Улицы были мокрыми от прошедшего ночью дождя. Молодая листва деревьев дышала прохладой, и свежесть утра, казалось, не собиралась уступать место духоте летнего дня. Костя шагал вдоль длинной решётки сквера, поддевая ногой камешки и загоняя их в лужицы.

К заказчику идти не хотелось – достаточно было представить затхлый полутёмный склад, в котором придётся несколько часов сидеть за компьютером, и всякое желание спешить пропадало. Хорошо хоть, что сегодня в "Полюсе" можно провести меньше времени, чем обычно, - к четырём часам дня Костя должен был ехать в офис на какое-то внеочередное общее собрание.

Склад "Полюса" находился за рекой, пришлось сделать крюк и пройти длинный отрезок набережной. Костя поднялся на мост, облокотился на поручень и, остановившись, долго смотрел на искрящуюся под солнцем водную рябь. Навстречу плыл прогулочный пароходик; немногочисленные пассажиры лениво расположились за столиками на верхней палубе, свежий ветерок весело трепал разноцветные флажки на мачте.

"Прокатиться бы... А ты работай и работай." - Костя вздохнул и спустился с моста; через несколько минут он уже был у ворот склада.

Оглядев своё отражение в окне будки сторожа, Костя пригладил непослушные вихры (программисту, за которого столько платят, нельзя походить на мальчишку!), затем постарался придать своему лицу самоуверенное, слегка презрительное выражение, и позвонил. Дверь открыла Нина Ивановна, товаровед и бухгалтер в одном лице:

- Здравствуйте, Костя! Жду вас с нетерпением.

- Есть что-то срочное? – Накануне из "Полюса" несколько раз звонили в Костину фирму, просили прислать специалиста ("Немедленно!!" – прямо пожарная команда, а не ИТ-компания!), и, конечно, говорили, для чего… Ничего, снова расскажут, никуда не денутся. А ему спешить некуда, за Костино время заказчик платит.

- Товарная оборотка до сих пор не работает, я ведь вам говорила по телефону. И накладная криво печатается.

- Посмотрим. Разберёмся.

Костя стал пробираться вслед за Ниной Ивановной между бесконечными стеллажами, уставленными коробками с моющими средствами, шампунями и косметикой, и наконец попал в тесный закуток, где стоял компьютер. На мониторе светилось окно программы – той самой программы, специалистом по которой считался Костя.

Бухгалтерша принялась торопливо описывать свои беды:

- В прошлый раз вы сделали в отчёте, чтобы пустые строки не выводились, но после этого итоги по товарным группам пропали. Если с разбивкой по складам запускаю, итоги есть, но неправильные - задваиваются. А как же быть – ведь руководству именно итоги нужны? – Нина Ивановна печально взглянула на Костю. – Мне кажется, эта программа никогда уже правильно работать не будет. Мы только один отчёт с вами третий раз переделываем.

Костя значительно кашлянул:

- Кх-м. Ну почему же… Программа отличная, знаете, сколько фирм на ней работает, - это уже стандарт де-факто (хорошее словечко, почаще стоит употреблять!) для торговых компаний. Просто есть… скажем, некоторые недоработки. – С заказчиками Костя старался говорить внушительно и ободряюще. - Сейчас разберёмся с отчётом… Да, вы можете своими делами пока заниматься.

Бухгалтерша ушла – кажется, составлять вручную тот самый отчёт для руководства, который не могла ей выдать компьютерная система, - а Костя, поминая про себя недобрым словом программу и её разработчиков, погрузился в изучение кода товарной оборотки.

"Наделали отчётов, мучайся с ними… И я ещё наворотил тут в прошлый раз… Так… здесь убрал кусок, чтобы не выводить товары с нулевыми остатками. И здесь убрал… Зачем? Леший его знает, не помню уже… Ладно, всё равно не восстановишь. Может, в запросе поменять условие – непонятное какое-то… Так. Ну-ка, запускаю. Ага, эти дурацкие итоги вообще пропали. А если так?.. Или так?.. Чтоб её!" На протяжении двух часов Костя то вставлял какие-то куски в программу, то убирал. Непослушные итоги никак не хотели показываться в нужном виде – они то задваивались, то смешивались с итогами по другим товарам, то исчезали вовсе. В конце концов, Костино терпение иссякло. "Зараза, не получается. Что она ещё говорила – накладная криво печататется? Давай накладную попробую. А-а-а… Это еще ничего – просто я тогда шаблон сдвинул. Во – теперь нормально. Ещё часок посижу для вида, а отчёт на весь завтрашний день растянем. Или, ещё лучше, Петьку Иванова подговорю с этой ерундой возиться".

Когда подошло время уходить, Костя позвал бухгалтершу и бодро сообщил:

- Нина Ивановна, накладную сделал. Видите, всё печатается – можете проверить. Подпишите мне - 4 часа работы.

- А оборотка?!

- Пока нет.

- Опять не получилось?

- Получилось. Но не до конца.

- Да как так?! Что же, мне вашему директору звонить?

- Не волнуйтесь, Нина Ивановна, главное, не волнуйтесь. Товарная оборотка – это сложный отчёт. Его изменение требует более длительной работы. Сегодня я провёл, хм, необходимую подготовку: написал процедуры, инвертировал модули, проинициализировал объекты ("Что бы ещё ей наврать? Уже слова кончаются")…

Нина Ивановна замахала на Костю:

- Хватит, хватит… Я ничего в этом не понимаю.

Костя развёл руками – что делать, дескать, это не всем доступно.

- Проще говоря, доделаем завтра… Ну, может, послезавтра. – Костя покосился на бухгалтершу ("Поверила?"). Он осторожно пододвинул к Нине Ивановне листок, на котором было написано: "Отработано 4 часа".

- Да-а. Ну, что же, будем ждать. И надеяться на вас. - Бухгалтерша нехотя поставила свою подпись.

"Вот почему у нас любят "Полюс" – и платят в срок, и часы подписывают. Хи-хи".

- До свидания, Нина Ивановна. Будьте здоровы.

 

В конторе царило непривычное оживление. Кроме двух секретарш – а ими нередко исчерпывалось количество сотрудников, постоянно находящихся в офисе, - собралось множество людей, которых Костя не всех и знал-то как следует. Маркетологи, работающие в пяти местах и в том числе – в этом; веб-дизайнеры, оказывается, существующие в фирме; программисты, похоже, только что выпавшие из виртуальной действительности в обычную жизнь и не очень обрадованные такому перемещению.

Народ что-то с интересом обсуждал. Костя налил из кофейного автомата капучино и подошел к овальному столу, за которым собрался в полном составе отдел по продажам.

- Мужики, что происходит?

- Ничего, - отозвался Виталик, начальник отдела. – Особенного - ничего. Просто нашу фирму "Плутон" купил – знаешь эту контору: раньше табаком торговали, потом стройматериалами занялись, а сейчас сдуру в ИТ-бизнес влезли? Ну, и шеф у нас сменился, естественно.

- Старый был неудавшимся банкиром, новый…

- Новый – из оптовиков по стройматериалам.

- На чём ездит?

- "Порше Кайенн". И домик у него не хилый на "Синих холмах" – Вася Егоров видел.

– Круто. Вовремя хапнул товарищ, видно.

- Да, своё взял, молодец. – В интонации Виталика почувствовалось неподдельное уважение. – Сейчас придёт – познакомишься… А ты откуда такой весёлый?

- Из "Полюса".

- Вау! - Виталик не удержался и загоготал. – Сумасшедшая бухгалтерша среди шампуней! Хороший клиент… Отличный, просто супер! Без таких мы бы пропали. Тебе там должно быть неплохо.

