- У меня вопрос к Геннадию Павловичу Коновалову. Геннадий Павлович, скажите, у вашей управляющей компании есть планы по открытию сети подобных заведений в регионах?

- В принципе, планы как таковые есть, но в данный момент наши усилия в большей степени сосредоточены на продвижении медицинского центра в столице. Более предметно говорить об открытии центров, подобных этому в регионах, можно будет через два-три года. Сами понимаете, в период экономической нестабильности мы не можем позволить себе сделать ставку на регионы.

- Тогда позвольте еще один вопрос. Используете ли вы системы кредитования ваших услуг? Ведь лечение в такой клинике не каждому горожанину по карману.

- Разумеется, системы кредитования есть, и они успешно работают в настоящий момент, поэтому мы можем говорить о том, что услуги нашего центра доступны если не каждому, то многим. Скажу вам больше – в рамках нашей благотворительной программы «Здоровье детям и старикам» сегодня в нашей клинике находятся на стационарном лечении более ста пенсионеров и воспитанников домов-интернатов, для которых качественные медицинские услуги стали реальностью.

- Спасибо! И самый последний вопрос, честное слово! Заранее извиняюсь, так как не каждому из присутствующих он будет интересен. Здание находится в аренде или частной собственности?

- В долгосрочной аренде. Буде у вас возникнут еще вопросы, я с удовольствием отвечу на них после мероприятия, а то, боюсь, ваши коллеги и рта раскрыть сегодня не успеют. (Подобострастные смешки из зала).

Геннадий Павлович Коновалов благосклонно оглядел любознательного старикана в конце зала. Дед, болтун, конечно, но дело свое знает. Старый крепенький гриб, выросший на достойной грибнице. Один из последних могикан журналистики. Основательный и занудный, но въедливый и разбирающийся в теме, что сейчас такая редкость в его профессии. Вся эта молодая поросль с визгливыми голосами и хамскими замашками, занимающая первые ряды на пресс-конференциях, Геннадия Павловича раздражала. Лезут в словесную перебранку не зная броду, от горшка два вершка, молоко на губах не обсохло, а пафосу столько, как будто это они сидят в президиуме и отвечают на вопросы прессы. А главное, и это особенно грустно, они совершенно не ориентируются в вопросе, который собираются освещать. Искренне думают, что достаточно дословно записать, то, что тебе говорят – и сенсационный материал готов. Видение проблемы в совокупности отсутствует, в материале не разбираются - не хотят они становиться профессионалами своего дела. Недаром сейчас появилась присказка – журналистикой занимаются те, кто ничего больше делать не умеет, кроме как карандашом водить. А эти даже карандашами работать не хотят – включат диктофоны, выключат головы – и перепишут потом все готовенькое. Спасибо, если без ошибок. А другой возьмется написать что-нибудь самостоятельно, так потом прочитаешь и думаешь – лучше бы он этого вообще не делал, чем отсебятину строчить. Геннадий Павлович считал, что неправильно преподнесенные или перефразированные факты хуже вранья. Иногда хочется позвонить одному из таких умников и поинтересоваться «вот были вы, дружок, на пресс-конференции, на которой мы рассказывали о деятельности нашей компании. И что вы вынесли с этого мероприятия кроме чепухи? Взялись писать статью, так пишите, а не наваливайте в одну кучу глупости и бред, выдуманные вами же».

Геннадий Павлович был потомственным медицинским работником и дело свое знал. Многолетние мытарства и хождения по инстанциям с целью протолкнуть повыше свои идеи и проекты – а их у Геннадия Павловича было немало, отбили у него охоту верить в силу советской власти. Действуя на свой страх и риск, часто пробивая себе дорогу в темноте и в грязи, он добился к преклонным годам всего, чего хотел – независимости и финансового благополучия, и главное – возможности заниматься любимым делом, не оглядываясь на всякие там государственные структуры. Сегодня он презентовал свою новую современную клинику, заветный плод его многолетних чаяний и усилий. Став учредителем крупнейшего медицинского центра, бойкий и хищный когда-то Геннадий Петрович как-то успокоился, взгляд у него стал сытым, мутноватым, а движения более медлительными. Пресс-конференций он провел немало, и выработал с годами свою позицию по отношению к журналистам, которых считал при должном умении с ними обращаться, весьма полезными ребятами. Достойное поведение оценивается адекватно, и журики в умелых руках тоже могут творить чудеса – надо только направить их профессиональный пыл в нужном направлении. Тогда и напишут про тебя хорошо, и будут приходить к тебе снова и снова. Вот только непрофессионализма Коновалов не любил, и лишь многолетняя выдержка и опыт позволяли ему оставаться улыбчивым и спокойным в тот момент, когда он, сидя в президиуме, слышал идиотский вопрос, заданный с умным видом одним из этих звонкоголовых, как он их называл.

Вот и сейчас вылезла какая-то малолетняя обезьянка в крашеных перьях и, выпалив название своей, как ей казалось, очень популярной газеты, спросила у коммерческого директора Коноваловской клиники, «сколько стоит у них пирсинг». «В момент, когда хочется убить – отшутись» - мысленно пожелал себе спокойствия Геннадий Павлович. Один служащий пера вообще приперся на прошлую пресс-конференцию в майке а-ля рыболовная сетка, из каждой прорехи в которой торчали пучки волос, и, развалившись на два стула, стал поучать Коновалова, пугая его «неясными перспективами пластической хирургии в России». Пришлось публично развенчать слабоумие волосатого выскочки, и заодно ехидным тоном рассказать ему о возможностях лазерной эпиляции, которыми располагает их медицинский центр.

«Да, дедуля, вот мы с тобой и состарились. Сколько на наш век осталось работы – всего ничего, а на смену придут одни вертихвосты» - загрустил Коновалов, снова обратив свой взор к умному дедку, который строчил что-то в блокноте, помогая себе выразительными бровями. «Надо бы подойти потом на фуршете к этому деду, потолковать о том о сем, наверняка ему есть что рассказать. Будет приятно поболтать с толковым человеком, который разделяет твои убеждения. Спрошу, в какой газете он работает, приглашу потом на нашу выставку. Кстати, и не старец он даже, а скорее дядька, это просто борода его утрирует» - размышлял Генналий Павлович…

Пресс-конференция постепенно выдыхалась, журналисты выдавливали из себя последние скучные и ничего не значащие вопросы, народ хлопал блокнотами и поглядывал в сторону двери, отделяющей представителей средств массовой информации от богато заставленных снедью фуршетных столов в соседнем зале. Все, устали зайцы, решился Коновалов, и тихонько подмигнул ведущему пресс-конференции, что означало - два последних вопроса и прощаемся. Как обычно, до этого скучающий журналистский люд оживился при упоминании о фуршете, и, подобрев, щедро расспросил президиум напоследок о деятельности клиники.

