1.

 

Мне нельзя и думать о тебе под страхом проклятия отца, деда и прадеда, Иньиго Суареса, который, избороздив немало морей, основал торговый дом в Кадисе.

Я. Потоцкий

 

Мела пурга, висела белесой сетью во мгле наступившей Большой ночи, и в пурге этой пришел в город человек. Его сразу окрестили тут "столичной пташкой", и, видно, появления этого человека многие давно и с нетерпеньем ждали. Пришелец был худ, соломенные космы торчали над его головой каким-то неопрятным нимбом, нахлестанные ветром глаза диковато пялились на свет, словно у глубоководной рыбы, которую резко вытащили на поверхность.

Хозяин забегаловки на первом этаже дома, выходящего траурным прокопченным фасадом на площадь, про себя назвал его "погорельцем", и, очень возможно, был прав. Первая "пташка", прилетевшая с пожарища. Столица смутно представлялась ему неким стальным ежом, ощетинившимся штыками.

"Погорелец" отсчитал горсть монет - пальцы его были худы и нечисты. Ел жадно и неопрятно. Поев, протопал по грязной лестнице на второй этаж, в лавку. Что-то спросил, кажется, речь шла об определенного сорта табаке. Нелюбезный приказчик хрипло гавкал, как большая усталая собака: "весь вышел", "не держим", "да какая тут, к шутам, торговля"...

Вернувшись, "погорелец" обвел тесное помещение полоумными глазами, возможно, он хотел завести речь о ночлеге. Но тут вошли двое, и стало ясно, что беспокоится ему не о чем.

Парни были на вид обычными мастеровыми или приказчиками, приодевшимися к воскресенью. У них были простые, славные лица и смышленые быстрые глаза, но, но... мельком блеснувшая стальная трубка у одного, тонкий клинок - другого...

 

***

Горбатая сумрачная громада выдвинулась из жемчужно-серой мглы, снег хлестал ее островерхие крыши. Бронзовый флюгер - свирепая колючая рыба - тускло поблескивал в вышине.

Любезные провожатые втащили столичного гостя по узкой темной лестнице и втолкнули в огромную пыльную комнату.

Магнус, купеческий старшина, поднял голову им навстречу. Он не торопясь, положил дорогое стальное перо на вытертое сукно, локтем отодвинул конторскую книгу в переплете сумрачной свиной кожи, покрытым трещинами. Встал, отодвинув хилый стул, обитый некогда дорогим ситцем, обошел величественный письменный стол, и остановился перед пришельцем.

- Э... день добрый, - промямлил тот.

Магнус с полминуты глядел ему в глаза тусклым свинцовым взглядом, затем медленно наклонил голову.

- Ну? - сказал он скрипуче.

Странник растерялся, уставился себе под ноги, рассматривая благородный геометрический орнамент старого темно-красного ковра. Ошалелый взгляд поднялся к масляной лампе, перескочил на темную, как ненастная ночь картину, зацепил бабочку размером с блюдце за стеклом, погладил самовлюбленно сияющий эфес длинного кинжала... и наткнулся на уродливую полусвиную - полудьявольскую голову. Башка принадлежала странному зверю тапиру и была давным-давно привезена из теплых стран. В те времена, когда по морю еще плавали купцы. Пришелец поспешно отвел взгляд - голова тапира имела такой вид, будто собиралась сказать нечто гадкое. Клыки раздвинулись в гнусной усмешке. Но она ничего не сказала. Сказал Магнус:

- Я жду.

- Простите...

- Подробности давай!

 

И подробности полились рекой. Молчать под взглядом равнодушных свинцовых глаз пришелец почему-то не мог совершенно.

Тусклый свет подрагивал и казалось, будто тапирья голова недоверчиво дергает хоботом.

Магнус иногда задавал короткие вопросы:

- А что армия?

- Пытались бежать? И что?..

- Еле, говоришь, выбрался, приехал в чем был?..

 

Выпить гостю никто не предложил.

