Серега умел исчезать и самое главное знал когда. Попробуй не исчезни во время, мать, что баржа на Каме, любую лодчонку сомнет, если та волей случая на пути ее замешкается…Да и батя, подгулявши, любит норму выпитого телесно ощутить, раздавая щедро по лбам зазевавшейся мелюзги фофаны. Если попал кому, не добрал стал быть… Можно и еще стаканчик, другой опрокинуть. Опрокинет и ну орать самозабвенно:

 

-Все! Кондиция достигла совершенства! Всем на баржу!

После чего дрыгнется, несуразно обхватив мамашу костлявой пятерней, да к стене припрет. Та трясется вся, колыхается мелко своей бабской тучностью довольная… Мелюзга на них набросится с визгом и вповалку все тусятся.

 

Надоело веселье это. Нет, родителей он не осуждал, дурак он был, Серега-то, чтобы осуждать … Отловив тройку, другую младших, в коридор вместе с тапками выкинет, цыкнув. Пока те одеваются молча, слушаются Серегу - уважают, еще кого вытянет за шиворот, а нет – нехай дома смрадом дышит…

Так и шляются всем табуном по улице, пока совсем не стемнеет. А то и до утра иной раз. Особенно когда батя с мамкой поделится, или сестры ее визгливые в гости с бутылкой завалятся. Не осуждал Серега и их. Они ведь как напьются - песни веселые на весь подъезд горланят, а поют люди когда счастливы…

 

Во дворе же Серега панибратства не терпит. Оставив Ваську за старшего, исчезает в ближайшей подворотне, считая свои обязанности на этом законченными. Васька тихий, никуда не торопится, сидит себе на лавке, да малышню время от времени из луж вытаскивает на просушку…

Ваську во дворе все любили. Особенно бабка из частного сектора, жалостливая от близости своего горя - неумолимо приближался час сноса ее хибарки, и с каждым днем все обреченнее выглядывала она из своего огородика… Как-то, расчувствовавшись от бледного вида (Васька был альбинос) и сокрушенно причитая:

-Вот ведь ангелочек какой, голубоглазенький! – подарила ему книжку про Красную Шапочку.

 

Все лето, изо дня в день, Васятка читал книжку малышне. Пока те не научились изворотливо избегать просвещения и, затерявшись среди огромных канализационных труб, разваленных повсеместно строителями, пугали прохожих жуткими завываниями, демонически усиленными эхом…Ваську это огорчало. Но старушки из космической многоэтажки, опасливо перекрестив воющие трубы, любили скоротать вечерок в мечтах о такой же благодарной внучке, что через весь лес тащилась бы повидаться с бабушкой. И даже одаривали Ваську и весь чертовский выводок пирожками. Это, конечно же, заставляло Серегу горячо уважать читательские таланты двоюродного брата, которого еще в начале лета подарила им мамкина сестра, нахально заявив, что парня должен растить отец. Да мамка и не возражала, придавив слегка Васятку с досады, оставила … Нога у Васьки с тех пор немного подволакивается, - огорченно вспомнил Серега, – но обстоятельство это оказалось для всех даже полезным.

 

- Ага, опять запрещенную литературу читаете, - возник неожиданно Костя, прервав идиллию.

-Что ты, Шапочка ж это красная…

-Вот, вот, - многозначительно ухмыльнулся Костя, – вчера в газете писали о ее вредном влиянии на неокрепшее сознание…

-Влиянии… - охнули бабки.

-А то… Волк-то он, получается, преуспел…

-Преуспел, преуспел, - согласились с ходу бабки, уж лучше согласится сразу же, вдруг чего…

-Значит всякий враг, хулиган и шпион, преуспеть может…

-Ой, да что ты… - с сомнением закачала худенькая старушка головушкой.

- Что ты, убили ж супостата, охотнички-то! - вторила ей соседка.

