Часть 2

Истинно взаимные чувства всегда появляются спонтанно. Они рождаются добродушными, но никогда не протекают одинаково гладко. И дойдя до конечной заветной цели, человек ни раз ощутит падение, разочарование, болезненные удары бесчувственной судьбы. Очаг, распаленный двумя любящими сердцами, обязательно испытает яркие всплески и приглушенные затухания, прежде чем гореть умиротворенно.

Мила сидела в кресле, обтянутом черной кожей. Сковывающий холод охватил все ее тело, и лишь поджатые под себя ноги излучали капли тепла. Раздражительный озноб то и дело пробегал вдоль всего позвоночника. Угрюмый взгляд девушки застыл на стрелке настенных часов. Тонкая гибкая палочка постоянно сбивалась с ритма, то отставая, а то выпрыгивая с ускорением вперед. Мила нервно почесала руку. Холод навевался нестерпимым страхом зудящего ожидания. Ведь именно ожиданием телефонного звонка она была озабочена в данный момент.

Сама не ведая об этом, Мила располагала к Максу. Но в отличии от него, девушка не осознавала насколько глубоко поглотила ее любовь. И на то у нее была веская причина, крывшаяся в долгожданном звонке. Наконец тишину пробили монотонные скрежещущие звуки.

- Алло, Ярик?… Почему так долго? Я уже утомилась ждать тебя, сукин ты сын.

Лицо Милы приняло гневный вид, а глаза наполнились слезами. В ходе всего разговора она то и дело не сдерживалась, доводя свои упреки до крика.

- … и ты знаешь, что я сижу и умираю здесь, но все равно не откликаешься… не вечером, нет. Нет, ты придешь прямо сейчас … я не кричу на тебя. И не говори мне, что не мог найти. Я не хочу этого слышать. Тебе наплевать на меня, так и скажи … Значит я жду тебя прямо сейчас.

Мила нервно выключила телефон. Ее веки не выдержали напора и взорвались, заливая слезами щеки. Она закрыла глаза рукой. На лице затрепетала искаженная улыбка. “Успокойся. Необходимо чем-нибудь заняться, чтобы оттянуть время”.

 

В последние дни характер Милы стал раздвоенным. То она чуть ли ни бросалась на руки от счастья, а то была раздраженной или же вовсе депрессивной, ни желая видеть ни Макса, никого другого. И именно он, лучше остальных, ощутил на себе резкие и острые перемены ее настроения. Лишь за первую декаду июля она два раза успела серьезно с ним поругаться. И оба раза выступала инициатором скандала. В ссорах не было причины. Как правило это были безразличные мелочи или раздутые из ничего, обиды. Но как бы не унизительно для Макса было уступать, он все прощал. А на следующий день слышал ласковые извинения. И не мог не принять их. Миле и раньше были свойственны резкие перемены настроения. Но теперь это были взрывы. Мгновенные психологические перемены, вызванные непонятным раздражителем. “Неужели ей нужно было от меня лишь ЭТО? А может я просто надоел ей? Или она переключилась на своего бывшего одноклассника, старого друга – Ярика”. Все перемешалось в понимании Макса. Все перемешалось, превратившись в кашу. “Видимо я что-то упустил. Ведь не могло все так просто измениться. Не мог я всплыть, а она пойти ко дну. Что-то явно произошло. Но что?”.

Как преданный друг, Вовка во многом поддерживал Макса. И даже в любовных отношениях, где казалось бы нужно вести сольную партию, помогал товарищу. Парни шли по раскаленному щебню к дому Эмили.

- Заметь старый, опять я помогаю тебе в твоих Дон-Жуанских делах.

- Я знаю Вовка, знаю.

- И если бы я на прошлой неделе не встрял в ваши отношения, их сейчас могло бы вообще не быть – Вовка высокомерно хмыкнул и отвернулся.

- Дружище, только скажи, и я с удовольствием помогу тебе.

- Ты? Мне? Да если б захотел, то размутил бы старика Севу. И этим помог как мне, так и себе самому.

Макс ничего не отвечая сунул руки в карманы. А затем задумчиво сказал, резко переведя тему:

- У нее началась депрессия.

- Да. Возрастная, наверное.

- Скоро ее отец уезжает на гастроли со своим театром. Целый месяц он будет колесить по всей стране. Видимо мысли о его отсутствии угнетают ее. Ведь она очень любит и уважает его.

Парни подходили к калитке Милиного дома, как вдруг Макс резко застыл на месте. Вовка удивленно уставился на него. А когда проследил за его взглядом, то увидел удовлетворенно улыбающегося Ярика, выходящего из двора девушки. Затем появилась и сама Эмили. Она с опьяненной улыбкой начала дружески обнимать его, что-то нашептывая на ухо. Они оба захохотали. Макс высунул руки из карманов и сжал пальцы в кулаки. Он только лишь двинулся вперед, как вновь остановился, словно вкопанный. Из калитки вывалилось еще трое парней. Они без умолку смеялись, то и дело поглядывая на Милу.

- Пойдем разберемся с ней, Макс – рванулся возмущенный Вовка.

- Ты с ума сошел – Макс оттянул Вовку за ствол кривого ореха, растущего в придорожной пыли – Хочешь скандала? Так они нам головы поснесают. Ты видишь, они то ли пьяные, то ли…

- Она тебе яйца крутит, а ты закрываешь глаза на это. Очнись Макс. Ведь завтра ты опять простишь ее, а она то… - Вовка махнул рукой.

- Ты хочешь сказать, что она шалава?

- Я этого не говорил.

Обстановка начала накаляться. Как два встретившихся быка, они насупившись смотрели друг на друга.

- Но ты к этому клонишь – Макс попытался взять его за шиворот.

– Макс послушай меня ...