- Господа! Предлагаю пообщаться в более непринужденной обстановке. Милости просим к столам – прокричал Геннадий Палыч, уже оставшийся без микрофона – Все вопросы решим на сытый желудок.

Это тоже входило в мудрую стратегию Коновалова - добрый дядя-весельчак сам ведет деток кушать и готов погладить каждого из них по головке. Здоровая доля панибратства к лицу руководителю его уровня. Он отряхнул колени, чинно вылез из-за стола, и направил свои учредительские стопы в народ. Повеселевшие журналистики подкладывали себе на тарелки, прихватывали креветок за хвостики, аккуратно, стараясь не капнуть, несли ко рту тонкие ломтики жирной семги, щедрой горстью брали с подносов канапе с сыром, и разбирали бокалы с белым и красным. Встретив знакомых и коллег, останавливались чокнуться, перекинуться парой добродушных колкостей, и спешили делать следующий набег на столы с едой. Коновалов с рюмочкой в руках совершил обход территории, пожал несколько знакомых рук и принял пару похлопываний по плечу. Поискал глазами деда, и увидел, что тот сам направляется в его сторону, ненавязчиво-приветственно приподняв свой бокал за ножку и вытирая лоснящийся рот салфеткой.

- Мои поздравления – сообщил дед – Превосходная клиника. Знаете, по роду деятельности я имел возможность посетить не одну частную клинику в Европе, да. В «Гапрассе» даже был. Очень, очень рад, что наконец-то в России есть соответствующие мировым стандартам заведения.

- Спасибо, что зашли. Давайте за это и выпьем.

- Рекламку вашу тут недавно видел. Рекламная кампания у вас, наверняка, делается в рамках общей программы – одни стандарты в каждой стране?

- Делается-то делается, но не могу сказать, что счастлив, не подходят нам эти стандарты. У нас, понимаете ли, на другое давить надо, это у американцев каких-нибудь – семья там, здоровые ценности. А наш менталитет, пока не скажешь – «это модно», ничего не съест. Вот и развешиваем стандартные плакаты, хотя делать хочется свои.

- Совершенно согласен с вами. Вы я вижу, пардон, здесь, так сказать, не директор, а повыше. Вижу рачительное хозяйское отношение.

Геннадий Павлович скромно потупился, давая понять, что да, мол, я здесь не посажен сверху – я сам сюда залез.

- Простите - спохватился дедуля – Ярослав Михайлович Вокстель. Пишу, так сказать, для «Медицинского вестника». Федерального – веско добавил открывший свое имя новоиспеченный любимчик Коновалова. - Вы можете, не представляться, уверяю вас – хихикнул он. Полез в немного потертый портфель и извлек визитку, проиллюстрированную своей фотографией, на которой он выглядел моложе, чем сейчас.

- Вот мою возьмите тоже, пожалуйста – Геннадий Павлович тоже озабоченно зашарил по карманам – Мы же выставку затеваем на днях, приходите, буду рад.

Праздничная суета с визитками закончилась и дедуля начал откланиваться. Пожелал Коновалову всяческих удач на его поприще и обещал нарисоваться на выставке.

Геннадия Павловича увела в сторонку какая-то юница в очках, желающая сделать интервью с ним для своей газеты. Приятно проведя время, отвечая на заранее составленные и вполне толковые вопросы журналистки (умеют же все- таки, если хотят) – Коновалов больше не вспоминал про Ярослава Михайловича.

Не успев толком подружиться, старики разошлись по своим делам, и в эту минуту сюжетная линия пролегла между ними навсегда. Поскольку дальнейшая судьба Коновалова легко предсказуема и неинтересна, попробуем догнать приятного дедка Ярослава Михайловича, который вот-вот скроется из поля нашего зрения.

Сей профессионал своего дела покинул праздничное мероприятие в числе первых – поступок, достойный уважения. Оставив без внимания сырокопченую колбасу, баварские колбаски и тарталетки, наполненные аппетитными салатами, Ярослав Михайлович Вокстель поспешил к выходу, засовывая на ходу руки в рукава темно-синего «профессорского» плаща. Выйдя на солнечную улицу, Вокстель зашагал прямиком через парк, направляясь, видимо, к ближайшей станции метро. Энергично подмахивая одной рукой, в которой был портфель, и засунув другую в карман плаща, старикан шел, слегка задрав лицо к весеннему солнцу, пожмуриваясь, и, видимо, уже набрасывал в своем воображении тезисы будущей статьи. Однако, дойдя до парка, Ярослав Михайлович снизил скорость, а вскоре и вовсе остановился у одной из скамеек. Поддернув брюки, наш журналист приземлился на старое деревянное сиденье и начал оглядываться по сторонам, щурясь на немногочисленную играющую вокруг детвору. Потом, положив портфель рядом с собой, степенно расстегнул замки и явил приятному свету солнечного дня неполную бутылку коньяка «Мартель» и сверток, упакованный в салфетку. Приложившись основательно к голышку пару-тройку раз, и закусив одним из бутербродов, оказавшихся в свертке, Ярослав Михайлович посидел еще какое-то время на скамейке и продолжил свой путь. Кратковременный привал придал еще больше энергичности походке и жестам господина Вокстеля. Через двадцать минут он пресекал проходную редакции – но не респектабельного «Медицинского вестника», как следовало ожидать, а малотиражного «Бюллетеня фармакологии», офис которого разместился в трех комнатах скромного бизнес-центра, расположенного неприлично далеко от центральной части столицы. Пузан-охранник, сидящий в стеклянной кабинке перед пропускной вертушкой для порядка поднял глаза от кроссворда и посмотрел на проходящего мимо Вокстеля одуревшим от постоянного чтения бульварных газет взглядом.

Каждый пролет ведущей к редакции лестницы был отмечен разнообразными консервными банками, приспособленными для курильщиков, и явно не справляющихся с нагрузками, судя по количеству валяющихся вокруг окурков (на втором этаже – тара из-под шпрот, на третьем – тушенка, на четвертом - сгущенное молоко). Добравшись до этажа с банкой из-под тихоатлантической сельди, Воксель свернул в коридор, ведущий налево, и открыл дверь с надписью «Фармацевтический» ГЛ. РЕД.». Здесь тоже было сильно накурено, но редакционной суеты, присущей подобного рода заведениям, не наблюдалось. Комната была пуста, и только тлеющая еще в пепельнице сигарета выдавала недавнее присутствие ее владельца. Портфель Ярослава Михайловича приземлился на тумбочку, плащ лег сверху, а их хозяин прошел к компьютеру, стоящему на столе у окна и застучал клавишами. Вскоре дверь в комнату открылась, впустив женщину в толстой шерстяной юбке и совершенно не сочетающейся с ней девчачьей легкой полупрозрачной блузке, которая несла кружку с дымящимся напитком. Дама просто кивнула визитеру, взяла свою не погасшую еще сигарету и села за оставшийся свободным стол.

