В маленьком белорусском городке, в котором прошло мое детство, было две школы, дающие среднее образование. Одна находилась недалеко от нашего дома, построена уже после моего рождения и считалась современной, так как была двухэтажной и из кирпича. На ее стадионе я пропадал все свободное время, но учился в другой, деревянной и одноэтажной. В ней учились еще мои родители. Детей, моих погодков, было много и объяснялось это просто. Отцы наши, в большинстве своем захватившие войну, по чистой случайности оставшись в живых, домой после Победы вернулись не сразу. Служили в армии где-то до конца сороковых, ожидая подрастающую смену. А смена, как вы понимаете, была немногочисленной. Но все проходит, как говорил Соломон, отцы наши вернулись и, естественно, рождаемость в начале пятидесятых резко пошла вверх. Так что в товарищах у меня недостатка не было и место в футбольной команде приходилось завоевывать, показывая хорошую игру.

 

Школа моя находилась в центре города, рядом с церковью и прилегающими к ней многочисленными постройками, в которых располагались, и по сей день располагаются, различные советские учреждения. В бывшем в те времена мужском монастыре ночевал, как гласит история, Наполеон. То ли, когда шел на Москву, то ли когда драпал из нее. Вообще, история города ведет свое начало с пятнадцатого века. Не один раз он сжигался, был даже пограничным. А, если считать, что на территории района находилось Друцкое княжество, существовавшее в одно время с Полоцким, Киевским и Московским, то, как вы понимаете, мест интересных для любознательного народа, вроде нас, хватало. Был и подземный ход, ведущий от церкви под рекой к костелу и на кладбище, и захоронения под самой церковью и многое другое, нами исследованное. Но сегодня речь пойдет не об этом, тоже, как мне кажется, интересном времени, а о Борьке Дегтяреве, моем закадычном друге, с которым не один год просидели на любимой задней парте.

 

Так вот, здание школы было деревянным, в каждом классе стояли круглые, выложенные из кирпича печи, обложенные жестью. Зимой их топили дровами и углем. Иногда, когда уж совсем невмоготу становилось учиться, а это случалось почему-то перед контрольными занятиями или другими важными уроками, мы, пользуясь тем, что уголь к нашему приходу полностью еще не сгорал, бросали в печь тряпку. Когда тряпка начинала тлеть, все дружно жаловались на головную боль, нас из класса выгоняли, проветривали, а потом все равно контрольную писали. Зато получившим плохую отметку было на что свернуть. Иногда помогало, но, честно скажу, не часто.

 

С переходом в средние классы, где-то шестой-седьмой, печь стала играть в нашей жизни несколько иную роль. Как известно из математики, круглое плохо вписывается в прямоугольное и за печью, стоявшей в углу, оставалось достаточно места для двоих. Туда и затаскивали на переменках наиболее любопытные мои товарищи наиболее развитых в физическом отношении одноклассниц на предмет определения, что это у них там растет, чего у нас нет. Насколько я помню, визгу было много, но особенно никто не сопротивлялся. А тех, кто сопротивлялся, мы и не таскали (или тискали?). В нашем тогдашнем понимании они от нас ничем и не отличались. Но это так, детские шалости. С кем не бывало?

 

Класс был довольно хулиганистым, вернее сказать - горазд на всякие выдумки. Но Боря среди нас был одним из первых, если не самый первый. И была у него одна страсть - очень уж он любил притаскивать в класс всякие взрывоопасные предметы. А в те годы по окрестным лесам их было предостаточно. В войну мы играли настоящим оружием, правда, стрелять не пробовали. На опушке леса стоял подбитый танк и мы, разделившись на «белых» и «красных», друг друга из него выковыривали. Попадались и снаряды, которые горячие головы взрывали, бросив в костер. Была поляна, заросшая мхом, отогнув который можно было наковырять трубчатый артиллерийский порох. Из него делались взрывпакеты.

