- Послушай, о чем она там говорит? - спрашивала жена, прислушиваясь к монологу, доносящемуся из соседней комнаты. Оттуда слышалось:

- Да сколько раз вам говорить, что ни на кого я не работаю! Я - не сотрудник КГБ, я - местное население, что вы ко мне пристали?!

- Тетя Люба говорит, что она - не работник КГБ, - ответил я.

- Боже мой... - только и смогла ответить жена, - Этот квартирный вопрос меня в могилу сведет, это точно! Что только у меня за муж попался, даже жильем обеспечить не может, что приходится в этом дурдоме жить!

Вот уже третий месяц мы обитаем в этой старой двухкомнатной квартире вместе с тетушкой жены, тетей Любой. Квартира эта досталась ей от покойного мужа вместе с нагромождением нелепой старомодной мебели и целой библиотекой пыльных фолиантов, страницы которых испещрены “ятями”.

Откровенно говоря, мы бы тут никогда и не жили, если бы у нас было какое-нибудь другое пригодное для обитания место, которого, конечно же, на нашу долю не нашлось. Поэтому приходилось мириться с постоянным ощущением жути, которым была пропитана эта квартира. Сперва казалось, что оно исходит от самих здешних интерьеров - от невероятно высоких потолков, от черной модерновой мебели, испещренной затейливыми узорами, от торчащего из настенных часов злого деревянного оленя, агрессивно выставившего на наблюдателя свои острые рога. Однако спустя какое-то время стало ясно, что подлинный центр душевной тревожности лежит в самой хозяйке этой квартиры, а начинка жилища представляет из себя ни что иное, как продолжение того ужасного внутреннего мира, который переполнил ее тщедушную сущность.

- Что делать, - ответил я супруге, - Приходится мириться.

- Когда это кончится?! И чего мы ждем?! - прошептала она, но я ответил молчанием. Неудобно было говорить, что едва ли наш жилищный вопрос разрешится как-нибудь иначе, кроме как через вымирание дедовского поколения с освобождением соответствующих квадратных дюймов.

- Она всегда была такой? - спросил я, имея в виду тетушку.

- Нет, что ты, раньше она со мной, когда я была маленькой, все гуляла, книжки читала, сказки собственного сочинения рассказывала. Просто так сложилось, что муж оказался на тридцать лет ее старше, детей у них не было, вот она и свихнулась...

Да, тетя Люба была сумасшедшей. Те, кто представляет себе эту категорию людей в виде свирепых мужиков, сокрушающих на своем пути все и вся до тех пор, пока на них не наденут “смирительную рубашку” или не сделают успокоительный укол, немного заблуждаются. Вернее, среди душевнобольных встречаются и такие, но это - ничтожное меньшинство, и о нем не стоит даже и говорить. Следует разочаровать и других, для которых психиатрический пациент непременно должен быть Лениным, Гитлером и Наполеоном в одном флаконе. Этим приемом в основном пользуются неопытные “сочки” в военкомате, но таких очень быстро “раскусывают”. На самом же деле львиная доля психических больных - тихие и ничем не примечательные люди, однако, в каждом таком человеке присутствует такой мир, принятие которого все “здоровые” опасаются больше, чем чумы, ибо оно способно мигом стереть в порошок все привычные представления о среде их существования.

Одевшись, я направился в комнату тети Любы, ведь общение с живым человеком иногда способно заглушить начавшуюся в ней бурю чужих голосов.

- Здравствуйте, тетя Люба, как Вы себя чувствуете? - вежливо поинтересовался я.

- Плохо, - пробормотала она, восприняв меня вполне реально и мигом отключившись от “потустороннего” разговора, - Совсем они замучили...

Я, разумеется, сразу понял, о ком идет речь, и воспринял в этом обстоятельстве весьма плохой признак - раньше при разговоре с реальным человеком она забывала о своих постоянных “собеседниках”. “Ах, ведь сейчас весна началась!” - сообразил я, зная, что где-то в последних числах марта у нее обыкновенно начинается обострение.

- Вчера они меня за продуктами не пустили, сказали, чтобы дальше дверей не ходила! - совершенно спокойным голосом сказала она, - И что я им сделала?!

Было понятно, что расспрашивать о том, кто есть эти таинственные “они” - пустое дело, результатом может быть только обстоятельный рассказ о тысячах “неизвестных”, управляющих каждым действием человека. Поэтому я решил сменить тему разговора:

- Вроде потеплело, - невинно произнес я, глядя в окно.