- Ну, говори же. К этому клонишь?

- Да протри очки профессор. – Вовка оттолкнул руки Макса - Она не шалава, она просто шлюха – раздраженно выкрикнул он, и резко развернувшись, пошел назад.

- Что ты сказал? – у Макса сильно запульсировало в висках.

- Ты слышал – Вовка приостановился, и оглянувшись добавил – На улице Дружной у тебя стало на одного друга меньше. А все из-за твоей наивности Макс. Я пытался помочь тебе, но ты впустую бьешься головой о стену.

- Ну и пошел ты – Макс находился в эмоциональном возбуждении, и просто не знал, что сказать в ответ.

Вовка, не отвечая, быстро удалялся. Макс еще раз оглянулся на толпу заведенных подростков. Увидев там безмерно-довольную Милу, он отвернулся, и отрешенно побрел вслед, убегающей впереди, фигуре.

В это время отец Макса сидел за выдраенным столиком забегаловки под названием “Кружка”. Несмотря на послерабочее время, кроме него там было всего два посетителя. Сидя возле окна, сонные студенты тихо разговаривали, посасывая пиво из пол-литровых стаканов. Рядом со стариком энергично терла соседний столик Оленька – уже не молодая официантка. Она сотрясала бедрами, улыбаясь сама себе. Отец Макса подлил себе еще водки. Случайно заметив черные просмолы от окурков на реберной стороне пластмассовой столешницы, он бросил взгляд на стену. Там красовался новенький знак “Курить запрещено”. Он был приклеен Оленькой сразу же после выхода очередного закона о курении. Нащупав в кармане пачку сигарет, мужик ухмыльнулся. Тяжело выдохнув, он опрокинул очередную стопку.

- Василич – обратилась женщина к отцу Макса, переходя к другому, и без того чистому, столику – Расскажите, как там ваш сынишка Маська поживает? Небось, женился уже. Помнится, бегал ко мне за вином. Один раз даже две полторалитровки ему наполнила.

Оленька наклонилась в его сторону и полушепотом улыбаясь добавила:

- Но я вам этого не говорила.

Эта женщина не нуждалась в ответах. Ей просто нужно было выговорится кому-либо. И не смотря на то, что Оленька работала в достаточно суетливом заведении, она была ужасно одинока.

- Это не удивительно для него. Максим повзрослел очень рано. И как у любого взрослого, у него не обходится без мелодрам.

- Ну, вы же знаете этих подростков. У них своеобразные отношения. Сами были такими когда-то. Вот я …

- Да-да. Ты права. Это с возрастом любовь перерастает в вожделение. Животную потребность в самоудовлетворении. А некогда ты знал любовь такой, какая она есть на самом деле. Чистой, и не испорченной плотскими утехами.

- Не волнуйтесь Василич, все уладится. Вот мой племяшка Андрюша, как-то раз поссорился со своей девочкой. Так представляете, две недели, я не преувеличиваю, две недели не разговаривал с ней. Даже не здоровался при встрече, будто не замечает. А затем его пробило что-то – Оленька захихикала – и он пришел к ней с обручальным кольцом. С ума сойти, силой ворвался в квартиру. Упал перед ней на колени …

Так Оленька могла бы еще долго рассказывать про Андрюшу и других своих знакомых-подростков, однако отец Макса был не в том состоянии, чтобы переварить ее быструю болтовню. Не допив бутылку он молча встал, и пошатываясь направился к выходу.

 

Дни протекали в скучном томящем существовании. Телефон был отключен, магнитофон разбит в навеянном эмоциональном всплеске, а в гараже поселилась гнетущая тишина. Когда же и вступительные экзамены были завалены, Макс понял, что катится по наклонной в самый низ. Он был единственным из всей группы, кто сдал экзаменатору чистый лист. Не удосужившись даже переписать вопросы, Максим завалил себя из принципа. Его долгом было не угодить матери. И это прекрасно удалось ему. Мать в ответ окончательно отстранилась от сына, потеряв последнюю надежду в его светлом будущем. Парень снова начал курить.

Дела Милы обстояли не лучше. С каждым днем она становилась все большим заложником Ярика и его друзей. И если совсем недавно ей отдавало это некой познавательной игрой, то теперь все было унизительным, и внушающим повальное отвращение. Но как бы Милу не тошнило, она все равно зависела от старого друга.

Отец уже уехал на гастроли, а мать ежедневно начала задерживаться на работе. “Как бы не сломаться. Как бы продержаться еще месяц, до начала учебного года”. Лето постепенно угасало. А с ним угасали и два любящих сердца, не в силах найти дорогу друг к другу.

Хмурым небо было с самого утра. Угрюмые серые тучи предвещали свой неизбежный, мокрый гнев. Последние три недели жаркой, безоблачной погоды внесли им свои подношения для сегодняшнего излияния. И теперь заряженным, небо нависало над беззащитными крышами поселка. Макс не мог толком уяснить, зачем идет к Миле, однако чувствовал, что сегодня все окончательно решится. И он либо распрощается с девушкой, либо останется с ней до конца своей жизни.

Все те же, знакомые дома, проплывали перед взором Макса. Бабушки, сидящие на лавочке, вновь смолкали при его появлении. Но сегодня он не обращал внимания на них. Он был черств. Шагая с поникшей головой, Макс прятался от пронизывающих взглядов встречных. Солнце, словно предчувствуя недоброе, также скрытно избегало своего появления, прячась за насупившимися клубами облаков. И некогда яркие золотые лучи его, теперь покрылись меланхоличной серостью. Дорога, трава и деревья приобрели бледный оттенок. Такой же унылый, как и настроение Макса.