 

Боря же обладал невероятным чутьем по обнаружению всей этой гадости и, за неимением свободного времени, притаскивал все в класс. Где и производил свои эксперименты, разбирая, ковыряя и снова собирая свое богатство. Мне кажется, будь у него возможность, он вполне мог бы стать вторым Калашниковым, настолько ловко это у него получалось. Помню, однажды он приволок в класс немецкую мину к миномету, небольшую, с крылышками, а она у него выпала из ранца и покатилась к учительскому столу. Зато полдня мы не учились, пока не приехал кто-то из военкомата. Наказывали его за это страшно, но безрезультатно. И только сейчас, вспоминая все его подвиги, я вдруг понял, что ведь и фамилия-то у него соответствующая – Дегтярев. Раньше как-то не доходило.

 

Вот, собственно, из-за этой страсти Боря и пострадал. Хотя почему только он? Были и другие.

 

Где-то в классе шестом к нам школу пришла работать молодая (это я теперь понимаю) и очень симпатичная учительница русского языка. Если я не ошибаюсь, звали ее Лидия Сергеевна. Доводили ее по причине этой самой молодости и привлекательности старшеклассники до слез, особенно в 8-м «б», где у меня было много друзей. Парень я был спортивный, часто ездил с ними на различные соревнования. Потому и пропадал у старшеклассников. Приходила Лидия Сергеевна после урока в восьмом к нам всегда расстроенная, раздраженная и, в связи с этим – невнимательная.

 

Так было и в тот раз, когда Боря притащил в класс целый карман капсюлей и ковырялся в них перышком. Для тех, кто уже и не помнит, что это такое, объясняю. Писали мы тогда чернилами, на парте у каждого стояла чернильница, в которую мы иногда забрасывали отличницам мух. А процесс написания происходил путем обмакивания специального металлического пера в чернила и, с помощью ручки, почти как Пушкин гусиным пером (отсюда и название), писали. Ручки были деревянные, а уже где-то в классе четвертом появились такие металлические трубочки, в которые эти перышки и вставлялись. Они тоже годились на всякие пакости. Можно было пожевать промокашку, потом плеваться через трубочку в понравившуюся девчонку. Почти как индейцы. А можно было напихать туда пороха, заклепать один конец, приспособить на деревянную подставку, поджечь с помощью серы от спичек и стрелять дробью. И много всякого другого...

 

Боря ковырялся со своими капсюлями, а Лидия Сергеевна, дав нам темы по сочинению, листала задумчиво какой-то журнал. Вспоминала, наверное, свой «любимый» 8 «б». Боря ковырялся, ковырялся и «доковырялся». Капсюль в его руках с шипением взорвался. И облако сизого дыма поднялось над партой. Лидия Сергеевна вздрогнула, подняла голову и воскликнула:

 

-Дегтярев, чем это ты занимаешься?

 

Боря вскочил и, желая, видимо, уменьшить количество дыма, вдохнул его в себя. И стоял так, надув щеки. Но сколько можно не дышать? И он его потихонечку, тонкой струйкой, стал изо рта выпускать.

 

-Дегтярев! - еще раз воскликнула Лидия Сергеевна. – Ты что там, куришь? Немедленно выйди к доске!

 

Боря поплелся к доске, как приговоренный к казни - к виселице.

 

- Доставай все из карманов! - приказала Лидия Сергеевна.

 

Боря начал высыпать свои арсеналы. Чего там только не было. Спички, обрывки проволоки, какие-то деталюшки, винтики-гаечки. В общем, все то, без чего нельзя сделать маленькую атомную бомбу. И с чем – можно. Надо только родиться Борей. И главное, что он высыпал на стол – добрых две пригоршни капсюлей.

 

- Что это ты с собой носишь, Дегтярев? Как тебе не стыдно! – Лидия Сергеевна, видимо, решила выместить на Боре все то, что не удалось в 8 «б». – Немедленно бросай в печь!

 

- Как в печь? – ахнул Борька. – Лидия Сергеевна, не надо!

 

- Бросай, кому я сказала, - Лидия Сергеевна подумала, видимо, что Борьке жалко расставаться со своим богатством.

 

- Лидия Сергеевна, я больше не буду, - почти плакал Борька, понимая, что таких последствий ему могут и не простить. Это тебе не безобидная мина, которую еще надо суметь взорвать. Тут-то точно взорвется.

 

Класс настороженно молчал, глядя, чем это все закончится. Некоторые еще ничего не поняли. Другие, в этих вопросах продвинутые, уже смикитили, что занятий, наверное, сегодня больше не будет. А, если повезет, то и завтра.

