В.ПРАВДИН

 

 

НЕДОСКАЗАННАЯ ПОВЕСТЬ

 

В класс вокала московской консерватории Ольгу приняли практически без экзаменов. Ограничились лишь формальным собеседованием, где было задано несколько типичных во-просов для этой ситуации.

– С Урала я, пела в школьной самодеятельности.

О том, что Ольга провела более двух лет в монастыре и была там певчей, она почему-то умолчала. Да и не рядовой певчей, а их было более десяти послушниц и монахинь, а одной из лучших. Ее колоратура звучала искренней хрустальной нежностью, дышала духовной чистотой и доставляла прихожанам храма необыкновенную благодать и умиротворение.

На прослушивании Ольга пропела без аккомпонемента один из ее любимых духовных стихов, часто исполняемых ею в монастыре:

Не здесь, не здесь

Страна родная,

Не в этом мире суеты,

Где дышит злобой речь людская,

И острым жалом клеветы.

………………………..

Своим исполнением она произвела нескрываемый восторг у председателя приемной ко-миссии. Однако дама, сидящая рядом с председателем, изрекла с высокомерной снисходи-тельностью: «Голос не поставлен, примитивная самодеятельность».

– Отнюдь,– горячо возразил председатель, – как естественно передана мистика! А голос не тронутый нашими наставлениями. Какие тонкие вибрации! Клад! Его хочется раскопать целиком!

 

Обилие новых впечатлений, неведомых ранее, открыли Ольге другую жизнь, так непо-хожую на жизнь в монастыре. Раскованность, и, как казалось Ольге, развязность студенче-ской среды воспринималось ею с нескрываемым удивлением и настороженностью. Ее новые друзья тоже чувствовали непохожесть ее поведения на общепризнанный, с их точки зрения, стиль. Они объясняли это ее провинциальной недалекостью, в отличие от столичных непи-санных правил. Ольга старалась подстраиваться, но не всегда ей это удавалось, и прослыла отшельницей. У отшельницы была ладная фигура, средний рост, густые русые волосы, глад-ко зачесанные назад, внимательный взгляд цвета морской волны глаза; но главное – обаяние ее внешнего облика, которое сильнее классической красоты. Все это вызывало тайную за-висть у подруг и нескрываемый интерес у парней.

 

Свое прошлое она тщательно скрывала, чувствуя внутреннее духовное превосходство над ее коллегами, но пыталась подавлять и внешне не показывать этого, как проявление од-ного из главных грехов – гордыни. Она поняла главное: несовместимость принципов двух жизней – монастырской и реальной светской. Осознание такой несовместимости не только волновала, но и подавляла ее дух, что заставляло ее искать выход из этого тупика, но безус-пешно.

– Есть же универсальные ценности: свобода и нравственное начало! – рассуждала Ольга. Евангелие для всех одно!

Она подсознательно понимала, что любая раздвоенность патологична. Наивная ее душа и не подозревала, что не решенная ею проблема, терзала и продолжает безрезультатно терзать многих не только в прошлом.

Засыпая поздно вечером и просыпаясь по утрам в консерваторском общежитии, Ольга, по привычке мысленно прочитав короткую молитву, вспоминала монастырских сестер-монахинь, послушниц, умудренную жизнью матушку и тот размеренный, казалось, однооб-разный образ жизни вдали от мирской суеты. И все это сгинуло в безвозвратное прошлое, и она втягивается в светскую суматоху столичных событий по собственному своему свобод-ному выбору.

Необходимо вставать и идти на занятия, но уже без звука колокольчика, который разда-вался в шесть часов каждое утро в коридоре, – это дежурная сестра будила всех насельниц, находящихся в своих кельях. И каждая из них после утренней молитвы и завтрака в трапез-ной должна выполнять свои заданные послушания: кто в храм на утреннюю службу, кто в иконописную мастерскую, кто в пошивочную, а кто на уборку скита. Во время трапезы обычно одна из сестер читала на церковно-славянском языке Евангелие или главы из Апо-стол. В отдельные дни недели послушанием Ольги было пение во время трапезы духовных стихов в атмосфере полной тишины, которую неукоснительно сохраняли несколько десятков сестер, чинно и смиренно сидевших за длинным столом, во главе которого восседала сама матушка.

