«Жить надо только …» далее фотография была разорвана и Леля, ползая по полу, искала ее половинки. Легко нашла один угол, приложила его к противоположному и прочла дальше: « с тем, без которого…» и опять строчка обрывалась. Она снова опустилась на колени, заглянула под стол и вытащила из - под него сразу две части фотографии. Найденные половинки положила лицом вниз. Они идеально повторяли края разрыва. Лиля, наконец - то, с растущим любопытством, затаив дыхание, прочла все предложение. «Жить надо только с тем, без которого не можешь жить». Далее стояла Вадима размашистая подпись и дата. «Как просто и как ясно,- поразилась она лаконичности этой мысли. Ее мудрости. Неужели Вадим сам до этого дошел!? А в жизни у него все абсолютно не так. Наверное это противоречие и продиктовало ему такое предложение». Леля села за стол, потянулась за блокнотом, покачала между пальцами ручку и стала писать.

* *

«Милая подруга Анечка! Утро началось с того, что я подобрала с пола части разорванной тобой вчера фотографии, где вы с Вадимом сидите в авто. Ты, обхватив руль, а Вадим, обхватив тебя. Такие вы радостные, такие счастливые, солнце пронзает вас. Да…

Я сложила ее по кускам, и ты уж прости мое женское любопытство, прочла дарственную надпись, которую написал тебе уже не твой Вадим. Уверена, ты ее помнишь, а потому повторяться не буду. Эта фраза в полной мере относится к тебе, но никак к ее автору. Ты, наверно, это сама не осознаешь, но то, что он написал, не сомневаюсь, всегда было главнейшим условием твоей жизни. И это же стало твоей бедой. С того ты и мучаешься, страдаешь и плачешь не в силах научиться жить с тем, кого не любишь. Ты еще до конца не осознала, с каким прекрасным человеком свела тебя судьба. С человеком, который, не задумываясь, готов был отдать тебе все и нес бездонный сосуд тепла и участия, желая из него напоить красивую женщину нерастраченной, незатребованной заботой! Порыв этот встречается не часто среди людей! Ты его не оценила. Филипп переполнялся состраданием, жалостью и сочувствием к тебе. Все в нем восставало, когда ты горько рассказывала ему, как не достает тебе этой самой любви. Не абстрактной, а от конкретного человека. Угораздило же тебя, Анька, так наотмашь, в ущерб нормальной, размеренной жизни полюбить этого конкретного человека! Ну - да ладно!

Между тем, гуляла ли ты с Филиппом по ночному городу, пила ли с ним кофе, просто ли молча смотрели вы друг на друга - случилось то, что должно было случиться с человеком, запрограммированным на любовь. Сердце его, переполненное участием и заботой, застучало сильнее, застигнутое внезапным чувством к тебе. Филипп не влюбился. Он полюбил, полюбил, как может полюбить человек сам не сильно избалованный любовью. Не по жизни, а именно в эту пору встречи с тобой. Ты жестоко и безжалостно отвергла его. Но не сразу. Скажи мне, как ты думаешь, просто ли это мужику – жить в ожидании обещанной любви? Ты дала ему – вначале надежду, а потом сама же ее отняла, разбила. А в нем жила неистребимая вера, что ты переменишься – шелохнется в твоей душе ответная любовь. Ты знаешь, я до сих пор смотрю на Филиппа, как на святого. Конечно же, он не святой! Святых вообще не бывает. Просто человеческая природа этого человека - свершение благих поступков. Он идет по жизни и жертвует собой, деньгами, временем, жильем, комфортом – чем угодно, всем для людей. Часто в ущерб себе. В ущерб собственному душевному равновесию, принимая взамен, больше неприятностей, чем радости. Тебе ли не знать какие попадаются злые люди. Он идет по жизни, и я клянусь тебе, над его головой светится нимб! Но не все его видят. Точнее практически никто. Но самое неразумное, самое обидное и горькое, чему нет объяснений, что этого нимба не увидела ты! Свет над его головой затмила тебе твоя любовь к Вадиму. Ты не увидела этого света, а потому вчера сожгла мосты по одну из сторон которого, остался стоять, светящийся ореолом одинокий Филипп, а на другой человек хоть и неравнодушный к тебе, но тебя не любящий. Если бы первому ты только махнула рукой, он бросился бы в реку навстречу тебе! А другой, сколько бы ты ни звала его, стоял бы и курил, глядя на сожженный мост. Потом вздохнул бы и ушел. Может быть, даже запил не надолго. Ни больше, ни меньше. Потому что его устраивал, как это ни пошло – доступ к твоему телу. Доступ практически без сопротивления. Ты не отказывала. В тебе зашкаливала любовь к нему. Он ее потреблял. Потреблял, как электроэнергию. Электроэнергию можно потреблять, регулировать. Регулировать ореолом – никогда нельзя. От света Филиппа можно было отогреваться сердцем и душой. Ты предпочла согреться лишь телом, воспринимая Филиппа ровно на столько, насколько это дано нам, бабам. Увы, Анечка, как ты была не права!