Слегка дрожащая рука потянулась к звонку. “Мне надо сделать это. Надо раз и навсегда разобраться, выйдя на чистую поляну из дремучих зарослей непонимания”. Никто не бежал открывать ему, как бывало это раньше. Неслышно было и громкого смеха Милы. Максима обдало жутким смущением. Он отошел от калитки и начал всматриваться в окно. За пушистыми шторами виднелся еле различимый силуэт девушки. Она стояла неподвижно, словно каменное изваяние. Сумеречный свет комнаты не давал рассмотреть ее лицо, однако Макс прекрасно знал кто это. Он сам открыл калитку, и пройдя двор вошел в дом.

- Добрый день – громко сказал Макс в пустоту дома – Есть кто дома?

Ответа не послышалось.

- Эмми, я знаю ты дома. Выйди пожалуйста.

Максим стоял в ожидании, окруженный противно зудящей тишиной.

- Не знаю, что произошло. Но если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду … уйду, но уже навсегда.

По всему телу начал отзываться неудержимый тряс. Девушка не выходила.

Мила же, опустившись в мягкое кресло, закрыла уши руками.

- Уйди Макс. Уйди, прошу тебя – раскачиваясь шептала она.

Максим находился в собственном противоборстве. Одна из его внутренних «Я» хотела шагнуть в коридор, другая же – выскочить на улицу, и в неистовой обиде, не оглядываясь, убежать как можно дальше отсюда. “Нет. Я должен разъяснить все сегодня”. Парень направился вглубь дома. Зайдя в Милину комнату, он вздрогнул. Девушка неподвижно сидела в кресле. Ее раскрытые застывшие глаза испуганно смотрели на Макса, словно на нечто чудовищное. Лицо Милы было покрыто бледно-белым гримом, а веки выведены темными тенями. Ее руки сильно сжимали слипшиеся в комки, растрепанные волосы.

- Что случилось?

Мила продолжала молча сидеть в отрешенной задумчивости. Ее глаза покрылись отблескивающей пленкой слез.

- Мила, ответь мне – в отчаянии вскрикнул Макс.

Девушка обняла себя, и отвернувшись в сторону сказала:

- Я больна, Макс – ее вдруг встряхнуло, как бывает, когда холодный порыв ветра охватывает тело – Больна душой.

- Я не понимаю тебя.

- А чего непонятного? – отрезала нервно Мила.

- Все мне непонятно, все.

- Три года на учете у психиатра – это ты хотел услышать. А затем еще лучше – связаться с бывшим одноклассником и его друзьями-идиотами.

- Я думал тебе нравится тусить с ними.

- Я завишу от них, Макс. Эти уроды посадили меня на колеса.

Максим остолбенел. Он всмотрелся в ее яростное лицо. Ему хотелось отыскать былую красоту, но проявлялся лишь ужас и отвращение. С улицы послышался громкий треск. Это застонало небо.

- Ты наркоманка?

- …И он сказал, что таблетки будут только к вечеру. А ты знаешь как это, ждать, полной надежд? Считать долбанные секунды – Милин тон перешел в истерический крик.

- Ты наркоманка? – повторил тихо Макс.

- Да, да. А тебе сказать какой ценой я существую? Нет. Деньги не при чем.

Ручьи слез обрушились на землю, звонко играя свою знакомую мелодию на отливах, листьях и крышах. Мелодию дождя. Гимн уныния и разочарования.

- Ты скажи еще, думал, что ты единственный с кем я трахалась.

- Чертов Ярик – сквозь зубы простонал Макс.

- Ярик! И не только он. А ты наверно решил, что я Белоснежка, верная своему единственному принцу. Нет, я может быть и Белоснежка, но вот только бледная, и с давно потухшими глазами…

- Не говори так.

- … И гномов-ухажеров у меня не один, а как ты помнишь – семь. И всем надо дать. Да, всем и каждому в отдельности.

Максим убегал. На ходу он распахивал двери, лишь бы скорее покинуть этот дом. Покинуть эту улицу, этот город. Из комнаты доносился крик Милы, в котором синим огнем горели сдавливающие стены. Языки пламени жгли ему спину. Потолок рушился, а под ногами проваливался в глубины, искореженный пол. Выбежав во двор Максим рухнул, поскользнувшись на мокрой земле. Долгий крик отчаяния вырвался из его груди. Дождь без умолку хлестал его, мешая подняться на ноги. Слезы, перемешиваясь с каплями дождя, стекали по щекам и шее. Испачканной рукой Макс вытирал их, задыхаясь в безудержном рыдании. Через считанные секунды Максим был полностью промокшим. Громко всхлипывая он тяжело поднялся, и придерживаясь за стену дома, медленной поступью направился к калитке. Ливень усилился. И теперь каждая капля словно пронизывала его тело насквозь. “…И всем надо дать. Да, всем и каждому в отдельности” – вновь и вновь повторялось в голове. Раньше положенного улицу укутали сумерки. Тучи полностью поглотили в себя солнце, и теперь чреда правления перешла ото дня ко тьме.

Только Максим потянулся к дверной ручке, как она ушла из под его пальцев. Калитку распахнула Милина мать. Не замечая парня, она суетливо пыталась протолкнуть в дверной проем, впереди себя, большой светло-розовый зонт.

- Ой Максим, это ты? Привет.

Макс, глотая слезы, ничего не ответил.

- Ну и погодка разыгралась… О, Господи, что с тобой? Да ты же весь в грязи. Пойдем скорее в дом.

Женщина укрыла его под свой зонт. Она направилась к дому, но Максим стоял на месте. Он опустил голову, беспрерывно шмыгая носом.

- Я не пойду – выдавил парень.

- Что-то произошло? Ты плачишь?

Максим не выдержал, и вновь покатился поток слез. В горле больно защемило. Сверкнула молния, осветив удивленный облик Светланы Денисовны.

