Эскалатор метро медленно, натужно нес на поверхность, уставшую за день толпу.

При этом недовольно скрипел.

 

… Не заметить их было невозможно.

Тонюсенькая, хрупкая, как хрустальное изваяние, девушка с русыми волосами, в сиреневой болоньевой курточке с капюшоном. Необыкновенно красивая. Единственная странность – закрытые глаза. В левой руке – черная, парусиновая сумочка. Правая – на изгибе локтя спутника.

 

Парень – высокий брюнет с правильными мужественными чертами лица. На нем черная, из кожи куртка. Через правое плечо – небольшая спортивная сумка. Глаза открыты, но в них не отражается никакой реакции на окружающий мир.

 

Левой рукой парень бережно поддерживает, доверчиво лежащую на ней миниатюрную ладошку, на безымянном пальчике которой тоненькое обручальное колечко.

Супруги.

Юные.

Обоим не более двадцати лет.

В правой руке парня белая трость.

Незрячие.

Оба.

 

На троллейбусную остановку пара прошла, осторожно миновав людей и препятствия.

Белая трость никого не задела. Как они чувствовали этот мир, одному Богу известно.

Мокрый, слякотный мартовский снег вынуждал всех обитателей остановки ежиться и морщиться.

Неуютно в Большом Северном Городе.

 

Парень с белой тростью склонился к своей спутнице и что-то сказал. Она послушно, отдав ему сумочку, накинула капюшон на русую головку. И тут же ее ручонки, как лебединые крылья изящно-безошибочно взметнулись вверх, к его голове. Эти руки видели своего любимого. Они заботливо проверили, удобно ли сидит вязаная шапочка. Ласково скользнули вниз по щекам, смахивая капли воды, нежно потеребили подбородок. Руки были зрячими. Ими смотрели сердце и душа девочки.

 

Подкатил троллейбус – грязный и ворчливый.

Хлопок открывшейся двери прозвучал, как выстрел стартового пистолета.

Обезумевшая толпа, повинуясь сигналу, рванулась вперед – сработал приобретенный инстинкт.

Замешкалась, наткнулась на невидимую стену.

Остановилась.

Уплотнившиеся задние ряды не понимали причины задержки. Они осатанели и давили на передних.

 

У самой двери светилась серебристо-седая, волнистая шевелюра мужчины лет шестидесяти. Неуместное в этой ситуации благородство его еще больше подчеркивалось омерзительной погодой и ослепительно белым кашне, накинутом поверх приподнятого воротника черного пальто. Видать, из бывших.

Он-то, по всей видимости, и застопорил продвижение толпы.

Послышался хриплый голос краснощекого детины в пуховике и бейсболке, из-под которой торчал мясистый нос, заканчивающийся нелепой щеткой усов:

- Двигайся конкретно, древность!

Седая шевелюра попыталась интеллигентно объяснить:

- Видите ли, здесь надо бы пропустить молодых людей…

И указал на пару с белой тростью.

 

Такой аргумент не возымел на поведение детины никакого воздействия. Он усилил натиск всей своей стокилограммовой тушей.

Седая шевелюра пожилого мужчины на мгновенье, как-то странно и незаметно для окружающих, резко вздрогнула. Словно высокое напряжение пробежало по его фигуре, которая продолжала удерживать проем двери свободным.

Тело детины при этом обмякло и завяло непонятным образом.

Молодая пара с белой тростью проследовала по ступенькам в салон. При этом девушка задела бедром средний поручень прохода. Больно.

 

Пожилой мужчина поморщился. Как будто он столкнулся с холодным металлом.

Не торопясь, вслед он поднялся в троллейбус. Дышал часто и взволнованно.

Одним из последних в салон проскользнул детина и спрятался за спиной тучной тетки с сумками снеди. Не осмеливался поднять глаза, боясь встретиться с жестким взглядом пожилого мужчины.

 

Мест в троллейбусе оказалось больше, чем пассажиров.

Заметили это не все.

Молодая пара, шаря белой тростью по полу, нашла свободное место и села. В обнимку.

Незрячие видели счастье.

А мы все - слепые.