- Не жалуюсь. Семьдесят часов работы они уже оплатили. Теперь закрываю помаленьку.

- Вот-вот. К свадьбе премия наберётся. Кстати, когда гулять будешь?

- Где-то через месяц. Алёнкины родители приедут, и деньжат надо подсобрать. В-общем, раньше не получится.

- Ну давай, давай. А с "Полюса" выжимай побольше… По-моему, приплыли товарищи из "Плутона". - Виталик посмотрел на дверь. Остальные тоже оглянулись.

В коридоре раздавались приближающиеся громкие голоса. И вот, дверь открылась - в офис один за другим стали шумно вваливаться господа, похожие друг на друга: плотные фигуры, бритые головы, дорогие костюмы и яркие галстуки. Перед входящими суетился коммерческий директор фирмы Вася Егоров, приглашал не стесняться, располагаться как дома. Впрочем, они и не думали стесняться – довольно-таки бесцеремонно рассматривали офис с его обитателями и громко делились впечатлениями. На лицах гостей было добродушно-снисходительное выражение, говорившее: да, да, теперь всё это наше, а мы – ребята не промах, знаем, как вести серьёзный бизнес.

Один из пришедших, высокий человек средних лет с крупными чертами лица и густым начальственным басом, оказался новым генеральным директором; фамилия его была Петухов. Вася представил нового директора сотрудникам. Петухов пожал руки руководителям отделов, сказал несколько общих фраз – что надеется на плодотворную работу в новом коллективе, рассчитывает на профессионализм своих подчинённых, добросовестный труд, энтузиазм и т.д. Все сотрудники уже знали про "Порше" и про "домик", поэтому слова нового генерального об энтузиазме некоторыми (песссимистами) были расценены как намёк, что новый шеф собирается поживиться за счёт персонала, снизив зарплатный процент. Другие, впрочем, ничего опасного в речи Петухова не усмотрели – обычная словесная вода, надо же начальству о чем-то болтать.

- Ну, а для того, чтобы повысить энергетику, и обеспечить вашу деятельность, как говорится, поддержкой высших сил, мы сейчас проведём… освящение офиса! – несколько неожиданно заключил Петухов. - Пожалуйста, отец… отец… ("Николай" – подсказал Вася Егоров) Николай, можно начинать.

Из-за спин "плутонщиков" вышел незамеченный раньше Костей маленький человек лет сорока пяти в черной рясе и со священническим крестом на груди. За ним показался худенький светловолосый мальчик – в светлых брючках и клетчатой рубашке; мальчик держал в руках небольшую водосвятную чашу и кадило. Священник попросил небольшой столик для святой воды, зажёг кадило и свечи.

- Благословен Бог наш… – начался чин освящения. "Плутонщики" принялись размашисто креститься. "Что за идиотизм! – подумал Костя. – Ничего оригинальнее не могли придумать. Можно было ещё шамана с бубном позвать. А поп надолго зарядил, поди…" Костя огляделся вокруг себя: ребята смотрели на происходящее кто с иронией, кто с "пониманием": "Давай, батя, служи… Тебе за это деньги платят." Полчаса звучали незнакомые церковнославянские слова. Костя устал стоять и присел на край стола, другие потихоньку последовали его примеру. Вася погрозился издалека и кивнул в сторону генерального и прочих гостей – мол, встаньте, дурни, обидеться же могут. Костя отмахнулся от Васи – ну тебя, плевать мы хотели на гостей и на генерального тоже.

Прочитав молитвы, священник стал обходить офис и всюду кропить святой водой. "Освящается… окроплением воды сия священныя…" Батюшка обошёл последний угол, дал поцеловать крест (ко кресту приложились Петухов и ещё человека три из "плутонщиков"), слегка поклонился всем, сказал бесстрастно: "Поздравляю с освящением", и стал собираться.

Костю вдруг словно бес подтолкнул. Он подождал, когда священник с мальчиком выйдут за дверь, и выскочил за ними в коридор.

- Батюшка!

- Да?

- Много сейчас за освящение офисов платят?

Священник поднял свои небольшие карие глаза на Костю. Тот смело выдержал взгляд. Отец Николай помедлил и тихо ответил:

- Немного. – Он показал на мальчика: - Но нам с ним хватит. И его братишкам и сестрёнкам тоже.

"Знаем мы вас, притворщиков. На бедность плачетесь, а с миллионерами дружите." Тем не менее, первый задор у Кости пропал. Он пробормотал что-то, как бы извиняясь, и взялся за ручку двери, чтобы вернуться в офис.

Священник заметил Костино смущение и слегка улыбнулся - впрочем, без насмешки:

- Спаси Христос. Как Вас зовут?

- Ну, Костя.

- Константин. – Батюшка помолчал.

Священник медленно перекрестился и очень серьёзно, как бы про себя, сказал:

- Помоги, Господи. Молитвами святого равноапостольного Константина. – Отец Николай вздохнул, ещё раз посмотрел на Костю, и того удивил взгляд священника. В нём было неподдельное, как казалось, участие, даже сострадание – с чего бы это? "А, ну да… Поповские штучки. - Костя вспомнил, как родители рассказывали о своей беседе со священником, к которому притащила их мамина сестра, тётя Катя. Отец потом возмущался, как "неграмотный поп" просвещал его, физика с университетским образованием, теорией Большого взрыва, "из которой почему-то следовало, что мне надо каждое воскресенье ходить в церковь!" - Понятно… Они нас, нормальных людей, "заблудшими" считают, всё равно что больными. Изображают сочувствие, чтобы мы в грехах каяться к ним бежали. Сейчас обрабатывать начнёт..."

- Дай Бог нам с вами в Царство Небесное попасть и там свидеться. – отец Николай перекрестил Костю, слегка поклонился, взял за руку сына – тот оглянулся на Костю с опаской - и молча пошёл к выходу. "Серьёзно он, что ли? Вот чудак."

Костя посмотрел вслед этой странной и несовременной парочке, открыл дверь и зашёл в офис.

Там уже вовсю шло неофициальное продолжение знакомства с новыми хозяевами. На столах появились бутылки и закуски. Господа из "Плутона" вместе с ребятами пили шампанское, жевали бутерброды с икрой и осетриной. Потом Петухов объявил, что это ещё не всё. Новые хозяева приглашают вечером всех сотрудников, а также их жён, девушек и так далее на боулинг-вечеринку в клуб "Ананас".

Народ стал потихоньку расходиться. Костя позвонил Алёнке и сказал про боулинг; они договорились встретиться в начале Петровского канала и пройти к "Ананасу" по набережной – эта дорога была самой приятной, хотя и не самой короткой.

 

Костя немного опоздал. Он ещё издали увидел Алёнку, стоящую на ступеньках набережной. На ней было тёмно-голубое короткое платье. Оно очень ей шло - как и маленькие изящные туфли, как и лёгкие серёжки с крошечными бриллиантами. Сегодня Алёнка распустила свои длинные огненные волосы, и в свете вечернего солнца они очень эффектно смотрелись на фоне тёмных вод канала и гранитных плит.

- Ты у меня просто красавица!

- Кость, ну сколько тебя ждать? Вечно ты…

- Извини, - Костя поцеловал Алёнку, взял её за руку; они не спеша зашагали по тротуару. Высокие дома, тянувшиеся вдоль набережной, заглушали шумную жизнь города. Прохожих и машин здесь было мало, звук шагов гулко раздавался по пустынной мостовой – ему вторил только мерный плеск волн, тихо стучащих в подножие гранитного парапета.