- Максим, Боже мой, скажи мне, что случилось?

- Как вы могли допустить до такого?

- Я тебя не понимаю.

- Мила. Ведь она серьезно больна.

- Да – женщина замешкалась – В последние дни у нее появилась непонятная депрессия. Скажи, что случилось?

- Депрессия? – Максим кричал, не сдерживая эмоций. Мысли перемешались в возбужденном рассудке. И многое хотелось сказать, но в данном состоянии ничего толкового не складывалось.

- Вы должны были знать, что эти ее друзья – вонючие наркоманы – Макс разрывался, пытаясь перекричать шум дождя.

- А я люблю ее, понимаете, люблю.

Он оголил мокрую спину, показывая ей свою татуировку.

- Максим, успокойся пожалуйста. Все в порядке.

- Не трогайте меня. Ничего не в порядке. Понятно? Ничего – Макс безумно кричал.

- Что-то случилось с моей девочкой? – внезапно испуганно спросила женщина.

- Ваша девочка потеряла сама себя. А я … я не могу, не мог помочь ей.

Максим вновь всхлипнул. Прикрыв лицо ладонями, он выскочил на улицу. Женщина же побежала в дом. Она не подняла упавший в грязь зонт, который выронила от испуга.

Несколько часов Макс сидел без движения у себя на кухне. Его мысли были далеки от эпизода, происшедшего сегодня. И это была естественная защитная реакция его психики; окунуться в сладкое прошлое. Отрешиться. Его мокрая одежда наполнила комнату знакомым запахом. Запахом речной сырости. Той, которая особенно хорошо уловима с берега, ранним утром. Он вдыхал его. Ему вспоминались беззаботные дни, когда он с отцом ходил на рыбалку. В холодную, беспросветную рань, тихой поступью они тогда спускались по лесной тропинке к прибрежным рыбацким наседкам. И выбрав место, Макс в легком сонном волнении набрасывал прикормку. А затем, тихо распутав удочки, они усаживались в ожидании первых поклевок. “Главное, чтобы макуха была теплой, и сохраняла свой аромат. – шепотом говорил отец – Тогда рыба со всей реки сплывется к нашей наседке”. Макс вспомнил, как однажды он поймал сразу двух карасей, на удочку с парой крючков. А в одну из ночных рыбалок он увидал незабываемый танец ласточек. На фоне рассвета они грациозно кружились, изредка касаясь крылом отблескивающей глади воды.

Когда Максим вернулся к реальности, первым его раздражителем оказалась влажная одежда, приклеенная к телу. Он с нелегким трудом смог избавиться от нее, прежде чем начал вытираться широким махровым полотенцем. Когда же он почувствовал себя более комфортно, ему захотелось курить. Спички оказались сырыми, а сигарет и вовсе не было. Он достал телефон, и протер его тоже. Ловкие пальцы быстро набрали номер. После длительных монотонных гудков послышался Вовкин голос:

- Чего тебе?

- Я принимаю твое предложение, Вовка.

- Я что оказался прав на счет нее?

- Да, ты был абсолютно прав.

- А что дальше?

- А дальше маленький домик в Крыму, новые инструменты, мотоциклы, выступления, поклонницы.

- Ха – радостно выдал Вовка – Значит жизнь налаживается?

- Да – без эмоций ответил Макс.

 

Одиннадцатое августа. Погода стояла не по-летнему холодная. В новостях уже ни раз говорили о том, что это лето одно из самых непредсказуемых за последние десятилетия. Жаркий зной, державшийся несколько дней, тут же мог смениться северными ветрами или пронизывающим антициклоном. Максим же успел привыкнуть к капризам природы. Нехотя надевая плащ, он слушал громкие хлопки жестяной пластины, наполовину оторвавшейся от навеса. В ритм ей Макс прихлопывал носком туфля.

- Не нервничай, старый. Все пройдет нормально – Вовка сосредоточенно наблюдал за тем, как одевался Макс.

- Главное, не дай ему споить тебя. Он просил, чтобы все было тет-а-тет, поэтому меня не будет рядом с тобой. Понимаешь?

Максим молча застегивал пуговицы.

- Я буду сам говорить с ним. Пока я не получу бумаги, ты в дом не войдешь. Этот старый хрыч довольно хитрый. Нам нельзя дать промашку.

- И почему ты не оказался на моем месте? – возмутился Макс.

- Одни умеют соблазнять, а другие зарабатывать с этого соблазна. Я из вторых.

- Это точно.

По пути к Севыному дому Вовка рассказывал, что поведал ему знакомый сосед-адвокат. Какие документы дают право на владение, а какие нет. Именно сегодня по договоренности с Вовкой, Сева должен был оформить все необходимые бумаги для передачи имущества на имя Макса. Вовка делал все ради победы. Он предварительно занес Севе ксерокопии паспорта и идентификационного кода Макса. Он взял все необходимые справки в нескольких инстанциях. Он молился по вечерам, ведь это был, возможно, их последний шанс.

- Вот и пришли.

Сева уже ждал их, стоя возле входных дверей.

- Надеюсь, мы не зря плелись сюда, борясь с ледяным ветром?

- Заходьте хлопцы, все уже готово.

- Главное, чтобы были готовы документы.

- Ото воны – Сева достал из-за пазухи бумаги, завернутые в целлофановый кулек.

Парни подошли к старику. Вовка протянул руку. Получив свиток, он быстро стал разматывать его. Самое важное – это документ нотариуса, о передаче домовладения. “Вот он!”. В заголовке красивого листа, с галаграммами и шикарной большой печатью, было написано: ДОГОВІР ДАРУВАННЯ [Договор дарения]. Парень бегло начал просматривать содержание документа. “Я, Сузимов Савелій Федорович ... по вулиці Дружній, 48 ... передаю Стеліну Максиму Олеговичу, у повну його правовласність ...”.