- Как дела, душа наша Екатерина? – оторвался от работы Вокстель

- Сенчуков уехал в командировку в Архангельск, номер вчера сдал и свалил. Сижу вот, скучаю. Тоже скоро пойду.

- Правильно, отдыхать тоже надо – хихикнул Вокстель - А то что ж – все ушли, а вы тут сидите одна.

- И не говорите - спокойно сказала дамочка, даже не удосужившись придать голосу кокетливости ради неинтересного старого хрыча – Тут, кстати, пара факсов пришла, один у Сенчукова на столе, а второй – у Тихомирова, посмотрите потом, может, что интересное.

- Спасибо, Екатериночка Ивановна, спасибо - обязательно посмотрю.

В разговоре наступила пауза, которую Екатерина Ивановна заполняла тихими прихлебываниями, а Вокстель – постукиванием клавиш.

- Ладно, пойду – заявила дама – Закроете кабинет, когда будете уходить? Вроде, никто больше сегодня к нам не собирался.

- Конечно-конечно, душа, идите себе домой, дело то молодое.

- До свидания.

- Всего хорошего.

Екатерина Ивановна отбыла, накинув на нелепую блузку более-менее пристойное пальто. После ее ухода Воксель (который, пора открыть секрет, вовсе не писал статью, а исследовал интернетовские сайты), прошел к столу главного редактора газеты Сенчукова, взял факс, лежащий поверх многочисленных папок и бумаг, и бегло просмотрел документ. Видимо, содержание факса понравилось Ярославу Михайловичу, потому что он положил бумагу себе в портфель, и сразу же настучал чей-то номер на офисном телефоне. Старик вступил в диалог непривычным для него развязно-молодеческим тоном: «Сынуля! Это папуля». Видимо, отпрыск огрызнулся на другом конце провода или допустил некорректное замечание, потому что папа добавил жесткости в свою следующую фразу - «Пока ты там дрыхнешь, наживая пролежни, твой отец печется о тебе. В данный момент в моем портфеле находится факс, который станет для нас счастливой путевкой в завтрашний день. …Да, приглашение на чудеснейшее мероприятие современности, которое, по обещанию организаторов, закончится фуршетом и беспроигрышной лотереей. Так что благодари отца и чти его». Дальнейший разговор Ярослав Михайлович вел нормальным, совершенно не светским тоном – «А я сегодня покопался в информагентствах, там-сям, ничего интересного не увидел. А тут Сенчуков уехал в командировку, так что же - пропадать факсу, что ли. Так что, будь добр, освободи завтрашний вечер для радостей жизни» – захихикал Вокстель – «смокинг там, все дела». Попрощавшись со своим ребенком, старец Ярослав закрыл двери редакторского помещения и понес ключи охраннику, сидящему внизу. Отлично, скок поскок через ступеньки, третий этаж, второй. «Второй. Был второй факс, - на столе у Тихомирова, вернуться что ли. Два этажа - не препятствие» - рассудил Ярослав Михайлович и пошел обратно в кабинет главного редактора «Фармакологического вестника». Забытый факс, как и предыдущий, лежал поверх наваленных в кучу документов, Вокстель подхватил его, и, ленясь включать свет, вынес бумагу в хорошо освещенный коридор, чтобы прочесть по дороге вниз. Наверху листа красовались какие-то похожие на церковные купола знаки, а ниже начинался набранный нейтрально-корректным шрифтом текст:

 

«Уважаемые коллеги и друзья!

Руководство банка «Минерон и Ко Банк» будет радо видеть Вас на торжественной церемонии открытия нового филиала банка. Мероприятие состоится 29 апреля (пятница) в 20.00 в новом помещении банка, расположенном по адресу…

В рамках церемонии для представителей СМИ будет организована пресс-конференция, посвященная открытию нового филиала, а так же многочисленным планам управляющей компании, среди которых – новые системы кредитования, открытие банков сети в регионах и многое другое. На Ваши вопросы в ходе пресс-конференции будут отвечать:

Куркунов Сергей Петрович – президент управляющей компании «Минерон и Ко Банк»

Тадеус Кучере – генеральный директор управляющей компании «Минерон и Ко Банк»

Кулагина Алла Леонидовна – коммерческий директор «Минерон и Ко Банк».

Уважаемые представители СМИ! Просьба при аккредитации на мероприятие иметь при себе удостоверение журналиста.

После пресс-конференции в помещении банка пройдет праздничная программа, в которой примут участи звезды российской эстрады.

«Минерон и Ко Банк» - мы заботимся о ваших финансах

 

Ярослав Михайлович, положив факс в портфель, спустился вниз и попрощался с охранником.

- Ключ – очнулся охранник – Ключик сдайте.

- Ой-ей, ключ! – возопил Вокстель – Ключ-то, да, в дверях. Сейчас принесу. - Он еще раз проделал пусть до офиса «Фармакологического бюллетеня», закрыл дверь на ключ, который торчал в скважине, отдал его ворчащему охраннику, и тот, наконец, выпустил его из офиса.

Обратный его путь снова лежал через парк, над которым уже сгущались сумерки. Решивший, несмотря на приближение ночи сделать еще один привал, Ярослав Михайлович не был в этот раз столь разборчив при выборе скамейки и остался глух к разлитому кругом пряному аромату романтики. Он не отряхнул сиденье, не поддернул, садясь, брючин, по сторонам не оглядывался и к гуляющим парочкам интереса тоже не проявил. Торопливо достал бутылку и сделал жадный глоток, потом другой. К скамейке подбежала плебейского вида собачка, наивно решившая, что господин с портфелем поделится с ней одним из бутербродов, лежащих у него в портфеле, но умильная песья морда не растопила сердца журналиста.

«Мила, Мила! Ну-ка, иди сюда!» – послышалось с дорожки. Бабушка, появившаяся вслед за собакой, извинилась перед Вокстелем: «Простите, она у меня такая бутербродница, как унюхает, что кто-то ест, так ее не удержать. Дома питается, потом еще в парке клянчит. Домой!». Cтарушка удалилась, коря псину-попрошайку, и Ярослав Михайлович остался наедине со своей бутылкой и думами. Луна мягко золотила седую шевелюру Вокстеля, и временами, отражаясь в стеклах его очков, придавала Ярославу Михайловичу безумный демонический вид. Через какое-то время, сделав несколько тягучих глотков из бутылки с «Мартелем» и убив на своих щеках достаточное количество мошек, он засобирался домой. Поднялся ветер, выдувая ажурную рябь на поверхности луж, и нагибая ветки ив к самому лицу Вокстеля, пробирающегося по узенькой аллее. Он успел выйти из парка до того, как пошел дождь, но на подходе к метро все-таки словил несколько тучных капель, которые растеклись черными кляксами по его плащу.