Алёнка безмятежно глядела вдаль – туда, где за высоким ажурным мостом, чёрным на фоне золотого заката, исчезал канал, и где, невидимая отсюда, могучая река принимала его воды в свои. А Костя держал ладонь Алёнки в своей ладони и смотрел на точёный классический профиль, упрямый красивый ротик, большие и ясные, как небо, глаза – они могли быть такими разными: то задумчивыми, как сейчас, то дерзкими и насмешливыми… Лёгкий ветер развевал Алёнкины золотистые волосы, иногда задувая прядь ей на лицо. Тук-тук-тук – стучали маленькие каблучки по брусчатке, и Костино сердце стучало так же громко в ответ… стучало громко, хотя ещё совсем недавно (и вместе с тем – так давно, до знакомства с Алёнкой!) Костя всерьёз думал: любовь - штука простая и доступная, ей ли морочить нам голову?

Они уже прошли добрую половину канала. Около большой гранитной тумбы, возле которой ограда набережной поднималась выше, Алёнка остановилась:

- Подержи меня. – Она оперлась на Костину руку и вскочила на парапет.

- Не упади…

- Да он широкий. Догоняй! – Алёнка быстро засеменила по парапету, ловко перебирая ногами и иногда делая испуганное лицо, как будто боясь, что вот-вот упадёт в воду. Костя бежал рядом, не на шутку пугаясь при каждом неуверенном Алёнкином движении.

- Давай, прыгай скорее вниз. Я же не успею тебя поймать.

- Куда прыгать – сюда или туда? – Алёнка показала хорошеньким пальчиком на воду. – Хочешь избавиться от меня? Хитрый мальчик! Не выйдет! – Парапет уже кончился, Алёнка стояла на верхушке последней тумбы и балансировала над обрывом:

- Лови!

- Ловлю! - Алёнка, засмеявшись, спрыгнула к Косте. Он легко подхватил её на лету, и, как маленькую девочку, осторожно поставил на тротуар.

Они постояли немного, наблюдая за полётом одинокой чайки и любуясь розовыми, похожими на барашки, облаками. Невидимое за домами солнце уже садилось, небо на востоке постепенно гасло.

- Пойдём, Кость.

- Алён…

- А?

- Как свадьбу-то будем отмечать?

- Во Дворце бракосочетаний, наверное… Ресторан мои снимут, обещали.

- Я думаю, может, ещё венчание в церкви заказать? Сегодня у нас один поп был - контору освящал. Думаю, с ним поговорить?

- Как хочешь. Рассчитай, чтобы денег хватило.

Из-за старого красного дома показалось недавно выстроенное здание боулинг-клуба. По фасаду быстро бежали неоновые искры, заполняли чёрный силуэт огромного ананаса золотом, а горящий шар из красных огней нёсся по стене и разбивал ананас на мелкие кусочки. На ступеньках стояли Вася Егоров и Петухов.

- Костя, привет! Игорь Эдуардович, это Костя Никитин – вы, наверное, днём его видели в офисе, но я не успел всех представить лично.

Петухов пожал Косте руку:

- Помню, помню. А как зовут вашу спутницу?

- Алёна. – Алёнка посмотрела на алмазную булавку в галстуке Петухова.

- Пошли. - Костя потянул Алёнку за собой внутрь здания. – Ещё обувь для боулинга надо успеть взять. А то в прошлый раз не хватило, помнишь?

Они постояли минут пять в очереди за кроссовками – на этот раз нужные размеры нашлись - и отправились в большой зал, где раздавался стук тяжёлых шаров и короткие электронные мелодии, издаваемые игровой системой.

- Кость, а что за папаша с Васей на входе стоял?

- Да я тебе не успел сказать. Это новый генеральный в нашей конторе. Называется Петухов, из "Плутона"… короче, мешок с деньгами. Поболтать любит, а так… кто его знает, пока непонятно.

 

В маленькой трапезной шёл обед после будничной утренней службы. За небольшим столом сидели отец Николай, староста храма Зинаида Петровна, алтарник Лёня и три девушки – певчие: Оля, Лиза и Варя.

- Лёня, ты поел уже? Почитай нам, будь добр, - отец Николай протянул Лёне книгу.

- Откуда читать, батюшка?

- Я тебе заложил, посмотри.

- Иже во святых отца нашего Иоанна Златоуста. Толкование на Послание к римлянам… - у Лёни был приятный звучный тенор, читал он напевно и красиво, правда, любил чересчур поокивать. - "И в супружеской жизни можно быть достойным удивления и благородным. Вот и Акила с Прискиллою жили в супружестве и весьма просияли, хотя занятие их и было незамечательно: они делали палатки, однако же добродетель покрыла всё и показала их светлее солнца. Ни ремесло, ни брачный союз не вредили им, но они явили такую любовь, какой требовал Христос, сказав: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя…"

- Вот именно, молодёжь, наматывайте на ус. Читай, читай, я уж на требы пойду, а вы дальше послушайте. – Отец Николай поднялся, произнёс про себя молитву и вышел.

Лёня дочитал главу.

- Богу нашему слава всегда, ныне и присно и во веки веков.

Девушки негромко сказали: "Аминь". Получилось синхронно и трезвучием – в до-мажоре. Они рассмеялись.

- Девчонки, нам бы на службах всегда так вступать. – Оля энергично вскинула своими красивыми малороссийскими бровями, из-под которых горели чёрные, как угли, глаза, и посмотрела на подруг.

Вот уже два года Оля управляла церковным хором – её должность называлась "регент". Помимо хорошего музыкального образования, Оля обладала звучным приятным голосом, была трудолюбива и настойчива. Но, этого, увы, оказывалось недостаточно, чтобы дело шло так, как ей хотелось. Часто, очень часто церковный хор на службах звучал неровно, а иногда просто фальшиво. Певцы разных способностей и возрастов пели старательно, но усердие не всегда вознаграждалось благозвучием; не однажды за службу Оле приходилось умолять своих подопечных: "Пожалуйста… Давайте держать строй!"

Правда, многое стало меняться с приходом Лизы и Вари. Девочки чуть помладше Оли - они появились в храме совсем недавно. Обе учились в одном музыкальном училище и, когда могли, приходили петь на клирос. Светловолосая высокая Лиза была тихой, немного грустной. Варя, небольшого роста, смуглая, характером походила на Олю – горячая, порой вспыльчивая. От Оли она отличалась смешливостью и непоседливостью.

- Варя, Лиза, давайте стихиры к всенощной посмотрим. Я нашла красивый подобен, Киево-Печерской лавры. – Девочки пересели к старенькому пианино, стоявшему в углу, Оля открыла ноты.

К ним несмело подошёл Лёня:

- Подпою вам, что ли… С басом-то лучше.

- Ты, Лёнечка, иногда подвираешь. Иди лучше в храм. Всё равно на службе у тебя свои дела будут. А у нас свои. – Оля взяла камертон. – Давайте петь в тоне. Постараемся не съезжать.

Лёня некоторое время постоял молча, потом вздохнул, с тоской глянул на Олю и отправился убирать алтарь перед вечерней службой.

