Куда девать яблоки? Это же форменное бедствие, когда они начинают созревать и осыпаться. Ежедневно собираешь с земли по мешку хрустких плодов, а поутру опять все покрыто падалицей. Пару ведер можно порезать и скормить корове. То-то она чуть не бегом спешит из стада в родное стойло. Приучилась к лакомству. Еще только по двору идет, а слюна уже стекает с морды и тащится мокрыми нитями в клубах ароматов парного молока. Оно редкими каплями стекает с набухшего за день вымени и тяжелыми шлепками застывает на дороге. Корова с ходу утыкается в ведро с сочными яблочными дольками и замирает в наслаждении. Хозяйка обмывает теплой водой тугие длинные соски и подставляет блестящий подойник. Упругие белые струи поначалу со звоном, а затем глухо перепрыгивают из-под пальцев хозяйки в ведро. С мягким вжиканьем молочные струи прячутся под пенкой крупных молочных пузырей. Корова вздыхает с облегчением и благодарно косится фиолетовым взглядом на хозяйку. Около двери сарая сидит серый кот и ждет своей законной порции парного. Не мешает. Хозяйка берет полный подойник и несет, чтобы процедить, а затем прогнать через сепаратор – разделить сливки и молоко… Сливки – в холодильник, молоко – на закваску, творог потом откинуть. Полученная простокваша выливается поросенку. Ничего не пропадает в хозяйстве.

 

Хозяйка хлопочет с молоком. Это и за работу-то в деревне не считается, так – повседневная обиходная женская суета. Вот хозяин занят куда более важным делом. Баньку он топит. Нет, не мыться. Как раз созрела бочка яблочной бражки, и необходимо ее перегнать в более концентрированный продукт. В Болгарии его называют ракия, на Украине – горилка, в Грузии – чача, а у нас – просто самогонка. Запретный плод. Самогон варили и варят все и всегда. Даже участковый и председатель сельсовета, которые регулярно устраивают облавы на других, менее титулованных односельчан-самогонщиков. Наказывают показательно. А что толку? Куда девать яблоки? Ну, два ведра скормишь корове, а их ведь до двух мешков в день набирается. Самогонка – это решение проблемы переработки плодовой продукции. В яблочный сезон почти в каждом сарае стоит чан с бурлящей брагой. У Коляна брага уже отбурлила и пришел час ее перегонки.

 

Сам он не был ни алкоголиком, ни пьяницей, но хозяйская жилка не давала спокойно спать при воспоминании о гниющем урожае. Самогон в деревне – это валюта. Все что угодно по хозяйству за нее можно… А хозяйство не маленькое: корова, поросенок, десяток овечек, курей десятка три, да два десятка уток. Проще всего с утями. Речка близко. Рано утром они дружной стайкой уходят к берегу. Пасутся там в тине весь день, а вечером возвращаются в родной птичник. С курями хлопотней – только и гляди, чтобы в огород не забрались. Все грядки перероют в поисках червяков, помидоры и огурцы все поклюют. С утками проще, хоть и прожорливы они не в пример курицам, но и жирнее…

 

Вот, не хитрые мысли о хозяйстве ходили по кругу в голове Коляна, пока он следил как тонкая струйка сбегает в трехлитровую банку. Первачок он попробовал, а как же без этого? Теплый как парное молоко напиток был мягким и добродушным на вкус, отдавал запахом свежих яблок. А чем же ему еще пахнуть, коли сделан из натурального яблочного пюре? Вкусный продукт. Повторил дегустацию… И еще раз… И еще… И… Вот, наконец-то вся брага, кажется, выварилась.

 

В рядок стоят бутылки с чуть голубоватой самогонкой. Голова (от недосыпа, что-ли?) немного кружится и очень не хочется возиться с лопатой. Копать в потьмах ямку, чтобы засыпать землей остатки сусла. Колян просто взял бачок, да и вывалил все отходы на задний двор и пошел спать.

Выспаться ему не удалось, даром, что выходной день выпал. Проснулся от голоса жены

 

- Ко-о-оль! Ктой-то утей-то наших всех потравил! – плакала она, присев на край кровати.

