Стих 1

 

Etiam sanato vulnere cicatrix manet…*

 

Это была адова жарища. Трава уже давно иссохла, а листья с деревьев облетали раньше времени. Даже ночь не приносила облегчения. Потоки неостывающего воздуха врывались в распахнутые окна. А там сейчас было прохладно. За сотни километров отсюда, к юго-западу от города. Горы всегда были неприступной крепостью для врагов и для жары. Солнце закатывалось за рваные вершины гор, и опускалась синяя мгла. А с ней и прохлада. Тихая. Живая. Она опускалась медленно, не сразу. Сначала становилось приятно, потом прохладно, а с появлением звезд уже приходилось одевать теплый свитер. Но иногда звезд не было. Белые светящиеся облака плыли по черному небу. Луна выходила из облаков и освещала долину ровным мягким светом. А потом снова заходила, будто говоря, что и хорошему нужно знать меру. Шум реки, который почти не замечаешь днем, ночью заглушал все другие звуки.

Обжигающее пламя костра согревало воздух. Одежда пропитывалась терпким запахом дыма. Отсыревшие ветви сосен потрескивали в огне.

А потом наступала осень. Сначала теплая и сухая, потом серая и дождливая. Но пока не начались затяжные дожди, мы ходили по тихому лесу и собирали никем еще не тронутые грибы. Было так приятно шуршать опавшей листвой и прислушиваться к этому шуму. мы сидели на берегу стремительной реки и смотрели, как ветер шевелит верхушки сосен. Солнце медленно растворялось в закатных тучах, и над рекой повисала дымка.

- Скоро выпадет снег. Пора уезжать.

- Я никогда не видела снега в горах, -ответила я .

- Он такой же как и везде.

- Нет, не такой. Здесь все не такое.

- Нам пора уезжать, -настаивал он.

- Я хочу остаться. На всю зиму.

Он молчал.

- Тебе нельзя оставаться здесь. Ты сама знаешь.

- Нет, не знаю. Я хочу остаться здесь.

- А если тебе понадобиться помощь? До ближайшей больницы два часа, а по зимней дороги и того более.

- Мне не понадобиться помощь. Мне нужно, чтобы ты был рядом.

- Это твоя первая беременность, ты не можешь быть так уверена.

- Я уверена. Я ,правда, уверена, что ничего плохого не произойдет.

Он замолчал. Он не знал, как переубедить меня и просто улыбнулся.

А через неделю выпал снег. Он начался ночью и шел целый день. А на следующее утро вновь светило солнце. И снег искрился и переливался всеми цветами. Небо было глубокое и синее. Оно отражалось в снежных песчинках. А потом вновь набежали тучи, и опять пошел снег, который не прекращался целую неделю. Из дома мы выходили редко. Идти было почти невозможно. У нас во дворе росла большая яблоня, которая теперь почернела от влаги. На самом ее верху висели никем не тронутые яблоки. Их не смогли сорвать ни порывистые летние ветра, ни хлесткие осенние дожди. Даже теперь они бурели под тяжелым снегом. Жалкие. Сморщенные. Я шла за мужем, ступая след в след, и все равно иногда проваливалась в глубокие сугробы. И мы оба весело смеялись, сидя в мягком снегу.

Иногда он ходил на охоту. Ходил, когда его приглашали знакомые из соседних домов. И возвращался уставший и счастливый от удачной охоты. Вечерами мы сидели у теплой печи. И смотрели в окно. И видели, как луна выходила из-за туч. И все вокруг становилось серебряным. И где-то там слышался сдавленный лай собак.

- У нас кончаются деньги, -сказал он,- мне нужно написать пару статей.

- Напиши. как здесь здорово. Нам с тобой. И как хорошо жить вдали от городов. Напиши, как мы счастливы в эти долгие зимние ночи.

Он засмеялся.

- О таком не пишут в газеты, ты же знаешь.

- А жаль. Если бы писали о том, как счастливы люди, мир стал бы лучше.

- Ты права. Только он, наверно, никогда не станет лучше.