Ольга отчетливо помнила, как ее, получившую аттестат об окончании десятого класса и не прошедшую по конкурсу в пединститут, глубоко верующая мать привела в женский мона-стырь, расположенный на окраине города, и сдала на попечение матушке. До этого они с ма-терью несколько раз в летнее время посещали монастырь, жили там несколько дней в качестве паломников, ходили на службы, выполняли несложные послушания наравне с дру-гими, как и они, паломниками. Став послушницей, Ольга быстро освоила несложные, но строгие правила поведения и порядок монастырской жизни. Ее быстрый духовный рост удивлял назначенного ей духовника, кому она еженедельно исповедовалась в своих незатей-ливых грехах.

Через два года Ольга приняла постриг и стала уже инокинею. Основное ее послушание, выполняемое ею с возвышенным вдохновением, – быть певчей на божественной литургии и других службах в храме. Прихожане, ценители церковного пения, с молитвенным упоением слушали природное, удивительно красивое звучание ее голоса. Она быстро освоила почти забытое в российских храмах византийское знаменное унисонное пение взамен широко рас-пространенного партесного, многоголосного и помогала другим сестрам освоить новый для них стиль. Любовь к духовному пению подчас вводила ее в страстное чувственное состоя-ние, которому предшествовало безобидное, казалось, вдохновение. Это ее пугало: этим она нарушала основное требование монашества – освобождаться от пагубных страстей; но имен-но в такие мгновения она достигала вершин. Она не знала, как совместить страстную любовь к пению с бесстрастием. «Истинное творчество не может быть равнодушным и, следователь-но, бесстрастным, но эта страсть не греховна», – считала Ольга. Даже поучительное толкова-ние своего духовника она не могла понять, как уживаются творчество и бесстрастие.

Для работы с певчими в монастырь была приглашена бывшая прима из оперного театра. Она же подвизалась и в эстраде. Ей сразу не понравилось пение сестер:

– Голоса не поставлены! Провинциальная манера пения! Самодеятельность! Нет совре-менного почерка! Искусство не стоит на месте, старое, отжившее отмирает, новое жизне-способно,– уверенно заявила Людмила Серафимовна, новый регент. – Дайте срок, все исправлю.

Начались ежедневные занятия.

– Я передам тебе, Ольга, секреты староитальянской школы пения, неизвестные многим, да почти всем современным вокалистам. Эти секреты были забыты, или намеренно умалчи-вались и передавались от учителя к ученику, как говорится, из уст в уста, – приглушенным тоном говорила Людмила Серафимовна, оглядываясь по сторонам, будто боясь, что ее могут подслушать. – Ты умница, все поймешь. Так вот, слушай меня внимательно: согласно этой теории, вопреки современным официальным представлениям, источник голоса находится не в горле, а в груди, в системе бронхов, точнее, на конце дыхательного горла, и голос возника-ет в результате колебаний перепонки, соединяющей хрящевые полукольца трахеи. Эти коле-бания поддерживаются малыми порциями поверхностного дыхания. И вот главное: дыхание во время пения должно быть не глубоким, брюшным (диафрагменным), как это принято со-временной школой пения, а грудным, малым. Такой грудной тип дыхания был назван «бель-канто». Таким образом создается непрерывный поток звучащего воздуха, свободно проходящего не искажаясь через горло наружу.

Мне эти, давшие истинное наслаждение от пения тайны, и сыгравшие в моей карьере большую роль, передал мой учитель. Помню: во время занятий, чтобы фиксировать положе-ние диафрагмы, куполообразной перегородки между грудной и брюшной полостями, он клал простой кирпич в нужное место и я, лежа на спине, отрабатывала грудное дыхание, какое должно быть при пении.

Ольга с волнением слушала необычные наставления и ушам своим не верила: «Как так! Надо заново начинать учиться петь по новой технике!».

– Живот, живот не выпячивай, диафрагма должна быть неподвижной! – требовала Люд-мила Серафимовна. – Рот, рот шире, смелее, не вижу малого язычка, дай воздуху свободный проход через горло!

