Алька родилась худющей с огромными синими глазами и крупным ртом.

- Копия золовки!- вслух не удержалась мать и огорченно вздохнула, ловкими руками заворачивая тельце дочурки в пеленки и одеяльца. Во время, потому как дверь палаты распахнулась и пожилая медсестра уверенной походкой вошла к роженицам, чтобы забрать уже сытых младенцев обратно в детскую.

Медсестра была женщиной строгой, неразговорчивой и молодые мамаши побаивались даже развернуть ребеночка, чтобы проверить все ли у их малышей на месте: пальчики, ручки-ножки.

В роддоме царил полный порядок: весь персонал в белоснежных халатах, мягких тапочках, настолько бесшумных, что появление кого бы то ни было происходило в строжайшей тишине, дабы не нарушать поистине царский покой молодых мамаш.

- Ну ты глянь, ничего твоего и нет!- обратилась она к матери, проходя мимо и бережно забирая тугой сверточек на руки. Младенец недовольно закряхтел в руках медсестры:

- Все-все, баиньки-баю!- успокаивая младенца, она старалась, как можно бережнее поддержать головку, - А мамочке пора отдохнуть! -Грудь обмыть и насухо вытереть! - обратилась она командным тоном уже ко всем присутствующим в палате матерям.

Не смотря на то, что палата была просторной и светлой, рожениц было в ней всего трое. И, как только за медсестрой закрылись двери, женщины наберебой заговорили о своем, женском.

- А уж мой-то как рад!- затараторила одна из них, что лежала справа, у белого окна с занавесками в розовый цветочек , - вчерась не утерпел и уж под вечер

приехал на тракторе малого посмотреть.

Так-то бабы сыновей-то рожать!- и ее крупное породистое лицо озарилось материнской нежностью.

- Ой, бабоньки, а у меня-то уже третья девка! Ленька, как узнал, что в положении, загадал, что сын будет! И все девять месяцев заставлял мясо есть да все стопку наливал, чтоб "мужиком" был. Сил моих нету, как я с ним намаялась,ведь от всего воротило, а уж от мяса тем более. И все зазря! Вон сеструха днем приходила, говорит, что второй день пьяный лежит, закрылся и никого к себе не подпускает! Ой, девки, беда! Ой, чтой-то будет!-искренне горевала другая.

А в своем уголке, тихо, как мышь лежала, уткнувшись в подушку Нюрка. К ней никто не приходил. И уж точно не придет.

Да и кому она нужна, солдатка? И куда ей теперь одной, с детем на руках? Свекровь не мать родная, жалеть не станет.

Так зло глазищами сверкнет, что Нюрка при одном воспоминании вся съеживается и начинает вспоминать слова матери:

- Там такие злыдни, что не приведи Господь!-слова, которые только со временем стали понятны Нюре.

Нет, неприветливые люди, недобрые. И вся семья такая. В положении была, солененького ой как хотелось, а от них получала лишь одни ухмылки.

Будто и сами не женщины, не рожали никогда.

А случилось все это три года тому назад...

В их тогда еще молодой колхоз приезжали многие семьи из других, малоперспективных хозяйств: и работы много и зарплату выплачивают то хлебом, то зерном, а иной раз и мясом. Колхоз-то мясомолочного направления, и коровы и свиньи имеются- знай трудись, не ленись! Среди других семей приехала и поселилась прямо по соседству с их, Нюркиным домом и семья пасечника с двумя дочерьми и сыном, помошником отцу-пасечнику.

Дело в том, что их молодому колхозу позарез нужен был знающий человек в разведении пчелы: и хозяйству прибыль и государству польза.

О приезде этой семьи заранее знали все жители : сам председатель выбирал для них лучший дом теплый и просторный, с двумя большими комнатами, выкрашенными в голубую краску наличниками на окнах и деревянным крыльцом. Сад тоже имелся, не ахти какой, но с яблонями и вишнями и даже малиной у калитки. Вся усадьба обнасена ладным забором. Что еще нужно сельскому жителю?

То утро она, Нюрка, запомнит на всю жизнь….

