Что хочет автор. Литературные конкурсы

В мозгу у меня по-прежнему звучал «Blue Valentine» Вейтса, которого я слушал весь сегодняшний день в ожидании телефонного звонка. В конце концов, я дождался, когда мой телефон ожил, но короткий разговор, заключающий в себе разрушение надежды, мечты, возможно – целой жизни, оставил в душе настроение, так точно переданное в своей песне Томом Вейтсом.

Я вышел из маминого подъезда и отправился на работу, захватив с собой полюбившуюся магнитофонную запись. Трудно словами описать то состояние, в котором я находился в этот момент. Позвонив, Таня сказала, что у нее неприятности, и мы не сможем сегодня встретиться. Она перезвонит завтра или послезавтра. В течение этого короткого разговора я словно пережил поражение в решающей битве. Всю дорогу в голове повторялись и повторялись несколько произнесенных ею слов отказа. Теперь я винил себя за то, что не расспросил, что у нее произошло, не поучаствовал, если у нее неприятности, не предложил свою помощь. Подходя к калитке дома, где находился мой цех, я уже точно знал, что, переступив порог, сразу перезвоню ей и расспрошу, нет ли моей вины в ее проблемах. Зайдя в дом, так и сделал.

Только я набрал номер, в душе, как обычно перед звонком Татьяне, возникло замешательство. Почему каждый раз это происходит? Мне тридцать два года, в своей жизни я столько уже видел и слышал, столько любил и ненавидел, побеждал и проигрывал, боялся и проявлял отвагу. Мне ли тушеваться перед телефонным разговором с девушкой, которая, судя по всему, мне нравится? Но рассуждать об этом не было времени – в трубке уже звучали гудки вызова. Один, второй, третий. После шестого я прервал связь. Почему она не ответила на мой звонок, ведь у нее мобильный и он всегда с ней? Может, вышла из комнаты, из дома? Я ясно представил себе, как одинокая трубка лежит на журнальном столике большого дома, в котором я никогда не был, и с той же нерешительностью, что и я, на другом конце города зовет свою хозяйку. Была еще одна версия – она, увидев мой номер, просто не захотела со мной разговаривать. Если так, то это для меня плохое предзнаменование. Вчера отец не пригласил ее к телефону, когда я позвонил вечером ей на работу. Сегодня она отказалась от договоренного ужина со мной. Что же это? Она не хочет со мной встречаться? Так мы еще и не встречаемся. Виделись всего лишь три раза. О какой-то серьезности говорить слишком рано. Может, ее отец, увидев, как она расплатилась в их ресторане за мой кофе, высказал что-то нелестное в мой адрес (у меня на его месте была бы такая же реакция), но ведь она должна была объяснить ему эту ситуацию, чтобы реабилитировать меня.

Это произошло пару дней тому назад. В тот день весь мир отмечал 155-летие со дня изобретения Адольфом Саксом своего знаменитого музыкального инструмента. Я пригласил Татьяну в ресторан «Ностальгия», где играли джаз мои хорошие друзья. Играли, продолжив мою идею создания в городе такого кафе, такой программы, именно в таком составе, в котором я в свое время их собрал. Это была наша с Таней первая встреча на нейтральной территории, и при входе в зал ресторана она сразу поставила мне условие, что по окончании вечера каждый сам расплатится за себя. Это было ее старанием не обременять меня и не зависеть самой в выборе угощений от моих финансовых возможностей. Я не возражал, но когда в конце ужина официант положил на стол очень скромный счет, все же убедил ее, что я, как инициатор этой встречи, должен и могу оплатить его сам, тем более что мне будет это приятно. Она согласилась, но ради справедливости решили, что она угостит меня кофе в их ресторане. Приехав туда, в пустом зале мы застали Таниного родителя. Он находился не в лучшем расположении духа, решая рабочие проблемы с персоналом. Мы сели за ближайшим столиком, и, учитывая позднее время, я выпил кофе и махнул официанту рукой, чтобы он принес мне счет. В этот момент Таня, пытающаяся сохранить нашу договоренность об угощении, подошла к стойке, где стоял и ее отец, и сказала, что за этот кофе с меня не надо брать денег. Видимо, в этот момент отец упрекнул ее в расточительстве, и она, достав из кошелька деньги, положила их на барную стойку. Возможно, что после у них состоялось продолжение разговора, но об этом я мог только догадываться. Подозрения мои усилились после вчерашнего нежелания Таниного строгого родителя подозвать ее к телефону, но сегодняшний отказ просто выбил меня из колеи.