Ольга чувствовала, что ее ломают, разрушают ее голос, нет, не голос, а утрачивается дух религиозности, тайна Откровения. Тонкий музыкальный слух и природный талант Ольги улавливали непреодолимую пропасть между светским исполнением нового регента, подчас искренним, поэтичным, и горячим, но ложным, лакировочным, не очищенным от страстей и пением духовным, религиозным.

На очередной проповеди батюшка говорил, что Православие и все его духовные ценно-сти даны на все времена, и не терпят рациональности, эволюции и всякого сорта «модерн», что религиозная истина, в отличие от научной истины, абсолютна, а не относительна, ее не-обходимо сохранять и охранять от всякого экуменического «обновления».

– Людмила Серафимовна, – со слезами в глазах молила Ольга, – у меня не получается, как у Вас.

– Голубушка, будь рациональной в достижении своей цели, раскрепостись, почувствуй свободу, владей своими слушателями, увлекай их за собой, толпа любит страсти, – настойчи-во повторяла Людмила Серафимовна.

Тут она вспомнила, что одной из сестер, монахине по имени Мелания, уже в летах, стра-дающей бронхиальной астмой, предложили лечиться под наблюдением врача по методу Бу-тейко – благотворным специальным поверхностным дыханием: коротким вдохом и продолжительным спокойным выдохом. Несчастная категорически отказывалась, повторяя: «Все мы находимся под постоянным Божьим наблюдением, и человечьи выдумки мне не нужны». Врач увещевал, доказывал, что глубокие вдохи губительны для здоровья и приводят к преждевременной смерти. В конце концов Меланию уговорили лечиться без лекарств, и вскоре болезнь пошла на убыль, а больная стала привыкать постоянно дышать по-новому, с усердной молитвой.

 

Прошел не один месяц, и усилия учительницы стали давать результаты. Ольге вскоре стал нравиться новый стиль пения. Известно, что причины и следствия могут меняться мес-тами. Малая течь способна со временем размыть крепкую плотину. Наставления Людмилы Серафимовны имели своеобразные последствия. Червь рациональности, свободы поведения привели к неожиданному результату: свои послушания Ольга стала воспринимать как закре-пощенность, а исповедь – как потерю независимости. Ольга завела себе зеркальце, что не было принято в монастыре, и часто смотрела на свое отражение, отмечая свою привлека-тельность: платочек на голове при выходе из душевой уже подвязывала определенным мод-ным образом. Главное – ею овладевала и сверлила мысль: опробовать свои вокальные способности не только в монастыре, но и за его пределами, на сцене. Она видела в этом же-лании воплощение библейской мысли: не зарывать таланта в землю, чтобы приносить поль-зу и добро людям.

В результате всего этого у нее утвердилась мысль покинуть монастырь. Однако открыто уйти из монастыря не было никакой возможности; охранники, дежурившие у входа, не вы-пустили бы ее без особого разрешения матушки. Обратиться же к матушке с просьбой отпус-тить ее у нее не хватало духу. Оставалось одно: тайно покинуть ставшую родной обитель, а там будь что будет. Переодевшись в простенькую одежду, приготовленную заранее, выждав сумеречное время, когда большинство сестер были на службе в храме и найдя пустынное ме-сто в углу обширного двора, Ольга без труда перелезла через забор, ограждавший скит, и, нагнувшись как под дождем, быстрым шагом, не оглядываясь, пошла к городу.

 

Прошло около трех лет успешной учебы Ольги. Ее консерваторские учителя были до-вольны вокальными успехами своей способной воспитанницы: она прилежно исполняла их требования. Однако они с удивлением отмечали, что в исполнении Ольгой некоторых клас-сических произведений и романсов появлялись непонятные им звучания, не соответствую-щие традиционным. Они исправляли ложную интерпретацию и были довольны ее пониманием, когда их ученица возвращалась к общепринятому восприятию доминанты про-изведения.

Сразу после зачисления в консерваторию Ольга обратилась к матушке монастыря с по-каянием, получила прощение и благословение. Продолжение добрых отношений с матушкой Ольге были нужны, как и ранее. Она выбрала один из московских храмов, и в свободное от занятий время исполняла обязанности певчей, как в былые времена в монастыре.

