерть (по Д.И. Хармсу). И тут же Иван вспомнил о загадочной гибели самого Виктора Цоя, все естество которого изрыгало: «Пе-ре-мен…». («Просите и будете услышаны, стучите и Вам откроют»).

- Так значит всё дело в том… - воодушевлено прокричал Иван, но продолжения фразы я не услышал, ибо меня, как и всех невостребованных, сморил послеобеденный сон, а очнулся я только тогда, когда уже было написано половина следующей главы.

Глава XVI

Книга - не оттиск души,

но просто дозволенный отдых.

Овидий

Я слишком много читал,

чтобы остаться в здравом уме.

Лессинг

Я открыл дверь и очутился в огромном книжном магазине. Со всех полок на меня смотрели толстые книги в глянцевых обложках, отчего мне сделалось дурно, закружилась голова, я потерял сознание и упал.

Очнулся лёжа на полу. Разве Человек - читающий не добрее и гуманнее человека разумного? Не знаю, возможно, помощь мне не оказали не в силу чёрствости души, а просто потому, что никто не заметил сей инцидент, ибо все были заняты важным делом – выбором книги.

Я встал, отряхнулся и пошёл в духовный путь, меж книжных полок. Посмотрел направо, где располагалась русская литература XIX – XX веков: «Путешествие из Петербурга в Москву», «Отцы и дети», «Палата №6», «Война и мир», «На дне» и т.д. На левой полке расположились эзотерические романы и философские трактаты, среди которых мне сразу в глаза бросился знакомый переплёт «Так говорил Заратустра». Я взял его в руки, и меня ту же вырвало, но я уже не беспокоился по этому поводу, так как знал, что всё равно никто ничего не заметит.

В лидерах продаж как всегда значились: «Алхимик» Коэльо, «Любая книга Д.Донцовой» и «Пёстрая книга. Ad Аbsurdum». Я открыл последнюю. В книге были в основном слова, вернее в книге были только слова. Меня вдруг поразил вопрос: зачем люди покупают слова? А потом второй: зачем люди пишут слова? Есть ли в этом смысл? Разве может определённая последовательность слов нести смысл? Меня снова вырвало, причём прямо на лидеров продаж.

Я подошёл к продавщице и предложил продавать не книги, а слова в разновес. На сей раз, вырвало продавщицу, причём прямо на лидера продаж. Я сел на пол и задумался. Зачем всё это? Около меня села продавщица и спросила:

- Хотите, я Вам расскажу историю?

- А хотите, я её послушаю?

Вы знаете, кто такой Виктор Серебряный? Нет, вы не можете этого знать. Всё, что связано с его именем было тщательно уничтожено. Никогда бы эти полки не пестрили книгами, если бы не уничтожили все произведения Серебряного, ибо, тех высот, что он достиг, не увидел бы даже А.С. Пушкин, стоя на плечах у У.Шекспира. Это была уже борьба за хлеб. И потомкам, осталось лишь название времени, в котором жил гений – «Серебряный век».

Блок грыз ногти от зависти, а по ночам плакал в подушку, Северянин чуть не спился, после того, как прочитал его стихи, а Маяковский всерьёз подумывал об убийстве. И только С.Есенин беззлобно и всей душой преклонялся перед талантом Серебряного и считал его своим учителем.

В. Серебрянный никогда не издавал своих книг. Да собственно то и книг не было, а были лишь тысячи исписанных листков бумаги, валяющихся по всем углам его комнаты, которые, как мне казалось, он просто забывал выкинуть. Есенин спросил его однажды:

- Учитель, почему Вы не издаёте свои книги? Они нужны людям.

На что удивлённый Серебряный виновато пожал плечами. Эта беспечность, прославила многих поэтов (в этических целях я не буду называть их фамилий). Бывало, зайдет к Серебряному поэт Х, вроде как о здоровье справиться да чаёк попить, и пока нерасторопный Серебряный ставит кипятить чайник, украдёт у него добрую часть рукописей, а через месяц выйдет новый сборник его стихов. Но Серебряного это не беспокоили, и вовсе не потому, что он был столь великодушен, а просто потому, что чужие книги не читал, в связи с чем и не видел своих стихов под фамилией какого-нибудь поэта Х.

Я не знаю, как сложилась судьба Серебряного, но после 30-х я о нём больше ничего не слышала. Мне запомнилась наша с ним последняя встреча, в мае 29-го. Тогда я спросила его:

- Виктор, скажи мне, зачем ты пишешь?

На что Серебряный смутился и виновато пожал плечами. И тогда я поняла, что такое чистое творчество. Творчество не от недостатка, а от переизбытка, переизбытка любви, гармонии и света. Творчество ради творчества, творчество ради наслаждения процессом, совсем не думая о результате. Ему просто нравилось писать. Он не хотел спасать мир, делать его прекрасней и чище, он просто благоухал ароматом сотен своих стихов, и от этого мир становился немного лучше, чище и добрее. Он никогда не писал «для», он всегда писал «от». От того, что чаша его души переполнялась блаженством и оттого, что он хотел этим блаженством поделиться со всем человечеством.

По щеке продавщицы покатилась слеза.

- А эти? – спросил я, показывая на многочисленные полки книг.

- Здесь всё проще, никакого чистого творчества, только творчество «для». Книги переживают своих авторов. Эта и есть причина переполненных полок. Ужас грядущей смерти заставляет людей совершать все возможные, зачастую нелепые поступки. Кто-то написал книгу, а кто-то убил Джона Леннона. Все они обрели историческое бессмертие, отожествив себя со своей книгой или поступком. Но ни один писатель не сознается, что пишет романы, убегая от страха смерти, ибо первым делом, они освоили самое великое искусство – искусство самообмана. Они научились получать наслаждение от творческого процесса или вернее делать вид, что получают наслаждение. Они научились верить, или делать вид, что верят, в то, что их книги нужны людям. Они научились верить или вернее делать вид, что верят в то, о чём они пишут. Но в основе их творчества лежит страх.

- Мастер Кун, я и не знал, что вы здесь работаете, - обратился молодой человек к продавщице.

- Здравствуй Иван, - ответил продавщица.

- А у Вас есть «Путешествие из Петербурга в Москву», - спросил Иван.

- 5 эскудо, - ответил Кун.

Я встал, отряхнулся и подошёл к полке «Современная классика». Взял первую попавшуюся книгу, открыл на середине и прочитал: «Володя вальяжно расположился на стуле и запрокинул ногу на ногу». Я подумал над смыслом этого предложения. Смысла не оказалось. Но если это предложение не имеет смысла, то значит, оно и не достойно быть прочитанным. В этом беда всех книг. Одна идея рассусоливается на 300 страниц, 99% которых состоят из такого рода предложений. Это только кажется, что они какими-то хитрыми путями направляются к главной идее. Любую идею можно выразить двумя – тремя словами, но за 2-3 печатных слова не заплатят 5 эскудо. Неужели так важно, закинул этот Володя ногу на ногу или нет? Сел он вальяжно или очень даже скромно? Не важно, но объёмисто!

- Вам помочь? – спросил меня консультант, ужасно похожий на консультанта.

- Да, если можно. Я совсем запутался. Везде одни слова, не знаю что выбрать.

- Вам что нужно: индуктор или корм?

- Вообще-то я книгу хотел приобрести.

- Вы не поняли. Все книги делятся на две категории: индукторы и корм. Одни подталкивают Вас к собственным размышлениям, а другие просто питают готовыми умозаключениями.

- А какая разница?

- Это как искусственный активный и пассивный иммунитет. Чтобы создать активный, человеку вводят вакцину, содержащую ослабленную культуру возбудителя. Человек переболевает в лёгкой форме и у него формируется крепкий и стойкий иммунитет против последующих заболеваний. В нашем случае вакцина - это книга-индуктор. Пассивный иммунитет - сыворотка – готовые антитела, лишь кратковременно присутствующие в крови и защищающие от болезнетворных микробов. В нашем случае сыворотка – это книга-корм. Выбирайте.

- А против кого борется эта вакцина, сыворотка, книга-индуктор, книга-корм. Кто эти микробы?

- Ты сам знаешь ответ! – выкрикнул из-за прилавка Мастер Кун.

- Ну, так что, выбрали? – поинтересовался консультант.

- Извините, но я предпочитаю естественный иммунитет, - сказал я, после чего очередная волна рвоты накрыла консультанта.

Я вышел из книжного магазина в книжный мир.

Вы до сих пор думаете это игра?

Глава XVII

Каждый боится смерти,

но никто не боится быть мертвым.

Роналд Арбатнотт Нокс

- Мужчина, рост 182см, синие джинсы, чёрный свитер, белая майка, покрытая пеплом вечности и пропитанная слезами звёзд. Записал?

- Записал. Кем найден?

- Да никем. Прежде чем повеситься, оповестил об этом ближайшее отделение милиции.

- Фамилия?

- Серебряный В.В.

- Хорошо, закрепи ему номерок.

- Какой именно?

- 5314.

- Что же теперь?

- Что теперь?

- Я тебе ничего не говорил.

- Ты же спросил: «что теперь»?

- Ничего я не спрашивал.

- Вы кто такие?

- Мы студенты. За трупом пришли. Вы не знаете, где номер 5314 лежит?

- Сами ищите, здесь вам не справочное бюро.

- Хорошо, что не жирный!

- Что же теперь?

- Да ничего, давай его на носилки и потащили.

- Да я и без тебя знаю, не первый раз.

- Иван, сегодня ты будешь хирургом и выполнишь на трупе аппендэктомию, - говорит профессор.

Иван подходит к железному столу, на котором лежит мёртвый человек, с неуместно- застывшей улыбкой на устах. В улыбке мёртвого отображался некий вопрос, на который видимо он не успел ответить находясь «по эту сторону жизни», и теперь смущает своей застывшей гримасой потенциальных покойников. Эмпатичный Иван перехватывает вопрос мертвого и замирает в оцепенении.

- Что происходит? Я мертв? Но ничего не изменилось. Хотя нет, что-то изменилось. Но что? Где я? Я не могу определить своё местонахождение в пространстве. Это Я? Нет, это труп. Это Я? Нет, это Иван. Это Я? Нет, это профессор. Это Я? Нет, это мир. Это мир? Нет, это Я.

Ивана передёргивает дрожь, пробежавшая от макушки до самых пят холодной и хромой серой мышью.

- Скальпель.

- Что они делают? Зачем они это делают?

- Зажим.

- Почему ты так смотришь на меня?

- Я не знаю. А ты, правда, мёртв?

- Я не знаю. А ты, правда, жив?

- Что происходит? Так не должно быть. Ты труп… Ты труп?

- Это ты труп. Впрочем, если честно, то я не уверен, что ты это не Я, видишь ли, Я не могу определить себя.

- Пинцет.

- А они? Что они здесь делают?

- Смотрят. Они всегда смотрят.

- Но почему? Кто они?

- Те же, кто и мы.

- А вот и аппендикс, - сказал профессор и улыбнулся.

- Почему он улыбнулся? Почему они все улыбаются?

- А что остаётся делать? Только смотреть и улыбаться.

- Их не пугает смерть?

- Пугает, ещё как пугает, но разве ты знаешь, что такое настоящий страх?

- Страх – это отрицание, запрет, табу, бегство от того, чего ты не хочешь видеть внутри своей жизни.

- Но ты не уточнил главное, что от этого бегства человек черпает огромное мазохистское удовольствие. Каждый синтезирует свой набор страхов, согласно своему складу и мировоззрению, после чего забывает сам акт творения, и как малый ребёнок включается в игру.

- Человек сам создаёт страхи, это я ещё могу понять, но с твоих слов, он сознательно даёт добро на их существование.

- Так и есть. Жизнь ужасно скучная штука, кому как не тебе, мой мёртвый товарищ, знать об этом. Мы бы давно растворились в пресности и однообразии жизни, если бы не страх, который ещё заставляет нашу душу испытывать хоть какое-то чувство, ведь если душу не подпитывать чувствами, эмоциями и волнениями, она захиреет, иссохнет и вскоре умрёт. В былые времена душу будоражила любовь, но теперь, когда любовь съели деньги и от неё осталось лишь слово, только страх и способен всколыхнуть наши души от вечного сна. Мы ходим в кинотеатры на фильмы ужасов, мы читаем страшные готические романы, мы волнуемся о завтрашнем дне, о здоровье и благополучии своей семьи. Мы боимся общественного мнения, мы боимся не реализовать себя, мы боимся не успеть осуществить мечту, боимся даже посмотреть внутрь себя. Мы боимся, что проживаем неправильную жизнь, боимся, что однажды придётся за всё платить, боимся, что не оставим после себя следа на этой Земле и многое многое другое, чего мы также боимся. Всё, что нас окружает – это страх, и он единственное, что делает нас живым.

- Зашиваем, - сказал профессор.

- Страх – это наслаждение?

- Всё – это наслаждение. Кроме наслаждения вообще ничего нет. Наслаждение – это сама жизнь, её суть. И даже Урюка Танасака считающий, что суть нашей планеты – это страх, тоже прав, ибо страх истекает из устья наслаждения.

- Но почему?

- А что остаётся делать? Всё в этом мире устремлено в сторону удовольствию и наслаждения, абсолютно всё. Тебе кажется, что летишь к небесам, к свету, к Богу, а на самом деле летишь к наслаждению. Ты только посмотри на этих так называемых святых, да они же лоснятся от наслаждения своей духовностью и благодатью. Вся их духовность, лишь игрушка, внешне серьёзно оформленная, а внутри наполненная кокаином. Тебе кажется, что падаешь в пропасть, в ад, к Дьяволу, а на самом деле падаешь в океан удовольствия. Посмотрите на этих грешников, они аж лоснятся от своей греховности и неправильности. Даже в раскаянье таятся безбрежные просторы для наслаждения. Тебе кажется, что живёшь серой, незаметной, невзрачной жизнью, а на самом деле упиваешься своей заурядностью и безликостью, наслаждаешься растворённостью в океане себе подобных. Все наслаждаются всем.

- Но а как же боль, печаль, смерть наконец?

- Люди научились величайшему искусству – искусству самообмана. Они перестали говорить «наслаждение», они говорят «боль», «радость», «печаль», «смех», «страх», «ненависть». Люди закрывают грудью амбразуру, люди уходят в горы и ищут Бога, люди копаются в мусорных баках, люди правят людьми, а за всем этим стоит его величество Удовольствие. На сознательном уровне мы называем удовольствием только то, что отмечено человечеством знаком «+», но на более честном уровне, куда не каждое сознание хочет заглянуть, мы знаем, что дело вовсе не в знаках, мы только играем друг перед другом в знаки «+» и знаки «-», получая равное удовольствие от тех и других.

- И всё-таки, что такое удовольствие?

- А вот этого я тебе сказать не могу?

- Почему?

- Ты же труп.

- Это ты труп.

- Труп опустите обратно в морг, - сказал профессор и улыбнулся.

- Вот сейчас и проверим, кто из нас труп.

Ребята положили труп на носилки, спустили в морг и уложили на полку временного пребывания. Если бы трупы имели образное мышление, воображение и фантазию, то полка временного пребывания показалась бы им ужасно похожей на жизнь. Кстати о фантазии. Недавно китайский учёный по имени Урюка Танасака выдвинул новую, сенсационную теорию о том, что в 99% случаев причиной смерти является необратимые дистрофические изменения в области участка мозга, ответственного за фантазию. «А оставшийся 1%?», - спросила общественность и улыбнулась, Урюка улыбнулся в ответ и больше за всю жизнь не проронил ни слова.

- Ну и что теперь? - сказал профессор и №5314 наконец-то смог идентифицировать своё месторасположение.

Я остался один в комнате. Всё ещё пахло сладковато-приторным запахом разлагающейся плоти, но отчего-то этот запах заставил меня подумать о наслаждении. Придя домой, я приготовил ужин и включил телевизор. Молодой ведущий, чем-то отдалённо напоминающий опоссума, объявил, что в продажу поступила книга «Аd absurdum», и я почему-то вновь подумал о наслаждении.

А когда я ложился спать, я больше ни о чём не думал и поэтому быстро уснул. Мне приснился небольшой, неизвестный сквер, на лавочке которого сидели жаба с мухой и мирно беседовали. Эта картина наполнила мою душу переливающим через край ощущение счастья и уверенностью в абсолютном превосходстве добра над злом. Но неожиданно появился какой-то странный господин, согнал жабу с мухой, вернее муху с жабой и сказал мне: «Но это только пока…..»

Глава XVIII

Есть некоторое наслаждение и в слезах.

Овидий

Даниил Иванович Хармс как человек, умер несколько раньше, чем Даниил Иванович Хармс как читатель своих писаний. Всю жизнь он писал и всю жизнь не знал зачем он это делает. Он первым в советской литературе затронул тему «ни о чем». «Ни о чём» широкой, уверенной походкой шло по страницам его книг. Однажды ночью, когда у Хармса кончилась бумага, «ни о чём» вышло из пера и уселось напротив писателя. «Ни о чем» показалось Даниилу Ивановичу слишком самоуверенным и даже слегка нахальным. Они сидели друг против друга и глядели в глаза. Хармс видел перед собой «ни о чем», но «ни о чем» видело не Хармса, перед «ни о чем» сидел вопрос, вопрос по имени «Зачем?». «Ни о чем» протянуло руку, но «Зачем?» остался недвижим.

Прошло 8 лет. Хармс всё-таки протянул руку «ни о чем», но «ни о чем» увидело не руку «Зачем?», а руку бесконечного, бьющего через край ощущения счастья.

- Что изменилось? – спросило «ни о чем».

- Я понял зачем – ответил Хармс.

- Ну и зачем?

- Незачем. Просто так. Так и всё. Просто мне нравиться. Или не нравиться. Но когда мне не нравиться, мне тоже нравиться. Просто мне всё нравится. Жизнь – это наслаждение. Совсем не важно чем ты живёшь, что ты делаешь, важно осознать, что можно наслаждаться всем. А можно и не осознавать, а просто наслаждаться, чем впрочем, все и занимаются. Нет ни верха, ни низа, наслаждение не количественно, а качественно. Удовольствие от написания книги не выше, чем наслаждение от акта дефекации. Поэт наслаждается жизнью не больше любителя вечерних сериалов. Смерть во имя Родины не слаще порции клубничного мороженого. Ни верха, ни низа.

- А что такое наслаждение? – спросило «ни о чем».

- Я не знаю – ответил Хармс и задумался. С этого момента этот вопрос стал преследовать его всегда и везде. Достаточно было появиться наслаждению, как тут же появлялся злосчастный вопрос. А так как наслаждение не появлялось, а присутствовало с Даниилом Ивановичем всегда, то и злосчастный вопрос не давал ни секунды покоя.

- Съезди в Португалию, к графу Серебряному – посоветовал кто-то.

- Он в Португалии?

- Да, купил там старинную крепость, где проводит свои эксперименты в поисках источника наслаждения.

Даниил Иванович Хармс никогда не был в Португалии. Существование графа Серебряного как исторической личности вообще вызывает сомнения. И, тем не менее, когда Серебряный спросил:

- Вы любите коньяк?

- Як конь – ответил Хармс.

- Полагаю, вы по поводу наслаждения?

- Як конь – подтвердил Хармс.

На вид графу Серебряному было около пятидесяти лет. Ни бороды, ни усов, да и седые волосы росли довольно скудно. Ну, какой же это граф? Самый настоящий! Граф не по сословию, а по духу, не звание, а внутреннее состояние. Когда-то, ещё в далёких 30-х годах он понял свою графскую сущность и покинул Советский Союз. Сейчас трудно представить, как можно было покинуть Советский союз в те годы, да не просто покинуть, а отправиться жить в далёкую и таинственную Португалию. Конечно же, Виктор Викторович Серебряный остался в России, в своем маленьком городе N, в своей трёхкомнатной квартирке на пятом этаже. Он остался членом союза писателей, остался почётным членом общества «Благоволения перед властьимущими», остался в очереди за колбасой, остался на остановке в ожидании трамвая, да и просто остался уважаемым человеком. Но граф… граф покинул Россию, покинул навсегда, покинул безвозвратно. Виктор Викторович Серебряный и его графская сущность вели переписку несколько лет, но однажды связь прекратилась, прекратилась по вине графа. Граф Серебряный первым решил сжечь все мосты и перестал писать тому, кто остался в далёком Союзе.

Слегка освоившись в Португалии, граф первым делом купил себе замок конца XV века. Резонно возникает вопрос: как он мог купить замок конца XV века? Откуда у него деньги? Ещё раз замечу, мой милый читатель, что замок был куплен тем же способом, каким граф Серебряный покинул Союз. Тот, кто остался в самой дружной стране мира, кое-как сводил концы с концами, но его графская сущность…её размаху не было предела.

И если бы в то время кто-то спросил его: «Граф, зачем Вам всё это?», Серебряный бы ничего не ответил. Ну не существовало для него тогда слово «зачем». А потом всё и началось.

- Что началось? - спросил Хармс, подливая коньяк странного сине-зелёного цвета в свой бокал.

- Началось Ваше присутствие, уважаемый Даниил Иванович.

Выпив коньяк, граф с Хармсом спустились в лабораторию. Пока они спускались по длинной извитой лестнице, Д.И. Хармс придумал 16 рассказов и пьесу, а граф купил себе ещё один замок. И вот они уже подошли к двери, за которой известная всем европейским мистикам «лаборатория наслаждения». Хотя какая это лаборатория, это была всего лишь большая и совершенно пустая комната.

Серебряный устроился на шикарном кожаном кресле, рядом стоял старый диван, с порванной в нескольких местах обивкой, а я расположился на гидрокровати. Немного погодя Серебряный позвонил в колокольчик, и в двери появились два молодых человека.

- Петр, Саул, давайте материал – сказал граф.

Дверь закрылась, но уже через минуту вновь открылась, и на пороге появилось пять человек с мешками на головах. Саул и Пётр протолкнули их вперед.

- Это материал? – спросил Хармс.

- Пока только полуфабрикат – ответил Серебряный и улыбнулся.

В это время Саул снял мешки с голов, и от увиденного у Даниила Ивановича помутилось сознание. Перед ним стояли: Антон Павлович Чехов, Фридрих Вильгельм Ницше, Александр Матросов, Пауло Коэльо и какой-то незатейливый старичок.

- Вы что-то мне подсыпали в коньяк? – спросил Хармс.

- Як конь – ответил Серебряный.

В это время Пётр снял со всех пятерых штаны, достал пять катетеров и приступил к катетеризации мочевого пузыря.

- Я обнаружил, - сказал граф – что когда человек получает наслаждение, у него в моче появляется неизвестное вещество, которое я называю фактор «С». Первая часть этого эксперимента направлена на выявление источников наслаждения, в виде фактора «С», а вторая, на выявлении сущности этого фактора.

- А можно сразу со второй части? – спросил Хармс.

- Для второй части мне необходимо достаточное количество фактора «С», поэтому потерпите немного.

За это время Саул не только закатетеризировал весь подопытный материал, но и дал каждому в руки баночку, в которую вложил свободный просвет катетера. Тут же по катетерам побежала моча и заполнила у всех небольшой объем банки. Саул вылил излившуюся мочу на башмаки Хармса и отдал в руки чистые банки пятерым «полуфабрикатам». Всё было готово для эксперимента.

- Первый номер, шаг вперёд – очень официально произнёс Серебряный.

Антон Павлович сделал робкий шаг и покраснел.

- Ну, голубчик, рассказывайте.

- А что собственно рассказывать? – спросил Антон Павлович.

- Расскажите чем и зачем вы живёте.

- Я писатель, тем и живу. Зачем живу? Ну, как же, я это, как его, ну раба там из себя по капле выдавливаю, вот – сказал Антон Павлович, и в прозрачной трубочке катетера появилось несколько капель сине-зелёной жидкости.

- Очень интересно. А зачем вы пишете книги?

- Ну, как же, ну они это, народу нужны, я это, всё для него, там всё как есть - продолжал Антон Павлович, и сине-зелёные капли застучали по дну банки.

- Очень, очень хорошо. Ну а раба-то за что?

- Что?

- Ну, за что выдавливаете?

- А, ну как, ну чтобы это, лучше быть, совершенствоваться, так сказать, – продолжал Чехов, а сине-зелёная струйка продолжала заполнять банку.

- Ой, как интересно. А зачем быть лучше, зачем совершенствоваться?

- Ну, как, ну надо же это, ну вот, ну это…– бурчал себе под нос Антон Павлович, и сине-зелёная жидкость стала переливаться через край банки.

Серебряный сделал знак, и Пётр надел на голову Антона Павловича мешок, после чего вытащил катетер, а банку поставил на край стола.

- Что это? – спросил Хармс

- Сие есмь наслаждение – ответил граф.

- Но почему раньше никто этого не видел?

- Ну, во-первых, люди не умеют видеть такие вещи. Окажись здесь врач или лаборант, он ничего бы не заметил, слишком уж обусловлено и несвободно их зрение. А во вторых, когда фактор «С» смешан с мочой, то и мне бывает трудно разглядеть его.

- Можно приступить ко второй части?

- Пока нет. Я хочу доказать вам, любезнейший Холмс, неспецифичность фактора «С».

- Номер два, шаг вперёд.

Фридрих Ницше сделал грузный шаг, и что-то пробурчал в усы.

- Тот же вопрос. Зачем всё это?

- Человек есть нечто, что нужно преодолеть. Человек только мост, – только начал говорить Ницше, а банка уже была полна наполовину. – Старый Бог умер, сверхчеловек займет его трон, – сине-зелёная жидкость начала капать через край. – В человеке можно любить лишь то, что он переход и гибель, – жидкость, вытекшая из банки, образовала небольшую лужицу возле ног философа.

- Потрясающе. Очень-очень интересно. Вы величайший философ. А вы, правда, во всё это верите?

- Это истина. Я посланник истины - уверенно ответил Ницше.

- Зачем же Вам, дорогой мой, эта истина?

- Как же? Смотрите, я провозвестник молнии и тяжёлая капля из тучи; но эта молния называется сверхчело…– Ницше не успел договорить, когда его взор опустился на катетер, из которого в баночку равномерной струёй лилась сине-зелёная жидкость. И вдруг что-то произошло. По лицу философа пробежал страх, который вскоре сменился горькой ухмылкой, он схватился за голову и простонал: «Так вот в чём дело». И вдруг, неожиданно сине-зелёная струйка перестала течь по прозрачной трубочке катетера, но это было уже не важно, на столе перед Серебряным появилась вторая банка. Саул хотел уже надеть мешок на голову Ницше, как вдруг тот прокричал:

- Одну минутку. Прошу Вас, запишите мои последние слова.

- Ну что ж запишем, ну-с, говорите, - сказал Серебряный.

- Самое большое искусство – искусство самообмана.

- Номер три шаг вперёд – прокричал граф.

Гордо и уверенно сделал этот шаг Александр Матросов. Не успел Серебряный ещё ничего спросить, а банка уже была полна. Про себя граф сделал предварительное заключение о том, что наслаждение своим образом, находящимся в руках героической смерти, одно из самых сильных наслаждений. Третья банка. Именно эта банка заинтересовала меня сильнее предыдущих. Я взял её в руки, поднёс к свету, и через неё посмотрел на всю мировую историю.

Я был не то чтобы удивлён, я был просто поражён. Отважные партизаны, бескомпромиссные революционеры, непостижимые камикадзе, террористы-самоубийцы. Все – одно. Весь их героизм имел не внешнюю, а внутреннюю причину. Не установление мирового порядка, мира на Земле или воли Аллаха двигало этими бесстрашными людьми, ими двигала непостижимая красота, неописуемое наслаждение, неземной экстаз. Эти люди переставали быть собой и превращались в созданные ими же героические образы, в которых была сила, красота, притягательность и благодать. Нет, конечно же, они не осознавали это, они свято верили, что делают своё дело во благо человечества, во благо Всевышнего или какое-нибудь другое благо. Но вспомните последние слова Ницше…

- Номер четыре, товарищ Коэльо, ну же, смелее.

Коэльо сделал шаг и улыбнулся всем знакомой улыбкой с книжной обложки.

- Реализация своей судьбы…..

-Нет нет нет, увольте. Я это слушать не желаю, - скривился граф – лучше скажите, что вы хотите, и я вам это дам.

- Нобелевскую премию по литературе хочу – сказал Коэльо, и изо рта у него забрезжила слюна сине-зелёного цвета. Серебряный отметил этот факт.

- Нет, милый мой алхимик, не будет тебе Нобелевской премии. Зачем она тебе? Разве тебе мало мирового признания? Разве мало того, что благодаря твоим книгам в миллионах глаз появился свет. Разве мало того, что твои книги дарят людям веру? Разве тебе мало, что ты один из самых продаваемых писателей? Разве тебе мало…

Коэльо ничего уже не слышал, фонтан сине-зелёной жидкости из его катетера хлестал по комнате, обливая всех в ней находящихся несгибаемой верой в себя. Но вдруг неожиданно фонтан прекратился. Коэльо напрягся, покраснел и сине-зелёный поток с огромной силой выстрелил из катетера двумя камнями, которые назывались – Уримм и Тумимм. Четвёртая банка на столе.

- Номер пять.

Скрипя суставами, номер пять сделал телодвижение лишь отдалённо напоминающие шаг.