А у Вадима не хватило даже мужества, не шелохнулось мужское самолюбие (а его надо иметь) чтобы отвернуться от тебя, когда ты призналась ему в измене с незнакомым ему Филиппом!

Тем не менее, ты плакала и каялась, пытаясь объяснить своему любовнику, что своим опрометчивым поступком, да что там – изменой! хотела забыть и вычеркнуть его из сердца. У тебя ничего не вышло. Ты с ужасом убедилась, что любовь Филиппа ничего не компенсировала. Кроме того, что только причинила ему нестерпимую боль. То, как ты была переменчива в поступках, в своих чувствах к Филиппу, напоминает известную историю. Историю, когда сердобольный хозяин, очень любящий свою собаку наказывает ее за некую провинность тем, что по частям, по кусочкам рубит хвост несчастной! Если бы та умела говорить, она возопила бы на весь мир – убей меня сразу, хозяин! Не пытай, не мучь! Так же взывало сердце Филиппа. Оно разрывалось от хрупкости и ненадежности ваших отношений. Ему необходима была предельная ясность твоих чувств, ясность твоей души, а не недомолвки и неправда. Неправда даже если она была продиктована самыми искренними твоими побуждениями: приласкать человека, не дать подступиться одиночеству, снять усталость и напряжение дня. Ты делала его счастливым на час, а уходя, оброненным, между делом словом «нет» оставляла далеко несчастным, раздираемым противоречиями и тонущего в догадках на долгие дни. До следующего твоего звонка или до следующего появления с новым спасательным кругом. Как и чем, он жил эти дни, тебя мало волновало. Всякий раз, расслабившись с Филиппом, тебя еще сильней, еще неотвратимей тянуло к собственнику. А того хватило только на то чтобы все узнав, унизить тебя и сделать больно за предательство, за обман. Ты мне пересказывала: «Наверно легкий синдром недомогания в конец одолел тебя»,- бросил он тебе, криво улыбаясь. На вскинувшиеся брови, с каким-то сладострастием, выпячивая свое чувство юмора, пояснил, что им давно замечено: ты испытываешь синдром недомогания, если тебя никто не домогается. Этому диагнозу,- добавил он,- есть слово точнее и проще: «Стерва. Слово, которое начинается с большой буквы «Б». Ты знаешь, Анька, я бы съездила по роже и испытала величайшее наслаждение. В жизни бы больше никогда не приблизилась к нему. Ты же молча снесла это оскорбление. Потому что сердце твое было переполнено любовью к циничному Вадиму. Ему бы опередить тебя, отвернуться и забыть первым, вычеркнуть номер твоего телефона и имя из всех блокнотов. Но отвернуться и забыть это привилегия сильного. Вадим же похож на рыбака, который домогается малых выгод, ценой больших опасностей. Ты понимаешь, о чем я говорю. (Он женат. Это делает его жалким трусом, хроническим лгуном и лицемером). И раз уж об этом зашла речь – он нелюбящий жену (ты об этом знаешь), никогда ее, тем не менее, не бросит. Единственное кого он любит – это своего единственного сына.Хочу найти хоть малейшее оправдание его скотскому, безразличному отношению к твоему будущему, твоему благополучию. Ведь ты приносила в жертву свое драгоценное время, которое могла посвятить кому – нибудь из более достойных. Ради чего, Анька? Вадим никогда не уйдет еще к одной нелюбимой им. А ты до недавнего времени так этого хотела! Ты так вожделенно этого хотела, что даже закрывала глаза на то, что он не испытывает к тебе никаких чувств! Никаких кроме сексуальных. Послушай, Ань, чем ты так привораживаешь в постели? Вадим далеко не мальчик. По его собственному признанию он в юности прошел хорошую школу. «Огонь, воду и…маточные трубы», - это его выражение. По жизни он хочет ловить рыбку на золотой крючок. Ему это удается. Но вот крючок с тобой оторвался и теперь никакая добыча, надо думать, не возместит ему потери. Хотя как знать. Может он быстро оправиться от легкой контузии и на новый крючок клюнет очередная дура. Кстати сказать. Как ты думаешь, может ли он изменить тебе, как ты изменила ему? Может ли он ответить тем же? Только не выпячивай сразу его «драгоценную» супругу, которая всегда под боком. Тут совсем другой иконостас. Мне просто интересно - искал ли он на стороне кого – либо за все эти ваши годы, сколько вы знакомы? Уверена, что нет. Даже теперь, я думаю, он не станет это делать хоть, имеет на это полное право. Не знаю – поймешь ли ты меня правильно, но ревновать его к кому бы то ни было, такого повода он тебе никогда не давал. В этом его нравственный кодекс выше твоего. Это надо признать. Ты возразишь мне – Вадиму не зачем было проверять свою любовь к тебе. Просто потому что ее не было. Не знаю, не знаю. Тебя это не сильно оправдывает, милая моя подружка. Скажу тебе честно - я мечтала быть на твоем месте, когда видела вас вдвоем. Как я тебе завидовала, когда ты познакомила меня с ним. «Какой раскованный, красивый и остроумный мужик!» - бесилась я! «И не со мной!». Я завидовала тебе и искренне желала, чтоб ты, подруга моя, пошла с ним под венец и была счастлива. Увы, я тогда не знала самого главного. Ты долгое время скрывала от меня тот факт, что он тебя не любит. Оказывается, он просто всегда искал физической близости с тобой. И больше никакой. Он быстро привязался к тебе. Заметь, я пишу, не полюбил, а привязался. Не доставало ему любви. Да что там не доставало! Не было ее у него. Не было никогда. Твое сердце не соглашалось с этим. Знаешь, не хочется рисовать Вадима только черными красками. Это было бы несправедливо и необъективно. А потому - допускаю мысль, что он сильно тосковал, если долго не видел тебя или не слышал твоего голоса. Как мальчишка радовался, каждой встречи с тобой, когда выпадала ему такая удача скинуть оковы семейных уз. Тогда он покупал цветы, (что было редко), чаще выскакивал из машины и срывал красные розы с городских газонов. С деньгами, кстати сказать, у него постоянно напряженка, (всегда тащил у тебя из пальцев сигареты) хоть как будто не бездельник.

