Галерея картин, или книга, которая никогда не будет прочитана

 

Мой разум захлестнули синие блики и всполохи. Они бороздили мое сознание с усердием надоедливых мошек. Постоянно лезли в глаза, рот, уши, за шиворот, и при этом противно жужжали. Пришлось отбиваться кистью, которая служила мне, мечем правосудия.

Я стоял посреди большой снежной равнины. Откуда-то, с запада, восходило бриллиантовое солнце, и, как не странно, но холода я не ощущал.

-Смотрите, торчок!! Торчок!

-Торчок.

-Торчок?

Отовсюду стали выползать маленькие ржавого окраса кролики.

-Торчок.

-Торчок. Хи-хи-хи.

Они дрожали и нервно похихикивали, окружая меня со всех сторон.

-Настоящий торчок!

-Торчок.

-Точно торчок.

Над уже прилично образовавшейся толпой вознесся еще более ржавый, чем все остальные, крол с белыми крыльями. Он подлетел ко мне, и начал порхать где-то на уровне плеча.

-Я знаю торчок, тебя зовут Моисей и ты должен провести нас в рай, указать нам верную тропу. Так гласят легенды.

-Да, да.

-Так гласят легенды.

-Смотрите, торчок.

Я немного опешил, но отступать было некуда. У кролов окромя крыльев, также имелись острые когти и не менее острые зубы.

-Вы уверены, что вам нужен…

-Кто нужен?

-Что нужен?

-Рай! Вы уверенны, что он вам нужен? Вы знаете, что вас там ждет?

-Нет - хором прогундосили зайцы.

-И я не знаю. – ответил я, и побрел от них проч. Если даже зайцы пытаются слинять из этого мира, то мне здесь делать в принципе нечего. Вот, только найти ворота, и я от сюда слиняю, как пить дать!

Я брел весь день, и еще один день, потом наступила ночь. Надо было устраиваться на ночлег, но кругом простиралась только снежная пустыня.

Перебрав в уме все возможные варианты, весь один, уподобившись медведю, я начал делать себе берлогу. И в конечном итоге соорудил, что-то вроде чума, ну или юрты, как их там называют?

Моя крепость отличалась помятостью и характерными мне асимметричными пропорциями.

Вот так, сидя в этом сооружении, я начал постепенно засыпать. Мне снились снега Килиманджаро, знойное солнце Караибских островов и сумасшедшее чаепитие Льюис Керол.

-Зачем они засовывают Соню в чай?

-Чтобы проверить, сможет ли Соня жить в чае.

-Она же утонет!

-Это не важно, главное молчать, а то еще обидится кто.

Грохот разбившегося заварника вывел меня из сна. Рядом со мной лежал медведь, он собирал лапами осколки и ревел, точнее плакал. Эта душераздирающая картина тут же освежила меня, как целый галлон кофе, и я пулей вылетел из своей берлоги. Да, если есть берлога, то в ней должен быть медведь, неоспоримая аксиома.

Перед входом толпились ржавые кролики. Уже знакомый мне субъект опять подлетел на уровень моего плеча.

-Мы подумали и решили. Веди нас в ад Моисей.

-Ладно крылатые, пошли.

Наша процессия была еще той картиной. Тысячи летающих ржавых кроликов во главе с маленьким человеком по имени Петр, которого они именуют Моисеем, бредут по снежной пустыне, в поисках ада…

 

Рой бумажных стрел прервал идиллию. Зайцы, как горох сыпались на снег, заливая его бесцветной серой кровью, многие из них пытались спастись бегством, но бумажные болты знали свое дело, в одночасье полегли все.

Из-за бархана появилось человек тридцать с картонными луками.

- Назовись человек, принесший нам такое изобилие пищи, ты наверно посланник богов.

- Нет, я просто Петр.

- Апостол Петр! – мужики повалились на колени и начали усиленно мне кланяться.

- Встаньте. Не стоит этого делать. – сказал я, уже смирясь со своей пророческо-божественной сутью.

- Ты послан нам в помощь – проговорил один из мужиков – Мы уже лет тридцать бродим по этой пустыне, ты покажешь нам путь до нашего города.

- Нет ничего проще. Надо следовать по дороге из желтого кирпича.

Стрелки обрадовались, собрали кроликов и пригласили меня в свой лагерь, на пир в честь меня.

Лагерь был воистину огромен, человек на пятьсот. Здесь были женщины, дети, старики, воинов человек триста и верблюды с четырьмя горбами.

На этом идиллия завершалась: у детей были сморщенные, потрескавшиеся от пустынных ветров лица; женщины с впалыми глазами и обвисшей грудью; худые, еле стоящие на ногах воины.