Когда закончилась спевка, Лиза и Варя ушли – до всенощной. Оля собрала ноты, отнесла папку в храм и вышла на крыльцо подышать. Потихоньку стали собираться прихожане – даже на этой праздничной службе их ожидалось немного: маленькая церковь стояла в узком переулке затёртой среди офисных зданий, вдали от людных улиц, к тому же рядом были другие, известные и посещаемые приходы. Несколько раз мимо Оли с сосредоточенным видом пробегал Лёня, то с фелонью, то с какими-то свёртками. Потом пришёл отец Николай, благословил Олю, и они вошли в храм – наступило время службы…

Всенощная кончилась поздно. Оля медленно шла домой – сначала по переулку, потом по широкой улице. В душе продолжали звучать светлые преображенские песнопения. Оля улыбалась, вспоминая, как по-детски преданно Лиза с Варей смотрели на неё во время службы, как старательно выпевали трудные коленца праздничного подобна, как улетал ввысь, за высокий купол храма, прозрачный голос Лизы, а Варин, более плотный, с большим количеством серебристых обертонов, уверенно шёл в терцию. Оля очень устала - и от долгого стояния, и от нервного напряжения. Но она почти не обращала внимания на утомление – так легко и спокойно было на сердце. Рекламные щиты, норовящие влезть в душу своими двусмысленными надписями, сейчас не вызывали Олю на бой – она их просто не видела; трёхэтажный мат, которым щедро обменивались догуливающие каникулы школьники, не проникал в сознание и не перебивал мыслей; не замечала она и взглядов, которые бросали на неё бритые парни из открытых окон проезжавших мимо автомобилей.

Оля отошла уже довольно далеко от храма, когда её нагнал Лёня. Сначала он шагал какое-то время сзади, потом почти поровнялся с ней. Оля не сразу заметила его, а когда увидела, остановилась. Остановился и Лёня. Он несмело посмотрел на Олю и спросил робким, срывающимся голосом, как будто каждое слово давалось ему с трудом:

- Можно… я п-провожу тебя домой?

Лёня ждал, боясь поднять на Олю глаза. На его простом, всегда смелом и открытом лице сейчас были написаны робость и смущение – он напоминал первоклассника, которого первый раз вызвали к доске.

Оля помедлила.

- Лёня… – сказала она ласково. – Пожалуйста, не провожай. – Увидев, как вытянулось Лёнино лицо, Оля огорчённо вздохнула. – Прошу тебя, не расстраивайся. Ты… всё у тебя будет хорошо. Господь поможет. – Она повернулась и, немножко ссутулившись, быстро пошла дальше.

 

Последние две недели Костя просто забегался. Несмотря на помощь своих и Алёнкиных родителей, много пришлось делать самому. Выбрать свадебный тур в агентстве, сдать документы в ЗАГС, заказать лимузин, съездить в мебельный магазин за очередной вещицей – и всё это "не отходя от станка": работы в последнее время становилось больше, клиент шёл косяком. С "Полюсом", правда, пришлось расстаться. Нина Ивановна не вынесла очередного исправления товарной оборотки, устроила скандал, и Костю перевели к новому заказчику – в оптовую фирму "Циклоп", торгующую импортным коньяком. Незадолго до этого "Циклоп" высказал своё недовольство работой другого программиста, Витьки Попова, и руководство Костиной конторы сделало ход конём, вернее, рокировку: "Полюсу" сообщили, что вместо неопытного Кости им пришлют опытного Витьку, а "Циклопу" – что вместо неопытного Витьки поставят опытного Костю. Кроме "Циклопа" постоянно подкидывали мелкие заказы: обновить отчётность, установить программу у нового клиента и тому подобное. От заказов Костя не отбрыкивался, лишние деньги сейчас были очень кстати.

У Васи Егорова удалось разузнать адрес церкви, где служил отец Николай, и Костя поехал договориться о венчании – всё-таки этот священник был хоть немного знакомым. Костя думал повенчаться в субботу и в этот же день расписаться в ЗАГСе, чтобы вечер субботы и воскресенье как следует погулять, но отец Николай его разочаровал – по субботам, оказывается, не венчают. Тогда Костя решил перенести венчание за неделю до росписи и гулянки. Отец Николай не очень охотно согласился – он предпочитал совершать таинство после регистрации, для надёжности, – но в конце концов уступил.

Из-за беготни последних дней Костя даже реже стал видеться с Алёнкой.

…В церкви стояла тишина, и самый слабый звук гулко отдавался под высокими сводами. Народу почти не было. В дальнем углу у церковного ящика - где продают свечи и иконы, - копошилась какая-то старушка, похоже, глуховатая; она разворачивала толстые пучки, пересчитывала свечи и что-то тихонько ворчала себе под нос. Позади аналоя, возвышавшегося посередине храма, стояли Костины родители и сам Костя. Отец был при параде – в чёрном старомодном костюме, который надевал раз в три года, мама – в скромном сиреневом платье и косынке. Родители заметно волновались - "Вот чудаки, старое воспитание!" За мамой маячила нескладная фигура Витьки Попова (того самого, с которым "обменяли" Костю в "Полюсе"; Витька с недавних пор стал интересоваться церковными службами, что потешало его коллег). На клиросе вполголоса переговаривались три девушки, иногда начиная тихонько напевать, глядя в книжку с нотами – что-то учили, наверное. "А ничего девчонки. Вот эта, например, черноглазая. Или та, маленькая", - Костя привычно оценил имеющийся налицо женский пол и тут же спохватился: "Шабаш, я теперь женатым буду… Нечего тут всяких разглядывать".

Ждали Алёнку с родителями, они запаздывали. Венчание планировалось без помпы и гостей, ударная мощь празднования была перенесена на Дворец бракосочетаний и ресторан – но до этого ещё оставалась неделя.

Пару раз священник выходил из алтаря. Он уже объяснил жениху и родителям, как происходит чинопоследование таинства, коснулся кстати и смысла церковного брака. Углубляться в эту тему, правда, не стал, не увидев большого желания со стороны слушателей.

Кто-то показался на пороге храма. "Приехали?" Но это была не Алёнка с родителями, а всего лишь Вася Егоров. Вася сделал несколько шагов внутрь храма, наконец заметил Костю, как-то странно посмотрел на него и кивком головы позвал к себе. Всё это не понравилось Косте: не время сейчас рабочие вопросы обсуждать, наверняка нервный директор "Циклопа" на Костю настучал, аврал какой-нибудь намечается.

Вася выглядел растерянным и смотрел мимо Кости. Он проговорил, неестественно запинаясь:

- Ты понимаешь… Ребята тут позвонили, просили тебе передать. Кто-то из наших узнал…

- Да говори ты, в чём дело!

- Петухов с твоей Алёнкой сегодня полетел отдыхать в Италию.

- Что-о? Ты в уме… - В одно мгновение, казалось, весь мир перевернулся перед Костей. – Врёшь! – Не отдавая себе отчёта, Костя схватил Васю за плечи и хорошо его встряхнул. Егоров не сопротивлялся - он опустил глаза и, казалось, вправду чувствовал себя виноватым, что принёс недобрую весть. – Врёшь!! – Костя резко отпустил Егорова - почти толкнул. Да как же? Это просто неправда! Алёнка, которая его любит, которая уже стала частью его жизни – не оторвать. Костя быстро огляделся вокруг, увидел стоящих бесконечно далеко родителей, священника, бабулю со свечами, девчонок на клиросе... Надо действовать!

- Я к ней домой! – крикнул он родителям и выскочил на улицу. Поймать машину, теперь скорее, скорее – нужно просто увидеть Алёнку и поговорить, здесь что-то не так, здесь ошибка! Скорее, скорее…

Дверь открыла Алёнкина мама. Не дав Косте открыть рот, спокойным и ровным голосом сказала:

- У Алёны изменились планы. Она просила передать, что замуж за тебя не пойдёт, у неё есть другое предложение. Затраты к свадьбе мы возместим.

- Но… мы же любим друг друга… Она… Я…

- Костя, не будь ребёнком. У Алёны появились более серьёзные перспективы.

Костя медленно шёл вниз по лестнице. В памяти проплывали последние встречи с Алёнкой. Как улыбалась она – совсем недавно! – ему одному, смеялась его шуткам, не всегда и удачным, называла "мой мальчик", прыгала, как сумасшедшая, ему на шею. И -сдержанность в последнее время (он эту сдержанность как будто не замечал), торопливость – "Мне пора, некогда!": у неё была куча дел - она так говорила, а он – дурак, верил, даже не задумывался - ведь и сам носился, как угорелый… да, дела у неё были.