 

Наконец поток новостей иссяк, и растрепанный беглец с глазами ошалелой рыбы, сделав ряд попыток продолжить повествование, поскольку свинцовый взгляд продолжал давить и толкать вперед, понял, что больше сказать ему нечего. Тогда он рискнул спросить:

- Так я могу идти .... э... господин?..

Магнус, уже разворачиваясь к своему столу, неопределенно махнул рукой, и "гостя", зажатого меж двумя заботливыми провожатыми, вынесло за дверь.

- Надеюсь, они все сделают как надо, - скучающим голосом произнес он, раскрывая свой конторский фолиант и проводя ребром ладони, приминая страницы.

- Когда ж в этом доме что-нибудь, да делалось не как надо? - раздался высокий гаденький голосок, какой-то неестественный голосок.

Магнус чуть обернулся через плечо. Тапирья голова уже откровенно ржала. Клыки безмолвно раскрывались.

- Интересно он тут рассказывал, - заметил он мягко.

- Точно! - согласилась тапирья голова.

 

***

 

Вьюга разбивалась на лету о темный горбатый дом. Разнообразные звуки тонули в его недрах.

Фридерика, послюнив палец, перевернула твердую желтоватую страницу тетради. В эту старую благородную черную тетрадь мать записывала понравившиеся стихи в пору своей юности. И Фридерика млела от мысли, что продолжает Традицию. Хотя, откровенно говоря, удовольствия в чтении стихов она не находила.

Почерк матери был крупный, округлый и аккуратный, с правильным наклоном. Чернила сиреневые, какого-то мягкого и вкусного цвета. Страницы пахли чем-то сухим, теплым, мятным - запахом книг, старых духов, засушенных ароматических трав. Записи же Фредерики начинались с примерных детских буковок и терялись в вихре безобразных каракулей, клякс и зачеркиваний.

 

О разумная мудрость -

Блаженных удел!

Не тебя находила я

В безднах туманных.

Не блаженства -

Пронзающих холодом стрел,

Обжигающих песен,

Полночных буранов...

 

О спокойная мудрость

Безбурных вершин!

Белокрылое царство

Морозного лета.

О божественный лед

И невинная синь,

И бесстрастная, вечная

Музыка света!

 

- напыщенно прочитала Фредерика, обращаясь к потемневшему от времени обивочному ситцу.

 

Напряженные пальцы

Ловили Его,

Сердце слушало голос

Тугого молчанья...

 

- надменно бросила она своему отражению в высоком зеркале. Зеркало нравилось ей скорбным дымчатым оттенком, чистейшей глубиной, и старческими ржавыми пятнами, нарушавшими его льдяную гармонию, и траурной черной рамой, такой простой для этой дорогой южной диковины.

Зеркало тоже говорило ей о Традиции. Неискушенное сердце Фредерики млело от жуткого восторга принадлежности к горбатому островерхому дому, по которому Традиция растекалась темной летейской водой. Мрачные бревенчатые комнаты и переходы были заставлены и завешены Ее знаками, приметами и намеками. Тени предков, бороздивших моря, подобно огромным и дымным летучим мышам, свисали с прокопченных потолков. И ее молодая показная дерзость была частью легенды, заигрыванием с Традицией, а вовсе не войной.

Нет, неправду говорят, будто Традиция - это драгоценная привилегия и рок аристократов, носящих оружие. О, эти купеческие семьи с их темными слепыми верованиями и бездонными домами!..

Фредерика смотрела на себя и убеждала свое отражение: да, это война! Молодость, красота, стихи и бунт. И нельзя выкинуть ни один ингредиент. Напиток получается терпкий, но пить его сладко. Малыми дозами, само собой.

Из холодной глубины, обрамленное строгой ночной рамой, надменно кивало прехорошенькое глуповатое личико. Темные локоны, оливковая кожа, миндалевидные глаза - в ней, как и в матери, чувствовалась кровь аборигенов. Хрустальную чистоту зеркала заволакивало медленным печальным дымом - поверхность пруда, в котором хочется утопиться.

