Глава двадцать седьмая. «Тени Ирины Анатольевны»

 

I

Москва, 80-ые годы.

Ирина Романова, студентка Ленинского педагогического института, молодая, более живая, бо-лее симпатичная, еще не тронутая обременительной тяжестью проблем. Тяжелые, темно-каштановые волосы каскадом спадали на плечи очаровательной Иры Романовой, девушки маленького роста, с изящ-ной кукольной фигуркой и белой, восковой кожей лица, на которой быстро приживался загар, и перели-вами играли прозрачные голубые топазы-глаза.

- Иришка! – мимо проскочила сокурсница с большими серыми глазами, смахивающая на лету-чую мышь за счет нескладности фигуры и слишком тонких, заостренных пальцев. Светлана Егорова, будущая, впрочем, как и Романова, учительница.

Ира оглянулась, неловко вывернув руку со сжатыми конспектами. Егорова уже распахивала массивное скрипящее окно, выглядывая вниз.

- Господи, ой-ой, ну надо же! – причитала она, подзывая Романову движением руки, отчего ка-залось, что она и впрямь летучая мышь, зацепившаяся за створку окна и пытающаяся взлететь. Ира по-дошла.

С мгновение она не могла понять, в чем дело, потом тоже посмотрела вниз, и усмехнулась. Эта усмешка, вызванная тем, что так шокировало мышеобразную Свету, озарила все лицо молодой Ирины, преобразив ее до неузнаваемости.

- Ха-ха-ха, - рассмеялась она, разворачиваясь и упираясь в стену. Стена приятно холодила. Только-только наступил март, но несмотря на то, что было достаточно тепло топить не перестали. В зданиях была духота, смешанная с едким запахом пота и сигаретного дыма.

Внизу толпились студенты, а в укромном уголочке, скрытые от глаз посторонних, но отнюдь не тех, кто смотрел с верхних этажей здания, обнимались сокурсница Лена, высокая худая блондинка и ее приятель, будущий инженер Алексей, пробирающийся на территорию посредствам знакомства с ох-ранником.

Свету насмешило то, что Лена, еще вчера рыдающая взахлеб в туалете и обещавшая, что ее старший брат убьет Алексея, так быстро помирилась с возлюбленным.

Романова отвернулась от окна, прошлась немного, вчитываясь в пожелтевшие страницы кон-спекта, тряхнула головой и густые пряди ее темных, цвета спелых каштанов волос, плавно перелегли с одного плеча на другое. Она была хороша. Она была хороша так, как только может быть молодая, начи-нающая дышать и жить самостоятельно девушка, с красивой, мягкой кожей, изящной фигурой, краси-выми волосами, глазами, походкой. В ней все было подобрано, отлажено, соединено. И голос и улыбка, все, абсолютно все. Молодость именно то время, когда на человека можно смотреть с восхищением, не боясь, что тебя уличат в идеализировании. Молодость делает человека идеальным, каким бы он не был…

- Ир, слышала, мы на следующей неделе уже едем, - внезапно воскликнула Света. Она захлоп-нула окно, так что задребезжали стекла, у рам в старых зданиях очень часто такое было, при малейшем прикосновении они издавали странный, непонятный звук, словно чей-то скрипучий смех.

- Ах, уже на следующей… - вздохнула Романова. Воздух несколько отсырел от ворвавшихся струй московского мартовского ветра, принесшего знакомый запах талого снега и клейкого сладковато-го сока тополей, сочившегося из набухших почек.

Она ненароком выглянула на улицу. Лена все еще обнимала своего возлюбленного, поглядывая на верхние этажи, видимо много кто любовался идиллией влюбленных. Ира отпрыгнула от окна и снова принялась вчитываться в свой конспект.

II

Алексей Андреевич Соловьев, будущий инженер и весьма красивый молодой человек. Весьма красивый, это признавали все, даже преподаватели физфака Ленинского, встречавшие неразлучную па-ру около ворот. Лена обожала его, это было видно по каждому жесту, по каждому ее взгляду.