Костя зачем-то поехал обратно в церковь – хотя мог позвонить отцу по мобильнику – пожалуй, поехал именно потому, что смертельно не хотелось никому ничего объяснять. Дальше всё было как во сне: плакала мама, обнимала его, прижимала к себе, гладила по голове, что-то говорила, где-то рядом стояли отец, священник – он тоже что-то говорил, кажется, утешал родителей – всё это было уже не важно и не нужно.

- Домой, - только и смог выдавить из себя Костя. Когда он вошёл в свою комнату, махнул рукой маме, отцу - всем на свете: оставьте меня одного. Машинально скинул новые ботинки, бросился на диван. Он не думал ни о чём – только одна картина стояла перед его глазами: копна огненных волос и смеющееся лицо Алёнки, бегущей по парапету набережной.

 

Потянулись унылые дни. Костя почти не выходил из своей комнаты и почти не разговаривал. "Да. Нет. Ничего не нужно." Он закрывал дверь, ложился на диван и смотрел в стенку. Первое время мама с отцом Костю не тревожили. "Надо дать ему отдохнуть, пусть нервы придут в порядок". С работы сначала тоже не беспокоили – Вася Егоров временно вернул Витьку в"Циклоп", к вящему неудовольствию последнего. Потом подумали как следует, позвонили Костиным родителям, и с их согласия составили заявление на увольнение "по собственному желанию". Без подписи Кости, правда, но это уже были мелочи – расписались за него.

Проходило время, а Костина грусть не исчезала. Более того, маме стало казаться, что её сын всё больше замыкается в себе и озлобляется. На её робкие вопросы он ничего не отвечал и, видимо, не на шутку раздражался.

- Надо что-то делать! – сказала мама отцу, в очередной раз поплакав около Костиной двери.

- Что?

- К нормальной жизни возвращать – вот что! Хватит об этой дуре жалеть, было бы о чём.

- Да я разве против? Конечно, хватит. Только кто ему это объяснит?

- Знаешь, по-моему, надо тащить его на работу. На другую, естественно, не к этому бандиту.

- Давай.

Мама часами просматривала в Интернете сайты по трудоустройству, ловила вакансии по Костиной специальности. Сидела на краешке его дивана и рассказывала ему, где что нашла. Спрос на специалистов Костиного профиля, как ни странно, был высок. Фирмы, подобные той, в которой он работал, множились и множились, затевались новые проекты (с неизвестным концом, но хорошими "откатами"), предлагались высокие зарплаты. У мамы даже глаза разбегались.

- Костя, ты представляешь, я нашла зарплату, большую, чем ты получал – в 2 раза!

- Костя, может, тебе на руководителя проекта пойти? Вот здесь большой магазин решили автоматизировать.

Но Костя был упрям. Он упорно игнорировал мамин напускной энтузиазм. Зачем получать в 2 раза больше? Зачем руководить какими-то дурацкими проектами? Могли бы, кажется, понять… И отстать от него со своими вакансиями и прочими глупостями.

Впрочем, с некоторого времени Костя всё меньше раздражался на маму и на отца. Тяжёлое, давящее отупение стало овладевать им – сначала какими-то волнами, когда оно чередовалось со вспышками гнева, затем – незаметно продлевая своё присутствие, постепенно заполняя всё сознание. И в этом неприятном, однообразном ощущении стал появляться он. Старичок в тёмно-сером плаще с капюшоном, со странным посохом в руке – от всего его облика веяло чем-то старинным, даже сказочным. Как-то раз, когда мама в очередной раз сидела у Кости и просила, умоляла его "вернуться к жизни", Костя не выдержал и закричал на неё: "Уйди отсюда!" – она закрыла лицо руками и медленно пошла из комнаты, - вот тогда первый раз Костя увидел слева, в углу комнаты, старика. Почему-то Костя не удивился незваному гостю. Старик укоризненно покачал головой (Костя, как ни старался, так и не смог рассмотреть лицо старика, оно всё время оставалось в тени) и сказал глуховатым, но приятным голосом:

- Нехорошо, нехорошо!

- Что нехорошо? Знал бы ты, как они меня замучили? Кто ты такой, кстати?

- Родителей, дружок, уважать надо. Так-то. А что замучили, я знаю, я всё знаю... Но я тебе помогу, я всем помогаю.

- Вот ещё Дед Мороз нашёлся!

- А хоть бы и так, хоть бы и так. Посмотри-ка, что я тебе покажу! – старичок махнул рукой, и вдруг стены комнаты раздвинулись, и Костя увидел очень ясно, совсем рядом – улицу, несущийся по ней роскошный автомобиль. В машине сидели двое – Петухов и Алёнка. Петухов что-то рассказывал, а Алёнка смеялась.

Костя взъярился:

- Вот что ты мне показал! Проваливай, дед, откуда пришёл.

- Полегче, полегче, милый. Я тебе показал, что враг твой счастлив. А теперь я тебе говорю, что ты – дурак!

- Что!?

- Именно так. Лежишь, как чурбан, вместо того, чтобы бороться!

- Как… бороться? У него деньги, всё…

- Ты видишь, что я могу многое? …может быть, даже очень многое?

- Вроде да.

- "Вроде"… Вот как-нибудь полетаем с тобой вместе над городом вечерком, не то скажешь! У меня – власть! И ты можешь её получить, …если будешь послушен. Ты станешь выше не только этого мешка с деньгами.

- Надо подумать… Что я должен делать?

- Пока что мне нужно твоё согласие! Правда, на раздумья времени я тебе дать не могу, второй раз не предложу. Хочешь иметь со мной дело?

- …

- Ну? Хочешь обладать силой, властью?

- Да, хочу.

- Вот и чудно. Я буду всё время рядом с тобой. Даже когда ты меня не видишь. И буду давать тебе советы, как поступать. Они совсем не сложные, но в них - сила. Мне пора! – и старик исчез.

Костя почувствовал утомление, опять навалилась тяжесть. И тем сильнее захотелось снова увидеть интересного гостя.

Старик не появлялся много дней. Но чьё-то присутствие Костя, действительно, стал ощущать. Когда он угрюмо бродил по своей комнате, устремив взгляд на старые шашечки паркета под ногами, кто-то шептал ему: "Наступи не на эту шашечку, а на эту". Костя пожимал плечами и повиновался. Если он смотрел за окно на улицу, тот же голос вдруг говорил ему: "Закрой глаза на пять секунд" – и Костя слушался.

Когда родители обратились к психиатру, было уже поздно. Врач долго находился в Костиной комнате, а когда вышел, был очень задумчив.

- То, что вы говорили о потрясении, которое перенёс ваш сын, понятно, конечно… И нередко приводит к депрессии. Но здесь более сложный случай. Многое неясно, тем более что больной совершенно не идёт на контакт. Будем наблюдаться, лечиться. Увы, это необходимо.

Родители проводили врача и вернулись в гостиную.

- Он сам виноват, - сумрачно сказал отец. – Нельзя быть таким слабым.

- Бедный наш мальчик…

- Не плачь. Образумится ещё. Ладно, пойду Лигу чемпионов включу, сегодня полуфинал.

- Ты в состоянии смотреть футбол?

- А что теперь – вешаться? – Отец включил телевизор и упорно уставился в экран. Но когда трибуны "Ноу Камп" взревели после великолепного гола Роналдиньо в девятку, обычный в таких случаях возглас: "Чтоб я облысел!" не сорвался с его языка.

