Чернявый кобель потянулся к Альбине прямо с ходу. Пошла она, как всегда, с утра пораньше за молоком, отворила щербатую калитку в заборе тетки Натальи, а у той собака посреди двора стоит, горемычная на вид, в худобах вся по бокам и отирается от репейников об грушевый ствол. Сперва Альбина никакого интереса к псине не проявила, а поторопилась зацепиться словом за слово с хозяйкой и поругаться на жару нынешнюю и на поливы по желобу, а Наталья пока молоко процеживала сквозь марлю. После уже, когда разговорились охотнее, поняла Альбина, что старший сын тетки Натальи, который в городе офицером служил, развелся с женой и припер старухе свою собаку, да оставил здесь на щедрое деревенское довольствие, а сам подался куда-то к Северу, где большие деньги за погоны доплачивают.

Собака ж, меж тем, сама к Альбине стала подбираться, подошла почти вплотную и застыла возле крепкой молодухиной ноги, совсем по мужицки, аж заскулила протяжно в подол пахучей ситцевой юбки, как будто пожаловалась легонько на свое новое житье.

- Страдает, видать, за хозяином то,- поняла Альбина собачье положение и погладила загорелой ладонью крупную, как у полугодовалого телка, лохматую песью голову.

- Да нет, не то. – Прогнала тетка Наталья муху от молочной цедилки.- Вчерась кобель веселый бегал, ушами хлопал, курей мне шибко погонял, а седня Васька мой пришел спозаранку и побил его сапожищем, с похмелю тяжелого бесновался.

- Спасибочки за молочко, теть Наташ, идти мне пора. Оставишь у себя собаку иль отдашь кому?- Поинтересовалась напоследок молодка у старухи, как бы невзначай.

- Дык, как отдать людям? Кто ж возьмет на нашем селе? Кому тако ярмо надобно, она ж морозов не переносит, в хате требуется ей проживание. К корове вон в осень подселю в сарайку, пускай согревается от навозного пару.

- Так я могу взять, если что. Гляди, как голову ему твой Василий зашиб, вон, кровь сочится по шерсти, смазать надобно.- Сразу затараторила Альбина, приблизившись взглядом к мокрому пятну, растекающемуся между растопыренными ушами.

- Дык, как так без денег отдать то? Собака ж дорогая. Ты, видать, знаешь про эту породу, чай скоренько загорелася себе ее взять? – Забоялась тетка Наташка потерять барыши.

- Ну, как хочешь, теть Наташ, мое дело маленькое. Предложила от души и будя. – Вздохнула горестно молодая бабенка.- А порода, сразу я скажу, не завидная. Всяких кровей в собаке намешано. И запущенная она сильно. Вон, ребра наперечет торчат, болеет она. По всему видать, что, сынок вашенский взял кобеля от скуки ради. Не глядел за псиной, и нету в ней породы никакой. Пошла я, некогда мне лясы точить.

- Ишь, ты, какая знахарка выискалась, породы нету ей. Собака ценная эта, мне умные люди сказывали. – Подбоченилась мигом тетка Наталья, и затопталась своими жилистыми ногами по свежему утреннему навозу, не желая сдаваться и намереваясь поскорее избавиться от собаки, чтоб выпустить во двор кур, но и чтоб получить с Альбины хоть бы грош за иностранное собачье происхождение, про которое сынок сказывал ей давеча, да она сразу ж и позабыла мудреные слова.

- Ценный кобель, говоришь, так сама и корми его теперь, а я больше десятки не дам за дворнягу с пробитой башкой. Вылезай из дерьма то, чего взялась галошами квакать, че от злобности ноги мараешь.- Заерепенилась в ответ Альбинка.

- Ну, ладно, ладно, не ори шибко. Доставай десятку и своди кобеля со двора. Боюсь, и правда, Васек, мой, разлюбезный, прибьет животину сапожищами. Там, слышь, в хате, гребешок еще железный к ей прилагается, чтоб чесать шерсть. Возьмешь за пятерку, иль овечку буду чухать?

- Десятку завтра тебе занесу, а щетку себе оставь, овца скупая, кудлы свои железом чухать будешь.- Еще сильнее разозлилась Альбина на старухину жадность.- Что за люди? И сами не могут амкать, и добрым людям не хотят отдать. Забьют собаку до смерти и закопают, не всхлипнут даже сердцем.

- Червонец не позабудь завтра занести, и иди уж, не ори тут, не кликай людей. – Смирилась пожилая мать военного сына и стала сгонять псину вон за калитку, размашисто прихлопывая руками возле обвислого хвоста.- Поди, поди вон.

Вот так и случилось, что совсем нежданно и негаданно для себя, свела Альбина собаку со двора тетки Натальи. А кобель, чудной такой дурень, обрадовался, резво завихлял зашибленным телом, да и побежал вслед за доброй молодухой вниз с пригорка к угловой хате, где предстояло ему проживать с этого самого утра и сразу же отзываться на Лопуха.

Альбина, как только снесла молоко от жары в погреб, взялась хлопотать вокруг Лопуха и залечивать ему подорожником шишки да ссадины, а потом похлебкой гречневой накормила его со свиным салом, да разговорилась с ним не на шутку:

- Вот ошейник из кожи смастерю тебе. Щас одеяло старенькое подле порога подстелю, да сверну вровень по твоей собачьей длине.