Алексей был среднего роста, с красивой осанкой оттого, что в детстве занимался бальными танцами. У него была темная, рыхлая кожа, слишком, кажется вытянутое лицо и серые, водянистые гла-за. Странного, пепельно-красного оттенка у него были волосы, словно в детстве он был рыжим и вдруг потемнел. Удивительно было смотреть на Алексея, в его телосложении что-то явно было не так. Что – можно было догадаться, стоило только заглянуть со спины - у него были слишком длинные и тонкие ру-ки, делавшие его похожим на какого-то зверя.

Тем не менее, это был очень умный, начитанный молодой человек, которому родители еще с детства привили любознательность и некий даже аккуратизм. Лена ему подходила, она была бы пре-красной женой такого человека, потому что для него она была недостаточно умна и недальновидна. Та-кая женщина вечно поклонялась бы уму своего мужа, жила бы в достатке и счастье и растила детей. Но Елена Павловна Гришина, слишком худая, с коротким пухлым носом и тонкими, словно нарисованными губами, была слишком недальновидна.

- Прошу тебя Светочка, прошу тебя Ирочка, Анечка, Костик! Умоляю, если вы не поедете, я оробею, я не смогу…

Леночка Гришина умоляла однокурсников поехать с ней на какой-то пикник. Толи она боялась оставаться наедине со своим очаровательным Алешей, толи это было очередной частью ее какого-то плана, о котором она вечно говорила междометьями, подмигивая лучшей подруге Анне Васильевой.

Аня согласилась сразу же, Ира умоляющими глазами посмотрела на подругу Светлану, но та покачала головой в знак согласия, и бедной Романовой пришлось дать и свое согласие. Договорились встретиться около большого театра. Потом идти куда-то, разговаривать, веселиться. Прогулка? Стран-новато…

Романова вовсе не была обрадована таким вот перспективам. Она замечала за собой в послед-нее время какую-то утлость, желание отдохнуть и подумать, она и так уже только и делала, что весели-лась, гуляла. И успевала учиться, это изматывало.

Всегда, может быть, порой Ира и не замечала этого, она умудрялась и гулять и учиться так, что школу закончила без троек и теперь училась достаточно хорошо. Тем не менее, ее выбор, ее решение получить такую профессию родители восприняли весьма странно. Сначала они расстроились, даже ора-ли о том, что она дура, потом… Потом наступило странное состояние равнодушия, когда Ирина Рома-нова впервые почувствовала, что она отделяется, что она должна искать себя, искать сейчас…

На выходе из института она столкнулась с Алексеем, который прогуливал учебный день ради любимой Лены. Он вообще выделял на неделе один день и просто не шел на занятия, посвящая все вре-мя любимой.

Может быть, за такие подвиги она и прощала ему все эти выходки с ревностью, шутками, оби-дами?… Романова не заметила, как медленно прошла мимо него, слишком строго, наверное, посмотрев. Боже, в кого я превращаюсь? – засмеялась молодая Ирина.

Москва утопала в ранней, еще не обозначившейся весне. Так бывает, ты чувствуешь чем-то внутри, что зима ушла, уже не будет тех страшных, сковывающих холодов, а если и будут, то им выпи-сан приговор, время сделает свое дело. И это удивительно, - подумала она, вдыхая специфический запах метро. Она так его любила, еще с детства обожая этот подземный город с приглушенными красками, словно сошедший со страниц какой-то сказочной книги. Даже эскалатор, когда она была еще совсем ре-бенком, она называла «лестницей-чудесницей»…

Метро бежало по узкому тоннелю, отбивая привычный, ровный ритм колесами. Было прохлад-но от порывов нагоняемого движением воздуха.

Чтобы скоротать время Ира Романова начала думать о том, о чем она всегда думала в метро – о физике. «Интересно», - задала она себе вопрос, разглядывая окружающих. Полная седая дама в корич-невом полинявшем пальто прикрыла глаза, щедро посыпанные тенями и дремала так, что ее верхняя гу-ба трепетала. «…Интересно, с какой скоростью колеса поезда движутся относительно эскалатора?» Иногда она задавала себе такие вопросы, что подолгу задумывалась, что-то отвечала, что-то ужасно не-суразное и смеялась про себя. Этот смех, здоровый, молодой, рвущийся изнутри выдавала легкая улыб-ка и переливы искрящихся глаз. Молодая Ирина Романова…

 

Домой она пришла в приподнятом настроении. Дома был отец, он читал газету на кухне, на ко-торой только что затеяли ремонт и, как и полагается, все лежало в хаотическом порядке. Стол, стулья, пол и шкафы – все было накрыто газетами, а там, где их не было – господствовал слой побелки, за кото-рый ругала мама Елена своего мужа Анатолия.