- Это они тебе сказали, что потеплело, - назидательным тоном произнесла тетя, которая прежде работала учительницей младших классов, и такая дикция была у нее профессиональной, - Скажут, что похолодало - и ты сам почувствуешь, как похолодает.

В ответ оставалось только промолчать, ведь каждый знает, что спорить с психически больным - самое последнее на свете дело. Было понятно, что разговор не удался, и дальнейшее его продолжение лишь усугубит состояние тети Любы, к тому же я панически боялся лишней информации, прорывающейся из умопомрачительных глубин, распростертых по ту сторону тщедушного тела тетушки. Однако в следующую секунду Любовь Ивановна как-то нехорошо нахмурилась и зловещим шепотом произнесла:

- Видно сильный голос приказал тебе на Наташке жениться, вот как ты его послушался! Прямо как солдатик!

Тут уж мне стало настолько обидно, что я позабыл даже самые простые навыки общения с людьми подобного рода и сгоряча выпалил:

- Никакие голоса мне ничего не приказывали! Нет никаких голосов, я сам так решил! Я имею привычку решать все сам!!!

- Эх-хе-хе, - отвратительно засмеялась она, - Ишь ты как, “я”! Я - это ведь последняя буква в азбуке, это ничто. Знаю, знаю, вы меня все ненормальной считаете, вот мой братец каждый месяц докторишку привести пытается!

“Неужели обиделась?!” - пронеслось у меня в голове. Ведь обида даже полностью здорового человека может иметь самые невероятные последствия, например один ни капли не отягощенный психическими болезнями паренек в ответ на мелкое замечание соседа по даче выпустил из берегов его выгребную яму при помощи палочки дрожжей. А тут, что ни говори, диагноз “шизофрения” заверен двумя печатями! Все три месяца мы прожили так, будто по лезвию бритвы ходили, не дай Бог что-то не то сказать, а тут из-за ерунды... И надо было мне сегодня к ней выходить, когда изменить в ней все равно ничего нельзя!

Но тетя Люба моментально сменила свой насмешливо-презрительный тон на серьезно-наставительный:

- Главный их фокус как раз и состоит в том, чтобы убедить тебя, будто все услышанное ты придумал сам! Помню, когда твоя жена была маленькой, я ей сказку Андерсена читала про голого глупого короля. Тому королю придворные так описали узоры несуществующей одежды, что он поверил в ее существование, и думал, что сам ее видит! В том-то и весь секрет, что думать и слышать - одно и то же! Потом он также легко стал думать обратное, но опять-таки под влиянием других голосов.

- Но ведь голоса-то принадлежали настоящим, живым людям! - возразил я.

- Эти люди, то есть придворные, слышали голоса жуликов и тоже принимали их как свое собственное мнение. Так с чего это жулики имеют право стоять в этой цепочке первыми, что они - особенные какие-нибудь?! Они так же услышали голос, как услышал и мальчишка, дерзнувший закричать, что правитель - голый!

“Все это бред, бред!” - старательно убеждал я себя, хотя начинал уже сомневаться в том, что принятие за человеком способности к мышлению имеет меньше права называться бредом. Шизофрения никак не влияет на интеллектуальные способности человека, она, конечно, не делает его умнее, но не делает и глупее, она просто превращает его в другого. Так как тетушка была очень начитанной и образованной, то без труда могла приводить такие аргументы, которые мне нечем и крыть даже для самого себя. Впрочем, она ли их приводила, не приводили ли их те же самые голоса.

- Если ты способен думать, значит можешь представить себе все последствия каждого своего шага. А ты их представляешь?!

Тут я вспомнил, как ходил к другу за компьютерной дискеткой. На обратном пути мы остановились, чтобы попить пива, после чего я направился домой. На станции метро “Сенная Площадь” я обнаружил толпу народа, зевающую за разборкой рухнувшего бетонного козырька. Поторопись я минут на десять, не употребляй пива - и, быть может, лежать бы и мне раздавленным в лепешку под этой многопудовой бетонной толщей. Так что это, я случайно решил попить пенного напитка, или некий голос, который знает события и прошлого и будущего, настойчиво приказал это сделать мне?! А сколько таких случаев в литературе - уму не постижимо!

