Чаще всего он летал. После глотка эликсира и пятнадцати минут сокрушительного забытья он выходил на балкон – знакомый балкон с пошарпанным полом и потрескавшимися от времени рамами без стекол, ощущая их ветхость всеми шестью чувствами. Вдохнув пряный воздух, он вспрыгивал на подоконник, легко удерживая равновесие, и оглядывал ночной город перед тем, как шагнуть в пустоту, наружу.

 

Простому обывателю его облик в данный момент показался бы как минимум интересным. Сам же он своему облику давно не придавал значения, так часто тот менялся, потому осматривать себя не представляло никакого интереса. Другое дело – город. Один и тот же ландшафт выглядел каждый раз по-новому, и тем не менее какие-то основополагающие линии, фигуры, плоскости оставались незыблемыми.

 

Долго, очень долго он смотрел на город перед тем, как взлететь. Так читают несколько раз подряд любимую главу в знакомой с детства книжке, задерживаясь на мелочах перед тем, как перелистнуть страницу. Этот город долгое время был его домом и тюрьмой.

 

 

 

 

 

Участковый, лейтенант милиции, внимательно смотрел на старика, сидевшего за столом напротив. В неверном свете дежурки создавалось впечатление, что это совсем не пенсионер из триста шестого дома, а какой-то просто сказочный персонаж. Глубокие тени под глазами (1924-го как-никак), седые, но удивительно густые волосы и выцветшие глаза в сочетании с почти прозрачной сухой кожей в электрическом свете казались нереальными до такой степени, что хотелось дотронуться до их обладателя. Старик был больше всего похож на старого мотылька, который теперь незаметно от посетителя дорисовывался лейтенантом в служебном блокноте. Сам разговор участковому порядком надоел, но служебное положение обязывало демонстрировать хотя бы формальный интерес.

 

Давайте продолжим, – отложив ручку, вздохнул лейтенант.

 

 

 

 

 

Ночь была светла и торжественна. С тихим шорохом разворачивались огромные крылья, пустота под ногами создавала ощущение безраздельной власти над пространством и временем, глаза пристально вглядывались во тьму, замечая каждую тень жизни, каждую искру движения, каждого сумрачного героя, возомнившего себя царем ночи. Все они копошились под ним, вздрагивали от легкого шума, когда он проносился в воздухе, и поднимали головы кверху, прислушиваясь. Нет, они не боялись. Страх из-за кратковременности присутствия летающего гостя не успевал зарождаться в их головах, но мрачное сомнение в собственном всемогуществе при явном присутствии непознанного, незримого и потому ужасного каждый раз подкатывало у них комком к горлу. И тогда темные тени, дрожа, уползали в свой сумрак, а он беззвучно смеялся, чувствуя свою власть над ними, над небом и над всем миром.

 

И только однажды за время ночных странствий власть в его пальцах на мгновение стала зыбкой – когда он увидел порхающую по крышам домов огромную белую тень с темными, почти демоническими глазами, с глазами, но без лица. Так – легко, грациозно и в то же время могуче – могло двигаться лишь существо, подобное ему, крылатому. И тогда он позволил себе поддаться необъяснимому порыву, сжавшему тисками грудь, и поспешил с первым ветром вернуться домой. Таинственный призрак, даже если и видел его, не стал преследовать и больше никогда не встречался.

 

 

 

 

 

- Все?

 

- Еще он кричит и стучит в стены дважды – ближе к полночи и под утро, – торопливо прошамкал старик, и его ледяные глаза неприятно блеснули, но участковый опять перебил его:

 

- Да, да, понял, он мешает Вам спать, так?

 

- Так, и, по-моему, он разводит голубей или других птиц в квартире…

 

Участковый насторожился и решил очень осторожно уточнить важное обстоятельство:

 

- Почему вы так решили?

 

Старик мерзко захихикал, выкладывая свой окончательный козырь:

 

- Хлопанье крыльев, милейший, да и смрад снизу… Ну вы понимаете…

 

Да, он понимал. Теперь он отлично все понимал. Лейтенант неожиданно выпрямился за столом. Дело принимало неожиданный оборот.

 

 

 

 

 

Но все же и за прекрасные ночные полеты ему приходилось платить свою цену. Обычно, когда он прилетал обратно в свой угол на двадцать втором этаже самого высокого здания города, Дух обратного превращения неумолимо снисходил на него, коверкая плоть, ломая огромные крылья, причиняя невыносимую боль. Вот и сейчас уползающая в изнеможении к горизонту луна заставляла его в четыре утра хрипло кричать и ломать руками немногую оставшуюся вокруг мебель. Он не контролировал себя с полчаса, затем в изнеможении сел прямо на пол и начал швырять бутылки из-под драгоценного эликсира о стену, с минуту отдыхая после каждого броска. Звон понемногу отрезвлял его и заставлял отступать Духа быстрее. Терпкий запах алкоголя витал в воздухе, загадочные тени прыгали по потолку, а он гортанным голосом пел песни своих человеческих предков. Когда третья бутылка со звоном разлетелась на осколки, раздался звонок в дверь. Такие факты в своей жизни человек обычно игнорировал, и сколько он себя помнил, такое сходило с рук – недовольные звуки снаружи замолкали, стоило прекратить шуметь. Но не сейчас.

 

 

 

 

 

На двадцать третьем этаже, в маленькой комнатенке, больше похожей на чердак, седой старик готовил на плите свой любимый капучино. Услышав звуки снизу, он недобро усмехнулся и подошел к окну, держа в руке чашку. Полная луна всходила над горизонтом, освещая неровным светом великолепные пространства крыш. Старик сделал первый глоток, и глаза его потемнели.

 

 

 

 

 

Раздалось несколько ударов в дверь, которые заставили человека вздогнуть и торопливо ощупать себя. Посыпалась штукатурка, и спустя еще несколько секунд дверь под мощным напором рухнула внутрь. Сжавшись в комок и обняв себя руками за колени, человек поднял глаза и увидел многочисленные фигуры в форме. В проем входной двери опасливо заглядывали когда-то знакомые лица соседей и видели его голое, дрожащее тело. Неведомый раньше страх сковал его члены. Презрения он не боялся, но прежней жизни, по-видимому, пришел конец.

 

Люди в форме молча окружили его, подняли и поволокли к лифту. Остался только участковый, лейтенант – высокий угрюмый и обычно нелюдимый мужчина, лицо которого отличали смотревшие на мир из-под густых бровей темные, почти демонические глаза. Когда все покинули квартиру, он брезгливо осмотрел мусор, осколки и лужи мочи на полу, поморщился от запаха, затем проверил все комнаты и, обнаружив то, что искал, методично разбил одну за одной сорок две бутылки водки, выстроенные в три ряда в ванной. Исполнив свой долг, он повесил на дверь ванной бумажную пломбу, поставил на ней подпись, похожую на некий древний знак, кивнул самому себе и отправился догонять остальных.

 

 

 

Из открытых дверей грузового лифта доносились истерические вопли того, кто не хотел навсегда становиться человеком. Участковый вошел в кабину, и вопли смолкли.