- Вернулась Иришка? – спросил отец, поднимая глаза от газеты. Романова сбросила туфли и вя-заную кофту.

- Вернулась, - усмехнулась она. – Вернулась-вернулась!

Отец посмотрел на дочь и про себя сказал «Красавица». Его глаза сказали «Красавица», а губы чуть скривились под улыбкой. «Хороша», - вздохнул он. «Дочка выросла и какая стала! Нет, не наша она прямо, чужая, больно красивая, наша такою быть не могла!»

Жаль молодая Ирина Романова не могла слышать его мыслей, может многое бы прояснилось. Она бы ответила «Я ваша дочь я вовсе не красива, это просто моя молодость, моя прелесть очарования, я обыкновенная, я просто Ирина!»

- Ну, раз вернулась, добро пожаловать!

Ира рассмеялась.

III

Встретились у Большого театра. Ирина подошла как раз, когда дожидались Аню Васильеву. Долго решали куда пойти, потом все-таки решили просто бродить. Набралось довольно много народу, и со стороны Лены и со стороны Алеши.

Молодые люди мгновенно перезнакомились. Когда Ира подошла к ней бросилась Лена, схвати-ла за руку и подтащила к своему Леше.

- Ира – Леша, Леша, - это Ира, моя однокурсница! – представила она, радуясь тому, что оба улыбнулись. Романовой вовсе не понравилась манера Алексея жать руку. Она была у него холодная, слишком сильная, и он оттягивал руку собеседника вниз, почти к самой земле.

Когда все собрались, перезнакомились, двинулись налево по улице.

Под ногами хрустел тающий снег, превращающийся в жидкую, коричневатую кашу он лежал настом, весь в рытвинах и мелкой черной стружке, обычно сопровождающей тающий снег. Дул весен-ний, мартовский ветер.

Их было одиннадцать человек, веселых молодых людей и девушек, переговаривающихся, пере-знакомившихся. Ира шла под руку с мышеобразной Светланой, которая на этот раз была облачена в зе-леное осенне-весеннее пальто на широком ремне с удивительно красивой, витиеватой пряжкой.

- Очаровательно, просто прелестно, - шептала Света, наклонившись к Ире. – Ты поняла? Ты поняла?!

Романова удивленно покачала головой.

Света замолчала на то мгновение, пока мимо проходили Алексей и сияющая Елена.

Разговор возобновить помешала Аня Васильева, которая оставила прежнюю компанию и при-соединилась к двум однокурсницам. Она начала что-то быстро говорить, но Романова не расслышала что именно из-за шума пронесшегося автобуса. Они все шли и шли, перебирая ногами нетвердый снеж-ный наст, шутя и пытаясь даже петь. Проходящие мимо оглядывались, смеялись, удивлялись тому, ка-кая пошла молодежь, и в душе завидовали этой юности, этому задору, тому, что все еще у этих молодых и веселых впереди.

- Она подтвердила все мои подозрения! Она все подтвердила! – шептала Света, и ее шепот сли-вался с шелестом веток тополей с набухшими от влаги и ветра почками. – Ленка! Вот… - фраза оборва-лась, да и Романова не слушала больше, она любовалась небом, миром, какими-то своими собственны-ми мыслями.

Она изменилась, повзрослев. Она уже не была, давно не была той девочкой, которая могла бы так легко стать лидером компании, спасти девочку в лимонном платье и отрезать косу. Она удивлялась, как она могла быть такой?! Как она смогла бросить фигурное катание и о чем-то скучать? Как она мог-ла пойти против чьего-то мнения и мечтать стать учителем? Неужели это она, мирная, умиротворенная Ира Романова? О чем она мечтала теперь?