Возможно, что Татьяна сама не хочет меня видеть, а по своей воспитанности или стеснительности не может открыто об этом сказать. Да, этот вариант был бы для меня наихудшим. Во всяком случае – самым безнадежным. Другой моей версией была возможность ее встречи с бывшим парнем, и мой звонок мог быть просто неуместным. Еще мне вспомнилась астма ее мамы, которая летом обостряется.

Разные варианты объяснения Таниного тона сменяли один другой, и я решил позвонить еще раз и предложить ей свою помощь. Набирая телефон, строя смелые фразы о самопожертвовании ради ее счастья, я вдруг остановился. В любом из перечисленных выше случаев моя помощь будет некстати. И, зная это, о каком звонке и предложении можно вести речь? Какую помощь я хочу ей предложить? Спасти ее от грабителя, вытащить из пожара? Я поймал себя на мысли, что хочу произнести в трубку слова о помощи, чтобы она это услышала и восхитилась мной. Другими словами – я хочу слукавить, сыграть, чтобы заработать себе очки. От этого лицемерия стало вдруг противно. Откинув трубку, я продолжил рассуждения. С другой стороны, в чем собственно заключался мой обман? Я хотел выглядеть в ее глазах лучше. А лучше кого? С кем я соревнуюсь? Сам с собой? И если бы ей нужна была моя помощь, разве не побежал бы, не полетел бы я к ней? Но вот только собираясь позвонить, я был уверен, что она не обратится ко мне за помощью. Значит, все-таки лукавил. Противно! Запутался! Так что же дальше делать?

Я снова включил «Blue Valentine». В магнитофоне заскрипел голос певца. Перезванивать теперь я точно не буду – терпеть не могу навязываться. Дослушав песню, я вышел из цеха и направился в сторону супермаркета, чтобы выпить там кофе. Одет я был по-парадному на тот случай, если Таня перезвонит, поменяв свое решение, хотя надежды на это не было никакой. Заперев за собой калитку, я решил пройти мимо их ресторана, но, дойдя до трамвайной остановки, увидел за поворотом на площадке ее желтенький джип. Значит, дома все в порядке, раз она вовремя приехала на работу. Вдруг на душе стало неприятно, и я резко свернул во двор, чтобы она случайно не заметила меня из окна своего кабинета или выйдя к машине. Еще подумает, что я за ней слежу. Хотя… Конечно, слежу. Но лучше ей об этом не знать.

Поднимаясь во дворе по ступенькам и поглядывая на внутреннюю стоянку ресторана, я отметил, что машины отца там не было. Значит, Таня приехала сама, и это сгущало надо мной тучи. При желании она могла бы мне перезвонить и хотя бы пригласить к себе на кофе, раз уж дела не пускали ее со мной на прогулку. Но молчание моего телефона все яснее говорило о том, что меня просто-напросто не хотели сегодня видеть. А может, и не только сегодня. Ну что ж, и к чертовой матери! Теперь-то я точно не буду перезванивать. Узнать ее ко мне отношение теперь можно будет, лишь дождавшись или, наоборот, не дождавшись от нее звонка. Но как же это будет тяжело!