 

"Стоит ли?.." Отец Николай набрал на телефоне Костин номер (Костя дал его священнику перед венчанием), но какое-то время не нажимал кнопку вызова. Наконец, позвонил. Ответил женский голос:

- Я слушаю.

- Прошу прощения. Это говорит священник Николай, который…

- Я поняла.

- Вы мама Кости? Как он? – Отец Николай с ужасом подумал, что он всегда вот так – рубанёт с плеча, никакой деликатности и умения начать разговор.

"А какое Вам дело?" - хотела сказать Костина мама и повесить трубку. Но не сказала. Помолчав какое-то время, она сдержанно ответила:

- Костя не совсем здоров. Ему тяжело.

- Да, понимаю… Я бы хотел с ним встретиться.

- Что же… Приходите. Можете записать адрес.

"Сегодня, что ли, зайти? Перед больницей… Завтра не получится, послезавтра тоже".

Отец Николай вышел из трапезной на улицу. Моросил мелкий дождик, всё вокруг говорило о наступившей осени: потемневшие листья каштанов, нависшие стальные облака, налетавшие вдруг порывы холодного ветра. Батюшка раскрыл зонтик и направился к церковным воротам. Навстречу ему шла Оля-регент; на ней была лёгкая тёмно-зелёная накидка, блестящая от дождя.

- Благословите, батюшка.

- Оля, ты сейчас занята? Я в больницу иду, на соборование – старушка Марья Дмитриевна просила, знаешь? – да и соседи по палате тоже захотели пособороваться. Если б ты мне помогла - попеть, почитать…

- Хорошо. Я думала ноты переписать, но это несрочно.

- Тогда пошли. Да, ненадолго зайдём ещё к одному недугующему, вернее, я зайду. Это по дороге, всё равно на автобусе мимо поедем. Помнишь, может быть, венчание несостоявшееся… у нас в храме, этим летом. – Оля кивнула. Она помнила. - Вот этого раба Божия надо навестить… Господи, в какое время мы живём! – отец Николай тяжко вздохнул.

Оля молча шагала рядом с батюшкой. Они подошли к остановке, сели в автобус и долго ехали по серым мокрым улицам. Отец Николай стоял у окна и казался погружённым в себя. Оля тоже была задумчивой и, видимо, не обращала внимания вокруг.

- Девушка, вы выходите?.. Слышите? – Полная пожилая женщина пробиралась к двери, и Оля оказалась у неё на пути.

- Да, может быть… Простите. Выхожу.

Отец Николай и Оля подошли к Костиному подъезду.

- Знаешь, Олюшка, я сейчас вернусь. Думаю, это ненадолго. На улице тебе, правда, неуютно меня ждать… - Отец Николай растерянно посмотрел на небо - дождь усиливался. - Ну, пошли, вместе зайдём, что же делать?

Дверь открыла Костина мама. С некоторым удивлением посмотрела на Олю, но ничего не спросила. Отца Николая повела на кухню, а Олю оставила в гостиной (там никого сейчас не было). Оля долго сидела неподвижно на стуле; она слышала приглушённые голоса, доносившиеся из кухни, – сначала Костиной мамы, потом – батюшки. Костина мама сначала говорила ровным, каким-то холодным голосом, отец Николай что-то робко и участливо ей отвечал, потом Костина мама вдруг заплакала и долго не могла успокоиться.

В это время дверь, выходившая в коридор напротив гостиной, открылась. На пороге стоял Костя. Вид его был неприглядным: небритое, осунувшееся лицо, лохматая нечёсаная грива. Но самое отталкивающее впечатление производил взгляд – тяжёлый и застывший. Костя посмотрел в сторону Оли, но, вероятно, Олю не заметил. Мама услышала звук открывшейся двери и поспешила из кухни в коридор.

- Костя, к тебе батюшка пришёл, отец Николай. – Костя мрачно посмотрел на вошедшего следом отца Николая и перевёл взгляд на мать, потом повернулся и зашёл обратно в комнату. Отец Николай последовал за ним, а маме сделал знак, что хочет поговорить с больным наедине.

Спустя полчаса батюшка вышел, и они с Олей отправились дальше.

- Зря я тебя сюда привёл всё-таки. - сказал отец Николай не то Оле, не то себе, когда они вышли из подъезда. – И дождь перестал…

- А что, он действительно больной?

- Да. И, может быть, неизлечимо. Другие люди переносят такие вещи легко, а у этого бедняги жизнь сломана… Ладно, надо поторопиться. Нас уже в больнице заждались.

Соборование шло долго, часа три. Больные (в основном там были старушки) никак не отпускали батюшку, благодарили, торопились что-то рассказать, на что-то пожаловаться. Отец Николай покорно выслушивал, кивал головой, при этом ощущая в ногах большую тяжесть. Да, пора бы ему заняться и своей профессиональной болезнью – варикозом вен. Годы идут, дальше станет только тяжелее…

Они с Олей опять приехали к храму. Вышли из автобуса, свернули с улицы в свой длинный пустынный переулок и какое-то время шагали молча.

- Спасибо тебе, Олюшка, за помощь.

- Батюшка, можно Вам что-то сказать?

- Говори.

Оля помедлила.

- Я хочу выйти замуж.

- Очень хорошо. А кто твой избранник?

- Константин, у которого мы были с Вами сегодня. Я буду его женой и сиделкой.

 

"Наверное, я тоже сошёл с ума". Отец Николай перебирал в уме события последних дней и удивлялся. Больше всего он удивлялся самому себе. Когда Оля преподнесла свой сюрприз с "замужеством", он сделал то, что и должен был сделать, как пастырь и духовник, - хорошенько отругал за "несусветную блажь".

- Ты соображаешь, что говоришь? Это больной, совершенно больной человек... Глупая, ты, думаешь, замуж тебя не возьмут? – Оля отрицательно мотнула головой. – И я говорю: выброси из головы. Встретишь хорошего человека, Бог даст, будет у вас крепкая семья. – Отец Николай не на шутку расстроился. Вот уж от кого не ожидал! Он молча шагал, время от времени недоуменно пожимая плечами. Оля шла рядом, устремив взгляд себе под ноги. Худенькое, осунувшееся лицо, хрупкая фигурка в мокром от дождя плаще. "Бедная девочка, она слишком устаёт." -…Знаешь, отдохни-ка, Олюшка, до воскресенья, на клирос пока не приходи. Переутомилась ты в последнее время. Иди, иди домой. – Оля остановилась, послушно кивнула и повернула назад.

Но Олина "блажь" не давала отцу Николаю покоя до самого воскресенья. Что-то мешало ему, вновь и вновь мысли возвращались к странному Олиному желанию. Откуда это у неё? Девушка умная, уравновешенная, спокойная… Подвига хочет? Толку от такого подвига не будет. Не будет! Блажь и глупость. И всё же… Оставшись один в алтаре после субботней всенощной, отец Николай долго молился. Несколько раз сторож заглядывал в пустой храм, слегка покашливал, давая знать, что пора бы, мол, батюшка, и церковь закрывать. Но в алтаре продолжал гореть свет. "Господи, помилуй девчушку глупую, – шептал священник, стоя на коленях перед престолом. - Вразуми меня, грешного и недостойного пастыря. Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй…"

Поминая на следующий день во время литургии живых и мертвых, болящих и заблудших, плененных и страждущих, отец Николай просил у Бога – горячо, очень горячо просил - милости и вразумления. И когда служба закончилась, подозвал к себе Ольгу.

- Поменяла решение? Всю жизнь себе исковеркаешь...

- Нет, батюшка, не поменяла.