-Так ведь это еще хуже, можно, значит без всякого спец. постановления партии, и правительства, отстрел производить… - напрягал ситуацию Костя. И обращаясь к девчонкам, многозначительно добавил:

-Вчера вот, говорят, автомат Калашникова из кабинета НВП кто-то спер…

-Так уж, ты уж прости нас старых-то, мы ить и не слышим ничего, - засуетилась худая бабка…

-То есть вы хотите сказать, что накануне третьей мировой войны вы потеряли бдительность? Не слушаете, да еще и не читаете…

-Так я то слепая, а Никаноровна и читать-то не умеет…

-Вот оно, что! Значит, вы утверждаете, что в нашей стране до сих пор не ликвидированы безграмотнотные… - нарастал угрожающе Костян. Тут старухи, сообразив, что ликвидации лучше не дожидаться, подобрали длинные юбки и, растерянно озираясь по сторонам, засеменили в сторону дома. Костя же, отвоевав единственную лавку во дворе, широким жестом пригласил всех разделить с ним кулек семечек, который он сбондил на базаре у Веркиной матери. И только Васятка, покраснев и смущенно заикаясь отнекался, сославшись на аллергию, чем здорово озадачил Костю, такого слова он не знал. Все привыкли, что Костя много знает, и сам он привык. Да и разве может школьный знаменосец что-то не знать…

Процарапав странное слово на скамейке, Костян длинно сплюнул, и небрежно бросив:

-Василис премудрый, выискался тоже…- пошел прочь.

 

- Спорим, щас в библиотеку попрется, словари листать…- ехидно заметила Танька.

- А давай его обгоним, словари все заберем, вот обломается! - предложила не слишком хитрая Ирка.

- Вот еще, бегать из-за него… Ирка, ты его лучше про Калашникова расспроси… Вдруг не соврал?

-Да ты че?! – восторженно ахнула Ирка.

 

Непонятное возмущение раздражало разум подобно тому, как угли, растратившие всю свою энергию, нет – нет, да и вспыхнут затаенным внутренним жаром пройдя вновь порог от внутреннего состояния к внешнему. Неприятно было не столько вылетевшее случайной пощечиной незнакомое слово, сколько Васькино сопротивление торжеству его, Костиной, победы. Хотя сопротивление то как раз понятно, не получит сегодня пирожков, - вспыхнуло злорадство ядовитым язычком. Костя смутился. Вспомнилась куча-мала курносых вокруг кулька с семечками.

 

Раздражение нарастало, усиливаемое сквознячком сомнения. Ну да, любил он плести

паутину разговора, прокладывая мысленно не одну параллель его развития. Финал не так уж важен, гораздо важнее иметь возможность нескольких непохожих друг на друга финалов…

Услышав сзади неловкие шаги, Костя внутренне подобрался, мышцы живота втянулись, ноги и руки словно пружины замерли в предчувствии освобождения… Серега-то пирожков не простит…Резкий хлопок по плечу не удивил, обозначив принципиальность встречи в лицо. Разворотом влево молниеносно вылетел правый кулак, принимая на себя встречу принципиального лица, которое взвизгнуло и, схватившись за глаз, вдруг заорало Иркиным голосом:

-Ты че?! Офанарел?!

-Не успел кажется…- растерялся немного Костя. - Дура, окрикнуть не могла что-ли! – виноватым Костя быть не любил.

-Боевой ты седня че та…- примирительно проворчала Ирка.

-Дек не только тебе…

-Ого, Костян, а че это у тя, маникюр что ли?

Спешно сунув руки в карманы, Костя ехидно заметил:

-Одним-то глазом лучше видишь? Когда семечки из кулька таскала – не заметила?

-Так я ж на семечки глядела…

-Что же помешало глядеть на них дальше?

-Повышенное слюноотделение…

-Ой, не могу, держите меня за хвост, отрастает, кажется! – давясь от хохота, потявкивая и поскуливая, Костя закрутился вокруг себя в поиске веселого отростка.

-Вот, говорю ж, розовый лак–то! – восторженно завопила на всю улицу Ирка.

-Ладно, Ирка, приходи другой раз тоже, обеспечу тебе розовый взгляд на жизнь! – разозлившись, выдохнул Костя и схватив Ирку за руку спросил:

-Что это?

Оглядев свою широкую лапу с застарелой грязью под ногтями, и не найдя видимых причин для сомнения, Ирка решила уточнить:

-А че?

-Да вот думаю, не ты - ли случайно вот этими вот натруженными, мозолистыми руками откопала мамонта для краеведческого музея?