Подъехал председательский "уазик", открылась дверца и ..вышел он -невысокий, но ладный, одетый не как-нибудь, а в пиджак, на городской манер. А волосы курчавой копной развиваются на ветру, голова гордо держится на крепкой шее, взгляд прямой, в упор --вызывающий. Нюркина маленькая сестренка Маруся подошла к их калитке и смотрела, разинув рот на то, новые соседи заносят вещи в дом.

-Богатые!- решили все люди, которые обступили вокруг забора плотным кольцом, судача о новеньких - Уже пятый сундук несут….а сколько узлов-то…не сосчитать…-раздавалось со всех сторон.

После того, как вещи были внесены, вышла новая хозяйка, недовольно поджала губы и, никого не замечая начала мыть тряпкой крыльцо, запачканное грязными

мужниными сапогами. Люди постепенно начали расходиться по домам, к своим делам. Первое впечатление, которое у всех сложилось о пчеловодах, было нелестным. Народ понял: люди непростые…

Они и впрямь были нелюдимыми, необщительными– сами ни к кому не ходили, и к себе не приглашали .

Только председатель пару раз заезжал, чтобы узнать, как устроились новенькие? И когда однажды соседская курица забрела к ним на огород и после чего беднягу нашли со свернутой шеей и брошеной прямо в палисадник, народ окончательно решил, что люди они недобрые и держаться надо от них подальше. А хозяева несчастной курицы даже и разбираться не пошли, от греха подальше. За делами не замечали новенькие, что сынок их увлекся соседской девчонкой, голытьбой и безотцовщиной. А когда узнали по чистой случайности, то устроили такой скандал!

- Голь перекатная!- шумела на кухне мать, грозно громыхая посудой.

- Не позволю нищету разводить!- вторил ей отец.

А старшая сестрица ехидно ухмылялась.

Но счастливым молодым было не до них…

Конечно, его родителей можно понять, кто же детям плохого пожелает? Ведь невеста и впрямь была из бедных.

Нюрка жила с матерью и еще тремя сестрами без отца, погибшего на фронте, под Сталинградом.

И мать тянула девчонок одна изо всех сил, как могла: помимо огорода кормились свиной кашей, которую иногда удавалось тайком унести с работы, со свинарника.

А когда девчонки подросли, то стали сами стряпать: из комбикорма, что припасен для курей, замесят

тесто, да напекут блинов, а чтоб повкусней было, польют просяным маслицем. Мать с голодухи не сразу и поняла, что они все едят. А когда распробовала, то смеялась громче детей, даже с лавки на пол скатилась.

Не догадались, дурехи, что у матери истерика…

Конечно, детство есть детство, много и хорошего было, веселого.

Взять, к примеру хотя бы то, как они зимой со снежной горы катались на досках от старой прогнившей бочки. На ногах - обмотки,одежонка рваненькая, а им все равно - хохочут да и все тут! Вот уж солнце огромным красным шаром скатилось за гору.

- К морозу! - скажет дома мать, подбрасывая дрова в печь. А им, детишкам, все нипочем. Спят все вместе на печи, усланными старенькими одеяльцами, прижавшись друг к другу для тепла и укрываются кое-какими тряпками. Под утро печь остынет и в комнате станет холодно, изо всех щелей повеет морозом, бр-р. Вставать не хочется -кто первым встанет - тому и печь топить и воду нести.

А дом такой старый, ветхий; кажется, чуть дунет посильней ветер-снесет и будут они, горемычные, скитаться по чужим углам и никто о них не позаботится, да и кому они нужны? Председатель и тот косо смотрит: ртов много, а работница всего одна. Так и пришлось Нюрке идти работать с четырнадцати лет в поле разнорабочей: зерно грузить, да валки складывать, несмотря на то, что место ее было в школе - уж больно девчонка была смышленая. Но с одежкой прямо беда: что мать из лоскутов слепит, то и носит, а обувки и вовсе никакой. Хотя, конечно, летом она и вовсе не нужна, а вот зимой и в межсезонье ходить совсем не в чем. Скочки на кочку прыгнет- ледяными руками погреет, а уж пальцы ничего не чувствуют, так и скачет дальше. Мученье, а не ученье. А до школы далеко-далеко-целых девять верст! Вот и разболелась Нюра, к доктору везти пришлось в райцентр. Лошадь выпросила у председателя. Он, конечно для пущей важности поупрямился, потому, как лишней лошади нет и каждая на расхват.