Она хотела работать, растить детей, просто жить, но больше не вытворять ничего такого, за что ее бы прозвали «лидером»… Она бы хотела… Она бы так хотела, чтобы течение этой жизни несло ее само, она вовсе не хочет противостоять ему… И самое главное, у нее это получается… Потому что, будь она сильной, будь она ведущем в чем бы то ни было, она будет ощущать в себе ненависть к тому, что делает… Она не хочет, чтобы родители считали ее слишком сильной… Ей нужна их любовь, а не вечное пререкание!

- Ира, посмотри, я же права! Ленка точно это сделает!

- Что? – воскликнула Романова

- Ира, ну, чем ты слушала?! Я же сто раз повторила! Я же сказала, Анька тоже сказала! Лена хочет заставить Лешку сделать ей предложение… Ну, ну дает! Ну, не промах! Ну, ну…

Ира посмотрела на то, какими глазами Елена Павловна Гришина смотрит на своего возлюблен-ного.

Внезапный порыв ветра растрепал ее темно-каштановые волосы, ударил в спину Алексею и за-ставил его обернуться.

Романова отвела глаза, ей вдруг внезапно показалось (господи, какая несусветная глупость!), что Алексей посмотрел прямо на нее…

- Ира, Ира, ты слышишь? – видимо Света все это время что-то говорила.

Лена тоже что-то говорила, обернувшись ко всей компании. Они уже были в каком-то парке. Ира никак не могла понять (кажется ей или нет?) почему она вовсе не заметила, куда именно они пришли? И, правда, что за очертания? Знакомые…

Она хотела было спросить, где они, но Света махала руками. Словно хлопала, Лена что-то го-ворила, а все собравшиеся расселись по узким деревянным лавкам и вопрошающими глазами впивались в лицо влюбленной девушки. Как все это глупо! Что за бред?!…

Романова тоже села, пытаясь понять, что же за цель у Лены, что за признание она собралась вырвать у Алексея и что все это значит? Зачем они пришли невесть куда? И вообще, куда они пришли?!

- Послушайте, - тараторила Лена, пытаясь поднять за руку усевшегося на край скамейки Лешу. Тот отчаянно сопротивлялся, как бы невзначай отпихивал от себя белокурую Гришину и глупо улыбал-ся. – Послушайте, мне Леша предложил вчера… Мне Леша… Леша, вставай! Я хочу, чтобы все, чтобы вы… чтобы мы…

Лена упорно тащила за руку Алексея, как пастух тащит упирающуюся рогом буренку. Безре-зультатно. Ира улыбалась, сама не понимая, зачем она это делает. Она самой себе представлялась чело-веком, которого только что подняли с постели, оторвав ото сна. Состояние полного безразличия и от-сутствие ориентации… Что бы это могло быть?…

Зато, благодаря в какой-то степени разъяснениям шептавшей на ухо Светочки, она поняла, что вчера, дабы помириться с взбалмошной Аленой Павловной Алексей применил самый коварный аргу-мент, обещал на ней жениться. Ленусик, видимо, решила выставить его дураком и дать согласие при всем честном народе, прямо при тех знакомых, кто был с нею в самых близких отношениях.

- Лешик, ты вчера спросил, Лешик! – она трепала его за руку, а он упрямо мотал головой, будто конь в жаркий полдень, отгоняющий слепней.

- Отстань, прекрати, - шептал он.

Романова уже смеялась, как впрочем, и остальные. И вот, измученная шепотом Светы, гогочу-щим рокотом смеха однокурсников и знакомых, пререканием влюбленных, она сказала. Удивительно, она сама испугалась, что мысли внезапно приобрели устную, вполне материальную форму. Все замерли, повернулись к ней, а она просто, тихо, ясно, сказала:

- Леша, прошу вас, Леша! Да женитесь вы на ней, в конце концов! Ну, я не могу! – и рассмея-лась, увлекая за своим здоровым, почти беззвучным смехом остальных. Лена покраснела, дернулась…

Правда, Леша кивнул, засмеялась сам, и обнял Елену Павловну Гришину. Она должна была бы отблагодарить Иру Романову, но…

IV

- Так куда мы едем? – не выдержала Лена Гришина дня через два, после знаменательной про-гулки. – И кто все это придумал?!