- Поехали – сказал граф.

- Геморрой, ревматизм, подагра, пенсия низкая, совсем правительство обнаглело, сосед долг уже год не отдаёт, а пункт приёма стеклотары закрыли, а…

- Всё плохо? А ведь кому-то хорошо, кто-то ведь жирует, на широкую ногу живёт. А вам так плохо, вам наверно себя так жалко. Вы ведь работали, строили, мечтали, а теперь что? Вас обманули. Бедный вы бедный, мне вас тоже очень жалко – ласково сказал Серебряный, и про себя отметил, что жалость довольно приятное чувство.

Номер пять заплакал сине-зелёными слезами и Петр успел подставить под них банку.

Итак, первая часть эксперимента завершена. Пять банок чистого наслаждения.

Глава XIX

Удивительна сила сопротивления,

которое оказывает человеку бумага.

Ян Мыслэк

В процессе написания этого сюрреалистического творения, я порой так увлекался темой той или иной главы, что забывал, кто в ней главный герой: Иван или Виктор. Когда героем должен был быть Виктор, я машинально писал «Иван», а когда Иван должен был запутаться в абсурдности той или иной главы, я машинально писал «Виктор». В некоторых главах, правда, Виктор был на своём месте, а Иван на своём. А были и главы, где не должно было быть ни Виктора, ни Ивана, впрочем, их там и не было.

Но это глава не о Иване и Викторе, это глава о том, что скорее всего ничего не выйдет.

В каждую главу я сеял по маленькому зёрнышку какой-то волнующей меня идеи, в почву гипербол, гротеска и абсурда. Но я вовсе не ждал, что мои зёрнышки прорастут в такой непродуктивной почве, наоборот, в этой почве я пытался спрятать мои сокровенные мысли и чувства, ибо сказано в Библии: «Не мечите бисер перед свиньями». «Пёстрая книга» рассчитана на читателя, который не только покрутит у виска, читая поверхностное её содержание, но и попытается узреть суть, порой обитающую между строк.

Иногда я перечитываю какие-то главы и они меня приводят в восторг от того, как завуалировано и весело я смог оформить частицу волнующей меня истины, среди множества букв. Проходит время, я вновь перечитываю эту главу и уже не вижу в ней ничего, кроме поверхностного бессвязного содержания. Через какое-то время я перечитываю её ещё раз, и нахожу что-то новое, что-то такое, что я даже не вкладывал в нёё, когда писал, и это меня очень радует и поднимает мой творческий дух. А потом перечитываю ещё раз и не нахожу уже ничего…

Дописав «Пёструю книгу» до XIX главы, я понял, что несколько десятков страниц только задавал вопросы, ответы на которые лишь призрачно мерцали вдалеке. Разве я узнал природу страха или тайну смерти и жизни или то, что стоит «по ту сторону удовольствия»? Я уже думал прекратить дальнейшее плавание, ибо всё меньше и меньше понимал, куда мы держим курс. И тогда я услышал хлопок…

Представьте, уважаемый читатель, что моя левая ладонь – страх смерти, правая – страх жизни, а воздух между ними длиной 15 сантиметров – это радость бытия. Я быстро ударил ладонь о ладонь и эти 15 сантиметров исчезли, оставив после себя лёгкий хлопок. ВОТ ЭТОТ ХЛОПОК и есть всё то, что так бездарно я пытаюсь передать вам уже на протяжении нескольких десятков страниц.

И если вы УСЛЫШАЛИ этот хлопок, если вы его действительно УСЛЫШАЛИ, не вижу смысла продолжать чтение этой странной и больной книги.

Глава XX

Слова, которые рождаются в сердце,

доходят до сердца, а те,

что рождаются на языке,

не идут дальше ушей.

Аль-Хусри

Даниил Иванович Хармс никогда не был в Португалии. Александр Николаевич Радищев в Португалии тоже не был, зато сказал: «Москва! Москва!». Лично я никакой связи между этими событиями не нахожу, поэтому, когда граф Серебряный сказал: «Так вы до сих пор хотите узнать о наслаждении?», Хармс слегка смутился и придумал восемь пьес и одно стихотворение.

Серебряный достал из чемодана пятикубовый шприц и набрал из каждой банки по одному миллилитру сине-зелёной жидкости. В это самое время, в главе №XII, некий Володя вальяжно расположился на стуле и запрокинул ногу на ногу. Лично я никакой связи между этими событиями не нахожу, поэтому, когда граф Серебряный сказал: «Извольте испробовать», Хармс слегка смутился и забыл ранее придуманные восемь пьес и одно стихотворение.

- А куда вводить? - поинтересовался Даниил Иванович.

- Вы изволите шутить? Как куда? Конечно в мозг!

- Но как? - слегка смущённо спросил Хармс.

- Так же, как я в далёких тридцатых, эмигрировал из России, – пояснил Серебряный, еле заметно улыбнувшись.

Хармс оттянул правую руку со шприцем и со всего маху воткнул иглу прямо в лоб. Игла проткнула кожу, подкожную клетчатку, собственную фасцию….хотя стоп! Нет там никакой собственной фасции. В общем, до мозга дело не дошло.

- Пардон-пардон, совсем забыл, - запричитал Серебряный, - Вам же сначала нужно сделать трепанацию черепа. Сейчас сейчас, я всё устрою. Саул, Пётр да прибудет с вами сила.

В дверях появились уже знакомые нам Пётр и Павел с набором медицинских инструментов.

Яркий свет лампы, ослепил Даниилу Ивановичу глаза, когда он почувствовал, что лежит на холодном металлическом столе, а над ухом раздаётся какой-то неприятный и жуткий скрежет. Он не знал, что это звук крутящегося трепана, излюбленного инструмента нейрохирургов.

- Хорошо Иван, продолжай. Так, красная стружка, значит, дошёл до диплоэ, ага, а вот теперь белая стружка, значит, сверлишь внутреннюю пластинку лобной кости. Вот здесь поосторожней, – участливо сказал профессор и слегка улыбнулся в сердце своём.

- Что они делают? - спросил человек, лежащий на холодном металлическом столе у человека, в далёких тридцатых, эмигрировавшего из России в Португалию.

- Отрабатывают нейрохирургическую манипуляцию – трепанация черепа.

- Но почему на мне? Я же не хочу этого.

- Я тоже не хотел, поэтому и уехал в Португалию.

- Вскрывай твёрдую мозговую оболочку крестообразным разрезом - сказал профессор и перекрестился.

Под лезвием скальпеля в руках Ивана, перламутровая твёрдая мозговая оболочка раскрывала свои объятия, приглашая заглянуть в тайну тайн, в самое загадочное и непостижимое из всего человеческого устройства. Из образовавшейся раны на Ивана вопросительно смотрели серо-коричневые извитые как змеи извилины головного мозга. Заворожено всматривался Иван в их изгибы, пытливо пытаясь узреть хоть проблеск того, что зовётся разумом, но, увы, видел только кусок органической материи

- Что уставился?

- Да так, просто интересно.

- Что интересно?

- А в какую из извилин делать инъекцию? – неожиданно для себя спросил Иван.

- В ту, благодаря которой, в далёких тридцатых, граф Серебряный покинул Россию, - неожиданно для графа Серебряного пояснил профессор.

- Понятно, - сказал Иван и замер.

Понятно? Ну, уж нет, это было самым непонятным из всего самого непонятного внутри «Пёстрой книги». Было более-менее понятно, куда и зачем ехал троллейбус №7. Было более-менее понятно, почему Володя вальяжно уселся и запрокинул ногу на ногу в главе №XII. Было даже почти понятно, что делал Бог на берегу Хуанхэ, когда повстречал учителя Куна, но в какую извилину мозга вводить субстанцию «С», было совсем непонятно.

- Что же ты медлишь? – поинтересовался профессор.

- Я не знаю, в какую извилину нужно вводить данное вещество.

- Тогда ответь мне на вопрос: есть ли хоть один кусочек человеческой плоти, который не способен усвоить наслаждение?

- Верно нет такого кусочка.

- Так в чём же тогда твой вопрос? Втыкай в любую!

Сине-зелёная жидкость тёплой волной накрыла мозг Даниила Ивановича Хармса. Исчез холодный металлический стол, ослепительный свет, заботливый профессор, будущий хирург Иван и даже Пауло Коэльо, который всё это время стоял в сторонке и молча за всем наблюдал. Остался Даниил Иванович тет-а-тет с жизнью и спросил у неё:

- Что такое наслаждение?

- Слово – ответила жизнь.

- Что такое удовольствие?

- Слово – ответила жизнь.

- Что такое жизнь?

- Слово – ответила…

- Что такое слово?

- Ничто.

- Что такое ничто?

- Слово.

- Что такое всё?

- Слово.

- Но ведь слово – ничто?

- Верно, но ничто и есть всё!

И вдруг вся вселенная обрушилась на Даниила Ивановича градом из букв, слов, предложений. Этот град пробивал ему голову, сбивал с ног, забивал рот. Вселенная изрыгала из себя буквы и иероглифы всех языков мира, которые забавно переплетались между собой, создавая впечатление смешения языков как при строительстве вавилонской башни. Когда буквы забили лёгкие Хармса и стало невозможно дышать, он придумал новую Вселенную, в которой не было ни букв, ни слов, ни предложений, ни самого Даниила Ивановича Хармса. И вдруг я услышал хлопок...

Я уже обрадовался, подумав, что это тот самый хлопок из тринадцатой главы, но мне на голову упали шесть букв: Х Л О П О К, которые из звука от удара в ладоши превратились в ткань, из которой сделана моя рубашка, в которой я сейчас сижу и пишу эту главу.

Буквы, буквы, буквы. Разве можно что-то сказать, имея в арсенале одни закорючки, из которых строятся другие закорючки, которые, в свою очередь, выстроившись в ряд, претендуют на какой-то смысл. Но самое-то страшное не в том, что закорючки пытаются нас развести, самое страшное в том, что они нас действительно разводят. Мы сами наделили буквы особой важностью, чуть ли не божественностью, уверовали в них и стали служить им верой и правдой.

Буквы, буквы, буквы. И когда мне стало уже совсем невмоготу, когда закорючки переполнив мою голову, стали вылезать не только изо рта, но и ушей, носа и глаз, я просверлил в черепе дырку и отсосал оттуда какое-то серое студенистое вещество. Видимо это была пища закорючек, ибо они присосались к ней как пиявки или тля и не хотели покидать её. Но когда весь серый студень был высосан из моей головы, оголодавшие закорючки покинули меня, оставив после себя чистые страницы «Пёстрой книги». Той истинной «Пёстрой книги», которую почему-то отказался публиковать издатель.

- Я так и знал! – воскликнул граф Серебряный.

- Что же вы знали, любезнейший граф?

- Земля – это планета букв! Не людей, а именно букв! В начале было слово…! Слово! А ещё раньше буквы! Буквы – вот первоисточник жизни! Буквы создали землю и тварей скачущих по ней, буквы создали небо и тварей летающих в нём, буквы создали море и тварей плавающих в нём, буквы создали человека и … Земля – это планета букв!

- Но позвольте, на мой взгляд, буквы всё же вторичны! Они акробатически выписывают различные фигуры и формы в мозгу человека пытаясь сымитировать и передать суть того или иного явления или существования, – сказал Хармс.

- С точностью, да наоборот! Это явления и существования, коряво и неумело пытаются имитировать буквы, загадочно перемешанные в словах и предложениях.

- То есть вы пытаетесь переплюнуть даже Пифагора, который за первооснову всего сущего поставил числа. Почему именно буквы являются фундаментом мироздания?

- Потому что буквы, выстроившись в слова и предложения, создают божественный план, который Жизнь, должна выполнить, а порой и перевыполнить!

- Божественный план?

- Не пугайся, но я открою тебе главную тайну мироздания: Бог – великий комбинатор букв!

- Значит всё же буквы не первичны?

- Не первичны, но вечны!

- Что-то в этом от абсурда.

- Может и от абсурда, только от самого яркого и самого окрылённого абсурда на свете, порхающего над железобетонной логикой и блевательно-сонной правильностью. От такого абсурда, который разрывает пепельно-серую последовательность и окровавленную предопределённость. От такого абсурда, который пляшет на косточках заиндевевших ценностей и прокисших надежд. От такого абсурда, который садит на одну ладонь жизнь, на другую смерть и весело жонглирует ими. В этом действительно есть что-то от абсурда.

- И как же с этим жить?

- С этим не нужно жить, это конечная остановка, с которой ты садишься в троллейбус №7, платишь пять эскудо за проезд и отправляешься в Португалию.

Глава XXI

Немного здравого смысла –

и от глубокомыслия ничего не останется.

Вовенарг

Сколько себя помнил, Володя всегда был водителем троллейбуса. И маршрут у этого троллейбуса был один – «Португалия – Португалия». Бесконечно повторяющееся духовное кольцо. Каждый день.

Сколько себя помнил, Володя был водителем троллейбуса. За многие года, их отношения с троллейбусом сделались столь интимными, что уже трудно сказать, как будет вернее: Володя водитель троллейбуса или Троллейбус водитель Володи, и где заканчивается Володя и начинается троллейбус. И так всю жизнь – из Португалии в Португалию. А что ещё делать, когда не можешь найти ответ на вопрос, который, по сути, и является духовным португальским кольцом:

Я живу или не умираю?

Я умер или не жив?

Это не просто игра слов, за которым стоит один смысл. Зачем бы разными словами описывать одну реальность? А слова действительно очень разные. Посмотрите внимательно на две эти фразы: «умер» и «не жив», да буквы даже совсем разные, за исключением «е» (почему «е» вообще отдельный разговор). Чем отличается состояние «Я жив», от состояния «Я не умер»?

Сколько себя помнил, Володя всегда был водителем троллейбуса, движущегося по однообразию и непостижимости, абсурдности и загадочности, одиночеству и божественности.

- Пять эскудо за проезд. Уступайте места инвалидам и португальцам, а португальцам-инвалидам уступайте вдвойне, - продекламировал Володя в микрофон.

Жизнь это отсутствие смерти? Свет это отсутствие тьмы?

Троллейбус неторопливо и медитативно вел Володю по лабиринтам слов…снов…ещё чего-то невыразимого. Троллейбус изъездил Володю вдоль и поперёк. Всё было в Володе, всё, кроме одного – страха. Володя не знал страха, и, видимо поэтому, попал в португальское кольцо. Он не мог бояться смерти, он не мог бояться жизни. Как он мог бояться, когда он с утра до вечера обкатывает:

Я жив или не умер?

Я мертв или не жив?

И чем дольше троллейбус водит Володю по португальскому кольцу, тем только крепче и неразрывнее оно становиться.

Но, говоря, что в Володе было «всё», кроме страха, я немного преувеличил. Если честно, то очень мало что было в Володе. И чем дольше он ездил, тем меньше «всего» становилось. Но если быть предельно честным, вот вообще предельно, то в Володе кроме этого португальского духовного кольца не было ничего.

Было ли раньше в нём «что-то» (до троллейбуса), видимо нам не удастся узнать, так как, сколько себя помнит, Володя всегда был водителем. Но есть вариант, что он просто всё забыл, забыл именно в тот момент, когда подружился с троллейбусом. Есть и такой вариант, что португальское духовное кольцо просто уничтожает всё с чем соприкасается: память, мысли, фантазии, страхи. А есть вариант, что оно уничтожает именно страх, а «всё остальное» исчезает само по себе.

Сколько себя помнил, Володя всегда был водителем троллейбуса…

- В Португалии чудесная погода. На выходе покажите билетики, - вновь продекламировал Володя.

Вот только у самого Володи выхода совсем не было. И как его угораздило в это ввязаться? А может, просто кто-то должен? Кто-то должен бояться смерти, кто-то жизни, кто-то писать эту странную главу, а кто-то и путешествовать по португальскому кольцу. Возможно, но тогда возникает второй вопрос: кому должен?

И чем дольше водит Володя свой духовный троллейбус, тем больше ему (троллейбусу) кажется, что португальский вопрос превращается в утверждение:

Я жив или не умер?

Я мертв или не жив?

Я жив и не умер, я умер и не жив. А потом и ещё круче:

Я жив и не умер и умер и не жив.

И троллейбус всерьёз запаниковал, когда однажды вместо Володи на сидении обнаружил «это» - Я жив и не умер и умер и не жив.

В этот день троллейбус никуда не поехал. И не только не поехал, а вообще перестал быть троллейбусом. И только Я жив и не умер и умер и не жив, продолжал циркулировать, замыкаясь на себя самого.

О чём эта глава?

Глава XXII

Мы знаем гораздо больше, чем понимаем.

Альфред Адлер

Чтобы правильно понять содержание «Пёстрой книги», нужно уяснить очень важный момент - все события происходят одновременно и самым необычайным образом влияют друг на друга. Здесь нет прошлого, равно как и нет будущего. Разве первая глава, которую вы прочитали, стала прошлым? Разве последняя глава, к которой вы движетесь – будущее? Конечно, нет! Первая глава не исчезла, а последняя уже существует (вы можете в этом убедиться полистав книгу!). «Пёстрая книга» - территория настоящего, «Пёстрая книга» - сама жизнь!

«В тот день Иван впервые встретил Виктора, и не где-то, а у меня в голове. Они встретились и пожали друг другу руки. Но, присмотревшись, я увидел не четыре, а две руки. Так появился Володя». Этими словами заканчивается глава № IX, и день той исторической встречи уже далеко в прошлом, и я уже не четко помню черты лица Виктора или характер Ивана, но что я помню отчётливо, так это две руки, две бледных руки Володи.

Ничего похожего на руки Володи я у других героев «Пёстрой книги» пока не встречал, хотя если точнее, то даже не руки, а пальцы. Пальцы Володи были длинные, как депрессивное февральское утро, пальцы Володи были обстоятельные, как проза Харуки Мураками, пальцы Володи были одинокими, как «Пёстрая книга» среди других пёстрых книг. Такими были пальцы Володи, таким был Володя.

Итак, от рукопожатия Виктора и Ивана в главе № IX, появляется Володя в главе №XXII, и как только Володя появляется в главе №XXII, он тут же начинает раздваиваться. Его левое полушарие становится производным Ивана, а правое – производным Виктора, и сразу же каждая половинка желает доминировать, властвовать, управлять, каждая половинка тянет одеяло на себя, и на этом одеяле, уже расписана витиеватыми кружевами букв новая глава, которую мне ещё предстоит подарить вам.

Как известно из курса анатомии, левое и правое полушария соединяются посредством образования под названием «мозолистое тело»(corpus callosum), функция которого заключается в координации их совместной работы. Кто же заменяет функцию мозолистого тела мозга Володи на шизофренически раздвоенных страницах «Пестрой книги»? Кто соединяет Виктора и Ивана? Кого зовут «corpus callosum»? Ответ очевиден – автор и есть то самое мозолистое тело, вечно стремящееся к компромиссу. Получается парадоксальная ситуация: в мозгах Володи сидит Виктор, Иван и автор, а в мозгах автора сидит Виктор, Иван, Володя и все остальные герои «Пёстрой книги». Как всегда - Ad absurdum!

Я лежу на своей кровати последней летней ночью и думаю о Володе, но думать о нём в пространственно-временных рамках у меня никак не получается. Я не могу поместить его в неформальный скверик, где до сих пор мирно беседуют ощущение присутствия Фридриха Ницше и студент Иван (можете в этом убедиться, открыв третью главу). Я не могу поместить его в троллейбус №7, где в данный момент Е.Базаров рассказывает Виктору об опытах на лягушках. А в Португалию, после той зловещей игры, что устроят в следующей главе Бог, Дьявол и П.Коэльо, я Володю вообще никогда не отпущу. И остаётся Володя вне времени, вне пространства, вне жизни, вне смерти, вне конкуренции… но он раздваивается…

Он раздваивается и мне, как мозолистому телу, всё трудней и трудней удержать бескомпромиссные полушария. Он раздваивается и мне, как мозолистому телу, всё трудней и трудней находить то общее, что может соединять антагонистические половинки. Он раздваивается и мне, как мозолистому телу всё труднее служить миротворцем между воинами смерти и воинами бессмертия. Он раздваивается и…и вдруг, откуда-то из самого нутра Володи, я чувствую поток чего-то запредельного, светлого, сильного, отчего Иван опускает голову, а Виктор поворачивается к нам спиной, и в этот момент я вижу всю суть и смысл возникновения Володи внутри психопатологии «Пёстрой книги».

Запредельный поток заряжает меня, вселяет уверенность в правильности выбранного пути, обещает близость истины и я, напрягшись со всех сил, соединяю оба полушария в одно целое. Великий синтез, великое просветление!

Я смотрю на Володю и вижу, что страх смерти сидит в его душе, я вижу, что душа – это и есть страх смерти.

Я смотрю на Володю и вижу, что страх жизни корениться в теле, тело– это и есть страх жизни.

- У тебя слабое зрение, - говорит мне Володя и смеётся.

У Володи нет глаз, но он видит дальше и глубже всех нас. Более того: он видит то, что дальше чем глубже и глубже чем то, что дальше. Поэтому он расставляет руки в стороны, возводит голову к небу и спрашивает меня: «Где душа? Где тело? Всё одно!». Я пожимаю плечами и кашляю в кулак. «Где жизнь? Где смерть? Всё одно!». Я нервно ухмыляюсь и протираю очки носовым платком. «Где правда? Где ложь? Всё одно!» Я глубоко вздыхаю и считаю до десяти. «Где начало? Где конец? Всё одно!». По телу пробегает нервная дрожь, и я выпиваю две таблетки Мезапама. «Где я? Где ты? Всё одно!». После этого Володя разражается богодьявольским смехом и я понимаю, что жизнь-смерть – бессмертие - носовой платок - глубокий вдох- 2 таблетки мезапама - и всё остальное – одно целое, глубоко переплетённое и связанное невидимыми нитями, отчего и кажется нам раздельным. Мы пытаемся разобраться с каждой частью в отдельности даже не подозревая насколько это бесполезно и глупо, ведь в сущности этих изолированных «частей» на самом деле не существует, они лишь элементы чего-то всеобъемлющего и запредельного, одно из имён которого – Бог, и постигать которого можно только цельно и интегрировано.

Володя подходит ко мне вплотную и смотрит в глаза, в это время в шестой главе затягивается петля на шее Виктора, а в седьмой главе между пятым и шестым этажом пролетает Иван.

- Страх смерти – это страх смерти тела? Страх бессмертия – это страх бессмертия души? Или наоборот? – спросил Я.

- Страх смерти? Страх бессмертия? Лучше спроси меня, что такое страх!

- Что такое страх?

- Лучше спроси меня!

- Что такое страх?

- Ещё лучше!

- Что такое страх?

- Страх - это неправильное понимание.

- Правильно ли моё понимание: страх смерти – это страх перед неизвестным, а страх бессмертия – это страх пресыщения? – спросил Я.

- Страх пред неизвестным? А что Вам собственно известно? На мой взгляд, смерть это самое известное, категоричное и определённое в вашей жизни. Пресыщение? Но разве может пресытить красота розы в лучах восходящего солнца, разве может надоесть весёлое пение лягушек на болоте, разве может перестать трепетать сердце от тончайшего аромата весенней ночи? Вы слишком окаменели, слишком заиндевели, вы стали слишком серьёзны, вы уже не слышите меня. Но знайте, вселенная не знает слова «пресыщение»!

В данный момент в четвёртой главе, Виктор узнаёт, что проезд в троллейбусе №7 стоит 5 эскудо. В восемнадцатой главе Д.И.Хармс и Граф Серебряный мирно беседуют, ожидая своего появления в двадцатой главе. В тридцать восьмой главе Бог забывает, что он Бог. А я…я просыпаюсь первым осенним утром, и первые лучики солнца весело преломляются о бездонные мысли, плавающие в душной и мрачной комнате моего одиночества.

Я кое-что понял в последнюю летнюю ночь, осеннее солнце знает об этом, и ещё об этом знает один человек. Его зовут Володя.

Глава XXIII

По-видимому, на свете нет ничего,

что не могло бы случиться.

Марк Твен

- Ну и что теперь делать? – спросил Бог у Дьявола, слегка встревоженный тем, что после посева страха смерти в людские головы, эти головы не перестают дрожать и плевать в небо.

- А может, ещё разок потоп устроим?

- Это опять такая влажность будет, что у меня обои все поотклеются.

- Тогда с целью компенсации и равновесия, супротив страха смерти мы выставим страх жизни!

- Страх жизни?

- Страх жизни!

- Но я не вижу последствий этого страха.

- Человек станет чуть меньше цепляться за жизнь, или чуть больше цепляться за смерть.

- Я думал, что, посеяв в их головы страх смерти, ими легче будет управлять. Слегка топнул ногой, припугнул и порядок.

- Если сильно чего-то бояться, и не иметь никакой возможности избавиться от страха, остаётся одно – слиться с ним и найти в этом спасенье. Заражённые страхом смерти люди, подрожат подрожат, да хором и покончат с собой. Поэтому страх жизни слегка подкорректирует ситуацию.

- Но если они станут бояться ещё и жизни, не скорее ли от этого они полезут в петлю?

- Поживем, увидим, на всё воля Божья – ответил Дьявол и лукаво подмигнул.

- Выполняй задуманное, с богом! – говорит Бог Дьяволу и целует его в лоб на прощанье.

Первым же рейсом Дьявол вылетает в Париж, добирается на такси до Эйфелевой башни, залазит на самый верх и застывает в раздумьях. В это время мимо проходит Хемингуэй, застаёт дьявола, сидящего на башне и думает: «увидеть Париж и умереть». Но Дьяволу совсем не до Хемингуэя, все его существо занято поисками источника страха жизни. Он начинает рассуждать: что страшнее страха жизни? Только страх долгой жизни! А что страшнее страха долгой жизни? Только страх вечной жизни! И отсюда – страх вечности! Страх бесконечности! Эврика!

Дьявол, как анти-Бог, также вездесущ, всепроникающ и вечен, и любая его частица подчиняется закону целого, как голограмма. «Тьфу ты черт! Как же я раньше не додумался», – вскрикивает в сердцах чёрт и плюёт с самого верха Эйфелевой башни вниз. Слюна летит со скоростью страха и попадает прямо на лоб, проходящего мимо Хемингуэя. То ли от унижения, то ли ещё от чего, но через несколько дней Эрнест пускает себе пулю в лоб. И дьявол решает плевать на головы прохожих, тем самым, сея в них частичку бесконечности, которая прорастёт в них страхом бессмертия и расцветёт страхом жизни.

И летела дьявольская слюна по миру, и сеяла она новый страх. Одна слюна попала на камни и высохла на солнце, другая упала вдоль дороги и её затоптали свиньи, третья слюна попала в тернистую местность и была задавлена сорняком, с четвертой слюной…тоже что-то стало и только пятая слюна попала на плодородную почву…на людские макушки. И проросла дьявольская слюна людские макушки. Одним больше на макушку попало, другим меньше, третьим ни капли, а четвёртых вообще не было.

А Бог смотрит с небес своего предпенсионного возраста на землю и икает. А как тут не заекать? Это же вообще уму непостижимо, что творится там, внизу. Лишь только Дьявол стал плеваться и время от времени попадать в людские макушки…Боги Боги мои. Оплеванные люди стали залазить на Эйфелеву башню и…Нет нет, они не собирались выражать претензий мсье Дьяволу, они собирались…умертвить себя.

И вот уже первый полетел, второй, пятый, сто тридцать пятый… Но! Бог заметил, что сильнейшая вибрация (от которой у него в главе XIII чесалась подмышка) исходящая от людей, посвящённых в страх смерти, заметно уменьшилась. Не прекратилась, но уменьшилась!

И ещё на Ясной поляне странный бородатый человек на своём не менее бородатом велосипеде в ужасе гонит от носового платка. И ещё какой-то странный человек, который всю жизнь мазал тело камфорным спиртом, опасаясь микробов, удаляет свой толстый кишечник. И ещё…А с Эйфелевой башни: двести двадцать четвёртый, четыреста семьдесят третий… И одновременно между Ясной поляной и Эйфелевой башней ходят совершенно нормальные люди. Совершенно нормальные люди! И маршрут у них очень простой: от Эйфелевой башни до Ясной поляны и обратно. Правда как только эти нормальные доходят до поляны, вибрация заметно усиливается (это Бог чувствует по зуду в подмышке), а когда доходят до башни, нет нет, да кто-нибудь и спрыгнет с неё.

- Ну и что теперь делать? – спросил Бог.

- Предлагаю создать Хармса! – предложил Дьявол.

- Слишком глубоко, давай что-нибудь попроще.

- Тогда предлагаю посеять в людские головы вопрос о смысле жизни!

- О смысле жизни?

- О смысле жизни!

- А в чем смысл жизни?

- Вот-вот, пусть голову поломают.

- И ты можешь это? Ну, в смысле, вопрос этот в их чёртовы головы внедрить?

- Это не в моей компетенции.

- А в чьей?

- Пауло Коэльо.

- А мы разве его уже создали?

- Нет, но он уже создал нас.

В этот момент между ангелом и бесом появился Коэльо. Появился и улыбнулся. И может именно в этот момент, Бог решил стать отцом, а Дьявол создать группу «Ласковый май».