- Как потравил? – не сразу понял он с сонного похмелья.

-Да, вон, на задах-то все наши ути дохлые валяются. Все до одной. Все двадцать две штуки

- Да ты чо? Где? – вскинулся Колян и, путаясь в тренировочных, заскакал на одной ноге к двери, безуспешно стараясь на ходу попасть второй ногой в штаны…

 

Никаких сомнений. Это его утки. Его хозяйский знак – мазок красной краски поверх серых перьев был явно виден на всех безжизненно валяющихся птицах. Поднял одну за конец крыла. Утка раскрылась веером, свесив к земле полуоткрытый желтый клюв. «Тьфу ты… Итить его перетак…» - с досадой выругался Колян. Утки, выходя утром на речку, нашли яблочное сусло на свалке и все его склевали и отравились. Эх, знать бы, что так получится, оставил бы в баньке этот бак…, итить его перетак. И ругать-то кроме себя некого… Это еще обиднее. Оглянулся на жену

 

- Давай, пока они теплые ощипай, что-ли – хоть перья останутся. Я потом их закопаю – плюнул в сердцах и пошел за тележкой.

 

Жена Коляна быстро и сноровисто обобрала перья с птиц. В кипяток макать их не стала. Некогда. Пока вода вскипит, мертвая птица закоченеет и станет неудобно ее обрабатывать, да и быстрее нужно избавиться от дохлятины – соседи ведь на смех поднимут за такую проруху…

 

Колян нагрузил тележку ощипанными тушками и, озираясь по сторонам, быстрым шагом увез их подальше за деревню. Спохватился, что в спешке забыл взять лопату… А, ладно, и так сойдет – вывалил свой груз в овражек и вернулся домой.

 

Весь день костерил себя за такой убыток. Ой, как же не по хозяйски-то получилось… Итить его перетак… В свое время подошел вечер. По общедеревенской традиции все свободное население выходит на закате посидеть на завалинках перед домом. Лузгают семечки, делятся новостями, перешучиваются через дорогу с соседями, ждут возвращения скотины из стада. Вот и Колян с женой так же ждали свою корову. Она прибежала самой первой к своим воротам и издалека потребовала открыть. Жена быстро встала и ушла заниматься дойкой, а Колян, оглянувшись, махнул заговорщицки рукой соседу – тот пересел к нему на лавку.

 

-Ну-ка, вмажь немного – сказал ему Колян, достав из кармана заныканную от жены четвертинку свежего самогона.

 

Сосед, не жеманясь, взял стакан и, глядя вдоль улицы резко выдохнул, готовясь к глотку. Так и замер на выдохе, уставясь за спину Коляна. Тот, не понимая в чем дело, оглянулся и тоже оцепенел. От конца деревни как вал нарастал хохот. Впереди этого хохота степенной походкой вразвалочку по центру улицы шла стая уток. Двадцать две штуки. Совершенно голые. Крылья без перьев очень напоминали заложенные на спину руки. Утки чинно шли, размеренно шлепая своими перепончатыми лапами по глубокой пыли, и только частые подергивания бесстыдно обнаженных гузок выдавали их беспокойство необычным шумом… Стая шла по улице домой… Хохот тянулся за ними шлейфом. Люди гадали – чьи это птицы? Никаких отличительных знаков на их тушках не было… Колян был единственным, кто знал, чьи это ути… Итить их перетак, проспались пернатые… Они не сдохли, а просто вусмерть опьянели от бражки… Протрезвели… Не дожидаясь, пока начнут смеяться и над ним, Колян метнулся во двор дома, схватил чурбак и топор…

 

Когда жена появилась во дворе с полным подойником, то от увиденного выронила ведро на радость серому коту, жадно набросившемуся на разлившуюся белую лужу… Столько ему еще никогда не наливали…

 

Колян стоял посреди двора с топором в руках. У его ног лежала куча обезглавленных ощипанных уток. Колян хмуро посмотрел на жену, прислонил топор к стене сарая и бросил через плечо:

 

- Чего уставилась? Бери и потроши. Теперь два месяца одной утятиной питаться будем…