 

***

Магнус отхлебнул почти остывший кофе, в коем плавал острый привкус рома. Он задумался. О предках - грубых, лохматых и несокрушимых, как здешние медведи. Бороздивших моря, плативших золотом, кравших у дикого народца их малорослых злобных баб, закутанных в вонючие меха. Убивавших людей, не моргнув глазом. Построивших этот город на страшном краю земли. И не нужны им были цепные псы. Они пришли позже. Страна, от которой они бежали навстречу снежному ветру, протянула к ним щупальца - пехотные колонны, перекрыла залив своими хищными судами, чтоб не летать им больше по ветру... Прадед Магнуса был сам себе королем, а дед лизал сапоги тупоголовому солдафону. Ну а правнук...

- А неплохо звучит-то - Магнус I, - встряла с замечанием тапирья голова.

- Да чего уж, - бросил Магнус, обратив к ней большую лысоватую голову.

- Ну и когда? - не отставала башка.

- А че тянуть - прям сегодня и начнем.

Магнус встал, величественно поддернув рукава засаленного шелкового халата, и повернулся к окну.

Частый свинцовый переплет, полуослепшие стекла залеплены снегом. Безжизненно-белый залив в опалесцирующем сиянии не-дня-не-ночи дробится на маленькие квадратики. Вмерзшие в лед корабли стоят прямо, лежат на боку, опасно кренясь. Их изломанные снасти - словно скелеты допотопных птиц - ящеров. Магнус подумал, что очень красиво выглядел бы изодранный край паруса, свисающий с реи, терзаемый вьюгой. Но паруса убраны бережливыми судовладельцами.

Снежная муть, бархатистая безбрежность окаменевшей стихии. Никто, кроме Смерти уже не бороздит эти моря. Магнусу на миг показалось, что он видит его - полусгнивший черный корабль, сколоченный из гробовых досок, несущийся против ветра, быстрее ветра. Полощутся обрывки парусов крыльями околевшей уродливой птицы. И белая фигура застыла на носу. И льдяные волны вздымаются бесшумно, застывают навеки. Кошмар детских снов и рыбацких баек.

- Из энтого окна еще и не то увидишь, - подала реплику тапирья башка.

Магнус отвернулся. Сколько лет этому дому? Не меньше, чем городу, уж точно. Один из первопроходцев - семейные предания не сохранили его имени - мародер и отщепенец, как и все на свете отцы-основатели, построил себе замок с видом на залив. Не графский замок, само собой. Магнус осклабился. Огромный уродский бревенчатый домина. И с тех пор он рос, полз по земле, под землей, в небо, стремясь зацепить тучи рыбьим флюгером. Рос вместе с могуществом семьи.

Эта мысль вернула Магнуса к действительности. По лестнице застучали каблучки. У него появилась смутная мысль о чем-то упущенном.

- Аква-марин, - веско произнесла башка.

Лицо Магнуса досадливо перекосилось, как всегда, когда приходилось отсчитывать деньги за отгруженный товар.

- А что говорить-то, хоть придумал? - заботливо поинтересовался раритет.

- Заткнись!

Башка заткнулась, так как в кабинет не стучась влетела Фредерика. Она немедленно приняла бунтарскую, по ее мнению, осанку, раздула ноздри.

Магнус, брезгливо морщась - такая же дура, как и мать, - заговорил:

- Я тут поразмыслил на досуге и решил - почему бы тебе не привести этого... остолопа в дом и не представить своему отцу?

Он, видать, поломал ей всю тактику. Девчонка смутилась, затопталась на месте. Но сделала попытку продолжить:

- Отец! Мне не понять, что Вами движет, но я не позволю...

Магнус посуровел. Начиталась пигалица нелепых книжек, тычет умишком.

- Позволять или не позволять предоставь мне!

Дочь съежилась от его крика. А он продолжил уже мягче:

- Быть может, я смогу подыскать ему у себя хорошее место. Но мне надо понять, на что он годен. Нужно же вам будет на что-то жить... Я тебя без содержания не оставлю, но не забывай - наследует дело твой брат. Однако, если человек он дельный и мозги при нем - я это замечу и вниманием не обойду! Многие и с меньшего начинали. Но что не сделаешь для избранника дочери, - Магнус улыбнулся краем рта. Жалостливо-брезгливая улыбка, какой удостаивают слабоумных и нищих. Дурочка, однако, растаяла и готова бежать по морозу к своему остолопу.