– Все верно, Вовчик?

– Погоди-погоди – Вовка рефлекторно стал отходить назад. Он исподлобья взглянул на Севу. Как ему хотелось сейчас развернуться и дать деру, оставив старика с носом. Макс же стоял бездвижно в вопросительном ожидании. Вовка не мог его оставить.

– Так как, хлопче, порядок?

Сева, с присущей ему постоянно полупьной ухмылкой, прищурив глаза следил за поведением парня.

– Да. Вроде верно все.

– Вот и добре – широкая шершавая ладонь легла на плече Макса. – Ну то заходи. Будь то как вдома. Хотя ты и так майже в своей хате – он хрипло захохотал.

Вскоре оба, поднявшись на веранду, утонули в чреве каменного великана. Вовка же, отойдя к забору, сел на землю и в восторженном волнении стал пересматривать документы. Он хотел внимательно все прочесть от корки до корки, но как магнитом его взгляд постоянно притягивали первые строки. Те, в которых говорилось о передаче домовладения в распоряжение Макса.

– Проходь в зал Маська, располагайся.

Максим осматривал прихожую. Ненароком он представил, как бы выглядели эти выбеленные стены, если обшить их картонными панелями с рисунком структуры дерева. Пройдя переднюю, он попал в зал. Здесь было намного уютнее. Огромная комната, обклеенная зелеными обоями, вместила бы две комнаты Макса. Ее обжили трехстворчатый шкаф, диван, комод, раскладное кресло, телевизор. Посреди комнаты, под старой широкой медной люстрой, стоял накрытый стол. Сервировка была скромной и не симметричной, что говорило об отсутствии в доме женщин.

– Присажувайся сынок, я приготовил особэ блюдо до твоего приходу. Я называю это “шоколад для дорослых” [шоколад для взрослых]. Попробуй, очень гарный состав.

Сева поднес блюдце с коричневой массой, сильно напоминающей кабачковую икру. Максим усевшись, аккуратно съел одну чайную ложку блюда. Затем еще одну. Сева восторженно наблюдал за реакцией парня.

– Мед и что-то терпкое… Наверно вы положили туда тертый мускатный орех. Еще, похоже, корица.

– О, да. И это только вершка айсберга.

Сева подсел к Максу. Он наложил еды ему в тарелку, а затем открыл бутылку водки.

– Мне не наливайте, я не пью спиртное.

– Как цэ не пьеш? Может хоть соточку?

– Нет-нет, спасибо. Я выпью сока, если можно.

Сева налил себе.

– Домашне – старик величественно поднял графин с красным вином – это нельзя не испопробовать.

Не замечая отрицаний Макса, он налил полный бокал.

– За встречу. О которой я жадал долги годы.

Макс слегка покраснел. Они оба выпили и приступили к трапезе.

Вовка совсем замерз. Холодный ветер промораживал его кости. “Пойду домой, хлебну горячего чая да оденусь потеплее. А затем приду”.

– Ты чего такой бледный, сынок? Раскройся мне. Что случилось?

– Всему виной, девушка. – выдержав паузу, ответил Максим. Он не хотел раскрывать душу малознакомому старику, но депрессия в которой он сейчас находился обязывала сделать это, дабы снять психологический стресс.

– Ее зовут … звали, Эмили.

– Прекрасное имя.

Максим рассказал о недавних событиях, произошедших с ним. О случайной находке, которая в очередной раз казалась неразъемлемый. И о болезненной ее утрате. Единственное о чем он не упомянул, это о наркотиках и пристывших чувствах привязанности к девушке, которые он не мог искоренить из своей души.

Допив второй бокал вина, Макс почувствовал приятную теплоту, растекающуюся из его нутра. Он не был пьян, помня наставления Вовки, но его настроение становилось все более оптимистичным. Оно наполнялось радушием и позитивом.

- Если не секрет, зачем вам это?

- Это, что?

- Зачем такой нерациональный обмен? Я понимаю, что симпатичен вам, но все же? – Максим выскребал остатки “шоколада”.

- Вряд ли я смогу объяснить тебе. Наверное, виновницей тому неутолимая страсть. Представь себе дитё, жаждущее заветную игрушку. И вот он ждет день, два, неделю, месяца. А затем наступает момент, когда он готов отдать все свои старые игры, лишь бы заполучить ту самую, единственную и неповторимую.

Слово СТРАСТЬ слегка взволновало парня. Но, что его больше удивило, так это пропавший суржик, который был характерен его речи ранее. “Похоже, Сева начинает говорить грамотно только тогда, когда пьет в приличной компании”. Максу стало весело от собственных мыслей.

- Ты знаешь Масик, какое чувство самое главное в человеке?

Макс отрицательно покачал головой, выдавливая дурацкую улыбку.

- Интуиция. Она на 100% всегда права. И знаешь, что говорит мне моя? Недолго мне осталось, старому дурню. А надоедливое чувство азарта постоянно напоминает о том, что заветную игрушку я так еще и не получил. Теперь ты понимаешь?

- Не совсем. Я не вижу оконечности, что-ли, во всем этом. Того штриха, что откроет вашему чувству азарта давнюю мечту.

Сева только хрипло засмеялся.

Макс со временем начал ощущать неприятное колыхание своего организма. Он был уверен, что не пьян, но мозгу все труднее стало понимать что-либо. Сознание Макса поплыло.

Вовка сидел в обнимку с горячей кружкой. Перед ним лежали бумаги. Он перечитывал их, вникая во все тонкости. И никак не мог поверить, что все прошло успешно. Для него ведь, именно, все уже прошло. Читая последние строки, Вовка неожиданно поперхнулся. Он сильно закашлял. У него свело горло, дыхание прервалось.