- Можно приступать?- спросил Коэльо.

- Во имя уримма и тумимма и святого Сантьяго. Аминь! – благословили его Бог с Дьяволом.

Сел Коэльо на краю облака, достал печатную машинку и начал печатать листовки о смысле жизни. А в этих листовках слов не много, вернее их вообще нет, даже букв нет, только знак – «?». И вот, вопросительным дождём полетели коэльовские листовки на свободные и не обременённые лишними вопросами головы перволюдей.

Поймает человек такой листок с надеждой и верой в свою судьбу, но вот загвоздка: читать-то не умеет и букв совсем не знает (это ж ещё каменный век, письменность не изобрели!). Только захочет расплакаться по этому поводу, как вдруг смотрит, а читать то на листочке и нечего. Ни слова на листке не найдешь, кроме одного: «?». Да, простой знак вопроса, но такой близкий, такой родной, такой многообещающий. И обнимет неграмотный человек вопросительный листок и приложит его к сердцу и сразу же подумает: «вот интересно, а в чем же смысл жизни?» Посмотрит задумчиво на небо, и, в вознаграждение за правильное понимание бразильского послания, будет одарен улыбкой воина света.

С тех пор жизнь пошла по-другому. На первый взгляд, люди также продолжали гулять от Эйфелевой башни до Ясной поляны, и вибрация, хоть и уменьшилась но не прекратилась и двадцатитысячный уже летит с Эйфелевой башни… Но! И те, кто дрожит, и те, кто летит, и те, кто идёт, все думают об одном: у всех в голове ржавой занозой сидит вопрос о смысле жизни…

Скучно бывает и на небесах. Особенно в послеобеденное время, когда по всем телеканалам такая дрянь…

- А давай поиграем? – спросил Бог у Дьявола.

- Уже поиграли, - ответил Дьявол и махнул рукой в сторону Земли.

- Ну, давай ещё, Я кое-что придумал.

- И что же?

- Ты сядешь по одну сторону земли, а я по другую. Я буду в людей горчичным зерном страха смерти метать, а ты будешь харкать страхом жизни. Если больше народу станет бояться смерти победил Я, а если жизни, то Ты.

- Хорошая игра! Только сначала нужно новых людей создать. Чистых и бесстрашных.

- А давай Португалию создадим?

- Очень хорошая идея, мой Бог.

- А судьёй нашего соревнования сделаем Коэльо.

- Идет.

Сел Бог на облако, что висело над самой восточной точкой Португалии, а Дьявол на облако, что висело над самой западной точкой. Пауло Коэльо не стал мелочиться и снял люксовый номер гостиницы в самом центре Лиссабона.

- Эй, ты кто? – кричит с облака Дьявол.

- Я Виктор.

- На тебе Виктор, – кричит Дьявол и плюёт Виктору на макушку.

Виктор в отчаянье бежит в сторону Эйфелевой башни.

- Один ноль, – констатирует Коэльо.

- Эй, ты кто? – кричит с облака Бог.

- Я Иван.

- На тебе Иван, - кричит Бог и засовывает Ивану в ухо горчичное зерно.

Иван дрожащей походкой направляется в сторону Ясной поляны.

- Один-один - констатирует Коэльо.

-Эй, ты кто? – кричит с облака Дьявол.

- Я Хармс!

- Мы же тебя ещё не создали! – возмущается Бог.

- Ой, тогда извините, - говорит Хармс и ждёт своего сотворения.

- Эй, ты кто? – кричит с облака Бог.

- Я Евгений Базаров, а ты кто? – спрашивает Базаров и пристальным взглядом смотрит на небо. От этого взгляда Богу становится не по себе, и он отвечает:

- Nihil.

- Эй, ты кто? – кричит с облака Дьявол.

- Я Володя-троллейбус.

- Вот тебе Володя! – говорит Дьявол и плюёт ему прямо на покрышку.

- Два один! – констатирует Коэльо, но Бог видимо пропустил этот эпизод и, не спрашивая, засунул в ухо Володи-троллейбуса три горчичных зерна.

Володя-троллейбус остановился, задумался и произнёс:

- Я жив или не умер, я умер или не жив?

Бог и Дьявол Коэльо в недоумении пожали плечами.

- Ты кто? – спрашивает Бог.

- Я автор! – отвечаю Я.

- И я Автор!

- Как автор автора прошу, не кидай в меня.

- Конечно, не буду, - говорит Бог и улыбается.

Я отворачиваюсь и мерным шагом иду в сторону троллейбусной остановки, и вдруг чувствую, что-то мне прямо в затылок прилетело, и сразу же меня потянуло на Ясную Поляну. Чёрт, думаю, вот оно Божье слово. Ну ничего ничего, мой Бог, в последней главе я отыграюсь, поверь моему человеческому слову и авторскому праву. Чтобы как-то компенсировать страх смерти, я кричу:

- Эй, Дьявол, плюнь-ка в меня!

Дьявол плюет в мой разум, и я ищу троллейбус, следующий до Парижа.

И вдруг, совсем для меня неожиданно, Коэльо швыряет в меня вопрос (?), видимо тоже захотев поиграть! Но я уворачиваюсь, беру этот вопрос как крюк, и зацепляю этим крюком прямо за шею Коэльо. Я подтягиваю его к себе и на ушко говорю: «судьба к тебе благосклонна и даёт ещё один шанс». Он улыбается, благодарит и в знак признательности просит разрешить ему показать мне пару фокусов. Я молчаливо киваю головой. Тогда в левой руке Коэльо появляются сотни тысяч его книг, он их ловко подкидывает и ловит правой рукой уже не книги, а миллионы долларов. Второй фокус заключался в том, что он отстегнул мне пару сотен баксов и был благополучно отпущен в мир, где без него никак не завершиться война света с тьмой.

Партия

Глава XXIV

Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.

М. Боэций

Когда я решил зачать «Пёструю книгу», внутри моего естества, размеренно и безмятежно, плавала единая безбрежная и неоформленная мысль, или вернее даже предчувствие какой-то очень важной мысли. Тогда я начал препарировать это безбрежное предчувствие и одна за одной стали рождаться пёстрые главы, которые в результате оказались лишь тенями теней того, что я хотел излить на алчущие страницы «Ad absurdum”. В один момент я почувствовал, что теряю контроль над ситуацией внутри данной книги и первоначальная диктатура автора была свергнута анархизмом самих «пёстрых глав». Каждая глава норовила встать перпендикулярно предыдущей, каждая последующая глава пыталась опровергнуть предыдущую, каждая последующая глава старалась забыть о предыдущей. Главы «Пёстрой книги» никогда не шли нога в ногу, но и не падали от столкновения!

Я перечитываю эти главы, недовольно качаю головой и забрасываю «Пёструю книгу» на дни, недели, месяцы. Я живу. Ем, сплю, иногда вижу сны, читаю книги, смотрю в окно. В какой-то момент из того безбрежного, что я препарирую уже многие месяцы, вычленяется что-то новое, доселе мне не видное и незнакомое. Это новое, естественно, становится поперёк всего старого, но что удивительно, от этого «поперёк», «наперекор», «супротив», конструкция книги только укрепляется, и мне всё вернее кажется, что «анархия – мать порядка!».

Рождается новый герой. Я ещё не знаю, как его назову, но уже вполне отчётливо вижу его лицо. Он не похож на Ивана, ещё менее он похож на Виктора, и лишь совсем немного напоминает Володю.

«Свет, отраженный от скальпеля слепил глаза, маска не спасала от специфического запаха разлагающейся плоти и в этот момент, Иван оцепенел, от сознания того, что и он когда-то тоже умрёт». Это было в главе №I, то есть это не было, а это есть. В данный момент времени в главе № I, Иван осознал, что, и он когда-то умрёт. И прямо сейчас, в эту же секунду, в главе №XXIV, новый герой…

Медицинская Академия, кафедра оперативной хирургии, учебная комната. После всех предыдущих глав, мы с уверенностью можем перечислить всех её обитателей, расположившихся вокруг операционного стола, на котором лежит труп. Чей труп, достоверно выяснить так и не удалось, но удалось выяснить, что над ним стоит студент-медик 4-го курса Иван и отрабатывает технику операции «аппендэктомия». Ему ассистирует его одногруппник Семён. Слева от Ивана стоит Виктор, а за спиной Виктора я вижу Д.И. Хармса и графа Серебряного. У ног трупа стоит профессор, а в том углу, тихо и незаметно, скрестив на груди руки, стоит П.Коэльо. У головы трупа – новый герой.

Кожа, подкожная клетчатка, поверхностная фасция… За поверхностной фасцией герой №1 уже ничего не видел. То есть операция, конечно, продолжалась, и Иван блестяще удалил мёртвый червеобразный отросток, но новый герой этого уже не увидел. Зато он увидел кое-что другое. Он увидел смерть. Но увидел не на столе, в образе трупа…как раз на столе смерти уже не было. А увидел смерть вокруг себя. Плотным кольцом окружила его смерть, таким плотным, что вырваться невозможно. Окружила, но не сдавила! Новый герой просто увидел вокруг себя кольцо смерти, и ещё ему привиделось, что по этому кольцу, на огромной скорости, такой огромной, что еле заметно, несётся странный синий троллейбус, троллейбус под номером семь.

Новый герой сделал шаг назад, загадочное кольцо шагнуло следом, шаг влево, кольцо, словно тень повторило его движение. И тут новый герой заметил, что к этому кольцу идут еле заметные лучики от всего, что находится в учебной комнате: от скальпеля Ивана, от пинцета Семёна, от острого угла операционного стола, от гвоздя в стене, от улыбки П.Коэльо.

Новый герой посмотрел на Ивана, выделяющего червеобразный отросток, и вдруг представил как у того, на несколько секунд из-за невыносимого запаха мёртвой плоти помутилось сознание и он решил полоснуть скальпелем по его шее. Конечно, вероятность довольно низкая, но всё же она существует. Первый лучик к кольцу.

Потом он представил, как к нему подходит старый профессор, кладет руку на плечо и…умирает. Ну, старый он, вот и умирает. А как он умирает? А вот так он за сердце схватиться, покраснеет и упадёт. Но! Падая, он прихватит за собой нового героя и тот, обязательно при падении удариться об острый угол операционного стола, причём удариться самой тонкой пластинкой височной кости, что неминуемо приведёт к смерти. Это тоже весьма и весьма маловероятно, но, все же. Второй лучик к кольцу.

Или решит Д.И. Хармс прямо посреди операции прочесть одно из своих стихотворений, новый герой услышит его и непременно сойдёт с ума. А когда сойдёт с ума, то обязательно выброситься прямо из окна учебной комнаты, пролетит пять этажей головой вниз и приземлиться прямо на железную крышку канализационного люка. Вероятно? Невероятно, но возможно. 500 лучиков к кольцу.

Новый герой испугался, но испуг был столь кратковременен, что он его и не заметил. Он почувствовал скорее уходящий след от испуга. Испуг уходил от нового героя, ведь он, сам того не подозревая, наступил на горло страха смерти, в тот момент, когда осознал, что родился в кольце смерти. Он осознал, что кольцо смерти сопровождало его всю жизнь, всю жизнь оно было самым верным, самым преданным…Всё менялось. Появлялись друзья, подруги, деньги, успех, может даже какие-то проблески счастья. Появлялись и исчезали, после чего вновь появлялись, а потом снова исчезали и так всю жизнь. Всё меняется. Кольцо смерти остаётся неизменным. А раз только кольцо смерти и остаётся неизменным, значит, оно и есть та сущность, на которую может опираться человек со свое изменчиво-непредсказуемой жизнью. И если оно вторило каждому его шагу, может быть, оно было его неотъемлемой частью? Или он был частью этого кольца?

Страх смерти побеждается только одним - пониманием её неизбежности. Пониманием того, что ты рождён в кольце смерти. Ведь бессмысленно бояться того, что неизбежно. Страх возникает тогда, когда что-то может произойти или не произойти и для нас один из вариантов крайне неприемлем, поэтому мы боимся, что он произойдёт. Но глупо бояться неизбежного, которое в любом случае произойдёт. Если принять неизбежность смерти, то сразу исчезнут все виды страхов. Но для этого вы должны постоянно видеть, что вас окружает кольцо смерти, по которому на бешеной скорости едет синий троллейбус №7, за рулём которого сидит Володя. И Володя – ваш друг, а не враг, ваш брат, а не палач.

Понимание неизбежности смерти и её принятие избавляет от страха смерти, но рождает нечто новое – тоску. Человек, боящийся смерти, всячески маскирует свой страх. По сути, вся его жизнь, вся его деятельность – это борьба со страхом смерти. Он всегда чем-то занят, куда-то торопится, хочет быть счастливым. А когда происходит принятие неизбежности смерти, все мелкие мысли, всю эту суету и канитель сдувает холодный предсмертный ветер. Остаётся только тоска. Тоска…Но тоска – это только промежуточная стадия. Вы подняли ногу, чтобы сделать шаг и тем самым избавились от страха смерти. Но почему вы замерли? Почему не хотите поставить ногу на землю? Полюбить землю, полюбить жизнь!

Возникает вопрос у внутреннего обладателя:

- Как можно любить жизнь, которой ты всё равно лишишься?

- А как можно любить клубничное мороженное, которое впоследствии становится экскрементами?

- Что за глупость? Это не одно и то же.

- К сожалению или счастью, всё в этом мире – одно и тоже – говорит тёмный Гераклит и исчезает в пучине нечеловеческой мудрости.

Хватит

Глава XXV

Смерть - это зачерненная сторона зеркала,

без которой мы бы ничего не увидели.

Сол Беллоу

Когда Лев Николаевич сделался настолько мудрым, что у него перестала расти борода, когда Лев Николаевич сделался настолько щедрым, что начал давать советы Богу, когда Лев Николаевич сделался настолько любящим, что перестал убивать копошащихся в его густой растительности мух и муравьёв, тогда он решил пролиться рекой истины в сердцах человеческих.

И первым делом, неизвестно по какой причине, Лев Николаевич заказал десять тысяч носовых платков и обложил ими по окружности всю Ясную Поляну, образовав нечто вроде огромного манежа. После чего бородатый мудрец сел на свой не менее бородатый велосипед и добродетельно крутя педалями, выехал вдоль совести людской, проповедуя божьи законы и вечные истины. Он исколесил Ясную Поляну вдоль и поперёк, но ни разу не заезжал за территорию, огороженную носовыми платками.

- Бояться смерти – это грех! Бояться смерти – это усомниться в Отце нашем небесном. Зачем её бояться, коли Отец ей повелевает и сам решит, когда прекратить жизнь нашу грешную, - непрерывно крутя педали, проповедовал Лев Николаевич.

И когда он проезжал, со всех домов выбегали мужики и бабы, старики и дети, православные и не очень, чтобы узреть явление чуда в их Ясной Поляне. Мало кто из них когда-либо видел велосипед.

- Страх смерти обратно пропорционален хорошей жизни. Если боишься смерти, то и живёшь худо, - сквозь седую поросль прорывался голос истины.

Люди просто рты раскрывали от удивления и восторга. Столь уж красиво переливались цветные катафоты на быстро вращающемся колесе, что глаз не оторвать. И подумали тогда люди, что также красиво и также быстро вращаются их жизни в колесе сансары.

- Надо жить так, чтобы не бояться смерти и не желать её, - говорил Лев Николаевич и грозил кому-то пальцем.

Но верно не услышали этого наставления ясные люди, когда ощутили верх блаженства и экстаза, сообразив, что фонарик, прикреплённый к рулю, работает от кручения педалей. И подумали тогда они, что и их душа живёт в теле до тех пор, пока оно движется по грешной земле.

- Век прожить – не поле перейти, - сказал Лев Николаевич и прикрикнул, - Православные, голоден я, тащи есть!

И бежала дарящая добродетель в сторону велосипеда, и нёс каждый простолюдин, чем богат дом его, и не скупился никто и не экономил, ибо не в каждое село заезжает чудо – велосипед.

Лев Николаевич хватал продукты, не переставая крутить педали, и только приговаривал на ходу, с полно набитым ртом:

- Дрянь, чавк чавк, сегодня, ваши рябчики, чавк чавк.

- Что ж ты Ирод мне такое дешёвое вино всучиваешь?!

- Хрум крум чвяк, и это осетрина? Да по морде бы тебя за такую осетрину!

- Как вы сукины дети не знаете что такое ананас?

И вот, в порыве послеобеденной небдительности и неосторожности когда Лев Николаевич проезжал чуть ли не по краю изгороди из носовых платков, я не смог удержаться и перерезал ему тормозной трос, после чего прямо навстречу велосипеду выпустил крестьянского сына Антошку, который бежал и кричал:

- Вспомнил, вспомнил, что такое ананас!

И Лев Николаевич, чтоб не задавить отрока, резко свернул, да свернул не туда. Выехал он за территорию отмеченную носовыми платками, да мало того, тут же понял он, что теперь нет ему возврата в былое. Граф решил не терять самообладание и, делая вид, будто ничего не произошло, продолжил размеренно крутить педали, но вдруг, спинным мозгом он почувствовал, что сзади, прям за ним, след в след, на таком же велосипеде едет его смерть. Он чуть не потерял сознание от этого могильного чувства, но вспомнил, что обморок дело вовсе не графское и удержался в седле.

А народ как будто ничего и не заметил, и всё также бегал за велосипедом и радовался и смеялся. Но вскоре кончились рябчики и осетрина, не осталось вина в бочках, ну а про ананасы и вовсе забыли. Стали кормить наездника велосипеда, чем придётся. И Лев Николаевич, подгоняемый смертью, ел и приговаривал:

- Какая распревкусная хлебная корочка!

- Всю жизнь бы пил такую чистую и бодрящую воду!

- Эх, сколько ещё раз мне отпущено отведать таких вкусных огурцов. Век целый ел и не замечал, какие же они расчудесные. Только теперь, когда нельзя остановиться, чтоб тебя не сбила смерть, я заново чувствую, братья мои, божественный вкус хлеба и жизни. Слушайте же истинное моё учение, учение, вышедшее за территорию носовых платков:

- Страх смерти прямо пропорционален хорошей жизни. Чем больше боишься смерти, тем дороже ценишь каждый миг жизни. Чем страшнее могильный холод, тем милее теплота солнышка. Чем ужасней глубокая яма, тем вкуснее хлеб наш насущный.

А крестьяне чуть животы не надорвали от хохота, когда граф позвенел звонком, призывая уступить ему дорогу. Им показалось, что также звонит смерть, призывая уступить дорогу новой жизни.

- Страх смерти – это не божий грех, а божье благо! – это последние, что успел донести Лев Николаевич до глубокоуважаемых читателей жизни.

В это время, крестьянский мальчик Антошка, тот, что знал про ананасы, не удержался и запрыгнул на раму велосипеда Льва Николаевича. Антошка, полный радости и гордости, приобнял морщинистую шею Льва Николаевича и ласково, по-детски, прошептал в графское ушко:

Не прочна ваша вера,

Как серый лёд весной,

Извечный страх пред смертью, -

Вот двигатель людской!

Лев Николаевич задумался над словами Антошки и быстрее закрутив педали, уехал из «Пёстрой книги» навсегда.

Глава XXVI

Истина не лежит на поверхности явлений.

Сент-Экзюпери

Верьте тем, кто ищет истину;

не доверяйте тем, кто нашел ее.

Андре Жид

Ночью, с 28 февраля на 1 марта, я впервые увидел её. Она была не столь прекрасна как Фудзияма и не столь высока, как Эверест, но всё же что-то колыхнулось в моей спящей душе, когда она явилась мне.

Я вовсе не искал её, не шёл к ней долгими тропинками и медленными часами, она, в самом деле, просто явилась мне. Серая, влажная, холодная, гора Истины заставила содрогнуться меня. Я не видел ничего вокруг, всё моё зрение захватила лишь эта печально-серая громадина. Никогда в жизни, ни до, ни после, я не встречал более печальной картины. Серость, сырость, трупный холод и адская тишина. Если бы меня сейчас попросили написать картину на тему «одиночество», я бы не стал ломать голову, а просто изобразил эту печально-влажную громадину.

Если говорить объективно, то это была совсем небольшая гора, на которую мог бы взобраться любой альпинист-любитель. А если говорить честно, то на эту высоту…

Что-то тянуло и одновременно пугал при виде Её. Иногда больше тянуло и меньше пугало, иногда наоборот. Иногда Её одинокий вид навевал тоску и безысходность, а иногда Её одиночество было красивей и невинней улыбки ребёнка. Она была разной.

Ночью, с 28 февраля на 1 марта, она впервые явилась мне. И с тех пор, она полностью заполняет мою душу своим холодным, как могильная плита, одиночеством. На ней не растёт трава, по её склоном не бегают дикие козы, в её ущельях не вьют гнезда птицы. Даже плесень (что особо удивительно, при такой-то влажности!) побрезгала Ею. И вот такая одинокая, дикая, всеми покинутая, Она нашла приют в моей душе.

Я не выбирал, не просил, даже не был предупреждён, просто так случилось. Видимо в моей душе было столько пустоты, что она была способна вместить целую гору. Но как мне с ней было жить? «Невыносимая лёгкость бытия»? Это уж точно не про меня, тогда уж – невыносимая тягость бытия. Но и здесь я не до конца честен, когда пытаюсь делать вид, якобы гора создаёт во мне тяжесть. Нет, она создаёт нечто другое, хотя в чем-то и близкое тяжести, она создаёт тягу. Тягу разгадать Её смысл и загадку, тягу покорить Её, пока Она окончательно не покорила меня.

Ночью, с 28 февраля на 1 марта, мне не спалось.

Я собрал экспедицию из тех, кто обитал на страницах этой книги, из тех, кто обитал на страницах моей души. Цель была одна, добраться то пика Истины. Такой Истины, которая уничтожила бы все уже написанное и ещё не написанное, уже сказанное и ещё только плавающее в виде мыслей или их предчувствия.

Кого-то тянуло, кого-то пугало, в ком-то не вызывало вообще никаких чувств. И только позже я узнал, что каждый взбирался на свою собственную гору, у каждого было своё восхождение.

Будда сказал, что с какой стороны океан не испей, он везде окажется солёным. Мы взбирались на гору Истины с разных сторон. Кто-то лез уверенно и быстро, кто-то использовал страховку и вымерял каждый свой шаг. Одни выбрали опасный маршрут, полный множества обрывов и узких троп, другие выбрали маршрут более безопасный, но длительный и изнуряющий. Тот, кто взбирался по южному склону, страдал и задыхался от жары, а кто лез по северному склону, страдал и задыхался от холода. Мы взбирались на одну гору; мы взбирались на разные горы. Кому-то было легче, кому-то труднее; нам всем было тяжело.

По ночам, когда становилось темно, холодно и одиночество перехватывало горло, мы разжигали костры и смотрели сны.

С каждым взглядом, с каждым вдохом, с каждым шагом, с каждым годом мы были ближе к пику, на котором нас ждала Истина. И каждый верил в эту Истину так, как верит слепой своей палке или дурак своему правительству.

Иван верил, что Истина даст что-то большее, чем просто смерть. Виктор верил, что Истина даст что-то большее, чем просто жизнь. В.В. Серебряный верил, что Истина, даст что-то большее, чем просто наслаждение. Д.И. Хармс, верил, что Истина даст что-то большее, чем просто абсурдность бытия. Володя-троллейбус верил, что Истина даст что-то большее, чем его португальское кольцо безразличия. А автор верил, что истина даст что-то больше, чем все его слова на страницах «Пёстрой книги».

Все мы верили, и наша ненасытность питала нашу веру. Мы все хотели что-то взять у Истины, но мы и не предполагали, что придётся чем-то жертвовать.

Однажды, на одном из крутых склонов я повстречал Ф. Ницше. Он сидел, свесив ноги на краю каменной плиты, и смотрел вдаль. Мне он показался очень печальным и одиноким, хотя печальными и одинокими делались все, на фоне этой горы. Я спросил его, почему он сидит здесь, почему не поднимается дальше. А он ответил, что «дальше» совсем не там, куда мы направляемся. Я спросил, был ли он на пике Истины, на что он склонил голову и промолчал, но это молчание было самым красноречивым ответом. А на вопрос о том, что он собирается делать дальше, он ответил, что теперь это не имеет никакого значения.

Чем дольше мы взбирались, тем неосуществимее и нереальнее казалось нам достижение вершины. Иногда, в особо малодушные минуты, казалось, что вершины вообще не существует и всё это пустая трата времени. Даже граф Серебряный, оседлав Пегаса, летел на вершину своего Парнаса уже не с тем воодушевлением, и наслаждение полётом становилось всё более призрачным и туманным.

С каждым шагом воздух становился разреженнее и прозрачнее, и наши лёгкие с жадностью глотали его мизерные дозы кислорода. Я уже тогда подозревал, что на самом пике Истины вообще нечем будет дышать, но лишь потом понял, что дышать будет не нечем, а незачем.

Первым сдался Д.И. Хармс. Он сказал: «чем выше, тем ниже, чем тише, тем звонче, летучие мыши, я путь свой окончил». И на этой высоте я потерял абсурдность бытия.

В следующий день, в небольшом гроте, на западном склоне горы, я нашёл Мастера Куна. Он увидел меня и засмеялся, но это был смех сквозь слёзы или вернее слёзы сквозь смех. Я спросил, что он делает в этом гроте и почему не поднимается выше, а он спросил, хороший ли в этом году урожай кукурузы. Я спросил, что ждёт меня на вершине, а он в ответ снова спросил о том, как поживает моя троюродная сестра из Лиссабона. Я хотел снова что-то спросить, но он опять начал плакатьсмеяться и смеятьсяплакать, и поняв, что не получу ни одного ответа, я поклонился ему и двинулся дальше.

Мне стало казаться, что я топчусь на одном месте. То есть каждый день, я переставлял ноги, что создавало ощущение движения, но ничего, в сущности, не менялось. Передо мной всёгда была эта серая холодная стена. Каждое утро я видел один и тот же пейзаж.

Вторым с пути сошёл граф Серебряный. Он сказал, что восхождение на вершину что-то отнимает у него, что-то самое для него важное. Он сказал, что больше не хочет знать, есть ли что-то большее, чем просто наслаждение. Он сказал, что боится потерять свой главный жизненный принцип. Он сказал, что его восхождение больше похоже на падание в пропасть, в бездну, в ад. Он ещё что-то сказал, но я уже ничего не слышал, взбираясь всё выше и выше я покидал просторы наслаждения.

Следующим, кого я встретил на горе, оказался обыкновенный опоссум. Странно и немного обидно после Ф.Ницше и Мастера Куна повстречать простого опоссума, но как ни странно, опоссум оказался вразумительней и толковей их обоих. Когда я спросил, откуда и куда он направляется, он ответил, что спускается с вершины в долину, чтобы запастись на зиму табаком. Я спросил, что же там, на вершине, на что он ответил, что на вершине ветер. А истина? «И истина тоже», - пробурчал опоссум и по-опоссумски засмеялся.

И действительно, чем выше мы взбирались, тем сильнее и пронзительнее дул ветер, будто преграждая и предостерегая, разнося страницы «Пёстрой книги» по склонам и ущельям, обрекая их на вечное безвестие, и делая от этого книгу не легче, а напротив, тяжелее и глубже. Этот адский ветер продувал мою душу, изгоняя из неё пресыщение и безразличие, переполненность и пресность, безысходность и отчаяние. На этой высоте, на высоте этого ветра, не справившись с управлением, сорвался в бездну Володя-троллейбус. На этой высоте, на высоте этого ветра, разомкнулось португальское кольцо безразличия. На этой высоте, на высоте этого ветра, я улыбнулся, в ночь с 28 февраля на 1 марта.

И однажды я услышал странный плач. Так плачут люди, потерявшие всё или боящиеся всё потерять. На том самом камне из главы XIII, на котором сидел Адам (и до сих пор сидит, в XIII главе), я увидел плачущего человека, Homo lacrimalis. Я никогда прежде его не видел, он не был участником моей экспедиции, но что-то…

- Отчего ты плачешь?

- От страха.

- Почему ты плачешь?

- По страху.

- Зачем ты плачешь?

- ………………… - он удивлённо посмотрел мне в глаза и тут…

- Кто ты?

- Сын человеческий.

- Но как ты здесь оказался, ничто не возникает из ничего.

- Я последняя воля Ивана и Виктора.

- Как последняя воля? Что с ними случилось?

- Виктор повесился в шестой главе, а Иван разбился, спрыгнув с девятого этажа в седьмой.

- Но ведь я вместе с ними начал это восхождение.

- Гора Истины слишком холодна и печальна, чтобы взбираться на неё в одиночку. И ты дробишь свою душу, создавая отряд единомышленников. Они идут вслед, неся канаты и страховки, рюкзаки и надежды. Они – это ты, но где ты в этом потоке? Твой страх создал их, а потом научил видеть эту серо-влажную громадину. Они никогда не доберутся до пика, но без них до пика не доберёшься и ты.

- Значит всё впустую, ведь я всех растерял в дороге.