- Да, и еще. Я знаю, что кое-кто хотел получить это на именины.

В руке негоцианта - прозрачно-голубое ожерелье из аквамарина.

Фредерика в восторге прикрывает рот ладошкой:

- Па-па, но именины же прошли...

- Ну и что? разве я не могу порадовать тебя просто так? Ты же мне не чужая? - и он одаривает ее новой снисходительной ухмылкой.

Счастливая Фредерика покидает отцовский кабинет. Магнус ходит по вытертому ковру. Под высоким закопченным потолком бродят тени, будто кто-то взмахивает крыльями.

- С нее бы все равно толку не было! - говорит он резко. - Играет. Всю жизнь играет. В любовь, в бунт, в дочь моего рода. Непроходимо глупа. Не в меня!

Тапирья башка молчит. В этом она с ним согласна.

 

2.

 

Нас мало, нас адски мало

И самое страшное, что мы врозь.

А. Вознесенский

 

 

 

Сонная тишина большого каменного дома под флагом нарушалась официозным тиканьем больших часов да приглушенными голосами. Рыжий Стен стоял в карауле у приемной генерал-губернатора, а Дерек развлекал его разговором, что было, конечно, не по уставу, но кому до этого сейчас есть дело!

Тишина была сломана воплями, звуками рукоприкладства и ревом генерал-губернатора:

- ВОН! Давай, беги к своей курносой...

Звон разбитого стекла заглушил последнее слово, но и без того сказано было предостаточно.

Мимо двоих солдат пронесся Венс, генерал-губернаторский сын. Они посмотрели ему вслед и вернулись к прерванному разговору:

- Вот ты говоришь - офицерье. Но офицерье-то не выдаст. Мы с ним повязаны. Или отбивайся - или пропадай.

- Им-то что! Вишь, побежал, Сынок! Бегает по бабам да собачится с ихним превосходительством. Все они одинаковые!

Приведя этот неубедительный аргумент, Дерек наклонился ближе и понизил голос до шепота:

- А у них все погреба оружием забиты. И припасами. Еще с лета. Наглые лазят, сволочи, не подступишься. Ты давно в патруль ходил? Ох, чей-то будет!

Стен, чуть не плача, стиснул приклад:

- Ну какого?.. ну за какие грехи заперли меня в это.. задницей на снегу сидеть, да от стаи от этой отбиваться?!

Дерек важно кивал.

- А теперича, когда державе крышка...

- Ой ли?

- Крышка, крышка, - успокоил Дерек. - Думаешь, кто придет тебя выручать? Неправильно думаешь!

- Ну что делать-то? Не за державу - так за себя. Мы ж для них все - чужаки, вражины...

- А я здесь родился... - с некоторой торжественностью объявил Дерек.

 

***

Жемчужная мгла гасла, сменялась непроглядной чернильной мутью.

- Я вам скажу, старикан наш совершенно не способен подавить назревающий бунт!

Легкий звон, плеск, стук. Скрип кресла. Человек устраивается поудобнее.

- Вы хотите сказать, что он не способен исполнять обязанности...

- Молчите! Этого я не говорил!

- Чего уж там! Государь император казнен, на большой земле творится черте-знает-что, а мы с вами загнаны на самый край карты и отрезаны от цивилизованного мира. И нас, возможно, уже этой ночью перережут, как свиней!

Резкий стук стакана о крышку стола. Сердитое молчанье.

- Кстати, хотел у вас спросить, как вы отличаете день от ночи в это время года?

- О, это многолетняя привычка. Но, учитывая, как меняется климат, скоро моего опыта будет маловато. Хотя, для нас с вами уже не сегодня - завтра могут кончиться все земные неприятности.

- Вы опять!

