Стасу Кузьмину посвящается 1. Заговори меня, заговори, не дай мне вставить слова в монолог твой, и буду я безмолвный интурист, а ты – мой чичероне. И неловко не чувствую себя, когда молчу: я слушатель, я суть запоминатель, я – выбор твой из мыслей и из чувств той истины, которую Создатель не вкладывает в слово, что еси ритмокамланье, звукосочетантство, произнофарисейство на фарси, полисемейство новоханаансте… Я тишина. Со мною тяжело. Понять такую – вечную, как камень – и о него волной – твой монолог – и не пытайся. Мхами и стихами на камне нарисуешь свой узор, но суть его и тяжесть не затронешь. …Веди меня за руку в разговор – в кунсткамеру свою, мой чичероне. Там заспиртован смысл, и за стеклом нашит гербарий редких эрудиций, там, вытертый от пыли, каждый том энциклопедий, каждая страница сияет. И безмолвные глаза мои к ним тянутся, но в миг принятья все исчезает, как шумливый сад из памяти глухих – свои объятья развертывает миру тишина и, спеленав их в байковые пледы, баюкает слова… В их детских снах и есть ответы. Все мои ответы. 2. Когда умеешь говорить и жить, молчание и смерть, пожалуй, скучны. …Твое сказуемое подлежит сказанию о подлежащем… Уж не пытаешься ли испытать в судьбе сравненья с тем, кто был в начале Словом, кто не хотел, чтоб вечно во гробех лежали молча все: и словоловы и словоиспускатели? Так Он давно узнал, что Словом быть смертельно. Но согласись, что каждый, кто рожден, достоин смерти. Ох, и сверхпредельны ее достоинства!.. Она одна по-настоящему жива без речи. Услышь ее!.. Как радиоволна невидима, так смерть в извечной сече неслышимо берет над жизнью верх и коронует тишину над звуком – ее рабом, чьи кандалы вовек несокрушимы. Изгибаясь луком и резонируя в голосниках соборов и в утробах инструментов, разнясь на крик и вопль, на вздох и ах, и делаясь предельно когерентным, он лишь доказывает, что его ничто не сможет вызволить из плена Ее, что не нуждается ни во интерференциях и ни в рефренах, Ее, что есть тогда, когда ничто другое – нет. Таким, как ты – иная вселенная: едва ли сможешь то, сказать, чего она еще не знает… 3. И тишина должна быть названа В миру, где слово – вроде – в главной роли. Есть слово «тишина», но вся она Вмещается в него ли? Поневоле В твоих глазах, бездомных иногда, Родятся слоги, тишиной творимы. Твои глаза Адаму бы в уста, Когда давал ей, чуть рожденной, имя. О Еве, притворившейся Лилит, Так, на минутку, для разнообразья, Во всей плоти в нем тишина болит, Ласкаясь в утешительном экстазе. Нет, раньше… Там, где плоть еще не бысть, Ни человечья, ни земная и не Небесная, и даже чистый лист Не есть сему сравнение, но имя для тишины уже жило в очах Того, кто размышлял о сотворенье. И это было Слово. И печаль О будущих других словах в смиренье Его звучала. О таких, как ты, Кто позже ВСЕ окрестит «тишиною». Простейшее дрожанье пустоты Объемлет мироздание земное И Небеса, и каждый звукозалп людской, и ты, не ведая об этом, Все говоришь, и лишь одни глаза Твои скорбят в тиши иного света… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