«И кто все это придумал?» - подумала Ира Романова как-то, вспоминая, какую глупую и безынте-ресную прогулку устроила Лена. Они, конечно, пели потом, сидели на ступенях старого здания, обсуж-дали планы и мечты, но все-таки что-то было не так.… Какая-то бесцельность сломила Ирину. Или про-сто она слишком стала присматриваться к миру? А ведь многое обещала себе!

- Мы едем в дом ребенка, - отозвалась Ира Романова.

- Да… - расстроилась Лена. – Что за год! Что за время! – она вскочила на ноги, хотела что-то сказать, но только прижала руку к груди и молча стояла.

- Да… - вспыхнула Романова.

Света посмотрела на однокурсницу странными, испуганными глазами, словно Ира сказала что-то ужасное.

- Я если честно, не особо хочу туда идти! – кажется, Лена говорила это совершенно искренне, по крайней мере в ней уже не чувствовалось той напыщенной радости, какая бывает, когда собираешься замуж.

Романова отвернулась. Было странное ощущение, что она обиделась или сама затеяла эту по-ездку, а между тем это входило в образовательную программу… Но с нами часто бывает, может быть мы порой и не замечаем этого, что-то внутри нас предчувствует будущее… Кто знает, кто расскажет, ведь наш мозг не изучен до конца!

- Ира! Ира, да что с тобой, черт возьми! Ты второй день сама не своя! – разозлилась Света.

- И я заметила, - вступилась Лена. Окруженная таким кольцом, молодая Ирина Романова ото-ропела. Отчаянно замахав рукой, словно флагом, она рассмеялась.

- Да что вы, что вы! Нет, совсем нет! Господи, какие глупости! Какие глупости! – и упорхнула птичкой за ближайший поворот.

Она долго стояла, размышляя, что же с ней происходит? Что же… Что за странное предчувст-вие преследует молодую Иру Романову?

V

День был жуткий, холодный, ветреный. Последние порывы зимы восстановить справедливость. Жуткая она, эта зима, безжалостное создание… Целой группой, во главе преподавательницы, полнова-той Евгении Викторовны Максимовой, они отправились в дом ребенка.

Евгения Максимова, в синем вязанным платье, черном пальто и круглыми, блестящими очками, делала вид, что ей все равно, как себя ведут студенты. А студенты вели себя просто жутко, заставляя прохожих шарахаться в разные стороны.

Шли долго, потому что никто толком не знал адреса, у бедной Максимовой внезапно возникло желание бросить все эти затеи и позволить студентам разбрестись по району. Она повернулась, чтобы что-то сказать и взгляд ее внезапно пал на Иру Романову. Та шла, совершенно молча, изредка улыбаясь щебетанью Лены Егоровой и Светы Гришиной, и поминутно поворачивая голову в их сторону. Макси-мова покачала головой и решила повременить с жесткими действиями.

Наконец перед ними выросло здание, словно взявшееся изниоткуда.

Преподавательница махнула рукой, предоставляя возможность студентам остановиться. Задние ряды гневно вскрикнули, налетев на невысокое ограждение, незамеченное за разговорами. Ира Романо-ва прошла чуть вперед, боясь, что ее ненароком толкнут в этой неразберихе. Она оказалась прямо рядом с Максимовой, имея возможность в непосредственной близости разглядывать четкие и пропорциональ-ные черты лица Евгении Викторовны.

Распахнулась дверь, студенты начали медленно просачиваться внутрь темного холла. Впереди шла какая-то женщина, Ира видела ее силуэт напротив освещенного окна на противоположной стене, но никак не могла понять кто она и сколько ей лет.

- Прошу вас, снимите верхнюю одежду и…, - прозвучал скрипучий, но приятный голос. - … и, подождите.

Кто-то щелкнул выключателем, и Ира Романова смогла рассмотреть, что женщина, скорее все-го воспитательница, примерно тридцатилетняя особа, с забранными в тугой пучок волосами, светло-зелеными и оттого казавшимися неестественными глазами, улыбнулась.

