Александре НОЧЬ ЖИЗНИ (венок сонетов) 1 Венок сонетов сплетен, как венок на собственную, свежую могилу. И даже если ты меня простила – прощение не легче, чем упрёк. ...Строку к строке кладу наискосок, как швы отец – разрезав, плоть сжимая. Посмотрит с фото мама, как живая: зачем ты это делаешь, сынок? А я и сам не ведаю – зачем? Быть может, по-началу, лишь затем, чтоб времени откинув покрывало, мне вспомнить эти стебли и цветы в венке нерукотворной красоты из лютиков, в ту ночь перед Купала. 2 Из лютиков, в ту ночь перед Купала, венок уплыл, на счастье, по реке. Ты плачешь, мне гадая по руке. Всё будет так, как ты мне нагадала. Краса пожухла. Молодость опала. Судьба, решившись, бросилась в бега. И жизнь вошла в другие берега. И утекло воды уже немало. Я не сторонник резких перемен – сонет мне не милее, чем катрен, однако, всё пришлось начать сначала, чтоб выяснить: себя не превозмочь – длинною в жизнь мне стала эта ночь. Но жизнь не ночь – её недоставало. 3 Но жизнь не ночь – её недоставало для мамы, для молитвы, для любви. И как ты всуе смерть не назови – она нежданна, жизнь её не зва’ла. Тянуло холодом и сыростью подвала. По чердаку разгуливал сквозняк. И мой запас терпения иссяк – рука, как-бы, сама собой писала. Зачем, о чем, не ведая кому я подбираю рифмы, как кайму? И мне какой в усильях этих прок? Всё время жизни, даже наперёд, алхимия рифмовки заберет на волшебство. Я выбрал этот срок. 4 На волшебство я выбрал этот срок, отпущенный как всем, не в большей мере, скормив тщете, иллюзии, химере последний жизни прожитый кусок. Не гений, не предтеча, не пророк – простой сверчок, укрывшийся за печью, скрипел я на наречье человечьем и знал себе положенный шесток. Так и прожи’л бы весь остаток лет, чем Бог послал, но Бог послал привет, точнее если – взял с меня зарок построить этот замок на песке. Пишу сонет, как школьник на доске, не выучив, как следует, урок. 5 Не выучив, как следует, урок, я сам давал открытые уроки. Но все свои изъяны и пороки ни выправить, ни вытравить не смог. Печален был познания итог и бледен цвет, и горек вкус его. «Я знаю, что не знаю ничего» - мудрец, однажды, искренне изрёк и выпил чашу полную цикуты, достойнее не выбравши минуты для посвящения в изустную скрижаль. Но чувства истине не задают предела – я всё равно продолжил это дело, до слова Бог не дочитав словарь. 6 До слова Бог не дочитав словарь, я вырывал страницу за страницей, шпаргалил и не мог остановиться, и безъязыким пребывал, как тварь, которую на жертвенный алтарь к закланию тщеславие вело. Но соколиное расправивши крыло, Изида закрутила, как спираль, мой путь. Я следовал за ней по миру смыслов, образов, теней ребёнком, открывающим букварь. Проникнув в тайну перевоплощений предлогов, падежей, местоимений – над словом я господствовал, как царь. 7 Над словом я господствовал, как царь, не ведая, что Слово – это Бог. Но всё, что я в господстве этом мог – его искать, как спрятанный Грааль. Смещая ударенье в «кинова’рь», смущая смыслы диким звуком «скоп» - я расшибал наморщившийся лоб об «улицу», «аптеку» и «фонарь». Еще немного, думалось, и снова откроется Утерянное Слово. Но, как вода уходит сквозь песок, оно ушло сквозь пальцы и ладони мои опять. Устал я от погони. И был, как демон, зол и одинок. 8 И был, как демон, зол и одинок мой дух, отъединившийся от плоти, и в сумерках, на бреющем полёте, высматривал поэзии исток. И не найдя, захлёбывался впрок из мутного, но модного «копытца». Что помешало духу воплотиться в «козлёночка», натиснув на курок? Я мог бы накропать венок советов не хуже самых признанных поэтов – к примеру, привожу один совет: начни с конца, закончи всё сначала. Душа моя, как вишня, одичала. Венок увял. Скукожился сонет. 