Он скучал без тебя, равно как и тяготился поздним вечером, когда тайком смотрел на часы, а ты удерживала его. Сейчас я хотела бы видеть его целующим твои руки, просящим прощения! Но утешит ли это тебя? Поцелуи человека, у которого клетки сердца, отвечающие за любовь, атрофированы. Вчера ты нашла в себе силы и произнесла слова, которые он заслужил. Не оборачиваясь к нему лицом, порвала и швырнула через плечо разорванную фотографию. Швырнула, как в прошлое, возврата к которому больше не будет никогда. Он затянулся сигаретой и, не проронив ни слова, тихо закрыл за собой дверь.

* * *

В этом месте Леля откинулась на стуле, потом прошла на кухню и поставила на огонь кофеварку. Пока кофе варилось, она стала разглядывать себя у большого трюмо. Распахнула халатик, внимательно рассматривая себя голую. Вытянула стройную ножку, подняла к затылку длинные волосы, покрутила головой, улыбнулась и осталась довольна. Через некоторое время снова села за стол и продолжила писать письмо, делая маленькие глоточки из чашки с кофе.

* * *

Легче ли тебе стало, Анечка? Сомневаюсь. Ты наказала себя всех сильнее. Потому что твои потери несоизмеримей и горше. Ты обманулась, думая, что интимные отношения с Филиппом, с человеком, который не то, что засматривался на тебя, наглядеться не мог и боготворил тебя, заменят тебе любовь, которую не дал тебе Вадим. Анечка милая, давно хотела тебе сказать: Нам всем давно уже даже не по сорок. Как ты могла внушить сердцу и уговорить себя лечь с Филиппом!? Ты обманывала саму себя. Подруга моя! Спать надо только с тем, без которого не можешь жить. Именно для такой строчки у Вадима, оснований теперь предостаточно. Все. Хватит. Не хочу больше говорить о нем ни слова.

Как же нынче тебе должно быть плохо! Ведь вместе с водой ты выплеснула и ребенка – послала к верблюдам, как ты выразилась, заодно и Филиппа. В четверг, когда я забежала к тебе в поликлинику просто поболтать, не придала никакого значения тому, что ты мне из своего кабинета вдруг вынесла тонометр. Это был его аппарат. Филипп просил тебя иногда, чтобы ты мерила ему давление.