Проходя мимо здания УВД, я ясно припомнил наше последнее прощание около входа в ее ресторан. Она вышла меня проводить, и оба остановились в нерешительности – кто же первый повернется и уйдет. Я в очередной раз поблагодарил Таню за вечер, проведенный вместе, тем самым подталкивая ее уйти первой, но она продолжала говорить, говорить о чем-

то совершенно неважном, незначительном, словно не находя нужных слов для прощания или для того, чтобы меня задержать. Тогда я решил первым закончить эту неопределенность. Нет, конечно, я не хотел уходить, но было бы невежливо далее удерживать ее, потому что в ресторане ее ждал отец. Прощаясь с ней первый раз, я поцеловал ей руку. Тому виной был выпитый мною коньяк. Вообще-то, поцелуй руки – это прекрасно, но только тогда, когда это не смущает даму, а я видел как Таня от этого смутилась. Во второй раз я был трезв и просто пожелал ей счастливого пути, закрывая дверь ее джипа. Но теперь, при третьем прощании я не хотел допустить вчерашней сухости, но и поцелуй руки мне казался неуместным. В этом есть или что-то слишком официальное, отдаляющее отношения, или слишком интимное, о чем говорить в нашей ситуации было еще рановато. В момент третьего прощания я нашел оптимальный, на мой взгляд, жест – я сказал, что в любой момент буду очень рад встрече с ней и, дотронувшись до руки, слегка ее сжал. Сделал это совсем не так, как жмут руки мужчины, а просто слегка прихватил ее пальцы своими. Это было одно короткое мгновение, но мне показалось, что мое прикосновение было ей приятно. Она не успела ответить движением руки, слишком быстро я оторвал свою, но ее расположение я почувствовал в тепле пальцев, увидел в выражении глаз, в глубине голоса. Одно это мгновение значило больше, чем весь проведенный вечер. Я не был ей безразличен.

Теперь, вспоминая это рукопожатие, я не мог понять, что же все-таки произошло. Неужели в тот вечер я ошибся? Нет, этого не может быть! Человек всегда чувствует флюиды расположения, симпатию. Я почувствовал это всем телом, каждой клеткой. Это не могло быть ошибкой. Значит, что-то извне повлияло на нее. Больше всего я грешил на папу. Этот злосчастный кофе и вчерашний его отказ пригласить ее к телефону. Да, наверное, он неплохо умеет управлять людьми – не зря он с отличием закончил Московскую военную политакадемию.

С этими рассуждениями я подошел к супермаркету, в котором всю прошлую зиму и весну ежедневно пил кофе с бутербродами. Теперь, летом, около магазина открылась площадка, и я подошел к барной стойке, затрудняясь с выбором – кофе или «джин-тоник». Увидев знакомую девушку-продавца, я заказал кофе, бутерброд, сделал ей комплимент (она действительно похорошела, изменив прическу и цвет волос) и присел за свободный столик лицом к неработающему фонтану. Скоро оказалось, что сел я неудачно, потому что сегодняшний холодный, порывистый ветер постоянно вырывал салфетку из-под чайной ложки. Пришлось справляться одновременно с кофе, бутербродом и салфеткой. Парень из-за соседнего столика попросил спички. Я отрицательно покачал головой, и вдруг, в этот миг, словно все вокруг изменилось: салфетка, накипь из чайника в моем кофе, этот холодный ветер, неуклюжие поношенные туфли за соседним столом, пустой фонтан, проехавший мимо не ЕЕ джип. Все это будто вытолкнуло меня на пустую освещенную сцену перед полным залом зрителей. Неожиданно стало так одиноко! В своей белой рубашке, бежевом пиджаке и отутюженных брюках я оказался в центре общего внимания. Все, кто разговаривал, двигался вокруг, как будто все они смотрели на меня, следили, оценивали, критиковали.