- Нет, ты их не терял, ты прощал и принимал. Ты увидел Истину с разных сторон, вот так ты и создал свой пёстрый отряд. Но увидеть истину и стать истиной не одно и тоже. Этот отряд снова должен стать чем-то единым и не противоречащим, этот отряд вновь должен стать тобой. И это единение возможно только через прощение и принятие. Ты принял в себе Д.И.Хармса и В.В.Серебряного, Ивана и Виктора, Володю-троллейбуса и всех остальных персонажей, твоей густонаселённой души, ты на верном пути.

- Но почему ты – это последняя воля Ивана и Виктора?

- Я последняя воля Ивана и Виктора и всего человечества.

- И что же волит твоя воля?

- Остановись!

- Но почему? Ты же сказал, что я на верном пути. Зачем же тогда вообще это восхождение, если не добраться до пика?

- Потому что у Истины нет пика. Ты на верном пути, ибо движешься вовнутрь себя, там истина, там божество. А та вершина, на которую ты взбираешься и не вершина вовсе, а указатель, самый меткий и самый болезненный. Остановись, иди внутрь.

В ночь, с 28 февраля на 1 марта я не послушал сына человеческого. Я переступил через камень, на котором он сидел и тут же оказался на самой вершине. Вокруг стоял такой густой туман, что ничего не было видно и слышно, я не видел даже кончика своего носа. Буддисты говорят, если человек вдруг перестаёт видеть кончик своего носа, значит, он скоро умрёт, но это так, к слову.

Я стоял посреди этого тумана, в полном одиночестве, бессилии и безысходности. Я даже не сразу заметил, что перестал дышать. И вот, совсем для меня неожиданно, я почувствовал, как чья-то рука, холодная и влажная, что-то кладёт в мою руку, тоже почему-то холодную и влажную. Мне даже показалось, что это моя левая рука, что-то передаёт правой, и от этой мысли мне сделалось не по себе. Это «что-то» оказалось на ощупь свёрнутой пополам бумажкой. Я был уверен, что на ней прописана Истина, двумя – тремя словами, а может и одним?! Как я силился прочитать, как напрягал зрение, но, как я уже говорил, в таком тумане я не видел даже кончика своего носа. И я начал спускаться с горы…

Я услышал странный плач. Так плачут те, кто всё потерял или боится всё потерять. Прислушавшись, чтобы убедиться, откуда он доноситься, я обнаружил, что он исходит от меня, это мой плач, это я плачу. А в руках у меня бумажка, свёрнутая пополам. Я уже прочёл, что там написано, поэтому и плачу. Но слёзы – это только солёная вода!? А жизнь – это только «способ существования белковых тел»!? А смерть – это только прекращение этого «способа существования»!? А мысль – это только биохимическая реакция!? А любовь – это только половые гормоны!? А бесконечность – это только слово!?

На бумажке было написано:

Истина с тем, кто не стал забираться на эту гору

Ночью, с 28 февраля на 1 марта я смотрел на звёзды.

Глава XXVII

Дао, которое может быть выражено словами,

не есть истинное Дао.

Лао-Цзы

В начале было слово…

Этому мальчику пять лет. Он проснулся, раним июльским утром, встал, подошёл к окну, увидел первые проблески солнца и улыбнулся. Эта улыбка оставалась на его лице до тех пор, пока вечером он не пошёл спать. А на следующий день он проснулся оттого, что по крыше барабанил дождик, летний дождик и мальчик снова улыбнулся, и снова эта улыбка не покидала его до самого вечера. А потом кто-то сказал ему, что он должен быть счастлив. А мальчик спросит: «А что такое счастье?». А кто-то очень серьёзно и обстоятельно объяснит ему. Мальчик всё понял, но почему-то вдруг перестал улыбаться. Его больше не радовало солнышко и весёлый летний дождик, он был слишком занят для таких мелочей, ведь он искал счастье.

В начале было слово?

Слово поставило точку на беспричинной радости жизни, ибо радость жизни только и возможна в случае её беспричинности. Игра в песочнице и запускание воздушного змея теперь не принесут той безусловной радости и удовольствия, пока в них не втиснешь слова типа «смысл», «цель», «результат». Если раньше ты был счастлив оттого, что гонял голубей на крыше, то теперь этого становится вовсе недостаточно без осмысления и сопоставления данного эпизода со сложившимся стереотипом о том, что такое счастье. Этому мальчику пять лет. Пять лет он был счастлив, пока не узнал, что такое счастье от одного взрослого и вполне несчастного человека. Теперь мальчик не улыбается по утрам, хотя солнышко всё так же приветливо светит, а дождик всё так же весело барабанит по крыше.

Где же тот человек, который совершил такое страшное преступление? Где тот человек, который отобрал беззаботное детство? Где тот человек, залепивший улыбку словом?

А как много слов… И это не начало, это конец. «Счастье», «любовь», «жизнь», «смерть», когда появляются эти слова, исчезает то таинство, которое они хотят передать. Ты говоришь: «Я люблю». Это конец. Вначале была волна чего-то необъяснимого, всепроникающего, всеблагославляющего, возвышающая вас в небеса и одновременно опускающая на самое дно. Вас не было, было что-то огромное, растекающееся и обволакивающее всю вселенную. А потом вдруг: «Я люблю». Всё. Всё волшебство, всё таинство низведено до двух слов. Вначале было слово? Только если это начало конца.

А что такое слово? Движение языка, губ, голосовых связок на пути потока воздуха. Говоришь одно слово и сжимаешь губы так, потом так, а язык вот так. А другое слово, когда говоришь, то сначала губы вот так, потом так, так, а язык вот так. Первое слово – любовь, а второе – смерть. То есть вся разница в движении губ. Миром правит движение губ.

Этот мальчик, впрочем, вы уже, наверное, догадались, был не кем иным, как Иваном Фёдоровичем Крузенштерном. Так вот, когда он вырос и стал человеком-пароходом, он осознал трагедию своего детства. Он вспомнил того человека, который очень серьёзно и очень обстоятельно объяснил ему, что такое «счастье», только взамен за своё «счастье» этот человек попросил у маленького Вани улыбку. Теперь эта улыбка знакома всему миру, с каждой книжной полки нам улыбается Пауло Коэльо.

После того, как однажды Иван Фёдорович повстречал Мастера Куна, он ежедневно практиковал медитации. И однажды, после трёхнедельной глубокой медитации он понял всю иллюзорность понятийного счастья Пауло Коэльо. Он понял, но от этого ничего не изменилось, Коэльо наотрез отказался отдавать книжную улыбку.

Иван Фёдорович встанет ранним июльским утром, выглянет в окошко, а там первые блики солнца. А где же улыбка? (Ну, вы уже знаете где). Иван Федорович прочтёт все книги бразильского мага, поверит в свою судьбу, станет воином света, и всё равно каждое утро, год за годом, упрямый и алчный Коэльо будет отказывать в возвращении улыбки её истинному хозяину.

А почему когда нам хорошо, мы улыбаемся? Что значит это движение губ по имени «улыбка»? Но улыбка улыбке рознь…

Взрослые приручили улыбку, сделали из неё продажную девку. Они стали использовать улыбку, а не улыбаться. Есть даже книги, обучающие приручению и использованию в корыстных целях невинной улыбки (см. Д.Карнеги). Взрослый увидит своего начальника, в голове появиться корыстная мысль, корыстная мысль дойдёт до ядра лицевого нерва и тем самым активирует его, а лицевой нерв, в свою очередь, проиннервирует мимическую мускулатуру рта, и в результате, этот самый рот превратится в улыбку. А маленький Ваня увидел ранним июльским утром первые проблески солнышка и улыбнулся. Не было ни мыслей, ни ядра лицевого нерва, ничего, только улыбка. А кто-то скажет: «Как это так просто улыбаться? Нужно хотя бы реализовать свою мечту или что-то ещё». А кто-то скажет, что нет смысла просто улыбаться, если уж улыбаться, то улыбаться «Для». А кто-то скажет, что зачем вообще улыбаться, когда и без того можно заработать на достойное прожирание жизни. А кто-то и вообще ничего не скажет.

Звенит будильник, понедельник, семь утра. Семь солнечных осенних утра. Иван открыл глаза и улыбнулся, и поверьте, это была не улыбка «Для», а простая Ванина улыбка. И, слава Богу, что не оказалось рядом человека, который бы объяснил ему, что улыбаться-то собственно нечему.

Иван умылся, позавтракал, кинул белый халат в рюкзак, накинул куртку, надел ботинки и начал завязывать шнурки. Иван, как истинный студент-медик завязывал шнурки исключительно хирургическим узлом. И вот он сел, взял в левую руку один конец шнурка, в правую другой и … замер. И знаете, в данном случае он замер не в блаженной истоме, знакомой каждому утреннему человеку, а случилось нечто, что трудно поддается описанию…

Представьте себе, уважаемый читатель, как сидит мой Иван на утренней табуретке, держит в руках концы шнурков и вдруг чувствует что-то глобальное-приглобальное. Такое глобальное….Он почувствовал какое-то чудесное таинство жизни. Он сидит, держит в руках концы шнурков и не может в это поверить (очень трудно словами). Он почувствовал что-то запредельное, он первый раз почувствовал …себя…, а тут ещё и шнурки (невозможно писать). Он удивился, изумился, ужаснулся… как так случилось, что он сидит в этой вселенной и завязывает шнурки (хоть не пиши, читаю написанное и чувствую, что звучит всё это крайне бредово, нет хуже того, звучит абсурдно, но всё чудо жизни, втиснутое в слова, часто звучит абсурдно). Сколько миллионов людей утром завязывают шнурки на своих ботинках или туфлях абсолютно бессознательно, абсолютно автоматически…(мммм)… Да дело не в шнурках… Дело вообще во всём: в жёлтом листе, летящем на ветру, в блике солнца, отражённого от рекламного щита, да и в самом рекламном щите и ещё …везде и во всем. Иван прожил 20 лет на автомате, и вдруг автомат сломался и он посмотрел на мир чистыми глазами (какой ещё к чёрту автомат?) Он первый раз почувствовал свою….ЖИЗНЬ (всё, не могу, этот эпизод я больше не в состоянии пытаться описать, это бесполезно, двигаемся дальше).

На часах без пяти восемь, занятия начинаются с полдевятого. Без пятнадцати восемь Иван должен был встретиться со своим одногруппником Семёном, ведь они сегодня дежурные на кафедре оперативной хирургии. Для непосвященных, то есть для тех, кто не читал первую главу, поясню, что дежурить на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии это не только протирать доску и мыть пол, но и ходить утром до занятий в морг за трупом, на котором впоследствии будут отрабатываться различные хирургические манипуляции. Так вот, на часах без пяти восемь, на часах у Семёна. «Ну, где же он?», – наверное, думает Семён.

Когда шнурки всё же завязались в глобальнейший узел, и Иван вышел из дому по направлению к Медицинской Академии…ничего особого не произошло. Просто не доходя ста метров до дверей Alma mater, Иван неожиданно свернул и направился к известному вам, дорогие мои люди, скверику.

Знаете, когда занятие прогуливает двоечник, это как-то просто, так же просто, как отличник ходит на занятия. Намного красивей, когда отличник плохо подготовился к занятию и уже с вечера решил завтра прогулять. Но есть и ещё более красивая картина, когда отличник всё выучил, собрал рюкзак, почти дошёл до своего института и…посмотрел на небо…на красно-жёлтые деревья…почувствовал запах осени и…решил прогулять. Вот это красота!

Сел Иван на заваленную опавшими листьями лавочку и… замер.

- Что-то ваш Иван слишком часто замирает? - спросит меня очень внимательный читатель.

- Это потому, что он За Мир! – поможет с ответом Даниил Хармс.

- В психиатрии это состояние называется абсансом! Абсанс - это разновидность малого судорожного припадка. Ваш Иван болен. Ему лечиться нужно!

- Ну, конечно..может быть, но..позвольте, а как же…в смысле…Короче, идите к Черту.

- У него слишком скучно.

- Где-то я это слышал…А вы случайно не….?

Так вот, сел Иван на заваленную опавшими листьями лавочку и все-таки замер. Именно на этой лавочке к Ивану пришло просветление. Кстати сказать, за всю многовековую историю России, я считаю, что просветления добилось всего три человека: Малюта Скуратов, Аркадий Укупник и мой Иван. Так вот, мой дорогой человек-читатель, сейчас ты узнаешь, что такое просветление, но сначала подумай, хочешь ли ты это знать. Подумал? А не надо было здесь думать…

Как всё просто объяснялось страхом жизни и страхом смерти, завёрнутыми в оболочку принципа удовольствия. И вдруг осеннее утро, заваленная желтыми листьями лавочка…А Иван просто сел…и что дальше? А дальше не было ничего. Иван пришёл к центру. И когда он дошёл до этого центра, вдруг одним разом рухнули все концепции, все теории, все слова. В этом центре утренние шнурки, вечерняя заря, индекс Доуля-Джонса, реформа ЖКХ, бутылка кефира, статуя свободы, цены на бензин…стали чем-то одним, чем-то неразрывно связанным, чем-то взаимообусловленным. Всё истекало из всего, всё становилось одним. Все границы накрыло волной. Осталось одно – непостижимое чудо, всевышнее чудо жизни. И Иван был в этом чуде, и Иван был этим чудом.

А вдалеке, по самой чудесной реке Енисей, плыл человек-пароход Иван Федорович Крузенштерн. И когда он увидел чудесного Ивана, он поприветствовал его протяжным гудком. А чудесный Иван не остался в долгу и подарил Ивану Фёдоровичу свою улыбку. И вот, человек-пароход, впервые спустя несколько десятков амимичных лет, снова улыбнулся. Да здравствует улыбка!!! Ура Ура Урааааааааа!!!

А чудесному Ивану улыбка была уже не нужна, он просто захлёбывался и растворялся в непостижимом таинстве жизни, окружённый хором ангелов, снизошедших поздравить его с благодатью. А Семён ждал, смотрел на часы и думал: «Ну, где же Иван?»

Больше Ивана никто не видел. В таких случаях говорят: пропал без вести. Даже я, видел его в то утро последний раз. Мне очень тяжело было вот так расстаться с ним… Правда один раз он мне всё же приснился. Во сне он явился мне в образе пыльного подоконника, на котором сидели муха и жаба. И сказал он всего одну фразу: «Не бойся, все уже случилось».

Глава XXVIII

Жить – значит умирать.

Ф. Энгельс

Вы, наверное, не знаете…Конечно если вы не патологоанатом, ну или студент медик старших курсов... Дело в том, что во время вскрытия (для установления причины смерти), у трупа вырезают не только органокомплекс составляющих содержимое грудной и брюшной полости, но и язык. Да, именно язык. Они ссылаются на то, что с ним сподручнее удалять все органы вкупе. Уже в мою студенческую бытность, мне это казалось весьма странным и маловразумительным, но однажды, я услышал рассказ раскаявшегося патологоанатома, который исповедовался мне, страждущий укорами совести.

- Нас заставляли это делать, – сказал он нерешительно.

- Начальник морга? Заведующий бюро судебной экспертизы трупов? – спросил я.

- Они также исполняли приказ свыше. Вообще я не должен об этом говорить, это государственная тайна, нет более того, это тайна мирового масштаба, нет, более того, это тайна вселенского масштаба.

- Но в чём тайна?

- На то она и тайна. Но знай, мёртвым вырезают языки вовсе не из-за технического удобства.

- Боятся, что они могут что-то разболтать?

- Да уж, невинное «что-то», на чём подвешивают мир.

«Трусость – самый страшный порок», - так говорил булгаковский Пилат. Благо в Морге у меня знакомых много, даже среди живых, и спустившись в отделение судебной экспертизы трупов, я наткнулся на знакомого судмедэксперта, своим неказистым видом слегка смахивавшим на опоссума. Он и провёл меня в секционную, где на столе, уже лежал готовый к вечности молодой парень.

- Ну, здесь всё понятно, - сказал эксперт и указал на странгуляционную борозду на шее, - механическая асфиксия. Повесился парень, примерно глав десять назад.

- Если всё понятно, можно я сам проведу вскрытие? – спросил я.

- Хм, дело твоё. Как всё сделаешь, позовёшь меня, я должен описать состояние внутренних органов. – сказал эксперт и вышел из секционной.

Я надел перчатки, прорезиненный фартук, защитные очки и взяв набор инструментов для проведения медицинского вскрытия, подошел к столу, на котором со слегка согнутыми конечностями и приоткрытым ртом расположилась остывшая загадка. В очередной раз на страницах «Пёстрой книги» я иду на контакт с мёртвым, чтобы познать то, что скрывает от нас жизнь.

Одним движением я надрезал кожу в области темени от уха до уха, после чего отделил её на некотором протяжении от костей черепа. Далее обхватил куском ткани отсепарированный участок кожи и резким рывком натянул участок волосистой части головы на лицо. Глаза и нос накрыл блестящий скальп, а волосы неестественно легли на рот и подбородок. Умерший в таком виде не страшен, умерший в таком виде печален. Лучше вам никогда этого не видеть, ибо так выглядит безысходная непреодолимость и трагедия человеческой жизни. А я уже привык…давно. Далее распил черепа в косо-горизнтальной плоскости, с извлечением мозга, вскрытие грудной и брюшной полостей, с изъятием органокомплекса, органокомплекса без ЯЗЫКА.

- Готово, - говорю я эксперту.

- Ну, вот видишь, никаких изменений во внутренних органах, молодой здоровый парень, и чё было лезть в петлю?

- Можно я его сам зашью?

- Сделай одолжение.

И вот я снова один в секционной, вернее один на один с висельником. В моём арсенале немного немало, а вскрытый труп с наличием ЯЗЫКА, и пока я зашиваю его голову, грудь и брюхо, у меня есть несколько минут, чтобы узнать тайну «вселенского масштаба».

- Ты так молодо мёртв по собственной воле, что сподвигло тебя на грех сей?

- Грех не мой, а Его, того, кого вы именуете Богом.

- Мёртвые судят Бога? Так Бог, по-твоему, грешник? И в чём же его грех?

- Добрый живой и тёплый товарищ, не нужно тебе знать божьих грехов, они могут затянуть тебе петлю на шее, и уже про тебя скажет эксперт, мол здесь всё понятно – механическая асфиксия, повесился парень. И как ты будешь пытаться кричать, вопить, изрыгать из себя истину, но тщетно, они предусмотрительно вырежут твой язык

- Трогает моё бьющееся сердце твоя забота, мой мёртвый друг, но не затем пустился я в плаванье по волнам «Пёстрой книги», чтобы опасаясь гибели свернуть с половины пути.

- Слушай же, теплокровный и внимай всей кровью и плотью своей: Жизнь – это ошибка.

- Извини брат, но не путает ли чего твой разлагающийся мозг? Или может не в такт мыслей движется коченелый язык? Я ещё поверю, что смерть – это ошибка, но жизнь…

- Но жизнь – это ошибка. Сбой в системе, провалившийся эксперимент, раковая клетка, болезнетворный грибок на теле естества.

- О Господи, о чём ты говоришь?

- О Господе, о Его непростительной ошибке, поразившей вселенную. Жизнь – нарушает гармоничное равновесие вечности, и смерть стремиться его восстановить.

- Значит жизнь – это поломка вселенского механизма, я полагал напротив что жизнь – это гимн вселенной.

- Вселенная – слишком сложная система, и как любая другая система, она не терпит случая, а жизнь – это череда случайностей. Возьми, к примеру, простые механические часы – это тоже своего рода система, упорядоченная и сложно устроенная, и чтобы точно работать и показывать время, она не может допускать никаких случайностей. Ну, добавь в её устройство непредвиденную шестеренку, и часы перестанут выполнять свою функцию. Но вселенная не только сложная, но и самоорганизующаяся система, и стремиться самостоятельно восстановить поломку, поэтому посредством смерти каждый раз проглатывает жизнь.

- Выходит смерть, супротив жизни – это нормальное состояние?

- Мёртвых больше, чем живых, а большинство не может ошибаться, - сказал труп, едва улыбнувшись.

- Современные исследователи космоса и философы пришли к заключению, что вселенная жива и разумна, а ты говоришь, что жизнь – это сбой системы.

- Посуди сам, отчего ты думаешь, человечество на протяжении всего своего существования страдает различными недугами. Болезни – это посланницы смерти, которые система постоянно культивирует для предотвращения безудержного роста человечества. И как только вы научались справляться с одними болезнями, система насылала на Вас другие. Посмотрим, как вы теперь одолеете ВИЧ. Система, в конце концов, победит. И ещё: медики – наши первые враги.

- Это касаемо только жизни человека?

- Именно человека. Жизнь животных не нарушает покоя естества космоса, но творчески – созидательная, деструктивно- разрушительная, ненасытно – исследующая, безжалостно – приручающая жизнедеятельность человека наносит системе большой урон.

- Жизнь – это болезнь системы!? Я правильно тебя понял, мёртвый?

- Были и среди людей, узревшие эту истину. Вот посмотри, - сказал висельник и открыл левый глаз.

В ледяной черноте мёртвого зрачка я увидел своё отражение, которое постепенно растворялось в древнегреческом пейзаже, где на центральной афинской площади, собралось изрядное количество любопытствующих, окруживших полукругом некоего человека, лица которого мне не было видно. Я заглянул через плечо одного молодого афинянина и увидел, что в центре площади стоит невысокий и уже немолодой человек. Внешне человек был невзрачен, более того, даже слегка уродлив, неопрятен, со всклокоченной бородой. Тем не менее, глаза у человека горели ясным и беспощадным огнём истины. Поставленным низким голосом он произнёс:

- Истинно говорю вам: познайте себя, и отыщите в себе божественное. Только глупцы ищут Бога на небесах, истинное божество внутри нас.

- Скажи мудрейший муж, на кой мне искать Бога внутри себя? Станет ли легче оттого моя жизнь? Легче ли мне будет прокормить семью? Улучшиться ли моё здоровье? – презрительно кинул бородатый грек, в сторону оратора.

- Как только ты познаешь себя, для тебя сделаются смешными прежние «легче» и «лучше». Ты станешь мыслить совсем другими категориями.

- Лукавый софист, ответь прямо, стану ли я счастлив, познав себя? – не унимался бородач.

- Станешь, но не в том понимании счастья, за которым ты бессознательно мчишься всю жизнь, не подозревая, что его, как горизонт, невозможно настичь.

Вдруг я увидел, как некто, ужасно похожий на троллейбус спросил у мудреца:

- Я жив или не умер. Я умер или не жив?

- Человек смертен, но слова слетевшие с его уст, гуляют вдоль просторов бесконечности, - вывернулся старик.

- Я жив и не умер и умер и не жив! – с некоторой злобой бросил троллейбусоподобный.

- Это всё? Верно говорят, что запутавшись в словах можно обрести бессмертие. Не мной сказано, но очень точно, что «слово произнесённое есть ложь».

- Я не затем бороздил аксоны автора, на пути к древнегреческой мудрости, чтобы выслушивать бредни о том, что мне давно известно, скажи мне лучше, как вернее – Я жив или я не умер?

- Ни так, ни так!

- Но разве может быть третье?

- Ты ни живой и ни мёртвый. Ты умирающий.

- Что ты несёшь, старый урод, посмотри на меня, я весь отполирован, смазан, помыт и готов проехать ещё ни одно португальское кольцо.

- Не обижайся и не злословь, ибо все мы здесь умирающие, - сказал мудрец и обвёл рукой всех присутствующих.

- Вы все чем-то больны? – настороженно поинтересовался человек-троллейбус.

- Больны, и больны самой неизлечимой болезнью – Жизнью.

- Умирают от болезней, а жизнь стоит в оппозиции смерти.

- Только это оппозиция непременно ведёт в сторону кладбища. Но можно посмотреть и с другой стороны, можно сказать, что ты не умирающий, а выздоравливающий. Жизнь – это болезнь, смерть – конец всем болезням, поэтому на пути к смерти ты выздоравливающий. Но всё же удобнее будет – «умирающий».

- Значит португальское кольцо – это ошибка?

- Слова всегда создают ошибки, в них очень лёгко запутаться и очень трудно потом вылезти из этой трясины. Чем меньше слов, тем больше порядка, чем меньше слов, тем больше гармонии, чем меньше слов, тем ближе к истине. Пифагор, прежде чем взять к себе ученика, заставлял того принять обет молчания на пять лет. Истинный мудрец!

- Так ли важно, каким лучше словом описать существование человека: жизнь или умирание? Меняется ли от этого суть?

- В данном случае меняется. Жизнь видится возвышением по лестнице, на которой смерть является непреодолимой преградой, ставящей крест и бросающей нас в пропасть. А умирание – это процесс медленного погружения в пучину смерти. От понимания этого, меняется мировоззрение. Жизнь суетна, умирание величаво. Жизнь прервёт стена смерти, а умирание вольётся в море смерти. Мemento в mori, – сказал мудрец и улыбнулся.

- Значит португальское кольцо и не кольцо вовсе, а спираль, закрученная в сторону небытия? – настороженно спросил троллейбусный.

- Эй, Платон, держись крепко за место любимого ученика, этот парень крайне смышлён, - с усмешкой сказал Сократ, и бросил в сторону троллейбуса. – Эй, человекообразный, не подвезёшь ли меня до ближайшего учебника по истории философии?

- С радостью, только необходимо сжечь все мосты, - ответил троллейбус.

- Свят, свят, истинно свят. Эй, презренные афиняне, налейте мне в кубок яду. Я ухожу от вас, ибо мои речи не для ваших ушей. Я ухожу к своим истинным детям, которые из далёкого будущего уже пытаются узреть мою сокрушающую мудрость. Мне душно среди вас, лишь яд подарит крылья.

Платон приносит яд Сократу и спрашивает:

- Добрый учитель, что бы ты пожелал, чтобы я записал о тебе и нравоучал этими записями молодых афинян?

- Запиши, что моя жена была сварлива. Запиши, что я был плохим отцом. Запиши, что после смерти, я ничего не оставил своей семье. Запиши…Хотя всё остальное ты уже запишешь под своим именем, - сказал Сократ и лукаво исподлобья посмотрел на Платона.

- Плох тот ученик, который не перерос своего учителя, - ответил Платон и ещё более лукаво посмотрел на Сократа.

В это время из троллейбуса вышел Ф.Ницше, устало потянулся, расчесал усы и лениво, одним ухом, стал следить за беседой мудрейших.

Сократ, взяв в руки кубок с ядом, прежде чем опрокинуть его в своё нутро, хрипло произнёс:

- Я пью за смерть, объятья чьи, зову я истиной одной.

Услышав это Ницше плюёт, злословит про себя, садится в троллейбус №7 и уезжает обратно в безумие.

В этот момент афинская площадь, отравившийся философ, его любимый ученик, троллейбусоподобный искатель истины и бескомпромиссный Ницше исчезают из ригидного зрачка трупа, и в его черной безысходности я снова вижу своё отражение. И вдруг я замечаю, что передо мной на столе лежит уже не молодой парень, со странгуляционной бороздой на шее, а какой-то дряхлый старик, со всклокоченной бородой.

- Ну, здесь всё понятно, - говорит судмедэксперт, - отравлением ядом цикуты, классический случай.

Я слышал, что если долго ехать по Португалии, то можно приехать в Грецию. Я слышал, что если очень долго ехать по Португалии, то можно приехать в Древнюю Грецию. Я слышал, что если долго читать эту книгу, можно переехать в ближайший сумасшедший мир. Я слышал…

Глава XXIX

Истинное наслаждение просто и безмятежно;

оно любит тишину и покой;

тот, кто его испытывает, поглощен им всецело...

Жан Жак Руссо

То, о чём я собираюсь сейчас рассказать, может показаться странным и непонятным, и это будет вполне нормальной реакцией, ибо со мной произошло действительно нечто странное и непонятное. И самое главное, что в возникновении этого «нечто» замешаны некоторые герои данной книги, решившие дать пощёчину моему однобокому видению ситуации внутри «Пестрой книги». Эта пощёчина не отрезвила мою опьяневшую от абсурда душу, а лишь легонько намекнула о том, что игра только начинается и следующий ход за мной, но в тот момент мне было вовсе не до ответного хода, всё моё существо захватила явившаяся мне картонная коробка…

Был это сон или галлюцинация точно сейчас сказать сложно, помню только то, что впервые увидел её откуда-то сверху, причем, где и кем я был, когда смотрел на нёё сверху вниз, ответить вообще не представляется возможным. Коробка была раскрыта, а вернее её створки были ровно срезаны, и внутри она оказалась абсолютно картонной и равноабсолютно пустой, если не считать маленькой неподвижной чёрной точки в середине её днища. И вдруг мне показалось, что где-то я уже встречал эту коробку и уже откуда-то из глубин памяти неслась телеграмма, сообщающая, где именно произошла эта историческая встреча, но до получателя она так и не дошла, не настолько просветлённым был почтальон, чтоб в черной точке рядом с картонной коробкой распознать меня.

Было это со мной или с кем-то другим сейчас сказать сложно, помню только то, что второй раз я смотрел уже не сверху вниз, а снизу вверх, и передо мной была не коробка, а огромный картонный дом. В доме было только два зашторенных окна и одна дверь, закрытая снаружи на засов. Стены были настолько тонкие, что вздрагивали от малейшего дуновения ветра, и одновременно настолько непроницаемые, что было невозможно определить, есть ли кто внутри. И вдруг мне пришла в голову мысль о том, как такой дом сможет выдержать даже самый безобидный дождь, имея картонные стены и не имея даже картонной крыши? Ответ не заставил себя ждать, затылком я почувствовал леденящее дыхание, сообщившие мне: «такие дома строят там, где не бывает дождей». Самое странное в том, что меня этот ответ абсолютно удовлетворил и нисколько не удивил, более того, я даже не удосужился повернуть голову, чтобы увидеть ответчика.