- Вот, то-то же! А еще скажи, если ты можешь думать, значит должен мочь и не думать, правильно ведь?! Так попробуй-ка ни о чем не думать? Что получается? Ахинея в голову лезет, и при том такая, что родной жене сказать постесняешься?! Это ты просто перестал прислушиваться, вот самые вкрадчивые голоса и стали всякое на ушко шептать...

“А ведь у меня был период, когда я не мог заснуть без представления перед своими глазами картин кровавых экзекуций, иначе другое в голову лезло. Кстати, а почему говорят “в голову лезет”? Ведь если в голове все создается, то как раз наоборот - из нее должно лезть!” - с удивлением размышлял я.

- А откуда они, голоса? Изнутри или снаружи? - почему-то спросил я.

- В том мире, где обитают они, - вполне логично пояснила тетя Люба, - Нет ничего плотного, нет материи. Твое “нутро” и “наружность” для них - одно и то же!

Я понял, что не следует больше раздражать и без того возбужденную до предела тетку, поэтому поднявшись на ноги я без слов прошагал в свою комнату. Вслед мне опять понеслись длительные монологи, которые представляли собой как бы вторые половины диалогов. Растянувшись на диване, я слышал обрывки длиннющих фраз, которые становились все менее и менее различимыми, пока не перешли в монотонное гудение.

На следующий день я с великим удивлением заметил, что к части своих мыслей стал относиться, как к чему-то чужеродному, неизвестно как проникшему в мою голову. При этом удивительнейшим образом эти “чужие” мысли играли в каждом моменте времени самое, что ни на есть ключевое, значение. Вот как будто случайно изменил направление пути, пошел не по проспекту (как чаще всего хожу), а по маленькой улочке. Быть может, если бы я пошел там, то меня бы придавило выехавшим на тротуар “взбесившимся” автомобилем, и “неизвестный” своим приказом изменил мой путь. Но если бы мое тело потеряло бы какое-то видимое только для них значение, то те же “неизвестные” мигом бросили бы меня под колеса первого попавшегося грузовика. Ведь сколько было случаев, когда ближайшие родственники покончившего с собой человека тщательнейшим образом “просеивали” сквозь сито разума все события его прошлой жизни и не находили и мельчайшего повода к суициду! В то же время люди, должные по логике вещей три раза повеситься и четыре утопиться, топчут землю, как ни в чем не бывало!

“Господи только бы не сойти с ума!” - с ужасом подумал я, осознавая, что уже начал терять значение самого слова “ум”. В этот момент я ощутил, как мысленная стена, воздвигнутая между мной и тетей Любой начала с грохотом разрушаться. Что оттуда еще на меня хлынет, из-за этой стены?! Не смоет ли меня этим чудовищным потоком?!

Жена меня встретила очень странной фразой:

- Ты знаешь, когда тебя нет, я иногда говорю с тетей Любой. Конечно, можно посчитать, что я тоже схожу с ума, но что-то в ее словах все-таки есть! Одна моя подруга не пустила домой мужа, поздно вернувшегося с гулянки. У них дверь в подъезд открывается из квартиры, она просто не стала нажимать на кнопку. А дело было зимой, мороз градусов под двадцать, иней в воздухе сверкает, куда-то надо от холода прятаться. Тот бродил до утра по улицам, потом кое-как подъезд нашел, чтобы отогреться, с рассветом вернулся. Разумеется, произошел грандиозный скандал, он заявил, что она его жизни не ценит, да и развелся с ней. До этого, кстати, их семья была примером супружеской идиллии, прямо хоть картину про лебединую песню с них пиши. Так вот, с распухшими глазами она пыталась по крупицам восстановить тот злополучный вечер и уверяет меня, что не нажимать на кнопку ей велел некий голос, этот момент намертво врезался в ее памяти и теперь не забудется уже до самой смерти. Вряд ли теперь она когда-нибудь еще выйдет замуж, у нее тяжелая болезнь почек недавно началась, такая уже никому не нужна. Вот тебе и человеческий рассудок!

“Все, теперь и она под ее влияние попала! Оказывается, не только гриппом вместе болеют, иногда еще и с ума сойти так можно”, - с тоской подумал я, однако делать было уже нечего.

День за днем я разуверился в авторстве все большего и большего количества своих мыслей, потом изменилось и качество - они стали приходить в виде голосов “из ниоткуда”. Похоже, что-то подобное стало происходить и с женой, не случайно ведь она стала то и дело озираться по сторонам, словно чего-то отыскивая...