В эту самую минуту я увидел приближающуюся знакомую фигуру. Она или не она? Еще слишком далеко, чтобы быть уверенным. Да, она. Теперь, ближе уже точно видно. Юля – бывшая жена моего товарища. Как кстати! Она отвлечет меня от этого нового, неожиданного и неприятного состояния. Какая глазастая – помахала рукой. Я встал. А может, не мне? На площадке слишком много народа, чтобы с такого расстояния она могла узнать меня, сидящего за столом. Оглянувшись вокруг, я не увидел знакомых лиц и, решив, что махала она все-таки мне, вышел ей навстречу. Но, приблизившись, Юля вдруг встрепенулась и покраснела. Черт возьми! Она не мне махала рукой! Какая нелепая ситуация. Вдруг у нее тут свидание, а я как снег на голову. Выход один – обменяться парой фраз и уйти, сделав вид, что встал из-за стола именно для этого. Так и получилось, только чувствовать себя после этой

встречи я стал еще хуже.

Медленным шагом я направился в сторону театра, перешел улицу и поднялся в центр, но чувство, что все за мной наблюдают, только усиливалось и теперь заставляло следить за каждым своим шагом, за каждым взмахом руки. Все мои движения казались мне нелепыми, неуклюжими. И пиджак сидел криво, и ноги я разбрасывал как-то в стороны при каждом шаге, и шел слишком медленно, словно бездельник решил прогуляться, чтобы убить время. Под этим гнетом я свернул во дворы, чтобы избавиться от сотен придирчивых глаз. Куда идти, я не знал. Мне срочно нужен был собеседник, поддержка. Я позвонил Саше – телефон не отвечал. Оказывается, у меня совсем нет друзей. Андрей уехал, Саша не отвечает – вот и все. Список закончился. Наверное, поэтому мне так одиноко. В таком случае лучше всего засесть за книгу. Вчера только я начал «Философские этюды» Бальзака.

Я прошел мимо площадки, на которой недавно сидел, только по другой стороне улицы, в тени деревьев, чтобы снова не встретиться с Юлей. Это было бы просто вульгарно в

моем положении. Через дворы спустился к УВД, оттуда прошел в сторону дома мимо внутренней стоянки Таниного ресторана. К вечеру сюда съехалась вся семья: два джипа – папин и брата стояли во дворе, а желтенький, такой знакомый – по-прежнему у центрального входа. Может, у них действительно неприятности на работе, раз все вместе здесь собрались.

Вдоль трамвайной линии я пошел к себе. Порывы холодного встречного ветра распахивали пиджак, и мне пришлось оба его борта придерживать рукой на животе. Зайдя в дом, я тут же включил Тома Вейтса, вышел на открытую веранду, сел в кресло, поставив перед собой стул и открыв на нем новую чистую тетрадь в клеточку. Откинувшись на спинку кресла, я поставил локоть на подлокотник, оперся виском в пальцы левой руки и застыл в раздумье.

Двенадцать лет назад, познакомившись со своей будущей женой, я не мог заснуть порой до утра. В голове безостановочно кружились обрывки, видения, воспоминания мгновений прожитого дня, воспоминания ее движений, слов, прикосновений. Я был влюблен. Я потерял аппетит и похудел. Это была настоящая болезнь. Через десять лет мы развелись. Постоянные скандалы уничтожили нашу любовь, нашу привязанность, взаимоуважение. Последние два года мы продолжали видеться, пробовали снова сходиться, но безуспешно. Я пытался встречаться с другими женщинами, однажды даже показалось, что влюбился, но потом понял, что сам заставил себя в это поверить. Но за последние двенадцать лет я никогда больше не испытывал того трепетного, позабытого уже чувства весны в своей душе. Не страдал бессонницей, не терял аппетит. А теперь это состояние вдруг вернулось. Нахлынуло, словно пенистая морская волна, закружила меня, ударившись о берег. После каждой из встреч с Таней я, как и раньше, очень давно, не могу заснуть почти до самого утра. Проснувшись утром, не могу заставить себя выпить чашку кофе. Внутри, в голове постоянное тревожное напряжение. Перед глазами кадры вчерашней встречи, обрывки фраз, тембр ее голоса. И непременно всплывает это рукопожатие, короткое, нежное, теплое и трепетное. Неужели это любовь? Как бы мне снова не ошибиться. Как бы не заставить себя в это поверить.

