В третий день пятой луны утренний ветер принёс тяжелый и приторно-сладкий цветочный аромат.

Обитатель комнаты в северо-западном углу дворца открыл глаза в тот миг, когда первый луч солнца осторожно пробился сквозь шторы из водяной травы микури и коснулся лица спящего.

Пробуждение было лёгким и приятным. Юноша улыбнулся, нарочито небрежно накинул на плечи темно-красное кимоно, подтянул завязки на сандалиях и вышел в сад.

Едва начавшийся день располагал к спокойным занятиям и молодой человек привычно устроился в тени деревьев. Его взгляд привлекли белые цветы померанца и золотистые плоды, оставшиеся на ветвях ещё с прошлого года. Зрелище было достойно запечатления в стихах.

И скромный ценитель красоты задумался над первой строчкой, усердно и неторопливо растирая тушь.

Нужные слова пришли на ум почти в тот же миг. Легкая кисть уверенно, не совершая лишних движений, выписала символы. Любой, кто увидел бы это послание, ни за что не осмелился бы отрицать, что юный поэт весьма силён в каллиграфии.

Молодой человек сложил листок со стихотворением так, как обычно складывают сердечные записки, но тут же развернул обратно и перечитал про себя, едва шевеля губами.

Он в который раз боролся с искушением привязать своё творение к ветке ивы и призвать слугу - разносчика писем. У послания, разумеется, был адресат. И отправитель был уверен, что даже получит ответ на стихи. Только это будет формальная вежливость. Не чувства.

Румянец, выступивший на щеках юноши, свидетельствовал о его смущении и нерешительности. Он приложил письмо к груди, а затем аккуратно положил перед собой, разглаживая замявшийся край бумаги.

Неожиданно начал накрапывать дождь, и крупные капли настигли молодого человека врасплох, оставляляя на кимоно тёмные пятна цвета перезрелой вишни.

Юноша закрыл тушечницу и с нескрываемым облегчением смотрел, как небесная вода размывает четкие линии иероглифов.

Встревоженный оклик вернул его к реальности:

- Оониси-доно, вернитесь в дом! Дождь начинается!

Тот, чьё имя только что было произнесено, вскочил, и, подхватив письменные принадлежности, легко взбежал по ступеням на крытую галерею.

За ним обрушился стеной тёплый летний ливень.

-------

Ничто не вызывает такую досаду, как дождь, начавшийся до обеда, и продолжающийся до самого заката. В такие дни во дворце царит неописуемая скука и уныние. Даже кенар в золоченой клетке отказывается от песен и дремлет, прикрыв глаза тонкими плёночками век. Время словно бы тянется вдвое дольше. Но тем более полно ощущение радости, когда видишь, что серые тучи наконец-то высвободили из себя всю влагу и рассеялись без следа.

Вечер после затяжного ливня одарил обитателей дворца свежестью и прохладой. Оониси-но-Итиро, с утра оказавшийся затворником в четырёх стенах, поспешно покинул опостылевшую комнату, чтобы взглянуть, как последние сполохи заката гаснут на воспалённом небе.

 

Начало смеркаться. В саду торопливо зажигали уличные светильники из рисовой бумаги. Через несколько дней в дворце дожен был состояться праздник, приуроченный к полнолунию, а потому подготовка шла полным ходом. С балюстрады, увитой цветами слышались звуки семиструнной цитры, заставляя сердце биться чаще и сильнее.

Пока не выпала вечерняя роса, вторая дочь левого министра Саэ-химэ отдыхала на открытой террасе. Она вслушивалась в музыку, машинально отбивая такт. Итиро залюбовался. Взгляд его привлекали значительные мелочи. Изящные пальцы Саэ-химэ. Домашнее лёгкое одеяние из шелка цвета амбры, придающее глазам медово-золотистый оттенок. Тонкая атласная лента, не способная удержать волосы в порядке. Непослушные пряди, спадающие на высокий лоб и льющиеся по спине.

Расписная поверхность веера, гладкие планки из светлой магнолии. Тонкие пергаментные закладки между страницами книги. Полупустая пиала из глазурованной глины. Хрустальные чётки, небрежно брошенные на столике для игры в го.