Было это в нашем трёхмерном мире или в пространстве четвёртого измерения сейчас сказать сложно, помню только то, что когда я сделал следующий шаг, я оказался аккурат против двери. Это была дверь наподобие тех, что вырезают дети в картонных коробках, создавая дом для своих кукол. Это была дверь, наподобие тех, что выпиливают в лобных костях перед проведением лоботомии. С этой двери всё и началось…

Я не смогу объяснить, как и почему, но в один момент мне стало ясно, что дверь – это удовольствие. То есть не дверь в удовольствие, а сама дверь – это удовольствие! Знаете, так бывает во сне, когда вы видите плюшевого медвежонка, но почему-то воспринимаете его, как Била Гейтса или ещё кого, и у вас даже не возникает вопроса: почему? Во сне все события вы воспринимаете как данность, с которой не нужно спорить, более того, у вас даже не возникает мысли о возможности такого спора. Вот и я, воспринял дверь как удовольствие и не стал с этим спорить. И если честно, не так уж мне было в тот момент важно, почему дверь символизирует удовольствие, куда важнее для меня было то, что находилось за ней, «по ту сторону удовольствия».

Я протянул руку, для того, чтобы отодвинуть засов и проникнуть внутрь, но обнаружил, что дверь не заперта, а засов картонный, и приклеен к двери канцелярским клеем только для видимости. Немного поколебавшись, я толкнул дверь, она слегка отворилась, и образовавшуюся щель заполнил слабо-голубой и тихий свет. Мне подумалось, что именно такой свет освещает наш последний путь, когда мы несёмся с распростёртыми объятьями к нашему вечному отцу. И вдруг меня охватил иррациональный страх, сковывающий мои члены и не позволяющий сделать шаг в сторону света. Мне стало жутко от того, что я переступаю черту, за которой уже не будет обратной дороги в «прежнее», и кто знает, понравиться ли мне «это» безвозвратное? Можно назвать это «страхом истины», истины, которую приятно искать, но когда ты подходишь к ней лицом к лицу, есть огромная опасность быть ей ошпаренным и обожжённым.

Там, вне картонной коробки, на поверхности своих проблеможизней суетятся проблемолюди, и своими неловкими и комичными движениями пытаются выбить немного счастья и удовольствия из старой скряги – жизни. Но проблемолюди пошли ещё дальше, и всем доступное и бесконечное счастье, превратили в проблемосчастье, которое по их всеобщему соглашению очень и очень трудно заслужить. Если бы они знали, что удовольствие, наслаждение и счастье – это только дверь в картонной коробке, только приманка, на пути к светло-голубому и молчаливому сиянию.

Жестокий хлыст «страха смерти» с одной стороны и не менее жестокая дубина абсурдности бытия с другой, гонят человечество в сторону удовольствия, наслаждения и счастья. В СТОРОНУ ЗАБВЕНИЯ… Человек расслабляется в теплой ванне удовольствия, подливает шампунь наслаждения, начинает радостно плескаться, отчего образуется мыльная пена счастья, залепляющая глаза от страха и абсурда. Но это ещё не всё, это не конечная остановка, ведь из-за приоткрытой двери непрестанно струится запредельное безмолвное сияние…

Несколько глав были потрачены на то, чтобы понять, что же такое удовольствие, а теперь оказывается, что понимать было нечего, что счастье – это только дверь, за которой есть что-то ещё, что-то большее, что-то… Растерянный и слегка взволнованный своими экзистенциальными мыслями, я толкаю свою руку и она начинает писать на бумаге буквы, я толкаю свою ногу и она делает первый шаг туда, откуда не возвращаются «прежними».

Когда я зашёл в пространство картонного дома, я почувствовал себя очень странно и непривычно. Вернее я себя вообще не почувствовал никак. Мне было ни тепло, ни холодно, я был ни голоден, ни сыт, ни весел, ни грустен. Я ни о чем не думал, но и не витал в облаках. Меня покинуло любопытство, но я и не был безразличен. Мне не хотелось молчать, но я и не собирался говорить. Все мои чувства как бы нейтрализовались на аристотелевской «золотой середине». Ни в чем не было избытка и недостатка. Всё было уравновешено, даже жизнь и смерть: я чувствовал жажду жизни, но и не боялся смерти. Мне стало казаться, что меня просто нет, раз я ничего не чувствую. Я потерял все границы и ориентиры. Тем не менее, я заметил, что посередине коробки находится некая чёрная точка, которая при более пристальном взгляде стала принимать форму и очертания некоего силуэта. Я не смог точно разглядеть кто это, пока не услышал его слова, с выраженным португальским акцентом:

- Неожиданный поворот событий?

- Граф Серебряный? Что вы здесь делаете? – вырвалось у меня.

- Вы не дали ответ о том, что же такое удовольствие, поэтому мне пришлось найти его самому.

- Но разве вы сейчас не за чертой удовольствия?

- О чём вы? Дверь – это только внешнее проявление удовольствия, территория, на которой я имею честь вас приветствовать – это суть удовольствия, его конечная станция.

И тут силуэт стал принимать более отчётливую форму, и я увидел перед собой…но это же не граф Серебряный!?

- Но где же мы находимся? – спросил я.

- Это территория покоя.

- Покоя?

- Да, именно покой – это пункт назначения удовольствия. Всегда и во всем имеется избыток или недостаток, которые человеком воспринимаются как проблемы, несчастья и горе. Избыток и недостаток неугомонным червем грызут нутро человека, заставляя его искать средство, отнимающее у избытка и добавляющее к недостатку. Удовольствие – это и есть такое средство.

- Не понимаю!

- Вы хотите клубничное мороженое, значит, у вас появляется недостаток в клубничном мороженом. Вы идёте в магазин, покупаете стаканчик действительно клубничного мороженого и действительно с удовольствием его съедаете. Но! Удовольствие это только вагончик поезда, который несёт вас в сторону покоя, в сторону равновесия, в сторону гармонии. Вы с удовольствием едите свой стаканчик клубничного мороженного, направляясь тем самым в сторону насыщения, туда, где вы больше не хотите это мороженое. Клубничное мороженое в данном случае являлось раздражителем, уносящим вас от покоя, а удовольствие от его поедания явилось поездом, направившим вас обратно в покой. Покой – это и есть рай. Все думают, что ищут удовольствия, но на самом деле, все ищут покой.

Силуэт стал виден ещё отчётливее, и всё меньше и меньше напоминал графа, от которого остался лишь португальский акцент.

- Аналогия не метод доказательства. Вы говорите про удовлетворение каких-то животных инстинктов, а как же обстоят дела с более духовными явлениями, с любовью, например?

- Смотря, что вы вкладываете в это понятие?

- Любовь – это не понятие, а чувство!

- Ну, хорошо, так или иначе, согласитесь, что любовь начинается с прелюбви, с влюбленности. Некий Ромео, однажды увидав некую Джульетту, понимает, что влюбился в неё, и от этого не убежать. Сердце колотится, ладошки потеют, коленки дрожат, язык заплетается, голова кругом. Он ни ест, не спит, только и думает о своей Джульетте. И в нём возникает огромный недостаток этой Джульетты, который давит и душит бедного Ромео. Ему становится очень, очень плохо…без Джульетты. И вот, он решает всеми мыслимыми и немыслимыми путями добиться руки возлюбленной. И в один прекрасный миг, он получает искомое удовольствие, Джульетта отвечает взаимностью и заполняет в Ромео ту нехватку, что не давала ему покоя. Теперь в нем нет недостатка в Джульетте, его сердце бьётся более размеренно, сладостно и мелодично. Он удовлетворил свою влюблённость и привёз её на территорию любви, гармонии и покоя. Ну а потом покой сделался рутиной и Ромео однажды обнаружил, что Джульетты стало слишком много, в нём возник переизбыток Джульетты, отчего ему снова сделалось не комфортно. Он снова не пьёт, не ест, нервничает, видит в ней только недостатки, и проклинает тот день, когда судьба свела их вместе. Чаша весов снова качнулась от положения равновесия, и наш Ромео одним прекрасным утром собирает вещички и уезжает на поезде удовольствия от бывшей возлюбленной, в сторону покоя. Чаши весов вновь уравновешены.

Граф Серебряный никогда не носил длинные волосы, да он вообще лысый! У кого из моих героев длинные волосы?

- Абсолютно умозрительная теория, не имеющая ничего общего с реальной жизнью, - сказал я.

- Это ваша жизнь умозрительна!

- Послушайте…погодите… граф…Виктор… да кто ты наконец?

Передо мной сидит Виктор. Передо мной сидит граф Серебряный. Передо мной сидит Виктор, повесившийся в шестой главе. Передо мной сидит Виктор Викторович Серебряный, в далёких 30-ых эмигрировавший из Советского Союза в Португалию. Чёрт возьми, передо мной сидит один человек!!?

- Кто ты? – лихорадочно повторил Я.

- Ты думал, что можешь создавать своих героев и управлять ими как марионетками, но и герои порой могут обвести автора вокруг пальца.

- Виктор из неформального скверика и граф Серебряный из Португалии – это один персонаж? Абсурд!!!

- Неожиданный поворот событий?!

- Так не должно быть, здесь какая-то ошибка! Виктор и граф задумывались как совершенно разные персонажи. Первый для того, чтобы познать бесконечность, страх бессмертия и страх жизни, а второй, чтобы заблудиться в поисках удовольствия.

- Твое скудоумие создает множество персонажей путём безбожного дробления Единого, вместо того, чтобы попытаться проглотить Его целиком, переварить и в удобной и воздушной форме донести до читателя.

- Яйцо учит курицу.

- Но курица настолько глупа, что не прислушивается его советов, поэтому и попадает в суп.

- Ну, хорошо, философ, объясни мне, пожалуйста, как можно бояться жизни и одновременно с этим искать в ней удовольствие? Если боишься жизни, так беги скорее в петлю, зачем тебе эти остановки у павильонов с удовольствием, у супермаркетов со счастьем?

- У тебя не только слабый ум, но и плохая память. Ты где сейчас находишься?

- На территории покоя, – усмехнулся я.

- Покоя! Страх жизни через удовольствия ищет покой! Жизнь непредсказуема, изменчива, многогранна. Постоянно возникают избытки и недостатки в той или иной сфере человеческой жизни. Эти избытки и недостатки не дают человеку покоя, утомляют его, заставляют страдать. И человек начинает бояться этой переменчивой и неуправляемой бестии, он начинает убегать от неё, ища, где бы спрятаться, укрыться. Жизнь – это движение, поэтому укрыться можно в статике, в покое! Человеку как воздух нужен покой!

- Но разве не прекрасна жизнь в своём разнообразии и непостоянстве?

- Прекрасна, пока ты не устаёшь прибавлять к одной чаше и убавлять от другой. Пока ты не чувствуешь, что у жизни нет предела, нет начала и конца, пока у тебя нет страха бессмертия, пока ты не познал пресыщения.

- Тот, кто боится жизни, должен желать смерти?

- Тот, кто боится жизни, не верит в смерть. Он верит в бессмертие! И эта вера перерождается в страх бессмертия, питающий страх жизни и шепчущий: «пресыщение, пресыщение».

- И поэтому, веруя и одновременно боясь бессмертия, проявляющегося непрерывной, изменчивой и непредсказуемой жизнью, вы через счастье ищете покой?

- Ну вот, мы почти говорим на одном языке.

И вдруг Виктор (т.е. граф и Виктор, или вернее…хотя куда ещё вернее?), резко развернулся ко мне спиной, разбежался и изо всех сил подпрыгнул, зацепился руками за верхний край задней стенки, и, не попрощавшись, вылез из коробки. Теперь я уже вообще перестал что-либо понимать, поэтому опечаленный и усталый сел на середину коробки, скрестил руки, опустил подбородок на грудь, и в тот момент, когда мои веки почти сомкнулись, я увидел отверстия!

Foramen rotundum, foramen ovale, foramen spinosum, а на передней стенке: canalis n.opticum и fissure orbitalis superior, а прямо подо мной foramen magnum. И словно молния меня осенило: это не картонная коробка, это черепная коробка! И я почувствовал дежа вю, мне показалось, что где-то это уже было, «Пёстрая книга» уже знает этот эпизод… О, Господи, ну конечно, это же шестая глава! Виктор вылез из стакана (черепно-картонной коробки Ладонного человека) и полез перегрызать веревку, на которой висел…опять же Виктор (Ну и путаница, сам чёрт ногу сломает, причем не иначе как в XXXVIII главе). Таким образом, место действия – черепная коробка товарища Ладонного, время действия - шестая глава!

Осознав это, я заливаюсь истерическим смехом. Вот так развели меня, мои герои, моё творенье, мои детишки, вот так сыграли над стариком злую шутку! Это же надо, отправили меня снова в шестую главу! Видимо эти трусы испугались, что ещё немного, и я дойду до истины, и мне придётся принести ей в жертву кровь, кровь ищущего. Неужели они думали, что прольётся их кровь? Кровь этих шутов, этих паяцев, этих марионеток? Она только бы осквернила и очернила священную истину. Естественно, что в данном случае, ищущий – это читатель, поэтому он и прольёт свою кровь! Ну а «герои», получат сполна, за свою нелепую выходку, придёт час и будет им вендетта. Ну а пока, чтобы хоть как то отметить моё присутствие в двадцать девятой главе, я достаю блокнот, вырываю лист и карандашом записываю... чтоб такое написать? Ничего не приходит на ум, кроме тривиального «Мы здесь были!».

Я оставляю этот листок на турецком седле и жду часа расплаты, следующий ход за мной.

Глава XXX

Как я могу любить то, что переживёт меня?

Как я могу не любить то, что переживёт меня?

Много лет, когда я был вместе с вами, я пытался разобраться в странном чувстве, которое возникало у меня, при виде самых обычных предметов или явлений. Я смотрел на солнце и луну, на горы и реки, на деревья и камни, пытаясь найти источник того неуютного ощущения, которое возникало во мне, при виде того, что может меня пережить. ПЕРЕЖИТЬ НЕЗАСЛУЖЕННО!

Я не был самым добродетельным или нравственным человеком, у меня не было какого-то руководящего жизненного принципа или позиции, я знал не больше среднестатистического человека, а умел и того меньше. Можно даже сказать, что моя жизнь была безликой, заурядной и банальной. Но я не намерен самоуничижаться и стенать, ибо считаю, что прожил полноценную жизнь, конечно же, в моём понимании «полноценности». Я жил и старался жить. Я старался что-то понять, найти своё место в этом мире, я пытался стать лучше, конечно в моём понимании «лучше». Я был простым человеком, который кирпичик за кирпичиком строил свою жизнь. Конечно, не всем понравится то здание, что я построил, я не самый талантливый архитектор, но мне было в нём тепло и уютно. А когда пришла смерть, она разом забрала и тепло и уют и моё здание, мою жизнь. Она была холодна и бесцеремонна. Неужели ей было так трудно, хотя бы напоследок слукавить, сказав, что это была достойная жизнь, что я хороший архитектор, мудрый прораб и трудолюбивый строитель? Она ничего такого не сказала, а просто разрушила все, что было мной, и ушла.

Вечерами, когда я был ещё с вами, возвращаясь с работы домой, я проходил мимо небольшой горы, на вершине которой росли сосны. И каждый раз этот блеклый пейзаж наполнял меня каким-то неописуемым ощущением, которое много лет я пытался озвучить. Вначале мне казалось, что эта серая громадина вызывает во мне тоску и будоражит моё одиночество. Затем из этого невыразимого ощущения стало вычленяться какое-то необъяснимое негодование, возмущение, а потом и ненависть. И с каждым днём ненависть сильней и сильней распирала мою душу, с каждым днём, проходя мимо серой горы, я пытался смотрёть всё выше и выше тех сосен, что росли на её вершине.

ПОЧЕМУ?

Этот вопрос как зловредная пиявка впился в мой мозг и засасывал в себя все другие вопросы.

Я был обычным человеком, который утром ходил на работы, а вечером смотрел телевизор. Но! Я жил, и я старался жить. А когда на меня навалилась эта гора, я подумал: «Зачем же я старался? Для кого я старался?». Эта серая, безобразная уродина не ходит утром на работу, не смотрит вечером телевизор, вообще не старается жить, НО! Переживёт меня. Просто однажды я перестану проходить мимо неё, и она это даже не заметит, ей нет до меня дела, также как нет дела у смерти относительно её.

Я её ненавидел, и, не имея силы разрушить её самодовольное бессмертие, злобно швырял в неё камнями, заранее понимая о тщетности и бесполезности такой мести. Каждый раз, проходя мимо этого самодовольства, я не мог совладать с собой, ставил портфель на землю, засучивал рукава и швырял булыжники в её амимичное лицо, стараясь попасть прямо в макушку, туда, где росли сосны.

Когда я уставал швырять камни и слова в её адрес, я садился на корточки и молчаливо наблюдал за ней. Как в зеркало, я смотрел на её серую безликость и мрачность, потом мой взгляд поднимался до сосен, что росли на вершине, а потом и еще выше…И я даже не успевал осознать, как из моей груди вырывался крик: «Почему?» Несколько старых ворон недовольно каркали в ответ и улетали в безмолвие.

Я не знаю в чем смысл жизни, и ещё меньше я знаю, в чем смысл смерти. Я простой человек, далеко не философского склада ума, возможно, поэтому мне так тяжело забить разъедающую душу плесень отчаянья в клавиши печатной машинки…

Я держу в руках камень, дитя этой безобразной горы и даже его я не могу не ненавидеть. Этот маленький, холодный серый уродец и пальцем не пошевелит, чтобы сделать мир лучше и чище. Он не будет совершенствоваться и «выдавливать раба по капле». Он не будет задаваться экзистенциальными вопросами днём, а ночью плакать в подушку. Но! Он более достоин жизни, чем я. Верно его бытие ценнее моего, раз смерть так почтительно обходит его стороной.

И я мечтаю стать горой, камнем, рекой, небом, солнцем, хоть кем, только не тем, кто умирает.

«Человек – венец творенья». «Человек – мера всех вещей». «Человек – это звучит гордо». Но тогда почему умирают не камни, а люди? Иногда мне даже кажется, что мир создал Бог камней. Бессмертие – лучшим!

Единственно, что хочу – в следующей жизни стать камнем. Навсегда. Камнем, которому не нужно самоутверждаться, самореализовываться, самосовершенствоваться и всякое другое «само». Он камень и все. И бессмертие.

Чувство несправедливости лишило меня сна и аппетита. Мир не совершенен, есть ли смысл ещё есть и спать? Даже если я уеду в Тибет и через несколько лет обрету просветление, все равно смерть не оценит. Даже если я отдам все своё имущество бедным, смерть и внимание не обратит. Просто придёт, поломает и уйдёт. ОНА ВЕДЬ ДАЖЕ НЕ ПОНИМАЕТ, ЧТО РУШИТ! ОНА СЛЕПА!

И меня душили вопросы: что такого есть в камне, из-за чего он не подвластен смерти? Что такого есть в камне, чего нет во мне? Я тоже серый и уродливый и безликий. А может быть весь секрет в том, что камень вовсе не стремится жить, в отличие от меня? Может стремление жить является приманкой для смерти? Смерть чует это стремление, как собака чувствует страх, исходящий от испугавшегося человека? Камень не цепляется за жизнь, оттого и живёт вечно. Может быть, стремление жить – это красная тряпка, на которую смерть реагирует как разъярившийся бык? Я не смог до конца разгадать эту тайну, ибо умер в самом расцвете сил, но то, что я понял, выбейте на своих извилинах как главный ориентир:

Мудрость запечатлена в камне. Братья и сёстры, будем как камни.

***

Даниил Иванович Хармс очень любил гулять в сосновом лесу, разросшемся на вершине небольшой горы в окрестностях Португалии. Сосны напоминали ему главы «Пёстрой книги» от которых он стремительно бежал и которые его также стремительно догоняли. По каждой сосне, как и по каждой главе, можно было взобраться до самого неба, но в самом лесу, от многочисленно переплетающихся и пересекающих друг друга ветвей стоял полумрак, почти такой же, как внутри «Пёстрой книги». Но Даниил Иванович не боялся темноты, отважного футуриста преследовал только один страх – страх перед отсутствием смысла существования.

Подобно Франциску Ассизскому он разговаривал с птичками в лесу, вопрошая:

- Птички, милые птички, откуда и куда вы поёте? Под чьими ветрами плывёте?

- Хармс, милый Хармс,– отвечали птички, – мы поем о радости жизни, а плывём под ветром твоей фантазии в сторону твоего же безумия.

- Птички, да как это можно, радоваться жизни, в коей нет и тени смысла.

- Хармс, да только так и можно. Бессмысленность порхает как бабочка, а смысл, словно камень на шее ныряльщика.

Хармс садился на пенёк, съедал мухомор и надолго задумывался о смысле сущего. Мухоморы уже давно не разрывали реальность и не расширяли горизонты восприятия, он их ел просто по привычке. Увидев, что по ветке ползёт древесный червь, он спросил его:

- Мудрый червь, может тебе ведом смысл сущего?

- На то я и мудр, что мне не ведомы всякие пустяки.

- Отчего же пустяки, дядюшка червь? Это вопрос первостепенной важности.

- Вопрос первостепенной важности в том, доползу ли я до расщелины коры или меня склюёт птица.

Божественный Хармс благоговейно улыбался и, снимая шляпу, раскланивался дядюшке червю. А в это время, чёрная ворона, словно стрела, пронзила клювом червяка и унёсла его в небытие. Даниил Иванович почувствовал себя виноватым в смерти червя, в связи с чем решил посвятить ему следующий сборник стихов.

Есть ли место для счастья, в круговороте всепоглощающего абсурда?

Как отыскать родник радости в пустыне бессмысленного существования?

Эти вопросы выстилали тропинки соснового леса, по которым гулял Хармс.

Однажды, Даниил Иванович уснул под сосной и очнулся со сна, от странного крика, пронзившего тишину: «Почему?» Он оглянулся вокруг, и не обнаружив вопросившего, снова хотел погрузится в мир грёз, когда заметил, что его левое ухо кто-то очень настойчиво и методично щекочет. Источником раздражения поверхностных рецепторов оказался маленький красный паучок, направлявшийся в сторону барабанной перепонки Даниила Ивановича. Хармс вытащил шалуна, посадил на ладонь и спросил:

- Ты кричал?

- Я потерял ориентир.

- Ты спросил «Почему?».

- Я имел ввиду, почему в твоих ушах столько серы.

- Я так и думал, но зачем ты залез ко мне в ухо?

- Эй, ты ничего не путаешь? Это ты своим ухом залез в мою жизнь.

- А ты забавный паучок, ещё и философ верно?

- А ты забавный дурачок, ещё из Союза верно?

После этих слов Даниил Иванович убил паучка, ибо не мог выдержать усмешки, над его духовной Родиной. Но в душе от встречи с паучком осталось светлое и радостное чувство.

«Как некстати паучок всё испортил, – думал Хармс, – нужно искать более молчаливых собеседников». В это время рука Хармса наткнулась на что-то холодное и твёрдое. Это был камень. «Не это ли идеальный собеседник?» – подумал Хармс. И так обратился он к камню:

- Ты, верно, сильно любишь жизнь, оттого и живёшь вечно?

- ………

- Я ещё немножко погуляю по лесу и помру, а ты так и останешься здесь лежать, истинный любимчик жизни.

- ………

- Я не могу любить бессмысленную жизнь, но я могу любить камень.

- ………

- Любя камень, я разделю с ним бессмертие. А камень пусть уж тогда и решит в чём смысл бытия, ведь у него в запасе целая вечность.

- ………

- Это же такая простая схема! Пока я ещё дышу, с каждым своим дыханием я буду одаривать камень своей любовью. А потом, когда я уже сыграю в ящик, камень то останется! И это будет уже не просто обычный и безликий камень, а камень некогда любимый мною, и эта любовь навечно. Я – Любовь – Камень – Вечность.

- ………

- Спасибо друг, ты мне сильно помог. Как только я напишу сборник стихов посвящённых дядюшке червю, я напишу поэму, посвящённую камням. И начну я её так:

«Братья и сёстры будем как камни…»

Глава XXXI

Опо Сум

К вопросу о страхе смерти и страхе жизни, в системе современной рыночной экономики

Автореферат

Диссертация на соискание учёной степени знатока человеческих туш

Актуальность проблемы. На актуальность исследования вопросов о страхе смерти и страхе жизни указывали многие мыслители, мистики, эзотерики (Б.ОГ 100000 до н.э.; Д.Явол 1000000 до н.э.; Ч.Е. Ловек 10000до н.э.; П. Коэльо XX – XХI в н.э.) Это связано с важной ролью названных страхов в возникновении и поддержании жизни на Земле.

В настоящее время сложилась парадоксальная ситуация, когда прогресс рыночной экономики опережает знания о внутреннем мире человека. И одновременно с этим, только познав свой внутренний мир, можно по-настоящему преуспеть в жестоких законах рынка.

Несмотря на большой объём исследований, посвященных изучению данной проблемы, остаётся много вопросов, относительно причин возникновения и способов борьбы с двумя исконными страхами человека. П.Г. Шнякин (есть версия, что под этой фамилией работала секта еврейских меценатов) в своем фундаментальном труде «Пёстрая книга», довольно подробно разобрал некоторые аспекты возникновения страхов, но практически не дал никаких рекомендаций по методам их решения.

Поэтому, учитывая актуальность проблемы и недостатки информации в литературе о таких основополагающих элементах человеческого существа как страх смерти и страх жизни, поставлена цель исследования.

Цель исследования: С помощью новейшей психо-нейрохирургической методики, определить органические причины страха смерти и страха жизни, и методы их коррекции.

Материалы и методы: Бездонные хранилища фантазии и нескончаемые горизонты абсурда.

Основные положения, выносимые на защиту: После долгих размышлений, бесконечных медитаций, умопомрачительных доз Галоперидола и разговоров с ОПФН я понял что:

1. Страх смерти – гость из будущего.

2. Страх бессмертия - гость из прошлого.

3. В точке соприкосновения прошлого и будущего, то есть в настоящем, нет ни одного из указанных страхов.

4. Раз в настоящем нет страха смерти, равно как и страха бессмертия, а человек всю жизнь балансирует между названными страхами, логично предположить, что он никогда не живёт в настоящем.

5. Из вышесказанного следует, что тело находится в настоящем, а «Я» человека блуждает от прошлого к будущему. А раз оно блуждает, значит, есть какой-то анатомический субстрат на уровне головного мозга, позволяющей нашему «Я» убегать из настоящего в воспоминания и фантазии, в прошлое и будущее.

Страх смерти

Страх возникает там, где прячется наш враг. Смерти нет в прошлом и настоящем, пока вы живы, она всегда в будущем, она ещё будет. И страх смерти вопрошает: «Когда?» Всеми явлениями вашей жизни, всеми вашими планами, всеми надеждами, решениями и целями вы пытаетесь ответить: «никогда!», ну или: «очень-очень не скоро!».

Почему же люди бояться этой неминуемой точки? Почему их пугает столь неизбежнее явление? 37,7% опрошенных ответили: Как почему пугает? Да ведь совсем ещё пожить не успели (опрашивались лица старше 18 лет, средний возраст опрашиваемых 43,6 года). 42,3% ответили: Как почему? Да у меня ещё столько дел запланировано. 10% ответили: Как почему? Да я ещё не успел самореализоваться или исполнить главную мечту (из названной группы у 80% в кармане, сумке или руке были обнаружены книги П.Коэльо). Оставшиеся 10% не поняли вопрос.

Из вышесказанного и проведённого опроса получается, что люди живут и одновременно не живут (в метафизическом смысле конечно). То есть они живут, но упускают жизнь, откладывают ее «на потом», а потому и бояться смерти, так как она отнимет у них всё, предназначенное «на потом». Люди не живут, а только готовятся к жизни, они думают, что Жизнь нужно ещё заслуЖить. Они работают, копят деньги, покупают машины, разговаривают по телефону, смотрят телесериалы. Они считают, что это необходимый этап, ведущий к ЖИЗНИ, или думают, что ЖИЗНЬ где-то рядом, среди всего этого (а некоторые даже думают, что это и есть ЖИЗНЬ). Они думают:

- куплю квартиру и заживу,

- куплю машину и заживу,

- куплю мужчину и заживу,

- и очень распространенное – пойду на пенсию и поживу в своё удовольствие.

Люди любят рассуждать о том, как короток их век, как мало им отмерено лет, и за этими рассуждениями они не замечают, как мимо них пролетает сама Жизнь, которая много легче слов и много глубже мыслей. В любом городе, на любой улице, в любом дворе, на любой лавочке, найди двух бабушек или двух дедушек и послушай, что они говорят:

- Вот так Пелагия, пролетела жизнь как сон, а я и не заметила.

- А как её заметишь, когда то колхоз, то понос, то детишек в школу отправляешь, то мужа пьяницу с работы встречаешь.