В действительности Ольга вела поиск путей сближения исторически разобщенных пред-ставлений о нравственных ценностях в обществе, духовных и светских, своими средствами, интуитивно ею созданными. Она проверила действенность этих средств на своих почитате-лях ее особого искусства пения! Когда-то на заре человечества эти два начала были едины, и в той мере, в какой человечество отпадало от духовности, в такой же мере происходила тра-гическая деградация культуры, непрерывно прогрессирующей. И тем не менее только куль-тура, происходящая от культа, со своим духовным прошлым может возродить человечество. Ольга пришла к выводу, что этот фактический разрыв усилиями людей можно сократить, а в будущем и вовсе убрать. «Это и есть путь спасения мира! – говорил ее внутренний голос». Эта неожиданно появившаяся, иным кажущая наивной, фантастической мыслью, может быть, и абсурдной, как молния, охватила ее воображение, не давала ей покоя ни днем, ни но-чью. Чем значительнее цель, тем с большей энергией человек способен добиваться ее осуще-ствления.

 

Закваска, полученная в монастыре, и опыт исполнения мировых классических музыкаль-ных произведений, не прошли даром. Духовная наполненность православного богослужеб-ного пения и исполнение классических светских произведений ей удавалось выразить особым образом. Она нашла связь, обобщающую светскую и духовную жизнь! «Ну, конечно, – думала Ольга, – деградирующая культура человечества в своей генетической памяти долж-на сохранить свою нравственную первоначальную девственную основу, затуманенную кол-лективным умопомрачением общества под воздействием демонических сил. Значит, обратимый процесс возможен! И возрожденная культура может этому помочь, а истинное искусство, не утраченное и сохранившее свое нравственные начала возвратится к своим ис-токам! Начнется новая светлая эра человечества на Земле!»

У Ольги закружилась голова от чудом открывшихся ей идей.

 

За несколько дней до Рождества Ольга получила от матери телеграмму: «Умер отец». Ольга, с трудом заняв необходимую сумму, поехала на похороны. Мать рассказала: «На от-ца, возвращавшегося вечером с дежурства (он работал диспетчером в частной фирме), напа-ли трое неизвестных, сорвали с его головы меховую ушанку и хотели бежать. Отец пытался задержать бандитов, но был зверски избит; сколько-то времени пролежал в снегу, и неиз-вестными добрыми людьми был подобран, доставлен в больницу, где вскоре скончался от ножевых ран и побоев. «Видно, цена жизни человека у нас – шапка, – заключила мать, – всхлипывая, не вытирая слез. Такой разбой на улицах у нас не редкость».

– Мама, простим налетчиков, они не знают, что творят. Не нам их судить. Ольга фор-мально повторяла заповедь, усвоенную в монастыре; но все ее существо противилось. Она впервые в жизни столкнулась с проблемой любви к ближнему, и оказалось, что учение на практике не работает, по крайней мере, для нее.

– Значит, я не готова принять это, не готова, – с горечью в душе размышляла Ольга. – А может быть… нет, этого не может быть!

 

Бюджет Ольги после потери родителя резко сократился, и экономия стала занимать не последнее место в ее быте.

Однажды Ольга возвращалась из района, расположенного на окраине Москвы, с урока по репетиторству, дававшего ей небольшую добавку к стипендии, прожить на которую было не так просто. Было начало сентября. В серых сумерках моросил мелкий, холодный дождь. Си-дя у окошка автобуса, она наблюдала за прохожими, спешившими по своим делам, за тесно столпившимися людьми на остановках, с нетерпением ожидавших посадки в желанный су-хой транспорт. Настроение Ольги было приподнятое. Она искала этому в уме причину, и нашла: на днях с ней произошел забавный случай.

После занятий по вокалу, где ей удалось найти правильную интонацию концовки одного романса, она забежала в буфет, чтобы потратить небольшую сумму на обед. Одновременно за столик напротив сел парень. Его и ее подносы были уставлены скромным набором блюд.

– Позвольте, унесу? – спросил парень и, не дожидаясь ответа, взял оба освободившиеся подноса и легкой спортивной походкой пошел туда, где лежала груда использованных под-носов.

– Спасибо, – тихо произнесла Ольга, как только парень вернулся.

– Вы никогда не отказываетесь от услуг? – спросил парень с ударением на слове «нико-гда».

