«Всадники шпорят, поводья ослабив.

Ворона в Биваре взлетела справа,

А прибыли в Бургос — слева взлетает».

Песнь о Сиде

 

... Утром - горячий, дымящийся кофе, днем - сигареты, одна за одной, иногда абрикосы, негроидной Африкой пахнут, зато их везде продают, удивительно спелы и более..., вечером - солод и хмель, затем - сон, обрывки которого ловишь бессильной рукою, напоминая себе теневого театра Пьеро, грим смываешь холодной водою, наблюдаешь опухшие веки, вздутые вены, неравные скулы, влажные брови слегка проявляют рисунок лица, робко, неровно, словно проснувшийся утром в нетопленном доме художник сразу за уголь берется, и лишь потом согревает ладони о чашку, в которой горячий, дымящийся кофе...

 

...Так каждый день Сид свой путь начинает, с новой надеждой, в судьбы начертанья не веря, но летописец ин-фолио свой открывает и пишет, что в Бургос въезжает, но все-таки слева взлетает ворона, и все мы читаем, что слева, уже ин-октаво, конечно... А Сид среди давящих фресок соборов, среди небоскребов - внебрачных детей вавилонских, что только ухмылку лишь вызвать у Бога способны, смолит сигареты одну за одной средь толпы горожан, узнающих его постоянно, указующих в Бургос дорогу, хотя ин-октаво читавших и знавших что слева, что путь этот только издевка судьбы, и детям беззубым своим объяснившим устами слюнявыми...

 

...Но, все же вперед пробираясь, толпу за толпою сменяя, по кругу людскому, где нет светофоров, он денно блуждает, стирая подошвы, и призраков медных, ленивых от зноя, мечом отгоняет, и девушек юных порой сторонится, с улыбкой кривою монеты считая, унылому звону которых в ответ километры звенят по дороге на Бургос...

 

...А в Бургосе старом, во мраке вечернем рассыпав по полу доспехи, он вдруг неожиданно чувствует старость, стоящую рядом, слезой нарисованной глупых подростков пугая, что Сиду не ровня, но круг составляющих этот, в котором блуждает...

А дальше лишь солод и хмель...