Помнит Нюра, как мать сама лошадью правила, а на повозку не садилась, лошаденку берегла, потому и шла рядом с повозкой, слезы кулаками размазывая по щекам. А Нюра лежала и смотрела на облака, которые просвечивались сквозь ветки деревьев и тряслись вместе с Нюрой, повозкой, лошадью. Пока добрались до райцентра, доктор домой собирался уходить, но девочку осмотрел, прослушал через трубочку,

заставил открыть рот и высунуть язык, сказать немое: "А-а-а!", что очень рассмешило и мать и саму больную.

Доктор был молодой, от него вкусно пахло микстурой и еще Нюра запомнила, что у него очень белые руки, таких чистых, белых рук она у мужиков никогда не видела. Потому что все в их деревне , и мужики и бабы ходили в фуфайках, кирзовых сапогах зимой и летом, мылись в колхозной бане раз в неделю и руки у всех были красные, с черными ногтями.

Доктор настаивал на том, чтобы ребенка оставить в лазарете, но мать никак не соглашалась и заверила доктора в том, что будет неукоснительно соблюдать все его назначения и предписания. Как они с матерью добрались до дома, Нюрка не помнит, потому что от лекарства, которым ее напоил доктор, она проспала целых двенадцать часов. И проснулась, когда уже светало за окном.

Днем пришла тетка Варя, старшая сестра матери, которая жила в пятнадцати километрах от их колхоза и очень любила Нюру.

Тетка добрая, всегда старалась повкуснее покормить и сестру и ее детей. Жила она вдвоем с мужем, дядей Николаем без детей, так как он вернулся с войны контуженным и бездетным.

Он любил жену и боялся, что она найдет себе другого, моложе и здоровей, потому и старался во всем угождать жене.

Тетка была серьезной, не ветряницей, мужа менять не спешила и детей своей младшей сестры любила, как своих неродившихся. На этот раз она принесла теплые вещи всем детям: варежки, носки, штаны и даже пару кирзовых сапог для Нюры. Сапоги, конечно, были великоваты, что называется на вырост, но все были очень рады таким подаркам: ведь мать в жизни не могла такого позволить купить ни себе, ни детям.

Дальнейшего Нюра не помнит, как она выздоровела, как ее водили к бабке--знахарке, чтобы хворь совсем прогнать.

За долгие месяцы болезни Нюра не только вытянулась на целую голову, но и стала по- взрослому серьезной. А от голодного и безрадостного детства осталось только чувство неуверенности и тревоги, не только за себя, но и за сестер и за мать. Что их всех ждет впереди--этого никто не знал. А на работе она была первой, за что не возьмется - все в руках горит! А уж какая плясунья на вечорках! Бывало, так на работе намается, что рук-ног под собой не чувствует, а стоит только услышать мелодию играющей гармошки - тут же в круг и куда вся усталость девается!

Юбка, сшитая руками, так и ходит широким кругом , а каблучки, подбитые у соседа дяди Васи, так и стучат, выбивая дробь!

В те, послевоенные годы многие так жили, с измальства работали, чтобы хоть как-нибудь пркормиться. А уж им то, с матерью и подавно надеяться не на кого и Нюра это прекрасно понимала.

Его, соседского парнишку, уже прозвали "Бараном" за кудрявые волосы, а за упрямство даже побить обещались,если он не отстанет от Нюры, красивой, работящей девушки. Но "Баран" никому не уступал, не смотря на угрозы и продолжал Нюру провожать каждый день после вечеринок и танцев. Но однажды угрозы воплотились в действия и ему крепко досталось, ведь силы были неравные(один против шестерых), и он не выходил из дому несколько дней из-за синяков, а когда все же появился на танцах, то драчуны, к великой его неожиданности, подошли первыми и пожали ему руку для примирения.

Так он и заслужил уважение и признание всей деревенской молодежи. Нюре парень понравился сразу же и она не противилась его ухаживаниям.

- А что? - рассуждала - С руками не лезет, скромный, да и всех местных нахалов отвадил.

А самое главное: какой красавец!

Их роман развивался стремительно и скоро сыграли свадьбу, несмотря на отговоры родных. Дело в том, что ему пора идти служить в армию и он очень боялся, что Нюра по каким-то причинам его не дождется, будучи всего лишь невестой. А вот жена, в его понятии-это серьезно. Было решено, что молодые будут вместе с его родителями, а когда он уедет служить, невестка останется жить с ними до его возвращения.