- Так! – сказала Максимова, когда воспитательница ушла. – Так, вы все помните, ваше дело научиться общаться с ребенком! Проявите хоть какое-то умение быть человеком сострадающим, умным и взрослым, Егорова! И не забывайте… Егорова, прекратите шептаться с Васильевой! – Света и Аня по-краснели и отпрыгнули друг от друга, словно их уверили, что они заразны. – И помните, это ДЕТИ! Причем не такие как вы, у которых, всегда были родители! У этих детей НЕТ родителей и неизвестно, будут ли!

Все согласно закивали, кто-то вздохнул, Ира сделала еще шаг и теперь стояла почти, что впере-ди всех.

Прошло около пятнадцати минут, прежде чем возвратилась тридцатилетняя зеленоглазая вос-питательница. Она немного смутилась, увидев такое количество народа. В тот момент, когда она отлу-чилась, большинство стояло позади, в тени, а теперь все толпились в передней части холла, сняв пальто и куртки.

-Пойдемте, - сказала воспитательница тихо. – Только, - она дернулась. – Это дети…

Ирине стало как-то не по себе. Она всегда знала, что такие дети есть, дети которые лишены ро-дительской ласки, но она никогда не… Большая деревянная дверь, скрипнув, отворилась. Все замерли.

Перед ними открылась большая, светлая комната, напоминающая чем-то аудиторию их инсти-тута. В ней находилось несколько взрослых и остальные – дети, сидевшие на полу, около окна, во что-то играющие. Студенты толпились у двери, все не решась войти.

- Что же вы! – покраснела зеленоглазая воспитательница. – Дети! У нас гости! – сказала она. Голос ее звучал несколько жестковато.

Дети замерли, поднимая глаза на вошедших, заулыбались. Кто-то вскочил на ноги, кто-то про-сто замер, моргая огромными, грустными глазами. Ире стало не по себе. Она видела всех этих детей, таких разных, таких… Она странно ощущала в себе, что что-то поднимается изнутри, что-то…

Костя Григорьев вступил в комнату, кажется его толкнула Максимова и за ним потянулись ос-тальные. Ира вошла следом за самой Евгенией Викторовной и последовала примеру сокурсников, на-клонявшихся к детям. Они сами подбегали к вошедшим, словно изголодавшись по общению. Четыре воспитательницы посторонились, подбирая игрушки и откладывая их в сторону.

Романова обернулась, в поисках какой-то поддержки, все ее тело внезапно, словно свинцом на-лилось, она не могла сделать и шага. Взгляд ее упал на трехлетнего мальчика, упорно сторонившегося вошедших, стоявшего около шкафа с потрепанными книжками. Он кого-то робко искал глазами по сте-не, держа за лапу истрепанного временем зайца с одним ухом. Ира сделал шаг вперед, хотела подойти к нему и с удивлением заметила, что мальчик остановил свой взгляд на ней, нахмурился, а потом резко бросился к самым ее ногам и, схватившись за край ее юбки, громко вскрикнул:

- Мамочка! Ты пришла…

На мгновение восстановилась тишина, нарушаемая только сопением детей и чьим-то шепотом. Ира обернулась в поисках поддержки. Ее ноги предательски дрожали. Она заметила, как Максимова ед-ва заметно кивнула, словно подсказывая, что она должна ответить на этот порыв.

Ира наклонилась, присев на колено.

- Привет, - и заглянула в глаза мальчику, назвавшему ее «мамой». – Я… А как тебя зовут?

Мальчик был светловолосый, худенький в грязной красной маечке, с мутными голубыми гла-зами. Он крепко держал Иру за край юбки и смотрел на нее с нескрываемым интересом.

- Саша, - ответил он. Ребенок сильно картавил. Ира с трудом понимала то, что он говорил.

- Красивый у тебя зайчик! - сказала Романова, стараясь подавить в себе желание выбежать из большой и светлой комнаты.

Мальчик покраснел, словно Ира сказала что-то, что не должна была говорить. Она не знала, как же разговаривать с маленьким ребенком, маленьким одиноким ребенком…

- А еще у тебя игрушки есть? – спросила она.

