комсоргу роты, члену ВКП(б) с 1944 года, воину – дальневосточнику жителю Куркино (Москва) Симонову Андрею Алексеевичу посвящается. Тишина над суровым краем. Сихоте-Алиньский скелет чёрной тенью грозит самураям за набеги недавних лет. Всё здесь дышит суровой былью. Тянет щупальцы бересклет, старым дымом и свежей пылью цвета хаки покрыт хребет. Прячет прелести заманиха в тихом сумраке среди скал. Обойди стороной, олениха, начинённый смертью металл. Тишина над суровым краем, только смотрит с тревогой клён, как коленями мы обдираем каменистый, колючий склон. Не сорока приносит вести, веет порохом от границ. Льется кровь в белорусском Бресте, прёт на танках к Киеву фриц. Между Токио и Берлином шар земной протыкает ось. Враг готов нам ударить в спину, мы ему словно в горле кость. Поползли метастазы страха: всем идейным – гореть в огне. Нет, дороже своя рубаха, отсидеться бы в стороне. Что ж, бывает. Не все герои, и не каждый к бою готов. Эту горькую правду не скрою за бравадой красивых слов. Там на фронте политотделы, и ещё – особый отдел отделяли душу от тела тем, кто бить врага не хотел. Были трусы и паникёры, видно, семя имело брак. Завтра в бой, к чему разговоры? Трус, он тоже, почти что враг. У комсорга отдельной роты в этом случае два пути: промолчать, мол, не знал и вскоре самому под расстрел пойти. Или сделать (куда уж проще), докладную – и дать ей ход. Паникёра в ближайшей роще, без сомнений, пустят в расход. Но комсорг, задушевный парень, в гордом звании – рядовой. Он не держит за пазухой камень, он всю ночь говорит с тобой. Говорит о войне и победе, всё скрепляя пожатием рук... Он в секретной, ночной беседе словно Родины политрук. Утром ясным восходом счастлив и спокоен его собрат. И душа не рвётся на части, и сражаться за Родину рад. Было так. И не раз так было. Он вернулся с войны живой. Сердце парня того не остыло, я ручаюсь своей головой. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