В метро было довольно безлюдно, так что Вокстелю удалось найти себе местечко и сидя проехать свои три остановки. Уже через десять минут он заходил в свою квартиру. Из комнаты доносились позывные популярного сериала. Открыв ведущую туда дверь, Ярослав Михайлович увидел своего отпрыска, развалившего в мягком продавленном кресле перед телевизором. Шевелюра у того была точь-в-точь отцовская, но пока нетронутая сединой. Будучи значительно худее отца, ростом сын был гораздо выше. Денис (так звали Вокстеля-младшего) подался вперед и приглушил звук. Повернулся в профиль к вошедшему, и, стремительно согнув колени, уселся по-турецки.

- Я только что сделал интересное открытие – заявил он. Отец пошевелил бровями, что, видимо, означало «ну?», и Денис продолжил:

- Ты когда-нибудь обращал внимание, что бабы, когда рассказывают о своей беременности в этих сериалах, убирают волосы?

Вокстель еще раз поиграл бровями.

- Ну, смотри – снимаются эти актрисы в мыльных операх, и всегда, конечно же, выглядят конфетками – постоянно все в локонах, волосы у них то струятся, то развеваются.

- Так – подбодрил сына Вокстель.

- И вот по сценарию она обязательно залетает от своего Хосе там, Педро, Виктора или кого еще. И ей надо прийти ему об этом рассказать. Так вот, интересно, что эти бабищи, когда приходят на стрелку к своему хахалю с этой новостью - обязательно зачесывают волосы. И главное - такая прическа у них только один раз за весь сериал – то она кудрявая была триста серий, а как забеременела, сразу же зализала вихры в кичку. Я повспоминал тут, что есть на эту тему в кинематографии, и, знаешь - понял, что не ошибся. Для диссертации, конечно, маловато, но как факт поучительно. Это что, такой симптом у женщин всего мира или режиссерская находка?

- Не знаю. Может, они просто волнуются перед этим очень, и им не до прически?

- Ну да, на войну они с прической, и на тонущем корабле им до прически, а как беременная – сразу все до лампочки? Может, это просто способ визуально подчеркнуть, что они беременны? Скромно убранные волосы как символ материнства?

- Это ерунда, вот что. Как и все твои сериалы. Что такого в них интересного?

- Па, ты же знаешь – я исключительно в образовательных целях. И к тому же я никогда не спрашивал – что такого интересного ты находишь на дне бутылки.

Ярослав Михайлович ругнулся, не проявив при этом никаких эмоций, и направился на тесную кухню, где выложил на стол мешочек с дрябловатой морковью с прилипшими к ней комьями земли и маслянисто желтеющий сквозь целлофановый пакет батон. Надорвал пакет, отломил у батона верхушку, и, макнув ее в стоящую на столе банку с майонезом, начал жевать, злобно гримасничая бровями.

- Пойдешь завтра вместо Сенчукова? – крикнул он через весь коридор из кухни.

- А что там будет? – появилась в дверях голова Дениса.

- Не знаю, открывают какой-то центр кожаной моды.

- А, тужурки из убиенных животных – сыронизировал сын – Аккредитация туда нужна?

- Кажется, не нужна, но возьми с собой факс на всякий случай.

- На фига ты столько моркови приволок, самогон гнать из нее, что ли?

- Нет, делать свежевыжатый сок – огрызнулся Воктель-старший – Говорят, очень полезно.

- А ты сам куда завтра пойдешь? – Денис достал из холодильника початую бутылку водки, подцепил два стакана у мойки и ловко нацедил себе и отцу.

- Я – в банк – степенно обронил Ярослав Михайлович – Осветить так сказать, деятельность компании «Минерон и Ко», коя является безусловным лидером в деле кредитования российских граждан – и хихикнув, опрокинул содержимое стакана в себя.

- Ну, за кредитование – и Денис сделал то же самое.

- Ой, у меня же что есть, что у меня есть - тихо запричитал Вокстель-старший, и достал свою бутылку с «Мартелем».

- Однако. Откуда дровишки?

- Медицинские харчи, из клиники.

- Тогда – за медицину – сказал Денис и снова налил.

Кажется, сейчас Ярослав Михайлович выпьет еще рюмочку для поднятия духа и пойдет, потирая ладони, в соседнюю комнату, где сядет за компьютер и начнет готовить материал о международном медицинском центре для «Медицинского Вестника». Обличит бюрократию, о которой столь тонко говорил на сегодняшней пресс-конференции Коновалов, и расскажет читателям газеты о новейших методах лечения в новой клинике. Но, Геннадий Павлович Коновалов был бы очень удивлен, доведись ему стать свидетелем окончания рабочего дня Вокстеля.

Забегая вперед, предсказываю, что и завтра и послезавтра, и в последующие дни, Коновалов напрасно будет шуршать страницами «Медицинского Вестника», в надежде найти заветное «открылась новая клиника …» за подписью «Я.М. Вокстель». Вокстель не сядет готовить материал. Более того – Вокстель не работает в «Медицинском вестнике». И – окончательно огорошим Геннадия Павловича – Ярослав Михайлович вообще нигде не работает. Он пришел на пресс-конференцию за здорово живешь, и, поправ законы гостеприимства, украл – да-да – украл с праздничного стола почти полную бутылку «Мартеля». Действительно, грязная морковка в пакете из гастронома и факт кражи бутылки дорогого коньяка никак не вязался с образом острого на язык профессионала пера, которым Вокстель предстал на пресс-конференции.

 

Ярослав Михайлович был самым жалким обломком журналистики в столице и всенародным пугалом. Когда-то он, действительно, работал корреспондентом «Медицинского вестника», откуда был уволен «за несоответствие занимаемой должности» много лет назад. На память о единственном за всю его жизнь достойном месте работы у Ярослава Михайловича осталась пачка визиток и несколько некрепких знакомств, связывающих его с миром медицинской прессы. После увольнения Вокстель сменил несколько должностей, которые на графике его карьерного роста выглядели, как медленно, но неуклонно идущая вниз кривая. Помыкавшись по различным редакциям в качестве незначительного сотрудника, Ярослав Михайлович, незаметно сам для себя принял оригинальное решение – он покинул журналистику, одновременно оставшись в ней. То есть статьи его покупать перестали, но никто не мог помешать горе-писателю посещать пресс-конференции. А их в Москве, после перестройки, было множество – по столице прокатился целый бум самых разнообразных открытий. Поднявшиеся на волне удачи бизнесмены наперебой презентовали свои новые банки, магазины, больницы, галереи, питомники, издательства, торговые центры и рынки, судоходные и транспортные компании, рестораны, кафе и бутики. Журналисты были желанны везде – каждый делец хотел рассказать представителям СМИ о своем детище, и все привечали людей с красными корочками «ПРЕССА». Удостоверение журналиста сначала давало Вокстелю надежду на повышение по службе – авось, его материал заметят и пригласят работать в солидный издательский дом. Потом этот документ превратился в возможность если не заработать на хлеб, то хотя бы поесть всласть на чужой презентации. Тихо и незаметно сам для себя, Вокстель стал жить чужими презентационными бутербродами с твердокопченой колбасой. Изредка наведываясь в редакции, куда вход ему еще не был закрыт, он получал немногочисленные сведения, о том, когда в городе состоится открытие очередного объекта, которое позволит ему сходить на мероприятие и не думать на один день о куске хлеба. Пара редакторов, когда от безысходности, когда от нехватки времени, иногда засылали Вокстеля на публичные мероприятия, отделываясь от него чисто условными гонорарами, но чаще он ходил в свет, что говорится, по порожнему, и даром ел разносолы с фуршетного стола. В некоторых журналах Вокстеля жалели, но в большинстве своем издатели и журналисты его презирали. Таких как он прихлебателей в журналисткой среде метко и презрительно окрестили «бутербродниками», людьми, которые приходят на всевозможные презентации только ради того, чтобы поесть.