Саша не ответил, он все еще держался на подол ее юбки и смотрел куда-то в сторону.

Подошла зеленоглазая воспитательница, присев рядом на колени, она шепнула Романовой:

- У него глазки болят, поэтому он … плохо видит.

Ира вздрогнула.

Прошло, кажется, больше часа. Романова разговаривала с маленьким Сашей, удивительно уга-дывая, что прониклась какой-то странной, непонятной нежностью к ребенку. Эта нежность называется «сострадание»…

- Нам пора, - услышала она голос Максимовой. Этот голос ворвался в ее яркий, нетронутый ни-кем мир мыслей и разбил что-то внутри, что-то, похожее на большое, прозрачное зеркало…

Романова оглянулась. Все как-то скованно начали двигаться, перемещаясь к выходу. Она вста-ла, но внезапно посмотрела на ребенка. Он прижал к груди своего потрепанного зайца с оторванным ухом.

Это всего лишь ребенок, но он так смотрел на Иру… так смотрел… А потом, поняв, что она уходит, по-взрослому, развернулся и отошел к шкафу, сделав вид, что играет… Она замерла, потом сде-лала было шаг, но кто-то дернул ее за руку…

Она сама и не помнила до конца, как оказалась на улице…

VI

Лена Гришина долго и упорно приглашала всех к себе в гости несколькими днями позже. Она была так увлечена своей новой идеей свадьбы, что пропускала мимо себя все шутливые замечания по этому поводу.

Романова, ставшая сама не своя с тех пор, как они посетили Дом ребенка, отмалчивалась и, во-обще, сторонилась всех, делая вид, что очень занята собственными мыслями. На нее наложило отпеча-ток не только само посещение, но и вид ребенка, ребенка с голубыми глазами…

Она сама и не знала, почему так отреагировала… Что происходит с Ириной Романовой?…

В тот день, когда они ездили, она себе места не находила, все бродила по квартире, то закры-вая, то открывая глаза, перед которыми упорно стоял этот въедливый образ ребенка с…

Нет! – почти крикнула она себе в тот вечер, вздрагивая. В окно смотрела полная, желтая луна, окаймленная прозрачным ореолом серебристого дымного света. Было поздно… О господи, как хорошо она запомнила тот вечер вместе со всеми его долгими, тянущимися секундами. О, господи, как она ис-страдалась, ворочаясь в кровати, вставая и ложась, подпрыгивая от шума и болезненно дрожа от повто-ряющегося звука ударов колес о рельсы. Тук-тук-тук…

Она вставала и ложилась, открывала окно, облокачиваясь на холодный подоконник, пыталась различить в ночном безмолвии очертания предметов и колышущихся тополей, скудно освещенных тусклым светом фонарей.

«Нет», - шептала она сама себе. «Перестань, Ирина Романова!»

Снова светила луна и она, на мгновение засыпавшая, снова вздрагивала, ощущая на своем лице серебристую полосу света. «Перестань, Ира Романова!» - злилась сама на себя… Все кричало внутри, но ни единого звука не вырвалось из-за плотно сжатых побелевших губ… Она и металась, и разговари-вала сама с собой, и ощущала, что боится себе признаться… Она боится признаться…

- Ира, в конце концов! Ради бога, Ира, если ты будешь стоять с таким лицом, я умру от страха! – прозвучал чей-то голос. Этот голос, ворвавшийся вихрем в клубящиеся мысли Иры Романовой, нару-шил связь с чем-то внутри нее самой, оборвав ту мысль, которая спасла бы ее от мучений.

Она опомнилась. Оглянулась. Они стояли в вагоне метро. Они – Света, Лена, Аня и Андрей… Романова покачнула головой, посмотрела по сторонам, собирая разрозненные обрывки мыслей воедино. Почему она так странно себя ведет? И, отчего это слово «странно» преследует каждую ее мысль. Она радовалась жизни, жила и не о чем не думала, она не любила философию и предпочитала книге общест-во, но что же… Почему она стоит в вагоне метро и совершенно не помнит, абсолютно не помнит, что она здесь делает, куда едет и как…. Господи, она сходит т с ума, она не может… Это не в первый раз… Это преследует…

- Ира, не смотри так, не смотри, у тебя глаза светятся, словно ты смотришь… Нет, это ужасно! – Света отвернулась, бросая на пол движущегося вагона крылатую тень своей причудливой фигурой.

