1. ИСКУШЕНИЕ св. АНТОНИЯ (поэма)

 

 

I. Пролог

 

На плече сума. На зубах – песок.

Утомительно долог день.

Я иду по пустыне на юг и восток,

Я иду от людей.

 

От безжалостных, жаждущих, жгущих глаз

Беспризорников, вдов, калек...

Недостойный спасения блудный аз.

Божья тварь. Человек.

 

Непрестанен пост, мой желудок пуст,

А кожа груба, как броня,

Но снова и снова и снова искус

Одолевает меня.

 

"Создатель, зачем же ты так жесток?" –

Вопрос прикипел к устам.

Я иду по пустыне на юг и восток,

И дьявол идет по пятам.

 

Я осеняю себя крестом:

"Уйди, нечестивый, сгинь!"

То плоть блудницы, то золота звон,

То бездны безумная синь –

 

Неиссякаем первоисток

Тьмы этих злых теней.

Я иду по пустыне на юг и восток,

И дьявол идет – во мне.

 

 

II. Монолог Иуды

 

Вот вы говорите: "Убийца,

Предатель, отродье Каина!"

Праведный гнев на лицах,

И сами вы очень правильно

 

Ссудили грехи и беды

Всевышнему Всепрощенцу.

Когда бы он не был предан,

Где бы вы были, грешные?!

 

Когда бы он предан не был

– Он во власть бы вошел и в силу.

Вы б юлою тогда побегали

Пред апостолами мессии.

 

Вас бы Петр по ночам допрашивал,

Готовых на все уже.

Ну а мне бы выпало павшим быть

Среди ночи длинных ножей

 

Пророки страшат, не юродствуя,

А в живых богов вырастая.

Нашелся иуда на Троцкого,

А на Сталина – не сыскали!

 

Что распятому? Слава резвая

Вбита в голову каждому отроку.

А меня не просто зарезали,

Меня на века прокляли.

 

Слава всегда – преданным.

А я? Я презренья достоин

Не за тридцать серебряных -

За выстрелы вхолостую.

 

Мир кровью по горло залит,

Жертвы – напрасный труд...

И Христы подымаются к славе

По телам недалеких Иуд.

 

 

III. Монолог мальчика с ледяными глазами

 

Кто это торопится навстречу?

Герда? Ты жива? Да я-то жив.

Я сложил сегодня слово "ВЕЧНОСТЬ".

Было очень трудно. Я – сложил.

 

Сила духа распрямила плечи....

Герда, как слова твои грубы!

Я. Сложил. Сегодня. Слово "ВЕЧНОСТЬ"

Из алмазных кубиков судьбы.

 

Ну зачем ты так нетерпелива?

Оцени мой труд, пойми восторг.

Скоро возвратится королева,

Я тебя представлю. Что за вздор?!

 

Там же гадость, грязь, зола, отбросы,

Сколь красиво их не назови:

"Вечные" протухшие вопросы,

Жалкое подобие любви...

 

Нет. Ни словом, ни слезой, ни жестом

Ты не возвратишь меня туда...

Я один. Все тонет в совершенстве

Абсолютной правильности льда.

 

 

IV. Монолог шестерки

 

Отпусти свою боль на минуту!

Долог путь до назначенных мест,

Где щедры на топор и цикуту.

Можно, я понесу тебе крест?

 

В силе малых – усталось великих,

Это – ножны, хранящие меч.

Что гордыня костра? Только блики

От смиренного пламени свеч.

 

Легче грудью закрыть амбразуру,

Чем в навозную яму нырнуть.

Чтоб достиг Гималаев мой гуру,

Должен кто-то мести ему путь,

 

Наполнять его чашку пустую,

Собирать у прохожих рубли...

Хочешь, я для тебя поцелую

Все зады изумленной Земли?

 

 

V. Монолог сутенера

 

Раззудись, рука и прочее!

Что любовь? Одна безделица.

Девки у меня охочие –

Все и каждая в отдельности.

 

От постели и до паперти

Вывернут себя, не иначе,

Да расплещутся по капельке,

Неимущим – по полтинничку...

 

Скажете, не получается?

Дескать, надвое не делится?

А они со мною счастливы –

Все и каждая в отдельности.

 

 

VI. Монолог рогоносца

 

Желтый халат, глаза нездоровые,

Голос невнятен – просьба ли, крик ли...

Каждый месяц ты истекаешь кровью –

Мы к этому оба давно привыкли.

 

За светский салон, за диссертацию

Губы до синевы искусаны

И трудно в гостях малышам улыбаться

Мертвым лицом и улыбкой искусственной.

 

 

VII. Монолог наркомана

 

Равны по планете любые пути;

Кругла, как дурак, Земля

От восьми до семнадцати тридцати

И от двадцати до нуля.

 

И вся эта жизнь нереальна, как сон:

Что толку иметь и уметь?

Днем позже умрешь, коль сегодня спасен...

Реальна одна смерть.

 

К черту оковы идей и людей,

К черту обыденность дня!

Укол - волшебник и чародей -

Освобождает меня.

 

Одна таблетка – и ты герой!