Как-то я вернулся в квартиру тети Любы раньше обычного, когда светило солнце и шел день. Зайдя в подъезд, я еще на первом этаже услышал громкие и быстрые крики тетки, которые могли означать только ругань. На площадке возле тетиной квартиры стоял лысый и толстый человек и через дверь уговаривал впустить его в квартиру.

- Нечего по чужим квартирам шляться! Проваливай! - доносилось из-за железных створок.

- Что случилось? - спросил я.

- Понимаете, я - участковый врач-психиатр, меня вызвал брат Любови Ивановны для оформления ее недееспособности, но она меня не впускает в квартиру. Вы ей кто будете?

- Муж племянницы, - ответил я.

- Помогите, пожалуйста! - взмолился доктор.

- Понимаете, - ответил я, - Если я Вам помогу, то она подумает, будто это я привел Вас к ней, а это значит, что мы с ней поссоримся. А Вы, как психиатр, должно быть, знаете, что такое повраждовать с невменяемым человеком! Может она будет после этого меня считать лешим или домовым, и переубедить ее в этом уже никто не сможет! Учтите еще, что нам приходится жить в одной квартире, поэтому представьте себе дальнейшую нашу жизнь!

Доктор собрался было открыть рот, чтобы что-то сказать, но в это время дверь приоткрылась и из-за нее показалась здоровенная суковатая палка. “У нее, оказывается, для таких случаев и палка приготовлена”, - удивился я.

- Уходи! Проваливай! Чтобы и духу твоего здесь не было! - раздалось в адрес почтенного психиатра. Сообразив, что от сегодняшнего визита все равно не будет никакого толка, доктор зашагал по ступенькам вниз.

- Вот, шляются тут всякие, - как бы оправдываясь, сказала мне тетка.

Я постарался представить себе этого несчастного доктора. Вот идет он сейчас по улице после неудачного визита, а в плешивой голове мелькают сотни картин мира, которые он услышал от своих пациентов, и часть из которых уже наверняка считает своими собственными, сотворенными его же разумом. При беседе с очередным больным он наверняка находит в его речах взгляды, которые органично вписываются в его мировоззрение и от радости он готов уже обнять и расцеловать своего пациента. Однако - нельзя, ведь его задача как раз и состоит в том, чтобы изображать из себя абсолютно здоровую персону. Что же тогда означает это самое “полное психическое здоровье”? Трудно сказать, наверное, раньше оно означало полную солидарность с марксистско-ленинскими учебниками, а теперь, по-видимому - абсолютную пустоту, при которой каждое действие есть исключительно ответ на внешние раздражители. Вся его жизнь представляет собой борьбу за возведение непроницаемых стен между собой и другими людьми, которая неизбежно заканчивается их обрушением, и нет, наверное, человека, более жалкого в своем поражении. Из-за отчаянных попыток скорчить из себя “золотой стандарт” душевного здоровья, врач кажется прямо-таки эталоном психически больного в самом худшем смысле этого понятия.

- Он уже приходил ко мне, - продолжила тетушка, - Так обо всем внимательно спрашивал, а у самого потайные искорки в глазах мелькали, и рожа сама собой корчилась. Видно, недоброе что-то затевает, меня о нем уже предупредили...

Я лишь молча кивнул головой. Тетя Люба продолжала что-то говорить насчет услышанных ею откровений, но у меня уже был заготовлен подходящий вопрос:

- Если никаких мыслей на самом деле нет, а все это - лишь голоса, которые упорно выдают себя за раздумья человека, в сознание которого они проникают, то почему же Вам они раскрыли свою истинную сущность? Почему Вы знаете, что это - лишь голоса, а другие люди об этом не знают?

- Видно, у меня особое предназначение, кто-то решил раскрыть мне эту тайну, и она раскрылась... - растерянно проронила тетя Люба.

“Только вряд ли о ней кто-нибудь узнает, даже если и услышит ее от самой тети Любы. Ведь заверенный печатью психиатрический диагноз - надежное средство в каждом слушателе фунт недоверия”, - продолжил ее мысль раздавшийся из пустоты голос.

С того момента голоса начали сопровождать меня на каждом шагу, комментируя каждый на свой лад все встречаемые мной объекты и давая мне массу советов. Иду я, например, по улице и вижу перед собой красивую девушку.

- Подойди к ней и обхвати ее, залезь к ней под юбку, пощупай, что у нее там! - советовал один.