- Ох-ох-ох.

- Ах-ах-ах.

Люди бояться смерти, не потому, что она отберёт то, что есть или то, что было, а потому, что отберёт то, ЧЕГО ЕЩЕ НЕ СЛУЧИЛОСЬ – ЖИЗНИ. Я спросил их, что значит «пожить не успели»? Как нужно «пожить» и что мешало успеть? 58,5% опрошенных ответили: Ну, как же это…ну….вот…31,5% ответили: Ой, ну…да, да…вот…да…вот…И 10% вновь не поняли вопрос.

Получается, если человек сможет по-настоящему «пожить», по-настоящему напиться жизнью, по-настоящему насытиться жизнью… Жизнь, прожитая на полную катушку, жизнь, испитая до дна, побеждает страх смерти.

А теперь реальная ситуация. Человек, зажатый своим государством, своей работой, своей семьёй, своими обязанностями, своими убеждениями и своими планами, не способен жить на эту «полную катушку». Человека научили верить в то, что все эти ограничения готовят его к встречи с ЖИЗНЬЮ, а на самом деле, ни к чему они его не готовят, а остаются всего лишь ограничениями. Человек даже пытается обмануться, говоря: моя работа - моя жизнь, моя семья - моя жизнь, моя Родина – моя жизнь. А как спросишь, так все к одному: не успели «пожить». А не успели как раз потому, что всё это и мешало.

Любой человек, в глубине души, иногда очень глубоко, но всё равно обязательно чувствует, что его карьера, семья, загородный домик и домашний кинотеатр это ещё не всё. Это вообще ещё не всё. ЭТО ВООБЩЕ НИЧЕГО. Добро пожаловать страх смерти.

Чтоб понять, что такое настоящая ЖИЗНЬ, нужно перестать к ней готовиться и начать ЖИТЬ. Но веками нам внушали, что «Нужно жизнь сначала переделать, переделав можно воспевать» (В.В.Маяковский). А другие и вообще, считают, что эта «подготовка» и есть сама жизнь (И.И. Другие).

На современном этапе развития рыночной экономики, учащей нас, что жизнь пахнет нефтью, не представляется возможным, чтоб человек перестал готовиться и начал ЖИТЬ. И это ещё не последняя ступень, ситуация на самом деле ещё более неразрешима, ещё один шаг вверх, ещё один глубокий вдох и получайте: человек боится ЖИТЬ. Да, именно боится жить, ведь если ЖИТЬ, то придётся и УМИРЕТЬ, а если ты ещё не живёшь, а только готовишься…смерть так далеко.

Парадоксальная ситуация: жить на полную катушку нам мешает страх смерти, и одновременно с этим, только жизнь на полную катушку способна побороть в нас страх смерти. В очередной раз Ad absurdum.

Поэтому остаётся одно - найти тот анатомический субстрат в головном мозге человека, связывающей его «Я» с тем участком будущего, в котором сидит страх смерти (или будущее – это и есть страх смерти?).

Нами было проведено исследование 100.000 людей среднего возраста, обоих полов, разных рас и вероисповеданий. Всем исследуемым проведено КТ-исследование головного мозга, после чего, мы дожидались (иногда пассивно, а иногда и активно), когда все эти люди умрут и делали повторное КТ-исследование их трупов (в первые минуты смерти).

При сравнении полученных снимков, обнаружены интересные результаты. В области средней лобной извилины, у правшей в левом полушарии у левшей в правом, обнаружен участок мозговой ткани отличимый у живого человека и его трупа. У живого человека этот участок, размером 0,5 на 1мм обладал повышенной плотностью (по отношению к близлежайшему мозговому веществу), а у их трупов – пониженной, причем этот участок повышенной плотности становился участком пониженной плотности, именно в момент смерти. На основании чего было высказано предположение, что указанный участок и есть анатомический субстрат, соединяющий наше «Я» со страхом смерти.

Для уточнения высказанной гипотезы, при компьютерном исследовании головного мозга, а именно участка, отвечающего якобы за страх смерти, больным (больным страхом смерти), проводились провокационные пробы, и наблюдалось, как изменяется активность исследуемого участка. Были использованы следующие пробы:

1. Включался похоронный/свадебный марш

2. Спрашивали: «по ком звонит колокол?»

3. Показывали увядающую розу

4. Читали лекцию по судебной медицине на тему: «эксгумация»

5. Зачитывали отрывки из газет, особенно разделов «криминальная хроника» и некрологи.

6. Если всё это не помогало, прибегали к самой сильной провокационной пробе: просмотр кинофильма «Кин-дза-дза».

Было отмечено, что при проведении вышеописанных проб, заметно увеличивалась активность изучаемого участка мозга (увеличивался его размер и плотность по отношению к близлежайшей ткани головного мозга), после чего все единогласно признали, что этот участок и есть анатомический субстрат страха смерти. Пока человек жив, он активно функционирует (повышенная плотность), а когда умирает, он самый первый становится не нужным и тут же переходит в зону понижено плотности.

Из всего вышесказанного напрашивается вывод: если разрушить этот участок головного мозга, то человек перестанет бояться смерти, а значит и перестанет заниматься всевозможной ерундой, якобы необходимой для жизни (см. война; см. революция; см. перестройка; см. террор; см. политика; см. власть; см. карьера; см. новая машина; см. удачная сделка; см. очень престижно; см. сосед обзавидуется; см. всё как у людей; см. футбол по пятницам; смотри...) и начнёт ЖИТЬ.

Но есть один нюанс – если провести эту не очень сложную нейрохирургическую операцию всему человечеству, тут же рухнет вся рыночная экономика, да что экономика, рухнет всё государство, тут же. И только тогда Человек сможет наконец-то высморкаться всей этой имитацией жизни, вдохнуть полной грудью и почувствовать, что жизнь, пахнет не нефтью, а…. Жизнь пахнет жизнью.

Страх жизни (бессмертия)

А теперь рассмотрим другой страх - страх жизни, также очень важный компонент в системе рыночной экономики. Это гость из прошлого, рождающий ещё более невыносимый страх – страх бессмертия. Этот страх шепчет усталым голосом в наши сонные души: «пресыщение, пресыщение». Один герой «Пёстрой книги», говорит, что в его вселенной нет слова «пресыщение»: «Разве может пресытить красота розы в лучах восходящего солнца, разве может надоесть весёлое пение лягушек на болоте, разве может перестать трепетать сердце от тончайшего аромата весенней ночи?» - вопрошает он.

К сожалению, в условиях современной рыночной экономики слово «пресыщение» не только имеет место, но и время. И сейчас вы поймёте почему (хотя может и не поймёте, так как сам Автор не до конца разобрался в написанном).

Любое событие жизни, впервые познаваемое нами, вызывает в нас бурю всевозможных эмоций, чувств, мыслей и ответных действий. И эта ответная реакция на то или иное явление жизни, откладывается в бесконечной кладовой нашей памяти, и при повторной встречи с таким же явлением, выбрасывается тот самый набор чувств, эмоций, действий и поступков, рожденных при первой встрече. То есть, по сути, абсолютно условно рефлекторный акт. При второй встрече с тем же явлением, при слегка изменившихся условиях, мы реагируем слегка иначе, чем в первый раз, и к первой реакции, выплеснувшийся из кладовых нашей памяти, добавляются некоторые новые ощущения мысли и действия. При третьей встрече с этим явлением, мы снова испытываем нечто новое, которое лишь пополняет то старое, что хранилось и выплеснулось вновь от первой и второй «встречи» и так далее и так далее. Постепенно, к каждой последующей встрече прибавляется всё меньше и меньше впервые возникших, неповторяющихся чувств, эмоций, действий. Постепенно, от частого повторения того или иного явления, мы начинаем насыщаться, а вскоре и пресыщаться этим явлением, так как оно не несёт за собой ничего нового, что ранее уже не происходило. И наступает один момент…

К примеру, вам впервые в жизни дарят алую, едва распустившуюся розу. Вы благоговейно пытаетесь взять этот божественный цветок и вдруг, непривыкшие к аккуратному отношению к её шипам, раните руку. У вас течет кровь, а человек, что дарил вам эту розу, делает милейше-заботливое выражение лица и всеми своими неловкими действиями пытается проявить участие и помощь вашему горю. Он такой милый, что в этот момент вы даже влюбляетесь в него. Алая роза, кровь, возлюбленный, бинтующий своим носовым платком вашу ладонь…И мир такой чудесный, и роза самая красивая и вы как роза…Потом выяснилось что ваш возлюбленный негодяй и бабник, благополучно покинувший вас после достижения известной цели, но та роза…та роза осталась чистой и свежей…

И вот уже новый потенциальный возлюбленный несёт вам на свидание может и не алую, а белую или красную розу или букет роз, неважно. И ваш внутренний голос, еле слышно шепчет: «все они одинаковые», но вы не хотите его слушать, а, улыбнувшись, аккуратно, чтоб не пораниться о шипы, принимаете подарок. Но что происходит? Вы же были очень аккуратны, почему снова вы поранились? Почему снова кровь, чья-то заботливая физиономия, в которую вы, по-моему, уже влюблены? Всё повторяется, всё повторяется условно-рефлекторно. Потом и он окажется негодяем и бабником, и вы уже сами скажете своему внутреннему голосу «все они одинаковые», но вот снова новый поклонник на горизонте, новая роза…Эта роза уже не чиста, она в крови и слезах от прошлого. Вы берёте её в руку, аккуратно берёте, вы больше не поранитесь, никогда. И эта роза обрушивает на вас негодование за все прошлые слёзы и одновременно радость за хрупкую надежду на будущее. И всё действительно случилось иначе, он не оказался бабником или негодяем, он просто вам однажды надоел, вот просто взял и надоел. Ну а раз надоел, то тогда почему бы и не четвёртый раз попробовать, а потом и пятый, десятый, семидесятый. И вам всё дарят и дарят эту злосчастную розу, а она становиться всё тяжелее и тяжелее от груза прошлого, но однажды происходит нечто странное…

Однажды вес прошлого на тонких лепестках розы перестаёт увеличиваться после каждой новой встречи, после каждой новой надежды. Однажды груз прошлого перестаёт накапливаться между едва распустившимися алыми или белыми, да хоть красными лепестками. Почему? Роза больше не способна его удержать? Нет, что вы, роза способна удержать внутри себя всю вселенную, дело не в этом, причина в другом – в отсутствии нового груза. Весь этот груз уже был - вот он, прямо между лепестками, а роза не терпит повторений, ей нужен новый, свежий груз, пусть это и лишит окончательно её первоначальной невесомости и воздушности, но это же лучше чем ничего, а повторение для розы, как и для всей жизни = ничего. И в этот момент, откуда-то изнутри, пока еще еле слышно, но уже вполне отчётливо слышится усталый и хриплый голос, шепчущий в наши сонные души: «пресыщение, пресыщение».

Частое повторение приводит к усталости. Бейте молоточком по сухожилию под коленной чашечкой множество раз и вы заметите, что нога будет «дёргаться» слабей и слабей с каждым последующим разом. Из нормальной физиологии известно, что усталость исходит не из мышц, а из синапсов, выделяющих нейромедиаторы, им необходимо время на отдых, на синтез. Подобно синапсам, людям тоже нужен покой и люди мечтают о покое, люди ждут покоя. И какой они испытывают шок, когда однажды, решив, несмотря на все отговоры, открыть «Пёструю книгу», узнают, что слова «покой» вообще нет в лексиконе Жизни («и вечный бой, покой нам только сниться»).

Вот теперь и представьте, что дарят вам эту злосчастную алую розу на протяжении десятков тысяч лет. Или, например, на протяжении тысячелетий вы наслаждаетесь пением лягушек на болоте или запахом весенней ночи. Рефлекс устаёт, синапсу нужен покой, а вам говорят: «Смерть – это только временная остановка поезда жизни, несущегося по рельсам бесконечности из ниоткуда в никуда». И усталость превращается в страх, который делает усталость ещё более невыносимой и человек уже еле способен передвигать ногами по проклятой бесконечности.

Жизнь прекрасна, когда она свежа и чиста, как горный ручей, но бесконечное повторение превращает весёлый ручей в зловонное болото однообразия вечности. Получается, что на каждое настоящие, мы реагируем в соответствии с прошлым, которое своей заиндевевшей тушей раздавливает «здесь и сейчас», и в это время страх бессмертия уже не шепчет, а орет в ваше ухо: «пресыщение, пресыщение, SOS SOS SOS».

А что, если научиться каждый раз постигать настоящее вне прошлого? Возможно ли это? Естественным путём, в условиях современной рыночной экономики, невозможно, но есть иной путь…

В институте эзотерической нейрохирургии имени Абсолюта, нами разработана методика, под названием «живи сейчас». Суть её состоит в том, что на основании долгих коллективных медитаций и пейотльевых планёрок, мы обнаружили, что в области теменной доли головного мозга имеется участок, ответственный за связь между прошлым, эмоциональной сферой и восприятием настоящего.

Эта система работает следующим образом: сигнал (любое явление жизни), поступающий из настоящего по этому участку (пучку) первым делом направляется в прошлое (память), где ищется идентичное или почти идентичное событие и реакция на него, после чего по другой веточке этого пучка сигнал направляется в участок мозга, ответственный за эмоционально-волевую сферу, активирует определённые структуры (согласно данным полученным из памяти), а оттуда, ещё по одному пучку направляется в область восприятия настоящего (лобные доли, приютившие нашу психику). То есть, настоящее как бы спрашивает у прошлого, как ему реагировать на ту или иную ситуацию. Эмоции, мысли и действия нашего настоящего питаются из необъятных кормовых нашего прошлого. Настоящее – раб прошлого, с вероисповеданием в будущее.

Что же делать? Если радикально, то только застрелиться, а паллиативно (то есть чтобы облегчить страдание), нужно разрушить этот пучок. Весь? Нет, конечно, не весь, так как если разрушить его совсем и навсегда, то человек будет яко малый ребенок, не имеющий опыта и наступающий на одни и те же грабли. Связь памяти, хранительницы нашего жизненного опыта с настоящим необходимо оставить, но нужно разрушить пучок, соединяющий настоящее с прошлым через эмоциональную зону мозга. И не просто этот участок разрушить, а разрушить именно в том месте, где приходит прошлое и отходит настоящее, а потом приходящий участок прошлого и отходящий настоящего сшить между собой, а эмоциональную зону подшить прямо к настоящему, бок в бок, без посредников. И тогда, хоть мы и будем повторять бесконечно одно и то же, но каждый раз эту будет иметь совершенно другую окраску и совершенно другие последствия. И может быть тогда, наконец, исчезнет этот мучительный голос, изрыгающий своё зловонное: «пресыщение, пресыщение».

Но, после того как были поведены подобные операции первым 500.000 человек, мы столкнулись с новой проблемой. Участок мозга, в области средней лобной извилины, ответственный за страх смерти, стал расширяться (это было заметно по сериям компьютерных томограмм, на которых этот участок повышенной плотности разрастался с большой скоростью и занимал у некоторых всю лобную долю доминирующего полушария). Имелась и соответствующая клиническая картина: один бородатый старик бегал от носового платка, другой чудак смазывал тело камфорным спиртом, третий светил себе фонариком в лицо, четвёртый боялся типографской краски и т.д.

Получается, что страх жизни и страх смерти находятся в антагонистических отношениях, то есть страх смерти мешает безудержному росту страха жизни, как верно и обратное. Поэтому после разрушения органической основы одного из страхов, второй, словно раковая опухоль, начинает моментально разрастаться, прогрессировать и в считанные дни, недели или месяцы съедает человека целиком.

Мной, Опо С(умом) была предложена совершено новая операция, направленная одновременно на разрушение участка мозга, ответственного за страх смерти и пучка, замыкающего на настоящем, эмоциональный груз прошлого опыта (органическая основа страха жизни/бессмертия).

Итак, краткое описание операции:

Оператор – Опо Сум, оперируемый – Автр:

Автру побрили голову, намазали зелёнкой линию предполагаемого разреза и прочитали буддийскую «сутру сердца» (в нашей клиники она заменяет наркоз). После чего всей операционной бригадой была вслух зачитана «сутра хирургии»:

У хирургов свой закон,

Чтим его мы с давних пор:

Отрезай как можно больше,

Остальное–в руках Божьих.

На первом этапе операционного доступа – выполнена трепанация черепа с помощью заточенной большеберцовой кости последнего Будды Свами Иснами Исовсеми (раритетный подарок от наших тибетских коллег – нейрохирургов). В выделенной средней лобной извилине левого полушария, был разрушен участок, ответственный за страх смерти (вернее была разрушена вся извилина, так как просто не представлялось возможным идентифицировать месторасположения этого участка во время операции), а в выделенной теменной доле этого же полушария, был разрушен участок эмоционально-волевой сферы, через который замыкался порочный круг между прошлым и настоящим (вернее была разрушена вся теменная доля, так как просто не представлялось возможным идентифицировать месторасположения этого участка во время операции). Прошлое и настоящее без посредников сшивалось по типу «конец в конец», а участок эмоционально-волевой сферы подшивался непосредственно к настоящему, по типу «бок в бок» (вероятность того, что это именно участок эмоционально-волевой сферы подшивался к настоящему в пределах 3,45±0,954%).

Операция прошла без осложнений, в раннем послеоперационном периоде отмечались небольшие головные боли, легко купируемые настоем из страниц Бхагават-Гиты. На седьмой день сняли швы, на восьмой штаны, а на девятый провели самый важный эксперимент, направленный на подтверждение или опровержение эффективности проведённой операции. Эксперимент под кодовым названием «бедная роза».

Автра поместили в абсолютно пустую комнату, без единого окна, электродрели и гидрокровати. Суть эксперимента заключалась в следующем (в следующем абзаце):

Через каждые пять минут, в комнату к Автру должен входить пожилой афроамериканец, страдающий дисбактериозом и болезнью Альцгеймера, наряженный в костюм Дональд Дакка с надписью на майке «Всё детям» и дарить ему по одной алой розе. Причем пока он будет идти от двери до Автра, с розы должен как бы случайно упасть лепесток, что непременно должно быть воспринято как быстротечность жизни и неотвратимость смерти. Если Автр не отреагирует на это событие (его реакция будет передаваться на компьютер через систему подключенных к нему электродов: учащение пульса, потливость, сухость во рту, нервозность и т.д.), значит, он избавился от страха смерти, а если после подаренной 5314 розы он всё так же будет наслаждаться её красотой и ароматом, значит, мы победили и страх жизни/бессмертия/пресыщения.

Итак, девятый день после операции, Автр в совершенно пустой комнате, сидит на гидрокровати, занимающую едва ли не половину помещения, около него электродрель и статуя свободы.

Три, два, раз, открывается дверь и в комнату входит Майкл Джексон с алой розой в руке. На цыпочках, не спеша, чуть пританцовывая, он движется по направлению к Автру. Его движения легки и грациозны, он поправляет свою шляпу (головной убор), подмигивает левым глазом, и, незаметно оторвав от розы лепесток, бросает его прямо к ногам Автра. Автр берёт лепесток в руки и улыбается, Майкл Джексон отвечает ему тем же. После чего он (Майкл Джексон) встаёт на колени, поправляет шляпу (головной убор) и нежно протягивает Автру прекрасную алую розу. Автр берёт розу и подносит её к носу, Майкл Джексон улыбается, поправляет шляпу (головной убор) и снимает тёмные очки. Автр прижимает розу к груди, а Майкл Джексон медленно расстегивает свой воротничок, не переставая при этом улыбаться и поправлять шляпу (головной убор). Автр подносит розу к губам и что-то ей шепчет, кажется это стихи, а Майкл Джексон снимает рубашку, но не снимает великолепную улыбку и прекрасную чёрную шляпу. Автр целует розу, слёзы радости выступают на глазах, а Майкл Джексон расстегивает ремень и растягивает улыбку ещё шире. Автр танцует с розой, Автр поёт ей песню, Автр признаётся ей в любви, Автр…Майкл Джексон в одних трусах с изображением…о Господи, Аркадия Укупника, выпираемого чёрной шляпой, расставляет руки, закрывает глаза, скручивает улыбку в трубочку и делает движение в сторону Автра, и вдруг…его руки обнимают пустоту. Это его несколько удивляет, но от этого лишь больше заводит, и он не открывая глаз, поправляет шляпу и делает вторую попытку, но вновь его руки обняли лишь воздух. Он открывает глаза и на том месте, где несколько секунд назад был Автр, видит перед собой розу, алую бедную розу. Шляпа падает, Майкл Джексон прижимает розу к груди и уходит в небытие, оставляет после себя, словно след от реактивного самолёта, вопрос: «Зачем в комнате статуя свободы?»

Мы тоже не могли сразу в это поверить, и это была нормальная реакция с нашей стороны, не каждый день встречаешь в жизни чудо (это не про Майкла Джексона, а про исчезновения Автра). Но факт есть факт, а как говаривал Воланд «факт - самая упрямая в мире вещь». Собравшийся конгресс представителей оккультной медицины так прокомментировал бесследное исчезновение Автра:

Автр не исчез, а растворился, растворился в розе, стал с ней одним целым, слился с её красотой, её ароматом. Он утонул в объекте своей любви, он стал объектом своей любви. Страхи, создающие границы рухнули и поток любви излился в бескрайний океан жизни. Очень точно суть взаимоотношений любовь–страх, прослеживается в куплете из песни группы «Агата Кристи»: «там, где страх – места нет любви». А когда исчезают все страхи, исчезают рамки и границы между любящим и любимым, между субъектом любви и её объектом, между Майклом Джексоном и Аркадием Укупником.

Вот такой получился эксперимент, делайте выводы, а мы свои уже сделали:

1. Меньше знаешь – крепче спишь.

2. Счастье в неведенье.

3. Майкл Джексон здесь не причем.

Глава XXXII

Смех - обеззараживающее средство.

Морис Шаплен

Мне часто снится один и тот же страшный сон. Я вижу незнакомого мне человека, гуляющего по страницам «Пёстрой книги». Этот человек шагает твёрдой и уверенной походкой, по листочкам осени моего абсурда. Иногда он смеётся, иногда плюёт, иногда думает о чём-то своём. Абсурд облепляет его, абсурд ослепляет его, он дышит одним абсурдом. Он крутит у виска, он пожимает плечами и презренно фыркает на нежные и беззащитные лепестки пёстрого разноцветья. И вот, нафаршированный пестрейшими страницами, в очках из внешнего содержания «Пёстрой книги», он шагает по чистым и морозным пластам реальности, но видит только бред и абсурд. Должен ли я считать себя виноватым?

Этот вопрос мучает меня оставшуюся половину ночи, а под утро незнакомец уходит обратно в небытие до следующей ночи, и вслед за ним, из самых таинственных глубин сна, леденящий голос спрашивает меня: «Кто он?», я вздрагиваю и просыпаюсь, и так каждую ночь. Должен ли я считать себя виноватым?

Я люблю мечтать… Иногда я представляю, как уже дописанная до последней строчки «Пёстрая книга», в чёрном кожаном переплёте, лежит на пыльном подоконнике моей комнаты, в ожидании пронзительного читателя, умеющего читать не только между строк, но и между книг. Кожаный переплёт тяжело стягивает страницы самой абсурдной книги на свете, так тяжело, что просто нечем дышать. А за окном осень… Не та дождливая осень из удалённого мною «Пролога», от которой неуютно и мерзко, а та настоящая осень от которой печальная сладость и светлая грусть на душе. Я открываю окно, «Пёстрая книга» смотрит на осень, осень ловит на себе взгляд «Пёстрой книги». «Пёстрая книга» отчаянно пытается вдохнуть осеннюю меланхолию, но кожаный переплёт сдавливает ей грудь, она пробует ещё раз, но кожа сильней. Я принёс нож. Острое лезвие режет кожу. Первый вдох. Говорят, что с первым вдохом, в младенца вселяется душа. Первый вдох. С днём рождения «Пёстрая книга», с днём рождения «Ad Absurdum».

И вот «Пёстрая книга» делает второй вдох, третий…страницы набирают воздуха, отталкиваются друг от друга и, подхваченные тоскливо улыбающимся осенним ветром, улетают из моей жизни. Они летят. Красные, зелёные, синие и жёлтые страницы «Ad Absurdum» кружат над планетой. Над Россией и Никарагуа, над Португалией и Австралией, над Непалом и Индонезией, над Лемурией и Атлантидой. Они летят. Дни, недели, месяцы, годы, столетия, тысячелетия….Они летят. И однажды, где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь поймает их в крепкий кожаный переплёт, и им вновь станет нечем дышать. Говорят, что с последним выдохом, человека покидает душа. Прощай «Пёстрая книга», покойся с миром «Ad Absurdum».

А этот кто-то, когда-то и где-то, откроет задушенную «Пёструю книгу»…на любой странице, прочтёт одно слово, прослезиться и подумает: «А ведь умели же раньше писать о жизни, о смерти, о том, чему нет названия…» О том, чему нет названия!

Но эта глава о том, чему есть название. Это глава о названиях, это глава об этимологии.

На свете очень много слов и все они тем или иным образом связаны между собой. Некоторые слова находятся в прямом родстве друг с другом, другие в более далёком, третьи вообще внучатые племянники или троюродные дяди четвёртых и так далее.

В людском сообществе близкое родство определяет наличие общей фамилии. Русские фамилии зачастую заканчиваются на: «-ова», «-ева», «-ин», -«ев» и т.д. То есть окончания у совершенно разных фамилий могут совпадать, к примеру: Васин и Петин, то есть в данном случае, только три первые буквы определяют степень родства. Тот же принцип прослеживается и в обычных словах. Слова, начинающиеся на одинаковую букву, приходятся дальними родственниками друг другу.

Например два слова на букву «С»: «Свобода» и «Сифилис». Вроде совершенно разные слова, но это только на первый взгляд. Сифилисом можно заболеть, если вести свободную половую жизнь. И обратное: при третичном периоде сифилиса в головном мозге образуются гуммы, человек становится слабоумным, но настолько свободным, что может гадить прямо себе в штаны, не испытывая при этом никакого смущения. (Кстати, гений Ф. Ницше обрёл полную свободу возможно благодаря прогрессирующему параличу – последствию третичного сифилиса, коим страдал философ).

Если в слове совпадают две первые буквы, то это уже более близкие родственники. Например, два слова «Смрад» и «Смоленск». Кто был в Смоленске, утверждают, что там действительно сильно смердит, а я пугаю маленького соседского мальчика, утверждая, что если он не будут мыться и чистить зубы, то от него станет смердеть, и родители отправят его в смоленский детский дом.

Но если совпали три буквы…Это уже братья или сестры. Два слова, два слова: «Смерть» и «Смех». Посмотрите – ведь они кажутся нам антагонистами, ведь мы думаем, что там, где смерть, там плачь, а где смех, там жизнь. Так ли это?

Смерть и смех. Смерти смех. Смерть смеха. И вот я задаю себе главный вопрос: что было раньше – смех или смерть? Смех стоит на смерти или смерть растёт из смеха. В смехе рождается смерть или смерть это причина смеха? Я не могу ответить на этот вопрос, поэтому зову помощь. Появляется Иван.

- Иван, как ты попал в эту главу, ты же умер в седьмой? – спросил я удивлённо.

- Но я ведь остался в первой и ещё в кой-каких главах, - ответил Иван, - умер я в седьмой, это верно, но с первой-то меня не сотрёшь. Я остался в ней наедине с вечностью.

- Так можно?

- Не то что можно, а просто по-другому нельзя. Человек думает, что за его спиной живёт таинственный зверь, пожирающий его прошлое. Какая глупость! Кому захочется, есть ваши несбывшиеся мечты, обиды и разочарования? Да и в космических масштабах это просто не выгодно. Представьте, что за спиной каждого нужно поставить поглотителя прошлого, и в принципе это не большая проблема, вполне осуществимая в космическом масштабе. Но вопрос в другом: а кто будет поглощать прошлое самих поглотителей прошлого? А если будут поглотители поглотителей прошлого, то кто станет поглотителем поглотителей поглотителей прошлого? И так до бесконечности. В космических масштабах это неудобно и не выгодно, поэтому и нет никаких поглотителей прошлого. Прошлое остаётся за вашей спиной, вы просто не хотите или не можете его видеть. Ваша детство, юность, зрелость…все вместе прямо здесь и сейчас… Вы когда-нибудь умрёте. Вы когда-нибудь обязательно умрёте. Но! Ваше детство, ваша юность, молодость и старость останутся, останутся здесь, они уже здесь. И после этого вы ещё боитесь смерти?

- Откуда ты такой умный? - спрашиваю я.

- От Иоанна, - отвечает Иван.

- Так значит смерти, той лишающей всего смерти, нет? Ведь люди боятся смерти именно по причине того, что она отнимет ваше прошлое. Отнимет ваше тело, ваш ум, вашу квартиру с евроремонтом.

- Продолжай.

- Ум - это совокупность приобретённого опыта и знаний, то есть, по сути – это прошлое. Тело, чем больше оно существует, тем глубже тонет в прошлом, там, где оно ещё функционировало исправно, ведь его будущее это болезни и в конечном итоге смерть, посему, тело – это тоже прошлое. А квартира с евроремонтом это будущее, но не для вас, а ваших дорогих родственников, для вас же и она – прошлое. Но смерть не лишает прошлого, она лишает будущего! Это просто преграда, на пути к будущему. Ваше прошлое останется здесь навсегда, оно уже здесь, поэтому той лишающей всего смерти просто нет. Это же так очевидно, Это так смешно. Смерть рождает смех.