Свет фонариков манил бестолковых ночных мотыльков, так и норовящих обжечь крылья. На террасе пахло лимонами, свежезаваренным чаем и дорогими благовониями.

Вежливое любопытство Итиро, разумеется, не осталось незамеченным. На этот раз Саэ не рассердилась. Улыбаясь, она пригласила смущенного юношу скрасить её вечернее уединение за партией в го, и последний почтительно склонился перед принцессой, растеряв от неожиданной радости всё красноречие.

Когда черные камни были отделены от белых, справедливый жребий определил, кому из соперников предстоит сделать первый ход.

Саэ-химэ придвинулась ближе к доске и грациозным отточенным движением поставила камень на "хоси". Глаза игроков на мгновение встретились, и противник дочери левого министра поспешно опустил взгляд. Рука дрогнула, опуская белый отполированный нефрит на пересечение линий.

- "Сан-сан" - объявил ход соперник принцессы и сам подивился, насколько незнакомым и чужим кажется ему собственный голос.

Игроки, следуя традиции, занимали углы доски. Когда же началась борьба за захват территорий, Итиро осознал неминуемость поражения и предпочёл сдаться, что вовсе не является зазорным. Гораздо хуже пытаться до последнего противостоять сильнейшему, не питая иллюзий на счёт безнадежности своего положения и бессмысленности ходов.

- Если пожелаете, в какой-нибудь из ближайших вечеров я могу разъяснить Ваши ошибки, - предложила Саэ-химэ, которой на этот раз победа досталась слишком легко.

- Это будет большой честью для меня, - почтительно склонился Итиро, чувствуя, как сердце замирает от счастья. Юноше лишь оставалось надеяться, что все его эмоции не отразились в полной мере на лице - это было бы невежливо по отношению к собеседнице.

 

А незаметный слуга по знаку Саэ-химэ уже наливал в чашку Итиро подогретую прозрачную жидкость со знакомым рисово-хмельным запахом.

С первого глотка тепло разошлось по жилам, оставляя на губах лёгкое послевкусие. Страх и нерешительность растворились в сакэ бесследно. Больше не нужно было теребить в руках веер, мучительно подбирая слова.

И Итиро вдруг начал говорить о том, что не в силах был больше держать в себе.

Принцесса не прерывала, не вмешивалась в повествование, и только глаза её становились всё темнее и темнее.

А когда разоткровенничавшийся молодой человек умолк, на террасе воцарилась тишина.

Последние остатки опьянения улетучились, и Итиро охватил ужас. Собственная многословность удручала его. О смысле сказанного вообще не хотелось вспоминать. Ночной мотылёк, оказавшийся слишком близко к источнику огня, непременно опалит крылья и сгорит. Тот, кто уподобил себя мотыльку заслуживает лишь жалости, летя навстречу бессмысленной гибели.

И надо бы пасть ноги, коснуться лбом земли и вымаливать прощение, в надежде на великодушие принцессы.

Но провинившийся юноша не успел воплотить своё намерение.

Словно издалека до него донёсся голос Саэ-химэ, в котором не было ожидаемого гнева:

- Я ценю Вашу откровенность. Мне нечасто приходится слышать правду и я благодарна Вам за это.

Итиро поднял взгляд, и успел увидеть только край одежды принцессы, скрывающейся за бамбуковой ширмой.

Молодой человек обессиленно выронил веер и выдохнул с облегчением. В глазах тревога сменилась пониманием.

Сегодня дворцовая упорядоченность пошатнулась, и несколько важных правил, навязанных понятиями о приличиях, оказались нарушены. Расстояние между двумя собеседниками сократилось на один шаг. Но это только начало долгого пути, и сейчас невозможно сказать, будет ли он пройден до конца.

-------

Итиро вернулся в свою комнату и торопливо достал из шкатулки утренний листок бумаги с причудливыми подтёками туши. По привычке прикусив кончик кисти, юноша обмакнул её в тушечницу, обновил расплывшиеся иероглифы, а затем добавил к посланию ещё несколько строк.

Он уже знал, что едва начав нарушать правила, бывает очень сложно остановиться...