Отец Николай вздохнул… и принялся заниматься "этим невозможным делом". А "дело" устроилось вдруг очень быстро. Батюшка поехал к Косте и поговорил с родителями. Папа, услышав, зачем пожаловал священник, тихо свистнул и ушёл в другую комнату. А мама – обрадовалась. Она уже не верила ни психиатру, ни естественному выздоровлению, никому и ничему. А здесь ей почудилась надежда. С Олиной стороны договариваться ни с кем не пришлось – она была сирота и жила у дальней родственницы.

Так и случилось, что через несколько дней отец Николай венчал "раба Божия Константина рабе Божии Ольге" – при закрытых церковных дверях, без гостей и цветов. Костя не сопротивлялся. Но отец Николай не был уверен, что тот отдавал себе отчёт в происходящем.

Сомнения пришли к отцу Николаю позже, когда всё уже было сделано. Имел ли он право, должен ли был… Разве можно назвать это канонически безупречным таинством? Нельзя - конечно, нет. Ему ли не знать... Отец Николай открыл храм, вошёл в алтарь и опять тяжело опустился на колени перед престолом: "Господи, милостив буди нам грешным!"

 

Старичок умел развлечь, что и говорить. Появлялся он довольно редко, но каждый раз умудрялся изобрести какую-нибудь новую штуковину. Хотя для Кости была важна не новизна впечатлений (на это он давно не обращал внимания), а состояние свободы - свободы от постоянной гнетущей тяжести, которая прочно и безжалостно давила на его сознание. Об Алёнке старик ничего не говорил, да и Костя давно не вспоминал про неё. Здесь были дела поважнее.

Вот вчера, например… а может, и не вчера – Костя не мог бы сказать точно. Старик стоял в своём уголке и, как добрый сказочный волшебник, тихонько взмахивал рукой: при каждом взмахе от крепкой, хотя и очень худой, старческой руки на Костю накатывали полупрозрачные волны – Костя погружался в них, жадно всматривался вокруг и – начинал видеть: то он летел над ночной землёй с невероятной скоростью, а впереди, на горизонте в тумане вставали огромные синие горы, потом горы вдруг превращались в белые облака-башни, а внизу вместо тёмной земли уже блестело яркой лазурью море – спокойное и вечно живое. Море исчезало, и вот опять тьма вокруг; а из тьмы наплывают и манят к себе удивительные образы – они почти бесформенны и неуловимы, реальны и фантастичны одновременно, они исполнены такой притягательной силы… И, главное: тяжесть – постоянный навязчивый спутник – исчезает совсем, рассудок становится необыкновенно ясным, мысли свободно парят в видениях...

Но старик взмахивает рукой последний раз, и всё исчезает. Ненавистная комната, резкий квадрат окна. Возвращается тяжесть – она кажется страшнее и невыносимей, чем раньше: может быть, по контрасту с недавно пережитой минутой, а может быть, на самом деле сознание попадает под ещё более мощный пресс. Скорее, скорее лечь - физические силы на исходе… Старик ещё здесь, он говорит, его слова слышны с трудом. А, Костя понимает: старик обещает, что ещё совсем чуть-чуть, ещё недолго… Время близится. Скорей бы! Терпеть уже невозможно.

Старика нет в комнате. Кто-то другой появляется рядом – кто-то из этого мира, серого и постылого. Костя видит перед собой лицо девушки… внимательные чёрные глаза, в них - страдание и ещё что-то, ему непонятное… Что? - Костя не знает, но ему вдруг становится спокойнее; тревога, постоянно живущая внутри, затихает. Олина рука ласково касается его лба, убирает непослушные пряди. Костя какое-то время лежит с открытыми глазами и наконец засыпает.

 

На улице ночь. Оля только что закончила вечерние молитвы, но всё так же безмолвно стоит на коленях перед иконой. Беспокойство и тревоги дня отодвинулись, на душе – тише и светлее. Со старинного образа (подарок отца Николая) на Олю смотрит Христос. На Его лике нет улыбки, но и суровости тоже нет. В руках Христа – открытая книга. Слова Евангелия выведены золотой славянской вязью, от пламени свечи буквы, кажется, горят в темноте. "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга." Буквы дрожат и начинают расплываться перед Олиными глазами, слезинки тихо бегут по лицу, она низко склоняет голову.

Винить некого и не в чем. Она сама выбрала этот путь и не жалеет – да, не жалеет… Когда на очередном венчании в церкви (сколько их спето за эти несколько лет!) всё пошло не так, как обычно, когда она невольно увидела мучения бедняги, который страдал – было ясно - не от оскорблённого самолюбия, а от того, что его лишили любви, Оля вдруг подумала – настойчиво и даже властно отозвалась в ней новая, странная, даже дикая мысль: она готова пройти всю жизнь вот с этим незнакомым ей человеком по имени Константин, пройти от начала и до конца. Оля не решилась бы её высказать, конечно, никогда и никому, - если бы с Костей не случилась беда. Волей обстоятельств перешагнула Оля порог его квартиры, снова увидела его – уже не весёлого, нарядного и немножко смешного в чёрном костюме и красном галтуке, с растрёпанными вихрами, не желавшими подчиниться серьёзности брачной церемонии - увидела совсем-совсем другим… но не испугалась. Ещё настойчивее, ещё сильнее прозвучало в душе: это её путь. Она спасёт его, обязательно спасёт. Как? Бог знает. Хотя даже отец Николай не верит в выздоровление – Оля читает это в его взгляде, скорбном и таком ласковом, когда он смотрит на неё. "Бедная девочка", - говорят глаза отца Николая, - "Бедная…"

Да, жизнь… жизнь тяжела, хоть плачь. И плач облегчает Олину душу. Ведь вместе с ней – как она может забывать? - страдает Христос.

Какой-то шорох слышится из глубины тёмной комнаты. Костя, наверное, проснулся…

 

Костя поднял голову с подушки и смотрит вокруг. В комнате темно, и только в углу, на книжной полке светится огонёк – там горит тоненькая свечка, она наполовину уже оплавилась. За свечой мерцает позолотой большая икона. На коленях стоит девушка, что-то шепчет почти беззвучно. Дрожит слабое пламя, слышится тихое потрескивание воска. Кажется, Костя теперь часто видит такое, он даже привык к этой картине.

Косте очень плохо, он совсем разбит. Тяжесть невыносима. И снова хочется увидеться со стариком. Когда он придёт? От его команд "за кадром", правда, тошно: делай то, смотри сюда, повернись туда. Но, говорит, Костя должен быть послушен, послушен, послушен… Лучше бы пришёл сам, взмахнул своей рукой, показал ещё...

И вдруг Костя чувствует, что старик рядом, близко. Очень близко… да вот он, стоит неслышно в своём уголке. А та, что на коленях, тоже здесь. Странно, вместе Костя их ещё не видел? Старичок, кажется, чем-то очень недоволен.

- Вставай, пора.

- Тяжело. – Костин голос звучит слабо, еле слышно.

- Тебе всегда тяжело. Там будет легко. Пошли.

- Не надо…

- Надо. Ты обещал всё выполнять! Так? Мы уйдём с тобой… в прекрасный мир. Я его тебе показывал не раз. Идём! – голос старика делается резче. - Сейчас, или никогда. У меня с тобой возникает слишком много неприятностей.

- Да?

- Вот, например. – Старик показал на девушку. – Мешается в мою работу. Ну, пошли, пошли… Её мы сейчас проучим.

Старик вплотную приблизился к Косте – даже страшно, так близко он ещё никогда не подходил - и обхватил Костину ладонь своей маленькой сильной ручкой.