Интересный нюанс – привыкнув таскать куски с чужих столов, Вокстель, между тем, не утратил того специфического чувства собственного достоинства, которое выделяет журналистов, по их мнению, из числа простых смертных. Он по-прежнему надменно совал свою потрепанную корочку в лицо зеленым длинноногим девицам, встречающим журналистов на презентациях, и иногда останавливался возле них для того, чтобы отпустить пару нравоучительных замечаний насчет неважной организации мероприятия, на которое он пришел, и сравнить его с мероприятиями конкурентов. Девчонки бледнели и преисполнялись почтения к язвительному старцу, знающему мир бизнеса не понаслышке.

Остаться незамеченным на публике Ярослав Михайлович особо не старался, более того, вел себя несколько эксцентрично, с чуть заметным налетом экстравагантности, присущей творческим личностям. Вот только, к сожалению, экстравагантности в жизни Вокстеля было значительно больше, чем творчества. Но, несмотря на скудность заработков и явно затянувшееся профессиональное воздержание, какой-то невидимый стержень не позволял Вокстелю согнуться на людях. Пусть все чаще сидел он один на кухне за бутылкой водки, и давно уже привык покупать самые дешевые продукты, но знамя своей значительности по-прежнему нес гордо. Какая-то ядовитая черта характера заставляла этого неудачника активно искать внимания сильных мира сего и не позволяла расстаться с замашками известного журналиста.

В залы для пресс-конференций Ярослав Михайлович вплывал степенно и никогда не суетился раньше времени по поводу предстоящего фуршета. Сначала проходил к столу регистрации и озабоченно интересовался информацией об объекте, оставлял адрес электронной почты для того, чтобы ему прислали пару-тройку фотографий. После официальной части мероприятия Ярослав Михайлович, как правило, уделял несколько минут внимания организаторам. Некоторая старомодность костюма и повадок заставляла тех уважительно поглядывать в его сторону – дедуля видно, что не вертихвост, старая гвардия, знает, что пишет, небось, работает в какой-нибудь правительственном печатном органе. К тому же внешность у Вокстеля была, безусловно, респектабельная. Всегда зачесанные назад волосы поседели равномерно, богатые брови придавали лицу одухотворенность и выразительность. Борода росла интеллигентно, по-профессорски, только внизу подбородка, оставляя нетронутой верхнюю часть щек.

Вопросы для официальных мероприятий он подбирал со вкусом, и берег как зеницу ока свой единственный приличный серый костюм. Зимой Ярослав Михайлович стоял на брифингах, серьезный, как на службе в церкви, одетый в твидовое пальто и шапку пирожком, которая придавала ему сходство с членом политбюро. Летом сидел в первых рядах на пресс-конференциях, тихо обмахиваясь выданными журналистам бумажками и шикая на зарвавшуюся и болтающую во время мероприятия молодежь. Но особенно величественен бывал Ярослав Михайлович на фуршетах. Без присущей любителям халявы суеты (годы практики) он ухитрялся спокойно и не торопясь оказываться у стола в числе первых, хозяйским взглядом оглядеть содержимое подносов и незаметно, как фокусник, наполнить свою тарелку за считанные секунды. Проделав этот маневр несколько раз, насытившийся и повеселевший Ярослав Михайлович, обычно приступал к бесплатной выпивке, проявляя в этом деле не меньше смекалки, чем при добыче еды. И только после этого позволял себе перейти к общению. Обычно это происходило вполне естественно - увидев поблизости одного из директоров, Вокстель отпускал тому тактичный комплимент и тонко намекал на то, что скоро в одном из крупных изданий появится статья, за его, Вокстеля подписью. Как правило, организатор после такого напора млел и предлагал Вокстелю перейти с презентационного вина на коньяк, с тем, чтобы за рюмкой перекинуться парой слов. Многие намекали на то, что готовы приплатить толковому специалисту за хорошую статью в деловом журнале. Но, увы, и коньяк и обещания раздавались зря – не тот человек был Вокстель, чтобы крупные журналы публиковали его статьи.

Сегодня Вокстель может спокойно посидеть на кухне с сыном, толкуя о том, о сем – в его портфеле лежит ценный улов, факс с приглашением на завтрашнюю пресс-конференцию в филиале банка «Минерон и Ко Банк», на которой журналистов накормит троица Куркунов-Кучере-Кулагина. Сыну Денису тоже достался гостинчик – аккредитация на открытие салона кожаных изделий, где тоже накроют столы.

Вокстели старший и младший представляли в своем роде уникальную династию, а, точнее сказать – антидинастию. Если во всех семьях отец, как правило, передает сыну свои умения и профессию, то от Ярослава Михайловича Денис унаследовал свое профессиональное бессилие и склонность к существованию за чужой счет. Сынок Вокстеля пошел по стопам отца, сначала подавшись в журналистику, а после оставшись за бортом редакции «Театральной Москвы». Денис не снискал лавров и не набил шишек – просто в какой-то момент он так же, как и его отец, предпочел видимость деятельности самой деятельности. Когда-то подававший надежды юноша не сумел приноровиться к быстрому темпу ежедневной газеты и не стал биться за свою карьеру, доверив ее переменчивому ветру удачи. В этом добровольном отказе обоих от работы не было ни намека на восточную мудрость и сознательный уход от мирских ценностей, ни эксцентричности образа жизни городского сумасшедшего, а исключительно правота обычного паразита, который живет за счет чужого большого организма, не умея жить иначе.