 

Зачем ему маникюр Костя и сам не знал. Лаком он обычно не пользовался, доказывай потом свою мужественность на каждом углу…Ну разве пилочкой подправит для аккуратности. Так нашло что-то, когда к маминому столику подошел. Он уже и не помнит, когда у них эта игра началась. Любил Костя с утра подглядеть, как мама медленно проводит расческой по волосам. Терпеливо отделяет каждый волосок, приводя ночные тревоги в послушно-рассыпчатое состояние, и вдруг небрежно подмахнет их наверх, как нечто вдруг обесценившееся, проткнув нервно шпилькой. На Костю в этот миг будто герцогиня надменно взирает из картинной рамы! Костя даже дышать забывал, когда она, потеплев лицом, тянулась к зеркалу и то ли целовала герцогиню, то ли ему оставляла свой приветик красным сердечком помады. Как только раздавался щелчок замка, Костя бросался к зеркалу и стирал салфеткой мамину помаду, словно отбирая у герцогини возможность его поцеловать…

 

Наблюдая непривычное выражение Костиного лица, и отчего то не решаясь это выражение нарушить, Ирка так и ковыляла рядышком, испытывая мучительную неловкость нахождения своей лапы в нежной наманикюренной мужской руке.

Наконец, устав ловить на себе встречные ухмылки, Ирка решила оправдаться:

-Советский человек должен быть внутренне красив!

Костя вздрогнул, отпихнув Ирку, переспросил:

-Красив? Человек?

-Ну да! – обрадовалась Ирка пониманию.

-Мама дорогая, я то думал девку за руку держал! Оказывается - это был Советский человек! О, попал!

 

Обижаться Ирка не умела. Но испытывая какое-то странное раздвоение чувств чуть приотстала и трусила потихоньку следом, стараясь не провоцировать своим присутствием поток интеллекта.

Но Костя неожиданно остановился, и как-то очень удивленно взглянув на нее, спросил:

-Пироги стряпать умеешь?

-Неа, - приглушено ответила Ирка, опасаясь очередной каверзы. Но, перехватив заскучавший взгляд, успокоилась:

-А что твоя мама не умеет?

-Даже и не знаю, - огорченно произнес Костя. - Иногда мне кажется она вообще ничего кроме капусты и морковки не ест. У нее уже прикус как у кролика образовался, - и, обнажив два передних зуба, запрыгал вокруг Ирки, приговаривая шепеляво:

-Хочу пирожкофф! Хочу пирожкофф!

Ирка, совсем сбитая с толку, засомневалась:

-Зайцам с мясом нельзя!

-Почему же? Почему? – не переставая скакать, тараторил Костя.

-Прыгать тяжело будет!

Тут Костя затих, потом вдруг мелко затрясся и, подвывая от истерического хохота, простонал:

-Я то думаю, чего это в хоряге все так классно прыгают? А они, оказывается, как зайцы - от морковки газуют!

Ирка поняв, что эпицентр хохота сместился в безопасную сторону, робко подхихикнула:

-От морковки!

-И от капусты! – отчаянно сотрясал многоэтажным хохотом все окрестности Костя. А Ирка пустилась зайцем, а возможно и кенгуру, но скорее всего лошадью (проспект –то имени Ворошилова, а тот известный был лошадник!) дикими скачками пытаясь обогнать Костю…Что у нее получилось бы, но дверь библиотеки, приняв сразу двоих, таким грохотом известила о прибытии, что библиотекарша долго не решалась выбрать победителя…В чувства Т.И. пришла только грохнув со всего маху советской энциклопедией. И пока Костя быстро-быстро ее листал, еще раза два грохнула по столу какими-то книжками.

Но Костя вдруг затих. И Ирка. И библиотекарша. Не выдержав давления тишины, Ирка поднялась на цыпочки. И покачиваясь на одной ноге, как цапля, повисла над Костиным плечом. Едва ж она успела заметить корявую надпись красным фломастером поперек текста, как Костя, судорожно выдернув страницу на глазах изумленной библиотекарши, швырнул книгу в угол и метнулся к выходу. Ох, не сдобровать бы Ирке, если б разум Т.И. не выскочил в тот же угол, пытаясь на лету подхватить тяжесть знаний!