или

легенда об Охотнике Черной Топи, Миклухе и бледной Деве.

 

«Она, кажется, тебя ждет… кого-то она ждет, во всяком случае… Понимаешь ты силу этих слов: она ждет!»

 

И.Тургенев «Накануне»

 

Если подняться по узкой извилистой тропинке, начинающейся у самой Песчаной косы, которая, огибая серой змейкой старинное поселение рыбаков и пастухов – Холмвилл, как будто бы растворяется в высокой и густой траве на вершине Большого холма, то можно увидеть, что называется – воочию, одну и самых известных местных достопримечательностей – Черный Коготь. Эта огромная мрачная скала, формой своей поразительно напоминающая острый и немного изогнутый к вершине звериный коготь, одиноко возвышается на пологом северном склоне Большого холма, у основания густо поросшего сухим сосновым лесом. И что бы там не говорили, не судачили сухие скептики, Черный Коготь действительно производит на наблюдателя некое неизгладимое и жуткое впечатление. Иногда, особенно в пасмурные дни поздней осени, одного лишь случайно брошенного взгляда на него достаточно, чтобы у вас буквально захватило дыхание, а сознание заполнили странные туманные образы, нечеткие и расплывчатые формы которых будоражат воображение, вызывая в памяти безотчетный суеверный ужас, доставшейся нам в наследство от наших древних предков, вздрагивающих от каждой вспышки молнии, разрубающей напополам темное грозовое небо. Этот ужас принудит сердце стучать в бешеном ритме, но некая потусторонняя сила не даст отвернуть взора, приковав тяжелыми звенящими цепями ваше внимание. В чем кроется эта страшная загадка черной скалы? Возможно, но это всего лишь предположение, в ее кошмарных и поистине реалистичных формах, которые заставляют весьма сильно усомниться в их естественно-природном происхождении.

Кстати, если уж зашла речь о происхождении Черного Когтя, то по этому вопросу у местных старожилов фантазии хватит и на чертову дюжину страшных сказок да таинственных преданий, а то и более. Но, пожалуй, самой популярной из них и по сей день остается легенда об Охотнике Черной Топи, которую любит порассказать постояльцам таверны, что находится у края дороги над обрывом, Виктор-мельник, владеющий ветряной мельницей на восточном склоне Большого холма. И хотя эта история может показаться вам всего лишь безобидной сказочкой из тех, какими потчуют не желающих засыпать шаловливых детишек, послушать ее, лениво попивая из старинной жестяной кружки кислое пиво, все же стоит, хотя бы для того, чтобы как-то скоротать холодный зимний вечер.

А история такая…

Давным-давно, когда еще на месте Холмвилла простирался дремучий лес полный диких зверей, а море было богато диковинной рыбой, в далеком северном королевстве, затерянный среди мрачных скалистых гор, вершины которых покрывали не тающие шапки белого снега, возвышался древний замок. Высокие мрачные башни, остроконечные шпили которых взрезали бегущие по небу тяжелые серые тучи, были соединены между собой неприступными каменными стенами с узкими бойницами, сплошь заросшие зеленым ядовитым вьюном и окруженные глубоким рвом, заполненным стоячей гнилостной водой. А жил в этом таинственном замке незаконнорожденный сын единовластного правителя того королевства – принц Альберт, изучая загадочные науки халдейских жрецов, да волшебные тайны далеких земель. Из старинных фолиантов, переплетенных в человеческую кожу, узнал Альберт о неком камне, носящем зловещее имя – Череп Колдуна, что хранится с незапамятных времен в подземной пещере на безлюдном берегу Холодного моря, в дебрях соснового бора. И написано было кровью на высохших пергаментных страницах, что камень тот дает владеющему им и прочитавшему известные заклинания, Великое Знание и вечную жизнь. С тех пор не мог сомкнуть глаз незаконнорожденный принц, растворяя грезы о загадочном камне в бледном свете полной луны, равнодушно взирающей на землю с бездонного звездного неба.