- Хахахаха. Откуда ты такой умный? - спросил Иван.

- От Луки, - ответил Я.

- Слушай, Иван, а…, - хотел я что-то спросить у Ивана, когда вдруг обнаружил, что это вовсе не Иван, а Виктор. А может, это и сразу был не Иван, а Виктор.

- Хахаха, - смеётся Виктор.

- Отчего ты так смеёшься, - спросил Я.

- Убиваю мух, здесь очень много мух. Смех – это смерть, смех – это отрицание, смех – это нежелание видеть в своей вселенной то, над чем смеёшься. Как говаривал Ницше: «убивают не гневом, а смехом».

- Над чем ты ещё смеялся? – спрашиваю я дрожащим голосом.

- Я смеялся над главой, где Д.И.Хармс побывал на Луне, над главой, про Карла Маркса и белый шоколад и над главой «О Последней Великой Тайне», - очень спокойно ответил мне Виктор.

Я в панике, в холодном поту, дрожащими руками листаю «Пёструю книгу». Нет больше глав о путешествии Д.И.Хармса на Луну, про Карла Маркса и белый шоколад, а главное, больше нет главы «О Последней Великой Тайне».

- Спасибо большое, удружил, - говорю я скрепя зубами. – А над собой не хочешь посмеяться?

- Постоянно смеюсь. Смех, направленный на себя, работает как очищающий фильтр. Всё ложное, обременительное и грязное, что в эзотерике принято называть «Эго», смех забирает, оставляя твою истинную сущность.

- Твой смех сильно отличен от улыбки Ивана Фёдоровича Крузенштерна. Разве смех – это не разорвавшаяся улыбка? – спросил Я.

- Улыбка – это принятие. Смех – это отрицание. Улыбка поглощает мир, наслаждаясь его вкусом, а смех отвергает и выплёвывает тошнотворное бытие. Улыбка – это вечное «Да». Смех – это вечное «Нет», - ответил Виктор и засмеялся. А я улыбнулся.

Смерть и смех. И я задаю себе главный вопрос: что было раньше – смех или смерть? Смех стоит на смерти или смерть растёт из смеха. В смехе рождается смерть или смерть это причина смеха?

Оставляю вопрос открытым, а рот закрытым.

P.S. Сегодня утром, попивая чёрный кофе прямо посреди Вселенной, мне вдруг показалось, что вы не верите ни мне, ни моему Абсурду. Вы наверное считаете, что за Абсурдом ничего нет, что верить можно только в разумные и логичные рассуждения. Меня охватил острый приступ малодушия, не купируемый даже «Елизаветой Бам» Д.И. Хармса, но на помощь пришёл Тертуллиан. Из далёкого средневековья я услышал его благословляющий голос, взывающий моему сердцу: «Credo quita absurdum», что означает: «Верю, потому что абсурдно». Спаси Бо Тертуллиан. Спаси Бог Абсурд.

Глава XXXIII

Все теории стоят одна другой…

Воланд.

(«Мастер и Маргарита»)

К главе XXXIII Д.И. Хармс пришёл разочарованным и усталым. Он побывал в XVII, XIX, XXIV, XXVII главах, незримо ощущалось его присутствие в XXII, XXIII, XXXI, в других главах промелькала его тень, либо он присутствовал инкогнито. Долгие блуждания по рифмам и ритмам, по снам и загадкам, по притчам и звёздам, по сказкам и норам, по дням и заборам, не привели к пониманию искомого – к пониманию смысла жизни. И тогда светлейший Даниил Иванович решил попробовать сам создать всеобщий, универсальный, незыблемый и общедоступный смысл жизни.

Однажды, сидя на веранде своей дачи, когда он созерцал явления и существования окружающего мира, неожиданно его взгляд остановился на небольшой плетёной корзине, в которой мирно лежали яблоки, недавно собранные его фантазией. Он подошёл к корзине, взял одно яблоко, немного покрутил его в руке, после чего решительно и безапелляционно надкусил.

- Эврика! - по-архимедовски закричал Хармс, после чего открыл всеобъёмлющий, универсальный, вневременной и вненациональный, единый смысл жизни:

Смысл жизни человека – есть яблоки!

Действительно на редкость всеобъемлющий и универсальный смысл жизни. Его можно применять и президенту Соединённых Штатов Америки и завсегдатаю тамбовского мед. вытрезвителя №4 дяде Коле, равнозначно и равновелико. Гуманнейший Хармс, мог бы стать тем долгожданным мессией, если бы не был так поспешен и нетерпелив, ибо нужно подготовить народ, даже к тому, что собираешься вручить ему ключи от счастья.

Даниил Иванович, даже не прожевав откусанный кусок яблока, выбежал на просёлочную дорогу и бежал по ней до тех пор, пока не наткнулся на первого мною выдуманного встречного.

- Брат, радуйся и хвали Всевышнего, вот послушай, что он шепнул мне сегодня на ушко: смысл жизни в том, чтобы есть яблоки, – радостно размахивая руками, проговорил Хармс, и переполняемый трепетом и восторгом уже хотел обнять незнакомца, когда тот отдёрнул его и, насупившись, произнёс:

- Не брат я пустым громыхающим бочкам и отчаявшимся психам, знай же, что повстречал ты на своём пути мудрейшего мудреца, – тяжело произнёс незнакомец.

- О, мудрейший мудрец, как здорово, что именно тебя встретил я здесь. Прости меня за непочтительность и дерзость, но моё нутро переполняет открывшейся мне ответ, на загадку, что не мог я решить всю свою жизнь. Сегодня я понял, что смысл жизни – есть яблоки.

- Болван, и как ты только смеешь утверждать такое, не будучи даже учёным мужем. Но тебе повезло, ты встретил мудрейшего мудреца, который скажет тебе, в чём смысл жизни. – незнакомец выдержал паузу, сложил руки на груди, обратил взгляд куда-то вдаль за горизонт и понизив голос произнёс, – Смысл жизни – познать истину.

Непрожеванный кусок яблока выпал у Хармса изо рта и с этим куском выпала последняя надежда на спасение человечества.

Пройдёт всего несколько импульсов по аксонам моего головного мозга, и я увижу Даниила Ивановича уже старым, обрюзгшим и печальным. Он будет сидеть на веранде своей дачи и писать письма деду Морозу, а когда это его начнёт утомлять, то будет сам же на них отвечать и выполнять небольшие просьбы. А вечером, когда сумрак опуститься на землю и попытается раздавить бессмысленное бытие, Даниил Иванович отправиться на прогулку, вдоль уже знакомой вам просёлочной дороги. И сквозь пелену своих ненасытившихся глаз, он увидит, что прямо на него движется сияющий объект. Когда объект приблизится ближе, то Даниил Иванович распознает в нём некогда встреченного им мудрейшего мудреца, только на этот раз от него будет исходить божественное свечение, указывающее на его просветлённость и святость. И так обратится Хармс к мудрейшему:

- О мудрейший мудрец, ты верно и не помнишь меня, но много лет назад я повстречал тебя и ты был так милостив ко мне, рассказав о том, что смысл жизни в познании истины. И вот теперь я вижу тебя умиротворенным, просветлённым, почти прозрачным, видимо ты познал истину, и если бы ты был так милосерден и дал мне хоть кусочек того, что открылось тебе, я не забыл бы такого подарка всю оставшуюся жизнь.

- Узнаю я тебя, пустозвон и словоблуд, но разве ты не видишь, что я уже не мудрейший мудрец, а триждымудрейший триждымудрец?!

- О прости меня, глупого простолюдина, триждымудрейший триждымудрец.

- Милостив я к людскому отребью, посему дам тебе больше чем просишь. Я подарю тебе не кусочек, а всю истину целиком. Слушай же и внимай. Однажды, когда я сидел под бодхи и предавался размышлениям, Всевышний так шепнул мне на ухо: Ты ищешь истину? Растопырь карманы шире, я набью их ей. После чего сказал, что смысл жизни – есть яблоки, и набил ими карманы моей души. – так говорил триждымудрейший триждымудрец, надкусывая спелое сочное зелёное яблоко.

Ещё более разочарованный и усталый, чем в начале этой главы, Даниил Иванович разводит руками, приоткрывает рот и из него выпадает не пережеванный кусок яблока, и вместе с этим куском величайший футурист XX века выпадает из «Пёстрой книги» навсегда.

Глава XXXIV

Как мы можем знать, что такое смерть,

когда мы не знаем еще, что такое жизнь?

Конфуций

Я подошёл к началу этой главы ещё более запутанным, смущённым и растерянным, чем до того, как начал писать первые строки «Пёстрой книги». Я думал, что от главы к главе, медленно, но верно, я распутываю противоречивый клубок загадок и тайн жизни, но только что распутанные нити тут же начинали переплетаться между собой, формируя новый клубок, ещё более загадочный и непостижимый. И когда руки мои устали, когда глаза мои ослабли, когда воля моя пошатнулась, я решился на отчаянный поступок.

Когда больной, прикованный к постели М.А. Булгаков диктовал последние главы «Мастера и Маргариты», его девизом было: «Дописать раньше, чем умереть!» Девиз же автора «Пёстрой книги»: «Умереть, чтобы дописать!».

А как бы поступили вы, окажись на моём месте? Я скормил «Пёстрой книге» всю свою душу, я вдоволь напоил её своим смехом и слезами, я долго лелеял её своими самыми сокровенными и самыми глубокими мыслями. Я взрастил её для Вас, и когда уже хотел отдать Вам её на службу, то заметил, что она совсем не умеет говорить. Вернее ей нечего Вам сказать. Рой мыслей, составляющих её нутро, не достигает её языка, а посему не достигнет и ваших ушей. И тогда я понял, что только кровь уладит, утрясёт, поможет, подскажет, научит. Настало время подтвердить то, что было сказано, настало время поставить печать на написанном, настало время пролить кровь…

А дальше всё по классической схеме: «лёжа в тёплой воде ванной комнаты…», только в отличие от Чигракова я не долго боролся с «искушением лезвия». Пара мгновений, и моё расслабленное, голое, бледное тело лежит в вишнёво-бардовой смеси водопроводной воды и венозной крови. Если бы киношники снимали этот эпизод, думаю, они использовали бы гранатовый сок.

До самого последнего момента я боялся, что смерть не прояснит ровным счётом ничего, что моё самоубийство станет лишь пафосной точкой «Пёстрой книги». Но все сомнения исчезли в тот момент, когда сквозь пелену моих обескровленных глаз я увидел Их. Грациозные, величественные, неотразимые, неприступные, невыразимые, трансцендентные. Одна блондинка, а другая брюнетка. В лучах божественного света они сели на край ванны, в которой окружённое багряной мантией, поместилось моё обмякшее умирающее тело.

Освободив два стакана предназначенные для зубных щёток и бритвенных принадлежностей, они игриво зачерпнули из ванны то, что ещё несколько минут назад стыдливо текло по моим сосудам, а теперь обнажилось цветом спелой вишни во всей своей правоте.

- За встречу! – сказала Смерть и чокнулась стаканом с Жизнью.

- За непредвиденную встречу! – уточнила блондинка.

- Отчего же непредвиденную? Вполне своевременная.

- Не буду спорить, твои доводы всегда более веские.

- Дорогая, неужто я вижу печаль в твоих глазках, неужели его уход тревожит мою чувствительную сестричку?

- Милая подруга, не ты ли научила меня смирению? Не ты ли научила не привязываться к ним? Он очень достойно ушёл от меня, без крика, без злобы, без обвинений. Мы, как говорят в таких случаях, «не сошлись характерами», и он решил уйти. Ты сама знаешь, как часто какой-нибудь ненавистник клевещет на меня, плюёт мне в лицо, даже не скрывает своего презрение, а всё же находиться со мной и во мне.

- Простодушная моя блондиночка, не будь такой романтичной и доверчивой, этот обмякший фрукт, испустивший свои соки, много опасней и страшней, чем ты предполагала. И выпустив кровь он не просто расставался с тобой, а искупал свою вину.

- Неужели ты опять про эту чёртову книгу?

- Белокурая моя красавица, в отличие от тебя, я прочла много книг. Чаще всего в них я встречала бредовые фантазии, фантастический бред и полное незнание автором того предмета, о котором он ведёт повествование.

- А с «Пёстрой книгой» это не так?

- С «Пёстрой книгой» это трижды так. Но есть кое что… Этот писака, слабо владеющий пером и не имеющий собственного стиля, решил жонглировать словами. И слова то избрал тяжёлые: «жизнь», «смерть», «смысл жизни», «вечность», «страх». От главы к главе он баловался, шалил, развлекался, думая, что это всего лишь игра. Но содержимое наших бокалов показывает, что если это и игра, то ставят в ней только ва-банк.

- Я не понимаю. Ну, играл словами, подумаешь преступление, разве он один такой?

- Есть в книги несколько строк, в которых «игра» зашла слишком далеко. Этих строк не должно знать человеку. Конечно же, этот маратель бумаги и сам не понял, что это за строки, они вышли из кончика его пера под воздействием тысячи тысяч случайностей.

- Милая, прости, но не умаляешь ли ты покинувшего меня?

- Какая же ты сентиментальная дурочка, моя дорогая сестрёнка. Нет, я не умаляю твоего «бывшего». И когда я говорю о случайностях, ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду.

- Он проиграл?

- Он проигрался. И хоть в его книге и есть пара строк, на которых можно повесить сушить мир, 99% – полная ахинея и профанация в вопросах жизни и смерти.

Раздаётся стук в дверь ванной комнаты, после чего в проём высовывается голова-улыбка Пауло Коэльо и услужливо спрашивает:

- Не желаете перекусить?

- Тащи, - в один голос отвечают блондинка с брюнеткой.

Коэльо профессионально ловко и быстро готовит салат, мелко покрошив свои книги и заправив его всенародной любовью. После чего, бразильский маг манерно встав на одно колено, подносит блюдо двум сестричкам, раскланивается и уходит обратно в двадцатый век.

Блондинка съела маленький кусочек и больше не притронулась, зато смерть почти в один присест съела всё порцию, которая нисколько не уняла её аппетит.

- Есть что ещё? – кричит голодная брюнетка.

Полуживой автор, перекидывает руку через край ванны и достаёт из под неё «Пёструю книгу», обильно смазывает её маслом всеобщего взбудораживания и отдаёт её смерти. Брюнетка жадно пытается откусить кусочек, но ломает зубы и, выругавшись, кидает оставшуюся порцию в сторону жизни. Блондинке «пёстрый бутерброд» оказался «по зубам» и она весело и аппетитно съела его целиком. И вот после небольшой трапезы, две самые очаровательные и пленительные, близкие и далёкие, совершенные и самодостаточные женщины продолжили прерванный разговор.

- А знаешь что самое забавное, моя невесомая сестрёнка, его умирающему мозгу видится, что нас двое. Эта двойственность и породила лабиринт, сотканный из глав «Пёстрой книги», в котором он запутался и попал в лапы Минотавра.

- Минотавра?

- Не воспринимай всё буквально и хватит списывать на то, что ты блондинка. Он ушёл от тебя не потому, как ты говоришь, что вы «не сошлись характерами», а потому, что его поглотило невыразимое, необъяснимое, необъятное.

- И всё из-за двойственности?! Неужели и сейчас, в тёплой ванне полной крови и разочарования ему кажется, что нас двое?

- Когда он смотрит на аверс, он забывает, что сзади реверс. Когда он смотрит на реверс, он забывает, что сзади аверс. И даже в тот момент, когда он поймёт, что когда он смотрит на аверс, в этот же момент сзади находится реверс, его разум забывает, что орёл и решка, это всего лишь стороны одной монеты. Аверс вплетается в реверс, реверс вливается в аверс, монета не знает где их граница, и только человек видя фасад, говорит: «вот аверс, а вот реверс».

- Бедняга пытался изолированно постичь смысл жизни, даже не подозревая, что это невозможно, без одновременного постижения смысла смерти. Но если быть точнее, то нет смысла смерти и смысла жизни изолированно, ведь слишком интимно аверс вплетается в реверс.

- Даже блондинки способны на мудрость! – сказала смерть сквозь смех. – Но и если бы твой писака понял, что нет изолированно жизни от смерти, что это одна монета….Кстати у них нет даже такого слова, не двойственно показывающего единство смертижизни…Понимаешь…Сейчас будет трудно для твоих светловолосых мозгов…Не обижайся только, вот послушай…Что такое по сути монета? Кусок металла, ничего не значащий кусок металла. Отдай его аборигенам Новой Гвинеи и максимум, что они сделают с ней – это поставят под ножку шатающегося стола. Кстати, у них там есть столы, я что-то не помню?

- Не важно, продолжай.

- Так вот монета приобретает силу в тот момент, когда за ней подразумевается денежная единица. Монета становится не бессмысленным куском металла, она получает функцию, которая (вот здесь вообще напряги свою красивую головку!) ей самой по природе не принадлежит, а навязана всеобщим, условным соглашением. Так монета из куска металла превращается в денежную единицу. Условная всеобщая договорённость вдохнула в неё жизнь.

- Куда ты клонишь, чёрная софистка

- Если бы даже этот жалкий писака понял, что мы – одно, как аверс и реверс монеты, он бы воспринимал нас так же, как абориген Новой Гвинеи какой-нибудь шиллинг или цент. Монета для аборигена – ничтожная и бессмысленная штуковина. Но и развитый человеческий ум не в силах постичь ту функцию, стоящую за нашей «монетой». А посему, все попытки постижения сущего тщетны для ограниченного человеческого разума, сколь ни жонглируй словами и ни играй в смыслы. Твоё здоровье – говорит смерть и допивает багряную жидкость в стакане.

- Ну что ж, пора, забирай его, моя рассудительная брюнетка.

- Дорогая, а может ты дашь ещё один шанс этой заблудшей душе?

- Я не могу идти против его свободы, он выбрал тебя, я умываю руки.

- Ради смеха, поверь, только ради смеха и я умываю руки.

- И как же быть? Что с ним теперь будет? – тревожно спрашивает блондинка.

- Не знаю, это уже не в нашей компетенции. Может быть, выйдя за пределы жизни и смерти, он сумеет правильно закончить своё творенье.

- Да поможет ему Бог.

Брюнетка удивлённо нахмуривается, но потом игриво улыбается и говорит:

- Ну и напилась ты сегодня, сестричка.

Так я подошёл к концу этой главы, ни жив, ни мёртв, ещё более запутанный, смущённый и растерянный, чем в начале главы. Покинутый самой очаровательной блондинкой и самой пленительной брюнеткой, я сажусь за письменный стол, делаю глубокий вдох и оставшимися главами доказываю моим недолгим гостьям, что я кое-что понял о ценности их «монеты», которую я собираюсь положить в копилку человеческой мудрости. Да поможет мне Бог.

Глава XXXV

Смерть - это счастье для умирающего человека.

Умирая, перестаешь быть смертным.

Теодор Паркер

Если бы Иван дожил до шестого учебного года в Медицинской академии, то он бы узнал, что изучают на цикле «Судебной медицины». Он бы узнал, как установить: повесился человек сам или был повешен после смерти? Сам нажал на курок и сделал дырку в голове или был застрелен. Он бы многое узнал, если бы дожил до шестого года обучения, но, увы, как мы знаем из шестой главы, уже в середине четвёртого года обучения, Иван летел со скоростью смерти с крыши студенческого общежития в направлении к вечности. А я дожил. И доучился.

В одной из глав я написал о том, как, будучи студентом второго года обучения, я препарировал правую половину лица у невостребованного трупа, создавая наглядное пособие, по строению фасций, мышц, артерий и нервов, для последующих молодых эскулапов. И за время препарирования, почти с той же скоростью, с какой менялся внешний вид трупа, менялось и моё сознание. Вот только в тот момент, когда труп был готов стать объектом изучения, я оказался совсем не готов к дальнейшей жизни. Так мёртвый, за несколько часов научил меня большему, чем живые за много лет. Только тяжело нести знания мёртвых живым ногам, то и дело они подкасываются и ты падаешь в яму одиночества или лужу депрессии.

На шестом курсе я узнал, как отличить: повесился человек или был повешен после смерти. Об этом мне рассказали живые, но как всегда много большее я узнал от мёртвых.

На занятии по теме «механическая асфиксия», преподаватель показал нам фотографии повешенных, тех, чьё отчаянье надело им петлю на шею и приказало долго жить. Прошло много лет, но эти фотографии всегда у меня перед глазами, их не нужно долго звать, они обитают на самой поверхности океана моей памяти. Фотографии висельников органично вплелись в противоречивый клубок моего «Я», навсегда отказавшись от компромисса со смехом, радостью и счастьем. И иногда, я слышал в себе полузабытый голос покойного Ивана: «полёт с девятого этажа много красивей твоих фотографий».

За время обучения в медицинской академии и занятий в научном кружке по оперативной хирургии я множество раз вскрывал трупы, оперировал, изучал их органы и ткани, и при этом, я не запомнил ни одного из них. Все они были безликими последователями смерти, шелухой, оставшейся от человека. А три фотографии, на которые я бросил беглый взгляд, остались в моей памяти навечно.

На первой из них, в дверном проёме, на ремне, прокинутом вокруг перекладину, висел пожилой мужчина. На нём были синие трико, тельняшка и он был небрит. Глаза смотрели куда вниз и в сторону, а рот был приоткрыт.

На второй фотографии, чёрно-белой, на ветке небольшого дерева (не помню какого) боком к объективу фотоаппарата, на каком-то шнуре висела небольшая женщина. И что меня удивило, так это то, что на ней была шляпка с полями. С такими полями, через которые очень трудно было бы протянуть петлю. Неужели она надела шляпку, когда на шее вместо бус уже красовалась петля? Это не праздный вопрос, это червь, грызущий моё отчаянье, когда я вспоминаю эту фотографию.

На третьей фотографии, в туалете, на бельевой верёвке, висел молодой парень, лет двадцати отроду. Это всё, что я могу про него сказать, ибо и так сказано уже слишком много.

Если бы я увидел этих самоубийц, уже снятых с петли и лежащих в неестественных позах и застывших гримасах, на следующий же день, я бы забыл об этом. Но на фотографиях я увидел нечто большее, чем смерть, на фотографиях непроявлено присутствовало то, что молило о приходе смерти. На фотографиях я увидел отчаянье.

Я вглядывался в эти фотографии, пытаясь разглядеть источник отчаянья в окружающих предметах, каких-то деталях, тенях. Но отчаянье оставалось непроявленным, хотя оно присутствовало на фотографии наравне с проявленным, а может ещё и больше.

В тот вечер, я пришёл домой, закрылся в комнате и попытался уснуть. Но Морфей отказался навестить меня, верно, как и я, сильно потрясённый от увиденного на фотографиях. О чём бы я не думал, эти фотографии накладывали на это свой отпечаток, куда бы я не посмотрел, я смотрел через них. И тогда я заплакал. Я плакал, и с каждой слезинкой я становился все ближе и ближе к Богу. Я плакал, и с каждым всхлипом я был ближе и к ближе к отчаянью. Я был неудержимо верующим и равно неудержимо безбожным в тот момент. Я вопрошал: «Господи, почему жизнь, которую ты даровал, сделалась столь невыносима, что люди ищут успокоения в петле?». Я причитал: «Господи, отчего ты не поможешь тем твоим детям, что забились в тупик и молят о смерти?» Я просил: «Господи, пожалуйста, вычерпни хоть ложечку отчаянья у того, кто сейчас думает о скверном и может этого будет достаточно, чтобы он закружился в весёлом танце»…

Мой милый Иван, тебя терзал страх смерти, ведь ты не ведал отчаянья. Смерть – это скверный доктор, для тех, кто отчаялся, и кого уже не принимают доктора жизни. Страх смерти – это роскошь, которую могут себе позволить те, кого холит и лелеет жизнь. Эти капризные детишки, словно за мамку цепляются за свои сладенькие жизни, всячески стараясь их сохранить. Сохраняют ценное. Но есть и беспризорники, от которых отказалась мамка Жизнь, и они нищие, голодные и просящие не ведают страха смерти. И в один миг, когда на их мольбы весь мир делается глухим, отчаянье их услышит, отчаянье к ним придёт. Выбрасывают ненужное.

Из глубин памяти, за рукав белого халата, я тяну моего Ивана, на плоскость страницы, в формат данной книги. Я его давно не видел, и он сделался размытым и полупрозрачным в чертогах памяти, а на фоне белой страницы вы вообще можете его не заметить, но это не важно, главное верьте моему слову – он здесь.

В отличии от размытого Ивана, три фотографии, которые лежали на самой верхушке памяти, оказались очень чёткими и яркими. Я показал их Ивану и сказал: «Где же страх смерти?» Иван взял их в руки, внимательно посмотрел, сделался ещё более прозрачным и заплакал. Он плакал и исчезал, а фотографии делались только ярче и контрастней.

Знание - сила? Эх, Френсис, Френсис…Мертвые, не желая того, передали мне своё знание, я, также, не желая того, его получил. Вот только кто теперь меня заново научит петь, смеяться и ходить по воде?

Остаётся только верить, что «Пёстрая книга» в конце концов выведет меня из дремучего леса на солнечную поляну, где кружатся в весёлом танце бабочки и боги.

Глава XXXVI

Хорошо смеется человек –

значит хороший человек.

Ф.М. Достоевский

Deo juvante

Церковники всех времён и конфессий пытались найти компромисс между существованием зла на Земле и существованием всемогущего и всемилосердного Бога. Одним из самых логичных был постулат о том, что Бог действительно всемогущ и Дьявол, как персонификация абсолютного зла, находится у него в подчинении. И якобы Дьявол, сея зло во вселенной, всего лишь выполняет волю Бога, который, в свою очередь не желает зла, а просто непостижимым образом обращает это зло во благо. И они подводят черту: «пути Господни неисповедимы».

Достаточно стройная теория, хотя трудно представить, какими тропами ужас Второй мировой войны, Хиросима и терроризм достигнут территории божественной благодати. Но каждая теория имеет право на существование. «Пёстрая книга» предлагает зеркально противоположную теорию, теорию, согласно которой Бог исполняет поручения Дьявола.

Из предыдущих глав вы узнали о трёх таких поручениях:

1.посеять в людские головы страх смерти.

2. посеять в людские головы страх жизни.

3.посеять в людские головы вопрос о смысле жизни.

Именно в такой последовательности: страх смерти – страх жизни – вопрос о смысле жизни. Но на то он и Лукавый, что решил обхитрить даже Бога и замести следы своим мерзким хвостом. Он очень серьёзно рассуждает о том, что страх смерти и страх жизни – это рычаги, с помощью которых станет возможно управлять человечеством. И совсем, вроде как для забавы, говорит о том, что можно ещё и вопрос о смысле жизни вбить в эту плодородную почву, и Бог также легкомысленно даёт на это добро.

Дьявол хитёр, а хитрость это признак ума! Он знал, что страх смерти и страх жизни – это производные от вопроса о смысле жизни. Если бы первым делом в людские головы вбили этот страшный вопрос, не было бы необходимости сеять страх жизни и страх смерти, они бы сами вызрели из этого вопроса.

Согласно Дьяволу, страх смерти возникает оттого, что непонятен смысл жизни, и человек боится смерти из-за того, что не успеет отыскать в тайниках жизни её главный смысл. Страшно умереть внутри бессмысленной жизни. Но если цель найдена, сконструирована, сфабрикована, если смысл вылеплен, выкристаллизован и достигнут, что может нас ещё держать по эту сторону бытия?

Согласно Дьяволу, страх жизни - это страх отсутствия смысла в жизни. Смысла, который очень призрачен и неуловим, а может и вообще, которого нет. Страшно жить в бессмысленном мире. Но если цель найдена, сконструирована, сфабрикована, если смысл вылеплен, выкристаллизован и достигнут, что вам будет мешать счастливо и безмятежно копошиться под солнышком внутри вашей жизни?

Теперь понятно, почему люди почти никогда не говорят о страхе смерти, а тем более о страхе жизни, но почти всегда их бытовая философия витает вокруг вопроса о смысле жизни. На глубинных и более сведущих структурах, нежели сознание, человек понимает, что это самый главный вопрос, решив который, тут же избавишься от власти Дьявола над своим разумом. Поэтому настало время поговорить о смысле жизни. Отдавая себе отчёт в том, что аналогия не метод доказательств, я всё же воспользуюсь ей, дабы хоть немного приблизиться к решению главного человеческого вопроса.

Прежде чем искать смысл, нужно понять, что это такое. Так вот, смысл это нечто конечное и главное, синонимами могут служить: цель, результат, следствие. Итак, следствие ведут знатоки…

Если есть следствие, непременно должна быть причина её породившая. Например, я испытываю жажду – это причина. Я иду на кухню, набираю стакан холодной воды и выпиваю его – это действие, индуцируемое причиной, и не нужно путать его со следствием. Следствие – это моя утолённая жажда.