- Туда! – Старик властно показал на окно. От прикосновения к стариковой руке Костя почувствовал прилив сил и восторг – едва ли не больший, чем во все предыдущие посещения. Он легко поднялся на ноги и сделал первый шаг. Девушка обернулась и едва не вскрикнула, увидев Костино лицо и глаза, устремлённые на окно. Она поспешно встала с колен и подошла к Косте.

- Костя… Костенька, ложись. Не надо, пожалуйста. не надо… - она попыталась осторожно взять его за руку – ту самую, которую держал старичок, - и, глядя полными тревоги глазами, продолжала что-то говорить ему. Но он её уже не слышал. Только один голос доходил до него сейчас, только одна воля владела его волей. Старик проворно отдёрнул Костину руку и злобно зашипел ему на ухо:

- Бей! Бей, тебе говорю!

Костя размахнулся и ударил девушку в лицо – раз, ещё раз. Она вскрикнула и упала, ударившись затылком о стоящую около кровати табуретку. С трудом приподнялась на локтях и попятилась спиной к окну. По лицу девушки бежала кровь.

- За что… За что?

Старик захихикал и насмешливо кивнул: "Она ещё спрашивает? Сейчас, милая, мы тебя успокоим… Ну, иди же, иди, дорогой!"

Оля коснулась спиной стекла, беспомощно расставила руки в стороны и схватилась пальцами за подоконник, с ужасом глядя на безумца, который подходил всё ближе - искажённое сумасшествием и злобой лицо, страшный взгляд… Это же почти зверь, а не человек!

"Зачем? Зачем я всё это сделала? Прав был отец Николай…" - вихрем пронеслись мысли у неё в голове. – "А теперь он просто убьёт меня, и всё. Глупая я, глупая…" Боль физическая, а главное, боль душевная, беспомощность перед грубой силой, стыд, обида, накопившаяся усталость от непосильного бремени наполнили сердце до краёв … и, глядя в безжалостные глаза перед собой, Оля ощутила, как в душе тяжёлой волной подымается гнев. Вдруг её рука коснулась лежащего на подоконнике сложенного зонта (Оля до сих пор стеснялась оставлять свои вещи в прихожей, дабы лишний раз не напоминать о себе Костиному отцу – тот всерьёз не считал её членом своей семьи, частенько высказывался о "хитрецах, претендующих на жилплощадь" и т.д.). Длинная рукоятка, тяжёлый конец… если ударить между глаз этому – такому страшному сейчас - человеку, мигом выскочить и… и больше никогда не возвращаться сюда. Вернуться к тёте Наташе, а там как Бог даст…

Оля схватилась за ручку зонтика - она знала, что у неё остаётся пара секунд, не больше. Надо сделать быстрое и точное движение – да ведь ловкостью её Бог не обидел.

Но рука внезапно замерла на рукоятке. Оля резко повернула голову и смотрит мимо Кости - туда, где слабое пламя свечи еле заметно дрожит перед старинным образом. В Олиных глазах сейчас не только страх и решимость, в них - вопрос… мучительный вопрос.

Ещё секунда – и Оля в ужасе перевела глаза на Костю. А тот сделал последний шаг.

"Я не могу, Господи, не могу! Не могу! Не могу!!!", - Оля плакала и судорожно сжимала ручку зонта. – "Господи! Господи…" Тяжёлый кулак ударил ей в скулу. Послышался звон стекла, Оля крепче схватилась за подоконник, мотнула головой, зажмурилась и подставила лицо под новый удар.

Но его не было. Яркий луч света мелькнул перед Костей и, пронзив старика, больно обжёг Костину руку (она болела потом много месяцев, а глубокий след от ожога остался на всю жизнь). Старик съёжился, бросил ладонь своего пленника, взвился под потолок и исчез. Последнее, что ясно ощутил Костя, перед тем как потерять сознание, – старик больше не вернётся.

 

- Костя, ты комод доделал? Завтра под лак, через два дня отгружаем заказ.

- Доделал, Петрович, будь спокоен. Смотри, если хочешь.

Начальник мастерской Сергей Петрович подошёл к новому дубовому комодику, стоящему в углу мастерской. Выдвинул один за другим ящики, опустился на корточки, приоткрыл дверки.

- А… - махнул рукой. – Снаружи всё о'кей, а внутрь они не полезут.

- Пусть лезут. И там о'кей.

- Да? – без восторга отозвался Петрович. – Ты мог бы два таких сундука за это время сделать, если б не копался.

- Мог бы. - Костя слегка поморщился. - Хорош ворчать, Петрович.

- Ну ладно. Время – шесть. Домой?

- Посижу ещё. Жена зайдёт скоро.

- Ну, давай. Ключи на охрану сдашь.

- Ага. Давай, до завтра. – За Петровичем хлопнула дверь.

Костя достал с полочки широкую плоскую заготовку, завёрнутую в бумагу. Развернул, положил на верстак. Взял тонкий резец и аккуратными, лёгкими движениями принялся доделывать облака. Всё было уже почти готово. Справа на розоватой поверхности дощечки лёгким контуром выступал силуэт псковского кремля с Троицким собором, отражаясь в водах реки Великой. Слева, едва намеченные резцом, уходили вдаль поля с холмами и перелесками. В центре стояла высокая женская фигура – она была проработана очень тщательно: даже край большого плата, спускающийся с плеча, казалось, слегка трепетал от лёгкого движения ветра. Княгиня Ольга спокойно и в то же время радостно – над этим Костя бился дольше всего - смотрела на зрителя.

- Ну вот. – Костя последний раз прикоснулся резцом к доске. Сдул мелкие стружки, пристально оглядел свою работу. – Годится.

Делать сегодня больше нечего. Он сел на табуретку и прислонился спиной к стене, заложив руки за голову и задумчиво глядя в маленькое окошко под потолком – там был виден кусочек неба с настоящими, не вырезанными, кудрявыми облачками. Завтра – именины Оли. А скоро - два года, как он увидел её первый раз, в церкви.

Два года назад – это почти в другой жизни. Позади остались месяцы мрака, и месяцы долгого - маленькими шажками - но неуклонного отступления болезни. Совсем позади? Нет. Болезнь и сейчас не так слаба. И теперь бывает иногда: мутная волна подкатывает к Косте, уныние и пустота пытаются накрыть душу, встают мрачные призраки былого кошмара. Но Костя этого не боится, хотя и огорчается. Огорчается из-за Оли: "Не муж я, а инвалид". Она не соглашается: "Ещё немного, и будешь совсем здоров. Самое страшное – в прошлом." Да, это так. Но пока - пока медицина не оставляет Костю без своей опеки. В холодильнике по-прежнему стоят коробочки с таблетками (хорошо хоть, что дозы сейчас небольшие). Раз в месяц к Косте приходит очень умный лысый доктор, сначала разговаривает с "пациентом", задаёт идиотские (с точки зрения Кости) вопросы, затем выпроваживает его и просит "пожаловать супругу". Глянув на Олю поверх толстых очков, глубокомысленно произносит одну и ту же фразу: "Всё может вернуться, да-да, вернуться, моя дорогая". Врач смотрит строго, но взгляд его встречается со взглядом чёрных глаз и теплеет. Он пишет какие-то рецепты, прощается и, ухмыляясь, – надо полагать, не только от того, что визит стоил некоторых денег, уходит.

Вся жизнь Кости теперь – другая, нежели два года назад. Менее яркая? Может быть. Для многого, когда-то столь необходимого, места уже нет…

И первой любви давно нет – она не забыта, она просто в прошлом. А в настоящем?

А настоящего не было бы без любви.

Кто-то легонько стучится в мастерскую. Костя вскакивает с места и летит к двери. Знакомый голос, знакомые глаза, знакомая улыбка. И как хорошо, что нет на милом лице тяжёлой печали.

- Ты пришла? Я так тебя ждал.