Псина угомонилась, отряхнулась ушами после Альбининых процедур, поела смачно рассыпчатой каши, и захрапела на своей подстилке, попердывая, словно жеребенок, обожравшийся свекольной ботвы.

А Альбина уже дальше себе хлопотала. Муку сеяла, поросятам выносила в ведрах, мешанку курам подсыпала, флоксы поливала, картошку чистила, и проглядела в делах, как муж на обед возвратился и растопырил глаза у порога. Стоит, ни с места.

- Аля, ты чего еще надумала?- Только и смог спросить он у жены.

А Лопух подскочил разбуженный, как рыкнул на хозяина и зубы оскалил упреждающе, да на Альбинку поглядел искоса. А та хохочет во всю мочь и руки об фартук обтирает.

- Что за ерунду выдумала?- Снова строго спросил муж, не двигаясь с места.

- Собаку завела, не вишь? Забрала у теть Наташи, побитая Васькой насквозь. Да уж все нормально, оклемалась она. Видал, как охраняет меня? Да шагай сюда, не бойся.

- Просил же тебя, Аля, учись, пожалуйста, думать и жить, как нормальные люди. Зачем тебе собака понадобилась? Нам в городе квартиру дадут в скором времени. Неужели я не ясно объяснял тебе?

- Опять ты про квартиру заладил. Че застрял у порога то? Заходи, будь, как дома.- Продолжала смеяться Альбина.- У меня картошечка поспела в сметане, давай, давай к рукомойнику и сальца подрежь пока. Место, Лопух, место иди. Сегодня уже первых огурчиков нарвала, ох, и хороши огурчики, один к одному, игрушечки вышли.

Альбинкин муж Вадим, капитан войсковой части, что рядом с селом самолетами гудела, пообтерся с минуту возле двери и шагнул мимо рыкающего еще Лопуха к женушке своей неразумной, которая про городскую квартиру и слышать отказывалась. Привыкла со всеми деревенскими хлопотами сама управляться и командира полка, перед которым все гарнизонные бабы по струнке ходили, дядей Лешей величала.

- Ну и к чему тебе эта собака? Как его там, Лопоухий, да?- Обратился к Альбине муженек после сытного обеда, допивая под сигарету смородиновый компот, и привалившись широкой голой спиной к прохладной бревенчатой стене.

- А пускай себе живет, у нас с тобой изба просторная, всем места хватит. Чего ж изводить собаку напрасно? Василий забьет до смерти.

На самом же деле Вадим совсем не умел сердиться на свою жену, и только делал вид, что не вполне доволен ее крепкой хозяйской хваткой и деревенской простотой, не соответствующей его служебному положению. Он не переставал делать Альбине замечания, как и любоваться своей Альбиной с той самой минуты, когда впервые услышал ее смех на покосе, среди других деревенских женщин, сбирающих свежую скошенную траву. Тогда, два года назад, ему нужно было забрать в гарнизон солдат, выехавших на помощь соседнему колхозу, а Вадим все прохаживался и прохаживался вдоль сенокосных наделов и медлил с отъездом, завороженный хохотом Альбины. Эта живая и смеющаяся женщина ничем не походила на хрупких модниц, которые раньше волновали Вадима, улыбаясь всем неженатым мужчинам, проживавшим в офицерском общежитии. Не походила она и на девчонок с журнальных страниц, развешенных по стенам, над узкими холостяцкими кроватями. Было в ней что-то другое, с ходу притягивающее к себе и пропитанное насквозь полуденным солнцем.

-Может оголенные лодыжки, выпачканные травяным соком, - подумал он тогда, не понимая того, почему эта женщина отодвинула множество его предыдущих идеалов и условностей.

Не обращая внимания на солдат, уже запрыгнувших под брезент машины, Вадим подошел к Альбине чуть ближе и учуял запах потревоженных трав и ветерка. Это подействовало на него опьяняюще, и показалось тогда, что самым большим счастьем на свете является возможность слышать рядом с собой этот женский смех и целовать эту женщину ночами напролет, возле этой извилистой реки, чтобы чувствовать ее всю и дышать рядом с ней.

Даже теперь, когда Вадим был уже ее мужем и поругивался на Альбину после обеда за четвероногого новосела, он не переставал восхищаться природной силой жены, властвующей над ним, и вновь соблазняющей его неприкрытой ничем простодушной красотой. Эта женщина Альбина переворачивала в нем с ног на голову все те представления, о которых разговаривали его сослуживцы. Она с удовольствием жила какой-то особенной и ясной жизнью, ведомой только ей одной, где не было места притворству, изменам, жадности или другой скверны, выдуманной для разрушения любви.

- Иди ко мне,- позвал жену Вадим.

- Ты чего это? – Закраснелась Альбина всем лицом.

- Иди, иди, - сопел Вадим, уже расстегивая на себе въедливые пуговицы летных технических брюк.

- Не успеем же, - приблизилась к нему Альбина и протяжно ойкнула, нащупав внизу мужниного живота что-то совершенно удивительное.

- Успеем, - проговорил ей между распахнутых грудей муж и усадил ее удобней себе на колени.

- Ой, как хорошо то, - крепко обняла мужа Альбина и заходила всем телом.

Телефон Вадима затрещал на столе в самый неподходящий момент.

- Взять? – Спросила Альбина мужа.

- Подождет дядя Леша, - сбивчиво ответил Вадим и еще быстрее задвигался на табурете, все крепче прижимая к себе горячие Альбинины ягодицы.