И вот однажды, взяв с собою тугой лук да острые каленые стрелы, отправился он в дальние страны на поиски Черепа Колдуна. Долго ли, коротко ли скитался Альберт по разным чудным землям, ни кто того не ведает, но однажды пасмурной ночью, когда ледяной пронизывающий ветер завывал волчьим воем в кронах высоких сосен, набрел он на ту самую подземную пещеру, напоминающую логово зверя, где уже много веков хранился от людских взоров магический камень Великого Знания. Но только он собрался войти в ту пещеру, вспенилась поверхность Холодного моря, и из глубин его вылезло отвратительное чудовище, получеловек-полукраб, которое оставлено было Властителями Древности стеречь и охранять таинственный Череп Колдуна. Но не растерялся принц, натянул он тугую тетиву своего верного лука и выпустил в единственный, горящий огнем, глаз морского чудища каленую стрелу. Взвыло от боли чудовище, и предсмертный крик его прокатился зловещим эхом по лесам и долинам, горам и оврагам, пугая диких зверей и принуждая птиц лесных покинуть свои гнезда. Так был повержен вечный страж магического камня, ибо стрела пущенная в него была смазана особым зельем, формула которого теперь уж навсегда утеряна. А Альберт, прочитав древние заклинания, вошел в темные чертоги пещеры, дабы прикоснуться к страшным тайнам, о которых не написано даже в халдейских манускриптах.

О чем поведал ему Череп Колдуна, то никому не известно, только душераздирающий вопль донесся из той роковой пещеры, и было в том вопле столько нестерпимой боли и беспредельной тоски, что завяли травы и пожухли цветы в округе. А принц… Его бледный призрак и по сей день бродит лунными ночами по вязкой трясине Черной Топи, что в лесах за холмом, охотясь с луком и стрелами за собственной тенью. И нет его мятежной душе покоя, ибо знания те не были человеческими, а были те знания проклятием древних богов. А бездыханное тело морского чудовища постепенно, с годами, превратилось в Большой холм на берегу морского залива, и лишь черный коготь его огромной чешуйчатой лапы-клешни остался торчать из земли, остался как память о тех временах, когда на месте Холмвилла простилался дремучий лес полный диких зверей, а море было богато диковинной рыбой.

- Хороша легенда эта, да только тайны в ней все ж нету… - бывало пробормочет своим хрипловатым голосом, привлекая внимание слушателей, старик Оттис, когда Виктор-мельник закончит свой неторопливый сказ.

- Может твоя легенда ведает тайны, старик? – чуть насмешливо улыбаясь, спросит, запивая крепким красным вином перченое баранье рагу, один из немногочисленных постояльцев таверны.

- Господь-Бог ведает, а легенда гласит, - подняв вверх свой узловатый указательный палец с поломанным ногтем, скажет старый Оттис.

- И о чем же гласит твоя легенда? – не унимается, уже порядком захмелевший, постоялец.

Но Оттис не торопится, медленно набивая сухим табаком и раскуривая трубку из пахучего можжевельника, подстегивая тем самым любопытство слушателей, да смачивая густые усы в белой пене кислого пива из помятой жестяной кружки. Старости вообще не свойственна спешка, старости свойственна степенность. И многие это понимают, а потому, подперев ладонью подбородок, терпеливо ждут, глядя в прищуренные слезящиеся глазки старика, испещренные в уголках многочисленными мелкими морщинами.

- Случилось то в дни моей молодости, - начинал свой рассказ Оттис, выпуская в прокопченный потолок таверны облако сизого табачного дыма. – Жил тогда в нашей деревушке, в аккурат за двором старой Аксиньи, один молодой ученый. Книг всяких разных в его жилище было видимо-невидимо. А кто он, откуда – Бог ведает. Сплетни разные ходили, их в деревнях, что грибов в лесу, под каждым кусточком, да не каждым полакомится можно. Сам-то ученый был красоты не писаной, волос черен, да лицом – благородный господин. Все наши девки тогда по нему сохли. Да, вот беда, нелюдим он был. Сидит денно и нощно за книжками своими, да пером по пергаменту поскрипывает, носу из дому не кажет. Лишь вечерком иной раз, на закате, выйдет на прогулку. Пройдет, эдак не спеша, по тропинке через холм до Черного Когтя, природой полюбуется, да и воротится обратно, опять за науку примется.

Но однажды не воротился Миклуха (так его звали-величали) с прогулки. Заметила это старая Аксинья. Тогда она еще молодухой была, только-только замуж вышла, а какой была любопытной в девках, такой и осталась. Не иначе за это иной раз и побивал ее покойный Герасим, пусть земля ему будет пухом. Что на язык к Аксиньи попадет, то скоро всей деревни известно будет. Мужики наши торопиться не стали, мало ли где ученый загулял, ему ответ держать не перед кем, до утра подождать решили. Ну, а как утро-то наступило, отправились на поиски. Нашли его вскорости неподалеку от Черного Когтя, без чувств лежащего на зеленом мху под кустом боярышника. Перенесли в дом, а там примочки да горькие снадобья сделали свое дело, очнулся ученый, да ослаб больно, так, что руки поднять не мог, и лицо такое бледное – ни кровинки.

Три дня и три ночи метался в бреду Миклуха, бессвязно бормоча болезненным шепотом о каких-то тенях в белом тумане и бледной Деве с цветком увядшей лилии в тонких, почти прозрачных пальцах. Слушая этот бред, да прикладывая холодные примочки к его горячему лбу, старая Меллина лишь суетно крестилась, плевала через левое плечо да бормотала молитвы, приговаривая: «Ох, горемыка-горемыка, охмурила, околдовала, не спасется грешная душа…» Само собой разумеется, никто не обращал особого внимания на эти ее причитания, ведь всем было известно, что Меллина, в свои девяносто, уже давно выжила из ума. Но то, что пересказала старая сиделка Аксиньи, когда та принесла молока с вечерней дойки «чтоб господин поправлялся» весьма смутило многих, кто о том слыхал.

Однажды поздней ночью, когда Меллина готовила бульон на кухне за печкой, услышала она вдруг, как больной разговаривает, и то был не бессвязный сонный бред, а нормальная членораздельная речь, словно говорил он с неким собеседником.

- Я обязательно приду, как обещал. Будь там же, у древнего дуба. Но умоляю тебя, не прячься за зыбким туманом. От него веет таким холодом, что мой слабый организм может не выдержать.

Когда Меллина вошла в светлицу, то увидела Миклуху, стоящего на слабых еще ногах у распахнутого настежь окна, опираясь на подоконник, и смотрящего куда-то в черноту ночи. Выглянув из-за его плеча, она заметила, как, огибая ограду, уплывает через холм в сторону Черного Когтя белое облако тумана. Крестясь и причитая, старая сиделка потащила больного обратно к кровати, которую он покинул несмотря на болезнь. Он не охотно послушался, но все же пробормотал:

- Ах, зачем ты уводишь меня, старая женщина? Зачем спугнула ее? Зачем хочешь нас разлучить?

- Господь с тобой, господин хороший, - сказала Меллина, осенив ученого крестным знамением. – Мало ли девок в деревне в невестах бегают, белые да полногрудые. Выбирай, что по сердцу. Куды ж тебя на мертвых-то тянет?

Странно посмотрел тогда на нее молодой ученый, но ничего не ответил. А под утро, когда Меллина собралась дойти до колодца за водой, сказал Миклуха, словно с самим собою беседуя:

- Нет в них тайны, бабка…

Оттис примолкнет и в зале таверны воцарится мертвая тишина, слышно лишь будет как трещат поленья в очаге, да жирок, запекающейся на вертеле тушки барашка, кипит и пузыриться, источая над обеденными столами аппетитные ароматы.

- Что ж ты замолчал старик? – поинтересуется один из постояльцев таверны, но в глазах его старый Оттис не увидит прежнего насмешливого любопытства, в них появится что-то еще, что обычно сопровождается зябким холодком, да частым постукиванием сердца.

- Дальше что? – старик хитро улыбнется, но глаза его останутся прежними, темными и задумчивыми. – А сам-то как мыслишь? Чай слыхал предания старинные от мамок да нянек? Чай догадываешься какая беда молодого ученого-то постигла?

Меллина, что ухаживала за больным ослабевшим ученым, рассказывала как-то одну старинную историю о заморской невесте влиятельного господина из Эйнаргрода, что остановилась в Холмвилле на ночлег по дороге в Ритру. Та была бледна и кашляла кровью, а ее служанка, утирая слезы, бегущие из темных миндалевидных глаз, рассказала, что ее госпожа захворала сразу по выезду из города, и с каждым днем ей делается все хуже и хуже. Видимо холодный ветреный климат страны не вынес ее, привыкший к теплу и яркому греющему солнцу, организм. К утру заморская невеста скончалась, несмотря на старания местных знахарей, а ее тело, обернув в белый саван, захоронили в пещере Черного Когтя, ибо была она не христианкой. С тех самых пор ее мятежный дух, укутанный как в саван белым облаком тумана, и бродит лунными ночами по склонам Большого холма, причитая на незнакомом иноземном наречии. Но незнакомом для деревенщины, Миклуха не даром ученый был…

Эту историю Меллина слышала еще от своей прабабки, которая, как говорят, была большой мастерицей до всякого рода баек да легенд. Но к старости, как известно многому начинаешь верить, над чем в молодости лишь потешался, ибо к старости краски окружающего мира блекнут, а с приближением смерти подступают сумерки. Иногда в сумерках только и остается, что спать да верить услышанному.

Так или иначе, несмотря на все предосторожности Меллины и ее бдительную опеку, однажды ночью Миклуха сумел-таки сбежать незамеченным из своей светлицы. Не иначе, как сам дьявол помог ему, затмив разум. А настежь открытое окно с раздувающимися на ветру занавесками красноречиво свидетельствовало о том, каким именно способом он покинул дом. И многие в Холмвилле, кто был причастен к этой истории, догадывались, где следует искать беглеца, но никто из них не посмел бы ночью войти в сосновый лес, окружающий основание Черного Когтя.

- Неужели среди вас не нашлось ни одного смельчака? – бровасто воскликнет один из гостей таверны, высокомерно оглядывая окружающих и сжимая в руке пивную кружку, словно рукоять меча или эфес шпаги.

- Храбрость, молодой человек, удел высокородных господ, прожигающих свою жизнь на званых балах среди прелестных женщин да сверкающих дворцовых зал. Мы же – люди дремучие, суеверные. Нам ли тягаться с вами в смелости да благородстве? – спокойно ответит Оттис, так, словно ожидал этого вопроса.

Утром, когда петух на скотном дворе Аксиньи прокричал три раза, возвещая приход розовой зорьки, шесть человек отправились к Черному Когтю. Страшное зрелище открылось им, когда, высоко подняв над головами смоляные факелы, вошли они в зловещую пещеру. Там, под низко нависающим гранитным сводом, прямо по середине была вырыта глубокая яма, на дне которой лежал мертвый ученый, обнимая отвратительный скелет, обернутый в истлевшие лохмотья, некогда белого, савана. Они лежали на дне глубокой могилы, словно муж и жена на свадебном ложе в первую брачную ночь. Вот только балдахином им служил каменный свод, облепленный летучими мышами, а простынями – сырая холодная землица. Но на лице Миклухи было такое умиротворенное выражение неземного блаженства и покоя, что все окружающее словно бы уходило на второй план и не имело значения…

- В одном ты прав, старик, - неожиданно подаст голос немолодой джентльмен с пышными черными усами, сидящий в одиночестве за столиком в углу. – Эта история действительно самая что ни на есть обычная, каких было полным-полно в переднике, моей няньки. Но мне, признаться, больше по душе были рассказы о ее любовных похождениях.

По залу таверны небрежной волной прокатится веселый смех, разряжающий несколько напряженную атмосферу. Кто-то поднимет бокал, наполненный до краев рубиновым вином, с шутливым тостом: «За любовные похождения наших нянек!» А немолодой джентльмен с пышными черными усами, безусловно, польщенный тем, что его шутка произвела должный эффект, поспешит добавить:

- Я даже могу попытаться дорассказать твою историю, старик. Те люди, что посетили пещеру Черного Когтя и видели, что произошло с ученым… Они воротятся назад, в деревню, чтобы выстругать осиновые колья, набить карманы чесноком, да набрать во фляги святой воды. Потом они снова придут в пещеру, дабы завершить начатое, до наступления ночи. Кто-то из них, кто похрабрее, вобьет колья в сердца вампира и его жертвы, пока другие будут читать заупокойную. А после могилу засыплют землей, да освятят святою водой… Это просто старая легенда, старик, и в ней тоже нет никакой тайны. Так ведь? Или я все-таки не прав?

Оттис посмотрит в его сторону своими темными задумчивыми глазам. И во взгляде его гость разглядит что-то очень тяжелое, словно серая дождевая туча в ненастную погоду.

