Сидя в своей комнате после премьеры, Олег задумался о своем жите-бытие. Обыкновенно он задумывался о нем в состоянии алкогольного опьянения, потому как насыщенная актерская жизнь не давала повода думать об этом в другие мгновенья жизни. Кстати сказать, этот раз не был исключением, по дороге домой, точнее в общежитие, Олег купил себе бутылку водки. Принес, открыл, выпил, еще раз выпил и задумался.

Все тягучие мысли одолевают обыкновенно под вечер, утром явно не до них. Каждое утро – это что-то вроде новорожденной надежды на недалекое счастье. Проснешься и не захочешь вспоминать вчерашнее. Послушаешь лежа в кроватке птичек, или насладишься видом зимнего утра из окна, даже осенняя слякоть не такая унылая ранним утром. А вот вечером обыкновенно набегает тяжелая туча, заливает мозги глобальными мыслями. Нет, конечно, совершенно необязательно, что эта туча непременно появится, но уж если появится, то непременно вечером.

Он доучился до четвертого курса в одном из театральных вузов Москвы и, сыграв свою первую премьеру, обнаружил в себе свежую тревогу за свое будущее. Оно казалось ему слишком неопределенным, он ковырялся в собственной фантазии, пытаясь отыскать все возможные пути развития его судьбы после окончания института. Изначально его атаковали исключительно негативные варианты, спившиеся или несостоявшиеся актеры дразнили его, звали к себе, он мужественно гнал их прочь из своей головы. Потом, вспомнив, что большая часть его однокурсников давно имеет опыт съемок в кинофильмах, а сам он все время уходил с кастингов с чувством собственной бездарности, вспомнил, что у кого-то есть связи в нужных кругах, а у него только ухи и хвост, и гадкие спившиеся актеры снова начали дразнить его.

Потом стало немного легче, он сумел нарисовать себе счастливый вариант собственного будущего. Он останется в аспирантуре, откосит от армии, его возьмут в хороший театр, а там уж непременно его заметят кинорежиссеры. На душе стало легче, он выпил еще, и стало еще легче. Несколько мгновений он не думал ни о чем, его лицо на миг опустело, брови замерли в забавной позиции, глазные яблоки сосредоточились на узоре старых обоев. Олег усмехнулся, толи горестно, толи радостно, потому что понял, что пьет он один, а это уже признаки алкоголизма. Но думы о будущем снова вытеснили лишнее из его головы, и он продолжил мечтать о популярности и общественном признании его таланта.

Чем меньше оставалось водки, тем грандиознее были думы, что, кстати сказать, совершенно неудивительно, точнее закономерно. Олег уже давно потерял связь между своими мыслями, он не мог их контролировать, не мог сопротивляться, он был способен только радоваться им или огорчатся. Еще выпил. Мысли стали превращаться в цитаты.

Он вдруг понял, что не так уж мало прочитал за свою короткую жизнь, и успел этому порадоваться. За радостью ввалилось расстройство, он также понял, что если бы его голову не переполняло наследие предков, безграничная классика, то вряд ли бы он сейчас так загрузился. Меньше знаешь, ярче спишь. Вспомнил своих старых друзей, которые учились с ним в школе, и стал завидовать им. Они сходили в армию, женились, устроились хоть на какую-то работу, не стали обременять себя высшим образование. Олег снова как-то неопределенно усмехнулся, ему показалось, что высшее образование – это нечто вроде высшего знания, доступного не каждому. Вспомнил, что поступил сам, без блата, потому он может быть причастен к этому высшему знанию. И снова расстройство ударило в голову. Еще выпил, осталось совсем немного водки – раза на два.

Теперь он был уверен. Что это не высшее знание, которое даруют не всем, а совсем наоборот. Способ забить человека чужими мыслями на столько, чтобы его собственные атрофировались, чтобы угасли его чувства. Выпил, усмехнулся. Нет, а что же может в нем погасить чувства, загрузить его мировой литературой, если он учится на актерском факультете, где как раз таки его учат чувствовать. Запечалился вновь Олег. Значит не высшее образование гнетет его, а он сам во всем виноват, сам себя зачитал до этой тоски, а может и просто ему не свезло, что таким уродился. Пустил слезу, вспомнил первую главу из “Исповеди сына века” Мюссе. Пьяное сознание нашептало ему, что если бы Мюссе после этой главы начал бы развивать тему молодого человека в потоке времени, то книжку бы эту никто не стал читать. Но, мол, хитрый автор смекнул, и написал о взаимоотношениях с женщиной, которая была старше его, и всем стало интересно, как же это у них. Олегу показалось, что он родился не в своем времени, что ему не с кем поговорить по душам, не с кем даже нормально спокойно выпить, всем его однокурсникам подавай веселья, гитару, дебош и шутки. Нельзя все время шутить, думал он, итак все время шутим на репетициях, надо же иногда грустить, надо искать печали настоящей, чтобы душа была большой, чтобы можно было играть на сцене. Потом он понял, что у каждого, наверняка, хватает своей печали, только они так же умело, как и он маскируют ее. Убедился, что настоящая печаль возможна только наедине с самим собой, что в коллективе она неуместна. Допил, и успокоился.

Прилег, вспомнил премьеру, аплодисменты, восторг и радость, которую он испытал. Как светло стало на душе. Туча рассосалась, вышло солнце и затмило спившихся актеров, спалило старых знакомых и столичных подонков, которые, как насекомые, пытаются ухватиться за комфортный быт. Олег знал, что завтра ему снова выходить на сцену – это была последняя и, что не маловажно, добрая мысль, которая посетила его перед пьяным сном.