- Посмотрите же правде в глаза! Нас мало перед ними, мало! И наш генерал-губернатор - сущая пародия!

- Отстранить от командования...

- Вам уже не страшно это произнести? Впрочем, это не поможет. Вот если б раньше... Я давно вижу, чувствую, как копится эта сила, собирается, как грозовая туча. Поймите, эти люди не привыкли к повиновению. Мы, сторожевые псы Империи для них - чужеродный элемент, оккупанты, они никогда, в силу нашего происхождения и профессии не признают нас за своих! Я похоронил здесь жену, вырастил двоих детей. Посмотрите на меня: я столь же чужд и неприятен этим людям, словно прибыл сюда вчера!

- Я так понимаю, нам остается одно...

- Правильно понимаете. Но что вы скажете по поводу личного состава?

- Я в своих ребятах уверен!

Циничный смешок.

- Мне бы вашу уверенность...Давайте стакан!

Стук, звон, плеск.

В окно офицерской квартиры пока еще виден залив и зловещие драконы-корабли. Но скоро все исчезнет в снежной тьме.

 

***

Из угла высокого окна немилосердно дуло. Вот почему у этих уродов такие маленькие окошечки. Генерал-губернатор трясущимися руками наливал себе рюмку. Налил, махнул, сморщившись. Сейчас он мог думать только о никчемном своем сыне.

Он предал его, предал в самую трудную минуту. Чем его приворожила эта курносая плотная... Но, что самое главное, ЕГО дочь! Ведь он же знал, что ее бабка из этих... полузверей и каннибалов... Впрочем, у кого здесь нет этой порченной крови!

Тщетно пытаясь собраться с мыслями, наместник бродил по своему холодному кабинету. К черту подлого щенка! Такого же безмозглого, как...

Тут взгляд его упал на небольшой портрет в овальной рамке. С портрета мило улыбалась хорошенькая женщина с глуповатым, чуть овечьим лицом.

У него есть дело поважнее оскорбления, нанесенного Венсом. Это очень важно. Важно успеть... Он бросил взгляд на лист, по которому расползалось коньячное пятно, заливая слова:

Приказ...

До сведен...

М. Сиварт, промышл...

Он повернулся спиной к столу и принялся искать, куда запропастилась рюмка.

 

 

3.

Но дом не рушится мгновенно в пыль и мусор, он только расползается.

Ю. Тынянов

 

Он бежал сквозь метель, снедаемый тревогой и злостью на отца. Город был непривычно пуст. Но за высокими заборами чудилась ему некая напряженная недобрая жизнь, как бывает в ночном лесу, когда из зарослей светятся чьи-то глаза.

Все лавки были заперты, несмотря на ранний час. И Венс видел, как, воровато озираясь, запирал хозяин кабака на пощади своей гадюшник, чуть не пинками выгоняя на улицу сонного приказчика со второго этажа.

Недалеко от мрачного жилища Магнуса двое подгулявших мехоторговцев тщились пройти в калитку.

- Проходь, проходь, кум, - говорил один.

- Только чур не надираться, ведь сегодня...

- Тише ты, сабачура!! - первый, оказавшийся на поверку вовсе не пьяным, пропихнул второго во двор. - Куси, его куси, Набат, пьяницу! - подначивал он робкого коричневого пса.

 

Фридерика ждала в условленном месте кутаясь в шубку, необычно веселая. Повиснув у него на шее, зашептала:

- Пойдем к отцу, знакомиться!

- Чего?.. - не понял Венс.

- Говорю тебе - он сегодня добрый! Вообрази - подарил мне мамино аквамариновое ожерелье, а ведь раньше взглянуть на него не давал!

Она тыкала ему в нос связку голубых камушков и счастливо смеялась.

- Он хочет предложить тебе место! Ну, не хмурься - многие и с меньшего начинали! - Наставительно сказала она. - А там, глядишь, возьмет в дело. Он же тебя еще нисколечко не знает! Надо же нам будет на что-то жить...

- Рика, - прервал ее Венс, - а может нам просто уехать отсюда?