- Посмотри на ее фигурку, она как будто выточена из камня! Иди за ней по пятам, созерцай ее, восхищайся этими аккуратными формами, - противоречил ему другой.

- Вдумайся, для чего она нужна! Пойми смысл женщины, как она способна на тебя повлиять, изменить твою жизнь, к чему привести, - продолжал третий.

- Одна из них тебя уже кое к чему привела! - восклицал третий, хотя было непонятно, кого же он имеет в виду.

Не отставали они от меня и в домашней обстановке, скажем - за чашкой чая.

- Глотаешь жидкий огонь? - доносилось из неоткуда, - Стало быть, причащаешься солнечным светом?

- Поставь лучше обратно на стол, а то на себя опрокинуть можешь...

- Плесни в окно, под ним как раз законченный неудачник бредет, которому чуть-чуть до петли не хватает. Обваришь ему лысину, он запрыгает и после этого уже точно удавится, одним страдальцем в мире станет меньше...

Голоса других людей, включая и мою жену, тонули в общем хоре, и ничем не выделялись из него. Поэтому удостоверится в том, что услышанная фраза принадлежит именно стоящему напротив тебя человеку, можно было только наблюдая за его губами. Такие средства передачи голосов, как радио и телевидение пришлось отбросить, ибо их речевые потоки плавно сливались с самыми зловещими из слышимых мной голосов.

Что-то подобное происходило и с моей женой. Она стала редко обращаться ко мне, зато часто прислушивалась к воздуху и все время что-то говорила неизвестно кому, наверное - все тем же голосам. В итоге наша жизнь стала очень своеобразной, сравнить ее с чем-либо практически невозможно, ибо ни о чем подобным я никогда не слышал. Разговоры между обитателями квартиры стали плавно переходить в беседы с чем-то неведомым, а они в свою очередь переходили снова в наши разговоры.

И тут я неожиданно заметил, что слова постепенно стали превращаться во что-то непонятное, будто произносятся они на каком-то незнакомом языке. Сперва они обратились в скрежещущие звуки, которыми можно было бы озвучить какой-нибудь смешной мультфильм, а потом и вовсе слились с шумом многолюдной улицы, даже перестали привлекать к себе внимание. Что удивительно, добрые и злые голоса, порождающие у людей этого мира все хорошее и все плохое, стали постепенно сливаться воедино, будто и нет у них никаких различий, будто сделаны они из “одного теста”... Почему, почему так?!

Тут я ощутил, что кроме этих голосов присутствует в мире и что-то еще, из чего произошли и они и все остальное, и то, что есть и то, чего нет! Все, путь пройден...

- Правда, занятно, - сказал профессор-психиатр, читающий студентам лекцию и включивший в нее в качестве интересного примера из практики вышеописанный случай, - Как видите, ярко выраженный синдром Кандинского - Клерамбо. Однако, случай его индукции у здоровых людей - единственный за всю историю нашей науки. Хотя странность истории на этом не ограничивается, ибо впервые в мировой практике встречено описание больным всех его переживаний от начала заболевания до последнего дня, когда он еще сохранял возможность делать записи, хотя и каракулями, мне пришлось для прочтения даже особого специалиста искать, но дело того стоило. Как видите, сохранялась и критика пациента к своему состоянию, но, разумеется, отнюдь не логическая, а... Как бы это лучше сказать... Вот, метафизическая! Плюс ко всему нами подмеченному добавлю еще одно свое удивление. Если признаться, меня удивило чувство движения, постоянно сопровождающего автора этих строк. Как будто не заболевание его двигало вперед, а он сам шел, по своей собственной воле!

- А что сейчас с ними? - раздался вопрос из первого ряда.

- Автор и его жена лежат в нашей клинике. Совсем не контактны, почти не говорят, ничего не слышат, и даже как будто ничего не видят, у них глаза все время полузакрыты. Если им дают еду, то едят, а если нет - остаются голодными, им это вроде как все равно. Одним словом, такое чувство, как будто их уже здесь и нет, лишь тела остались, как случайно забытые в гардеробе куртки. Как говорится, квартирный вопрос у них решился сам собой.

А тетка - та такая же, как и прежде, продолжает кого-то слушать, с кем-то ругаться. Мы ее даже госпитализировать не стали, она уже и так раз двадцать у нас лежала, а эффекта - ноль.

Перейдем теперь к кататонии...

 

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН

2005 год