- Сукин сын – яростно прокричал он, поборов кашель и вздохнув воздуха. – Ах ты, старый ублюдок.

Странное состояние охватило Макса. Он никак не мог остановить свой смех. В тоже время ему сильно затошнило. Он поднял на Севу растерянные глаза. Был слышен знакомый голос старика, но лицо было совсем чужое. Макса передернуло. Комната начала колыхаться, словно плывя по морским волнам. “О, черт. О, черт”. Макс не мог привести мысли в порядок.

- Дядя Савелий, мне надо выйти на воздух. Меня что-то повело.

- Конечно, хлопче. Дыхни свежим повитрям [воздухом].

Макс тяжело поднялся. С потерянной координацией движения он выбрался из-за стола. “Надо скорее валить отсюда”. Это было последней мыслью парня, до того как он потерял сознание. Тяжелая рука Севы обрушилась на его шею.

- Я заплатил за задоволэння [удовольствие]. Тож прокатымось на посаледнем атаракционе. – Сева вытер губы и довольно улыбнулся.

В сознание Макс пришел от режущей боли в прямой кишке. Его обслюнявленная голова ерзала по вонючему дивану от мощных толчков сзади. Макс попытался крикнуть, однако вырвался лишь тихий стон. Пальцы старика сильнее сдавили шею парня. Жгучая боль нарастала все сильнее. Все тело Макса словно онемело. Его челюсти сомкнулись изо всех сил.

- Прости сынок, прости. – в глубокой отдышке шептал Сева. – Я должен був заполучить свою долгожданную играшку.

- Доречи, як тебе шоколад? – Сева кряхтя начал захлебываться в собственном смеху.

Острым осколком вонзилась боль в самый центр головы Макса. Его глаза, наполненные скорбью, медленно закрылись.

Тяжелые удары молотка посыпались на дверь. Не дожидаясь ответа, Вовка со всей силы ударил ее ногой. Затем еще несколько раз. Послышался хруст дерева. Дверь распахнулась. На полу в передней лежал Макс, вокруг лица которого была лужа рвоты. Вовка с разъяренным взглядом тяжело дышал. В одной руке он держал молоток, в другой скомканные документы. Тут же недалеко стоял и Сева. Вовка подбежал к Максу и стал хлопать его по щеке. Тот открыл глаза.

- Ты жив, Макс? Что он сделал?

Парень молчал. Вовка посадил его, прислонив к стене.

- Ты решил надсмеяться надо мной, старый пиtар? Что это еще за херня в последнем пункте “Додаткові зауваження”?

Вовка резко протянул старику документы. Там в последнем абзаце было написано: “Дарування розглядається як заповіт, та має силу тільки після смерті даруючого” [Дарственная подразумевает собой завещание, и имеет силу только после смерти дарующего].

- Это что, шутка такая. И какого хрена ты сделал с Максом?

Он посмотрел на распахнутую мотню ухмыляющегося Севы.

- Ах ты, сука! – Вовка в свирепой агонии замахнулся молотком. Но его рука зависла в воздухе. Из-за спины старик резко достал охотничье ружье, ствол которого уставился в бок парню.

- Забирай братца, да проваливай – теперь уже с серьезным выражением лица сказал Сева. – Пока не случилось лиха.

- Ты обманул нас.

- Не ты первый, не ты посаледний. Свое получишь, всему свой час.

- Ты можешь изменить договор в любой момент. За такой обман нещадно наказывают, тебе ли не знать Сева?

- У кожного свои законы. Но Богу краще [лучше] других знать. А теперь проваливайте отсюдой.

- Скоро он лично расскажет тебе. Очень скоро.

Ураганный ветер, разыгравшийся этим вечером, с яростью гнул деревья и кусты. Сорванные им листья и мелкий сор беспощадно хлестали тех, кто еще не успел укрыться. Но самым неприятным был мерзкий свист, будоражащий любое человеческое создание. Вовка боролся с ветром как мог. Он, поддерживая Макса, шел, опустив голову вниз. Так, чтобы пыль и сор не залетали в глаза. Время от времени, он поворачивался к Максу, и рыдая просил прощения. Обещал расквитаться и все исправить. Хотя понимал, что такое исправить вряд ли удастся. Макс не слышал его слов. “Старик опустил меня” постоянно повторял он, кривясь при этом от болезненных колик.

Отец спал, когда Вовка привел домой Макса. Он сделал разбитому другу горячий чай, и когда тот слегка оклемался, Вовка оставил его.

За своих неполных восемнадцать лет, Макс никогда и не помышлял о самоубийстве. Умерла любимая сестра, и он начал курить. Он стал угрюмым и редко веселился, но не более. Дурные мысли не лезли в его голову. Расстался с любимой девушкой, однако это также не стало концом всему. Любые трагедии перемалывало в прах время. Но сегодня он ощутил неповторимую боль и унижение. Отчаяние, которое он не мог усмирить, толкало на радикальные поступки. Максим наполнил ванну. Опустившись в горячую воду, ему стало немного легче. Он закурил. Когда в ванной плавало с пол десятка окурков, Макс взял со стеклянной полки одноразовую бритву. Не долго думая, он провел ей несколько раз по запястью. Выступила алая кровь. Он окунул руку в воду и закрыл глаза. Его дыхание постепенно начало замедляться. Макс ощущал, что вздыхает все реже и реже. Наконец наполненный дымом мозг отключился, и дыхание потерялось совсем.