– Это зависит, – какие услуги и к тому же: кто, где и когда.

–Ох, как сложно! – как только Вы справляетесь с такой сложной задачей? – ведь возмож-ны ошибки.

– Пока справляюсь… с Божьей помощью, – серьезным тоном ответила Ольга.

– Круто! – не скрывая удивления, громким шепотом воскликнул парень и поспешно при-ступил к еде, незаметно, бросая взгляды на Ольгу.

Что произошло потом – Ольга вспомнила самое забавное: в странном замешательстве, уже не отрывая пристального взгляда от Ольги, парень машинально взял в руки Ольгин ста-кан с компотом и, припав губами к нему, выпил содержимое. Когда похищение компота бы-ло ими обнаружено, вконец растерявшийся парень сумел только сказать: я – вечный Ваш должник – найду Вас, до свидания.

– Я – Олег, а Вы?

–Я – Ольга, – несколько помедлив, ответила она.

Сейчас Ольга вспомнила портрет того, атлетического сложения, парня: запомнились, с искринкой, серые глаза, высокий лоб, светлые прямые волосы.

 

Резкое торможение автобуса у остановки прервало спокойное течение мысли Ольги. На входные ступеньки поспешно стали подниматься пассажиры. Последней была весьма пожи-лая женщина. Она сгорблена и с трудом, старчески охая, медленно поднималась по высоким для нее ступенькам, держа в одной руке хозяйственную сумку с продуктами, в другой при-жимала совершенно мокрое небольшое существо – собачку. Старушка, наконец, вошла, встала у входа, облокотившись на стойку, виновато огляделась, с любовью что-то прогово-рила, обращаясь к мокрому существу, мирно покоящемуся у нее на груди.

Никто из сидящих рядом пассажиров не пошевелился, чтобы уступить место старушке. Ольга собралась было это сделать, как вдруг кондукторша зычным голосом заявила: «Поче-му собака без намордника! Не положено! Гражданка, выйдите из автобуса!» Женщина сна-чала не поняла, что именно к ней обращено приказание. Минуту старушка отказывалась уразуметь смысл такого требования, но, поняв, она растерянно оглянулась, ища поддержки пассажиров. Однако все молчали. Только одна женщина, сидящая в первом ряду довольно громко, обращаясь к своей соседке, проговорила: «На днях сына моей знакомой укусила со-бака. Мальчику приписали уколы от бешенства, кто знает, бешеная была собака или нет».

– Гражданка, повторяю: автобус дальше не пойдет, не задерживайте движение,– настаи-вала повелительным тоном хозяйка вагона, отдав такое же предупреждение водителю.

Виновница происшествия в нерешительности, казалось, замерла, испуганно мигая глаза-ми, которые уже источали слезы. Пассажиры зашевелились, послышались голоса:

– И долго мы будем стоять?

– Кондуктор, имей совесть, посмотри, что делается за окном!

– Уже видали таких диктаторов!

– Не твое собачье дело! Не положено, да и все! – парировала диктатор. Потом мне же и отвечать.

– Таких, горе-чиновников, буквоедов, развелось, как собак нерезаных, они-то, и измыва-ются над нами, и правят бал, ждут взяток!

– А что – взятка выгодна, и тому и другому, и дело решается быстрее,– заявил женский голос с последних рядов.

В автобусе стоял гул голосов. Наконец, конфликт разрешился просто: средних лет муж-чина в кожаной куртке, медленно, молча поднялся со своего места, прошел к окну водителя и что-то стал говорить: « …командир…, я спешу… нельзя-ли кончить эту …..? – с этими словами он протянул руку в окошко и положил рядом с водителем бумажку зеленоватого от-тенка».

Ольга встала и усадила несчастную женщину на свое место. Через мгновение мотор за-ворчал, и автобус, как бы нехотя, тронулся с места. Кондукторша тоже что-то проворчала, и, небольшое, транспортное происшествие этим мирно закончилось, хотя говор людей еще продолжался некоторое время, потом и он затих.