Живите себе, скорбя,

А я – я схлопываюсь черной дырой

И падаю внутрь себя.

 

 

VIII. Монолог шизофреника

 

К заливному филе автобуса

Подайте, пожалуйста, каперсы.

В корытце печального образа

Мои отмокают абрисы.

 

Ржавое тело доблести

На крюк подвешено за душу;

И до мельчайшей подробности,

До фамилии отчима бабушки

 

Распнущий меня на площади

Подшит и пронумерован...

Чем мир изменять – не проще ли

Взять и придумать новый?!

 

 

IX. Монолог наемного убийцы

 

Миллионами лиц разлагаясь в осколках зеркал,

Я теряю лицо – или то, что им было когда-то.

Благородный овал! Я углами тебя рисовал:

Пятый угол судьбы и заточенный угол булата.

 

Только в зыбкой воде, отдающей чуть-чуть мертвецом,

Мне увидеть дано, различимое пусть и не слишком,

Незнакомое то – в доброте и печали – лицо

И забыть на мгновение холод металла под мышкой.

 

 

X. Монолог Иисуса Христа, назаретянина

 

Вечер. Скоро почтенные жители

Лягут спать, телевизоры выключив.

А которые веки смежить, скажите,

Тому, кто всезнающий и всевидящий?!

 

Парадоксально ты, всемогущество:

Столь же прекрасно, сколь ненавистно,

Когда бессмертные сущие души

На шее твоей обессиленно виснут.

 

Я устал от лживсти слез и глаз,

От молитв корыстных и здравиц выспренных...

Наши творения выше нас,

И в этом, Понтий, потная истина.

 

"Азъ ђсмь Богъ, над царями Царь" –

И, в которой по счету стране и эре,

Я творю для людей маленькие чудеса,

Поскольку сам

Ни в какие чудеса

Не верю.

 

 

XI. Эпилог

 

От берегов Эстонии

И до границы с Китаем –

Все мы – святые Антонии,

Каждый из нас искушаем.

 

Минусы так устроены,

Что суть половины плюсов.

Все мы – святые Антонии,

И каждый из нас искусан

 

Червем своего сомнения.

От сотворения мира

Яблоки с древа познания

Все, как одно, червивые.

 

Искушены Цирцеи

Во плоти и духа таинствах,

А на дереве зреют

Яблоки средней дальности;

 

Каждому нам плутония

Отмерены килотонны,

Ядерною антоновкой

Вороны снова вскормлены.

 

Зло неуничтожимо,

Зло стоглаво, стозевно.

Гуси бегут из Рима.

 

Змей обвивает Землю,

Словно яблоко спелое.

Всадник стоит у врат.

И ничего не поделаешь –

Разве что, кроме добра.

 

 

 

2. НЕМНОГИМ БОЛЕЕ ГОДА... (цикл - посвящение Кире Ф***)

 

 

I. Медитация "К"

 

В медитации использованы фрагменты следующих произведений: Л.Ван Бетховен, Симфония №5 C-moll,

Р.Вагнер "Тангейзер",

Г.Форе, "Реквием",

А.Рублев, "Троица",

а также гравюра неизвестного средневекового живописца.

 

 

Буква "К" – это стрелка левого поворота, упирающаяся в стену. Тупик прошлого. Париж в мае 1968-ого. Импотенция времени Past perfect. И одновременно это – жадная пасть, разверзнутая вправо, Futur immediat, твердая вера в светлое будущее, которое вводится декретом завтра пополудни по всей территории РСФСР.

 

Карминово- и кирпично-красная,

В кровном, но дальнем родстве с кровью;

Капеллан в колонне повстанцев Кастро

С иконы российского Средневековья;

Переход количества в качество

Посредством автомата Калашникова;

Капитуляция, даже катарсис

На каникулах в Простоквашино...

Катастрофически категорична,

Калейдоскопична слегка,

Камерна, капельку лаконична

Своеобычная буква "К".

Проститутка. Мать-капитанша.

Неподкупная, но продажная.

Коса на камень. Кинжалом – Кармен.

Возможно, кара. Скорее – карма.

 

Латинский алфавит дарит звуку [k] три буквы: C – Отец, прародитель и прокреатор, являющий миру ветхозаветную троицу [с], [к] и [ц]. В незавершенности нимба C угадываются врата в иные миры, равно осененные его сиянием. K – Сын, избравший определенное из множественного, равнообразный и равнозвучный во всяком словаре. K – это раскаяние Каина, венок мученика, корона, но и крест. Q – Дух Святый, мистический и непознаваемый Божественный намек. Хвостик Q пронзает пределы собственного круга, как голова любопытного монаха небесный свод.

...У Кирилла и Мефодия совсем по-другому.

 

Кириллицы коварный контрапункт,

"К" возникает буквой препинания

В проступке и тотчас же – в наказании,

В марксизме, равно как в языкознании...

Та-та-та-тааа! [соль-соль-соль-ми бемоль]

Неотвратимый стук. Стучится рок.

В Канберре, Кондопоге и Каире

Сгущается, сминая все вокруг,

Ночная темнота.