- Тогда напиши книгу о нас с тобой. Начни с того момента, когда мы познакомились, когда обстреливали город, и ты забежал в подвал, и в темноте сел совсем рядом со мной, и твое горячее дыхание обжигало мне лицо. Как потом ты зажег спичку и увидел меня, и в испуге отпрянул так, что ушиб голову, и как я накладывала повязку, разорвав юбку, чтобы остановить кровотечение. Напиши, что ты тогда для меня был спасителем, и что я с тех пор ничего не боюсь. Напиши, как изуродованные окровавленные тела были повсюду, и я шла по улице, уставясь перед собой. Напиши, как матери кричали над убитыми детьми. и повсюду был только огонь…- меня душили слезы. И я заплакала. Я плакала долго. Навзрыд. Муж обнимал меня и целовал в мокрое лицо, и тихо шептал, что все закончилось и больше никогда не повторится. Но я то знала, что и его по ночам мучат воспоминания.

-Напиши, -не унималась я,- напиши, чтобы люди знали, какая нелепость эта война. Напиши, что война остается с тобой до конца твоих дней. Напиши, чтобы они никогда не повторилась.

- Я напишу. обязательно напишу, милая. И мы больше никогда не увидим войны.

- И наши дети не увидят.

- И дети не увидят.

- Это все ложь,- говорила я- ложь…

-Да, милая, да…

В ту ночь я чувствовала, что он не спит, а смотрит в темноту. И я не хотела нарушать его раздумий. Мне было горько оттого, что я причинила ему боль. Но эта горечь всегда была на сердце, а сегодня ее привкус я почувствовала во рту. И колющие слова срывались с языка одно за другим…

И обратился я,

и увидел всякие угнетения,

какие делаются под солнцем:

и вот слезы угнетенных,

а утешителя у них нет;

и в руке угнетающих их- сила,

а утешителя у них нет.

И ублажил я мертвых,

которые давно умерли,

более живых,

которые живут доселе,

а блаженнее их обоих тот,

кто еще не существовал,

кто не видал злых дел,

какие делаются под солнцем.

А однажды днем мне стало не по себе. И я почувствовала, что теряю ребенка. Муж ушел за дровами и должен был скоро вернуться. А я лежала и думала только об одном.

Он вез меня в больницу, а в зеркале я видела, как краснели его глаза и по щекам катились слезы.

- Я не потеряю его,- сказала я. - Не плачь. Я знаю, что не потеряю.

 

*Даже от зажившей раны остается шрам… (Из Публия Сира)

 

Стих 2

Cui prodest?.. *

 

- Война разражается как эпидемия. Ее никто не ждет. Она входит в твой дом и забирает близких тебе людей.

- Думаешь, она когда-нибудь кончится?

-Все когда-нибудь кончается.

-Люди устали от войны?

-Хуже, они к ней привыкли. Привыкли, что каждый день гибнут люди, на улицах свистят пули, вместо пения птиц, который не сегодня-завтра сразят и тебя.

-Разве можно привыкнуть к войне?

-Можно. Ведь привыкаешь к язве, которая точит тебя день изо дня, и уже не так больно. Она просто медленно тебя убивает, но ты к ней привык.

- Но ведя язву можно лечить.

-Можно. Но мало, кто лечит. Войну тоже можно прекратить, но никто не прекращает. Она приносит деньги, а люди любят деньги. Много денег. Однажды деньги поглотят человека.

-Неужели война ведется только из-за денег?

- Она затевается ради обогащения. А затевается она не нами. Не мною и не тобой. Она просто стучит к нам в дверь. И мы открываем эту дверь. Мы ничего прежде не знали о войне, но нам пришлось узнать.

- А бывают ли патриотические войны?

- Как ты сказал? Патриотические? Патриотизм поддерживает войну, он словно дрова, которые медленно подкладываешь в огонь, не давая ему угаснуть. У нас одна родина- наша земля. Все мы люди из плоти и крови. Но наши государства возводят непроницаемые стены из патриотических предрассудков. И вот- мы уже отделены друг от друга. Мы уже враги.

- Станет ли эта война уроком для будущих поколений?

- Нет, это единственное в чем я уверен. Войны всегда велись и будут вестись. Это как закон природы. Кто-то наживается на войне, а кто-то гибнет. Вспыхнувшую войну можно остановить, но ее нельзя уничтожить как явление человеческой природы.

* Кому выгодно?..