- Да, правда, - призналась Лена. – Правда, Ир, ты смотришь прямо как…

- … Как с того света! – закончил Андрей. Его замечание восстановило тишину и отрезвило Иру Романову. Она на мгновение снова окунулась в ту бездну, захлестнувшую ее несколькими днями рань-ше… Она оказалась на самой ее глубине, все время стремясь к чему-то светящемуся и оказывающемуся страшным… Это был ответ на самый глубокий ее порыв, это был ответ на вопрос, чего она, Ира Рома-нова так боится…

Она сделала еще один глоток воздуха, нырнула глубже и, широко открыв глаза посмотрела на это светящееся и страшное… Это было зеркало, красивое, обрамленное зеркало, в котором отражалось лицо того мальчика, того самого мальчика… С голубыми глазами и в этих глазах было то, чего так боя-лась Ирина Романова… Там было одиночество…

VII

Как сложно порой сплетаются судьбы и события… Господи, мы говорим, что мир тесен, а на самом деле тесна наша душа. Ей не хватает места в этой узкой и душной телесной оболочке и какая же свобода могла бы предстать перед ней, если бы…

Думали ли они, стоя все вместе в вагоне метро, все они – четверо, что Аня Васильева станет женой брата коллеги Ирины?…

Думали ли они, что Света Егорова вскоре выйдет замуж за человека, с которым она в тот день стояла в одном вагоне и которого не могла заметить, потому что он читал рядом газету… Оба еще не знали, что несколькими днями спустя их познакомит какая-то общая знакомая…

Думала ли Ира Романова, что человек, который предсказал ее молодой душе гибель, человек, так точно подметивший то, что происходило с ней молодой, станет ее мужем, а вовсе не Лены Гриши-ной?… Да и Лена не могла бы предположить ничего подобного….

Он сказал, что она смотрит с того света. Он был прав. Она смотрела, смотрела ее молодость, непосредственность, ее активное лидерство, ее внутренняя сила, ее истинное начало… Она перероди-лась, она выросла, стала другой, она перешла в новый облик…. А старый, да тот старый смотрел с того света или просто откуда-то…

Это была новая Ирина Романова, та самая, которой она является сейчас… Куда же полетела ее детская мечта, ее детский страх остаться одной? Куда полетели ее мысли? Они полетели далеко в небо, может быть, к самому сердцу созвездия Скорпиона, к сверкающему Антаресу!… Ее мыли и мечты ос-тавили ее навсегда… То было детство и молодость, а это была ее реальность… Это был путь новой Ирины Романовой…

От прошлого остались только тени… И воспоминание о том мальчике, о своих мечтах, о ду-шившей боли, которую будила полная, чуть желтоватая луна…. Такого с ней больше не было никогда… Луна была только луной…..

***

В тот вечер, дописав очередную главу, мы с родителями отправились в «Атриум». Атриум удивительная вещь. Это огромное здание, расположенное хрустальным кристаллом на площади перед Курским вокзалом. «Атриум» горит тысячью переливающимися оттенками, это особая культура, выхо-дящая стеклянными витринами на ничем неприметный дом моей героини. Находясь вне «Атриума» я чувствую, что мы стоим с ней на какой-то определенной ступени бесконечной лестницы, но в «Атриу-ме» я выше ее на ступень.

Стоя в косметическом отделе огромного «Атриума» я почему-то невольно повернулась к до-му Романовой – он был почти как на ладони. Стоя в лучах заходящего солнца, касающегося длинными тонкими струями крыш домов, я почему-то думала о том, что ничего не изменилось. Я по-прежнему стараюсь не думать о том, что для моей героини я всего лишь «одна из», тогда как ее жизнь, жизнь ее образа, ее начал полностью в моих руках. И от этого бессилия, от этой влсти, от всего в совокупности я ощущала, как растет во мне чувство ненависти. Я давно стала начала ее ненавидеть и все больше пони-маю это…