 

-Долго я тебя еще буду уговаривать? – чуть ли не в крик сорвалась Лидия Сергеевна. – Или мне директора позвать?

 

То ли упоминание директора подействовало, то ли желание Бори посмотреть, что из всего этого выйдет, но он сгреб все со стола, открыл дверцу и бросил в печь.

 

-Садись на место, Дегтярев, - уже спокойным голосом сказала Лидия Сергеевна, - продолжим урок.

 

Ее бы слова… В классе стояла такая тишина, что слышно было, как муха бьется в оконное стекло. В другое время жить ей оставалось до первого взгляда. Не все чернильницы еще заправлены, мухи были в дефиците. А тут повезло, не до нее. Борька сел рядом, прошептал пару слов, которые я здесь повторять не буду и, зажав уши руками, уткнулся головой в парту. Нас, конечно, еще не учили, как вести себя при ядерном взрыве, но кое-что мы и так знали. Особенно Борька.

 

Лидия Сергеевна встала из-за стола, взяла в руки мел. Видимо, хотела, чтобы мы записали домашнее задание. И тут началось. Вы, конечно, помните, что такое салют, и смотрели в небо, наблюдая за красиво рассыпающимся по нему фейерверком… Нечто похожее произошло и у нас в классе. Только вместо фейерверка на класс обрушилось что-то среднее между извержением вулкана и землетрясением. Вырывающийся из всех щелей горчичного цвета дым пополам с пеплом окутал нашу бедную печку, сделав ее похожей на готовящийся к старту космический корабль. Я и подумал тогда, что она, печка, стартанет сейчас куда-то в неизведанные дали. А время было такое, что космонавтикой бредили, и каждый старт широко освещался в прессе. Вот бы прославились на весь мир! Не взлетела. Только черная стала со всех сторон. Бывает. Видимо, ошибка в Борькиных расчетах получилась. Специально же не готовился. Да и в математике, честно говоря, не очень силен был. Точнее, совсем не был. Я, конечно, мог бы помочь, но кто меня просил? Так вот всегда. Сначала на «авось», а потом ты же и расхлебывай.

 

Бедная Лидия Сергеевна! Она-то находилась ближе всех к эпицентру взрыва. Мало того, что от неожиданности чуть не потеряла сознание, так ее белоснежная блузка и такие красивые, слегка вьющиеся, цвета спелой соломы волосы в один миг превратились в нечто грязно-серое, похожее на ветошь, использованную трактористом или помощником комбайнера. А мы с криками бросились вон из класса.

 

Последствия этой истории были не такими ужасными, как казалось сразу после этого события. Борю на неделю выгнали из школы, чему он нисколько не огорчился. Появилось время пополнить свои запасы. Нас перевели в другой класс, и мы месяц проходили во вторую смену. Провели родительское собрание, после которого многие мои друзья после тщательных домашних обысков лишились некоторой части своих мальчишеских сокровищ. Правда, уже без забрасывания их в печь. Но долго еще, встречая в городе или на стадионе знакомых, нас расспрашивали, что там взорвалось. А Боря после этого получил кличку «Заслонов», по фамилии нашего знаменитого земляка-подпольщика.

 

Лидия Сергеевна, поработав еще немного, из школы ушла и из города уехала. Наверное, вышла замуж или просто уехала куда-нибудь в город побольше. Следы ее потерялись, как и Борьки, да и многих моих одноклассников. Сколько времени-то прошло? А я вот пишу, и стоят они у меня перед глазами. Девчонки с косичками, в черных передничках и коричневых платьицах, мальчишки в школьной, серой форме, с картузами, которые мы так не любили носить. Стриженые «под ноль» или с коротким чубчиком, его нам уже разрешали носить в средних классах. И Лидия Сергеевна в белоснежной блузке, с пышной прической, до нее так хотелось дотронуться, чтобы проверить, настоящие ли волосы. В очках с большими стеклами, которые она носила, как я теперь понимаю, чтобы скрыть свой страх перед нами. И которые так смешно съезжали на ее носик, когда она нам что-то объясняла.

 

Еще одна страничка моей жизни… Такой же, как у многих моих сверстников. И такой же неповторимой.