 

У всех людей, одержимых какой-то идеей, внимание к другим вещам ослаблено. Ольга, в этом смысле, не была исключением – она настойчиво искала интонацию и тайну, связываю-щую духовность со светской манерой исполнения любимых ею музыкальных классических произведений. Она убедилась, что не все поэтические фразы поддаются перевоплощению. К примеру, она чувствовала религиозность в романсах на слова Пушкина, в которых понимал-ся близкий для нее сверхтекстовый смысл. Ольга по-своему исполняла эти романсы, начиная от простых на полторы октавы и до более сложных. Она удивляла своих учителей авторским исполнением романсов, написанных композиторами – современниками Пушкина Верстов-ским, Алябьевым, Геништой, Глинкой, Корсаковым и более поздними Чайковским, Рубин-штейном. Пушкинская поэзия притягивала к себе профессиональных композиторов и любителей. Ольга знала почти все шестьдесят романсов тех пушкинских времен, известных современным музыковедам.

 

Однако, несмотря на свою занятость и увлеченность будоражащими ее мыслями, в памя-ти Ольги не пропало необычное знакомство в буфете с парнем, назвавшим себя Олегом. Дня через три Олег после занятий дождался Ольгу у памятника Чайковскому:

– Привет музыкантам!

– Добрый день, – ответила Ольга,– я не музыкант, я из певчих.

– Провожу?

– Да, я иду в общежитие.

Они пошли к метро, вниз по улице Герцена. Он громко говорил о себе, широко и энер-гично размахивая руками, иногда отбрасывая назад ладонью прядь светлых волос, она молча, с интересом слушала, послушно идя рядом, не перебивая его…

При расставании он заметил: «Знаешь, Оля, наши имена – Ольга и Олег созвучны и име-ют общий корень».

Она теперь знала, что ее знакомый – студент Баумки, как он выразился, с факультета, где изучают ракетную и космическую технику. Москвич. Его слова: «Родители – из интеллиген-ции первого поколения, за границей не был, не судим, ни в какой партии не состоял». В бу-фете консерватории оказался случайно: искал школьного товарища с факультета струнных инструментов, скрипача. Свою альма-матер, высшее училище МВТУ Олег расшифровал по-чему-то с достоинством в голосе: «Мы вас тут угробим».

– Что ж, возможно, это недалеко от истины, – заметила Ольга.

Олег удивленно посмотрел на Ольгу: «Я верю науке, она все может, дай только время!».

– Наука – только разум, а один разум – скорее разрушитель, нежели созидатель, – уве-ренно произнесла Ольга. – Олег, ты же не будешь отрицать, что центром внимания становит-ся не человек, а неудержимо совершенствующая техника, что неизбежно приводит к обесцениванию жизни человека. Душевный и духовный мир человека превращается в жертву технической цивилизации. Любовь вытесняется с планеты, а место ее захватывает рацио-нальный, холодный, эгоистический расчет. Супруги уже не духовно близкие люди, не «душа в душу», а конкурирующие компаньоны.

– Ольга, ты сгущаешь краски. Та же наука будет противостоять разрушающим процес-сам. Сработает действующий в природе и обществе закон саморегуляции! Не волнуйся!

 

Встречи молодых людей продолжались, и они чувствовали растущее взаимное притяже-ние. Ольга, наедине с собой, признавала, что это знакомство было непохоже на другие зна-комства с парнями из ее группы. Нетерпеливое ожидание следующей встречи с Олегом было волнующим и ранее неизвестным. Она почему-то верила всему, что говорил Олег, не видя в нем никаких недостатков. Ее увлекала его откровенность, простота и доверчивость.

Ольге все чаще и чаще хотелось думать об Олеге и разобраться в своих чувствах к нему. В монастыре ее учили духовной, жертвенной, бесстрастной любви, лишенной чувственных эмоций. Она еще там поняла, что такая любовь – это святость, в полной мере ей не доступна. В отношении к Олегу первое время ее душу овладевало нечто другое, она назвала это другое «душевной» любовью. Такая любовь у нее была к матери; такая же эмоциональная любовь была у нее к ее искусству пения, доходящая до самозабвения; чувство такой любви Ольга могла осознавать, понимать и объяснять. Однако однажды, во время последней встречи она была охвачена смятением, не ведомым ею ранее, испугавшим ее; это новое для нее чувство обдало ее странным жаром все ее существо. Ей так захотелось, чтобы при расставании теп-лая ладонь Олега дольше удерживала ее руку и чтобы теплая волна, исходящая из его ладо-ни, прошла в глубь ее. В эти мгновения Ольга, казалось, не владела собой.