9 Венок увял, скукожился сонет - мне всё, увы, с собою стало ясно. Но ты была, воистину, прекрасна, когда в окно заглядывал рассвет. И вот теперь, уже на склоне лет, один вопрос терзает ежечасно: венок увял, но может не напрасно я собирал из лютиков букет и, разогнавшись, прыгал, и летел через костёр и собственный предел? Не знаю, так всё это или нет, что было, а что сам себе придумал? Сонет скукожился. Свечу мою задуло. Но на вопрос получен был ответ. 10 Но на вопрос получен был ответ, не требовавший веры и признанья, хотя бы потому, что покаянье содержит веру, праведность и свет. Ответ, по сути, был автопортрет – моё во времени прямое продолженье. Когда любовь становится служеньем – зарок преображается в обет и бдение молитвенной всеношной. Но если говорить об этом проще – рождению нельзя не удивиться, оно непостижимее, чем смерть. Являло дух и неземную твердь мной порождённое, ранимое, как птица. 11 Мной порождённое, ранимое, как птица, чудно’е, чу’дное, еще в моих грехах, кувякало в окошке на руках – ну, как тут было в стельку не напиться и не выкрикивать под окнами больницы какие-то дурацкие слова. Февраль. И прояснялась голова. И не было нужды, чтоб суетиться. Я мог себе позволить, без стеснений, прилюдно опуститься на колени. Рождение любое – Рождество, ведь Рождество – явилось, как рожденье. Твоей звезды земным отображеньем, дышало колыбели естество. 12 Дышало колыбели естество. Я не был избранным и даже не был званным. Моё отцовство выглядело странно, игрушечно – не более того. Еще мне предстояло (до всего, что будет) выдержать смиренье, чтоб быть допущенным участвовать в творенье, но не тебя – себя лишь самого. Как многие, наверное, как каждый, родив дитя, я сам - родился дважды, людское составляя большинство. С судьбою вдоволь наигравшись в прятки, я подходил опасливо к кроватке, где дочь моя спала, как божество. 13 Где дочь моя спала, как божество- недуг целило, как при аналое. И у меня дыхание второе открылось, как нежданное родство. Я, не произнося, подумал: «О, прости и помоги мне во спасенье. Святится твоё имя. И везенье, и счастье будет пусть тебе дано». ...Ты возвратилась поздно и одно сказала только: длинное кино сегодня было, опустив ресницы – ничем меня уже не удивя. Под утро ты уснула, как дитя, позволив мне молитвенно склониться. 14 Позволив мне молитвенно склониться над средоточьем света и тепла, она спала и видеть не могла спасённого в мольбе самоубийцу. «Ворюга мне милей, чем кровопийца», - сказал поэт, как вынес приговор. Украденный в моленье разговор и без меня способен завершиться: последний, магестральный, кольцевой сонет возник, как нимб над головой. Проснулась дочь: прошел по телу ток – она проснулась, как вернулась мама. Слова стихов посыпались, как манна – венок сонетов сплетен, как венок. Магистрал Венок сонетов сплетен, как венок из лютиков, в ту ночь перед Купала. Но жизнь не ночь – её недоставало на волшебство. Я выбрал этот срок. Не выучив, как следует, урок, до слова Бог не дочитав словарь – над словом я господствовал, как царь, и был, как демон, зол и одинок. Венок увял. Скукожился сонет. Но на вопрос получен был ответ: мной порождённое, ранимое, как птица, дышало колыбели естество, где дочь моя спала, как божество, позволив мне молитвенно склониться. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