- Куда? - как-то басом спросила Фредерика, прекратив щебетать.

- Не знаю... туда, где тепло... - он и сам уже понимал, как глупо это звучит.

 

***

К облегчению Венса, почтенный негоциант лишь окинул его скучающим свинцовым взглядом, поинтересовался здоровьем батюшки и выразил надежду на скорую встречу. После чего предложил дочери проводить кавалера в гостиную и напоить чаем.

- Это здесь, - сказала Фредерика, с усилием толкая тяжелую дверь и не меньше его радуясь, что аудиенция не затянулась.

Но за дверью неожиданно оказалась мягкая пыльная тьма и запах, несвойственный жилым комнатам.

- Ой, не здесь, - растерялась девушка, - давай вернемся.

Но возвращаться было некуда - они уткнулись в шершавую бревенчатую стену.

- Ты что, не знаешь собственного дома? - Венс начинал раздражаться. Он чувствовал иррациональный темный страх. И по молчанию Рики понял, что она напугана не меньше.

- Туда, там лестница! - крикнула она. - Ой, я ее не помню.

Лестница была не деревянной, как все лестницы в этом доме, а чугунной и спускалась широкими спиралями вниз. Они покорно шли, следуя ее петлям. Напряжение росло. Рика громко дышала и тяжело висла у него на руке. "Дура набитая! Все из-за нее! Куда она меня завела?!" - крутилось в голове.

В темноте смутно виделись какие-то тюки и бочки, слышались где-то отдаленные разговоры, кажется, мягкие крылья шуршали над головой. И Венсу казалось, что они уже очень глубоко, глубже подвалов и складов, глубже того уровня, на который промерзает земля. И точно - ветер, дующий снизу был не холодным. Он поднимал пыль, приносил запахи ковров, кож и меха и вся эта мышеядь толпилась вокруг, мягко задевая за плечи, наваливаясь, карауля...

Фридерика снова глупо ойкнула.

- Что? Ты здесь была? Ты помнишь это место?

- Не-е, мне рассказывали... там колодец...

- Колодец?

- Ну да, над ним построен дом.. а в колодце...

Тут все произошло очень быстро. Лестница кончилась пустотой. Венс услышал резкий свист, какой могло издать живое существо и полный смертного ужаса женский крик. Потом он упал в бездну.

 

***

Венс очнулся на снегу. Вьюга облепила ему лицо и он отер его рукой. Горбатое острохребетное чудовище выплюнуло его, слегка пожевав. Его крыши свирепо дыбились. В метели горели факела. И стояли люди, в снежной пыли похожие на выходцев из могилы.

Рика лежала, привалившись к его боку, и когда он потянулся к ней, откинула голову, обнажив разорванное горло, из которого толчками била кровь.

И какая-то баба, стоящая совсем близко закрыла лицо руками и взвыла, как раненная волчица.

 

***

- Ночка - что надо, - заявила нахальная тапирья башка. - Все, как по нотам!

Магнус, наконец, отошел от печных изразцов, потирая согретые руки.

- Ничего в них ценного нет, в каменюках этих, - пробормотал он, бросая тем не менее аквамариновое ожерелье в ящик стола, выдвинувшийся сам собой.

 

 

Эпилог

 

Рыжий Стен и Дерек стояли в карауле у дверей приемной в большом каменном доме и переговаривались вполголоса.

- Это ты хорошо придумал, Дерек - оружие на пол и лечь, - говорил Стен.

- Да уж, спас наши задницы, - не стал скромничать Дерек.

Стен, помолчав, продолжил:

- А я все думаю - если б не девчонка, может, они б и не решились? Они из-за девчонки взъерепенились.

- Да, натворил делов Сынок...

- Слышь, а чего он ее порешил-то?

- Ты че, дурной? Спал он с ней, развлекался, как все они, богатенькие, офицерье... А она возьми и вцепись в него, женись мол... Сама, короче, виновата. Но от чего меня корежит - так от бус этих.

- Каких бус?

- Синеньких таких. Он их с нее снял, не постыдился...