Продолжение. Начало:

...Я уверен, что ты знаешь - я вовсе не скрытый голубой. И не пытайся мне этого пришить.

То, что некоторым женщинам и девушкам, вроде тебя, нравится анальный секс совершенно не означает, что я – голубой, зеленый или еще какой-то. Иду на поводу, так сказать, подчиняясь обстоятельствам. Иногда – приятным, иногда – не очень.

 

И еще одна твоя инсинуация мне не понятна: на народного африканского героя тоже я не похож – даже после продолжительного отдыха на солнце.

Так что, не шей мне лишнего, зайя.

Смуглый от загара – это да, бываю, но не бледно голубым же. И зеркало ничего такого не показывает.

А если это так - тогда, чем же я занимаюсь: любовью с каким-то «которым», или все же растлением? Впрочем, понимаю, что русский твой язык постепенно становится все хуже, и делаю на это скидку.

 

Я вообще не могу взять в толк – как может заниматься растлением почти девственник?

А получаюсь я в твоих довольно злобных письмах – просто этаким мизантропом-тираном. По-русски - просто круглой сволочью. Растлевающей все окружающее одним своим присутствием – аки натуральный аспид.

 

Конечно, тебе со стороны это видно более ясно, чем мне изнутри, и я, может быть, действительно – сволочь - сволочью, и аспид аспидом…

Но!

 

Когда мы с тобой имели несчастья повстречаться, а потом еще и переплестись в немыслимых позах, которыми ты меня решила поразить, я всего-то и знал в своей жизни буквально нескольких женщин. По пальцам их можно было пересчитать - моих замечательных бывших жен. Дам благородных, набожных, и целомудренных. Как и я, впрочем.

А других женщин я и не знал. Или, если знал - то понаслышке или по недоразумению.

 

И если они, целомудренные и набожные бывшие жены, отдавались кому-нибудь в подъездах, или на задних сидениях автомобилей, или в чужих ваннах, или кто-нибудь им отдавался - так только по большим революционным праздникам. Коих тут у нас, на луне, не так уж и много.

И хотелось бы, даже, кстати, чтобы их побольше было.

 

Отдавшись или насытившись, тут же они бежали не только подмываться и зубы чистить – в зависимости от способов отдачи и насыщения, но и грехи замаливать.

И даже, в обратном порядке – сначала грехи замаливать, а потом уже подмываться и зубы чистить, и горло полоскать.

 

Помолятся, помолятся, а потом, через пару минут, – еще раз помолятся. На всякий случай. Чтобы молитва наверняка услышана была. Потому что там, наверху, по-моему, слабослышащих –просто пруд пруди. Инвалидный дом просто какой-то - там, наверху.

 

Ну, а уж потом – все остальное делать бежали.

 

Они, эти жены, еще задолго до тебя, mon petit, смекнули, что делать им со мной - девственным, сексуально-непросвещенным, безалаберным, и к тому же налевоглядящем постоянно - совершенно нечего.

 

И надо от меня бежать. Быстро. Без оглядки. Покуда их целомудрие из благодетели не превратилось в порок. Ведь в порок, как широко известно, постепенно любая дамская добродетель, вроде девственности, превращается.

Вместе - с нарастающим не по дням, а буквально по часам, дамским возрастом.

Они эту истину знали очень хорошо.

 

Так и бежали они. Без оглядки. И правильно делали, думаю.

Окончание: