Я обратил внимание, что иногда очень даже неплохо размышляется в кресле у дантиста. Особенно, если это не садист с ручищами штурмбанфюрера СС, а милая, очень привлекательная женщина тридцати пяти лет от роду по имени Женя.

 

Женя - просто на удивление безболезненный зубной доктор, кандидат меднаук, и мы знакомы уже лет, наверное, пять-шесть. Сказать, что она привлекательная – просто ничего не сказать.

Она ослепительно красива! Особенно в своем полупрозрачном халатике, под которым, кроме прелестного белья, кажется, ничего и нет, и в зеленой хирургической шапочке с тесемками. А из под шапочки выбиваются светлые, соломенного цвета, локоны, по-моему, даже натуральные, не крашеные.

 

Когда я захожу в кабинет – что бывает, наверное, раз или два в год, и вижу там Женю, у меня внутри что-то вздрагивает. Где-то в том районе, где у меня должно быть сердце.

 

Впрочем, может быть, это печень от страха пошаливает, и так высоко, куда-то в солнечное сплетение, отдает. Все-таки, это дантист… Хоть и очень красивый.

 

А руки у нее какие - бог ты мой! Нежнейшие! И пахнут всегда какой-то цветочной свежестью, и успокаивают уже одним своим прохладным нежным прикосновением.

 

И когда она просит открыть рот и с доброжелательным профессиональным интересом берет свои пыточные инструменты с хромированного, сияющего в свете ламп, подносика, даже трудно себе вообразить, что этот живой ангел может принести тебе хоть какую-нибудь минуту несчастья.

***

Сижу в кресле у Жени, прикрыв глаза, с открытым ртом, и размышляю…

 

На днях моя подружка сказала мне, что любовник я неплохой. Очень даже. Лучший из тех, что нее бывали. Только со мной она испытывает долго не проходящие и бурные… Ну и так далее.

 

Известное дело, что женщина в таком замечательном случае сказать может. Чтобы ситуацию смягчить, и мужскую нежную гордость не поранить. Своими острыми зубьями бездушья и женской черствости.

 

Потому, что еще она мне при этом сказала, что больше мы встречаться не будем. Не устраиваю я ее. В человеческом плане. Совсем не устраиваю. Окончательно, и даже бесповоротно.

***

И сразу все стало понятным и безыскусным, как начищенные армейские сапоги.

Так-то она, без особого повода, например, - вряд ли вдруг про мои очевидные достоинства и вспомнила бы, надо полагать. Без такого замечательного повода, как расставание.

 

А тут – и совершенно неожиданно - такие дифирамбы… Насчет лучшего любовника в жизни.

 

Кстати, есть поговорка на этот счет: у женщины лучший любовник – последний. Так что, ничем новым удивить она меня не смогла.

Но она, видимо, с этой поговоркой не знакома – вот и думала, что подсластила горькую пилюлю.

***

Я считаю, что всегда стоит насторожиться, если вас хвалят. Это всегда – неспроста бывает. Проверено на собственной шкуре – вон она, вся мокрая, в дырах и потертостях - на вешалке висит. Пришел к дантисту с дождя, снял и повесил ее сушиться на вешалку.

***

Насколько я понимаю, и диссертация Жени, и то, что она работает практическим дантистом – все это она делает исключительно для себя, для собственного удовольствия. У Жени есть очень богатый муж, который, насколько мне известно – просто купил ей этот зубоврачебный кабинет.

Денег за работу тут берут совсем немного, совершенно по-божески, и понятно, что она трудится исключительно ради собственного удовольствия. Также, как и пишет свою докторскую в медицинской академии – совершенно не для поправки материального положения.

Ее материальное положение абсолютно не нуждается в поправке.

- Просто я люблю быть самостоятельной, и ни от кого не зависеть, - говорит иногда Женя.

Мне не хочется ее расстраивать и напоминать ей о том, что эта независимость куплена на деньги ее мужа.

***

…Женины железки звякают где-то рядом, на подносе…

В общем, все понятно, с моей - теперь уже бывшей подружкой. Хотя единственное, чего я не до конца понял – это про секс и человеческие качества.

 

Впечатление складывается такое, будто она думает, что сексуальный план, и человеческий натюрморт – совершенно из разных опер арии. Никак между собой не перекликаются.

Или – она только лично меня ввиду имела?

 

Права она или нет - я не психолог, и не сексопатологический ихтиандр: до таких глубин и тонкостей в бездонный океан сексуальной жизни погружаться. Всегда я был человеком в смысле секса практическим, таким, очевидно и придется ей меня запомнить.

Практиком, а где-то даже, по большому счету – эмпириком. На взаимном удовольствии воспитанном.

***

Сижу вот в кресле, чувствую легкие прикосновения душистых рук, слушаю разыгравшуюся тем временем бурю за окном. Дождь с грохотом ломится сквозь кроны деревьев под окнами здания, но жара не спадает при этом. Чудно.

 

- Катя, - просит Женя свою помощницу, - сделай кондиционер посильнее. Что-то у нас душновато. - И промакивает мои вспотевшие - от некоторого напряженного ожидания развития событий в моем рту - лоб и лысину салфеткой.

- Так не больно? - спрашивает она, постукивая металлической палочкой по зубу.

- У-угу, нет, - отвечаю я. Мне действительно совершенно не больно, только губы онемели от заморозки.

Из-под полуприкрытых век вижу, как Женя берется за ультразвуковую бормашинку.

- Я быстро, - говорит она, - не успеете ничего почувствовать!

- У этого молодого человека – совершенно железные нервы, - говорит Катя. - Ни стона, ни звука. А я бы давно уже в обморок шлепнулась бы… От одного укола, - и улыбается заговорщицки.

***

Я давным давно занялся бы Женей.

Но, видимо, и у меня, абсолютно беспринципного малого, есть все-таки какие-то тормоза. Нет, дело даже не в ее муже. На которого мне было бы совершенно наплевать - реши я предпринять что-нибудь такое, интимно атакующее.

 

Во-первых, я знаю, что Жене нравятся юноши лет восемнадцати-двадцати. А я в эту категорию, к сожалению, уже давным давно не попадаю.

Второе обстоятельство – мне не хотелось бы потерять такого чудесного доктора. Потому что наверняка, наши отношения долго бы не продлились – в силу моей же ветрености. Да и ее пристарстий к юным неопытным существам.

А в более серьезную плоскость, чем хороший увлекательный секс, они бы не перешли - я давно уже вышел из женибильного возраста. И мне уже давным-давно перестали нравится тяжелые и безысходные романы-мелодрамы. Да еще при ее вполне дееспособном муже.

 

Вернуться же после всего этого к состоянию – пациент-доктор уже будет непросто. Или вообще – невозможно.

 

А третье, может быть, самое веское обстоятельство, я совершенно не представляю себе, как это интимно дружить с человеком, прокуренные зубы которого ты лечишь. Наверное, мои попытки вызывали бы у Жени просто приступы тошноты. Попробуй бы, например, я ее поцеловать.

 

Я, к примеру, я с трудом бы представил себя на месте хирурга, делающего операцию собственному любимому родственнику. Да и не очень любимому – тоже.

 

Или - если бы я был гинекологом, то, наверное, очень быстро стал бы просто бесповоротным импотентом. Кстати, на этот счет существует даже дамская сентенция – если ты понравилась гинекологу, значит ты просто само совершенство! Очень верно замечено.

 

Но про свои прокуренные зубы или мосты я совершенно не могу сказать – что они совершенство. Поэтому и не собираюсь к Жене приставать – ни сейчас, ни в отдаленном будущем.

***

И двигаться куда-нибудь сегодня вечером, после дантиста, не особенно мне и хочется. Хотя, вроде бы, как-нибудь убить остаток вечера можно было бы.

Как там Паниковский-то говорил – во честное, благородное слово, вставлю себе зубы и женюсь?

Ну нет, только не сегодня.

 

Хотя, конечно, можно было бы - с починенным-то зубом сегодня же и заняться какой-нибудь штучкой - из моей записной книжки. В качестве разнообразия, и компенсации за время, проведенное в этом чудесном пыточном кабинете. Пусть даже, и в таком милом обществе, как Женя и Катя.

Но – не в духе я сегодня.

***

…Вот когда она, моя бывшая подружка, мне сказала, что я лучший, у меня прямо на языке вертелось спросить:– а с чем меня будем сравнивать? Или - с кем? Или – а много их было? Или - не очень много, зато хорошие и все, как на подбор?

 

И как мы их будем считать - в штуках? А может быть - в килограммах живого веса? В занимаемых должностях и в количестве зарабатываемых денег?

Человеческий план – в деньгах измеряется, или в чем? Или - в длине пятых конечностей, то есть в дюймах? Или же, в постельной прыткости, помноженной на стайерскую выносливость?

 

Вот видишь, дорогая ты моя, сколько вопросов возникает сразу – беседую я с подружкой мысленно, - чтобы отвлечься от высокого свиста бормашины и запаха гари. Уточни, пожалуйста, милая. Это ведь достаточно важно – для моей собственной правильной самооценки. С учетом такого, несколько неожиданного привходящего обстоятельства, что мы больше встречаться-то не будем… По причине моих недостаточных человеческих качеств.

 

Да разве, хоть одна женщина честно ответит на подобные вопросы? Я очень в этом сомневаюсь.

 

Это мужчины любят похвалиться. Рассказать, что, и почем, и где. И даже – как, и сколько раз, и в какой позе. И показать многочисленные звезды сбитых самолетов – на фюзеляже. На котором уже, кстати, и места нет свободного – новые звезды рисовать.

Любят похвалиться - даже если это и рискованно. Даже если из-за этого и осложнение выйти может.

Но такова уж мужская природа: тщеславие легко побеждает чувство опасности…

***

А женщины – они не из таковских, хвалится без крайней нужды не будут. Их любовники – бывшие, прошлые, нынешние - одна из их главных военных тайн. Охраняемая от террористов, будто режимный объект - атомная электростанция, к примеру. Спецназом и бронетехникой.

***

А я вот – тоже никогда не хвалюсь, хотя и не женщина, слава богу… Про себя держу свои ордена и медали - со звездами на фюзеляже.

Там много разного.

***

В общем, и не стал я добиваться от нее ответа. Ни честного, ни не очень честного – никакого. Ни к чему мне это.

Честного ответа не дождешься. Честность – не самое сильное свойство женщины.

Во-вторых, моя самооценка все равно кривой будет – при любом ответе. Больно я к самому себе пристрастен – в лучшую сторону, естественно.

 

Смотрю вот каждый день по утрам в зеркало, и вижу, как оно мои дефекты выправляет. По блату, так сказать. По родственному. Давно мы с ним вместе, сроднились.

***

К слову сказать, и что мне толку в том, что я лучше, например, какого-нибудь ее Петра Петровича? Скажем, концертмейстера детской любительской хоровой студии? Обремененного двумя семьями в разных частях нашего огромного города, и пятью детями, любителя пива, а также интимных переодеваний в женское платье? Большого поклонника девушек лет шестнадцати?

 

Надо же нас, все-таки, как автомобили - в одном классе сравнивать.

Иначе выйдет – а кто тут у вас сильнее, слон или кашалот? Или крокодил?

***

То, что я, например, не люблю после душа нагишом в женском платье разгуливать, а обязательно махровым полотенцем замотаюсь или трусы надену – еще ни о чем не говорит.

 

А вдруг - этот самый ее Петр Петрович, любитель малолеток, хоть и в женском платье разгуливать любит, зато восемь раз без передыху способен, и через минуту – еще шесть раз своим толстым, но коротким, помахать может.

 

А я, хоть не в легкомысленное платье, а в мужественном полотенце – но зато всего один единственный разок сподоблюсь. И на второй уже сил нет.

 

И то, что я камасутру не читал, зато практик неплохой – тоже вряд ли что-нибудь новое сюда добавит, и какую-нибудь ясность в вопрос внесет, кто же тут лучший? На первый взгляд – он, Петр Петрович, концертмейстер.Лучший.

 

Но!

 

Этот же самый Петр Петрович, при том при всем, может быть, все свои восемь раз так посредственно гаммы исполняет, - что лучше бы и не занимался этим делом вообще. Дабы возбужденную женскую психику не травмировать.

А уж о шести дополнительных льготных разах даже и не заикался бы. Чтобы на истерику с битьем чужой посуды и собственной физиономии не нарваться.

 

А я потому так в полотенце заматываюсь, что сам себя стесняюсь – своей негабаритности. И уж если возьмусь за дело – и одного раза дамочке на целый месяц хватит.

И на воспоминания мечтательные еще останется. На следующий месяц.

 

Как тут можно сравнивать? Да абсолютно – никак.

***

А, кстати, Катя, - периодически возникающая в поле моего полуприкрытого веками, и ослепленного лампой зрения, подающая Жене то инструменты, то салфетки, то еще что-то, какие-то склянки с лекарствами – между прочим, тоже очень и очень ничего.

Только, немного высоковата для меня, кажется.

Но вообще говоря - очень недурна.

***

Вот еще вопрос, думаю я, ощущая прохладную струю жидкости, омывающей поле боя бормашины, полезно или нет: пощекотать иногда самолюбие? Собственное?

-Сплюньте, - врывается в мои мысли Женя. – Вы не заснули? Или вам плохо?

Я сплевываю:

- Вы как всегда великолепны, Женя! Если пациент спит у вас в кресле – это ли не показатель вашего класса?

- Вы просто льстец, - улыбается она – а я подумала, не стало ли вам плохо. Ничего же в этом приятного нет.

- Может быть, нашатырного спирту? Понюхать…- спрашивает Катя.

***

…Так вот еще вопрос – полезно или нет щекотать самолюбие?

Ведь только-только мы с ней расстались, вполне душевно, расплевались и разошлись…

А она уже звонит, переживаниями поделиться хочет. По поводу нашего расставания.

И сразу с вопроса начинает: а ты еще дома? Почему это? Я думала, ты уже на свидание умотал – к другой.

И молчит – ободряюще. Поощрительно. Чтобы я что-нибудь такое успокоительное в ответ замурлыкал.

 

Но не мурлычилось мне что-то. Сидел я в тот момент в чем мать родила, в джинсах по пояс голый и раздраженный - по причине жары - и рот вязким турецким подарочным лукумом набит был. И как раз сладкое - в зуб попало. Да так попало, что глаза на лоб чуть не вылезли:

- Извини, - ответил ей, - тороплюсь, как ты и угадала, на свидание. Как раз вот уже собираюсь, галстук повязываю. И рубашку пасхальную глажу. И виагру глотаю – последние сто грамм, что от тебя остались. Дай прожевать, пожалуйста.

***

Очень щекочут самолюбие – такие вот звонки. Только проку от этого щекотания нет никакого. Как от щекотания пяток. Лучше бы их помыть, да кремом помазать,пятки-то. Вместо того, чтобы щекотать. Одно раздражение от таких пошлых звонков. И трещины на пятках. Болезненные очень.

 

И если еще зуб тут – ох…

 

Может быть, я слишком прямолинеен, но у меня так: умерла, так умерла. Сказала, что не хочет больше – значит все.

Я теперь больше и не хочу, и даже не буду.

