Вот интересно: можно ли мерить жизнь кошками? Ведь вроде бы нет. Одна кошка живёт у тебя два года, и в один прекрасный весенний вечер сигает в открытое окно, - ты живёшь на первом этаже, - чтобы никогда больше не вернуться. Ты почти сразу же заводишь себе другую, надеясь, что она будет точь-в-точь как первая: чёрная, с неодинаковыми белыми носочками на лапах и задумчивым выражением искристых кошачьих глаз. Но вторая кошка ведёт себя настолько невыносимо: повсюду безостановочно гадит и нещадно дерёт обои, что как ты не настраивался всё терпеть, в конце концов наступает день, когда ты уносишь её к себе на работу, утешаясь мыслью, что ведь там она всё равно будет у тебя на виду. Однако, из твоего, психотерапевтического отделения сёстры постепенно выживают её к физиотерапевтам, где нет палат с больными и вроде бы побольше «ничейного» пространства, но скоро тем же путём она оказывается в административном корпусе, и, наконец, оттуда её с позором изгоняют, - за те же гадости, - окончательно и бесповоротно - на улицу. Где ты и встречаешь её однажды, чтобы увидеть в последний раз – грязную, с разодранным ухом, однако, непохоже, чтобы несчастливую. Потом довольно долго кошки у тебя нет вовсе. Ты переезжаешь, да и предыдущие опыты забыть не так-то просто. Но однажды жена с дочерью приносят домой крохотную рыжую плюгавинку. Спасает то, что она ни в чём не похожа на первую: та была привязчива, капризна и демонстративна; эта – боязлива, диковата, зато на диво умна и благовоспитанна. С ней ты живёшь долгие (для кошки) тринадцать лет, до самой её смерти, которая приводит тебя в неуютное состояние первой семейной утраты. Новое для тебя состояние, и от новизны неожиданно острое. Потом наверное, - да что там наверное, - обязательно, - у тебя будут и ещё кошки; просто мне не хочется сейчас со всей надоедливой скрупулёзностью предвосхищать своими описаниями всю твою дальнейшую жизнь. Но в силу того, что описано уже, ответь-ка мне, дружочек: можно ли мерить жизнь человека его кошками?… Ты молчишь?… Ты качаешь в сомнении головой?… Ты говоришь наконец, что… нельзя?… Больно много ты понимаешь. В кошках… |