- Может и прав, - ответит он. – Но только истории рассказываются не для того, чтобы их выслушать и забыть, а для того, чтобы над ними хоть немного задуматься. Ведь на самом-то деле ни мертвая невеста-упырь погубила Миклуху, но любовь его. Да, любовь. Ведь она, как природа весною, не знает границ в своем цветении, она, как яблоневый сад, на деревьях которого зреют сочные плоды, не огороженный забором – заходи, кто пожелает. Душа бледной Девы обрела покой со своим живым суженным, а Миклуха, что ж, ему выпала доля успокоить мятежную душу, и самому тем самым упокоится в мире, познав единственную в своей жизни любовь, пусть даже и мертвой невесты. А потому не было никаких осиновых кольев и святой воды. Вход в пещеру просто завалили камнями, и теперь ни кто не сможет потревожить ее мрачного покоя. Они остались наедине, там под гранитным сводом на сырой и холодной земле.

- Странные ты вещи произносишь тут, старик, - нахмурится джентльмен с пышными черными усами. – Странные и богохульные.

- Богохульные, говоришь? – Оттис поднимется со стула и окинет своим тяжелым взглядом окружающих. – А по мне, богохульство – выслушивать о любовных похождениях ваших нянек. Но это я так мыслю. Наверное, я слишком стар, чтобы судить о том. Да, я действительно слишком стар, а потому по более вашего разумею, какой родник источает живительную влагу, а какой – источник скверны и нечистот. Я никогда не покидал этих мест с того самого дня, когда моя мать произвела меня на свет Божий, я не видел больших городов, улицы которых выложены серым камнем, я никогда не сбивал пыль со своего сюртука, вылезая из скрипучего дилижанса, покряхтывая да разминая затекшие кости. Но мои волосы пропахли солью океана, моя кожа огрубела на ледяном пронизывающем ветру, а сердце познало тайны вам не ведомые. Вы видите в черной скале лишь скалу, напоминающую огромный звериный коготь, а любовь к призраку вы называете богохульством… Но разве любовь вообще может быть богохульством? И разве у монеты не две стороны? И ведомо ли вам, что сокрыто под покровом тьмы, если вы не кошки, и не можете видеть также хорошо ночью, как днем?..

Оттис замолчит, устало глядя в некую, одному ему видимую точку в, пропахшем табаком, зале таверны. И ни кто не посмеет нарушить воцарившейся на какое-то мгновение тишины. Лишь Виктор-мельник, тот, кто рассказывал легенду об Охотнике Черной Топи, тихо скажет, подойдя к старику и положив ему на плечо свою большую мозолистую руку:

- Ступай домой, Оттис, жена, небось, уже заждалась тебя у кадящей лучины. Ступай с Богом, Оттис…

И старик послушается доброго совета. Покряхтывая, не спеша, пойдет он к выходу, но перед дверью обернется, отыскивая глазами того молодого человека, который так кичился своей храбростью.

- Ночь только началась. Еще не поздно перейти Большой холм и прогуляться до Черного Когтя. А коли последуете моему совету, то история эта не покажется вам такой уж обычной. Это я вам обещаю.

Но «храбрый» молодой человек уже будет мирно спать, захмелев от кислого пива, свесив голову на плечо и облокотясь на высокую спинку стула. Старый Оттис уйдет, прикрыв за собою тяжелую дверь таверны, что стоит у края дороги над обрывом. Уставших постояльцев, утомленных дневной тряской в дилижансах, тоже потянет ко сну. Они покинут свои места, лениво разбредаясь по комнатам, где их ждут мягкие матрасы набитые свежей соломой. И лишь немногие из них зададутся вопросом: «А что же хотел сказать старик этой своей историей, и в чем ее тайна?» Но сон отнимет у них даже эту, короткую мысль, ведь завтра им предстоит долгий путь, их ждут новые впечатления, а таких историй в каждой деревушке – хоть отбавляй, и все они похожи одна на другую.

Когда зал опустеет, джентльмен с пышными черными усами подойдет к хозяину таверны, допивая из большой жестяной кружки свой напиток, и небрежно бросит, обращаясь непонятно к кому:

- И как только жена выносит его чудачества?

- Вы имеете в виду жену старого Оттиса? – уточнит хозяин таверны, очевидно предполагая, что вопрос задан именно ему.

- Ну, да, конечно.

- Так она умерла уже лет десять как, - будничным тоном ответит он. - Несчастный старик до сих пор верит, что она все еще жива, и живет с ним в одном доме. Его уж давно отчаялись в том разубедить. Но, что интересно, могилу ее… Навряд ли вам кто-нибудь сможет показать, где она схоронена.