 

Собственно, вот так и сказал ей когда клейкий, обсыпанный сухой пудрой лукум, морщась от острой боли, прожевал, наконец.

***

Нет, - без обид, если я у нее лучшим был, то и она у меня – лучшей была среди звезд на фюзеляже. Самая-самая яркая.

Да вот – погасла. Звездочка моя фюзеляжная.

***

Чего теперь уже по сбежавшему молоку плакать-то, спрашивается? Один раз сбежало – не нальешь обратно в кастрюльку. К плите тут же присохло и подгорело. Только доместосом. Или кометом. Да и то – не отдерут патентованные средства, думаю. Врет все – эта дурацкая реклама.

 

Будь ты счастлива со своими Петром Петровичем из хоровой студии, или Сидор Сидоровичем из железомонтажного треста. И мой номер из записной книжки в телефоне выкини, пожалуйста.

Тоже эти ребята – вполне достойные экземпляры. Тоже, видимо, лучшие – в своем классе.

И с человеческими качествами у них все в порядке.

Не то, что у меня.

***

- Я закончила, - говорит Женя. Сейчас, на всякий случай сделаем еще снимок. Может немножко поныть – но это нормально. Мы же канал пломбировали. И я почистила вам налет и камни сняла. Все – как новое, можете за дыхание не беспокоиться. А вообще - вы много курите, вам надо чаще ко мне приходить, чистку устраивать. И кофе, неверное много пьете.

 

Губы не очень-то слушаются меня, и по правой щеке бегают иголочки отходящей постепенно заморозки.

- Да, пью кофе. Самый ядовитый – растворимый. Из-за лени нормальный варить.

- Растворимый как раз и оседает у вас в полости рта. Перейдите на отбеливающую пасту. Например, на колгейт. И полощите рот после еды или курения. Если есть такая возможность, конечно.

 

Женя моет тщательно руки, повернувшись ко мне спиной. И я вижу маленький треугольничек трусиков, просвечивающий сквозь тонкую материю халата. Восхитительное зрелище! Возбуждает просто на раз!

 

- Вы фея, Женя, - говорю я, пересиливая себя и отводя глаза.

- Вы тоже очень спокойный пациент, - говорит она, поворачиваясь ко мне и явно уловив, куда я только что смотрел. – Сейчас Катя выпишет вам счет. Если что-то будет не так, тут же звоните, не терпите, договорились?

- Да, Женя, конечно. Мне и так просто позвонить вам было бы приятно.

- Звоните, конечно, поболтаем…- говорит она с профессиональным радушием.

- Конечно, звоните почаще, - говорит Катя. - Всегда будем рады вам счетик выписать!

- Ну, Катя... - говорит Женя и улыбается.

***

Стою на крыльце клиники, а дождь лупит по асфальту изо всех сил. И молния с треском шарашит прямо где-то над моей головой.

До машины метров сто, но понятно, что даже под зонтом добежать – будешь мокрым насквозь.

Помощница Жени Катя выходит на крыльцо покурить, видит меня, и улыбается:

- Страшно?

 

Катя, насколько я понимаю, студентка, и сейчас, летом подрабатывает у Жени в качестве ассистентки. И практика у кандидата медицинских наук, и заработок – все одно к одному хорошо.

 

Она - высокая девушка, выше меня на полголовы, пожалуй, хотя я и не маленького роста. Рыжая, веснушчатая, с хорошей фигурой. И улыбчивая.

Она смотрит на меня своими зелеными глазами и молчит. Как будто чего-то ждет, и я спохватываюсь – да, у меня конечно есть зажигалка.

И тоже закуриваю.

 

- Этот дождь скоро кончится, - говорит Катя, - и пациенты придут. У нас сегодня большая запись была, но всех буря распугала.

- А меня – нет, - говорю я. – К вам приходить - одно удовольствие! Послушайте, Катя, а что вы сегодня вечером делать собираетесь?

- А у вас есть какие-нибудь предложения? – отвечает она.