Это новое для нее чувство, запомнившее ей, вновь и вновь возвращалось, не давая покоя. Ольга еще не могла дать имени и названия этой новой любви – страсти, захватившую все ее существо. В конце концов дело не в названии, а в том, что она существует, и освободиться от нее не в ее силах. Это уже не только «душевная» любовь, тем более и не духовная, а страст-ное влечение, от которого щемит и трепещет сердце.

 

Ей хотелось рассказать Олегу о своем монастырском прошлом, но первое время она не решалась, откладывая на следующую встречу, но, когда наступала эта встреча, опасаясь че-го-то, медлила, хотя презирала себя за непростительную слабость.

Но тут произошел случай, ускоривший ход событий в их отношениях. Однажды идя в нотный магазин по Сретенке мимо игорного дома, каких много в Москве, она увидела Олега, входящего в казино. Не успев окликнуть его, Ольга в замешательстве остановилась, не ре-шаясь войти в заведение, как она считала, являвшимся исчадием ада, недостойным порядоч-ного человека.

– Подожду здесь, пока он не выйдет, – решила Ольга.

Но прошло пять – десять и более минут, а Олег все не выходил. Ольга решилась. Войдя в игорный зал, Ольга осмотрелась, надеясь найти глазами Олега, увидела в центре большой, прямоугольной формы, стол, покрытый зеленой материей, вокруг которого на высоких мяг-ких тумбах сидели игроки, люди – жертвы, рабы своих страстей. Во главе стола стоял муж-чина во фраке, с черной бабочкой вместо галстука, с торжественным невозмутимым выраже-нием лица; он был вооружен длинной клюкой с перекладиной на конце, которой он двигал фишки. Ольга подошла ближе к столу и осмотрела сидящих на тумбах людей. Вот – мужчи-на преклонного возраста с морщинистыми мешками под глазами, воровато бегающими по сторонам зрачками и обвислыми щеками; рядом с ним сидела дама средних лет с хищным акульим профилем, без подбородка, под кровь покрашенными губами и холодным взглядом глаз с синими обводами. Взгляд Ольги перешел на следующего игрока. Это был шикарно одетый мужчина средних лет, знающий себе цену, спокойно и уверенно делающий ставки и, вероятно, понимавший жесткую, беспощадную игру более других, своих партнеров.

Но вот Ольга увидела человека, похожего на ее Олега, да, это он, и в то же время не он! Азарт совершенно изменил его облик. Взгляд его, лишенный разума, вначале казался равно-душным; но вдруг она увидела горящие глаза, смотрящие как будто в бесконечность и видя-щие даль, что не дано другим. Какая дрожь в голосе, руках! Неужели эти же руки нежно касались ее ладоней при встречах и прощаниях! Нет, гений дьявола в него вселился! Дух ее перехватило, стало нечем дышать. Ольга повернулась и, сгорбившись, пошла к выходу, на-толкнулась в дверях на швейцара.

– Ходят тут разные, делать им нечего!– услышала Ольга ворчание цербера.

 

Нервный шок, поразивший Ольгу, вызванный чудовищным открытием, спустя несколько дней, стал утихать. У нее появилось горячее желание вылечить Олега, спасти его: «Но, как?» – мучительно размышляла Ольга. Открывшаяся в нем слабость, как ни странно, придала ей силу и веру в себя. Пора и объяснится с ним – рассказать о своем прошлом. Как он встретит эту новость? – беспокоило ее. Для важного разговора Ольга выбрала безлюдное тихое место – Нескучный сад, где можно побродить вдали от городской суетности…

Вначале их путь шел по ухоженным аллеям парка, покрытым мелким щтебнем краснова-того, кирпичного оттенка; справа и слева аллеи украшались аккуратно подрезанными кус-тарниками акаций. Цивилизованная часть парка постепенно переходила в дикую часть, не тронутую заботой человека. Здесь сама природа позаботилась о себе. Выживали более при-способленные растения, вытесняя и подавляя слабых.