- Нас было в десять раз больше – сообщил мне один из моих учеников – многих унесли болезни, кто-то от голода, кого загрызли мыши.

- Как такое могло случиться?

- Никто уже не помнит, незримый холод сжигает разум, снег не таит даже при ста градусах, его невозможно растопить. Эта пустыня живая, она гипнотизирует, разговаривает с нами. Мы ее пища.

Говорящий попросил меня подождать и я остался один посреди людного лагеря.

- Ты не сможешь нам помочь, строитель троп.

Я обернулся и увидел сгорбленного старика.

- Я не обижаюсь, не беспокойся. Только не говори это им. Они озлобленные на весь мир вампиры. Беги строитель троп, беги.

- Куда?

- Не знаю, здесь нет ничего: нет гор, лесов, здесь нет полей и уж точно нет ни одного города. Их разум сожгла эта пустыня, она навеяла им мечту о призрачном городе, а они в нее поверили.

Я еще один раз взглянул на лагерь и побежал к ближайшему бархану. Меня никто не преследовал, но я чувствовал кожей их ненавидящие взгляды.

 

За барханом моему взору открылся огромный оазис и городские стены. Путь до них занял у меня не больше двадцати минут.

У ворот стояли два огромных громилы с синей кожей и зелеными глазами, совершенно голые и без единого волоска на всем теле.

- Во Зайка, прости за грубость!!…- громилы молчали.

Я еще минут пять смотрел на их упитанные лица, но они ничего не отражали.

- Ну и плевать! – произнес я нарочито громко и вошел в город.

Город блистал всеми цветами радуги, всеми звуками лиры и всеми излишествами матери природы. Походу дела, город готовился к празднеству. Он бурлил, разбрызгивая в разные стороны клочья пенящейся плоти.

Я стал пробиваться в глубь города. На площади толпа мужиков держала в воздухе огромную доску, символизирующую собой сцену, хихикающие детишки всячески над ними изгалялись: щекотали, снимали штаны, брили ягодицы, а на сцене стояла молодая девушка с пчелиным лицом и держала речь о вреде утреннего меда. Народ мрачно внимал, выковыривая, друг другу глаза.

- Утренний мед гораздо недоброкачественней меда дневного. С утра пчелы сонные и ленивые, они на лету засыпают, что сказывается на КПД их трудовой активности.…Наша партия смеет всех заверить, что как только мы вступим на пьедестал власти, эта проблема будет решена нами незамедлительно, раз и на всегда! Ура товарищи!

- Ура!!! – слитный хор толпы громогласно вознесся над площадью.

Я вырулил из нее и пошел в ближайшее кафе, благо в карманах моих завалялось пара процессоров PENTIYM 3,на обед хватит. Вечерело.

Ровно в восемь часов, с главной башни города скинулся монах, символизирующий собой солнце.

 

Маленькое кафе на краю площади с негромким чвяконьем принимало в себя посетителей, которые рыхлыми кучками слизи бугрились по краям сморщенных столиков.

Я сел на столик у входа, демонстративно брезгуя стулом, как я понял это могли себе позволить только состоятельные комочки слизи.

- Что будем заказывать? – спросила меня задница с длинными ногами, протягивая мне меню.

- Пищу. – задница нахмурилась и ушла.

Я стал изучать цветастый картон, который она мне протянула. Текст было почти не разобрать, он был измазан губной помадой, слезами и рыбьим жиром, странно, рыб я в этом кафе еще не видел.

В это время задница снова подплыла к моему столику и поставила не него, кишащее мясными запахами, блюдо, по левую сторону от моего тела.

- С вас один. – я вынул процессор и передал его официантке, та выписала счет и удалилась.

Я принялся поглощать принесенную мне еду.

 

Сон

Мне снилось, дико обиженное на небо, море. Оно из последних сил старалось стать более голубым, чем небосвод, но у него ровным счетом, мало чего получалось, люди по прежнему называли его Зеленым…

 

Проснулся я на том же столики от пушечного выстрела: покрытый гарью и копотью монах, что символизировал собой солнце, несся куда-то за линию горизонта. Наступило утро.

Я слез со столика, отряхнулся и вышел на улицу. Город был пуст и безлюден. По покрытым пылью и снегом мостовым, ветер гонял обрывки бумаги и картона. Кое-где площадь еще сохранила свои первозданные формы, но во многих других местах она напоминала разодранный халат.

Петр оглянулся назад, кафе с разбитой витриной, качающейся на одной петле дверью и еле заметный зеленый треугольник в дверном проеме.

Он улыбнулся ему и шагнул.