Интересно, а хочу ли я ее – Татьяну? Нет, скорее всего, пока нет. Странно! Это почему же? Наверное потому, что я до сих пор не видел ее тела. Она ни разу не была в юбке, не надевала облегающего. О ее фигуре я могу догадываться только по ее рукам. Нравятся ли мне ее руки? О, да! Руки очень красивые, ухоженные ногти, нежная кожа, но не изнеженная. Да, руки мне очень нравятся. Я всегда обращаю внимание на руки, ведь, глядя на руки, можно догадаться об остальном. У Пушкина Дон Гуан говорил, что ему достаточно увидеть пятку женщины, и всю остальную картину он сможет дорисовать в своем воображении. И это правда. Да, мне очень приятно вспоминать ее руки.

Мы слишком мало общались, чтобы распознать ее характер, узнать внутренний мир. Ведь так часто женщины носят маску. Пытаясь выглядеть сильнее, неприступнее, они только

отдаляют от себя поклонников. Что может быть прекраснее естественности? Ведь любая маска – это маленькая ложь. Что может быть прекраснее правды?

Она довольно стеснительная, иногда даже закомплексованная. Может, это от молодости – ей только двадцать один. Хотя нет, ей уже двадцать один. Возможно, это муштра ее отца. Военно-академическое воспитание прекрасного цветка – единственной розы на далекой планете. Вкусы у нас тоже разные. Во всяком случае – музыкальные. Но если вспомнить мою жизнь и последующий развод с женой, когда во вкусах у нас была полная гармония, то, возможно, их совпадение и необязательно для семейного счастья.

А может, это деньги ее отца так меня притягивают? Конечно, себе врать не станешь – с девушкой при деньгах встречаться спокойнее и интереснее, тем более, если в перспективе создание семьи. Но с другой стороны, я могу вспомнить не такой старый эпизод из своей жизни, когда женщина, возжелавшая любой ценой меня заполучить, довольно привлекательная и интересная в общении, обеспеченная и свободная, решила без моего ведома познакомиться с моей мамой. Она позвонила ей, они устроили маленький сговор, который должен был стать для меня сюрпризом. Когда я вошел в мамину квартиру, там меня встретила Лариса, у которой, по случаю знакомства, на десяти пальцах рук было надето одиннадцать золотых перстней, не считая того, что было на шее и в ушах. Когда мама вышла на кухню, я взял руки Ларисы в свои, тихо, но вслух пересчитал ее кольца и, улыбаясь, спросил, для кого она это все надела, для мамы или для меня? Она согласилась, что это был глупый фарс. Вечер закончился, и больше мы уже не встретились. Ведь я не страдал от нее бессонницей, и при встрече у меня не перехватывало дыхание. Отсутствие чувства не заменишь никакими деньгами, никакими перспективами. Зачем морочить голову и человеку и себе, тем более что она прекрасно ко мне относилась.

Нет, точно не на папины деньги я позарился. Я романтик. Я поэт, рыцарь, Дон Кихот. Кто угодно, только не пройдоха, готовый бегать за девчонкой ради денег ее отца. Ведь не зря я не могу заснуть до утра, не зря пружинка трясется в моей груди, не зря перехватывает у меня дыхание, когда звоню ей по телефону. Не знаю, как дальше будут развиваться наши отношения, не знаю, увижу ли я Таню еще раз, но знаю точно, что мне этого очень хочется. Мне очень хочется встретиться с ней снова, и снова, и снова. Наверное, все же это любовь.

В конце концов, я оторвал руку от головы, достал из внутреннего кармана ручку и написал на чистом тетрадном листе: «В моей голове по-прежнему звучал «Blue Valentine» Вейтса…»

Через два дня мы встретились с Таней, и она сказала, что ее бывший парень видел нас вместе в ресторане на празднике саксофона. Он жалел об их размолвке и попросил у нее последний шанс. Таня согласилась.

Больше мы с ней никогда не виделись.

2001 г.

ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 13.11.2006 11:52

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.