Участнику похода на Большой Хинган полковнику Соловьёву Михаилу Васильевичу жителю Куркино, (Москва) посвящается. Забайкалье, Приамурье – край нетронутых границ. Здесь пока предвестье бури, зреет наш - советский блиц. Зреет грозное возмездье за поруганную честь. И с монгольским братом вместе на врага обрушим месть. Это будет непременно, а пока – и день, и ночь, бесконечные ученья – легче воду растолочь. И кружит, как ворон, в злобе над бойцами суховей. Не щадит пустыня Гоби ни врагов, и ни друзей. По оврагам и распадкам нагоняет грусть ковыль. Час пробил. Войска украдкой вышли в ночь, сметая пыль. Тарбаганы удивленно смотрят топоту вослед. За колонною колонна вышли курсом на рассвет. Впереди хребет Хингана, словно вражеский оскал. Царство вечного тумана, неприступных черных скал. И монгольские лошадки тащат пушки по камням. Жизнь и смерть играют в прятки, тут удача – пополам. На вершинах дремлют тучи, нам туда, на перевал. "Студебеккер" рухнул с кручи, значит, всё – отвоевал. А друзья, глотая слёзы, по врагу прицельно бьют. Мертвым черные берёзы панихиду отпоют. Здесь, на кручах перевала у врага - за дотом дот. Струи жаркого металла изрыгает пулемёт. В злой, смертельной круговерти встал солдат на встречный бой и шагнул в своё бессмертье, дот успев накрыть собой. Самурай прикован цепью, чтоб из дота не сбежал, должен он в игре со смертью в свой живот всадить кинжал. Сотни тысяч обреченных на цепи сидят, как псы, загодя приговоренных жить последние часы. Всё, у армии Квантунской сломлен намертво хребет. Нет знамён, куда ни сунься, и регалий – больше нет. Как скала, огромен Будда у Дацан – монастыря. Бог чужой, но он как будто тоже молится не зря. Всех невинно убиенных помяни Хинганский Бог: мирных, штатских и военных – всех, кого не уберёг. Отгремел салют Победы! Не забудь япона-мать, как опасно на соседа меч недобрый поднимать. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