– Ольга, ты видишь резкое отличие этого парка, где все растет, как хочет, от того парка, где кусты, как под гребенку подстрижены, имитируя, не всегда удачно, естественную красо-ту природы. Здесь у каждой травинки свобода, и нет садовника, который бы диктовал – кому и с кем в соседстве расти и процветать. И все конфликты между растениями саморегулиру-ются. Мне здесь больше нравится!

– Конечно, Олег, меня тоже поражает разница, так непохожих друг на друга парков: в первом все ухожено, чувствуется забота о каждом кустике – его во время поливают, под-кармливают. Мне здесь уютнее. В этом парке я не заблужусь, в нем я в безопасности. В ди-ком же парке властвуют другие законы: слабые растения брошены на произвол судьбы, – их подавляют сорняки. Здесь идет непрерывная борьба не на жизнь, а на смерть.

Они не спеша, шли по заросшей травой аллее, взявшись, как дети, за руки. Ольга чувст-вовала теплоту его рук, хотелось продолжить это ощущение защищенности от надвигающей-ся грозы, тогда это может рухнуть и никогда не вернуться. Это беспокойство передалось Олегу, и он напряженно чего-то ждал.

– Оля, – чуть слышно выговорил Олег, – у меня прожиточный минимум – хотя бы один раз за трое суток мне необходимо видеть тебя. Пусть это звучит старомодно, но я бы не хо-тел расставаться с тобой никогда…

– Олег, – при этом ее пальцы непроизвольно прижались к ладони Олега, – я должна ска-зать тебе что-то важное для нас обоих: я монахиня, приняла постриг более трех лет тому на-зад, когда жила в монастыре. Я самовольно ушла оттуда, но с меня никто не снимал данного мной обета. Мы можем быть только друзьями.

Олег молчал, руки, облегающие ладонь Ольги, задрожали и почему-то разжались, онеме-лость языка не позволяла ему выговорить ни слова, горячая кровь хлынула ему в лицо, затем будто угрожающий озноб прошелся по всему телу: «Сядем, – выговорил он с трудом, ука-зывая на скамью в беседке, оказавшейся в двух шагах от них. – Шутишь?»

– Нет, мне не до шуток. Два дня тому назад я случайно увидела тебя у входа в казино, зашла туда и была потрясена твоим видом. Давно ты стал одержимым этим недугом?

Олег хотел ответить, но у Ольги появились откуда-то силы, и она продолжала: «Олег, ты падаешь вместе со всеми. Оглянись, посмотри вокруг и увидишь, что дьявол берет верх всю-ду: в культуре, науке, бизнесе, политике и не только у нас, на всей планете он создает пре-граду, перед которой Бог отступает; Бог отказывается от человека, добровольно злоупотребившего свободой выбора и избравшего греховный путь. Начинается последняя, решающая битва добра со злом! Ты же видишь – идет гражданская война. Ольга минуту молчала, собираясь с мыслями. – Ах, Олег, как же я люблю тебя, даже в твоем падении!».

Она нерешительно протянула горячую руку и коснулась ладонью руки Олега, но не по-чувствовала отклика, а лишь прохладу. Олег упорно молчал. У нее сжалось сердце. Она та-кая же беспомощная, как и он. И нужна ли она кому со своей бездарной, примитивной проповедью?

 

Обратный их путь проходил по тем же местам, но воспринимался ими иначе: запущен-ный парк казался угрюмым и неприветливым, а темнеющий вечерний воздух становился не-приятно прохладным. Они будто сговорились и избегали во внешне спокойном разговоре главной темы, которая тревожила обоих более всего. Прощаясь у подъезда общежития, Олег c горькой улыбкой произнес: «Человек создан для страдания, как птица для полета».

– Да, – ответила Ольга,– страдание – это возмездие.

 

В этот вечер Ольга долго не могла заснуть. Ей пришла в голову необычная мысль, что все в жизни решается в результате общения двух людей: в любом коллективе, даже в отно-шениях между государствами определяются совокупностью отношений внутри множества различных пар, да не только в государстве, а на всей планете, начиная от первой пары на Земле. И все обусловливается отношением к ближнему в евангельском понимании смысла слова «ближний», то есть всякий «не я». Этим и определяется судьба человечества!