«Передай это Филиппу, - спокойно сказала мне ты тогда. В отделении пошли нездоровые разговоры, что я принимаю больного без записи». В тот же вечер, в его комнате, в глаза мне бросилось идеально белое пятно на стене вместо привычной большой твоей фотографии. И если я взяла аппарат, нисколько не подозревая ни о чем, то тут меня словно током ударило: «Ты приняла решение, подвела черту? Ты ушла от него!? Лишила Филиппа единственной надежды, которая до последнего жила в его сердце!». Какая, Анечка, вселенская несправедливость в том, что именно в твоей душе не шелохнулось хотя бы некое предчувствие любви к этому красивому человеку. Не хочется говорить банальности, но помнишь «стерпится – слюбится?». Поверь мне, я знаю - с этой банальности начинали жить многие пары. И жили в полной любви и согласии! И умирали в один день. Филипп готов был распахнуть всего себя навстречу тебе! Есть в этом какой-то дьявольский рок, что ничего у вас не сложилось. Почему-то мне подумалось сейчас: «Слава Богу, что два таких диаметрально противоположных человека, как Филипп и Вадим не знали друг друга».

Ты уже сейчас далеко. Любуешься, наверное, в деревянных Кижах часовней Петра и Павла. Пусть твой скоропалительный отпуск принесет тебе много удачи! Прости, что письмо, может, получилось слишком сумбурным, где-то даже не логичным и взбаламученным. Впрочем, не такова ли вся наша жизнь? Просто очень хотелось выплеснуть на лист все то что, не всегда получалось, да я и не решалась сказать тебе.

P.S.

Анька, случайно наткнулась на книжку стихов поэтессы Веры Кулешовой (помнишь, были когда-то на ее вечере в Доме Кино) и на глаза попались эти стихи. Они - не встать мне с этого места про тебя. Не могу не переписать их в письмо. Прости, родная, если они заставят тебя заплакать.

Судьба напевом горестным однажды

должна была открыть мне бытие.

Должна была любовь придти, как жажда,

придти и даже сердце сжечь мое.

И свет былой погас во мне навеки.

Нет эха в сердце у меня давно.

И пусть плывут тысячелетий реки,

им пустоты заполнить не дано.

И кто я? Что я в этом мире значу,

с дурацкой этой верностью своей?

Зачем, как нищий в подворотне плачу,

как пес стою у запертых дверей…

И еще. Ползала по полу, собирала ошметки разорванной тобой фотографии и подумала о том, что, как нельзя склеить разбитую чашку, так и этот снимок, даже если я его склею, ничего уже не изменит в твоей жизни. «Жить надо только с тем, без которого не можешь жить» эта фраза остается незыблемой. Фраза, как это ни парадоксально, написанная рукой Вадима. Ты ей никогда не изменишь. Пошли тебе, Господи, еще раз такого Филиппа.

Целую –

твоя лучшая подруга Леля.

* * *

Леля перечитала письмо, отложила ручку и, потянувшись за столом, взглянула на настенные часы. Они показывали 8.30 утра. Запахнувшись в шелковый халат, она шагнула в спальню. Отдернула штору и присела у постели.

- Соня, просыпайся! Уже девятый час. Сейчас мама должна вернуться, - чмокнула она заспанное лицо.

- Лелька, соня снова тебя хочет, - открыло заспанное лицо глаза. - Иди ко мне.

- Нет! Хорошего понемножку! - засмеялась Леля и взъерошила густые, черные волосы. Сейчас мама зайдет. И потом чьи это слова: «Жить надо только с тем, без которого не можешь жить».

- А где мои трусы?- загорелая рука зашарила под простыней.

-Это твои слова, - Леля стала тащить с плеч одеяло. Подъем!

-Ну, мало ли чего я говорил. Если ты это о себе, то надо было раньше думать.

-А может я, действительно, не могу без тебя жить, - глаза у Лели были заискивающие, даже с тенью некоторого угодничества.

-Тогда я вечером приду снова.

-Глупая максималистка была твоя Анька. Конформист и максималистка, а проще – собака на сене, - они уже выходили из спальни.

…В дверях Леля потянулась на цыпочки, обвила шею Вадима руками, припав слегка распухшими после бессонной ночи губами к его рту и, прошептала: «Приходи вечером непременно. Было здорово. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я так давно этого хотела!». Вадим сдержанно хохотнул, нежно ущипнув через халат острый сосок Лилиной груди, глубоко вздохнул и шагнул за порог.

 

Дм. Аркадин