Очнулся Макс от цокота собственных зубов. Вода казалась ледяной, и этим практически полностью отрезвила парня. На запястье были оттопыренные белые края размокшей омертвевшей кожи. Он выскочил из ванны. Голышом доковыляв до своей комнаты, он заскочил в холодную постель, укутавшись с головой одеялом. На часах было двенадцать. Макса сильно трясло. Он уже достаточно согрелся, но дрожь не прекращалась. Теперь причиной был страх темноты и одиночества. Чувство отчаяния, казалось, поселилось в нем навсегда. Максим не мог выбросить из головы стоны наслаждения и тяжелые вздохи Севы. Его собственное дыхание вновь стало замедляться. Максим заснул.

Часы пробили полночь, когда Вовка скорчившись лежал на кровати, и думал о возмездии. Ему тяжело было сдерживать эмоции, выплескивающие одну лишь ненависть. Потеряв контроль над собой, его тело нервно раскачивалось. “Я убью тебя, старый псих. Убью тебя”. Отбросив документы, он вскочил и выбежал во двор. Распахнув сарай, он стал судорожно перебирать пальцами, комкая слепящий мрак. В темноте он быстро нащупал деревянный держак. Это были вилы. Он хотел было взять их, но рассмотрел на полу у входа поблескивающий небольшой гвоздодер.

Сломанную дверь было не сложно открыть бесшумно. Вовка пробрался в комнату, где спал Сева. В темноте он никак не мог разглядеть старика, но чувствовал, что он где-то рядом.

- Это ты Вовчик? А я ждал Масика – сквозь тьму неожиданно прохрипел Севын голос. – Ну да. Это не удивительно, вы же с ним мов братья.

Вовка почувствовал холодное прикосновение смерти на своем животе. Старик, не дожидаясь ответа, спустил курок. За щелчком ничего не последовало. Осечка. Она подействовала на Вовку так, как оживляющий глоток воды действует на истощенного.

- Мы с Максом и есть братья. – гвоздодер со свистом обрушился в темноту.

 

Утро было пасмурным и холодным. Не было слышно щебета птиц, которые обычно распевались под окном в бурной суете. Не видно ярких солнечных лучей, стремящихся проникнуть в каждый темный уголок. Пробудить и заставить улыбнуться ленивых сонь. Только лишь гул прохладного ветра и меланхоличная серость, нависшие отягченным грузом уныния и печали.

Перевалило за десять утра, когда Максим открыл глаза. Из зала доносились звуки телевизора. Отец опять забыл выключить его, уходя туда, что с большой натяжкой можно было назвать работой. Проковыляв на кухню, Макс сделал себе бутерброд с чаем. Его жгло изнутри. Прожигало все кости. Но это была не боль, а глубокое отчаяние. Ему было ужасно стыдно перед самим собой. Он знал, что не сможет смыть позор, клеймом оставленный ему стариком.

- Нужно потихоньку начинать собирать вещи. Дом выхватят сразу же, как только выйдет объявление. – говорил сам с собой Макс.

- Но я должен зайти попрощаться. Зайти к ней, чтобы в последний раз взглянуть ей в глаза.

Несколько раз Макс останавливался и разворачивался в сторону дома. Но каждый раз с трудом перебарывал свои сомнения. Как и несколько дней назад, калитку никто не открыл. И он по той же схеме что и раньше, зашел во двор, затем в дом, и направился в комнату. Все это время в его пальцах крутился камень изумрудного цвета, подаренный Милой. Он был намерен вернуть его.

Сердце парня заколотило в бешенном темпе. Мила лежала посреди комнаты, находясь в обморочном состоянии. Вокруг нее были разбросаны баночки и упаковки из-под лекарств. Макс упал на колени и начал тереть ее бледные щеки. Его зрачки начали судорожно содрогаться, наполняясь мокротой.

- Мила, Милочка. Очнись солнце. О, Боже. – Макс стонал, запрокинув голову.

Девушка приоткрыла глаза.

- Макс – тихо прошептала она – Я не дождалась, Макс.

- Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо – целуя ее лоб, повторял Макс.

- Я сейчас, я только вызову скорую. – суетясь он подскочил и выбежал из комнаты.

- У меня не было выбора. Я съела все дерьмо, что было в аптечке. – шептала, закатив глаза, Мила.

Бег приносил ужасную боль, которая искусно расчленяла Макса. Ноги двигались не переставая, унося тело в самые глубины боли. Однако все уходило на задний план: мысли были только об Эмили. Максим, задыхаясь, заскочил в телефонную будку. Трясущимися пальцами он набрал номер. “Скорая. Слушаю вас” – послышалось из трубки. У парня застыло в горле. По дороге, в белых летних штанах и пестрой дорогой ветровке, неспешно шел Ярик. Макс, ничего не ответив, повесил трубку и направился к нему. Нипроизнося ни слова, он с ходу ударил Ярика в переносицу. Тот рухнул на землю, выронив из руки пластиковую баночку. Из носа струйкой потекла кровь.

- Ах, ты … - начал было Ярик, но Макс наскочил на него и крепко сдавил его шею.

- Это ты во всем виноват, сука. Ты и твои друзья сделали из Милы марионетку.

- О чем ты, псих? – прохрипел Ярик – Я несу лекарства, чтобы помочь ей.

- Помочь? Ей?

Макса трясло, как трясет того, кто ненароком заглянул в глаза смерти. Он полностью потерял контроль над ситуацией. Схватив небольшой камень, Макс начал бить Ярика по голове. Он не мог остановить себя, пока не увидел, что его руки уже по локоть забрызганы кровью. Размозженное бездыханное тело лежало в луже собственной крови. Отбросив камень, Макс глубоко дыша побежал к Миле. Он с размаху раздавил баночку, которую выронил Ярик.