 

ПОЛЕТ ВАЛЬКИРИЙ

Валькирии летят над Землей в вечерней полутьме – на предельно малых высотах, невидимые на экранах радаров ПВО. Под их крылами нежно покачиваются ракеты класса "Воздух – земля". Земля вдыхает воздух, напоенный ароматом лесных трав, а выдыхает биогаз и радионуклиды. Законнопослушные лютеранские кирхи вытягивают свои конические крыши по направлению к Полярной Звезде. Турки-киприоты с гортанными криками вспарывают кривыми ятаганами кишки киприотам-грекам. Прекрасная коррида! Старина Хемингуэй потягивает двойной замороженный "дайкири". И именно в этот момент кашляющие от холода валькирии отлетают с Земли через озоновую дыру над Антарктидой.

 

Сквозь земные тернии –

К звездам удаленным.

Так ли вы уверены,

Что они бездомны?

Похороны времени.

Траур неподъемен.

Requiem eternam

Dona eis, Domine!

Cyrie, cyrie, cyrie eleison...

Ты была ли, Кира,

Или это только сон?!

 

 

II. Вольно! (Уставная команда)

 

Когда, после долгих минут, марш-бросок – позади,

Ноги в мозолях, а кожа пропитана солью,

Еще на бегу устало кричит командир:

"Рота, внимание, слушай мою команду: вольно!

 

Разойдись. Можно оправиться и закурить".

Усталость с криком "Кия!" бьет под колени.

Вольно – вольно и есть, чего говорить.

Лечь. Отрубиться. Забиться в полоску тени.

 

Едва только слыша команду "Бегом марш!",

И даже раньше, впервые вставая в колонну –

Мы предвкушаем невольно последний наш,

Самый желанный последний приказ: "Вольно!".

 

Жизнь на бегу. На работу. Домой. В магазин,

В детские ясли, сбербанк, Дом Кино, филармонию,

Давка в автобусе, очередь за такси...

И хоть бы кто-нибудь крикнул мне: "Парень, вольно!"

 

Выйти из очереди на восемнадцать шагов.

Плюнуть в лицо обхамившей тебя продавщице.

К черту послать дураков и своих врагов.

Преобразиться. Напиться. Умыться. Забыться.

 

Радостным шагом мы движемся в задний проход,

Каждому дарит Чернобыль полтонны плутония.

Но генсек Горбачев заклинает с трибуны народ:

"Вольно, товарищи! Вольно же, милые, вольно!"

 

Мы ожидали приказ этот семьдесят лет –

В годы репрессий, войны, кукурузы, маразма...

Ну и дождались. Лишь только понятия нет,

Что предпринять нам согласно такому приказу.

 

Сердце колотится, разум встает на дыбы:

Воли мне век не видать! Где знамение свыше?

Винтики, слуги народа, господни рабы –

Все это - мы, а историю не перепишешь.

 

Знаю: не вечен мой путь в этой странной стране;

Время придет – обрет я прописку на кладбище.

То напоследок негромко скомандует мне -

"Вольно!" - Всевышний Главнокомандующий.

 

Ну а сегодня, пока я живу и дышу,

Болью любви ненавистной уже переполнен –

Лишь об одном умоляю тебя и прошу:

Дай мне свободу, любимая. Пусть будет "вольно"!

 

- Вольную, барыня! – валится в ноги холоп.

Юрьевой ночи прошу. Отлученья от таинства.

Я бы давно разлюбит тебя, если бы мог.

Не получается, милая, не получается.

 

Нет долгожданной команды. И день ото дня

В маршевом ритме печатаю шаг в никуда я –

Строго вперед, соблюдая равнение на

Веру в тебя и любовь, словно пост, соблюдая.

 

 

III. Письма в никуда

 

Эпиграф:

"Ко мне приходят письма ниоткуда –

Без адреса, без цели, наугад..."

Виолетта Баша

 

Непостижима и непрошена

Болезнь моя чудная, странная:

Я отправляю письма в прошлое,

Я в никуда пишу послания.

 

По форме и по содержанию

Они хорошие и разные:

Там есть взывающие к жалости,

Есть страстные, есть куртуазные,

 

Есть – эстетически изысканны,

Есть – интеллектом пересыщены.

В них искры абсолютной истины,

И мистика, и бред немыслимый...

 

Они живут во мне и множатся,

Они уже самостоятельны:

На землю выпадают дождиком,

На солнце проступают пятнами,

 

Любыми правдами-неправдами

Собою сами сочиняются...

И только той, кому отправлены,

В них нет ни корысти, ни радости.

 

 

IV. Финал

 

Итак, маэстро Природа

Закончила наш опус.

Немногим более года

Катилась судьба в пропасть.

 

Года немногим более –

От трагедии к фарсу:

Четыреста дней боли

На десять ночей счастья.

 

Для сотворения Света

Недели хватило Богу.

Четыреста дней – это

Невыносимо много.

 

Нам же хватило, увы,

Лишь на вещи простые те,

Чтоб изведать тщету любви

И отведать любви в нищете.