Отец с сыном делили двухкомнатную обшарпанную квартиру, давно забывшую о женской руке - мать Дениса, Надежда, умерла, когда тому было пятнадцать лет. Надежда Сергеевна, будучи женщиной активной и реалисткой до мозга костей, при жизни не позволяла мужу проводить время в раздумьях о смысле жизни и праздных мечтах. Выгоняла на работу в буквальном смысле этого слова, и о профессиональных качествах супруга судила только по приносимым им заработкам, не вдаваясь в детали о «перспективах роста» и «обещаниях начальства», которыми он старался оправдать безденежные моменты своей биографии. Вокстель, по природе трусоватый, боялся своей жены больше чем работы, и деньги домой старался исправно поставлять. После смерти Надежды Сергеевны он утратил последнее рвение, перестал бегать по редакциям, и все больше времени проводил дома. Смотря друг на друга как в зеркало, отец и сын постепенно проникались ненавистью друг к другу, Вокстель видел в Денисе отражение своих несбывшихся надежд, Денис считал отца виновным в своей бесхребетности. Каждый стремился обвинить другого в том жалком существовании, которое они оба вели. Созрев физически, Денис начал закатывать отцу истерики, намекая, что тот не дает ему возможности реализовывать открывающиеся перед половозрелым организмом возможности, просиживая в квартире дни и ночи напролет. Вокстель-старший бесился, хлопал дверями и кричал, что с его, Денисовой рожей и заработками можно сильно не волноваться – девки могут спать спокойно. Такое сокровище, как его сын, никому не сдалось – пусть лучше заработает деньжат да сводит свою бабу в кафе, а не ждет, пока папа уйдет из дома. Денис тоже отпускал отцу язвительные замечания, метя в его незащищенную область финансов. Два любителя пиршеств за чужой счет так и жили в одной клетке, не имея возможности расстаться друг с другом, разъехаться по разным квартирам или хотя бы разойтись по разным углам.

Зато на общественных мероприятиях Вокстели часто работали в паре, да так, что любо дорого было поглядеть. Их выходы в свет, отрепетированные годами, были достойны восхищения хотя бы благодаря той изобретательности, с которой они подходили к реализации этих своих публичных вылазок. Денис, так же как и его отец, обладавший чисто номинальными корочками, умел красиво их предъявить. Шапочные знакомства с редакторами глянцевых журналов, о которых он как бы ненароком обмолвливался, позволяли ему быть вхожим на всевозможные мероприятия. Мимикрируя то под широкоштанного корреспондента западной молодежной газеты, то под политкорректного юнца органа министерства Российской печати, Денис посещал презентации, что говорится «от и до», каждый раз являя организаторам именно тот образ, который был им особенно желанен. Родства на людях Вокстели не скрывали и часто Ярослав Михайлович, ласково кладя руку на плечо Дениса возле стола для регистрации журналистов, говорил отеческим тоном секретарю: «Вокстели мы. Я, Ярослав Михайлович – независимый корреспондент «Медицинского вестника», а это – сынишка мой, тоже, так сказать, пишет на предмет бизнеса». Частенько к окончанию фуршета оба бывали пьяны, и в такие моменты особенно язвительны бывали комментарии этих жалких неудачников, желчно и болезненно реагирующих на чужое благополучие. Трагичное и основное противоречие заключалось в том, что не ходить на чужие праздники Вокстели не могли, а спокойно реагировать на чужой успех, у них, нищих и безвестных, тоже не получалось. Они давно уже научились не обращать внимания на косые взгляды журналистов, на злобные отказы пресс-секретарей компаний в посещении мероприятия, на откровенные шиканья и ненавидящие комментарии тех, кто знал их постыдную тайну. Что им дело до чужого недовольства. Выгонят отсюда, пойдем в другое место, благо на наш век хлеба с колбасой хватит.

Они настолько уже сжились со своими образами, что даже порой в пьяном кухонном бреду убеждали друг друга, размахивая руками и балансируя на грани сумасшествия: «Мы - журналисты, мы - четвертая власть, ядрена мать».

«Дрянь с конфетной фабрики говорит мне тут - «аккредитация у вас не та. Ей, скажи, какое дело до моей аккредитации – перед тобой журналист стоит, гнида, молча поклонилась, и пропустила» - кричал сыну Вокстель, и бывал в такие минуты действительно страшен. Потом отец с сыном расходились по своим кроватям, заваливались, бормоча по инерции проклятья, на несвежее постельное белье прямо в одежде и забывались тяжелым сном. А на следующее утро бегали по редакциям, в которые их еще пускали, в поисках заданий, которые могли бы привести их к очередному накрытому столу.

И сейчас Денис с Ярославом Михайловичем, выпучив помутневшие после нескольких рюмок глаза, сели на своего любимого конька. Засидевшись за полночь, расстегнув вороты, и дыша друг другу в лицо перегаром, они азартно перемывали кости знакомым редакторам, упорно не желающим принимать их материалы, еще больше растравляя свои бесплодные души. На кухонном столе у Вокстелей наблюдался алкогольный мезальянс дорогого ворованного «Мартеля» и жалкой отечественной водки. Ярослав Михайлович, вкусивший уже и того, и другого, был сегодня особенно обидчив и агрессивен, но Денис этого не замечал. Сын вдалбливал отцу свою теорию нейролингвистического воздействия на собеседника.

- И вот только тогда ты этому хаму уже говоришь – тихо, заметь, говоришь – «А могу я посмотреть ваши выходные данные?» - Денис бросил фразу эффектно, как козырного туза.

- Какие выходные данные?

- Да никакие, неважно какие! Нет никаких выходных данных! Просто это словосочетание действует на людей так, что они, уверяю, могут умереть от страха.

- И что, ты хочешь сказать, Сенчуков, которому я, например, это скажу, так прямо задрожит весь и выделит мне кабинет?

- Ты все утрируешь. Причем здесь Сенчуков? Он - редактор, к тому же, вы с ним знакомы. А пугать «выходными данными» можно всяких продавщиц в гастрономах да гардеробщиц, которые тебе грубят. Они не знают, что это такое, вот и подберутся. Мы с тобой о разных вещах говорим.

- Продавщицу на место поставить - немного чести – неожиданно зло сказал Вокстель-старший.

- Ты и того не можешь – парировал Денис – Климакс наступил - так и скажи, что ты на меня-то бросаешься? Совсем ополоумел.

Денис, действительно не обратил сегодня внимания на некоторую рассеянность отца, на то, с каким отрешенным видом тот пил водку и отвечал невпопад.

А у Ярослава Михайловича щемило сердце и было неспокойно на душе. Не в добрый час зашел он в редакцию «Бюллетеня фармакологии». Встреча, которой он так боялся, и которую в душе так ждал, неумолимо приближалась. Завтра в восемь часов вечера в новом филиале банка «Минерон и Ко», его коммерческий директор Алла Леонидовна Кулагина сможет, как совершенно верно было замечено в факсе, ответить на вопросы журналистов. Вот только на его, самозванца от пишущей братии, вопросы она отвечать не станет. Да и не было больше у Ярослава Михайловича вопросов к Алле Кулагиной. Все вопросы между ними давно уже были решены.