Если бы только Нюра могла предположить, какое испытание ее ждет впереди, не смогла бы она и на собственной свадьбе быть такой счастливой. А теперь вот, с дитем на руках куда ей идти? Муж не спешил возвращаться, хотя сроки службы давно кончились.

Матери не стало вскоре после их, Нюриной с Иваном свадьбы. Есть от чего реветь, уткнувшись в душную больничную подушку. И когда пришло время выписки, и за всеми приехали родные, то самыми разнесчастными были Нюра и та женщина, что родила третью дочь. Ее муж буянил, кричал под окнами:

- На чем хочешь приезжай, я тебя забирать не буду!... Или меняй девку на пацана…- Сбежался весь медперсонал, чтобы урезонить "несчастного" пьяного папашу.

Дома Нюру встретили холодно, приняли с материнских рук девочку, развернули и начали осмотр, ища сходство с их породой.

Дочка росла, а муж все не возвращался. Отношения с его родителями не улучшались и Нюра собралась уйти на квартиру с ребенком.

Отговорили, не пустили. Вызвали "блудного"сына. Увидев его, Нюра громко, по-бабьи заревела - смотрит волком, к ребенку не подходит, на нее, верную жену рычит.

- Чужой! Совсем чужой!- голосила бедная Нюра. А свекровь к большому ее удивлению смягчилась и все уговаривала потерпеть:

- Отойдет, погоди маленько!

Но время шло, и, не смотря на то, что теперь они все вместе, счастье так и не пришло в их дом.

Прожив около года, решили разойтись. Нюра пошла работать на шахту - опускала лебедку в шурф,очень уставала - здесь мужская сила требовались. Свободное от работы время она отдавала своей дочке, которая росла упрямой и скрытной. Не плакала никогда, даже когда было больно, ой, как больно!В пять лет она на спор с мальчишками, восьмилетними балбесами, продержала дольше всех раскаленный уголек на ладоне, отчего рука вздулась и покраснела. Получив серьезный ожог, который пришлось лечить, прикладывая нужные мази и перевязывая рану, Алька получила хороший нагоняй от матери, но…ведь выиграла! И заслужила признание мальчишек всего двора!

С тех пор Алька не боялась ровным счетом ничего, кроме двух вещей -смотреть на луну, которая напоминала строгое бабкино лицо и стоять в луже, потому что считала ее бездонной и боялась в ней утонуть. Все остальное ее нисколько не пугало. Девчонка росла озорная, никому не уступала, поэтому часто ходила в синяках и ссадинах. В куклы не играла никогда, но с мальчишками дралась, за что получала от матери и никогда у нее никто не видел ни слезинки.

- Ну и характер! - часто сетовала Нюра, выбившись из сил.

- Безотцовшина!- неслось в след Альке от родителей обиженных мальчишек, но она не подавала вида, что ей больно. Мальчишки к ней тянулись- еще бы, ведь вместе они легко очищали огороды и сады от огурцов, яблок и прочей растительности вовсе не потому, что у матери ничего не росло, а просто потому, что так было весело! Когда пришло время пойти в школу, она не

растерялась, а стала первой, как и во дворе - знания давались ей легко.

- Ваша дочь все ловит на лету. Очень способная девочка!- хвалили на перебой учителя в первом классе и улыбка Нюры расплывалась во все лицо от удовольствия и материнской гордости за свое ненаглядное, единственное чадо.

А оно, ненаглядное чадо, стремительно превращалось из гадкого утенка в прекрасного лебедя-каштановая копна волос

высокий лоб, правильные черты лица и гордая осанка. А от ссадин на коленях и локтях уже давно ничего не осталось, давно забыты детские шалости и жадное чтение книг заполняет все свободное Алькино время. Она прямо "проглатывает" Толстого, Чехова, Булгакова, упивается мастерством слога, получает истинное наслаждение от их творчества.

Для себя она уже решила, что станет преподавать литературу, ведь что может быть более интересным и нужным, нежели глубокое изучение молодым поколением родной речи, развития творческого потенциала, и, элементарной грамотности, наконец!