Теперь о жизни. В данной логической цепочке, жизнь можно рассматривать только как действие, и прав был Ошо, когда говорил, что Жизнь – это не существительное, а глагол. Значит это действие вызвано какой-то причиной и направлено в сторону какого-то следствия, цели, смысла. Но как понять эту цель? Нужно ли для этого анализировать саму Жизнь, если причина и следствие стоят по ту сторону?

Следствие раскрывается в причине. Чтобы понять смысл жизни, нужно найти её причину.

Где, как не на небесах, у кого, как не у Бога (как не убого) искать эту первопричину. За мной читатель, смелее взбирайся на судно (т.е. корабль, а не медицинское судно для испражнений, хотя…) моей фантазии, которое всего за несколько букв, донесёт тебя до чертогов нашего Отца.

И вот судно моего шального воображения уже плывёт через океаны атеизма и материализма, через моря рационализма и скептицизма, через реки агностицизма и реализма, через холодные ручьи гротеска и абсурда.

И на небольшом островке коры моего головного мозга, с распростёртыми объятьями нас встречает Бог. Я бы описал его так:

Седой старик, в трико дырявом,

На вид под восемьдесят лет.

А не попутал ли нас Дьявол?

Мне чудится его здесь след.

В столь торжественной обстановке (не каждый день находишь в себе Бога), обращаясь к Всевышнему, я заговорил стихами:

Скажи мне Бог: в чём смысл Жизни?

Зачем уж столько тысяч лет

Весь род людской под солнцем киснет,

Зачем явились мы на свет?

В столь торжественной обстановке (не каждый день Бог проступает на поверхности моего сознания) Всевышний ответил в рифмованной форме:

Я создал человека для потехи!

Потом тщеславие руководило мной.

Представить ты не можешь наслажденье,

Когда за веру жертвуют собой.

Представить ты не можешь как приятно,

Когда возносят руки в небеса,

И как ласкают нежно моё сердце

Детишек верующих голоса.

Представить ты не можешь сладость дыма,

Летящего от жертвенных костров,

И как божественно сияние красиво,

На солнышке крестов и куполов.

После божественной речи всё торжественное становится обыденным, и проза душит рифму.

- И в такого Бога нас призывают верить? – спросил я в недоумении.

- Не хотите - не верьте, и без вашей веры проживу. Действительно, зачем верить в трансцендентное, поверьте хотя бы в себя.

- Но неужели действительно в основе всего – потеха?

- Именно потеха! Разве есть что-то предосудительное в потехе, забаве, игре, веселье, смехе?

- Значит мы следствие скуки?

- Именно скуки! Но скука – это причина, Вы – стрела, летящая от скуки в сторону моей радости. Разве это не прекрасно?

- Да уж, до смешного несовершенный мир.

- Что ты знаешь о совершенстве? Стоит только миру не удовлетворить какую-нибудь твою прихоть, не дай Бог () кто-то наступит на твою мозоль или у тебя в самый нужный момент закончится туалетная бумага, ты уже спешишь заключить – мир несовершенен!

- Но в чём же его совершенство?

- Это единственный из мной созданных миров, внутри которого возможен смех, а смех – это самая совершенная вещь на свете.

- Может это и прекрасно, то, что ты говоришь, но научи нас смеяться над смертью, войной, голодом, болезнями, ненавистью, предательством и отчаяньем. Мы погрязли в проблемах и страхах, мы не знаем, как жить, но, и боимся умирать. А теперь Ты ещё и говоришь, что возникновение Жизни на Земле – это не причина чего-то ещё более глобального, а всего лишь следствие твоей скуки. Может тебе и смешно наблюдать за нашей вознёй с небес, но нам, обитателям земли хочется плакать и проклинать или в лучшем случае пожимать плечами. Смысл человеческого существования – твоя забава, но нам-то как быть?

- Вы созданы мной для потехи, но что вам мешает и из своей жизни создать потеху? Вы веселите и смешите меня, но что вам мешает веселиться и смешить самих себя? Рассматривайте свою жизнь, как способ обретения радости, счастья и смеха. Чем не смысл жизни?

- Это прекрасный, может быть самый лучший и самый верный смысл, но боюсь, что люди не смогут его принять. Они так долго искали смысл жизни, что ждут чего-то очень глобального, космического и почти непостижимого.

- Неужели души людей окончательно проела ржавчина серьёзности и недоверия? Почему они решили, что истина – это поток умных, сложных, серьёзных и скучных слов? Истина – это поток смеха.

- Ваши бы слова, да в уши вашей паствы, особенно той её части, что, носит чёрную рясу, и молится со скорбным выражением лица.

- Они давно забыли в чём суть.

- И в чём же суть?

- Да хоть в чём! В том, что мир прекрасен, в том, что жизнь - это праздник, в том, что любовь – это чудо. Хотите ещё, пожалуйста: в том, что смех лучше слов, в том, что танец лучше молитвы, в том, что пение птиц лучше выступления политика, в том, что игра в футбол лучше игры в войну, в том, что клубничное мороженое вкуснее утренних хроник в газете, в том, что вечернее небо красивее рекламного плаката, в том, что дружеская улыбка важнее цен на бензин.

- В такого бога мне уже хочется верить!

- А я хочу верить в смеющегося человека!

Мы заливаемся смехом и, пожав друг другу руки расходимся в разные стороны: Он – обратно в глубины моего серого вещества, а я – в пучины следующих глав «Пёстрой книги».

Глава XXXVII

Гораздо важнее не что мы читаем,

а как и с какой целью.

Эдмунд Берк

Ответь мне, мой последний читатель, зачем ты держишь в руках эту книгу? А десятки других книг? Что ты ищешь в них? Ты разве не знаешь, что для оплодотворения яйцеклетки достаточно одного сперматозоида, хотя в семени их миллионы. Или ты из тех, кто хочет что-то взять, не предложив ничего взамен? Кто-то парился, мучился, рожал, потел, изрыгал…а ты хочешь просто взять или даже украсть. Просто прийти с работы зимним вечером, и между двумя телепередачами, что-то выхватить из подсунутой другом книги с глянцевой обложкой. Ты даже не думал, а надо тебе это или нет. Ты просто копилка. Копилка, собирающая жизнь. И не важно чем ты набиваешь эту копилку. И даже неважно, зачем ты набиваешь её. Но самое неважное для тебя - кто же в конце концов разобьёт твою копилку?

Я расскажу вам одну удивительную историю. Герой этой истории, очень известный в прошлом человек, не пожелал, чтобы я называл его имя, поэтому условимся называть его дядей Ваней. Эх, дядя Ваня, дядя Ваня, до чего же чудный был человек. Чудак-человек, да и только.

Дядя Ваня был очень образованным и очень начитанным человеком. Очень много времени он проводил в библиотеке за чтением великих русских классиков. Он так много читал, что это не могло не отразиться на его здоровье. И, когда зрение упало до минус десяти диопритрий, он категорически для себя решил завязать с чтением. Но как только он перестал читать, ему стало казаться, что его духовность и начитанность с каждым днём уходит в небытие. И он нашёл выход! Ну и дядя Ваня, ну и чудак, он решил не париться сидя за чтением книг, а париться прямо книгами. Очень оригинально мыслил наш дядя Ваня. Он решил, что, так как любая книга несёт в себе какую-то духовность, то разве есть разница как эту духовность поглощать. Зачем портить зрение, когда есть другой воспринимающий орган, площадью более двух метров – кожа. Кожа воспринимает воздух, солнечный свет, ну а духовность должна воспринимать вдвойне. Но не всякая кожа готова к духовности. Кожу надо очистить и раскрыть. Каждая пора должна быть готова к поглощению духовности.

Баня. Дядя Ваня по праву считается основателем духовных бань в России. Да уж, ну дядя Ваня, ну мозг! Всё рассчитал до последней мелочи. Даже выпустил книгу: «Мои Духовные бани». Вот несколько постулатов из его книги:

1. Духовные бани должны строить духовные люди. А духовные люди должны знать и любить русскую классику. Именно русскую, ибо только она является истинно духовной. К заливке фундамента допускаются лица, имеющие учёные степени в области литературы и искусства. Крышу бани должны класть исключительно поэты, пусть и местной величины.

2. На протяжении всего строительства, должен присутствовать человек, который будет вслух читать произведения великих русских классиков. Желательно, чтобы этот человек происходил из интеллигентной семьи, подвергался гонениям за отстаивания русской идеи, умел играть на баяне и пить водку. Читать он должен громко, но не торопливо, останавливаясь на особо значимых местах. При закладке фундамента он должен читать преимущественно Толстого, Достоевского и Тургенева, а когда дело дойдёт до крыши: Пушкина, Лермонтова и…Хармса.

3. Союз писателей должен благословить автора на постройку духовной бани и написать как минимум две рецензии.

4. Топить баню нужно исключительно книгами русских классиков. Спешу предупредить, что не стоит топить баню произведениями М.А.Булгакова, действительно плохо горят. Вначале нужно слегка растопить поэтами «серебряного века», а уж затем подбавить таких мощных поленьев как тот же Толстой, Чехов, Горький и…Хармс.

5. Париться нужно вениками, созданными из вырванных листов книг великих русских классиков. Это очень ответственный этап. Здесь можно собрать такой букет…Приведу некоторые рецепты поистине мастерских веников. Очень хорош веник, состоящий на 90% из «Войны и Мира» Л.Н. Толстого и 10% страниц из «На дне» М. Горького. Хорош и такой веник: 50% из «Идиота» Ф.М. Достоевского и 50% страниц из любых произведений Д.И.Хармса. Всё зависит от вашей фантазии, экспериментируйте.

6. Хорошо иметь собственного банщика. И замечательно, если этот банщик будет иметь фамилию какого-нибудь литературного персонажа или состоять в дальнем родстве с каким-нибудь великим русским писателем.

7. Если в парилке от жара слишком накалились полки, да так, что невозможно стало сидеть, рекомендую подложить под заднее место Н.В. Гоголя. Очень хорошо, знаете ли, сидится на Гоголе.

8. Очень важно, чтобы во время парения (очень подходящее слово) все думы были направлены о России, о русской душе, о судьбах русской интеллигенции, ну и, конечно же, о великих русских писателях.

У дяди Вани был свой духовный банщик, звали его Саул, и вроде как он приходился дальним родственником Даниила Ивановича Хармса. Саул очень любил и уважал дядю Ваню за его образованность, а порой даже слегка завидовал ему. И свою любовь, уважение и лёгкую зависть он вкладывал в каждый удар духовным веником по голому телу дяди Вани.

В тот субботний день, дядя Ваня решил затопить по-чеховски, в смысле не как чехи, а как Чехов. Дядя Ваня попросил Саула топить только пьесами великого классика, а веник изготовить из чётных страниц «Дяди Вани». Саул сделал все, как было повелено, но допустил одну неточность, вместо чётных страниц «Дяди Вани» он вырвал нечётные и сделал из них веник. Это, или что-то другое, стало причиной той роковой чеховской парки, теперь вряд ли возможно выяснить.

Тем вечером дядя Ваня был в хорошем расположении духа. Перед баней он заставил Саула прочитать ему отрывок из «Чайки». А потом сказал: «Чехов раба по капле выдавливал, а я Чехова по капле сейчас впитаю», и пошёл в баню.

«В человеке всё должно быть прекрасно», - говорил Саул и хлестал красную спину дяди Вани, – « И лицо и одежда и душа и тело». «Как бы чего не вышло», - прохрипел дядя Ваня, и в этот момент Саул со всего маху ударил духовным веником по не менее духовной заднице. И вдруг что-то произошло, дядя Ваня перестал пыхтеть и охать, да что охать, он даже и дышать-то перестал. Помер дядя Ваня.

Саул озадачился. И озадачился даже не тем, что до смерти допарил дядю Ваню, а тем, что же теперь делать с той духовностью, которая осталась в мёртвом теле. Ведь она не могла куда-то деться, эта самая духовность. Вот она здесь на полке и лежит. А что с ней делать?

Общение с умным человеком делает и нас умней. Не зря столько лет Саул верой и правдой парил дядю Ваню. Он вспомнил его золотые слова: «Какая разница, каким способом поглощать духовность». Да вы не подумайте, что Саул был злодей или маньяк какой, нет, он просто был способный ученик. На веранде он нашёл долото, а в сарае молоток. С помощью молотка и долото можно сделать множество замечательных вещей. Саул сделал трепанацию черепа. И вот чудеснейший мозг дяди Вани лежит на подносе, на котором ещё вчера Саул разносил чай в гостиную. А дальше всё было ещё проще. В правую руку нож, в левую вилка, приятного аппетита!

И вот духовность попадает в рот, пищевод, желудок, всасывается в тонкой кишке, а не всосавшаяся часть направляется в толстую кишку. И кровь уже разносит духовность дяди Вани по всем клеточкам Саула. Клеточки жадно глотают духовность и издают при этом физиологические звуки. И вот они глотают и глотают эту духовность, глотают не пережёвывая, уже буквально давятся этой духовностью. И наступает момент, когда клетки Саула, наполненные духовностью дяди Вани начинают лопаться. Одна лопнула, затем вторая и так далее. Вскоре лопнул и сам Саул, и вся духовность оказалась на полу веранды. А в это время на веранду забежала любимая собака дяди Вани по кличке Каштанка и слизала всю эту духовность. Духовность, оказавшись в желудке Каштанки, долго недоумевала, как такое могло произойти. А в это время какой-то очень благородный человек с седой бородой, и добрым взглядом чрез круглые очки, поманил Каштанку куском колбасы. Только для этого господина, Каштанка почему-то стала Шариком. «Да хоть Плейшнером», - подумал Каштанка-Шарик, - «лишь бы колбасы отломил». Звали этого господина, как впоследствии узнал Шарик, профессор Преображенский. Дальнейшая судьба Каштанки-Шарика-Плейшнера вам, мой дорогой читатель, хорошо известна.

Так вот, эта удивительная история, вовсе не про дядю Ваню и его духовные бани, не про людоеда Саула, не про Каштанку с духовностью в желудке, и даже не про профессора Преображенского. Это история про копилку.

Помните в начале главы, я сказал, что человеку-копилке не важно кто и когда его разобьёт. Но ведь суть копилки не в том, чтобы просто что-то собирать, а именно в том, чтоб потом быть разбитой, а собранное ею, могло быть использовано. Так слушай же меня, человек-копилка, истинно говорю тебе – РАЗБЕЙСЯ!

Ты ещё веришь в то, что знание подарит тебе лёгкость бабочки, безмятежность Будды или блаженную улыбку Пауло Коэльо? Нет, знание могильной плитой склонит тебя к земле, к червям, к Дьяволу.

Теперь ты знаешь, что Д.И.Хармс никогда не был в Португалии, знаешь, что однажды Мастер Кун встретил Бога у берега Хуанхэ, знаешь, кто был основателем духовных бань в России…но зачем тебе это? Неужели без этого знания ты не мог есть, пить, спать, любить?

Чем больше наполнена твоя копилка, тем сильнее мир вокруг теряет краски. Ты начинаешь смотреть на мир через содержимое своей копилки. Содержимое копилки начинает профильтровывать окружающую действительность, в результате, пройдя через все эти фильтры, от действительности остаётся жалкая капля, которая не в состоянии промочить твоё засохшее нутро.

А те, кто разбил копилку………………………………………………………

(«говорящий не знает, а знающий не говорит»)

Глава XXXVIII

Блаженны забывчивые,

ибо они «покончат» и со своими глупостями».

Фридрих Ницше («По ту сторону добра и зла»)

Господи, прости мне мои

маленькие шутки на Твой счет,

и я прощу Тебе большую шутку,

которую Ты сыграл со мной.

Роберт Фрост

Однажды Бог забыл, что он Бог…

Это звучит странно, но это правда. Обычно Боги не забывают, что они боги, а тут раз и забыл. И всё произошло так просто…очень просто.

В то утро Бог проснулся в хорошем расположении духа…(«духа» не очень подходящее слово)…просто в хорошем расположении. «Чем же занять день?», - подумал Бог, и вдруг, - «А не изучить ли мне планктон реки Хуанхэ?»

Странно всё это звучит. Бог решил изучить планктон реки Хуанхэ. Создатель всего сущего на земле…изучить планктон?

- Ну, надо же чем-то время занять, – сонно оправдался Демиург.

- Простите, но у кого занять? – удивился Автор.

На такие вопросы, сколько я Его помню, он никогда не отвечал. То ли ответы эти не умещались в слова, то ли их вообще не было.

В данную минуту в мире полыхает несколько войн, в тихий океан упал пассажирский авиалайнер, в Индии эпидемия холеры, несколько молоденьких девушек примеряют пояс шахида, несколько десятков младенцев умирают, не сделав и первого вздоха... Планктон?

Но вы не знаете Бога. Вы хотели бы видеть его совсем другим. Вы хотели бы видеть в Нём образец добродетели (человеческой добродетели), образец морали (человеческой морали), образец милосердия (в человеческом понимании этого слова). Но, увы, результатом ваших надежд и желаний станет только негодование и разочарование. Истинная первая, а может и последняя, заповедь Библии: «Пути Господни неисповедимы…».

Для Бога нет высшего и низшего, большого и малого, правого и неправого, внешнего и внутреннего, светлого и тёмного, красивого и уродливого. Упавший над тихим океаном пассажирский авиалайнер нисколько не значимее, чем изучение планктона реки Хуанхэ.

Нуждается ли человечество в таком главнокомандующем?

Но я Вам расскажу, кто такой Бог на самом деле, и для этого мне понадобится всего два слова: Бог – это Всё. Зима и лето, война и мир, урожай и голод, любовь и ненависть, жизнь и смерть. Для него нет понятия гуманности, но это не делает его негуманным. Он ни гуманен, ни негуманен, он гуманен, он негуманен…Он всё. Не Он развешивал ярлыки на явления Жизни, с надписями: «добро», «зло», «грех», «благо», «вред», «польза», «порок», «добродетель» и т.д. Вы прописали жизнь словами, а теперь смотрите на небо и вопрошаете: «Как много зла, как мало веры…» Маловеры! Вы готовы верить только в полезного Бога, ваша вера меркантильна. Я слышал от Вас: «Нужность человека для общества определяется его полезностью для этого общества». В таком случае, Бог, изучающий планктон реки Хуанхэ – абсолютно бесполезное явление.

И вот однажды, общественно бесполезный Бог, сел у песчаного берега Хуанхэ и просидел так тысячу лет. И десять столетий ушли не на изучение этого растриклятого планктона, а на воспоминания, воспоминания о том, кто же Он такой.

Бог забыл, что он Бог.

Как это могло произойти? Что стало поводом? Это неправильные вопросы. Почему? Вот верный вопрос. Почему Бог забыл, что он Бог? Ведь знал же Бог многие миллионы лет, что он Бог, знал и баста. Просыпался и тут же вспоминал: «Я БОГ», а как только вспоминал, тут же становился своим воспоминанием. Бог знал, что он Бог. В нем не было внутреннего ощущения божественности, но всегда присутствовало знание («присутствовало» не очень верное слово, ибо не было местоположения этого присутствия, поэтому лучше сказать, что первоначально было только знание – Я Бог.) «В начале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог». Но однажды, на берегу быстрой и решительной реки Хуанхэ, было потеряно знание.

Да вопрос даже не в том, почему Бог забыл кто он…Зачем? Вот последний вопрос. Самый последний и самый верный. Зачем Он забыл кто Он? Если бы Бог, забыл кто Он такой, при участии вопроса «Почему?», не понадобилось бы тысячи лет, но когда появился вопрос «Зачем?»…Эту стену стало невозможно пробить.

Тысячу лет просидел Бог у берега Хуанхэ, и когда понял, что вспомнить, кто Он такой, ему уже никогда не удастся, он решил стать хотя бы «кем-то». Но кем?

Около берега, где сидел амнезированный Бог, течением воды размыло слой грунта, и образовалась небольшая заводь. В этой заводи нашли своё место…клопы-водомерки. Есть ли в природе более просветлённые, счастливые, медитативные существа, так грациозно танцующие по глади воды? Бог…то есть тот, кто забыл кто он, подумал: «А почему нет?».

«Я клоп-водомерка», – так определил себя самозабытый Бог. А если честно, то ничего он не говорил, а просто встал на свои тонкие ножки, покрытые какой-то маслянистой жидкостью и побежал, слегка пританцовывая, по ровной глади воды. Поистине танцующий Бог! (Видел бы это Заратустра).

Устав от бесчисленных скитаний по миру, Мастер Кун решил найти последний приют в родном Китае. Когда-то, давным-давно, может ещё в прошлой жизни, он очень любил смотреть из своей маленькой хижины, на таинственное течение Хуанхэ. Хуанхэ открыло ему загадки жизни, смерти, любви, мудрости и даже того, чему нет названия. Он слишком долго блуждал по миру, но теперь, кольцо замкнулось, свершилось вечное возвращение, предрекаемое Ницше, и мастер Кун оказался у своих истоков, на песчаном берегу неспешной и величественной реки Хуанхэ.

Сидит мастер Кун на берегу, бросает камешки в воду, смотрит, как от них отходят небольшие круги, плавно расширяющиеся и, в конце концов, сливающиеся с недвижной гладью воды и смеётся. Сначала это был детский смех, потом смех сквозь слёзы, потом какой-то животный вопль, но потом снова смех.

- Я понял тебя, я понял твою шутку! – захлёбываясь от смеха, говорил Мастер Кун и грозил пальцем в небо. - Ты старый комедиант, но верно с твоим чувством юмора мне больше не совладать, - понизив голос, сказал Кун, перестав смеяться и опустив глаза.

В этот миг, мир сделался таким безмолвным, таким тихим, словно боящимся что-то прослушать.

- Я устал, - первые слова Мастера Куна, которые услышал безмолвный мир. - Я игрушка, я марионетка. Я знаю всё, но это всё помещается в одной улыбке. Я знаю всё, но я не господин, я раб этого знания.

От этих слов воздух, сделавшийся очень тяжёлым и густым, окончательно убил все звуки, долетавшие от Жизни.

- Знание водило меня по земле много сотен лет. Но я был не хозяин этого знания, а только сосуд, в котором оно нашло свой временный приют. Моё знание – это самая тяжёлая ноша, неизлечимый нарост на душе, беспощадный внутренний огонь, безудержный бег на месте. И всё это умещается в кротком движении губ, зовущемся улыбкой!

Мастер Кун улыбнулся и, уставившись куда-то за линию горизонта на время умолк, но вскоре продолжил:

- Моё знание…Одних оно убивало молнией наповал, других медленно душило, третьих сводило с ума, на четвёртых не оставляло и царапины, - говорил Кун, щуря глаза от солнца, и пытаясь кого-то высмотреть в небе.

А небо было безоблачным и пустым вот уже тысячу лет!

- Послушай, это отличная шутка, но я уже вдоволь нахохотался. Отпусти меня, выпусти мой смех, - шептали дрожащие губы, умоляли полные слёз глаза.

Но разве мог знать Мастер Кун, несмотря на свою просветленность, что там, на небе, уже тысячу лет нет того, к кому он взывает. Разве он мог подумать, что Бог стал водомеркой и, возможно, прямо сейчас вытанцовывает перед ним, по ровной глади воды, свой изящный танец забвения.

В тот день, меня посетила странная и пугающая мысль о том, что может Бог, и первоначально был водомеркой? Может никто, ничего и не забывал? И тысяча лет как миг?!

Мастер Кун встал на колени и вновь разразился нечеловеческим смехом.

- Ницше, этот безумец, этот гений, он шагнул далеко за человека, он дал так много, что вряд ли нам удастся взять и четвёртую часть, но почему он лишь мельком, чтоб никто не заметил, говорит о самом главном? Он тысячу раз прав, утверждая (хоть и не документируя утверждаемое), что искусство самообмана – это самое великое искусство на свете. Но не самое величайшие, мой мёртвый друг, поверь мне, не самое!

Когда длина и ширина и глубина и высота твоего взора охватывает и проникает в самую суть Жизни, когда от тебя не скроется не одно движение беспокойной души, когда ты знаешь причину первого шага и последнего выдоха, когда Бог приходит к тебе за советом, тогда никакой самообман, даже самый величайший, не сможет сделаться завесой для твоего всевидящего ока. Ницше, мудрейший безумец, безумный мудрец, то, что ты неслышно бормотал себе в усы, находясь по ту сторону идиотизма всеобщей «нормальности», я прокричу во всеуслышанье:

- Самое великое искусство - это искусство забывать.

Искусство забвения.

- Я не овладел этим искусством, потому я здесь, - говорил Кун, стоя по шею в воде и пристально глядя в ясное и безоблачное небо. - Мне нечем дышать, мой сосуд переполнен. Я хочу разлиться, - это были последние слова мастера Куна, после которых он сделал шаг и исчез в глубине «Пёстрой книги», под тёмными и таинственными водами реки Хуанхэ.

В том месте, где он исчез, выплыл на поверхность пузырёк воздуха, последний выдох Мастера Куна. И в этом пузырьке заключался тот хлопок, который я так неумело пытался описать несколько глав назад. Даже больше: в этом пузырьке заключалось всё содержание «Пёстрой книги. Ad absurdum и обратно».

А по невозмутимой глади Хуанхэ, невзирая ни на что, продолжали, слегка пританцовывая, бегать на своих тонких ножках клопы-водомерки. И, возможно, среди них, грациозно и немного величаво, шаг за шагом, расписывал свой танец самозабытый Бог. И, возможно, прямо из вечности, смотрит на эту картину Фридрих Ницше и смеётся себе в усы: «Теперь я готов верить в такого Бога, который умеет танцевать!»

И вдруг, где-то вдалеке, на самой окраине моей души, я услышал гудок. Слёзы выступили у меня на глазах от представившейся мне картины. Я увидел, как по самой чудесной (после Енисея конечно), реке Хуанхэ, плывёт человек-параход Иван Фёдорович Крузенштерн, плывёт и ненасытно улыбается, приветствуя меня гудком. В этой улыбке, в этом гудке, лучиками солнца отображаются самые светлые строчки «Пёстрой книги». Слёзы радости наполняют мои глаза, я счастливо машу ему в ответ и вдруг я вижу то, отчего солёная жидкость просто фонтаном бьёт из моих глазниц. Сердце надрывается от счастья, мне не хватает воздуха…На борту Ивана Фёдоровича Крузенштерна, в шезлонге сидит человек, загадочно улыбаясь и что-то набивая на клавиатуре своего ноутбука. Его зовут Пауло Коэльо. И он…... …

Хотя стоп, пусть он сам напишет об этом книгу, а с меня хватит.

Этим эпизодом, я заканчиваю «Пёструю книгу» и отдаю её в руки Пёстрой Жизни.

Точка

Послеточие

Это моё первое дитя, рождённое в смехе и слезах, радости и боли, в общем, как положено. И вот, я держу невинные страницы, только что выведенной через принтер «Пёстрой книги» и у меня немного дрожат от волнения руки. Страницы ещё тёплые, но я боюсь, пока они дойдут до Вас, они уже остынут и станут невкусными. Я слегка озадаченно качаю головой, но всё же решаюсь отдать своё детище Вам на съедение. Приятного аппетита! Хотя наверно это уже не к месту.

«Пёстрая книга. Ad absurdum». Я что-то хотел сказать…

Помните детские книги раскладушки? Открываешь страницу и из неё получается какой-то домик, полянка, звери всякие и ещё что-то. Я хотел, чтоб и каждая моя страница стала такой раскладушкой, чтобы вы открыли её и выпустили на свет, что-то живое, копошащееся, дышащие. Чтоб из каждой главы торчали пальцы, крыши, расчёски, звёзды, шнурки, гвозди, радуга и многое многое другое. И суть не в том, чтобы это просто «вылазило», а в том, чтоб вы могли за «это» как-то ухватиться, чем-то подцепить и что-то вытащить.

«Пёстрая книга. Ad absurdum». Эта была отличная игра. Игра без победителя, но и без проигравших!

«Пёстрая книга. Ad absurdum». Я болел тем, о чем писал. Я жил тем, о чем писал. И при этом я очень боялся создать тяжёлую книгу.

«Пёстрая книга. Ad absurdum». Смог ли кто-то увидеть за пестротой, абсурдом и смехом хоть что-то, о чём плакал автор?

Если по-настоящему попасть в резонанс с этой книгой, то последствия могут быть самыми разными. «Пёстрая книга» может завести в дремучую депрессию, но это будет означать, что понят лишь кусок, лишь отдельный мрачный кусок огромного и в целом, сладкого пирога. Поэтому единственным критерием, который даст мне понять, что книга понята правильно, будет Ваша улыбка. И если мне скажут сжать книгу до одного слова, я вслед за Мастером Куном напишу на ваших лицах: «УЛЫБАЙТЕСЬ».

А если моя «Пёстрая книга», мой «Ad absurdum», показала вам «нечто», чего бы Вы не желали видеть внутри своей вселенной, и предпочитали бы об этом не знать, то опять же, вслед за Мастером Куном я скажу: «самое великое искусство – искусство забвения».

И последнее:

ВСЕ НАПИСАННОЕ В ЭТОЙ КНИГЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПРАВДОЙ

Оглавление

Глава I 3

Глава II 13

Глава III 19

Глава IV 30

Глава V 37

Глава VI 41

Глава VII 47

Глава VIII 55

Глава IX 59