 

Аллочка Кулагина всегда была умница и лапочка, но какая-то неуверенность в себе и робость отравляли ее приятность. Скажем так – в университете она больше нравилась преподавателям, чем своим однокурсникам. Зато Слава Вокстель, который был старше ее на два года, что-то такое в ней разглядел. Пусть она не была в полном смысле слова красавицей, но волосы у нее, не по моде длинные, мягко и трогательно завивались, а глаза были бархатные и печальные, про которые говорят «как у раненой серны».

В МГУ, где они оба учились на журфаке, Вокстель серьезно подавал надежды, а Алла Кулагина была просто хорошая девочка. Талант Славы Вокстеля преподаватели пестовали и прощали ему и прогулы и некоторую смелость политических взглядов и суждений. Алла же, став к третьему курсу его официальной девушкой, просто получала свои пятерки по всем предметам и звезд с неба не хватала, оставаясь в тени «экстравагантного, но чертовски талантливого шалопая Вокстеля». Все их общие знакомые были знакомыми Славы, и никто не скрывал от Аллочки, что не будь она его девушкой, не посещать ей модных встреч студенческой элиты со спорами до хрипоты. Противостоял общему восхищению Вокстелем один только отец Аллы, который называл Славика жуликом и прохвостом и считал его неподходящей партией для своей дочки.

На пятом курсе Слава, которому, по всем признакам, надоело тонуть в бездонных аллочкиных глазах, начал тщательно абстрагироваться от подруги, мягко, но решительно отталкивая ее от себя. Бурных сцен, незапланированных истерик и расхождений с хлопаньем дверями между ними не было. Не случилось даже уместного в таких случаях прощального телефонного разговора с дежурным «извини, дело не в тебе». Просто видеться они стали все реже, а потом и вовсе прекратили встречаться, но еще долго потом Вокстель ловил на себе тоскливый «олений» взгляд своей бывшей подруги. Сначала в коридорах МГУ, а после – в залах библиотеки им. Ленина в отделе иностранной литературы, который они оба посещали.

Вскоре Надежда – девушка, долго рассуждать и томно вздыхать не привыкшая, заняла место тихой Аллочки, и быстро стала женой Вокстеля. В отличие от своей предшественницы, косые взгляды снобов-друзей своего мужа она игнорировала, приводя их этим в бешенство, и, сказав глупость, не тушевалась. Она же подтолкнула Вокстеля проходить производственную практику в серьезной и уважаемой газете «Наше слово», главный редактор которой впоследствии возглавил «Медицинский вестник» и взял ее Славу к себе на работу.

В последний раз Вокстель видел Аллу на встрече выпускников, которая проходила через пять лет после окончания университета. За столом она сидела, еще более тоскливая, чем обычно, и пила мало. Слава, которому по иронии судьбы, на той вечеринке досталось место прямо напротив Аллы, постоянно ловил на себе ее грустный взгляд. «Вот уставилась» - думал Вокстель – «по прежнему не умеет держать себя в руках. Сейчас только не хватало, чтобы она сказала прочувствовано: «Слава, я давно хочу с тобой поговорить». Когда уровень грусти в Аллиных глазах достиг критической отметки, Вокстель трусливо ретировался, чтобы избежать неприятного для него разговора с глазу на глаз, на который, он чувствовал, она была способна. Тогда ему было двадцать восемь, а сейчас пятьдесят. Выходит, Аллу он не видел уже 22 года! Почему же тогда он так волнуется в преддверии этой встречи, скорее всего, она его и не вспомнит. Но внутренний голос, хоть и приглушенный принятым алкоголем, вполне внятно говорил – вспомнит. Алла Кулагина была из тех тихонь, которые не могут за себя постоять, но обид не забывают.

Будь жив отец Аллы, как бы он злорадствовал, увидев завтра бесславно состарившегося Славика на пресс-конференции с участием Аллы. Пусть, пусть Вокстель записывает теперь в блокнот то, что говорит его дочь, которой тогда Слава побрезговал. А она будет сидеть гордо в президиуме, на нее будут направлены объективы телекамер и фотоаппаратов, и журналисты станут задавать ей вопросы о том, как ей удалось достичь успеха и процветания. Каждому по заслугам. На секунду Ярославу Михайловичу представился зал, полный журналистов и раздавшийся внезапно в тишине голос отца Аллы – «Смотрите, он – самозванец, он даже не журналист», и как все головы поворачиваются в его сторону. Как бы не соскребал он завтра щетину и не наводил глянец на ботинки, старясь приблизить свой внешний вид к идеалу, Аллу ему обмануть не удастся. Он предстанет перед ней пятидесятилетним мужиком, чирикающим карандашом на бумаге в окружении бойких мальчиков и девочек. А что потом? Она просто посмотрит на него из-за стола президиума и после окончания пресс-конференции выйдет за дверь и больше он ее не увидит? Или они поздороваются на фуршете и завяжут неизбежный разговор на тему «как дела»? И он будет врать ей про свои успехи в «Медицинском вестнике»?

Конечно же, они договорятся встретиться в каком-нибудь кафе - ходить в гости домой друг к другу теперь не принято – где ему опять будет нечего ей сказать. Да и заплатить за ее обед, если уж говорить начистоту, ему тоже будет нечем. Как ни странно, самый логичный вариант – не ходить на пресс-конференцию, Вокстель не рассматривал. Ему хочется увидеть Аллу, точнее, пройти этот путь до конца и получить все, что ему причитается, даже если это будет просто ее презрительный взгляд.

Денис давно уже ушел к телевизору смотреть очередное ночное шоу, а Ярослав Михайлович сидел на кухне, мрачно постукивая ногтями по столу. Еще не поздно отдать этот злополучный факс сыну – путь он сходит на мероприятие, чтобы не пропадало приглашение. Но для себя Вокстель уже хорошо понял, что на пресс-конференцию пойдет он сам. Вот так-то. Его вялая Алка выбилась таки в люди, сидит теперь в банке в своем собственном кабинете. Как ее вообще угораздило стать финансовым директором, после журфака? Кто бы мог подумать.

Утро застало Вокстеля все на той же кухне, он ожесточенно отмывал купленную накануне морковь, стараясь не считать часы, которые отделяли его от встречи с Аллой. В положенное время, почистив ботинки, и аккуратно подровняв бороду ножницами над газетой (сгодился-таки «Медицинский Вестник»), Вокстель вплывал в помещение банка «Минерон и Ко Банк». Никаких следов растерянности или душевной борьбы на его лице не было. Высокомерно оглядев охрану на входе и девушек в широкополых шляпах, раздававших лотерейные билеты гостям, Ярослав Михайлович сунул факс в лицо регистраторше и шлепнул к ней на стол удостоверение журналиста. Девушка заученно улыбнулась и протянула ему глянцевую папку с логотипом банка «Минерон и Ко», которую Вокстель чуть брезгливо, с лицом «видали мы и не такие папки», открыл и пошуршал вложенными в нее страницами. Ему всегда казалось, что час его расплаты (а в том, что расплачиваться в этой жизни придется абсолютно за все, он не сомневался), будет обставлен парадно. Он знал, что посмотреть Алле в глаза ему все-таки придется. И сейчас, видя стройные ряды официантов, выстроившихся с подносами, уставленными бокалами с шампанским, красивых полураздетых девушек, празднично размахивающих листовками с рекламой банка, Вокстель испытывал чувство мрачного удовлетворения от того, что в своем воображении рисовал себе эту встречу именно так – в торжественной обстановке, на глазах у множества людей.