Все происходящее напоминало страшный сон, из которого Макс никак не мог выбраться. “Этого не может быть. Просто не реально” – повторял он, всхлипывая и срываясь на истерику, громко унижая самого себя. Когда он вернулся, Мила лежала в том же неподвижном положении, что и раньше. Ее безэмоциональное лицо было отпугивающего бледно-серого цвета. Парень взял девушку на руки и вынес на улицу. Он не знал, зачем несет ее к себе. Просто надо было действовать, и действовать быстро. Холодный, морозящий ветер обдувал тело Макса, заставляя содрогаться и ежиться. Но парень не мог думать о холоде, не мог останавливаться.

- Только не засыпай, Мила. Я прошу тебя – он встряхивал девушку и сильно прижимал к своей груди – Ты слушаешь меня? Слушаешь?

- Да, любовь моя – не открывая глаз, тихо проговорила девушка, медленно шевеля фиолетовыми губами.

- Знаешь, я никогда не говорил тебе про твои газа. А ведь они – это самое прекрасное, что есть на свете. Послушай, что я написал о них – Максим спотыкался, падая коленями на камни. Но он не останавливался. Крепко прижав Милу, он двигался вперед, содрогаясь и тяжело дыша.

- Вселенная твоей души, твой микрокосм. Он подобен сказочно-удивительной мечте ребенка. Такой же загадочный и необыкновенный. Что таится в тебе? Я вижу радушное сияние в твоих глазах. Вспышки. Словно праздничный фейерверк. Словно множество галактик, которые живут, веют движением и бесконечностью. И слышится шорох, шепот их ртов: “Прикоснись ко мне! Прикоснись!” – Максим приостановился перевести дух. Он взглянул на лицо девушки. Ее губы шевелились, пытаясь что-то сказать. Поднявшись, он быстрым неуклюжим шагом пошел дальше, отворачивая или прикрывая мокрое от слез лицо, которое больно щипало при малейшем дуновении.

- Я ощущаю тепло, притрагиваясь к твоим глазам. Не способный оторваться, я втянут их голубизной. Поглощен твоим всеобъятием. Люби меня ДЕВА МИРА, вечно живя в моем метафорическом воображении! Люби меня, люби!.

- Как красиво – прошептала девушка, приоткрыв глаза.

- Все мое творчество посвящено тебе, Эмили.

До дома оставались последние шаги. Макс стиснул зубы. Руки разгибалась от бессилия, словно масса девушки с каждым шагом приближалась к бесконечности. Распахнув плечом дверь, он переступил порог. Бережно положив Милу посреди кухни, он, онемевшими от напряжения руками, набрал миску воды и стал увлажнять ее лицо. Девушка лежала неподвижно, лишь изредка приоткрывая рот. Он неустанно целовал ее тело, растирал щеки, делал искусственное дыхание, но Мила была безмолвна. Волнение Макса перешло в агрессивный психоз. Миска, подлетев, с грохотом ускакала под стол.

- Она не дышит. Не дышит. Это конец – он замешкал, подстегиваемый собственным страхом. Его сознание заполнило ненавистью и непомерной местью к самому себе. Из выдвижного ящика кухонного стола Макс выхватил шинковальный нож. Теперь это был страх перед жизнью.

Монотонные звуки телефонного звонка нервной дрожью прошли по телу.

- Алло! Макс, я сделал это – послышался голос Вовки – Дом наш, Макс. Он наш. Я убил старика, слышишь? Я убил его.

Голос парня дрожал и прерывался. Ему тяжело было подобрать слова. Из телефона послышались всхлипывания и истерический смех. Максим молчал. Его рука все крепче сжимала трубку.

- Алло! Ты слышишь меня? Где ты пропал? Алло!.

Из оставшихся сил Макс размахнулся и швырнул телефон о стену. Осколки, шумным градом посыпались в старую эмалированную раковину.

- Зачем – прокричал он с такой силой, что его связки натянулись как струны, а лицо побагровело. Максим зажмурил глаза. Широкое лезвие плавно обтекло запястье, и нож со звоном упал на пол. Какое-то время Макс стоял, не разжимая глаз. Он ощущал необычное бурление внутри себя. Чувствовал, как часть его самого покидает телесную оболочку. Как медленно, растягиваясь, отрывается душа. Его колени медленно опустились на пол.

Вовка сидел на кровати, забившись в самый угол своей комнаты. Он прерывисто вдыхал столетнюю пыль ковров, окутавших стены и пол. Все его тело сотрясалось. Нервно потирая руки, Вовка видел кровь на давно уже чистых пальцах. Красные пятна не могли покинуть его память.

Макс лежал на холодном, черном от крови полу, обняв девушку. Он пытался рассмотреть ее открытые глаза, но его взор все больше поглощала туманная пелена. Он знал, что больше не увидит их. Губы Милы медленно зашевелились, донося до слуха Макса знакомый голос ее шепота.

- Тринадцать лет я искала истинную любовь. И вот пройдя сквозь нее, я напоролась на свет, излучаемый смертью. – ресницы девушки сомкнулись - Но это не конец, нет. Ведь теперь я знаю. Тот, кого я искала – был ты.

Макс лежал без признаков жизни, он был бледным и холодным. Однако его мозг воспринимал все то, что прошептала девушка. “Умерев сейчас, ты вернешься в свою прежнюю, первозданную жизнь”. Макс не понимал, сказал он это, или фраза лишь промелькнула в его сознании. Теперь это было совершенно не важно.

 

Когда два любящих огонька загасли, с неба огромными белыми хлопьями посыпал снег. По улице Дружной загуляла метель и поднялась туманная вьюга. Снега вмиг нанесло целые сугробы. Казалось, он пытался укрыть молодые тела, оставив их наедине друг с другом. И пусть вновь выйдет солнце. Пусть к вечеру останутся одни лишь лужи. Снег сделал свое дело, привнеся последний штрих. Холодную, но безобманную любовь.