Из-за сцены вынырнула легконогая девушка, критически оглядела стол для президиума, выставила на него по линеечке бутылочки с минеральной водой, стаканы и таблички - «Куркунов Сергей Петрович», «Тадеус Кучере» - и самую главную, «Кулагина Алла Леонидовна». Поставив эту табличку, девушка вынесла приговор Вокстелю - Алла будет на пресс-конференции, эта табличка с ее именем – залог их скорой встречи. До начала мероприятия оставалось пятнадцать минут, и Ярослав Михайлович придирчиво выбирал для себя место в пока еще полупустом зале. Сесть так, чтобы сразу попасться ей на глаза, или скромно занять место в последних рядах? В данной ситуации это не имеет никакого значения, рассудил Вокстель, и приземлился рядом с юной журналисткой, одетой во что-то клетчатое и нелепое, которая говорила по мобильному телефону. «А я вот не смогу оставить Кулагиной свой номер телефона», невпопад подумал Ярослав Михайлович - «в век повальной телефонизации у меня нет даже неизменного атрибута журналиста – мобильника». «А с чего ты решил, что Алле нужен номер твоего телефона», злобно ужалила следующая мысль – «номер телефона какого-то подонка, который бросил ее без раздумий и объяснений, и даже ни разу за столько лет не поинтересовался, как у нее дела». Его мысли, какие-то вялые и одновременно очень болезненные, прервал противный лязг включаемого микрофона.

Клетчатая слева пискнула в свою трубку: «ну давай, пока» и отключила телефон. Голос ведущего, казавшийся Вокстелю голосом ангела мести, произнес: - Итак, господа, мы рады приветствовать вас на пресс-конференции, посвященной открытию нового филиала «Минерон и Ко Банк. В ходе сегодняшнего мероприятия вы сможете задать свои вопросы непосредственно руководству банка. А сейчас позвольте вам огласить состав сегодняшнего президиума.

Точно в момент, когда ведущий произнес «Сергей Петрович Куркунов», дверь за столом президиума открылась, и из нее вышел плотный, с добрым детским лицом дядька, который под звук аплодисментов занял свое место и сразу же стал нервно теребить предназначенную для него бутылочку с минеральной водой. Следом за ним вышла пара – измученного вида мужчина средних лет, явно иностранец и весьма фигуристая женщина, бюст которой не мог скрыть даже строгий черный костюм. Рыжеватые богатые волосы, даже издалека понятно, что белая кожа вся испещрена веснушками, злые зеленые глаза. Пришедшие на пресс-конференцию фотографы немедленно обступили стол и стали щелкать выступающих, припав на одно колено, что придавало им сходство с верными пажами. Стало понятно, что кроме Главного, все прекрасно умели вести себя перед фотоаппаратами. Иностранец с женщиной не напрягали мышцы лица, не крутились на месте и улыбались естественно, чем не мог похвастаться бедняга Куркунов, которому первые полторы минуты, отведенные под фотосессию, дались нелегко. Фотографы разошлись по углам, и ведущий передал микрофон Куркунову, который неожиданно складно для человека, который не умеет фотографироваться, начал в него говорить. Когда выступающий дошел до рассказа об инвестициях в строительство нового здания, Ярослав Михайлович тихонько тронул за плечо сидящую рядом с ним девушку. «Разрешите, я пройду» - прошептал Вокстель, и, прихватив выданную ему папку, направился к выходу, согнувшись в знак вопроса, как делают все люди, старающиеся производить как можно меньше шума. Покинув незамеченным пресс-конференцию, он спустился по лестнице в уютный холл на первом этаже, упал в кожаное кресло и извергнулся нервным смехом. С балюстрады верхнего этажа уже стали оборачиваться на него озадаченные лица сотрудников банка, а Вокстель все не мог прийти в себя, и, хрюкая и повизгивая, пугал девушек с листовками и стоящих вокруг официантов. Люди указывали на него глазами и глупо улыбались, но Вокстелю было явно не до них. Наконец один из официантов посмелее подошел к Ярославу Михайловичу, и, глядя ему прямо в глаза, спросил: «Может, водички?». Вокстель благодарно махнул ему рукой, схватил стакан, и начал пить, разбрызгивая воду вокруг себя. Бессонная ночь, помноженная на волнение, и чего уж там греха таить, похмелье, подточили его нервную систему, и он позволил себе закатить истерику на людях. Сейчас он закусит на фуршете, и его самочувствие улучшится. Рюмка водки, кусочек соленой рыбы и горячая булочка приведут его в норму.

«Что, очень смешная пресс-конференция?» - улыбнулся официант. Не своим от смеха голосом Вокстель просипел: «Исключительно смешная, молодой человек, давно я так не веселился». «Что, Куркунов опять отличился?» - решил продемонстрировать знание вопроса юноша. «Нет, Кулагина» - уже спокойнее сказал Вокстель. «А что ж она такого смешного сказала, если не секрет?». «Да ничего особенного, забудьте» - Вокстель отдал официанту обратно пустой стакан. Еще продолжая конвульсивно вздрагивать после приступа смеха, он поднялся с кресла и направился в зал, где были накрыты столы. «Да, нервишки у тебя ни к черту» - сказал Ярослав Михайлович сам себе, «выпивай, дружок, пореже, все-таки уже не мальчик. И никому ведь не расскажешь, что с тобой случилось. Начистил ботинки, всю ночь не спал, довел себя до нервного истощения и все ради чего?».

В банкетном зале уже вовсю орудовал Витя Григорьев, корреспондент из «Биржевика», опоздавший к началу пресс-конференции, но решивший не ограничивать себя из-за этого в еде.

- Приветствую – обратился он к Вокстелю. – Я сегодня опоздал, а мне надо было делать интервью с Кулагиной, буду сейчас ее отлавливать после праздника. Я ее в глаза не видел, ты был на пресс-конференции, скажи хоть, как она выглядит.

- Да никак. Рыжая. Толстая. Только, когда будешь брать интервью, убедись сначала, что это именно она - в сердцах буркнул Вокстель, и яростно оторвал виноградину от тучной грозди. И, не обращая больше внимания на Витю, пошел за тарелкой.